Текст книги "Падаванство (СИ)"

Автор книги: Михаил Ланцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

– Пилить будет столько такой трудной древесины очень сложно.

– Это так. Поэтому с николаевской и херсонской верфей уже почти тысяча человек в Севастополь временно переведена.

– Так к лету эти фрегаты будут?

– Будут. – улыбнулся Николай Павлович. – Только корпуса. Дальше вы уже сам.

– А…

– Что?

– Да нет. Все понимаю. Это здравое решение. Мне действительно не хватает знания материальной части флота.

– Вот, – кивнул император на папку, – описание будущих броненосных фрегатов. Чтобы вы смогли подготовиться. А здесь, – тронул Николай Павлович вторую папку, лежащую перед ним, – свидетельство о завершении академии генерального штаба по высшему разряду, приказ о присвоении вам звания ротмистра кавалерии и пожалования вас флигель-адъютантом[4].

– Служу империи! – рявкнул Лев и щелкнул каблуками, а потом, словно спохватившись, добавил: – И императору!

– Вы неподражаемы, – смешливо фыркнул Николай Павлович. – Берите эти папки и ступайте. Отдыхайте. Ваша свадьба скоро?

– Послезавтра, во вторник.

– Славно. Славно. – покивал император. – Ступайте. Отдыхайте. А вы, Дмитрий Алексеевич, останьтесь…

[1] Патенты на 1849 год на печатные машинки имелись, но серийных образцов не наблюдалось.

[2] Лазарев М. П. страдал от болей в желудке с 1845 года. В январе 1851 года ему поставили диагноз «рак желудка» и отправили лечиться в Вену, где он через пару месяцев и умер. После смерти вскрытие не производилось, во всяком случае о нем нет упоминания. Такое длительное течение рака желудка в стадии, когда уже пошли боли, не типично и не характерно. А вот язва, имевшая схожую симптоматика могла и дольше длится. Поэтому автор предполагает, что у Лазарева была именно язва, и отдых в течение месяцев позволил его организму справиться с проблемой.

[3] Здесь идет отсылка на популярную поговорку тех лет: «умный – в артиллерии, богатый – в кавалерии, сильный – в гренадерах, смелый – в инженерах, бедные – на флоте, дураки – в пехоте».

[4] Флигель-адъютанты появились еще в XVIII века и поначалу являлись обычными адъютантами при императоре, которые бегали по его поручениям. Однако к 1848 году в основном их статус превратился в личных порученцев императора в куда более широком смысле. Их могли направить с ревизией куда-то или с дипломатической миссией, или еще с чем. Кроме того, у них имелась привилегия «доступа к телу», то есть, возможность явиться на доклад лично по своему усмотрению.

Часть 2

Глава 2

1849, март, 25. Казань

Рассиживаться в Санкт-Петербурге Лев не стал.

Обвенчался.

Прихватил жену подмышку. И домой – в Казань. Благо, что дел было невероятно много. Наталья, конечно, попыталась по своему обыкновению качать права, но больше для вида. Чтобы мама не возмущалась.

Да, ей и самой эта провинция была без интереса. Вся жизнь в ее понимании протекала здесь – в Санкт-Петербурге. Однако… она хорошо помнила разговор со Львом. И за минувший год успела обстоятельно навести на него справки. Поэтому подчинилась и последовала…

Сначала, понятное дело, сели в поезд.

Граф экономил время как мог. Всюду и везде…

Отстранение от всех должностей господина Клейнмихеля крайне благотворно сказалось на прокладке Николаевской железной дороги. Павел Петрович Мельников, получив полную власть на объекте, первым делом занялся ревизией. И «внезапно» обнаружил очень приличное количество «мертвых душ», которые с удивительной регулярностью «умирали», что и позволяло списывать и оплату их труда, и закупки продовольствия, и прочее, не показывая при этом их работы. Местами количества этих «мертвых душ» достигало двух третей от общего штата или даже больше.

Ну а что? Очень удобно. Впрочем, эти игры с «мертвыми душами» и в XXI веке вполне себе активно практикуют на разных направлениях.

