Стихотворения
Текст книги "Стихотворения"
Автор книги: Михаил Кузмин
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц)
Солнце за лесом уж скрылося,
На луга уж пал туман,
По дороге идет старец,
Старец, инок пречестной.
Навстречу старцу
Идет лев зверь,
Лев дикий, лютый
Зверь рыкающий.
«О люте льве, зверю рыкающий,
Пожри, пожри меня:
Во грехах я весь родился,
И прощенья нет уж мне.
А грехов на мне,
Что на сосне смолы.
Тридцать лет о грехах я плачуся
И очистил много их,
Лишь одни грех неочищенный
День и ночь меня томит.
Был я в молодости возчиком,
И дитя я задавил.
И с тех пор отрок загубленный
Все стоит передо мной.
Он стоит с улыбкой тихою,
Говорит, головой киваючи:
„Ты за что сгубил мою душу?“
Ни постом, ни молитвой, ни бдением
Не заглушить того голоса,
И одно лишь мне спасение:
Свою жизнь отдать за сгубленную.
О люте льве, зверю рыкающий,
Ты пожри меня, старца грешного!»
И лег старец льву на дороге,
Чтобы пожрал его лютый зверь,
Но лютый лев, зверь рыкающий,
Кротко посмотрел на инока,
Помотал головой косматою —
И прыгнул через старца в темный лес.
И встал старец светел и радостен,
Знать, простил его Господь,
И простило дитя,
Отроча малое.
[1902]
Жил в фракийских странах
Лютый-злой разбойник,
Убивал он, грабил,
Про Бога не помнил.
И стали мерзеть уж
Ему грех, насилье, —
Тут о Боге вспомнил
И горько заплакал.
И пошел он в город
Судиям предаться;
Ночевать остался
В гостинице бедной.
И всю ночь он плакал,
Жизнь вспоминая,
Утирал убрусцем
Горючие слезы.
В те поры гостинник
Дивный сон он видел:
Ангелы Божьи
Подъемлют вси души
И несут их борзо
К престолу Господню.
Принесли тут ангелы
Разбойничью душу,
Черна и страшлива,
К ангелам прижалась.
И кладут тут мурины
На левую чашку
Все грехи, неправду,
Татьбы и убийства.
Расплакались ангелы,
Красные юноши:
Нечего класть им
На правую чашку.
Вспомнили тут что-то
Ангелы Господни,
Встрепенули крыльями,
Слетели на землю,
Принесли убрусец,
Слезами смоченный,
Положили в чашку
С Божьим милосердьем.
Дивно виденью!
Неудобь сказанью!
Чашка с грехами
Вверх поднялась.
Проснулся гостинник
В страхе превеликом,
Бросился в покоец,
Где пристал разбойник.
Догорала свечка
У Стасова лика,
Лежит сам разбойник,
Лежит он, не дышит,
Сложены накрест
Грешные руки,
На груди убрусец,
Слезами смоченный.
[1902]
Я младой, я бедный юнош,
Я Бога боюся,
Я пойду да во пустыню
Богу помолюся.
Молодое мое тело
Постом утрудити,
Мои глазоньки пресветлы
Слезами затмити.
И срублю я во пустыне
Себе тесну келью,
Стану жить я во пустыне
С дивьими зверями.
Я поставлю медный крестик
На зелену сосну,
Прилеплю я желту свечку
Ко тонкой ко ветке —
И начну я службу править,
Птички зааминят,
И услышит ангел Божий
Тайную молитву.
Ни исправник, ни урядник
Меня здесь не схватят,
Ни попы, ни дьяконы
В церковь не затащат.
Никого в пустыне нету,
Да не возгорюю,
Никого я здесь не встречу,
Да не воздохну я.
Распевают малы пташки
Архангельски гласы,
Утешают младу душу
Те ли песни райски.
Не попомню сладких брашен,
Одежд многоцветных,
Не взыщу я питей пьяных,
Друзей прелюбезных.
Дерева, вы деревочки,
Мои братцы милы,
А береза белоножка
Дорога сестрица.
О, прекрасная пустыня,
Мати всеблагая,
Приими свое ты чадо
В свои сладки недра!
