Текст книги "Падаванство (СИ)"

Автор книги: Михаил Ланцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

– Это точно? – ошарашенно спросил Николай Павлович.

– Абсолютно. Я все несколько раз перепроверил. Все сходится удивительным образом. А это, – кивнул Дубельт на «рубиновую колбаску», – Лев Николаевич сделал на моих глазах.

– Быть может, она не знала…

– Едва ли, Государь. Молодой Толстой придумал и запустил производство селитры. Достаточное для того, чтобы закрыть наши потребности. Он также развивает передовое оружейное производство и начал выпуск стали по новой методе. Если англичане знали о его характере, то это все выглядит как хорошо продуманный план. Мы чудом избежали перестрелки и его вероятного убийства. Даже если он смог спастись, вы бы при любом исходе лишились бы одного из самых преданных и деятельных своих подданных.

Николай поморщился и схватился за голову.

– Как же стыдно… – пробормотал он. – и глупо…

– Никто не застрахован от ошибок. И проведение небес позволило нам избежать непоправимого. Лев же очень просил дать ему отпуск, хотя бы на полгода.

– Зачем?

– Чтобы съездить в Лондон и всех убить. – оскалился хищной улыбкой Дубельт. – И мне потребовалось немало сил и времени его отговорить.

– Как всех? – растерялся Николай Павлович.

– Он считает, что если вырезать английскую королевскую семью и всех британских лордов, то все человечество вздохнет с облегчением. Ради чего он готов пожертвовать собой.

– Нет! Нет! Что за кровожадное безумие⁈

– Они второй раз пытаются его убить. Хотя лично им он ничего дурного не сделал. Любой бы на его месте стал злиться. А зная звериный нрав Толстого, я удивлен, что он вообще испрашивал разрешения. Вы уж предупредите Ее Королевское величество, что они играют с огнем.

– Пожалуй, – нехотя согласился император, рассматривая здоровенный рубин. – Но каков гусь! Придумал, как делать рубины и молчок! И много он уже сделал?

– Не очень. На обратном пути я взял ювелира, с которым он сотрудничал. Пообщался. Они не спешили и осторожничали, чтобы не сбить цену.

– А как англичане узнали вообще?

– Этот ювелир связан с банковским домом Ротшильдов. С их агентами, которые занимались ювелирными делами.

– Понятно… – покивал император. О том, какую роль играли Ротшильды в политике Великобритании, он был наслышан очень хорошо.

– Англичане нанесли удар, государь. Сильный. И Лев Николаевич просит о разрешении отомстить за себя и за вас.

– Я запрещаю ему ехать в Англию и устраивать там резню! – выкрикнул Николай Павлович.

– К счастью, мне удалось успокоить его пыл. И он предложил иное.

– Что же?

– Ударить англичанам по самому нежному месту – по кошельку. – усмехнулся Леонтий Павлович.

– Да? И как же?

– Он предложил купить в глуши Казанской губернии усадьбу. Укрепить ее. И организовать на территории выпуск фальшивых фунтов-стерлингов. Бумажных, разумеется. По словам графа, их уровень защиты весьма посредственный и если подойти с умом, то можно делать не хуже, чем в банке Англии.

– Вы это мне говорите серьезно?

– Граф предлагает ежегодно печатать мелких купюр на несколько миллионов фунтов-стерлингов[1], которые тратить, скупая в третьих странах разные товары. Разумеется, не от имени государства, а создав «компании-прокладки», как он выразился. Что позволит нам продавать купленные за фальшивки товары, а вырученные деньги направлять в бюджет.

– А ему какая польза?

– Месть. Ну и ваше расположение.

– И все?

– Кроме того, он рассчитывает на некоторое содействие по закупке промышленного оборудования в Европе, вербовки квалифицированных рабочих с последующим их перевозом. На эти деньги. Например, в Ирландии сейчас голод и было бы неплохо перевезти хотя бы десяток другой кораблей с беженцами. Крепкими, здоровыми и готовыми работать. Сразу семьями. Направив в Поволжье и на южное побережье.

– Это соблазнительно… но ведь может вскрыться… – задумчиво произнес император.