С закупками продовольствия «петрушка» также была вполне обычная. Этакий вековой ГОСТ. «Правильные» поставщики продавали по завышенным ценам в основном некондиционные продукты. Кушать ведь это все равно предполагалось не теми, кто закупал. Вот и увлекались второй, третьей и прочими стадиями несвежести.

И так во всем.

Вот вообще во всем.

Павел Петрович не смог найти ни одной области этого строительства, где бы не шла «вдумчивая работа» по освоению средств. Из-за чего имелся лютый перерасход средств и совершенное топтание на месте в плане проведение работ. Не говоря уже про качество…

Вскрыть это все оказалось возможно просто потому, что разрешили.

Государь отмашку дал.

Вот и увидели.

На самом деле никакого секрета тут не было, все ведь на виду. Просто нельзя. Уважаемый же человек. Иди – пойди против него. В лучшем случае просто со службы вылетишь как пробках из бутылки. А то и найдут что-нибудь, справив самых голосистых осваивать месторождения Дальнего Востока или подальше.

Вот.

Так что, сделав эту ревизию, Мельников взялся за наведение порядка, отчего дела пошли на лад. Прямо на глазах все стало улучшаться. Поэтому уже к концу осени 1849 года по дороге началось движение на всем ее протяжении.

Пока по одной колее.

Рельсы уж больно поганые англичане поставляли, притом втридорога. Да с паровозами и подвижным составом требовалось разобраться. Тем более что Николай Павлович таки соизволил утвердить подготовленный графом Толстым имперский стандарт легких железных дорог. То есть, ту самую Капскую колею на рельсах Р30.

А по весне Мельников обещался проложить второй путь и перевести имеющийся на правильную колею. Запустив до лета уже нормальное сообщение.

Вот.

Дорогу же эту железную с весны должны были начать тянуть дальше – на юг[1]. Сначала через Серпухов на Тулу, а потом через Ивановский канал и Липецк к Воронежу. Там уже в 1848 году шли изыскания.

К войне готовились.

Успеют «добежать» с ней дальше или нет – Бог весть. Но даже если к Дону выйдут – уже хлеб[2]…

Путь прошел быстро.

Как по местным меркам, так и вообще – почти мгновенно.

Двое суток в поезде до Москвы, четверо – в дилижансе до Нижнего и еще четверо – до Казани. За десять дней такое расстояние! Причем с комфортом! Так-то почтовые станции и сильнее позволяли разогнаться, особенно верховым всадникам. Но без всяких удобств.

Добрались, значит.

Отдохнули трое суток, принимая гостей. Тетушка уж расстаралась, загодя получив уведомление и организовав приемы и да торжества.

Ну и хватит.

Дальше граф взялся за дела. Время ведь утекало. Просто как вода сквозь пальцы…

– Лев Николаевич! – радостно воскликнул Игнат Волков, когда тот вошел. – Мы только вас и ждали! Думали уже будто у вас что-то случилось, и вы не придете.

– Супруга, чай, не пускала? – улыбнулся Путилов, по-доброму.

– К счастью, она спит. Разбудить ее раньше обеда дело совершенно невероятное. Но тут, как в старой шутке. Если мама говорит, что вы слишком много спите и едите, то это не ваша мама. Впрочем, надо будет приучать. Совсем родители ее разбаловали и изнежили.

Все заулыбались, но сдержано.

– Ничего, потихоньку разбужу и раскачаю. – махнул рукой начинающий и еще неопытный муж. – Что у нас тут? Ради чего собрание и для чего я был нужен?

– Лев Николаевич, у нас накопился ряд предложений по двигателям. Но сами мы переделывать не решились.

– Спрашивайте.

– Вот поглядите, – произнес Путилов, протягивая папку, – это аварийность, накопленная за прошлый год.

– Много.

– Очень много. Видите? Семьдесят две процента происшествий связаны с двойным действием. Нам нужно отказываться от него.

– Это же сильно снизит мощность.

– Вдвое, да. Но…

– Что?

