Текст книги "Падаванство (СИ)"

Автор книги: Михаил Ланцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

– И каковы сроки?

– Два-три года на прокладку одной железнодорожной колеи от Самары до Орска и переобучение с перевооружением драгунских полков. Найти верблюдов в таком количестве и научить людей на них ездить будет не так-то и просто. Год – рывок к Иргизу. Год обустройства там. Еще столько же на рывок к Раим и обустройство там. Итого на круг шесть-семь лет. Может, восемь, если будут накладки.

– Не слишком ли быстрыми получаются рывки?

– Никак нет. Можно даже ускорить, если железную дорогу укладывать по схеме времянки. Нагрузка-то слабенькая. А потом в спокойном режиме уже переделывать, формируя нормальный параллельный путь, например, в две колеи. В принципе, если от Самары тянуть именно что времянку, которая будет пропускать один-два состава в неделю, то можно и за пять лет управиться.

Все переглянулись.

– Дельно, – констатировал Перовский Василий Алексеевич.

Это был тот самый генерал, который с 1833 по 1842 был Оренбургским военным губернатором и командиром Отдельного оренбургского корпуса. Он отличился в свое время тем, что успешно подавил башкирское восстание 1834–1835 годов и провел неудачный поход в Хиву в 1839–1840 годах.

Неудачный, да.

Но такой… Поражение это не являлось разгромом, и хан Хивы по итогам даже издал фирман, запрещавший брать русских в плен или покупать их. Чтобы смягчить набеги. Но помогло это мало и в оригинальной истории, и тут… особенно тут…

– Вы думаете? – с явным неудовольствием спросил военный министр, покосившись на Перовского.

– Да. Я готов взяться за реализацию этого плана. Лев Николаевич, у вас мысли изложены только так? В виде эскизов?

– Никак нет. Вот, – он указал на толстую папку на столе. – Там расписано подробно…

И тут прогремел взрыв.

Где-то вдали.

– Что это? – напрягся император.

Толстой же подошел к окну и скривился. Столб дыма поднимался оттуда, где он снял квартиру себе в доходном доме…

[1] Первое применение воздушного шара для разведки имело место в 1794 году во Франции.

[2] 100 саженей это 213 м, 46 верст это 50 км.

[3] 5–10 сажень это примерно 10–20 м.

[4] Здесь Лев Николаевич решил применить типичный для США XIX и XX века воздушный насос. Многолопастная крыльчатка относительно небольшого диаметра, которая разворачивается, как флюгер против ветра. Вращаясь, она через шестеренчатый редуктор, сильно понижающий обороты, приводила в движение кривошипный механизм, качавший вверх-вниз длинную тягу, уходившую вниз и приводивший простейшую помпу.

Часть 3

Глава 1 // Tres

Я чувствую, что в тебе еще осталось добро!

Йода

Глава 1

1850, января, 21. Санкт-Петербург

Николай Павлович стоял в домовой церкви и молился.

Честно.

Искренне.

Испытывая ужасные душевные терзания.

Тогда, во время взрыва, Лев Николаевич не выказал никаких эмоций, совершенно равнодушно отреагировав. Казалось, это его вообще не тронуло. Просто потом, чуть позже, во время приватного разговора, снова попросил дать ему отпуск. И император не смог найти в себе силы отказать. Четвертое покушение – это за пределами добра и зла, особенно после подрыва Фридриха-Вильгельма с семьей.

Отпустил.

С обетом небольшим, но отпустил.

И сейчас испытывал самое что ни на есть жуткое и неловкое чувство. Как тогда на Сенатской площади. Видит Бог, он не хотел всего этого… не хотел… но…

Сзади послышались осторожные шаги.

– Что там?

– Посольство английское горит. – доложился Дубельт.

– Какая неосторожность… – тихо произнес Николай Павлович.

– Все сотрудники успели покинуть помещение. Им оказана помощь. Разместили в доходном доме с видом из окон на взорванный ими.

– Славно, – кивнул Николай Павлович. – А документы?

– Взяли…

Леонтий Васильевич удалился, а император поймал себя на ужасной мысли о том, что ему начинает нравиться вот так действовать.

Он входил во вкус.