– Лев Николаевич предлагает достаточно разумный способ предосторожностей. Но, даже если что-то вскроется, едва он это удастся раздуть сильнее слухов. Доказательств-то не будет.

– Как не будет? Если вскроется, что эти компании расплачиваются фальшивками, а мы забираем их прибыли, то все всем станет очевидно!

– Это само по себе очень сложно узнать. Но чтобы такого не случилось даже в теории, граф предложил несколько, как он выразился «схем отмывания денег». На любой вкус. И все довольно интересные.

– Сколькие будут знать об этом всем?

– Я полагаю, что два-три десятка человек. Не более.

– А люди, которые станут изготавливать фальшивки?

– Толстой предлагает набрать их из преступников, осужденных на каторгу. По особому отбору, чтобы буйных и склонных к побегу или иным таким проказам туда не попадалось. Предлагая им спокойно, сытно и с комфортом дожить свою жизнь в усадьбе, вместо мучительной смерти на рудниках.

– Признаться, я сам не верю, что слушаю вас сейчас. Это же кошмар то, что вы мне сейчас предлагаете. Просто кошмар!

– Помните, как возмущался Егор Францевич количеством подделок наших ассигнаций?

– Да, конечно. Вы думаете, что это британские проказы?

– Прямых доказательств у меня нет, но это весьма очевидный шаг. И совсем не обязательно это только британские проказы, быть может, французы тоже участвовали. Во всяком случае, послушав графа, я в этом более чем утвердился. Слишком все сходится.

– Даже не знаю… – покачал головой император.

– Граф жаждет мести. Если не такой, то кровавой. Две попытки убить – это слишком.

– А рубины? Что нам с ними делать?

– Я предлагаю разместить их производство на той же усадьбе. А для объяснения их появления же можно использовать Льва Николаевича. Пожаловать ему земли где-нибудь в самой гиблой глухомани. И проводить эти рубины официально, как казенные закупки, будто бы они добыты на рудниках его в тех краях.

– За них ведь придется платить.

– Придется. Но, я думаю, мы с графом договоримся. Частью выдадим ему векселями, частью кредитными рублями, частью облигациями.

– Облигациями? Это еще зачем⁈ – нахмурился император.

– Он порой просит странного. Вот пусть и оплачивает эти просьбы, возвращая облигации. Как итог – для казны рубины будут обходиться почти даром. И ему польза.

Император взял чуть растрескавшийся монокристалл рубина. Покрутил в руках. Поглядел. Подумал. И спросил:

– Леонтий Васильевич… мне кажется… хм… признайтесь, кто все это придумал? Это все он?

– От вас ничего не скрыть, – неловко улыбнулся Дубельт и достал из своего саквояжа довольно толстую брошюру. – Вот. Здесь он подробным образом это все описывает и объясняет.

– И как давно он ее написал? – спросил император, открыв и поглядев на листы, плотно исписанные знакомым лаконичным и хорошо читаемым почерком. – Это ведь не в спешке делалось?

– Еще в прошлом году, Государь. Он просто не знал, как вам это представить, полагая, что вы откажетесь.

– И сколько он планируется выручать с помощью своей затеи? – потряс брошюрой император.

– Если у него будет два года на подготовку и все наше содействие, то через два года он сможет вполне надежно печатать десять миллионов фунтов-стерлингов мелкими купюрами, проводя их старение, дабы они не вызывали подозрений. В казну они смогут надежно приносить миллионов тридцать рублей, плюс закупку всяких полезностей. Например, он рекомендует сделать стратегические запасы свинца, меди и прочих важных для войны товаров. И продолжить скупать селитру для формирования запасов и так далее. В обход казны.

– А камни?

– Лев может выпускать рубины и сапфиры. Но не рекомендует увлекаться с количеством и делать поначалу больше сорока-пятидесяти фунтов. Пока. Что будет нам после огранки приносить три-четыре миллиона прибыли[2]. Позже можно увеличить хоть в десять, хоть в двадцать раз. Главное, чтобы мы под это сделали свое предприятие по огранке и массовому производству колец, серег, колье и прочих украшений. С увеличением количества рубинов и сапфиров на рынке цены на них упадут. Но не очень сильно, если подойти к делу с умом. Главное, не продавать чистое сырье.