[1903]
Вы подумайте, мила братия,
Каково будет нам в последний день;
Как вострубит ангел во трубушку,
И отворятся двери райские,
Вся земля тут вспоколеблется,
Солнце, месяц тут померкнут вдруг,
Звезды с неба спадут, как листвие,
Само небушко тут скорежится,
Протекет тогда река огненна
По всей земле по черноей,
Попалит она древа, былие, —
Ничего тогда не останется.
И услышат ту злату трубушку
Души праведны, души грешные,
И войдут они в телеса своя
В новой плоти на суд воскреснути:
Из сырой земли, со дна морюшка
Встают праведны, встают грешники,
Звери лютые, птицы дикие
Отдают тела бедных грешников.
И воссядет тут Сам Исус Христос
Судить праведных, судить грешников.
Он – судья-то ведь Судья Праведный,
Он не смотрит на лица, Батюшка,
А у ангелов мерила правильны,
И весы у них справедливые.
Тут уж все равны: цари, нищие,
Простецы и попы соборные,
Не поможет тут злато-серебро,
Ни краса, ни уста румяные,
Не помогут тут отец с матерью,
Не помогут друзья любезные,
Лишь дела наши аль оправят нас,
Аль осудят на муку вечную.
Поглотит тогда река огненна
В муку вечную отсылаемых,
А святых души засветятся,
И пойдут они в пресветлый рай.
[1903]
Праздники пресвятой Богородицы *
Прости неопытную руку, Дева,
И грешный, ах, сколь грешный мой язык,
Но к клятвам верности я так привык,
Что Ты словам хвалебного напева
Внемли без гнева.
Будь я царем – Тебе моя порфира,
Будь я монах – поклялся б в чистоте,
Но что мне дать в смиренной нищете:
Мое богатство, данное от мира, —
Одна лишь лира.
Слагаю набожно простые строки,
Святая Дева, благостно внемли!
Ты видишь все на небе, на земли,
Тебе известны тайных слез потоки
И смерти сроки.
И как мне петь? откуда взять хвалений?
Что я в юдоли сей? никто, ничто.
Но сердце страстное, оно не заперто,
Оно дрожит и жаждет умилений
В часы горений.
Анна плакала в пустыне:
«Ах, не знать мне благостыни!
Люди, звери, мошка, птица, —
Все вокруг нас веселится,
Мне же, бедной, никогда
Не свивать себе гнезда.
О, неплодная утроба!
Кто проводит к двери гроба?
Мы как грешники в притворе;
Скрыт упрек во всяком взоре.
Всякий чище, всяк святей
Той, что ходит без детей».
Иоаким вдали тоскует,
Ангел с неба возвествует:
«Божий раб, тоска напрасна.
Глаз Господень ежечасно
Скорби праведников зрит
И награду им дарит.
Браки людям не запретны,
Не тужи, что вы бездетны,
А иди к своим воротам —
Анна ждет за поворотом.
Ты жену свою прими,
Сердце грустью не томи!»
Где наш путь? куда, откуда?
Все мы ждем святого чуда,
Кто покорен, кто смиренен,
Тот в пути лишь будет верен.
Претерпевый до конца
Удостоится венца.
Молвит, плача, мать седая:
«Богу верила всегда я,
Он, слезу мою отерший,
Он, покров Свой распростерший,
Не покинет Он меня,
Сладкой вестью возманя!»
Дни и ночи, ближе, ближе,
Анна молит: «О, внемли же,
Милосерд к Своим созданьям,
Не томи нас ожиданьем!»
И в назначенную ночь
Родила Марию дочь.
О Мария, Дева девам,
Ты внемли моим напевам!
Спаса мира Ты носила,
Пусть и мне подастся сила
Песни свято довести
И себя Тобой спасти.
Вводится Де́вица в храм по ступеням,
Сверстницы-девушки и́дут за Ней.
Зыблется свет от лампадных огней.
Вводится Девица в храм по ступеням.
В митре рогатой седой иерей
Деву встречает, подняв свои руки,
Бренный свидетель нетленной поруки,
В митре рогатой седой иерей.
Лестницу поступью легкой проходит
Дева Мария, смиренно спеша.
Белой одеждой тихонько шурша,
Лестницу поступью легкой проходит.
Старец, послушный совету небес,
Вводит Ее во святилище храма.
Он не боится упреков и срама,
Старец, послушный совету небес.