И это пугало… отчего Николай Павлович молился усерднее…

А вообще, ситуация с графом выходила призанятная.

По всем документам он прямо сейчас находился в Санкт-Петербурге, участвуя в очередных испытаниях 8-дюймовой пушки. Больших.

Там и лафет уже был сделан весьма любопытный. И снарядов в достатке. Так что – стрелять не перестрелять. Поэтому, если сумеет сделать все чисто, ему будет готово чистое и грамотное прикрытие. Мало ли что кому показалось? Человек работал.

Более того, была даже запланирована его аудиенция, в ходе которой он, Николай Павлович, подпишет его прошение на выделение земли под особняк. И чин по чину секретарь проведет «бумажку» по всем инстанциям с нужной датой.

И место-то такое…

Новую Голландию Лев себе просил. Там стояла морская тюрьма и располагался склад, но Николай Павлович охотно эти два острова[1] уступал. При условии, что граф не наломает дров. И главное – не подставится и его, государя, не подставит. Справится? Его остров. С разрешением строить на нем все, что душе угодно… в пределах разумного, конечно. Но высотное здание – вполне.

Оставалось дождаться новостей.

И Николай Павлович молился… и за спасение своей души, ибо считал, что все эти грехи на него лягут, и за Льва… за его успех…

* * *

Был уже поздней вечер.

Лорд Палмерстон сидел у камина и, потягивая горячий глинтвейн, изучал документы.

Очередное покушение и снова провал.

Этот граф казался заговоренным. Заказ убийства вождю дикарей. Провокация перестрелки с людьми Дубельта. Подводка фанатика с пистолетом. И, наконец, взрыв.

И такой глупый, случайный провал.

Граф остановился на первом этаже довольно дорогого доходного дома. А люди Палмерстона сумели перекупить коморку на четвертом. В соседнем подъезде. Со входом с черного входа, чтобы уважаемых людей не смущать.

Натаскали туда пороха в бочонках, забив им большую часть коморки. И ждали удобного момента. Причем там, у заряда, постоянно дежурил один из исполнителей. Какой-то шляхтич, ненавидевший и Россию с русскими, и конкретно этого графа.

И вот случился взрыв…

Совсем невпопад. Причем исполнитель не сбежал. Даже останков не нашли. Дом же доходный буквально развалило. Не готовила судьба эту постройку к таким испытаниям, не готовила…

Глупо.

Смешно.

Обидно.

Такая удачная возможность, и такой бестолковый провал…

Он взял из папки карандашный рисунок Льва и невольно поморщился. Крупные, жесткие черты лица. Даже в чем-то грубые и волевые. В эстетике викторианской эпохи – сущий варвар, дикарь. Еще и художник сумел ухватить очень эффектно давящий, жесткий взгляд.

Мундир на нем сидел хорошо.

Это да.

Ну и в целом он выглядел ухоженным. Что говорило о высокой самоорганизации и дисциплине личности. Отчего пугал он еще больше…

– Что же мне с тобой делать, – задумчиво произнес лорд, бросив с некоторым раздражением портрет на столик.

Агентура в России стремительно таяла.

Не вся еще ушла, конечно, но потрепало ее знатно. Русские ее начали вскрывать и давить удивительно ловко. Физически. И лорд даже стал подозревать, будто бы кто-то из сотрудников посольства завербован Дубельтом. Или кем-то еще из окружения Николая.

Слишком уж все быстро сыпалось.

Этот провал тоже дорого обошелся.

Доклад вообще чудом до него дошел. Один из вовлеченных агентов сумел ускользнуть, сбежав на территорию царства Польского. Где его укрыли и помогли переправиться в Пруссию.

С этим царством, к слову, тоже все складывалось неладно.

Суды шли за судами.

Пока Палмерстон не мог понять – случайность это, ставшее следствием попытки Николая найти денег для дырявого бюджета, или целенаправленная атака. Однако дела там складывались скверно.

Поляков вымывали из армии, флота и гражданской службы. В первую очередь тех, которые позволяли себе кричать всякое про царя и Россию. Причем делали это по вполне объективным причинам.

Кого-то, конечно, оставляли.

И не рубили поляков огульно, от плеча.