– Осталось придумать, кто будет этим всем заниматься. – буркнул Николай Павлович.

– Этим может заняться тот самый ювелир, которого я взял в Нижнем Новгороде. Они с графом этот вопрос обсуждали. И даже кое-какие наработки сделали.

– Вы же говорили, что он связан с Ротшильдами.

– Он с ними вел дела, но не их человек. И он посвящен в то, что граф откуда-то «из воздуха» берет камни, однако, англичане об этом не знают. Так что он не разболтал им. Просто они смогли выяснить источник камней, проследив цепочку до Льва Николаевича.

– Хм…

– Николай Павлович, выглядит все это скверно… но если все выгорит, то в казну миллионов тридцать-сорок станет прибивать ежегодно. А лет через пять и того больше. Это дар небес, не иначе.

– Вы правы, это все выглядит крайне скверно.

– Неужели придется снова идти на поклон к этим кровопийцам из Hood Co.?

Император нервно дернул подбородком и скривился.

Он к этому банку относился достаточно сложно. Они очень давно совали свой нос в разные серьезные дела и давали кредиты практически всем коронам Европы. Выступая заодно фигурантами в разного рода крупных сделках, вроде кредитования покупки Луизианы[3].

Казалось бы, частный банк. Однако каждый раз он умудрялся находить совершенно невероятные суммы. Словно у него имелась какая-то бездонная бочка с ними. Здесь же, в России еще Екатерина II начала пользовать их услугами. И с годами долг перед ними только нарастал. А их просьбы становились все острее и неудобнее.

– Тридцать-сорок миллионов дохода ежегодно. – повторил Дубельт, ключевые слова.

На фоне того, что бюджет составлял в среднем около двухсот миллионов – очень приличная прибавка. Достаточная для того, чтобы прекратить увеличивать долг и начать его уже гасить.

– Государь? – вновь произнес начальник Третьего отделения, видя его излишнее погружение в мысли.

– Да-да.

– Так как нам поступить?

– Какие он земли хочет?

– Васюганские болота, Государь. Это недалеко от Томска. Они большие и непролазные.

– Какой же рудник на болотах?

– Вот пускай они его и ищут, Николай Павлович. – улыбнулся Дубельт. – Чем больше там сгинет английских агентов, тем лучше. Опять же, вокруг непролазная тайга, и там их еще медвежий патруль немало задерет…

[1] В рубле на 1848 год содержалось 17,995 грамм серебра, в 1 фунте-стерлингов 104,6 грамм. Так что, 1 миллион фунтов-стерлингов в рублях 5,8 миллионов. И несколько миллионов таких фальшивок очень крепко бы помогли в закрытии бюджетного дефицита и кредитным платежам.

[2] 40–50 фунтов – это 16380–20475 грамм (1 фунт = 409,5 грамм), то есть, 81900–102375 карат (1 грамм = 5 карат). При огранке уйдет ¾, также выход 20475–25593 карат ограненных рубинов и сапфиров, которые будут продавать по цене 80–250 рублей за карат. То есть, это дает вилку 1 638 000–6 398 250 рублей. Дубельт указал усредненное значение.

[3] Французская колония Луизиана в момент покупки была размером с четверть современных США.

Часть 1

Глава 3

1848, март, 27. Казань

Лев стоял у окна кабинета и смотрел на реку Казанку. Отсюда на нее открывался отличный вид. Там как раз ломался лед. Все трещало, дыбилось и ломалось…

С того самого инцидента в доме губернатора его немало злило бездействие. А прямой запрет на устроение резни уважаемых англичан, который подтвердил Николай Павлович, так и вообще изрядно раздражал.

Граф понимал резоны императора.

И в чем-то даже их принимал.

Но лично он всех этих мерзавцев умыл бы кровью. Показательно. Чтобы на их примере донести остальным правила игра. И что, если слишком наглые джентльмены по своему обыкновению эти правила меняют, им самым бесхитростным образом должно отрезать голову за это.