– Лев Николаевич, – осторожно произнес Игнат Волков. – Мы провели кое-какие замеры и пришли к выводу, что если улучшить компрессию в цилиндрах, то можно поднять давление до пятнадцати атмосфер. Просто поменяв клапана.

– И это позволит в известной степени компенсировать потерю мощности, – добавил Путилов.

– Вы уверены?

– Мы провели испытания трех котлов, взятых случайным образом. Включая один из самой первой партии. Заклепали им клапаны и грели, проверяли предел прочности. Два из них взорвались на отметке в двадцать две и один – в двадцать три атмосферы. Пятнадцать для них вполне подходяще, с запасом. Коллекторы, цилиндры, крепления и все остальное держит не меньше двадцати пяти атмосфер. Узкое место только компрессия.

– Хм… – хмыкнул граф.

Чуть помедлил, а потом прошел в глубину цеха. И взял уже готовый поршень. Чугунный. Покрутил его в руке. На этих мощностях они были пока еще не очень большие.

Подошел к стеллажу, в ящиках лежали кольца.

Еще немного подумал.

И завертелось.

Он как-то этот вопрос совершенно упустил. А видел же, много раз видел нормальные компрессионные и маслосъемные кольца. Разрезные. Но… Смешно ведь получилось и обидно: он как в начале 1840-х стал покупать английские паровые машины, так и оставил без изменения эту деталь. Весьма несовершенную. Просто не до нее было.

Сейчас же… он быстро накидал техническое задание.

Загрузил несколько человек работой. А сам занялся другим моментом. Важным до крайности, но тоже им упущенным.

Подшипниками.

Дело в том, что с ростом оборотов возрастала польза подшипников скольжения, при падении от качения. Паровые машины же имели, как правило, довольно скромные обороты. А там в эти годы применялись баббитовые вкладыши. То есть, не только подшипники скольжения, так еще и легкоплавкие. Из-за чего работа под большой нагрузкой для поршневых паровых машин, как правило, являлась нешуточным вызовом.

Изготовление же…

Лев этого в той, прошлой жизни не знал, а тут с немалым удивлением обнаружил, что их здесь вполне уже употребляют. И давно[3]. С конца XVIII века чугунные, шариковые. Века с XVI из твердых пород дерева. Просто нет массового производства. И далеко не везде они бытуют. В ряде регионов стараются обходиться без них, как и в ряде отраслей.

Почему?

Потому что. Разумного объяснения этому всему граф не находил. Впрочем, история техники и технологий как была, так и оставалась россыпью личностей и случайностей, далеко не всегда связанных причинно-следственными цепочками и хоть каким-то здравым смыслом. Как и вся история человечества…

Впрочем, Лев Николаевич на поршневых кольцах и подшипниках качения не остановился. Дальше пошел, взявшись за остальные узлы и детали. Он не был ни инженером, ни конструктором. Просто имел подходящее техническое образование и некоторый жизненный опыт с хорошим кругозором. Поэтому создал он эту паровую машину хоть и неплохо, но с кучей детских болезней.

Вот и взялся исправлять то, что сразу не заметил или сам накрутил. Опираясь на свои знания с кругозором, опыт собранного им «творческого коллектива» и довольно любопытную статистику, полученную за год активной эксплуатации…

– Увлеклись мы что-то, – задумчиво произнес Игнат, почесывая затылок, когда за окном стемнело.

– Отчего же? – удивился Толстой. – Как по мне, этим всем давно требовалось заняться. Руки не доходили. И вы молодцы, что подняли этот вопрос.

– Может, просто новыми кольцами ограничимся да давление поднимем? А то мороки много больно выходит. – осторожно поинтересовался Путилов.

– Раз уж взялись, то надо все причесать. Полумеры ни к чему. И главное, мы можем себе это позволить. Не так ли? – оскалился Лев. – А если кто в Англии или Пруссии попытается скопировать, то получит сразу массу проблем.

– Почему же? – удивился Путилов.