Более того, отдельные персоны даже повышали. Чем немало компенсировали вой. Но чиновники работали как никогда активно. По долгам, поместьям и прочему. Суды шли за судами. В ходе которых начинали поднимать документы на владения землей. А они имелись далеко не у всех и далеко не на всё. Что порождало различные прецеденты. Включая первые случаи лишения дворянства.

Выглядело все так, словно польскую шляхту методично лишали средств к существованию. Но осторожно и юридически грамотно. А он очень на нее рассчитывал…

Глинтвейн кончился.

– Джон! Эй! Джон! Еще подлей! – крикнул лорд Палмерстон.

И вернулся к размышлениям.

Агентура сыпалась, и Россия становилась на глазах все менее и менее прозрачной. Про управляемость и речи не шло. Даже те уважаемые люди, что могли бы отработать должок, прямо заявляли, что готовы императору покаяться в нем, нежели подставляться в чем-то новом.

И тут лорд напрягся.

Шаги.

Это были не шаги Джона. Он… он ведь просто так не ходил. И обувь другая. И вес. И манера ставить ногу. Опытный слуга предпочитал передвигаться очень тихо. Настолько, что порой казался призраком. А тут приближалось что-то гулкое, тяжелое, основательное.

– Плохой рисунок, – произнес незнакомый голос средней тональности с ужасным английским. Каким-то американским акцентом, что ли. Во всяком случае ему, носителю posh british accent слышать это было почти физически больно.

Лорд повернулся и икнул, обнаружив перед собой Льва Толстого.

Живого.

Да еще в русском мундире чин по чину. Ну, почти. Потому что, кроме сабли на поясе у него располагался револьвер с другой стороны. И явно неуставная шляпа – кожаная, с широкими полями, словно у американских пастухов.

– Хороший вечер, не правда ли? – спросил граф.

После чего последовал удар кулаком в челюсть.

Сильный.

Просто нокаутирующий.

Бам.

И лорд поплыл, утратив на какое-то время связь с реальностью. Когда же он пришел в себя, то его гость сидел и задумчиво поправлял кол. Довольно крепкий. Судя по всему, он пустил на него черенок от чего-то.

– Нравится? – максимально добродушно поинтересовался граф.

– Нет.

– А я так старался. Впрочем, когда вас на него насадят, я уверен, многое окажется неважно. Вас, кстати, сажали когда-нибудь на кол?

Палмерстон молча помотал головой.

Энергично.

Не отводя взгляд от острия.

– А вот полковник Петренко говорит, что только выправка лучше становится. У тех, кто выживают.

– Где мои люди? – нервно и хрипло произнес тот.

– Ну что вы как маленький? – жутковато улыбнулся Толстой. – Да и вообще, не глупите. Не об этом вы сейчас должны думать.

– А… а о чем?

– Например, о том, как именно я буду вас убивать. И какую гамму новых ощущений вы получите. Ведь долг платежом красен. Не так ли? – произнес Лев и кивнул на столик чуть в стороне, где прямо-таки с любовью располагались инструменты для пыток. Самые разные.

– Погодите! Постойте! – попытался засуетиться лорд, ужаснувшись и начав вставать.

– Сидеть! – рявкнул граф и поднял револьвер, который лежал у него на бедре. – Я вам не разрешал вставать.

Палмерстон упал в кресло и заткнулся, уставившись на дуло револьвера, нацеленного ему прямо в лоб.

– Вы здесь на своем острове совсем страх потеряли. Думаете, что вас никто не достанет? Да? Скажу вам по секрету, я вообще решил с вами поговорить только милостью Николая Павловича. За которого вы, если переживете эту ночь, обязаны до конца дней своих молиться.

– Что вы такое говорите?

– Как что? Правду. Между нами и вами стоит только он. Именно император не дозволил просто прийти и вырезать зарвавшихся варваров.

– Кого⁈ Вы о ком?

– О вас. Об охреневших на всю голову варварах.

– Но простите… какие варвары?