Да, Лев Николаевич придумал, как отплатить Лондону иначе. И немало удивился тому, что Николай Павлович его поддержал, судя по письму Дубельта. Видимо, деньги тому ОЧЕНЬ уж были нужны. Но… на прямой удар должно отвечать также – прямо. Иначе не поймут. Иначе будут продолжать. Вот Лев Николаевич и думал, пытаясь найти схему как можно более болезненного асиметричного удара.

Именно так.

Если тебя ударили по одной щеке, ушатай обидчика битой по лицу, вложившись всем корпусом, а потом подставь ему вторую щеку. Смирение и миролюбие должно быть правильным. Тем более что с той стороны не праведники находились и иначе они просто не понимали…

В дверь постучались.

– Войдите.

– Барин, там губернатор наш Сергей Павлович прибыл к вам.

– Проси. – безучастно ответил граф.

После того инцидента они не встречались более. И Толстой не испытывал никакого желания видеться лишний раз. Считая, что Шипов его предал и сдал…

Принимать целого губернатора вот так – в кабинете на третьем этаже флигеля выглядело неуважительно. Но Льву Николаевичу было плевать. Он находился в настолько мрачном настроении, что вообще не желал никого видеть. Хотя отказывать такому человеку не стоило, как и рвать все отношения. Эмоции эмоциями, а дела делами.

– Доброго дня, Лев Николаевич, – раздалось от двери.

– Проходите, садитесь где пожелаете. Чая? Кофе? Вина? Ликера? Водки? Быть может, чистого спирта?

– Простите дурака, – тихо произнес Шипов.

– За что? – наигранно выгнув бровь в подчеркнутом равнодушии, спросил Толстой, повернувшись к гостю.

– Леонтий Васильевич прибыл за двое суток до вас и взял меня под арест. Да, домашний. Но я шага без его контроля ступить не мог. Всех людей в моем окружении заменили, так что и весточки никак не послать. Меня даже в кабинет привели только перед самым твоим появлением.

– А секретарь? Он мог бы и шепнуть что-то.

– А семья? А дети?

– Леонтий Васильевич не стал бы до такого опускаться.

– Это вы знаете. Я знаю. Для остальных же Дубельт – кровожадный пес режима.

– Тогда, о чем вы просите прощение? Впрочем, неважно. Вы только ради этого пришли? – с нескрываемым раздражением поинтересовался граф. – Не стоило. Я не держу на вас зла.

Шипов закрыл глаза.

Он отлично увидел, что эти слова были сказаны из вежливости.

– Государь попросил вам передать это, – произнес он, протянув довольно пухлый конверт, извлеченный из-за пазухи.

Лев Николаевич нехотя взял.

Оглядел.

И небрежно бросил на стол.

– В ближайшее воскресенье я даю прием. – продолжил губернатор.

– Вы⁈

– Да. Ваша тетушка пообещала помочь. И я очень хотел бы, чтобы вы навестили старика.

– Не уверен, Сергей Павлович, что смогу. Последнее время здоровье подводит. Глова стала что-то часто болеть. Видимо, чрезмерное переживание сказалось…

Разговор совсем не клеился. Поэтому Шипов попрощался и откланялся. Ушел он, правда, недалеко. Дядюшка и тетушка успели подсуетиться и увлекли его в столовую для чаепития и приятных бесед. Стараясь компенсировать колючесть племянника. В конце концов, сам Толстой им и словом не обмолвился о том, что произошло в доме губернатора, а тут такой отличный способ выудить хотя бы крохи информации.

Лев же скосился на конверт.

Сдержал в себе желание выкинуть его в мусорное ведро. Нехотя вскрыл и приступил к чтению.

Император извинялся.

Письменно. Обстоятельно. И судя по формулировкам, вполне искренне. Для него оказалось совершенным ударом настолько наглое вранье королевы Виктории.

Лукавил?

Может быть.

Хотя Лев склонялся к той версии, что Николай Павлович просто никогда не ловил своих августейших собратьев вот так – на горячем. Обычно все получалось достаточно обтекаемо и всегда оставалось поле для маневра, позволяющее «перевести стрелки». А тут, судя по письму, Дубельт разложил ситуацию так, что…

О да, он умел.