Белой голубкою скрылась внутри,
Плотно закрылась святая завеса.
Чуждая злым искушениям беса,
Белой голубкою скрылась внутри.
Что вы, подружки, глядите вослед?
Та, что исчезла белей голубицы,
Снова придет к вам в одежде Царицы.
Что вы, подружки, глядите вослед?
Какую книгу Ты читала
И дочитала ль до конца,
Когда в калитку постучала
Рука небесного гонца?
Перед лилеей Назаретской
Склонился набожно посол.
Она глядит с улыбкой детской:
«Ты – вестник счастья или зол?»
Вещает гость, цветок давая:
«Благословенна Ты в женах!»
Она глядит, не понимая,
А в сердце радость, в сердце страх.
Румяной розою зардела
И говорит, уняв испуг:
«Непостижимо это дело:
Не знаю мужа я, мой друг».
Спасенья нашего начало
Ей возвещает Гавриил;
Она смиренно промолчала,
Покорна воле вышних сил.
И утро новым блеском блещет,
Небесны розы скромных гряд,
А сердце сладостно трепещет,
И узким кажется наряд.
«Вот Я – раба, раба Господня!»
И долу клонится чело.
Как солнце светится сегодня!
Какой весной все расцвело!
Умолкли ангельские звуки,
И нет небесного гонца.
Взяла Ты снова книгу в руки,
Но дочитала ль до конца?
Успение Твое, Мати Богородица,
Опозданием Фомы нам открылося.
Святым Духом апостол водится
Далеко от братского клироса.
Покидает он страны далекие,
Переходит он реки широкие,
Горы высокие —
И приходит к братьям апостолам.
Вскричал он, Фома, со рыданием:
«Завела меня пучина понтова!
Вы блаженны последним лобзанием,
А Фома, сирота, он лишен того!
Уж вы дайте мне, рабу покорному,
Поклониться тому месту горнему,
Гробу чудотворному,
Как дано было прочим апостолам».
Между двух дерев холм виднеется,
Красно солнце садится за море,
На холме том гроб белеется,
Гроб белеется беломраморен.
Белы ноги у Фомы подгибаются,
Белы руки у него опускаются,
Очи смыкаются, —
И нашла туга на апостолов.
Снова плач близнеца возносится,
Подымается к небу ясному,
Злая грусть в сердца братьев просится.
«Ах, увы мне, увы мне, несчастному!
Неужели, Мати, в таком загоне я,
Что стал хуже жида – Авфония,
Лишен благовония?
Нелюбимый я среди апостолов!»
И ко гробу Фома подводится,
Подводится ко гробу белому,
Где почила Святая Богородица.
Диво дивное сердцу оробелому!
Расцвели там, большие и малые,
Цветы белые, желтые и алые,
Цветы небывалые.
И склонились святые апостолы.
Вместо тела Богородицы Пречистыя —
Купина цветов благовонная;
Поясок из парчи золотистый
Оставила Матерь Благосклонная
В награду за Фомино терпение,
В награду за Фомино смирение
И уверение.
И прославили Деву апостолы.
Под чтение пономарей,
Под звонкие напевы клироса
Юродивый узрел Андрей,
Как небо пламенем раскрылося.
А в пламени, как царский хор,
Блистает воинство небесное,
И распростертый омофор
В руках Невесты Неневестныя.
Ударил колокольный звон
И клиры праздничными гласами, —
Выходит дьякон на амвон
Пред царскими иконостасами.
А дьякон тот – святой Роман,
Что «сладкопевцем» называется, —
Он видит чудо, не обман,
Что златом в небе расстилается.
Андрей бросается вперед
Навстречу воинству победному
И омофору, что дает
Покров богатому и бедному.
И чудом вещим поражен
Народ и причт, и царь с царицею,
И сонм благочестивых жен
Склонился долу вереницею.
«Даю вам, дети, свой покров:
Без пастыря – глухое стадо вы,
Но пастырь здесь – и нет оков,
Как дым, исчезнут козни адовы».
Горит звезда святых небес,
Мечи дрожат лучом пылающим, —
И лик божественный исчез,
Растаяв в куполе сияющем.
Край неба утром засерел,
Андрей поведал нищей братии,
Что в ночь протекшую он зрел
В святом соборе Халкопратии.
Водительница Одигитрия!
