Текст книги "Падаванство (СИ)"
Автор книги: Михаил Ланцов
Жанры:
Альтернативная история
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Annotation
Приключения обновленного Льва Николаевича Толстого продолжаются.
Он сумел преодолеть первичное отчуждение и недоверие императора, а также сформировать вокруг себя определенную группу влияния. Теперь ему нужно закрепить успех... и при этом не подавиться тем куском, который он пытается откусить.
Ну и выжить. Потому как у его врагов многие иллюзии развеялись и за него решили взять серьезно – как за "большого мальчика".
Железный лев. Том 3. Падаванство
Пролог
Часть 1
Часть 1
Часть 1
Часть 1
Часть 1
Часть 1
Часть 1
Часть 1
Часть 1
Часть 1
Часть 2
Часть 2
Часть 2
Часть 2
Часть 2
Часть 2
Часть 2
Часть 2
Часть 2
Часть 2
Часть 3
Часть 3
Часть 3
Часть 3
Часть 3
Часть 3
Часть 3
Часть 3
Часть 3
Часть 3
Эпилог
Железный лев. Том 3. Падаванство
Пролог
1848, январь, 3. Санкт-Петербург
– Вы на меня так странно смотрите… – задумчиво произнесла Наталья Александровна.
– А что не так с моим взглядом?
– Словно вы пытаетесь во мне что-то сокрытое разглядеть.
– Спешу вас успокоить. Это обычное любопытство юности. Вполне обычное, тем более что вы моя невеста.
– Любопытство юности? – переспросила дочка графа Строганова.
– Да. Я смотрю на вас и пытаюсь представить обнаженной.
– Лев! – изрядно покраснев, воскликнула она.
Натурально так.
Как и положено особе ее возраста, статуса и воспитания при столь пикантных вопросах. Была бы в ней личность гостя из будущего, она бы вряд ли так отреагировала. Если совсем молодая и неопытная.
Паранойя.
Опять паранойя.
Впрочем, он и тогда, в карете подумал, что в их болонку попала личность той невезучей сотрудницы… но он так и не решился это проверить. Просто не понимая, что ему делать, если это все окажется правдой. Да и вообще Толстой регулярно ловил себя на подозрениях того или иного человека в «попаданстве». Ни разу, впрочем, не подтвердившихся…
– Вы любите собак? – сменил граф тему.
– Нет. Очень много шерсти, – чуть скривилась она.
– Особенно когда вылизываешь ее… – тихо пробурчал Толстой, чуть потупив взор. Но и этот заход опять провалился, она не поддалась на провокацию. Только нахмурилась и возмутилась:
– Что вы такое говорите⁈
– Я говорю, что собакам, наверное, шерсть нравится еще меньше. Нам она одежду портит и всюду лезет, а им ее приходится вылизывать. Порой же и не только ее. Природа очень затейлива. Отчего меня всегда веселит, когда степенные матроны позволяют их собачкам лизать им руки и лицо… тем же самым языком, которым они только что чистили себе афедрон.
– Фу… – скривилась Наталья Александровна, но смешливо.
– Расскажите о себе. Чем вы увлекаетесь?
– Жизнью, Лев Николаевич. Я увлекаюсь жизнью, прежде всего, красивой жизнью, как, полагаю, и все девушки моего круга. Вы разве этого не знали?
– То есть, весь смысл вашей жизни сводится к растрате имущества вашего родителя? – максимально серьезно спросил Лев.
– Опасаетесь, что я вас разорю? Так поищите себе невесту попроще, если я вам не по карману. Уж и не знаю, что вы сказали моему папочке, и почему он настолько решителен в вопросах нашего венчания, но будьте осторожны. Я ведь могу и отказать. Мои сестры умерли, и отец души во мне не чает.
– Чтобы что? – с усмешкой спросил Лев.
– Простите, но я не вполне вас понимаю.
– Чего вы этим шагом добьетесь? Или, как принято у юных особ, назло бабушке уши отморожу?
– Опять эти грубые шуточки…
– Донна Роза, я старый солдат, и не знаю слов любви. – процитировал он крылатую фразу из одного фильма, который могла бы знать гостья из будущего.
– Что? Вы в себе? Какая еще донна Роза?