– А вы что, возомнили себя цивилизованными людьми? – хохотнул граф. – Вы самые что ни на есть варвары и есть. Дикари… туземцы, которые испытывали наше терпение. Но оно не безгранично. Не забывайте, мы – прямые наследники одной очень неприятной страны, которая могла и в интриги многое, и в политические убийства, включая самые мерзкие их формы. Но мы хотели стать лучше. Мы надеялись, что вы образумитесь. Но… – развел руками Лев Николаевич.

Министр промолчал, пытаясь лихорадочно соображать.

– Как вы уже поняли, для меня не составило труда достать вас тут – в самом для вас безопасном месте. И я в состоянии достать кого угодно, где угодно. Вы все тут живете по формуле: «Если джентльмен не может выиграть по правилам, он меняет правила[2]». Так вот, я доношу вам важное сведение: нет, джентльмен не может менять правила по своему усмотрению. А если попытается, то ему за это надлежит просто отрезать голову. Вы меня хорошо поняли?

– Да, – прошептал лорд.

– Я не слышу.

– Да, я вас хорошо и ясно понял.

И тут он осекся.

Только сейчас он осознал, что в ночной полутьме его окружает еще несколько мужчин в темной одежде, на голове которых были надеты вязаные маски.

– Не стоит злить нас, сэр. – со своей фирменной жутковатой улыбкой произнес Толстой и достал из кармана флакон со светящейся жидкостью.

– Эстус, – выдохнул Палмерстон, с каким-то животным ужасом глянув на пузырек.

– Оу… вы уже наслышаны? Тогда, полагаю, знаете, что после задуманного мною укола в Египет вам лучше не ездить? В идеале же находится где-нибудь за океаном. Псы Анубиса очень не любят воду. Хотя порой идут на уловки и переправляются, прикидываясь обычными собаками.

– А-а-а-а-а! Нет! Нет! – завещал лорд, натурально обоссавшись от страха. – Я отдам все! Все! Что угодно сделаю! Молю! Только не это!

– Все отдадите?

– Все! Все! Все! – выпалил лорд.

– Хорошо, – улыбнулся граф и кивнул одному из этих мужчин.

Тот подал планшет с листом бумаги… точнее, каким-то документом.

– Что это?

– Это дарственная. Подписывайте. Пишите, я такой-то в трезвом уме и ясной памяти… ну и далее, что там обычно изображают. Только не нужно хитрить. Нам несложно снова прийти к вам в гости. Где бы вы ни спрятались.

Тот несколько секунд поколебался, после чего максимально аккуратно написал все, что нужно.

– Готово.

– Благодарю. А теперь осталась сущая формальность, – произнес несколько рассеянно Лев Николаевич. – Печать Хозяйки пепла, чтобы не мучатся с вашим поиском, если вы подадитесь в бега.

Лорд хотел было что-то спросить, но стоящий сзади мужчина зажал ему рот. А боец, что стоял возле графа, достал из горящего камина приспособление для постановки тавро.

Палмерстон хотел заорать.

Но его удержали.

Быстро развернули. И приспустив штанину, поставили тавро прямо на ягодицу. Впрочем, он обмяк еще до контакта кожи с раскаленным металлом.

Спустя полчаса же обоссанного лорда Палмерстона выбросили в районе лондонских трущоб с мешком на голове. Граф же со своими бойцами покинул особняк лорда Палмерстона без особых проволочек.

Персонал же спал.

Лев Николаевич накануне нашел способ опоить их сильным снотворным, купленным здесь же – в Лондоне. Благо, что в особняке оставалось всего три человека, остальных лорд отпускал на ночь к семьям.

Вот.

Усыпление, кстати, оказалось довольно простым делом. Не пуганные. Поэтому хватило буквально нескольких дней наблюдения, чтобы разобраться в автоматических действиях этих людей и подобрать вариант для каждого. Толстой изначально рассчитывал на более жесткий сценарий с ночным штурмом. Но нет, не потребовалось. Отчего он даже как-то растерялся поначалу…

Он.

Но не его бойцы.

Которые просто не имели никаких ожиданий.

Бывшие сослуживцы, отобранные из того самого эскадрона, с которым Лев брал Шамиля. Прошедшие через хорошую тренировку. И сопровождающие его почти везде. Вот и сюда отправились, просто доверяя своему лидеру, который их ни разу не подводил…

[1] Новая Голландия – это не один, а два острова. Просто они представляют собой единый комплекс.