Леонтий Васильевич вообще умудрялся каким-то чудом удерживать в голове невероятную массу деталей и из обрывочных сведений восстанавливать сложные картинки. В тех же доносах, которые ему как слали, так и продолжали слать непрерывным потоком, ведь хватало вранья и утрирования. Чтобы во всем этом разобраться, нужно было уметь вычленять в этих зловонных потоках крупицы фактов и из них, как в судоку, восстанавливать ситуацию.

Не всегда получалось.

Однако тут сложилось как нельзя лучше. И Николай Павлович, судя по изложенному в письме, был в состоянии, близком к бешенству…

Завершив чтение, Толстов спустился.

– Вы, я вижу, переменились в настроении, – максимально благодушно произнес губернатор.

– Да. – кивнул граф. – Говно случается.

– Фу… Лев Николаевич, что за выражения⁈ – воскликнула Пелагея Ильинична.

– Увы… оно очень точно описывает ситуацию, – возразил Шипов, выдавая тот факт, что ему известно содержания письма, хотя бы примерно.

– Меня удивляет то, что он ей поверил. – заметил Лев.

– Отчего же? – улыбнулся Сергей Павлович. – Это же королева.

– И что? Как вообще взрослый, трезвый человек может верить англичанину на слово? Я понимаю, что Виктория – природная немка, но среда… она же выросла в среде английской аристократии… Таким людям просто нет никакой возможности верить. Ибо лгуны они патологические! На этом вся их политика уже который век держится.

– Это вы, Лев Николаевич, пытаете особую любовь к англичанам. – еще шире улыбнулся Шипов. – У России же издревле с этим народом довольно теплые отношения и много общих дел.

– Не так чтобы и издревле. Всего лишь со времен Ивана Грозного, прозванного за миролюбие Васильевичем. – вернул улыбку граф.

– Как-как? – хохотнул дядюшка.

– При Иване IV англичане в нас души не чаяли, – продолжил граф, – потому что захватили совершенно всю нашу внешнюю торговлю и наживались на ней. Да и во внутреннюю лезли как мыши в амбар. Так, до Алексея Михайловича и шло, когда он решил сделать ставку на голландцев, как в последствие и Петр Великий. Но «недолго музыка играла». Наследники Петра Алексеевича очень быстро попали практически в заложники к англичанам, и чем дальше, тем сильнее. Так что… – развел руками Толстой. – Англичане нас, в сущности, грабят и всячески вредят внутри державы. И эту любовь к островным лягушкам я могу понять у тех, кто прибыток от них великий получает. А у остальных? Что это за противоестественная тяга к унижению и страданию?

– Лев Николаевич… – покачал головой Шипов. – Вы неподражаемы!

– Очень лестно это слышать, но…

– Что случилось, то случилось. – развел руками Сергей Павлович.

– Признаться, я сильно удивлен письму.

– Зря. Вы, друг мой, для императора много значите. Поэтому он, очевидно, испытывает сильную неловкость из-за всей этой истории. Особенно теперь… По всей Европе начинает полыхать, как вы и предсказывали. Вы слышали, что случилось во Франции?

– Какая-то очередная революция. – отмахнулся Лев. – Совершенно падшие люди, которые с удивительной страстью разрушают свою страну. А что?

– Шарль Луи Наполеон Бонапарт провозглашен императором Франции.

Лев нахмурился.

Он не очень хорошо разбирался в истории, но отдельные моменты помнил. Как, например, тот факт, что после свержения Луи Филиппа из Бурбонов установится республика. Ее возглавит родственник Наполеона. И уже позже, спустя сколько-то лет он совершит переворот, провозгласив Вторую империю.

А тут…

– Интересно… – тихо пробормотал граф. – Это сколько же Лондону пришлось заплатить, чтобы это все провернуть?

– Дом Бонапартов исключен Венским конгрессом из числа тех, кто имеет право на корону Франции… – словно не слыша Льва, произнес генерал.

– Это не важно, – перебил его Толстой.

– Как, не важно?