– Мда… – улыбнулся Лев Николаевич. – Вы меня разочаровываете все сильнее. Впрочем… давайте еще раз. Наталья, будьте так любезны, расскажите мне, чего вы хотите?
– Отказать вам. – процедила она.
– Это сиюминутное ребячество. – отмахнулся Лев. – А что вы хотите на самом деле? К чему хотите прийти лет через двадцать… пятьдесят. Чего вы хотите добиться от жизни?
– Мне достаточно сложно ответить на этот вопрос. – после долгой паузы ответила она.
– Неужели вы никогда над этим не задумывались?
Она повела плечами в некой неуверенности и буркнула:
– Какое это все имеет значение? Вы берете меня в жены только из-за денег и влияния моего папочки. Зачем вы меня терзаете? Немного галантности и мы бы обвенчались. Исполнили бы супружеский долг, родив кого-нибудь для наследства. А потом стали бы жить каждый своей жизнью, как и все приличные люди[1].
– Это глупо.
– Глупо⁈ – натурально ошалела молодая графиня Строганова.
– Зачем мне брать в жены вас в таком случае? Какой смысл? С вашим родителем мы и так договоримся, у нас много пересекающихся интересов. Мне было бы полезно с ним заключить такой союз, но не более. Денег у меня хватает. Семь лет назад я был сиротой, у которого из всего наследства имелись только долги родителей. В минувшем же году я уже имел доходов без четверти миллион. Доходов, Наталья Александровна. Которые, впрочем, я не собираюсь выбрасывать на ветер, как это принято у малолетних дебилов.
– ЧТО⁈ – вполне искренне возмутилась она.
– А вы как думали? Красивая жизнь за чужой счет – это как называется? Инфантильность, то есть, у кого-то детство в афедроне еще не выветрилось. И слабоумие. Но согласитесь, это так модно. Впрочем, нет. Я эти деньги зарабатываю и пускаю в дело, строя себе будущее. Если хотите маленькую семейную империю. И тратить время с ресурсами на предложенный вам фантом я не желаю. Уж лучше взять какую-нибудь бродячую цыганку в жены, чем вот так позориться.
– Позориться⁈ – ахнула она, натурально растерявшись. – Но все так делают!
– Я – не все, Наталья Александровна. Я лучше.
Девушка аж захлебнулась от этого заявления, эмоционально. Однако быстро взяла себя в руки. Чуть подумала и спросил:
– А чего вы хотите от жизни?
– У меня большие амбиции, Наталья Александровна. Ранее я уже сказал, что строю свою маленькую семейную империю. Выгрызая себе и своим людям место под солнцем. Касаемо супруги… хм… я хочу, чтобы рядом со мной была та женщина, которая подавала бы мне патроны[2] даже если кругом враги и надежды не осталось. Та, с которой я смогу добиться многого. Очень много. Женщина с клыками. Львица. Которая была бы под стать мне – льву.
– Какое самолюбование… – медленно повторила она, потрясенно.
– На то есть определенные основания. Узнайте у батюшки о моих делах. Он наслышан. Кроме того… хм… Вы слышали про историю с Калифорнией?
– Это ту, в которой ваш безумный дядюшка отправился куда-то на конец света?
– Да. Это моя идея. И часть моих задумок, направленных на возвышение.
– Но зачем⁈
– Поклянитесь своей душой, что никому и никогда не скажете без моего разрешения?
– Вы серьезно?
– Поклянитесь. В это посвящены единицы, включая императора. Вам, как моей невесте я сказать могу, но пустая, досужая болтовня мне ни к чему.
– Клянусь… – неуверенно произнесла она.
– Полностью. Скажите, что клянетесь своей душой никому без моего разрешения о том не говорить.
Она нехотя произнесла.
– Вас услышали. – максимально низким голосом произнес Лев, практически в формате горлового пения, а потом, вернувшись к обычному тембру, продолжил: – Золото. Там большое месторождение золота. И мы его уже разрабатываем. Мы отхватили у слабого государства большой кусок земли с золотом. И мы его удержали. И я знаю еще несколько таких вкусных местечек. В том числе крупнейшее месторождение в мире, хотя до него будет очень непросто добраться. И за него придется подраться.