Ты в море движешь корабли,
Звездой сияешь нам вдали,
Далеко от родной земли!
Ведешь Ты средь камней и скал,
Где волны воют, как шакал,
Где рок смертельный нас искал, —
Ты же из бури, пучины, погибели, рева,
Выведешь к пристани нас, Одигитрия Дева!
Водительница Одигитрия!
Ты воинство ведешь на бой,
И ратные – сильны Тобой,
На смерть готов из них любой.
Стучат блаженные мечи!
И воздух жарок, как в печи,
А в небе светлые лучи!
Ты не допустишь детей до последнего срама.
Ты распростерла над ними Свою орифламму!
Водительница Одигитрия!
Ты целым возвратишь царя,
Ты миру – красная заря!
Ты не сгораешь, век горя!
Победа дастся в свой черед:
Как знамя, с нами Мать идет, —
И вражий клонится народ.
Ты нам – охрана, победа, защита и сила,
Оком Своим Ты враждебные рати скосила!
Водительница Одигитрия!
Помазан не был я царем,
Мне дан лишь жизни злой ярем:
Не сами мы судьбу берем.
Но я, как странник, страха полн,
Грозит разбиться утлый челн,
И как спастись от ярых волн?
Ты приведешь меня в тихую, сладкую воду,
Где я узнаю покорности ясной свободу.
Февраль 1909
Глиняные голубки
Третья книга стихов *
«Из глины голубых голубок…» *
Е. Нагродской
Из глины голубых голубок
Лепил прилежной я рукой,
Вдыхая душу в них дыханьем.
И шевелилися с шуршаньем,
И жалися одна к другой,
Садяся в круг на круглый кубок.
Клевали алые малины,
Лениво пили молоко,
Закинув горла голубые,
И были как совсем живые,
Но не летали далеко,
И знал я, что они из глины.
И показалось мне бездушным
Таинственное ремесло,
И призрачными стали птицы,
И начала душа томиться,
Чтоб сердце дар свой принесло
Живым голубкам, но послушным.
1913
Часть первая. Веселый путь *
I. В дороге *Посвящается Юр. Юркуну
Нет, жизни мельница не стерла
Любовной смелости в крови, —
Хочу запеть во все я горло
Мальчишескую песнь любви!
Довольно таять! мы не бабы
И не эстеты, черт возьми!
Поверьте, мы не так уж слабы,
Чтоб дамам корчить bel-ami [81]81
Милого друга (фр.) – Ред.
[Закрыть]!
Ах да, боа, перчатки, перья
И юбок шелковых фру-фру…
Мы – два веселых подмастерья —
Идем, обнявшись, поутру.
Придется – красим и заборы,
Простую песенку споем.
Без уверенья верны взоры,
Весь мир другой, когда вдвоем.
Что нам обманчивая слава?
На мненье света наплевать!
Отель закрыт – с травой канава
Заменит пышную кровать.
Нам все равно: столицы, села
Или некошеный пустырь,
Куда ведет, смеясь, веселый,
Влюбленный в солнце поводырь.
Цветем, как впору только розе,
Пою бесцельно, словно чиж,
И ни в какой манерной позе
Теперь меня не уличишь.
Движенья нежности – не резки,
И смелая любовь – проста.
Не лучше ль свадебной поездки
Идти пешком, уста в уста?
Вы – молчаливо-нежное дитя,
Лениво грезите о Дориане,
И на лице, как на сквозном экране,
Мечты капризные скользят, летя.
Мне нравится чуть уловимый шорох
Страницы книжной у моих шкафов,
И, обернувшись, я всегда готов
Ответ найти в прозрачно-серых взорах.
Знакомый трепет будится в душе,
Как будто близко расцветает роза,
А вдалеке играют Берлиоза
И слышен запах старого саше.
С лукавством милым вы тихонько ждете,
Задумчиво-пленительный божок,
И вдруг неслышно, кошкой подойдете, —
И поцелуй уста мои обжег.
Слезами сердце я омою
И праздную уйму печаль, —
Ведь в веющий теплом февраль
Весна встречается с зимою.
Как в сельский топленный покой
Протрубит солнце светом новым,
Что сердцу должно быть готовым
Стать полноводною рекой, —
Так, в дом вступив, мой гость нежданный
Принес мне молодость и свет,
Зарю грядущих теплых лет
И поцелуй любви желанной.