– Помните, что говорит нам церковь? Вся власть от Бога. Если Всевышний попустил утверждение этого прохиндея императором Франции, значит, такова его воля. А Венский конгресс та еще муть.

– Выбирайте выражения молодой человек! – воскликнул Шипов.

– Россия вынесла на своих плечах всю тяжесть войны с Наполеоном. Как союзники наградили ее? Никак. Произведен был четвертый раздел Речи Посполитой, но сделан он был самым мерзким для России образом через создания царства Польского. Как итог мы получили на своих западных границах незаживающий гнойный нарыв.

– Молодости свойственны резкие суждения.

– Разве? В ходе кампании 1812 года Россия смогла нанести поражение объединенной армии Европы. Ладно, я понимаю. Большая часть французских союзников сразу же перебежала на сторону победителей, поняв, что сила уже не за Парижем. И их трогать не стали из политических соображений. Поляки воевали за Наполеона до конца, поэтому их и поделили. Но что мы получили с самой Франции? Ведь мы именно ей нанесли поражение в первую очередь.

Шипов промолчал.

Дядюшка тоже.

И оба нахмурились, потому что в целом не могли возразить молодому человеку. Ведь действительно, за победу над Францией Россия не получила ничего, царство же Польское выглядело скорее обузой, чем наградой. Во всяком случае в том виде, в котором оно досталось России.

– Ни контрибуции, ни земель, – словно продолжая их мысли, продолжил граф. – Мы не получили ничего с французов. Вынеся на своих плечах не только основную тяжесть войны, но и обслуживая все это время исключительно британские интересы.

– И какая нам польза от французских земель? – тихо спросил Шипов, попытавшийся увести тему разговора в другую плоскость.

– Отдали бы нам остров Корсика. Чем не база для русского флота? Это запад Средиземного моря, конечно. Но на безрыбье и рак неплох. Во всяком случае, оперировать против османов с Корсики всяко удобнее, чем с баз Балтийского моря. А французская Вест-Индия? Она нам разве бы помешала? Или земли во французской Африке? Например, Конго с Габоном. Но ладно земли. Почему мы не получили ничего? Хотя бы Версаль вывезли для приличия!

– Успокойтесь… увы, былого не вернуть. – буркнул Шипов.

– И вот теперь пришел Шарль Луи-Наполеон… Вы знаете, что это значит?

– Ничего хорошего.

– О! Вы удивительно мягки. Сергей Павлович, нашему Шарлю теперь нужно будет всем вокруг доказать, что он настоящий Наполеон. На престол он, очевидно, попал благодаря Великобритании. Поэтому едва ли в первые годы станет их задирать. Австрия нужна Лондону против нас, так что ему ее не дадут кусать. А потому и в Италию он не сунется, ибо это конфликт с ней. Пруссия? Для нынешней Франции это опасный противник. Слишком опасный. На нем легко можно и зубы обломать. Испания же бесконечно убога. Самоутверждаться ему на ком? Так что…

– Остаемся мы…

– Да. Мы. Вопрос только в том, как именно и когда. А вот если бы мы Францию тогда отпинали ногами со всем старанием, то… ладно. Сейчас мы уже по факту имеем коалицию из Франции и Англии. Да и у турок шансов это веселье избежать нет никаких. Эти двое держат султана за глотку очень крепко. Фактически османы их доминион в совместном управлении. Кто еще?

– Больше некому. – развел руками Шипов, а дядюшка кивнул, соглашаясь с ним.

– Вы зря так думаете. Пруссия уж точно будет наблюдать за тем, как дела идут. Ей откусить от нас кусочек земли всегда приятно. И не нужно на меня так смотреть! Ну король брат – нашей императрицы. И что? Когда и кого это останавливало? Этот брак заключался давно и в других целях. Едва ли сейчас он хоть на что-то повлияет. Мда. Кто еще? Австрия. Она наш старый друг и враг, который со времен Ивана III непрерывно воду мутит. Так что я не удивлюсь, если англичане подключат и их. Особенно в ситуации, когда в воздухе явственно запахнет нашим поражением.

– Снова поход в Россию? – мрачно спросил Владимир Иванович.