– Но откуда⁈
– Мои амбиции не на пустом месте возникли, Наталья Александровна. Подумайте над моим предложением. Мне нужна вы целиком. Вся. И тело, и душа, и совесть. Верный соратник. Доверенный человек. Тот, кому я смогу доверять даже тогда, когда больше верить нельзя будет никому. А не вертихвостка великосветская. Я даю вам трое суток, – произнес он, доставая часы и поглядев на них. – Ровно в это же время по их истечении я разрываю нашу помолвку, если вы не согласитесь на мои условия.
– А если я потом передумаю?
– Наталья Александровна, вы знаете историю о том несчастном стряпчем, который попытался меня обмануть и обокрасть? Который бегал по улицам и прятался за занавески от собачьего лая?
– Про это всякое говорят. Чему из этого мне стоит верить?
– Тому, что он умер. В моей игре ставки настолько высоки, что я не могу себе позволить прощать. Никого. Особенно тех, кто был ко мне близок. Если вы пойдете со мной по жизни, то либо вознесетесь очень высоко, либо…
Молодая графиня Строганова как-то ошарашенно покачала головой, словно бы не веря тому, что слышит. А потом наклонила голову, словно птица и спросила:
– Я слышала, что у вас раньше была болонка. Будто бы она ходила за вами всюду. Ходили слухи, что вы неразлучны. Где же она?
– Попала под колесо телеги.
– Давно?
– В прошлой жизни… – грустно улыбнулся Лев Николаевич.
Впрочем, глаз от собеседницы не отводил. Надеялся на какую-то эмоциональную реакцию. Но она вновь не выдала себя, если там, конечно, было что выдавать.
– Как жаль.
– Действительно. Слушайте, а вам что-то говорит фраза: «Критическая вероятность сигма-сдвига с массовым распадом альфа-связей»?
– Боюсь, что нет. Какая-то тарабарщина.
– Ясно.
Они помолчали.
Наконец, Лев достал часы еще раз и произнес:
– Время. Нам пора возвращаться, чтобы ваши родители не подумали, будто мы им уже внуков делаем.
– Лев Николаевич, это самая ужасная романтическая беседа в моей жизни! Что прикажете о ней рассказывать маме? Она ведь от меня не отступится.
– Расскажите ей о Бразилии, где много диких обезьян.
– Опять эти странные шуточки. Я серьезно!
– Сообщите, будто бы я вел себя самым пошлым образом и томным, романтичным голосом рассказывал на ушко о том, где и сколько я получаю доходов. Отчего вы млели, представляя, как это все спустите в нужник.
– Хам! – несколько резко выкрикнула девушка.
– Милая моя, вы хоть знаете, что означает это слово?
– Вы серьезно? – несколько опешила она и, видя невозмутимость, добавила: – Ну так просветите.
– Хам – это аббревиатура, слово, составленное из первых букв более сложного высказывания. В данном случае «хороший, аккуратный мальчик».
– Ах… – выдохнула она возмущенно.
Лев же послал ей воздушный поцелуй, чмокнув воздух перед собой, и вставая предложил свой локоть. Чтобы выйти чин по чину.
– Мальчишка… – буркнула Наталья Александровна, но за локоть взялась. И, как показалось графу, излишне крепко.
Лев с легким удивлением выгнул бровь, и она пояснила:
– Не обманите моих ожиданий… Лев.
[1] Автор не нашел никаких описаний характера Натальи Александровны, поэтому опирался на характер ее матери, которая, вероятно, имела очень большое влияние на ее воспитание. Собственно, Наталья в этой реплике описала примерно то, как жили ее родители в эти годы. Мать еще и интриганкой была, и своего рода светской львицей.
[2] Патроны уже существовали к 1848 года века два как. Бумажные. И Наталья прекрасно поняла, о чем говорил Лев.
Часть 1
Глава 1 // Uno
Не пробуй. Делай или не делай. Нет никаких попыток.
Йода
Глава 1
1848, февраль, 3. Возле Казани
– На свете жил сеньор нестарый, хотя уже немолодой… – напевал тихонько Лев Николаевич, песенку из фильма «Дуэнья» и мерно покачивался в своем возке. Не сильно, так как тот шел на полозьях.
Морозный воздух освежал мысли, а тепло от мехов и химического обогревателя в ногах обеспечивало изрядный комфорт. Кучера[1] все эти песенки барина веселили, а порой и заставляли задуматься.
