Текст книги "Падаванство (СИ)"

Автор книги: Михаил Ланцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

– Вот как? Занятно…

– Да. Очень. Чтобы не голую теорию изучали, а максимально погружались в дела. С головой. Заодно пробуя себя в разных делах. Весь этот год, к слову, по долине Камы лазило три экспедиции, ведущие сверку карты и изучающие гидрологию региона. Для строительства больших плотин. Это очень важно и также интересно. Впрочем, мы отвлеклись. Третье предприятие – это сталелитейный заводик.

– У вас и такой есть?

– Да. И эта зараза, как и селитряное производство, потребляет основное количество топлива. Вообще топливо – это настоящий бич и отрава. Его постоянно не хватает. В иные моменты приходится вручную распределять по пудам.

– Мда. И много стали выходит?

– Много. По пять тонн раз двадцать за сутки с одного ковша.

– Это сколько… – задумчиво произнес Путилов, мысленно что-то считая.

– Треть всего чугуна, что у нас в России производят, я переделываю в низкоуглеродистую сталь.

– Матерь божья! – ахнул Николай Иванович.

– И это пока один только ковш. Я бы и больше делал, но все упирается в топливо и электрогенераторы. Там все чистая импровизация. Да и чугун. Его нужно больше добывать. Сильно больше. Он ведь и сам в дело идет.

– А рельсы вы из этой стали прокатываете?

– Да. Слышали о них уже?

– Говорят, что их начали укладывать от Москвы на Николаевской железной дороге. Болтают даже, что они сильно лучше английских. Хотя я, признаться, не совсем понимаю – как. Если их делать из низкоуглеродистой стали, то они станут слишком быстро истираться.

– И лучше, и дешевле английских, да. А остальное – сами поглядите. Там есть хитрость небольшая, хотя и вполне очевидная. Мы пока только-только запустили прокат. Делаем рельсов где-то на тысячу верст пути в пересчете на год. Но этого мало. Пока терпимо, но в горизонте нескольких лет нужно увеличить их выпуск в три-пять раз, не ухудшая качество. Рельсы для нашей страны сейчас – это жизнь. Новые кровеносные сосуды, без которых экономика жить не сможет.

– Понимаю.

– Император теперь тоже. Хотя, конечно, время сильно упущено. Лет десять-пятнадцать назад бы этим заняться. Мда… Ладно. Так вот. Это стальное производство – основной ваш фокус усилий. Там все на скорую руку и белую нитку собрано. Если вы сможете снизить расход топлива и увеличить выпуск продукции – песня будет.

– Это третье производства. Какие еще два?

– Там скорее присмотр. Это оружейный завод Кристиана Шарпса. Он сам справляется, и ему нужно только помогать немного. И механический заводик Игната Волкова.

– Кажется, я слышал что-то про второй. Он выпускает паровые машины?

– Да. И станки. Но тут я буду эпизодически активно участвовать. Нужно разносить производство паровых машин и современных станков по разным заводам. Да и вообще – это технически самое сложное направление. И самое важное. На нем же, кстати, делают и генераторы. Благо, что в этом году удалось найти сто семнадцать новых толковых работников на него и он прямо ожил.

– Ясно. Ну что же, в целом мне все понятно. А строить что-то нужно будет? Или только управлять готовым?

– Нужно. Инфраструктуру для рабочих. Общежития, детские сады, столовые и прочее. Все это в зачатке. Мы для перестройки Казани придумали типовой дом в два-три этажа. Им в основном и застраиваем. Но для рабочих он не годится, так предусмотрено квартиры в две и три комнаты с просторной кухней-столовой. Для массового размещения работников мы разработали вариант коридорного общежития на основе типового дома, а также так гостиничный дом для инженеров и прочих, в котором однокомнатные квартиры. Их и надо будет возводить в основном рядом с заводами. Ну и какое-то количество домов семейного типа.

– Размах у вас, конечно, впечатляющий! – резюмировал Путилов. – А деньги на это все есть? Объем необычайный. Перебоев не будет?

– Слышали про новые железные векселя?

– Да. Разумеется.