– Рискну предположить, что Великобритании нужны иные цели. Прежде всего это удар по нашей экономике, а также удары по морским базам. И к Кронштадту подойдут. И Соловки с Камчаткой попробуют забрать. И еще что-то учудить. Но главное – Крым. Как мне кажется, они постараются оторвать именно его от нас, лишив выхода к теплым морям.

– Вы шутите⁈ – воскликнул дядя. – Как⁈ КАК⁈

– Если в Черное моря явятся флота Англии и Франции, то их остановят наши моряки? – улыбнулся Лев. – Просто достаточно дать нашим войскам завязнуть на Балканах и Закавказье, после чего высадить десант на полуостров, блокируя всякое судоходство благодаря полному превосходству в море, по суше ведь в Крым почти ничего и не завезешь[1]…

Шипов и Юшков мрачно переглянулись.

– И удар по мне, в связи с этим, очень уместен. – продолжил граф. – Если сначала выбить меня, а потом снять вас Сергей Павлович. Например, направив на повышение или даже в отставку. То дальше уже можно будет устроить пожар на селитряном заводике. Мы ведь так и не нашли тех, кто подорвал плотины.

– Если ваше предположение верно, Лев Николаевич, – предельно серьезно произнес Шипов, – то дело плохо.

– Плохо? Все выглядит совершеннейшей катастрофой! – воскликнул дядюшка. – Англия и Франция вместе совершенно непреодолимая сила на море!

– Или нет… – задумчиво произнес граф.

– В каком смысле? – не понял Владимир Иванович.

– Есть кое-какие мысли. – уклончиво ответил племянник.

– Лев Николаевич, что вы задумали?

– Я? Ничего. У меня своих дел за глаза. – отмахнулся граф.

– Вы знаете, как мы можем разгромить объединенные силы Англии и Франции на море? – с легким оттенком ужаса поинтересовался генерал.

– Да. Но для этого мне нужно три линейных корабля первого ранга. Самые свежие и сильные. Однотипные. И карт-бланш на их перестройку и переоборудование. Как вы понимаете, на это никто не пойдет. Ни сам Николай Павлович, ни тем более Михаил Петрович. Император попросту не рискнет, а Лазарев… я для него что блоха. Даже не моряк. Он меня и слушать не станет. Так что все это не важно. – отмахнулся Лев Николаевич.

Его попытались еще немного попытать, но Толстой хранил молчание и лишь таинственно улыбался.

Почему он молчал?

А зачем болтать? Задуманное им лучше не светить даже в узком кругу. Шипов, без всякого сомнения, напишет императору. Дальше же… как тот отреагирует, так и нужно будет действовать. В интересах России, разумеется, но и не забывая о себе любимом…

[1] До появления железной дороги какие-то значимые грузы через степь в северном Крыму почти не возили из-за массы логистических трудностей. Почти все завозили каботажем.

Часть 1

Глава 4

1848, май, 18. Казань

– Не кочегары мы, не плотники, – напевал себе под нос Лев Николаевич, стоя на смотровой площадке и листая журнал плавок.

Маленькое опытное производство стали разрасталось.

Император не подвел и выделил по осени только под это дело аж пятьсот тысяч рублей векселями. Теми самыми, которые сам граф ему и присоветовал выпускать. Использовать их, конечно, получалось с немалым трудом. Все ж таки вещь новая. Однако все пошло на лад, когда в начале 1848 года ими удалось заплатить налоги с обещанной скидкой в десять процентов.

Вот тут-то спрос на них и нарисовался.

И не только у всякого рода делового люда в Казани и ее окрестностях. Нет. Много шире. Особенно оживились купцы, увидевшие в этом инструмент оптимизации расходов.

А вместе с тем появилось и желание сотрудничать.

За векселя.

Тут-то дело с мертвой точки и сдвинулось. Да, сам Толстой в это время находился в столице. Однако заранее достигнутые договоренности начали претворяться в жизнь…

– Я не вижу результатов за последние три дня. – произнес граф, завершив изучать журнал.