Ефим как прибился ко Льву во время того страшного пожара, так и не отходил. Юшковы охотно его отпустили к племяннику, а тот не только дал вольную, но и нанял, и хорошо платил. Вот и мотался он вслед за барином. Читать – писать и считать выучился. Неплохо расширился кругозор и вообще на фоне иных слуг выглядел прям головой.
А все оттого, что слушать любил. И на ус мотать.
Вот и сейчас – слушал он песенку Льва Николаевича и невольно задумывался тому, насколько поведение этого молодого аристократа не совпадает с его сверстниками. Словно под маской молодости скрывается немалый жизненный опыт. И подобного рода песни только подкрепляли его сомнения.
А ведь про Толстого еще и слухи о том, что он колдун, ходили. И Ефим прекрасно о них был осведомлен. Хуже того, в чем-то их разделял, не понимая, впрочем, отчего в церкви-то Льва Николаевича не корежит. И может это не колдовство какое темное, а ведовство светлое? Раз Бог-то не карает…
Дивно.
Странно.
Любопытно.
Наконец, Лев Николаевич завершил петь эту песенку и начал вообще дикую, по мнению Ефима, вещь исполнять, причем уже по которому разу:
– Оглянись незнакомый прохожий, мне твой взгляд неподкупный знаком…
«Как молоды мы были» Александра Градского выходило у графа не очень. Не мог он тянуть все эти ноты. Но петь он любил, особенно коротал время, а то, что не получалось… да и к черту! Мог себе позволить и не собирался никого стесняться…
Минувший 1847 год, казавшийся на удивление удачный, закончился очередной подлянкой. Весьма, надо сказать, неприятной и совершенно неуместной.
Еще по сентябрю император личным письмом вызвал в столицу. Оказывая великую честь хлопотами о поступлении в Николаевскую академию генерального штаба. Так-то там требовался ценз в два года действительной службы, которых у Льва не имелось, но император распорядился закрыть на это глаза.
Милость?
Еще какая. Личное участие в судьбе. Вот только даром Толстому ненужная. Но и откажешься. Заодно, как довольно скоро догадался Лев Николаевич, государь его к себе вытаскивал: посидеть – поболтать. Очень уж запала ему в душу песня о «Тревожной молодости».
Очень.
А вместе с тем, к нему явно пришло понимание, что этот, без всякого сомнения, одаренный и везучий молодой офицер не только предан престолу, но и крайне полезен. Производство селитры-то в минувшем году достигло семи тысяч пудов[2] и продолжало увеличиваться. Отчего Николай Павлович натурально млел. Ведь если так продолжится – через несколько лет удастся полностью закрыть потребности империи в этом стратегически важном сырье. Избавившись от опасного импорта, который в случае войны всегда можно было обрезать.
Вот и решил облагодетельствовать «мальчика».
Академия эта, к слову, была еще весьма специфической и весьма непопулярной в войсках. Каких-то явных льгот она пока не давала. Да, если выпустится по первому разряду, можно было получить следующий чин. Однако на службе его взять выглядело попроще. Опозориться же в академии имелась масса возможностей. Вот человек по двадцать-двадцать пять с трудом ежегодно и находили.
Чуть ли не силком.
Учиться в Санкт-Петербурге Льву Николаевичу было не с руки. И это все отлично понимали, включая Николая Павловича. Поэтому ему в порядке исключения позволили сдать экзамены за первый класс экстерном. Чем он и занимался в первую очередь, явившись в конце 1847 года в столицу.
Вызов!
Серьезное дело.
Однако Лев Николаевич готовился всю осень. Плюс имел определенный «навес» знаний из будущего. Поэтому сумел вполне успешно защититься. Местами даже ставя экзаменаторов в тупик, так как делал, по их мнению, парадоксальные, но верные и непривычные им выводы.
На этих экзаменах ведь не требовалось выдавать тарабарщину наизусть. Нет. Куда важнее было уметь это все анализировать и аргументированно докладывать. Например, на экзамене по Стратегии разбирали некое сражение Наполеоновских войн или XVIII века и делали вывод о том, какая польза есть в этом сражении для предстоящих войн. Тут-то Лев Николаевич и отжигал, яко звезда.
Местами спорил.