– Видите, какие станины у наших станков? – указал граф. – Это не просто так. Это чтобы вибраций было поменьше. Да и вся их конструкция с этим крепко завязана. Из-за чего высокая точность обработки. А измерительные инструменты? Мы ведь не зря с ними столько возились. В комплексе это позволяет добиваться точности геометрии до одной двадцатой точки[4]. Какая у нас сейчас точность в Европы, кто знает?

– До точки и то – не везде. – произнес Обухов, который вернулся из турне по заводам заграничным менее года назад. – И этой точностью хвалятся.

– Вот! – улыбнулся Лев Николаевич. – При точности обработке в одну-две точки, которые еще как-то измерить надо, они едва ли смогут это все повторить. Точнее, смогут, только нормально работать оно не будет. Например, поршень станет либо болтаться в цилиндре, либо клинить. А если уменьшать допуски, то и мощности упадут из-за утечек.

– Ну… не знаю, – покачал головой Путилов, но больше для вида.

Так-то получающийся двигатель ему очень нравился. Пусть и наблюдаемый пока в воображении. Но никому из присутствующих не требовалось больших усилий, чтобы его представить.

К литому чугунному картеру[5] на болтах крепилось восемь цилиндров, формирующих V-образную компоновку. А поверх общие головки для каждой из сторон, чтобы пожестче конструкция получалась.

Сбалансированный коленвал с парными рабочими шейками. Наборный. Из-за чего лучше ремонтировался, да и жил[6], так как для разных участков можно было подобрать материал и способ термической обработки. Плюс это открывало возможность надеть роликовые подшипники качения на все шейки, как опорные, так и поршневые.

Смазка примитивная – разбрызгиванием противовесами коленчатого вала. Сильнее заморачиваться не стали. Пока не стали.

Толстые, литые коллекторы для пара.

Выпуск в нижней части цилиндра через группу щелевых окон, а впуск через доработанный золотник, имевший немало общего с системой газораспределения старых бензиновых двигателей… старых для Льва… для его прошлой жизни. Снизу в картере стояло два распредвала, с приводом от коленвала через шестеренки. От них вверх уходили штанги, открывающие и закрывающие окна впуска. А сверху плоские, жесткие пружины, поджимающие их вниз – в закрытое состояние.

Ну и, разумеется, цилиндры закрывались слоем асбеста в жестяной рубашке. Также упаковывались и коллекторы. Специально для того, чтобы тепловых утечек было поменьше. Все же температура пара не достигала и двухсот градусов, поэтому куда важнее было сохранять тепло, а не отводить его избыток.

И мощность под стать – две сотни лошадей. При размере чуток побольше здоровой «восьмерки» с какого-нибудь американского седельного тягача из середины XX века… Одна беда – еще где-то нужно было разместить два типовых огнетрубных котла с топками. Если бы не они, Толстой волей-неволей задумался бы о создании бронетехники, глядючи на этот двигатель. Все ж таки двести лошадей – это аргумент…

– Что вы пригорюнились, Лев Николаевич? – спросил Волков.

– Да так, – махнул он рукой. – Неважно. Глупости опять в голову лезут.

– Что за глупости? – оживился Игнат, уже привыкший к тому, что граф может кучу всего интересного наговорить.

– Действительно, не стоит. Нам нужно с этими все уладить. Тот, одноцилиндровый довести. И браться уже за большой и мощный агрегат. Он там точно пригодится. Даже если не на корабли, то хотя бы электричество вырабатывать. Нам агрегаты нужны по тысяче лошадиных сил… по пять тысяч и больше. А мы топчемся все… Эх… турбину бы.

– А что такое турбина? – поинтересовался Черепанов.

– Ну… это такая крыльчатка, навроде архимедова винта. Хотя, конечно, там иначе и такой винт как есть не применить. На нее пар или, допустим, вода попадает – она и крутиться. Быстро. И с хорошим полезным действием.

– Я слышал, что на Ирбитском заводе что-то такое стоит. И еще где-то под Екатеринбургом. – серьезно произнес Черепанов. – Я даже просил меня туда направить для изучения опыта, но не сложилось. Они же Демидовым не принадлежат, а казна проигнорировала мою просьбу.

– А кто этим занимается? Знаешь? Жив ли он?