– Из университета еще не прислали ответа, Лев Николаевич. – ответил Мирон Ефимович Черепанов[1]. Сын Ефима Алексеевича, с которым они представляли знаменитую пару Черепановых.

Родитель его умер.

А он сам… в свои сорок пять лет вид имел самый неважный. Но что хуже того, совершенную подавленность моральную. Из-за того, что Демидовы, которые владели Тагильскими заводами, попали под влияние некого месье Кожуховского, дела там пошли довольно скверно. И, в первую очередь стали всячески ущемлять местных специалистов, даже тех, которые зарекомендовали себя отлично. Этот Кожуховский убедил Демидовых в том, что нужно по возможности отказаться от местных специалистов и все построить на приглашенных иностранцах. И дела ставить «как у них». А учитывая то, что к 1840-м годам Демидовы частью пресеклись, частью почти безвылазно жили в Европе, это предложение им «зашло» замечательно.

Вот Мирон Ефимович и пребывал в печали… а точнее, в депрессии. Проект его парохода завернули, хотя никаких в том оснований не имелось. Паровоз, который ходил по чугунной дороге от Меднорудянского рудника до Выйского завода заменили лошадьми. Да и вообще – принижали его и ущемляли как могли, припоминая ему в том числе и происхождение.

Лев же подсуетился.

И сначала выдернул Мирона, которого охотно отпустили, разве что, не сопроводив пинком под зад. А потом и другого бывшего крепостного – Фотия Ильича Шевцова[2], который заводами и управлял. Точнее, от управления его отстранили еще в 1847 году, вынудив написать о том прошение.

И теперь эти двое были тут.

– К вечеру обещались, – добавил Фотий Ильич.

– Хм… ясно. А как полагаете, имеет смысл пытаться это все регулировать? – потряс журналом плавок Лев.

– Не думаю, Лев Николаевич. – покачал головой Шевцов.

– Горит углерод неравномерно, – продолжил Черепанов. – Из-за чего получается только одно предсказуемое положение – по его завершении.

– Как вы видите, – добавил Шевцов, – наши замеры показали разброс свойств металла, на одной и той же минуте продува. Какие-то опыты, я полагаю, имеет смысл проводить. Но выпуск весь вести от полного выдувания.

– Так мы хотя бы будем представлять содержание углерода, – поддакнул Черепанов.

– А примеси?

– Слава Богу, чугун добрый поступает. – вполне благодушно ответил Фотий Ильич. – Замеры в Казанском университете показывают очень добрую сталь. Опыты надо бы продолжить, но пока в том нет никакого особого смысла. Мы тут и так делаем металл изумительный.

– Меня тревожат рельсы. – задумчиво произнес Лев.

– А что рельсы? – напрягся Мирон Ефимович. – Прокатный стан уже почти готов.

– Тут я в вас не сомневаюсь, – улыбнулся Лев.

Уж что-что, а прокатные станы Мирон уже лет пятнадцать, как научился строить. И под лист, и под профиль, и на воде, и на паровом приводе.

– Так в чем же дело?

– Мягкие они очень. Головку нашего рельса не закалить – сталь сильно выжжена. Отчего все станет стираться слишком быстро. И, как следствие, рельсы придется чаще менять.

– А может накладки делать? – почесав затылок, спросил Мирон. – Хотя нет… слишком сложно.

– Оснастку надо сделать, чтобы головки рельсов насыщать углеродом. Как при цементации. – заметил Шевцов. – В печь какую загружать партию рельсов так, чтобы головка в угольной пыли без доступа воздуха томилась. Потом доставать, подогревать до подходящей температуры, и сразу закалять.

– И какие там будут градусы?

– Вполне подходящие для того, чтобы не жечь отдельно топлива. Вон – после паровых машин дым достаточно горячий для цементации рельсов.

– И закалки?

– Нет, увы. Но цементация – самая затратная по жару, она же долгая очень. Надо пробовать, однако, сутки-другие там точно их придется выдерживать.

– Все это так не к месту… – устало вздохнув, произнес Лев.

– Отчего же? – поинтересовался Шевцов.

– Объем… нужен объем. С увеличением размера ковша точно не стоит связываться?