Все голубее тонкий лед,
Он скоро сломится, я знаю,
И вся душа, все мысли к маю
Уж окрыляют свой полет.
Я твой до дна… бери и пей:
Моя любовь неистощима,
Бескрайна, как простор степей,
И, как судьба, непоправима.
За что, зачем тебя люблю?
Позором крою иль прославлю?
Но пусть с собой тебя гублю —
Живым тебя я не оставлю.
Как жертву, сердце я держу:
Трепещет, бьется на ладони,
И близок час, когда заржут
На смерть обещанные кони.
Ютясь в тени тенистых ив,
Раздумчиво смотрю в аллею.
О прошлых днях я не жалею:
Чего жалеть уж, разлюбив?
Как будто едет, молчалив,
Ездок влюбленнейший в лилею.
Ютясь в тени, я не жалею
Раскатной радости мотив.
Какой блаженной тишью нив
Утишен, я живу и млею?.. —
Нет! прошлых дней я не жалею,
Узнав дней нынешних прилив.
Вы – белое бургундское вино,
Где дремлет сладостно струя шампани,
И резвится, и пенится заране,
Восторга скрытого оно полно.
Вы – персик, румянеющий янтарно:
Пьянит и нежит девственный пушок.
Не правда ль, вы тот стройный пастушок,
Которым бредила царица Арно?
В вас светится таинственный топаз,
Как отголосок солнца, еле-еле.
Оживлено дыханием апреля
Веселье светлых и лукавых глаз.
Зачем мне россказни гадалки,
Какой мне ждать еще весны,
Когда очей твоих фиалки
Мне льют весеннейшие сны?
Зовут томительно и нежно
В неведомую даль идти,
И сердце сладостно-мятежно
Готово к новому пути.
Когда б веселые равнины
И пасмурные все места
Могли пройти мы до кончины,
Как и теперь – уста в уста!
Разве можно дышать, не дыша,
Разве можно ходить, не вставая,
Разве можно любить, коль другая
Не ответит влюбленно душа?
Ах, без солнца бессолнечен день,
Холодны водопадные реки,
И с трудом подымаются веки,
Если голову ломит мигрень.
Разве странно, что, только любя,
Я дышу, и пишу, и мечтаю,
Что нигде я покоя не знаю,
Проведя полчаса без тебя?
Еще не скоро разбухнут почки
И до апреля ведь далеко,
А я читаю простые строчки —
И мне так радостно-легко.
Мы все умеем лицемерить
И за словом в карман не лезть,
Но сердцу хочется так верить,
Что ваши строчки – благая весть.
Я верю, верю. К чему порука?
Ведь я не скептик, не педант,
Но ревность – это такая мука,
Какой не выдумал и Дант.
Склоненный ангел на соборе
Свой пламенник бросает в твердь,
Исчезла с яростью во взоре
Растоптанная смертью смерть.
Дрожит восторженная ода
В гудении колоколов.
Все улицы полны народа,
Как будто чудный свой улов
«Ловец людей» сюда на сушу
Весь выкинул. Вдали пальба. —
Ожесточеннейшую душу
Растопит радостью мольба.
Иду с тобой. Весь мир – безлюден,
Толпы как нет, лишь ты да я.
Для нас одних так праздник чуден.
Идем дыханье затая.
И в сердце огненной горою
Не купина – горящий лес
Поет: «Тобой, одним тобою
Сегодня навсегда воскрес!»
Ни вид полей в спокойной дали,
Ни мир безоблачных небес,
Ни полные простой печали
Старинные напевы месс
Мне не дают успокоенья,
Не льют мне сладостной любви. —
Все то же темное волненье
Бунтует в сумрачной крови.
И я, водя тоскливым оком,
Вдруг падаю тебе на грудь, —
И вот к живительным истокам
Уж найден долгожданный путь.
И нет уж тяжести безмерной,
Светло и вольно впереди,
Когда прижмусь я к верной, верной
Твоей целованной груди.
Глупое сердце все бьется, бьется —
Счет ведет…
Кажется, вот-вот сейчас разобьется —
Нет, живет…
Вы перержавели, вы устали,
Мысли, сны. —
Но вдруг воспрянешь упрямей стали,
Ждешь весны.