– За 1848 год совокупно я получил уже пять миллионов ими под разные заказы и цели. Плюс свои доходы и прибыли уже обычными деньгами. Так что финансово голодать не будем.

– А строительные материалы? Строить ведь придется много.

– С начала реконструкции Казани у нас тут уже поставили три довольно крупных кирпичных завода, один керамической черепицы, один керамических труб и один цементный. Сейчас строят еще два цементных – пуще прежнего, но уже поодаль.

– А зачем столько?

– Под одну большую стройку. Но тут все пока секретно, так что увы. Так, что еще. Бетонный заводик ставят. На будущий год должны запустить. Но это в Нижнем Новгорода.

– Простите, а чем бетонный от цементного в этой связи отличается?

– Тем, что он не цемент выпускает, а бетонные изделия. Балки перекрытий и плиты перекрытий. А в перспективе и железобетонных шпал, в Казанском университете уже ведут опыты над ними. Чтобы не трескались от ударной нагрузки. Мы как раз должны успеть под них запустить прокатный стан для арматуры, которой эти изделия армироваться и станут на бетонном заводе.

– У меня ощущение, что здесь какая-то другая Россия, – покачал головой Путилов.

– Так и есть. Новая. Кстати, в Нижнем еще три завода по новому году должны запустить. Первый будет делать твердое кровельное покрытие – шифер из асбеста с цементом. Второй выпускать рубероид – это ткань, пропитанная битумом. Она водонепроницаемая и, пропаивая лампой какой стыки полос, можно будет создавать хорошую гидроизоляцию. Вот.

– А третий?

– А еще один цементный завод. – улыбнулся Лев Николаевич. – Он будет снабжать сырьем предприятия по выпуску шифера и попробует делать железобетонные дебаркадеры. Они ведь не гниют. Отлили такой. Отбуксировали куда надо. Поставили на якоря. И вуаля – готовый неплохо причал. Причем можно даже притопить немного.

– Хм… хм… – задумчиво покивал Путилов.

– В целом – и строительных материалов, и денег в достатке. Так что не переживайте. На будущий год император обещал выделить еще пять миллионов векселями. Или больше – как пойдет. Он ведь не дает абы как, а только под конкретное дело. Да. Вот с рабочими руками проблемы. Но мы их решаем потихоньку.

– Переманиваете?

– Как могу. Самым отчаянным образом. – оскалился Толстой. – И вывожу из США.

– И Ирландии.

– Да, но оттуда селян везу и заселяю под Саратов. В основном же – из США. Они явно посыпались, видели, как на них накинулись все? Вот поэтому и я стараюсь вывести всех толковых работников, инженеров и предпринимателей. Предлагая им или контракт с бесплатной перевозкой для семьи, или выгодное сотрудничество…

Вышли они где-то через час.

Путилов отправлялся в гостиницу, чтобы забрать свои вещи и на время поселится в гостевых покоях особняка. Просто чтобы не мотаться по городу и скорее входить в курс дел.

И надо же такому случиться, что в дверях Николай Иванович столкнулся с новым посетителем графа и своим ровесником.

– Павел Матвеевич Обухов, – произнес тот дворецкому. – Прибыл по приглашению графа Льва Николаевича Толстого.

Тот, стоя буквально в десяти шагах, расплылся в улыбке. Он слышал о том, что Обухов ездил на стажировку в Европу и по весне вернулся. Вот и пытался его перетащить к себе. Уже полгода как. Даже уже казалось, что он откажется и просто не может найти удобного способа соскочить. Но нет. Прибыл.

– Павел Матвеевич, рад вас видеть… – произнес граф подходя. – Лев Николаевич. Вы столько времени отказывались.

– Обязательства. Не мог.

– Да-да. Понимаю. Но сейчас все удалось уладить?

– После того как вы выплатили за меня неустойку – вполне.

– Отлично, тогда прошу, пойдемте со мной…

Часть 1

Глава 10

1848, декабрь, 28. Санкт-Петербург

Раннее утро.

Мороз.

Лев Николаевич Толстой в своем обыкновении ехал в возке, игнорируя и тот факт, что он вроде как кавалерийский офицер, и моду молодых дворян красоваться верхом. Особенно в мундире.