– Слышал, что Игнат Софонов[7], но давно это было.

– Интересно… очень интересно… – медленно произнес граф.

– А что нам с той турбины? – осторожно спросил Путилов.

– С ней намного проще получить агрегаты большой мощности и эффективности. И котлы… если честно, они меня пугают. Пятнадцать атмосфер прилично. А если жахнет? Все в труху же разнесет.

– Обязательно жахнет, – улыбнулся Путилов. – Но потом. Если, конечно, за котлами присматривать будем.

– Может быть… может быть… Только я думаю про совсем другой тип котлов. Чтобы не огонь по трубам через воду шел, а наоборот.

– Дело не новое, – улыбнулся Черепанов. – Но подзабытое. Отец рассказывал, что слышал про умельца из Нерчинска, что такие делал.

– Жив ли он?

– Не знаю. Даже имени его не помню. Давно дело было[8].

– Хм… Нерчинск… далеко это. Туда только ехать месяца два в один конец.

– И совсем не ясно жив ли он и не похерено ли его дело. Времени-то сколько прошло.

– Да… Но ничего. Давайте с этим заканчивать. А я в Екатеринбург съезжу. Заодно попробую прикинуть большую паровую турбину.

– И бросите молодую жену?

Лев нервно дернул щекой.

Никак он не мог привыкнуть к тому, что он теперь не один.

– Я напишу, – улыбнулся Путилов. – У меня знакомые в Екатеринбурге есть. Все разузнаю. Может и ехать нет никакого смысла.

– Вот и славно.

– Только нужен нам ли Софонов? Он ведь водяные турбины строит, а вам надобна паровая, как я понял.

– Одно второму не третье, – максимально серьезно произнес граф. – К тому же есть у меня одна мыслишка… Надо бы ее с губернатором обсудить, а потом Государю написать. Дело уж больно великое.

– А что за мысль? – напрягся Путилов, прямо кожей ощутив не самые приятные перспективы поработать… много поработать.

– Я видел одну из заметок ребят, что вернулись из геологического изыскания по Каме. Они приметили, что в устье реки Вятки большой перепад высот и можно поставить здоровенную плотину.

– В долине реки же живут крестьяне.

– О чем и речь… о чем и речь. Если бы они переселились куда-нибудь под Самару, Саратов или даже Царицын пользы от них вышло бы намного больше. А по деньгам… Ну сколько там живет? Дай Бог миллион человек, ну полтора. Это семей тысяч триста. Если каждой выделить на переселение по полста рублей инвентарем, семенами и прочим, то…

– Пятнадцать миллионов рублей, Лев Николаевич! Это очень большие деньги.

– Если разбить на пять лет? Терпимо. Зато какой будет эффект! Там и поток воды большой, и перепад высоты можно хоть полста метров, тьфу ты, двадцать три – двадцать пять сажень. На такой плотине с турбины водяной СТОЛЬКО можно электричества снять – мама дорогая!

Все присутствующие нервно как-то переглянулись.

Масштаб и волюнтаризм мышления графа их порою пугал. Он же, не «отходя от кассы» поехал к губернатору, чтобы обсудить этот циклопический проект. Там ведь даже на вскидку получалось две-три сотни мегаватт мощности[9]… что как бы не больше, чем вся вырабатываемая энергия Европы. Ну может, и не вся… но все равно. А главное – бесплатно. Расхода угля, нефти или еще чего бы то ни было это не требовало…

[1] Железную дорогу южнее Москвы не стали выделять в отдельную организационную единицу, оставив Николаевской. Продолжая сквозное продвижение ветки на юг.

[2] По утвержденному Николаем пятилетнему плану развития Николаевская железная дорога должна продлиться от Воронежа через земли Донбасса в Ростов-на-Дону и далее к Анапе и Новороссийску. С тем, чтобы сделать Ростов-на-Дону важной узловой станции, отводя от него одну ветку через Мариуполь в Севастополь, а вторую – на юго-восток к Владикавказу.