Даже где-то на грани. Но… сумел убедить в своей правоте, применяя, в том числе и методы штабной игры. Знаменитый германский Kriegsspiel[3] уже появился, но имел тактический характер и применялся покамест крайне ограниченно. Лишь в Пруссии, где с 1824 года стала обязательной при подготовке офицеров. Во всех остальных странах этим пока в целом пренебрегали.
Толстой ничего про эту игру не знал.
Не удосужился.
Он был знаком с более поздними ее формами. Отчего немало поломал мозги своим экзаменаторам, явно неготовым к такому. Получив при этом самые высокие оценки. А его старый знакомый, Дмитрий Алексеевич Милютин, уже ставший к этому времени полковником, подарил графу эту самую германскую игру с самыми наилучшими пожеланиями. Он догадался. И немало повеселился, наблюдая за происходящим, о чем императору лично и доложил при случае.
Лев же теперь возвращался в Казань с ворохом практических заданий для защиты экзаменов второго года обучения… На первый взгляд неподъемных. Было видно, что кто-то постарался нагрузить молодого графа вне всякой меры. Ведь в силу специфики защиты Льву Николаевичу предстояло выполнить объем практических работ куда больший, чем обычному учащемуся. Не говоря уже о том, что задания выглядели с подковыркой и даже провокацией. Но… но… но… После такой блистательной защиты за первый год учебы ему очень не хотелось провалиться на втором. Стыдно просто.
Наталья же Александровна оставалась в столице.
Официально они обручились.
И разбежались до будущей зимы. Просто в силу юности этой особы, чтобы ей уже стукнуло восемнадцать.
– Лев Николаевич, – крикнул Ефим. – Подъезжаем.
– Тихо все?
– Как есть тихо. Видать, не ждали.
– И то верно. – улыбнулся граф.
Он в этот раз часть пути проделал по Николаевской железной дороги, которую фрагментарно уже ввели в эксплуатацию. А другую часть шел вдоль нее, по наезженному зимнику, пользуясь переменными лошадьми.
Гнал.
В итоге успел опередить график ожидаемого прибытия на неделю, если не больше.
Зачем?
Видимо, какое-то внутреннее чувство паранойи. Он просто опасался засады. Лев Николаевич попросту не верил, что англичане от него отстали так просто. То награду за голову назначают, то выплачивают приличную сумму и забывают.
Нет.
Нет… Уж кто-кто, а они так точно никогда не поступили бы. Граф у них почти наверняка взят на карандаш и если не разрабатывается, то хотя бы отслеживается. И выжидая удобный случай.
Для чего?
Поди тут угадай. Но едва ли для чего-то хорошего…
Пересекли Волгу по льду.
Начали подъем.
И тут конный поперек дороги.
– Куда прешь! – невольно воскликнул Ефим.
– Не ори! От губернатора.
– Что случилось? – крикнул Лев Николаевич, не высовываясь на мороз и невольно достав револьвер. Мало ли засада?
– Просит к нему заехать.
Лев молча вышел и осмотрелся.
Улица как улица. Ничего примечательно. Лишних людей нет. Да и в окна на них мутные личности вроде как не пялятся.
Чуть еще подумал.
После чего кивнул своим людям, что ехали в двух последующих зимних каретах. И сел обратно.
Ефим тронул лошадей и последовал за всадником.
Граф же достал два револьвера и перевел их в боевой взвод, приготовившись к возможному бою. Он знал, жест, показанный скрытно бойцам охраны, ими был распознан. И они сейчас тоже готовы по первому окрику высыпать на улицу и открыть огонь.
Минута.
Пятая.
Вот минули ворота кремля. И… да обошлось вроде.
Кремль не выглядел гудящим роем, набитым солдатами. И все вокруг стояли весьма расслабленными и недовольными службой. Зима не тетка – касается морозом, а форма далеко не такая удобная и теплая, как хотелось бы.
Вышел.
Тишина.
Жестом приказал своей охране оставаться у особняка, сам же направился внутрь. Не снимая, впрочем, своего револьвера в кобуре с боевого взвода. И даже отстегнув «парковочный» ремешок для ускоренного выхватывания.
Приемная губернатора.
Приветливый, чуть нервный секретарь. Вон – капелька пота на висках.