Все же сказывался тот факт, что годиков его личности был прям крепко побольше, чем телу. Вот и не дурил. Все же заболеть простудой в этих реалиях было весьма рискованным занятием с немалым шансом на смертельный исход.

Приехали они с Обуховым третьего дня и все это время занимались устроением быта и согласованием чисто организационных вопросов. Надо бы пораньше, но дела не пускали. Из-за чего пришлось задержаться со сдачей экзаменов за второй год обучения в Николаевской академии генерального штаба…

Возок минул Обводной канал и вскорости остановился на краю Волкова поля, что возле реки Волковки расположилось. Большом. Так-то по тем годам на Обводном канале столица и заканчивалась. Дальше уже поля, леса и вести[1].

Здесь как раз уже успели мало-мало подготовиться. И согнав солдат из ближайшего гарнизона, отсыпать земляной вал. Холодно. Морозно. Но за пару дней солдаты справились. Пролив еще все это дело водой из речки и дав подмерзнуть. А перед этим барьером выставили щиты. Обычные парусиновые щиты, вроде тех, которые моряки на плотах ставят во время стрельб…

– Рад вас видеть, Михаил Петрович, – произнес Толстой, выходя из возка и подходя к Лазареву.

– И я вас.

– Полгода пролетело как одна минута.

– Все так, все так, – покивал он и покосился на высокую фигуру в стороне.

– И Николай Павлович тут?

– Он не отказать себе в удовольствии. Надеюсь, вы не подведете.

Лев кивнул.

И отправился доложить императору лично.

После чего начал руководить подготовкой к стрельбе. Новую пушку разместили на колоде, и приходилось повозиться, чтобы навести ее на цель.

Наконец, он удовлетворился.

Снял простейший прицел, вроде этакой стойки, с передвижным целиком диоптрического типа. По-хорошему стоило бы оптику какую-нибудь изобразить, но руки не дошли. И так в сроки не укладывались.

Принял пальник.

Подождал, пока все отойдут. И выстрелил.

– Бах! – гулко ударило по ушам.

А снаряд чуть погодя ухнул в подмерзшую насыпь, немало ее разворотив. Пробив парусину щита, разумеется.

– Бань! – скомандовал граф и отошел чуть в сторону.

Было тревожно.

Очень нервно и тревожно.

Потому что сейчас, фактически происходило практическое испытание нового орудия. Получилось оно или нет – бог весть. Там, в Казани, они даже не стали пробовать – время поджимало…

Разговор, который случился между Лазаревым и Толстым в конце мая 1848 года, вынудил Льва пытаться «родить» адмиралу хоть какое-то подтверждение своих слов. Причем военное и свое.

Вот он и взялся за пушку.

Не хотел.

Считая все это преждевременным. Однако сроки горели. До Рождества не сделаешь – в 1849 году кораблей не выделят. А война приближалось. И судя по ощущениям Льва Николаевича, весьма вероятно, что та самая Крымская война случится раньше.

Сначала граф решил определиться с технологией.

Ковать?

Вариант. Но малые калибры еще можно, а Лазарев хотел что-нибудь посолиднее. И там уже все упиралось в оборудование и всякие приспособления для перемещения и вращения заготовки массой несколько тонн.

Долго.

Слишком долго. Можно попробовать собирать из труб, но тоже – дело небыстрое. Поэтому на этом этапе оставалось только лить. Из чего?

Бронза для нарезной артиллерии годилась условно.

Очень условно.

И желательно бы ее обойти стороной, просто в силу цены.

Сталь лить? Тема богатая и правильная, но… граф вспомнил о «ковком чугуне» и решил со сталью не спешить. В том числе и потому что те же англичане или еще кто-то попытаются пушку скопировать. Не зная этого нюанса, разумеется. Со всеми вытекающими сюрпризами.

Вот.

Решилось все это буквально за несколько часов, после чего граф нагрузил Казанский университет исследованиями. А сам занялся подготовки мастерской. Точнее, ее строительством, ибо свободных помещений в Казани было не сыскать. Небольшой. На окраине города.

