Текст книги "От лжекапитализма к тоталитаризму!"

Автор книги: Михаил Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 51 страниц)

Знаменитый южнокорейский гигант «Эл-Джи» («Life's good Electronic» начинался с такого малого бизнеса.

В 1947 году бизнесмен Ку Ин Хвой начал своё дело и наладил выпуск косметического крема. Изделие получило название «Лаки крим» – «Счастливый крем». Потом Ку решил разработать новую крышку для упаковки – все крышки старой конструкции быстро ломались. Так он занялся химическим производством. Позже начал выпуск радиоприёмников, а затем бытовой техники под маркой «Голдстар» («Золотая звезда»). Ныне этот чебол хорошо известен в России – реклама LG не сходит с экранов телевизоров, многие московские трамваи и троллейбусы также украшены этим символом.

Играют чэболы и политическую роль. Группа «Хёндэ», у которой главный бизнес – автомобилестроение, стала лидером в экономическом сотрудничестве с Северной Кореей, строит ведущие туда дороги и виадуки, развивает производство в СЭЗ в Кэсоне, налаживает туристические поездки с Юга на Север.

Но не все чэболы были столь успешны. Другой южнокорейский гигант «Самсунг» в своё время затеял выпуск автомобилей, но этот бизнес не «пошёл» и его пришлось продать.

Чэбол – это форма организации бизнеса, основанная на семейной собственности и объединении в одних руках разнообразных видов деятельности. На начальном этапе ускоренного промышленного развития, стартовавшего в 1960-е годы и продолжавшегося форсированными темпами при сменявших друг друга диктаторах-генералах, это давало неплохой результат. Теперь чэболы вырвались на просторы глобального рынка, столкнулись с его реалиями и вынуждены приспосабливаться к ним.

Собственно в чэболах заняты только 3 процента рабочей силы, в некоторых из них практикуется пожизненный наём рабочей силы. Но с чэболами связаны сотни тысяч мелких предприятий.

В сфере малого и среднего бизнеса работают примерно 900 тысяч компаний, в них заняты 55 процентов рабочей силы, они производят треть ВВП.

После того, как экономика страны поднялась под сенью военной диктатуры, стала ощущаться потребность в большей свободе, и в 1993 году начался «южнокорейский нэп». Но очень скоро экономика РК столкнулась с большими трудностями.

Понадобился переход страны к более высокой стадии экономического развития.

Так, производство ЭВМ в РК считают уже пройденным этапом. Надо шире использовать информационные технологии. Однако на заимствованных НИОКР можно лишь подтянуться к лидерам, но превзойти, перегнать их нельзя.

Чэболы, эти гигантские корпорации, сыграли свою роль в развитии массового производства стандартной продукции. Но теперь на первый план выступает производство наукоёмкой продукции, для которого больше подходят гибкие формы организации. Прорыв ожидается в фармацевтической промышленности, в микроэлектронике и пр.

Своего научного задела у РК нет. А Япония продаёт ей технологии, с которых уже «сняты сливки». Американцы же вообще не раз предпринимали попытки в зародыше задушить южнокорейские новые технологии. За использование интеллектуальной собственности РК платит Западу громадные деньги.

Дополню картину, нарисованную исследователями, живыми впечатлениями тех, кто посещал Южную Корею.

Журналист Игорь Ротарь («Независимая газета», 29.05.97) удивляется тому, что на заводах южнокорейской компании «LG» царит типичная социалистическая атмосфера. Проходную украшает надпись: «Совершим большой скачок – и станем к 2005 году мировым лидером!». На плакате, изображающем группу радостных рабочих и служащих, лозунг: «Не думай о количестве, а заботься о качестве!». (Или: «Сэкономь десять минут сегодня – будешь счастлив завтра!»). Есть там и «Доска почёта» и стенгазета с графиками ежедневной выработки рабочих и сатирическим фельетоном, в котором клеймились лодыри.

Любая уважающая себя южнокорейская фирма проводит воспитательную работу со своими сотрудниками. Каждый рабочий день начинается с коллективного выкрикивания лозунгов, прославляющих родную фирму. А в специальных лагерях для вновь поступающих установлен такой режим: пробежка, завтрак, просмотр фильма о будущей работе и его обсуждение – и так до самого вечера.

Государство составляет пятилетние планы развития страны, регулирует цены на многие товары и вмешивается в дела частных компаний, которые знают, что в случае отказа от сотрудничества с властью их прижмут отказом в льготных кредитах или иным способом. Вообще, власть здесь может всё или почти всё.

Интересно, что и патриотизм южных корейцев тоже связан прежде всего с отечественными компаниями. «В Корее практически не встретишь иностранных машин. И связано это не только с тем, что и местные автомобили – высочайшего качества: решившийся поддержать иностранную промышленность будет заклеймён общественностью» (да и правительство перекрыло кран поступлению автомобилей всех зарубежных марок). Человек же, занимающийся бизнесом или политикой, даже не может позволить себе курить иностранные сигареты».