[3] Первые подшипники качения употреблялись еще в Античности – это деревянные ролики для перемещения грузов, н. кораблей. До сих пор применяются. В раннее Новое время появились шариковые деревянные подшипники – из твердых пород дерева шарики использовали для облегчения поворота ветряных мельниц. В 1780 году начали использоваться первые чугунные шариковые подшипники. В 1883 году появился станок для массовой шлифовки шариков, позволивший организовать массовое производство шариковых подшипников. То есть, в 1849 году шариковые подшипники из чугуна вполне употреблялись. Это был вполне себе ходовой товар, просто не очень широко распространенный. Роликовые же начали производить в конце 1890-х.

[4] 1/20 точки это 0,0127 мм, то есть, пресловутая «сотка».

[5] Картером в данном случае называется верхняя деталь, к которой все обычно и крепится. Нижняя часть картера с поддоном здесь просто поддоном и называется для удобства.

[6] Несмотря на то, что в наши дни массовые коленчатые валы делают монолитными, так было не всегда и до сих пор сохраняется не везде. На определенном этапе делать именно массовые коленвалы цельными стало выгодно. Но там, где у них особые нагрузки, особые требования по ремонту и балансировки они до сих пор сборные. На крупной технике (включая судовые агрегаты), на гоночной и специальной, кое-где в авиационной и так далее. Ну и исторически весьма популярное решение.

[7] В 1837 году Игнатий Евстафьевич Софонов (1800–1873) поставил свою первую водяную турбину на Нейво-Алапаевском заводе, которая на том же объеме воды выдавала вдвое большую мощность. В 1839 году он поставил более мощную турбину на Ирбитском заводе. В 1841 году создает свою самую совершенную турбину с КПД 70% (у первой было 53%) на Нейво-Шайтанском заводе.

[8] Речь идет о Степане Васильевиче Литвинове (1785–1843), который в 1817–1827 годах сконструировал и прямоточный котел, и пароперегреватель, и вообще много всего интересного напридумывал. Но, так как работал он в Нерчинске и не был иностранцем, это все благополучно позабыли надолго.

[9] 200–300 МВт это 271–407 тысяч лошадиных сил.

Часть 2

Глава 3

1849, май, 6. Петергоф, Александрия

– Доброе утро, Алексей Федорович, – произнес император, входя в небольшое помещение. – Надеюсь, что вы отвлекли меня от отдыха по действительно важным делам.

– Государь, прошу меня простить, – ровно произнес граф Орлов. – Дела два. Одно крайне скверное, второе – напротив, скорее приятная новость, чтобы скрасить дурное известие. С какого начать?

– Давай с плохого.

– В Берлине взорвался мост.

– Как взорвался? – не понял Николай Павлович.

– После отказа Фридриха-Вильгельма принимать императорскую корону революционерам стало известно, что он заявил, будто бы не желает «короны из сточной канавы» и не нуждается в «этом собачьем ошейнике».

– Справедливые слова. – со всей серьезностью произнес Николай Павлович.

– Да, но революционеры рисковали жизнями и имуществом, чтобы вручить ему корону, а он так с ними обошелся. Поэтому они мост и взорвали.

– Никак не могу взять в толк, при чем тут мост? И какой?

– Дворцовый мост. Под все три пролета этого каменного моста были подведены мины. По несколько бочек пороха. Взрыв, как следует из депеши, был такой силы, что его совершенно разрушило.

– Мерзавцы! – процедил император. – Но при чем тут мост? К чему вы о нем мне рассказываете с таким упорством?

– По нему в этом время проезжал Фридрих-Вильгельм с семьей. Они направлялись в Потсдамскую резиденцию. Накануне кто-то сообщил, будто в Берлине готовится вооруженное выступление, вроде того, что недавно случилось в Дрездене. И августейшая семья по утру в спешке попыталась покинуть город.

– О боже! – ахнул, перекрестившись, Николай Павлович. – Живы?

– На мосту в момент взрыва было три кареты. Все, кто ехал в них, погибли. Еще камнями сильно повредило две последующие.

– Кто выжил? – сухо спросил император.

– Из братьев только Альбрехт. Фридрих-Вильгельм с супругой ехали в первой. Вильгельм с супругой и обоими детьми – во второй. Карл с семьей в третьей.