Толстой просто не помнил – из чего и как этот самый ковкий чугун делать, поэтому подошел основательно. И начал вести широкие эксперименты силами еще не загруженных студентов и преподавательского состава. Ведь это не только любопытно, но и доходно. Граф охотно за участие в опытах доплачивал. И порой немало. Из-за чего в университете эти дела крайне ценили и любили.

В первый месяц он отбросил серый чугун, выяснив, что его отжигать бесполезно. А дальше экспериментировал уже с белым, подбирая оптимальный режим. Заодно начав опыты с доступными легирующими присадками.

Так что к сентябрю череда непрерывных опытов позволили не только вполне рабочую технологию получения ковкого чугуна, но и оптимальные легирующие добавки[2]. Понятное дело – требовалось работать и дальше над процессом, чтобы все выверить и оптимизировать. Однако и так получался неплохой рабочий вариант.

Еще месяц он возился, пытаясь отлить все правильно, а потом обточить и нарезать.

Провалился.

Потом еще все пошло насмарку.

И лишь к концу ноября удалось получить искомый ствол нарезной 8-дюймовой пушки. Визуально она напоминала 3-пудовую бомбовую пушку системы 1833 года[3], только стол утоньшался сильнее. Словно ее кто-то заметно обжал, оставляя в казне утолщение. Что в немалой степени сближало ее со знаменитыми «бутылками Родмана», до которых, впрочем, было далеко.

Квартал.

Целый квартал ушел на изготовление одной восьмидюймовки. Хотя умеючи, конечно, и год можно было мучаться. Например, по-хорошему, после отливки и отжига ее стоило бы хотя бы немного проковать. Но пока так. Оборудования для этого у него все равно не имелось…

– Выстрел! – крикнул Лев Николаевич.

Все, кто по неосторожности стояли слишком близко, резво отскочили. А он, дождавшись этого, подпалил заряд.

– Бах! – вновь ударила 8-дюймовка.

– Бань!

Однако следующую команду о заряжании он отдавать не стал. Вызвал приехавшего с ним специалиста. Тот пару минут походил, постучал по стволу молоточками, внимательно случая эхо стетоскопом.

– Заряжай. – наконец, скомандовал граф.

И так по кругу, пока не удалось отстрелять все десять изготовленных снарядов. Тоже из ковкого чугуна. К донной части которых крепилась медная «юбка», которая при выстреле расширялась и впивалась в широкие, но не очень глубокие нарезы. Давая и обтюрацию приличную, и вращение.

– Группа, – произнес Лев Николаевич, завершив стрельбу. – Бань орудие со всем радением.

После чего отдав пальник подбежавшему солдату-артиллеристу, направился к императору и Лазареву.

– А как же ударные гранаты? – с мягкой улыбкой поинтересовался адмирал.

– Побойтесь бога, Михаил Петрович. За столь скромный и это то – чудо, что успел сделать.

– Отчего же? – с некоторым удивлением спросил Николай Павлович. – Разве у нас лить чугун не умеют? Или его лить не умели конкретно у вас?

– Государь, а тут не простой чугун. Давление в канале ствола с переходом на нарезные снаряды возрастает. В этом… хм… сюрприз нашим западным партнерам. Они ведь попытаются пушку скопировать. Отольют из простого чугуна и… – Лев улыбнулся.

– Вы бледны.

– Первые десять выстрелов, Николай Павлович. – Я обещался сделать орудие, я его и испытывал. Лично. Чтобы никто иной не пострадал в случае моей ошибки. Мы даже проверить его честь по чести не успели. Все на бегу.

– А что за чугун? – оживился Лазарев.

– Вязкий. Куда более вязкий, чем обычный. Этот даже ковать помаленьку можно.

– И как… хотя… – улыбнулся адмирал. – Когда мы сможем испытать ударные гранаты?

– Весной. Не раньше. Я хочу подготовить два их типа. Причем в достаточном количестве, чтобы проверить выносливость орудия. Половину от того, что настреляем и поставим в живучесть.

– Отчего же половину? – несколько удивился император.

– Чтобы обученные расчеты не терять. Их добрая подготовка многократно дороже нескольких орудий обойдется. А если не учить, то и толку от него не будет. Так – в белый свет как в копеечку снаряды и живучесть переводить.