А вот корни корпоративного устройства корейского общества:

«Одиночество – самое страшное наказание для корейца. Вся жизнь здесь проходит на виду: работа, по её окончании – совместные вечера отдыха с сослуживцами…

Честь – понятие для корейца святое. Причём, по традициям ты отвечаешь не только за себя, но и за своего начальника, за свою фирму, которым до конца и при любых обстоятельствах должен хранить верность. И если ты попал в ситуацию, когда твоя честь или же честь твоего патрона оказалась запятнанной, то остаётся один выход: уйти из жизни. Человек, решившийся на самоубийство ради спасения чести, считается героем, и его дети никогда не останутся голодными – люди придут им на помощь. Тот же, кто согласился перенести позор, чтобы сохранить жизнь, автоматически делает отверженным не только себя, но и весь свой род».

Это только один штрих, показывающий, насколько миропонимание корейца отличается от взглядов европейцев. Другое отличие раскрыто в диссертации Аннеты Сон «Социальная политика и страхование здоровья в Южной Корее и на Тайване» (Annette H.K.Son. Social Policy and Health Insurance in South Korea and Taiwan. Upsala, 2002). В то время, как в странах Запада система социального обеспечения установлена государством (причём в историческом смысле совсем недавно), в Корее испокон веков существовал и существует сейчас порядок взаимной помощи без участия государства. Он основан на нормах конфуцианской и буддистской морали и исходит из фундаментального положения о природном братстве всех людей. Точно так же каждый банк-кредитор ищет для клиентов-банкротов работу в компаниях – клиентах банка.

Профессор С.Г.Кара-Мурза так характеризует итоги развития Южной Кореи:

«Она быстро развивается: ещё в 1954 году по доле ВНП на душу населения она уступала не только полуколониальному тогда Египту, но и Нигерии. Это было отсталое аграрное общество. Индустриализация и развитие происходили здесь в условиях специфического «конфуцианского капитализма». Корейский социолог пишет в самой популярной книге о национальном характере: «Иерархичность – способ существования корейца, а выход из иерархической структуры равносилен выходу из корейского общества». Так что индивидуализация людей вовсе не является необходимым условием развития.

Российский востоковед А.Н.Ланьков пишет: «Конфуцианство воспринимало государство как одну большую семью. Вмешательство государства в самые разные стороны жизни общества считается в Корее благом» – хотя образованные корейцы прекрасно знакомы с европейскими воззрениями на государство и гражданское общество.

В докладе о южнокорейской экономике, подготовленном по заказу Всемирного банка, говорится: «Озадачивающим парадоксом является то, что корейская экономика в очень большой степени зависит от многочисленных предприятий, формально частных, но работающих под прямым и высокоцентрализованным правительственным руководством». А известный американский экономист пишет: «Корея представляет собой командную экономику, в которой многие из действий отдельного бизнесмена предпринимаются под влиянием государства, если не по его прямому указанию».

Особо выделяет С.Кара-Мурза подход корейцев к образованию:

«В Южной Корее считается, что влияние материальных возможностей семьи на образование детей должно быть сведено к минимуму. Ярко выражено подозрительное отношение и властей, и общественного мнения к любой элитарности в образовании. Школьная программа едина для всей страны, ученики даже старших классов очень ограничены в возможности выбора факультативных предметов. Специализированных школ с углублённым изучением отдельных предметов почти нет. Старое конфуцианское образование было широким, общегуманитарным, специализированная подготовка не приветствовалась. Нет и платных школ, ибо в Корее считается, что все молодые люди должны иметь равное право на образование независимо от доходов родителей. Государство даже периодически ведёт кампании борьбы с репетиторством и частными курсами по подготовке к вступительным экзаменам в вуз. Борьба эта, в общем, безуспешна, но важна именно установка, официальная моральная норма».

Однако и в Южной Корее, как и в Японии, выросло новое поколение, которое не знало послевоенной нужды и свирепой военной диктатуры. Эти «новые корейцы» «не желают посвящать себя только работе, им нравится отдыхать, и – что самое страшное – им не столь уж важно мнение о них окружающих», и среди них нет желающих покончить с собой ради чести. «Пока доля «новых корейцев» невелика, но с каждым годом их становится всё больше. Жители страны вынуждены с огорчением признать, что в недалёком будущем «вестернизация» неизбежна». Появились элементы «экономики для богатых», в том числе и платные школы.

На корреспондента газеты «Россия» (? 40, 1992) Александра Евлахова наибольшее впечатление произвело то, что на заводе «Самсунг», где производят не только телевизоры, но и выполняют судостроительные и оборонные заказы, рабочих рук не хватает, хотя их стремятся привлечь многими льготами – от оплаты детского сада до бесплатного трёхразового питания.

Словом, Южная Корея – если не рай, то что-то близкое к этому. Не знаю, портило ли это впечатление то обстоятельство, что почти повсеместно корреспондент встречал сотрудников службы безопасности и видел признаки тотального контроля властей над всем и вся. Видимо, процветанию страны это не мешало.