[2] Здесь идет отсылка к английской поговорке, будто бы, если джентльмен не может выиграть по правилам, он их меняет. Она приписывается Гарольду Джозефу Ласки (1893–1950), который высмеивал высшее английское общество. Так что поговорка эта вполне была уместна в Англии и XIX, и XVII веков.

Часть 3

Глава 2

1850, январь, 22. Лондон

– И как это понимать? – строго спросила королева Виктория, глядя на лорда Палмерстона, стоявшего перед ней с совершенно уничтоженным видом.

– Что случилось? – более настороженно поинтересовался принц Альберт.

– Этот колдун… он в Лондоне.

– Какой колдун?

– Лев…

– Что вы мелете? Какой Лев? Может быть, вам нужна помощь врачей?

– Всё… всё, что нажито непосильным трудом, – снова запричитал лорд.

Королевская чета тяжело вздохнула. С явными нотками растущего раздражения.

Этот ирландец начинал их раздражать.

Да-да, именно ирландец, так как Генри Джон Темпл 3-ий виконт Палмерстон происходил из ирландской аристократической семьи.

В двадцать лет он начал делать политическую карьеру в Англии, пробиравшись в парламент через «гнилые» местечки[1] и прославившись тем, что постоянно выступал, оправдывая любые мерзости, творимые правительством Англии.

Верный пес.

Преданный пес.

И совершенно шелудивый, так как старался быть большим англичанином, чем сами англичане. Ну, чтобы ему не вспомнили ирландское происхождение.

Потом двадцать лет очень странной службы на посту военного министра без права голоса. То есть, в сущности, простого секретаря, который самым рачительным образом исполнял распоряжения старших товарищей.

Формально – консерватор. Но когда герцог Веллингтон возглавил правительство, то сразу же вышвырнул его на улицу. Просто потому, что на дух не переносил таких подхалимов и услужливых слизняков. Да и вообще… для него этот «ирландский лорд» и человеком-то был весьма условно.

Пару лет в оппозиции… и снова служба. Теперь уже полновесным министром иностранных дел. Ему, наконец, что-то доверили. И тут он развернулся во всю ширину своей мерзкой душонки. И все, что ранее поддерживал на словах, стал претворять в жизнь. Через что репутация Великобритании покатилась в тартар.

Нет, конечно, она и раньше не имела образа честного игрока, но хотя бы старалась блюсти внешние приличия. И того же Павла Петрович фактически убивали люди, формально не связанные с Лондоном. Свои. Все знающие люди понимали большую глубину ситуации, остальные же… да и доказать почти ничего было невозможно.

На тоненького.

Но сохраняя приличия.

Даже несмотря на то, что в годы Наполеоновских войн Великобритания была готова на любые шаги, ради выживания и уничтожения выпущенного ей же джина… Но все же. Поддерживалась игра в приличия.

До 1830-ого года тоже.

А вот с «воцарения» в министерстве этого ирландца все пошло наперекосяк. И королеве Виктории приходилось постоянно краснеть за его действия. Впрочем, людей, которые его поставили, лоббируя назначение, это устраивало. Они уверовали в свою силу и неуязвимость, начав чудить… в том числе и руками этого ирландца…

– Прекратите причитать! – рявкнул принц Альберт, которого это бормотания Палмерстона немало разозлило.

Тот заткнулся.

– Повторяю свой вопрос. Что случилось?

– Он заставил меня написать дарственную на все движимое и недвижимое имущество. Теперь я совершенно нищий человек. Даже одежда на меня больше не моя.

– Он это кто? Кто вас заставил?

– Граф Лев Толстой.

– КТО⁈ – хором переспросила королевская чета.

– Он в Лондоне. Явился со своими головорезами ко мне домой. Угрожал превратить в живой труп этим колдовским зельем… А перед этим избавился от моих людей.

– У вас жар? Вы бредите?

– Нет-нет. Он тут. Это точно! И это ужасно!

– Я буквально вчера получил письмо от Луи-Наполеона, – произнес принц Альберт. – И тот немало тревожился тем, что в Санкт-Петербурге идут большие, но совершенно непонятные опыты с новой бомбовой пушкой. Вот прямо сейчас. Стреляют и стреляют. Сотни выстрелы. И руководит этими опытами лично граф Лев Толстой. Вы полагаете, что он может находиться сразу и здесь, и там?