– Здесь что-то нужно подготовить? – спросил Лазарев, махнув рукой на поле.

– Да, конечно. Нужно подготовить передвижные щиты с фрагментами обшивок фрегата и линейного корабля. Хотя по десятку каждого типа. Лучше больше, чтобы статистику какую-никакую собрать. Здесь вот, рядом совсем, нужно вал отсыпать с щелью укрытия. Чтобы не рисковать лишний раз. Ну и вал тот отсыпать куда как добротнее. Мы пока не знаем, какая живучесть у этой пушки, поэтому придется готовить две-три тысячи снарядов минимум.

– СКОЛЬКО⁈ – ахнул император.

– У англичан, если они один в один все скопируют, такая пушка взорвется не сразу. Первые выстрелов пятьдесят-сто она почти наверняка выдержит, если без недостатков отольют. Проблемы начнутся потом.

– Хм…

– А что за снаряды?

– Сюрприз Михаил Петрович. Это будет сюрприз. Если не сложится – с обычной пороховой начинкой. А если сумею разрешить наметившиеся трудности, то… вам понравится.

– И опять с подвохом?

– А то как же? Они тоже утекут почти наверняка к англичанам. Так или иначе. А с ними будет особые трудности как по продолжительному хранению, так и по использованию. Если неосторожно делать, то можно и собственного корабля лишится.

– Так может, не надо?

– У них действие в несколько раз большее будет, чем у их товарищей на черном порохе. Соблазнятся. Ей-ей соблазнятся.

– Сколько вы этих пушек сможете за будущий год изготовить?

– Не могу сказать. Все буквально на белую нитку. Ничего не могу обежать.

– По нашим сведениям, – хмуро произнес Николай Павлович, – англичане ведут разведку наших укреплений приморских повсеместно.

– Сколько у нас есть времени?

– Никто не знает. – пожал плечами император. – Они стремятся поскорее завершить войну с Соединенными штатами, в которых достигли всех своих целей. Французы тоже, хотя только начали.

– Ясно… – кивнул граф. – Буду стараться.

– Уж постарайтесь.

На этом испытания и завершились.

Все поехали отдыхать.

Льву Николаевичу же очень хотелось выпить. Просто отчаянно. В конце концов, стресс-то какой! Стоять и самому палить из пушки, которая в любой момент могла взорваться.

Николай Павлович же с Михаилом Петровичем удалились, что-то бурно обсуждая. Им явно было не до чего. Мысли давили на голову изнутри и эмоции.

В таком состоянии Лев Николаевич и добрался до доходного дома, в котором остановился.

Вышел.

Шагнул вперед, к двери, и тут услышал:

– Граф!

Он обернулся на звук.

Из следовавшей следом возка выскочил студент, который держал в руке пистолет. В каждой руке. И до него было едва шагов пятнадцать.

Мгновение.

И он, опознав Льва Николаевича, начал поднимать правую руку.

Толстой же, шагая вбок и подворачивая корпусом, опустил руку к револьверу. Он был на «парковочном» ремешке, который не давал ему болтаться и выскакивать. Щелчок. Оружие пошло вверх. Одновременно правый палец привычно взводил курок.

Выстрел.

Этот студент успел первым. И пуля больно ударила графа в левое плечо. Однако на последних волевых он сумел все же завершить начатое, и даже уплывая от натурально нокаутирующего попадания, всадить пулю из револьвера супостату куда-то в грудную клетку.

Секунда.

Вторая.

И граф привалился к лошади, с трудом удерживая равновесие. Слишком уж большое останавливающее действие было у этой круглой пули, считай экспансивной, ибо все безоболочечные пули можно считать таковыми. Ударило от души. И перед глазами все плыло. Звуки воспринимались вязко. А стоять на своих ногах само по себе ощущалось как подвиг.

Кто-то подбежал.

Его подхватили и понесли. Хотя он сам уже мало что понимал…

[1] Здесь автор ориентируется на исторические карты Санкт-Петербурга 1830 и 1858 годов. За эти годы площадь застройки города практически не увеличилась.