– Ох…

– Альбрехт с семьей ехали в четвертой карете, в которой камнями убило лишь кучера и лошадей. А все остальные отделались легким испугом. А вот пятую карету засыпало основательно.

– Виновников уже задержали?

– Их пока не нашли. Мину подорвали дистанционно с помощью электрического запала. Поэтому никто не видел, кто именно это делал.

– И что Альбрехт намерен предпринять?

– Мне это пока не известно. Из донесения следует, что он испуган и совершенно подавлен. Сейчас он укрылся в Потсдамском дворце и стягивает туда верные войска. В Берлине же беспорядки.

Николай промолчал.

Он был попросту оглушен этой новостью.

А заодно ему вспомнились слова Льва Николаевича о том, что если император разрешит, то он приедет в Лондон «и всех убьет». Тогда он полагал, что это не более, чем фигура речи. Сейчас же… получалось, что не только Толстой склонен решать вопросы радикальным образом… В годы Великой французской революции и последующих напряженных конфликтов три монарха оказались убиты, не считая иных представителей высшей аристократии. Казалось, что это ушло в прошлое. И хотя сам Николай Павлович в 1825 году прошелся по тонкой грани и едва не потерял голову, хотя об этом он думать не любил. Теперь же… судя по всему, начиналось по новой…

– Ваше Императорское величество! Ваше Императорское величество! – озабоченно причитал граф Орлов.

Николай Павлович моргнул и как-то нервно дернулся, выходя из этого шокового состояния.

– Ступай. – тихо произнес император.

– А как же хорошая новость?

– Хорошая? – безучастно переспросил он.

– Да. Мне удалось совершенно завершить войну в Северной Америке. – доложился граф Орлов.

Ему очень хотелось улыбнуться и прям в чем-то даже горделиво надуться. Но он сдержался. Хватило ума.

– Это хорошо. Чем все закончилось?

– Договором, под которым подписались все страны-участники. Соединенные штаты уцелели. Только им пришлось переносить столицу в Ричмонд.

– А земля?

Граф Орлов развернул принесенную с собой карту и, начав тыкать пальцем на уже обведенные участки, пояснял:

– Мексика получила обратно свой Техас. Испания – Флориду. Франция – штаты Луизиану и Миссисипи. Отчего Луи Наполеон, как говорят, светится словно натертый золотой. Англия отхватила себе весь северо-восточный уголок по линии Мичиган, Пенсильвания, Мэриленд, включая эти штаты и все земли к северу и востоку от них. А также кусочек Вирджинии, что восточнее Чесапикского залива.

– А мы?

– Мексика нам уступила верхнюю Калифорнию, а США – все земли, на которые они претендовали, что лежат западнее 115 градуса. То есть, в наших руках все тихоокеанское побережье Соединенных штатов от Британской Канады до Мексики.

– Много… А какое там население?

– На этих землях кочуют индейцы. Очень немногочисленные. Цивилизованного населения практически нет. Наш экспедиционный корпус до конца этого года должен туда зайти и расселиться. Через что русские станут самыми многочисленными европейцами в тех краях. Совокупно их будет больше, чем всех остальных.

– А Мексика? Она выполнила свои обязательства?

– Мы подписали с ними договор о выделении города Хьюстон в штате Техас нам в аренду на сто лет под военно-морскую базу. Ну и земли в округе прилично – десять тысяч квадратных верст. Стоимость символическая – по рублю за год. Я её из своих им уже оплатил, получив в том оформление чин по чину. Кроме того, мы получили привилегию, действующую до окончания арены Хьюстона на строительство железной дороги до наших владений в Калифорнии.

– А Хьюстон, это где?

– Он вот тут находится. – ткнул пальцем граф Орлов. – Видите, какая большая и удобная бухта?

– Да… это действительно очень славная новость. Они нам отдали свой лучший порт?

– Не в этом дело, – улыбнулся министр иностранных дел. – Там недалеко граница с новыми французскими землями. И они опасаются, что французы начнут воевать с ними. Поэтому наша база здесь выступает определенной гарантией.