– Но я его видел!

– Серьезно? И когда он прибыл?

– Да, но…

– Как он попал на остров?

– Прилетел на метле? – фыркнула раздраженно королева Виктория.

– Я не знаю… честно. Но он пришел со своими людьми ко мне домой. Причем набрался наглости надеть русский мундир и даже ордена. Избавился от всех, кто мне служил. И заставил уже меня подписать дарственную. А потом выбросил посреди ночи в трущобах…

– Полицейские, что отбили вас у бедняков, сэр, они сказали, что вы были изрядно пьяны.

– Перед сном я выпил чуть глинтвейна.

– Серьезно? А почему полицейские все как один заявили, будто от вас несло виски? Не пахло, а именно несло. Словно от мертвецки пьяного портового грузчика.

– Перед тем как выбросить с мешком на голове, эти мерзавцы меня облили дешевым шотландским виски. Судя по запаху, с островов[2].

– Вы разобрали запах? – с иронией поинтересовался принц Альберт.

– Конечно! Оно же воняло торфом! Просто смердело им.

– И вы скажите, что сами его не пили?

– Я могу на Евангелии поклясться в том.

– Даже так? Интересно… А почему вы решили, что люди в вашем особняке мертвы? – спросила королева Виктория.

– Как же иначе они могли проникнуть ко мне? – растерялся лорд.

– Их сегодня опрашивали. И они сказали, что, когда легли спать, все было тихо и спокойно. Вы заканчивали работать с документами у камина. Утром же они вас не нашли дома. В потухшем камине были видны следы сожжения множества бумаг. Каких именно уже не разобрать. А рядом валялось три пустые бутылки с остатками того самого дешевого островного виски[3].

– Нет… нет… – покачал головой лорд Палмерстон. – Этого не может быть!

– Вы этого не помните?

– Я не пил виски!

– Но ваши же слуги сказали, что пили.

– Соврали!

– Серьезно? – улыбнулся принц Альберт.

– Джон… он никогда не ложится спать раньше меня. Он подавал мне тем вечером глинтвейн. Он тоже говорит эту жуть?

– Они все утверждают, что спали и ничего ночью не слышали.

– Снотворное, значит… вот мерзавец.

– Вы совершенно заврались, – покачала головой королева Виктория.

– Я клянусь! Всем чем угодно! – взвился лорд Палмерстон.

– После того, что вы устроили, веры вашим словам немного, – усмехнулся принц Альберт. – Тем более что о делах графа буквально на днях сообщили в Санкт-Петербурге представители французской миссии.

– Но я не вру!

– Конечно, конечно, – покивала королева Виктория. – Нам сказали, что вы можете вполне искренне верить во все эти выдумки.

– Этот мерзавец поставил на меня тавро! Вот сюда, – указал лорд на свою ягодицу. – Я могу показать.

– Не стоит, – скривился принц Альберт.

– Но это правда!

– Вот только вы были довольно долго в руках бедняков. И они обходились с вами… кхм… очень скверно. – немного потупился принц Альберт. – И это ваше тавро ничего не доказывает, кроме того, что его поставили совсем недавно.

– Но… боже… – покачал головой лорд, не в силах подобрать слова. – Не мог же я все это придумать? А дарственная? Я ведь ее подписывал вот этими руками… – произнес он, поглядев на пальцы. – Вон и капелька чернил… хотя, что это доказывает?

– Ничего.

– Да… да…

Он отвернулся и поглядел в окно. Почти сразу нахмурившись.

– Вы хотя бы раскаиваетесь? – устало спросил принц Альберт.

– А там… – указал рукой лорд Палмерстон. – Это не пожар?

– Похоже, что он. – чуть помедлив, ответила королев Виктория.

– Столб дыма поднимается с Даунинг-стрит? Да?

– Отсюда не видно. Может быть, что-то и дальше горит. – хмуро произнес принц Альберт.

– Колдун еще в городе!

– Да какой колдун⁈ – рявкнул принц Альберт. – Прекратите!