[2] Добавки в чугун для последующего отжига в ковкий шли такие: около 1,0% кремния, около 0,5% меди и около 0,005% бора. Что сильно улучшало качества базового ковкого чугуна.

[3] 3-пудовая бомбовая пушка образца 1833 года имела калибр 10,75 дюйма (273 мм), длину ствола в 12 калибров с каналом в 9 калибров и массой ствола 385 пудов (6,3 тонн). Уменьшение калибра до 8 дюймов в тех же размерах дало пушке канал ствола 12 калибров при общей длине в 16 калибров и массе ствола в 300 пудов (4,9 тонны). В целом получившаяся пушка напоминала помесь 8′ 150 lb Naval Parrott rifle и Dahlgren gun, только в более удачном материале.

Часть 2

Глава 1 // Dos

Не верь глазам своим!

Йода

Глава 1

1849, февраль, 25. Санкт-Петербург

Приемная императора.

Тишина.

Даже стрекота печатной машинки не наблюдается. Хотя она сюда отлично вписывалась бы. Жаль, что их покамест нет[1]. Вон сколько возни с бумагой и чернилами у бедного секретаря. Почти непрерывно строчит, что-то переписывая. А может, и видимость создает, кто знает?

Лев Николаевич повернулся, желая поглядеть в окно. И почти сразу поморщился.

Рана.

Она болела.

Пуля прошла по касательной, не задев кость. Лишь повредив мягкие ткани плеча. Раневой канал оказался не очень глубоким и не слепым, из-за чего его удалось достаточно легко прочистить. Вот и заживало все.

Но медленно.

И слишком долго.

Пару раз воспалялось, но удавалось солью вытянуть гной. Открываясь. И всячески ведя себя самым неприятным образом. Видимо, нормально прочистить ее сразу не смогли.

Сейчас уже угрозы не осталось.

Да, заживать будет долго. А восстанавливать мышцы еще дольше, из-за чего левая рука у графа теперь была не в тонусе… кхм… мягко говоря. Он ей неуверенно управлялся. Однако угрозы жизни уже не имелось, так как рана затянулась и всякие воспаления отступили.

Боль осталась.

Она еще долго с ним будет.

Но что поделать? Главное, на местные обезволивающие не подсаживаться. А то, как граф заметил, тут любили или опиум употреблять для этих целей без всякой меры, или морфий, или алкоголь. Довольно быстро подменяя причину следствием и превращаясь в обычного наркомана или алкоголика. Грустно, но факт. Таких было более чем достаточно.

Поморщился, значит, он.

Поправил правой рукой свою левую, что покоилась на эфесе сабли. И покосился на Дмитрия Алексеевича Милютина. Полковник был спокоен и даже в чем-то равнодушен. Видимо, сказывалась усталость. А может, и нет. Граф заметил, что у него есть определенная психологическая стойкость и перед начальством он не терялся, как иные. Что в известной степени и обеспечивало ему карьерное продвижение, даже несмотря на нескрываемые либеральные взгляды.

Дверь распахнулась, и из кабинета вышел Лазарев.

– Вы уже на ногах⁈ Отменно! – произнес он, подходя, и хлопнул графа по плечу, отчего тот скривился, ибо попал адмирал прямо по ране.

– И вам доброго дня. – с трудом сохраняя вежливость, ответил Толстой.

– Ох, прошу прощения. С виду и не скажешь, что вы еще ранены.

– Угрозы нет, а все остальное неважно. Дела не ждут.

– То же верно. – кивнул Лазарев, ему этот подход очень импонировал и был безгранично близко. Сам так делал.

К слову, занятие поста морского министра и общее расположение императора очень сильно сказалось на его здоровье. Он посвежел. Да и поход к берегам Мексики во главе флота сказался. Взбодрил. Так как позволил хорошенько выспаться, наслаждаясь теплым морским воздухом. А потом еще и графское достоинство, принятое из рук Николая Павловича, дополнительно укрепило его душевное и физическое состояние.

Он уже не выглядел так мрачно, как раньше.