– Доброго дня. Как ваше самочувствие? – поздоровался с ним граф.
– Отменно. И вам здравствовать, Лев Николаевич.
– Все ли у вас ладно?
– Да вроде как не жалуюсь. А к чему вы спрашиваете?
– Как к чему? Чтобы порадоваться. Счастливый вы человек. А я вот захворал, да. От холода колено стало ныть, что сильно ушиб на Кавказе.
– Беда-беда. – покачал он головой, впрочем, дополнительного волнения не выражая.
– Сергей Павлович у себя? Меня перехватил вестовой и сообщил, что он меня хочет видеть.
– Так и есть. Сейчас доложу и заходите.
Минута.
Он вернулся из-за двери и широко ее распахнув, пропуская графа внутрь. Излишне услужливо. И капелька пота вторая появилась.
Лев вежливо ему улыбнулся.
И шагнул вперед.
Одновременно с тем выхватывая револьвер из своей «ковбойской» кобуры и направляя туда, где могли бы разместиться бойцы захвата. Заодно и сам резко смещаясь в сторону приставным шагом и поворачиваясь.
Где-то рядом тихо упал секретарь.
Лев же уставил глаза в глаза парочке серьезных бойцов. У обоих в руках тоже револьверы. Его выпуска. Но в глазах явная неуверенность и отчетливая тревога. В отличие от графа их оружие не было взведено, а значит, им требовалось время на выстрел. Толстой же не только уже изготовился, но и руку левую поднес так, чтобы быстро взвести револьвер снова.
Граф этих ребят видел. А они его… и то, как он в столице быстро высаживал весь барабан по бутылкам при демонстрации оружия.
– Медленно, не делая резких движений, опускаем оружие на пол. – произнес Толстой.
– Лев Николаевич, – донесся со спины голос губернатора. – Вы очень прозорливы, но у меня тут еще два бойца с револьверами.
– Подбросим монетку? – оскалился граф.
– Зачем?
– Фортуна любит дерзких.
– Фортуна… – явно с сожалением произнес Шипов.
– Сергей Павлович, что вы устроили и зачем?
– Камни, Лев Николаевич. – произнес Леонтий Васильевич Дубельт, входя в кабинет.
– Рад вас видеть в здравии. – ничуть не смутившись, произнес граф.
– Хорошая выдержка. Будете стрелять в меня?
– Если они сдадут оружие – нет.
– Сдадут?
– У меня все шансы убить этих двоих быстрее, чем ваши люди успеют отреагировать. Вы встали так, что, сделав рывок, я закрою себя вашим силуэтом от огня. И пользуюсь вами как щитом, добью остальных. По моим оценкам две-три секунды, максимум пять. В идеале у меня еще останется два заряда в барабане.
– А если нет, то, у вас собой как минимум два маленьких пистолетов, несколько ножей, та жуткая штука на ключах и… как те палки на цепи называются?
– Дворянская ногайка.
– Опять ваши шуточки… – произнес, поежившись, Дубельт.
– Леонтий Васильевич, к чему все это? Какие камни?
– Индийские рубины. А я еще подумал, отчего англичане так легко уступили. – покачал он головой.
– Ваши бойцы кладут медленно оружие на пол и уходят. А мы разговариваем.
– Иначе что?
– Если меня так принимают, значит, меня оклеветали и мне терять нечего. Я просто начинаю убивать всех, кто оказывает мне сопротивление, и ухожу. – холодно и сухо ответил граф.
Глава третьего отделения немного помедлил, после чего произнес:
– Они выйдут с оружием.
– Плохо, но терпимо. Я согласен.
– Медленно убрать револьверы. Выйти в приемную. Ждать дальнейших распоряжений. – чеканно произнес Дубельт.
И бойцы подчинились.
Вышли.
Леонтий Васильевич закрыл дверь и, уставившись на графа, спросил:
– Вам слово.
– Одно?
– Можете сказать больше. Меня безумно интересуют откуда у вас СТОЛЬКО индийских рубинов.
– И кто эти сведения вам сообщил?
– Это важно?
– Мне интересно, как именно англичане пытаются по мне ударить.
– Красиво, но не достоверно. – скривился Дубельт.