– Но…

– Погодите, – остановила их королева. – Этот граф в Санкт-Петербурге. Он руководит там испытаниями пушки, которую второй год пытается убедить императора принять на вооружение. Чтобы производить и продавать ему.

– Но это невозможно! Я же видел его! – снова попытался возразить лорд Палмерстон.

– Это не только возможно, но и достоверно известно. – излишне жестким тоном перебила его королева. – Вверенное вам министерство утром отчиталось, подтвердило факт испытания пушки. Ее расстреливают на поле возле Санкт-Петербурга. И граф Лев Толстой руководит там всем. Он какие-то замеры делает после каждого выстрела. По орудию и снаряду. Какие – разобрать пока не удалось. Но ни пороха, ни снарядов они не жалеют – бьют боевыми. В городе хорошо слышно.

– Но я не вру! Мне просто фантазии не хватит все это придумать!

– Предположим. Но в этом случае вы видели не графа, а того, кто выдавал себя за него.

– Да? Чертовщина какая-то… – покачал лорд головой.

– Именно!

– Но я же подписывал дарственную.

– Какая дарственная? О чем вы говорите? Возвращайтесь в свой особняк и живите спокойно. – хмыкнула королева Виктория.

– Мне страшно… честно. Очень страшно.

– Из-за того, что эти неизвестные ворвались к вам домой и угрожали? – деловито поинтересовался принц Альберт.

– Да, конечно! Я был полностью в их власти. Это просто ужасно. Они хотели меня пытать… посадить на кол, а потом… о боже… потом граф достал флакон с эстусом – этой жуткой отравой, превращающей человека в живой труп. Никогда в моей жизни мне не было так страшно. Я ведь читал очень подробные отчеты о том несчастном юристе…

– Как он выглядит? Этот флакон.

– Небольшой такой, со светящейся жидкостью, приковывающей все внимание. Ужасно потусторонней. Словно какой-то огонек внутри у нее блуждает.

– Вы точно ничего не напутали? – поинтересовался принц Альберт. – Существуют вещества, которые в темноте светятся.

– О нет! А запах⁈ Я как его увидел, прямо пахнуло пылью и сыростью могильной. Да и ощущение… меня проняло ужасом до самого нутра. Словно это не смерть, а нечто много хуже.

– А этот ваш выдуманный гость, – произнес принц Альберт. – Он вам что-то говорил?

– Он назвал нас всех варварами, которые разозлили кого-то там. Я, признаться, не запомнил.

– Варвары? – удивился принц Альберт. – Вы уверены?

– Полностью. Он неоднократно называл нас всех варварами, туземцами и дикарями, которые возомнили о себе слишком многое.

– И почему же он вас не уколол той дрянью? – поинтересовалась королева.

– Эстусом?

– Да.

– С его слов – только из-за просьбы императора. Иначе бы он всех нас убил. Дескать, в состоянии достать любого, где бы он ни прятался.

– Звучит ужасно, – покачала головой королева Виктория.

– В том случае, если он не врет. – возразил принц Альберт.

– А если это правда?

– А если это вообще нашему бедному министру приснилось?

– А пожар? – робко спросил лорд Палмерстон.

– Не всегда у двух событий один корень. Случаются и дрянные совпадения. В любом случае, сэр. Вы едва ли в состоянии выполнять свои обязанности. Если вам это все причудилось, то вы ослабели умом и стали опасным для окружающих. Если же нет, то тем более. Не думаю, что нам нужно привлекать к себе лишнее внимание этих потусторонних сущностей.

– Но…

– Возвращайтесь к себе в особняк и отдыхайте. Судя по всему, вам нужно много отдыха, – произнесла королева Виктория тоном, не допускающим возражения…

Лев Николаевич же со своими ребятами тем временем удалялся, стремясь как можно скорее покинуть город. Напоследок даже немного пошалив. Не потехи ради, а имея в виду возможное уничтожение опасных архивов.

Подъехали они, значит, на нескольких закрытых каретах самого неприметного вида к домику на Даунинг-стрит. Туда, где располагалось министерство иностранных дел.

Вышли.

Надев рыжие парики и шерстяные килты.

Покидали в окна бутылки с горючей жидкостью.