Жизнь у него явно налаживалась, а вместе с тем и желудочные боли отступили[2]. Да, морское путешествие обычно не сахар. Но адмирал и морской министр мог себе позволить сохранять правильную диету даже там. Нагрузки же и тревоги во время этого во многом безопасного и спокойного похода не шли ни в какое сравнение с той нервотрепкой, которая навалилась на Лазарева раньше, особенно в бытность командующим Черноморским флотом в известной оппозиции к императору…

– Господа, – произнес секретарь, – Дмитрий Алексеевич, Лев Николаевич, прошу. Государь готов вас принять.

– Ступайте. С богом. – произнес Михаил Петрович.

И еще раз хлопнул Толстого по раненому плечу, словно проверяя его стойкость. Тот был уже морально к такому готов, поэтому сумел сдержать улыбку. Ну, почти. Она лишь чуть-чуть уползла с лица. На самую малость.

Вошли к императору.

Тот встал из-за стола и пожал руку каждому. А Льву еще и добавил:

– Мне доложили, что несмотря на ранение, вы уже сумели защитить экзамены в академии генерального штаба за второй год.

– Николаевской академии, – поправил граф с улыбкой.

– По какому разряду? – с добродушным видом приняв эту небольшую лесть, поинтересовался Николай Павлович.

– По высшему, Ваше Императорское величество, – доложил Милютин, ставший к этому моменту не только профессором этого заведения, но и заместителем по учебной части. Специально такую должность для него создали.

Как?

Так через выходку Льва Николаевича. Дмитрий Алексеевич сумел перед императором защитить внедрение командно-штабных игр в качестве важного элемента обучения. Вот его и поставили – править учебную программу.

– А дополнительные экзамены?

– По морскому делу?

– Да.

– По общей технической части блестяще, по остальному Михаил Петрович рекомендовал назначить ему практику. Хотя бы для начала и на Каспийской флотилии. Чтобы он походил и немного обвыкся.

– Прошу прощения, Государь, но я был немало обескуражен этой дополнительной нагрузкой. Мне показалось, что и так меня проверяли сверх обычного. Про морские дела так и вообще потрясен. Я же кавалерист.

– Все так, – кивнул Николай Павлович. – Но они не чудили. Таким было мое распоряжение. Сначала я хотел оставить возможность засчитать вам выпуск по высшему разряду, даже если вы где-то не справитесь. Просто за счет друг экзаменов. По этой же причине поручил сделать выпускную работу. А потом Михаил Петрович высказал пожелание видеть в вас своего приемника.

– Кхм… – поперхнулся граф.

– Удивлены?

– Даже и помыслить себя моряком не мог. Ну какой из меня моряк?

– А вот адмиралу Лазареву вы очень глянулись. Особенно после того, как изготовили обещанную пушку. Блестящую! Пока вы болели, ее изучил еще Михаил Павлович и группа офицеров-артиллеристов.

– Боже… – поморщился граф.

– Они все поклялись своей честью молчать и не обсуждать эту пушку иначе как внутри этой группы. Либо с посвященными в вопрос людьми, то есть, мною, Лазаревым, вами, цесаревичем и иными.

– Много человек о ней знает?

– Сорок семь.

– Не умолчат…

– Леонтий Васильевич уже распускает слухи о том, что пушка на самом деле новая, бомбовая. – улыбнулся Милютин. – Так что, даже если проболтаются, вряд ли кто-то придаст этому значения.

– Ну… возможно. И что же?

– Михаил Павлович в восторге и желает, чтобы вы изготовили такую же пушку в калибре четыре дюйма.

– Погодите, а как он вообще сделал какие-то выводы? Обычного осмотра вряд ли было бы достаточно.

– Из Казани пришла партия полусотни чугунных бомб.

– А… снаряды все же доставили.

– И их все расстреляли. Употребил их к своему интересу наш беспокойный адмирал, разбив в щепки изрядно крепких щитов. Михаил Павлович наблюдал за этим и чрезвычайно впечатлен.

– Боюсь, что… – замялся граф.

– Ну же, смелее. Вы можете говорить совершенно свободно.

– Производство этих пушек не налажено. И я не уверен, что оно произойдет быстро. Михаил Павлович же, насколько я могу понимать, желал бы эти четырехдюймовки поставить в войска, заменив ими какой-то вид пушек.