– Гарантией, – покачал головой Николай Павлович. – Кто бы мог подумать? Взрыв моста у самого дворца. Как это вообще могли прозевать? – вернулся он к мрачному разговору.

– Так, никто это и не проверял. Вероятно, ночью, по темноте, кто-то подошел на лодках и оставил их там. А Фридрих-Вильгельм выехал вместе с семьей самым ранним утром, опасаясь выступлений.

– Ведь меня могут тоже так взорвать.

Граф Орлов промолчал.

Император тоже.

И тут в дверь постучали. А чуть погодя вошел царевич.

– Чего вы такие мрачные? Идемте скорее! Там Миша поймал здоровенную рыбину! Что? Папа? Что-то случилось?

– Да… случилось. – мрачно произнес Николай Павлович и, обращаясь уже к графу Орлову, добавил: – Расскажите ему.

– Про мирный договор.

– Про мост…

Спустя пару минут цесаревич медленно по стеночке прошел и сел на стул. Потрясенный и совершенно уничтоженный.

– Это все ваши либералы…

– Государь, заказчиком этого убийства почти наверняка является лорд Палмерстон, – осторожно возразил министр иностранных дел.

– А кого он использует⁈ Чьими руками делает все это⁈

– Достоверно мы не знаем.

– А разве кроме либералов есть еще кто-то?

– Да, – мрачно кивнул граф Орлов. – На самом деле именно либералы едва ли решатся на такие акции. Они не любят мараться. Попустить, закрыв глаза, или помочь деньгами – это да, но не самим убивать. Но в Европе хватает людей, настроенных очень радикально и решительно. Она живет в шаге от кровавого террора.

– А почему вы считаете, что это сделал лорд Палмерстон? – поинтересовался цесаревич. – Разве есть доказательства?

– В таких делах почти никогда не бывает доказательств, Александр Николаевич. Здесь иной подход. Сначала надо смотреть на то, кому это выгодно. А потом из числа найденных, искать тех, кто смог бы все это реализовать. К тому же лорд Палмерстон имел неосторожность хвастаться своими успехами в организации революций.

– А если его кто-то хотел подставить?

– Кто? – неуверенно улыбнувшись, спросил граф Орлов.

– А разве не вы должны на этот вопрос ответить? – повел бровью цесаревич.

Министр иностранных дел нервно улыбнулся.

– Ваше императорское высочество, в этом вопросе я полностью согласен с мнением графа Толстого о том, что за всеми группами так называемых борцов за народное счастье всегда стоят иностранные разведки. Где-то прямо, где-то косвенно.

– Здесь хочется поспорить, да сложно… – покивал цесаревич.

– Кто конечный интересант переворота во Франции? Лондон. Ведь к власти пришел Луи-Наполеон, подчеркнуто лояльный и дружественный Англии.

– А в Австрии? Что там произошло?

– Сначала ушел Меттерних, человек, на котором держался наш союз с ней. Потом отрекается Фердинанд в пользу молодого и неопытного Франца Иосифа, делами которого в итоге начинает заправлять Феликс цу Шварценберг. Да, он из ближайшего окружения Меттерниха. Да, он вроде как консервативных взглядов. Но правительство он собрал либеральное, из-за чего в целом союз России с Австрией утратился всякое практическое значение.

– Вы думаете?

– Это совершенно точно. Франц Иосиф слишком молодой и осторожный, я бы даже сказал – нерешительный. К тому же он занят другими делами. Ему бы власть удержать. Так что… подобным маневром Англия увела Австрию из-под нашего влияния.

– А венгры? – подал голос цесаревич. – Не похоже, чтобы англичанам их восстание было выгодным.

– Венгры выступили главным инструментом давления на престол. Если бы не их восстание, то едва ли получилось все это провернуть.

– А почему что ни Фердинанд, ни Франц-Иосиф не обратились к нам за помощью?

– Обратились. Я только сегодня утром получил письмо от Феликса цу Шварценберга[1] с просьбой оказать им помощь в подавлении восстания.