И уехали.

Спокойно.

Технично.

Без лишней суеты.

Да и кто бы ее навел? Полиция здесь обычно не дежурила. В этом тихом правительственном квартале мало что случалось дурного. Да, там, чуть в стороне их можно было встретить, но не тут. Тем более в это время.

Сотрудники уже покинули здание.

Вечер же.

Темень.

Только масляные фонари округу освещали тусклым, желтым цветом. В котором эти «шотландцы» казались удивительно органичны. Особенно своей статью. Случайным прохожим, которые их видели, даже показалось, будто это хайленделы[4], которых кто-то пустил в приличное место. Только килты все вразнобой… но это могло по сумеркам и показаться.

Вот.

Все прошло настолько буднично, что жуть. А Лев Николаевич в очередной раз растерялся от этой идиллии «непуганых идиотов». Заодно ужаснувшись тому, как английская разведка резвилась в таких же полях Европы…

Дальше все шло совсем буднично.

Выехали из Лондона и отправились в сторону Уэльса. Где спокойно сели на небольшую шхуну до Ирландии…

* * *

Спустя месяц.

Рим.

– Ваше Превосходительство, – произнес секретарь, входя к Папе Пию IX. – Вам пришло очень странное письмо.

– Чем же оно странно?

– Тем, что отправителя попросту не может существовать.

– Что там?

– Понимаете… оно подписано «Parva portio adexpianda peccata[5]» и подпись Magister Templariorum L. C.[6].

– Безумие какое-то!

– Да.

– Что там еще?

– Ничего. Только это письмо, составленное из газетных буков, наклеенных на лист бумаги. Видимо, чтобы почерк не разобрать. А также дарственная на имя Святого престола всего движимого и недвижимого имущества от имени некоего Генри Джона Темпла 3-его виконта Палмерстон…

[1] «Гнилые» местечки – это обезлюдившие в конце XVIII – начале XIX века места в Великобритании, сохранившие при этом представительство в парламенте. Зачастую место в палате общин просто покупалось. «Рекордсменом» было местечко Гаттон в Суррее, которое до реформы 1832 года посылало в парламент 2 депутатов, имея при этом всего 7 жителей с правом голоса.

[2] Несмотря на то, что в наши дни торфяной виски островов считается чуть ли не элитарным, в XIX веке он все еще являлся дешевым пойлом для бедняков. Эстетика его употребления формировалась с точки зрения маркетинга весьма небыстро.

[3] В 1850-е годы еще не было практики разливать виски, тем более самые его дешевые (торфяные) сорта по бутылкам. Из-за дороговизны стекла. Так что здесь ситуация во многом курьезная и каламбурная: влиятельный лорд пьет бормотуху, потребовав разлить его себе по бутылкам для соблюдения хоть какого-то приличия.

[4] Highlands или хайлендс – это другое название Шотландского высокогорья. В 1850 году там все еще жили клановыми устоями и отличались очень традиционными и в чем-то радикальными взглядами.

[5] «Parvaportio ad expianda peccata» (лат.) – «Малая доля для искупления грехов».

[6] «Magister Templariorum L. C.» (лат.) – «Военный магистр Тамлиеров Л. К.». Тамплиеры были уничтожены в 1314 году. В 1705 году тамплиеры возрождались, но в 1792 году снова распущены. Даже в опубликованной в 1830 году фальшивке «Хартии Лармениуса» (которая описывала выдуманных магистров в изгнании с 1314 года) они заканчивались в 1804 году. А в масонских играх Англии с 1839 года Magister Templariorum сменен регентом. То есть, это все в целом при некотором приближении выглядело шарадой, особенно учитывая подпись инициалами – поди их угадай.

Часть 3

Глава 3

1850, февраль, 25. Санкт-Петербург

В Зимнем дворце вальсировали.

Красиво так.

Лев же стоял в сторонке у фуршетного стола и не знал, куда себя деть. У него отчаянно «хрустела французская булка» в голове.

Да, граф. Да, вхож к императору. Да, богат.

А все равно – прошлое давало о себе знать. И ему тяжело было воспринимать такого рода праздники. Излишне пышные и яркие. Этакие парады тщеславия.