– Все верно. Батарейные роты в артиллерийских бригадах.

– Угу… Значит, вместо 12-фунтовых пушек и полупудовых «единорогов» держать вот такие. У нас тридцать бригад, в каждой по дюжине так орудий. Итого триста шестьдесят пушек. Мда. Честно, Ваше Императорское величество, я даже в годах не могу предположить сколько я их делать буду. А надо ведь сначала для кораблей. Очень надо. Если мы не придумаем, как сломать лицо эти благородным пиратам, нам придется очень плохо.

– Понимаю, – с улыбкой кивнул Николай Павлович. – Значит, не хотите на флот?

– Ну какой из меня моряк?

– Да-да. Вы это уже говорили. – хохотнул он. – Станете первым состоятельным русским адмиралом[3]. Неужели вам это неинтересно? Жаль, жаль.

– Михаил Петрович все же решился так выделить мне три линейных корабля на переделку? Ему ведь пушка понравилась, как я понял.

– Нет.

– Понял. – подобрался Лев Николаевич, постаравшись не выдать своего разочарования.

– Боюсь, что вас ввели в заблуждение относительно нашего флота в Черном море. Сейчас там нет трех одинаковых линейных кораблей. Новейший «Двенадцать апостолов» одинок. Второй корабль по тому же проекту – «Париж», который вы упоминали в разговоре, спустят только в этом году. И то ближе к концу года. А третий только в планах.

– Оу… – почесал затылок граф.

– Вы в своем любопытстве узнали больше, чем надо, из-за чего сильно напутали. – улыбнулся император. – В Черноморском флоте сейчас нет трех одинаковых линейных кораблей. Во всяком случае, самых сильных, о ста и более пушках.

– А другие?

– Михаил Петрович считает, что задуманные вами корабли нет смысла перестраивать из каких-либо линейных кораблей. Их лучше создавать целиком, обозвав для видимости пароходофрегатами, чтобы англичан не смущать. Кто из них станет особенно следить за судьбой этих вспомогательных кораблей? А по своим размерам они отлично подходят.

– Это неожиданный, но здравый ход, – кивнул граф.

– Отчего же здравый? – оживился император.

– Меньше пушек потребуется и брони, да и можно будет обойтись машинами послабее для подходящей скорости. Выше вероятность, что у нас все сложится. А парусному линейному кораблю порой и «одной таблетки» с этой восьмидюймовки будет достаточно. Поэтому большого количества пушек и не надо. Особенно на этих дистанциях боя, когда все стреляют в упор практически.

– Вы точно с ним не сговаривались?

– Никак нет.

– Странно. Но он именно этим и мотивировал свое решение.

– Да? Занятно.

– И чем вы можете это объяснить?

– Только старинной пословицей о том, что у дураков мысли сходятся, – на «голубом глазу» с максимально серьезным лицом выдал Лев Николаевич, а потом не выдержал и улыбнулся.

Николай Павлович и Милютин хохотнули. После чего император продолжил:

– На самом деле пушка тут ни при чем. Да, он поставил условие вам и немного поморочил голову мне. Однако Михаил Петрович еще в июне, сразу как вернулся из Казани, отправил корабли в Аргентину и Парагвай за обозначенным вам деревом кебрачо.

– О! Это отрадно слышать.

– Он собирается эти новые пароходофрегаты строить из него целиком.

– Оно же ужасно обрабатывается!

– Зато выдерживает в морской воде по двадцать-тридцать лет, противостоя пожиранию червями. Это дорого стоит. Если все правильно сделать, то такие пароходофрегаты смогут активно действовать два десятилетия или дольше.

– Полагаю, что за два десятилетия они устарею. – грустно произнес Лев Николаевич. – Впрочем… это интересное решение. Он прямо на три пароходофрегата закупил уже кебрачо?

– На два. Пока на два. Он с Леонтием Васильевичем и полицией продолжает наводить порядок в Севастополе. Сейчас, говорят, там идет настоящая охота на ведьм. Ищут всех шпионов и неблагонадежных. На местной севастопольской верфи эти корабли строить и будут. А она только два эллинга имеет под фрегаты.