– Леонтий Васильевич, вы давно меня знаете. Сначала я хочу знать, от кого вы получили эту историю по камням. Кто вам ее направил. А потом я предоставляю вам всю исчерпывающие сведения, включая материальные доказательства.
Дубельт задумался, поигрывая желваками и играя в гляделки с графом.
– Ну же, Леонтий Васильевич. Если бы вы безоговорочно поверили этим словам, то сюда бы не приехали и вот так со мной не разговаривали. К чему эта игра?
– Вы весь в вашего дядюшку…
– Я даю вам слово.
– Хм…
Он еще немного помедлил. После чего произнес:
– Королева Виктория сообщила, что Джон Блумфилд наткнулся на схему контрабанды индийских рубинов, в которой вы занимали ключевую роль. Прямых доказательств у него не было, только показания людей, которые не смогли бы свидетельствовать против вас на суде. Поэтому он решил поступиться честью и затеял ту мрачную историю с наймом убийц. И что доказательства этого обнаружилось в переписке бывшего посла, доставленной в Англию.
– Очень смешно. – расплылся в улыбке Лев и убрал револьвер в кобуру.
– Вам смешно?
– Никогда бы не подумал, что королева Виктория окажется такой мелочной лгунишкой.
– Выбирайте выражения!
– Поверьте, Леонтий Васильевич, я их и выбираю. Самым тщательным образом. – процедил граф.
– То есть, вы отрицаете ее обвинение?
– Разумеется. Это вранье от и до. И к тому у меня есть самые неопровержимые доказательства.
– В самом деле, – очень нехорошо улыбнулся Дубельт. – Чьи-то письма? Свидетельства?
– Зачем? Это все тлен. Лучше. Оборудование. Я, Леонтий Васильевич, эти камни сам изготавливал и продавал потихоньку через одного ювелира Нижегородского.
– Изготавливал? – встряхнув головой, переспросил Дубельт. – Подделки, что ли?
– Зачем? Самые что ни на есть настоящие рубины.
– Но… КАК⁈
– Так же, как и селитру. – улыбнулся Толстой.
За своим столом сдавленно, не то крякнул, не то хрюкнул губернатор. Явно пораженный новостью. И вон – ладонью как по столу хлопнул. Начальник же Третьего натурально остолбенел, пребывая в ступоре, так как новость эти его совершенно выбила из колеи.
– Леонтий Васильевич, я вам все покажу и расскажу. Но после, вы уж не обессудьте, помогите уговорить Николая Павловича дать мне хотя бы полгода отпуска с выездом за границу.
– НЕТ! – излишне громко рявкнул он.
– Но вы сами видите – она плохой человек.
– НЕТ! Государь никогда этого не дозволит и не простит!
– Жаль. Ну хотя бы Палмерстона? Это ведь его затея. Только он такую мерзость мог придумать.
– Лев Николаевич, нельзя просто брать и вот так убивать высокородных аристократов?
– Почему? – с самым невинным образом спросил Лев. Даже глазами похлопал, словно малыш.
– Потому что они аристократы!
– Нет.
– Что? Почему нет?
– Они – враг. – максимально холодно процедил Толстой. – А враг должен быть уничтожен. Раз спустишь – замучаешься отбиваться.
– Я… я… – замялся Дубельт. – Я, допустим, с вами соглашусь. В отношении лорда Палмерстона. Но вы должны понять, есть правила игры. Если мы начнем убивать их аристократов так, как вы желаете, то и они начнут убивать наших.
– Они уже пытались убить меня. Дважды. Сначала через Шамиля, потом вот так.
– Шамиль – это война. А вот это все… – сделал Дубельт широкий жест. – Никто вас убивать не собирался.
– Заключить пожизненно в какую-нибудь тюрьму, как Иоанна Антоновича? Ссылка? Каторга?
– Вы знаете про Иоанна Антоновича? – напрягся Дубельт.
– Леонтий Васильевич, ну что вы как маленький? Это давно секрет Полишинеля. Вы думаете, что всякий страждущий о том не знает? Ну же. Вы серьезно? Понимаю, большая часть наших дворян ныне выглядит слабоумно и убого. Но не все же.
Дубельт хмыкнул.
Достал платок, промокнув лоб. Явно вспотевший. Скосился на бледного как полотно губернатора, которому разговоры об Иоанне Антоновиче были явно не с руки.