Весны не будет, весны не будет.
Ложь, все ложь!
Сердце! когда же страданье убудет…
Когда умрешь?
Мы думали, кончилось все,
Захлопнулась дверь…
Почему? Отчего? Не знаю…
Милый, поверь, поверь:
Мое сердце всегда твое!
Кончилось все навек,
Лежу, не смыкая век…
Вспоминаю
Твое письмо,
Жестокие разговоры…
Белой ночи бельмо
Белеет сквозь бледные шторы…
Что это? сон?
Бесшумно двери открылись…
Остановились
Вы на пороге.
Ни радостный стон,
Ни крик
Моей не выдал тревоги…
Долгий, долгий миг!
Смотрю, раскрыв глаза, —
Так, это вы…
Только нет в руках ваших палки…
Так близки и так новы.
На глазах чуть блестит слеза…
Заплаканные фиалки!
Целуете… запах эфира
Знаком… Но зачем, зачем?
Как жилец иного мира,
Гость мой ласков и нем.
Жутко слегка и легко мне…
Целую, целую в уста.
Теперь я знаю: запомни!
Без тебя моя жизнь пуста.
С тобой пройду до могилы,
Измена – ложь!
И будешь мне так же милый,
Даже когда умрешь.
Я знаю (и тверд я в вере):
Когда мне будет невмочь,
Вы тихо откроете двери,
Как в эту ночь.
В дверце зеркального шкапа
Видна ваша шляпа
С большими полями.
Вы стоите без палки…
Не увянут в могильной яме
Заплаканные фиалки!
Раскрою глаза все шире,
Жуткий, сладкий сон…
В знакомом, мертвом эфире
Чувствую: это он.
Февраль-август 1913
II. Холм вдали *
Счастливый сон ли сладко снится,
Не грежу ли я наяву?
Но кровли кроет черепица…
Я вижу, чувствую, живу…
Вот улицы и переулки,
На палках вывески висят;
Шаги так явственны и гулки,
Так странен старых зданий ряд.
Иль то страницы из Гонкура,
Где за стеной звучит орган?
Но двери немца-винокура
Зовут в подвальный ресторан.
И знаю я, что за стеною
Ты, милый, пишешь у окна.
За что безмерною ценою
Отплата мне судьбой дана?
И кажется, что в сердце, в теле
Разлит любовный водоем…
Подумать: более недели
Мы проживем с тобой вдвоем!
Тобой целованные руки
Сожгу, захочешь, на огне.
В. К<нязев>
Целованные мною руки
Ты не сжигай, но береги:
Не так суровы и строги
Законы сладостной науки.
Пожаром жги и морем мой,
Ты поцелуев смыть не сможешь
И никогда не уничтожишь
Сознанья, что в веках ты – мой.
Ты – мой, и ты владеешь мною,
Твоим дыханьем я дышу
И стон последний заглушу
Перед стрелою неземною.
Поверь: судьба, не просто случай,
Тебе открыла тайну сил,
Чтоб ты стрелу благословил,
«Плененный прелестью певучей».
Ряд кругов на буром поле
Образует странно сеть…
Милый друг, не в силах боле
На обои я смотреть.
Выступают капли поту,
И сжимается рука,
На обоях сквозь дремоту
Вижу буквы «В» и «К».
Память тихо улетает,
Застилает взор туман…
Сквозь туман плывет и тает
Твой «зеленый доломан».
Мнится: встанешь, поцелуешь,
Сердце весело отдашь…
Обернусь – ты все рисуешь
Да скрипит твой карандаш.
Мысли бьются, мысли вьются,
Как зимой мятель в трубе.
Буквы в сердце остаются,
Доломан же – на тебе.
Влюблен ли я – судите сами:
Могу смотреть на вас часами,
Не отводя плененных глаз,
Мне все уныло, все не мило,
Мне все как мрачная могила,
Когда не вижу рядом вас.
Нет ни натяжки, ни рисовки
(Хотя на то поэты ловки),
Когда пою ваш «доломан»;
Коль вами жизнь моя согрета,
Пускай клеймят насмешки света
Мой нежный, набожный роман.
В своей судьбе уж я не волен.
Без вас я сумрачен и болен
И вами брежу наяву.
Пускай вопрос решится вами:
Какими новыми словами
Свое я чувство назову?