– Что же… резонно. – наконец, ответил Дубельт. – Но, к сожалению, этот удар – интрига. И по неписаным правилам мы можем ответить только так же. Интригой.
– Дайте мне полгода подготовки и карт-бланш.
– И что же это изменит?
– Ответь никто не сможет. – кровожадно оскалился граф. – Я просто зайду с ребятами на какой-нибудь пышный прием в Букингемском дворце и убью всех.
– Соблазнительно, но нет. – нервно дернув подбородком Леонтий Васильевич.
– Почему? Вам нужно просто закрыть глаза на мои приготовления. А потом официально от меня откреститься, дескать, вы знать не знали и ни о чем не ведали. Я же укроюсь в Парагвае или на Гавайях.
– А если эта акция не сложится?
– Я погибну. И только.
– А если нет? Если вас захватят в плен? Ваша жертвенность похвальна, но мы не можем так рисковать. Особенно учитывая скрытое влияние англичан, которое все еще присутствует в нашей державе.
Лев промолчал.
– Покажите лучше установку. Признаться, я до сих пор не верю вашим словам…
[1] Кучер – это личный сотрудник на извозе, в отличие от извозчика, который везет по разовому найму. В данном случае бывший дворовой из крепостных, освобожденный и нанятый на контракт.
[2] 7000 пудов это 114,66 тонн. Оценочно где-то от трети до половины всего объема селитры, потребляемого Россией в начале 1840-х.
[3] Kriegsspiel – прадедушка всех варгеймов. Настольная игра, придуманная Георгом фон Рассевицем в 1812 году и опубликованная в 1824 году.
Часть 1
Глава 2
1848, февраль, 20. Санкт-Петербург
– Вы его арестовали? – тихо и как-то подавленно спросил Николай Павлович, когда Дубельт вошел в кабинет.
– Никак нет, Ваше Императорское величество.
– Почему? – немало удивился император.
– С ним всегда очень сложно, Государь. Порой мне кажется, что он словно дикий зверь. Чует опасность и в любой момент готов драться насмерть без всяких оговорок. Невзирая на то, кто кидает ему вызов.
– Зверь… дикий зверь… – медленно произнес Николай Павлович. – Да пожалуй. В нем есть что-то такое. И что же произошло?
– Если не вдаваться в подробности, то лишь мое личное вмешательство и здравомыслие Льва Николаевича уберегло ситуацию от большого кровопролития. Арестовать его мы вряд ли смогли бы. Он скорее бы умер, чем дал себя пленить. И я склонен оценивать вероятность даже такого исхода не очень высоко. Зато теперь становится ясно, как он сумел пленить Шамиля, равно как и его твердую убежденность в возможности добраться до английского посла.
– Он настолько опасен? – удивленно выгнул бровь царь.
– Молодой Толстой сумел переплюнуть своего буйного дядюшку в этом плане. Однако в отличие от Федора Ивановича не терпит лишь ареста и, вероятно, сдачи в плен. Во всем остальном он сохраняет удивительное здравомыслие. Дядя же вполне позволял себя арестовывать, а вот в остальном…
– Я так понимаю, вы его отпустили, чтобы избежать кровопролития? – нахмурился Николай Павлович.
– Нет. – покачал головой Дубельт и спросил, приподняв в руке небольшой саквояж. – Вы позволите?
– Извольте. – махнул рукой император, указывая на стол.
Начальник третьего отделения подошел.
Поставил этого «низкорослого и пузатого дедушку» чемодана на стол.
Открыл его.
И достал стеклянную «колбаску» рубинового цвета. Во всяком случае, непосвященные люди со стороны, именно так ее и воспринимали.
– Что это? – поинтересовался император.
– Рубин.
– ЭТО?
– Я проверил у доверенного ювелира. Это совершенно точно рубин. А это, – произнес Дубельт, достав холщовый мешочек и открывая его, – он же, только наколотый и немного обтесанный.
– Поясните. Я, признаться, совершенно не понимаю.
– Лев придумал, как делать рубины. Самые, что ни на есть, настоящие. И ни о какой контрабанде речи никогда не шло. А первые его контакт с ювелиром для оценки и продажи, случился заметно позже написания письма Джоном Блумфилдом к Шамилю. То есть, Ее Королевское величество соврала вам.