«Южнокорейский дракон» или «бумажный тигр»?

И вот в этой обстановке экономического процветания в 1997 году разразился «азиатский финансовый кризис», который больно ударил по экономике всех стран Юго-Восточной Азии, в том числе и Южной Кореи. В то время как высокопоставленные чиновники рисовали радужные картины состояния экономики страны, в Южной Корее разразилась настоящая хозяйственная и финансовая катастрофа.

Вот лишь несколько строк из официального отчёта «Economic Reforms in Korea» (Seoul, 2001):

Иностранный капитал бежал из охваченной паникой страны. Многие чэболы разорились, вследствие чего их число сократилось с 50 до 11. Пожалуй, самой крупной жертвой кризиса стал чэбол «Дэу». Его создатель Ким Ву Чун долгие годы блестяще вёл дела, хотя эксперты предупреждали: его успех основан на системе, напоминающей финансовую пирамиду. Но группа была слишком большой, чтобы быстро разориться. Кризис подорвал позиции этого конгломерата, и он рухнул.

Многие чэболы отказались от непрофильных видов бизнеса, а порой вынуждены были за бесценок распродать свои активы иностранным компаниям. Тот же чэбол «Дэу» был раздроблен, наиболее известная его структура, выпускающая автомобили, в конечном счёте была куплена американской компанией «Дженерал моторс», а сам Ким бежал из страны.

Восемь лет Ким Ву Чун скрывался во Вьетнаме и в 2005 году сдался властям, разыскивавшим его за мошенничество и целый букет других экономических преступлений. Прокуратура обнаружила его надёжно упрятанные и замаскированные капиталы, включая недвижимость в США и виноградники во Франции.

Кризис ударил не по одним чэболам. Всё государство РК вынуждено была объявить мораторий на выплату внешнего долга.

Причинами краха министр финансов и экономики считает неоправданно широкую номенклатуру производимой продукции (глава одного из чэболов похвалялся, что производит всё – «from chips to ships», то есть от микросхем до судов), а также использование для игры на бирже банковских кредитов, выданных на развитие производства. У некоторых крупных компаний их долговые обязательства превышали собственные активы в десятки раз.

Анализ кризиса, поразившего экономику Южной Кореи, выполнил Институт мировой экономики и международных отношений РАН, опубликовав его почему-то на английском языке («Korea in1990s. A new stage of the reforms». М., 1999). По мнению исследователей из ИМЭМО, критическая ситуация, в которой оказалась РК, не сводится лишь к прекращению быстрого экономического роста, каким она удивляла мир с 1960-х годов. Не самыми важными факторами было и увеличение внешнего долга, и отсталость южнокорейского менеджмента, основанного на пожизненном найме рабочей силы. Свою роль сыграли и сверхоптимистические расчёты при получении ссуд для осуществлении капиталовложений. Это – более фундаментальный кризис авторитарной модели развития, практиковавшейся в Корее. Корейская бюрократическая элита была талантлива и успешно осваивала уроки прошлого и опыт других стран, но ей не хватает творчества. И люди, имевшие власть, но не новые идеи, либо деградируют, либо впадают в консерватизм. Они не понимают, что экономика РК попала в зависимость от мировой биржи и должна приспосабливаться к изменениям конъюнктуры финансовых рынков.

Исследователи из ИМЭМО видят выход для Южной Кореи в либерализации экономики, в развитии демократических институтов, а также в обеспечении большей «открытости» страны внешнему миру. Эти перемены неизбежны, и все ключевые группы интересов должны понять, что речь идёт о выживании нации. Но, не желая того, авторы исследования показывают, какими бедами это грозит народу РК.

Как Великая депрессия 1930-х годов на Западе привела к новому социальному контракту, так и этот азиатский кризис должен подтолкнуть страны Азии к современной экономике, в большей мере социально ориентированной.

В Южной Корее был более высокий жизненный уровень населения, чем в других странах Юго-Восточной Азии. Но кризис ударил по малому и среднему бизнесу, банкротства перекинулись на чэболы, и спад охватил всю экономику. За год экономика РК скатилась с 11-го места в мире на 17-е, душевой ВВП сократился почти вдвое. Население РК, привыкшее к непрерывному экономическому росту в течение многих лет, испытало настоящий шок. Число полностью безработных превысило 2 миллиона человек, но к этому надо добавить занятых не полную рабочую неделю, а также женщин, вернувшихся с производства и ставших домохозяйками, естественно, не получающих зарплату. С учётом членов семей без средств к существованию осталась почти четверть населения страны. Давно не знала Южная Корея такого количества самоубийств (причём нередко кончали с собой целыми семьями), а те, кто сохранил работу, согласны на замораживание и даже на существенное снижение зарплаты.

На Западе сложилась определённая «культура безработицы», создана система социального обеспечения. А для современного поколения южнокорейцев это абсолютно новый феномен. А чтобы создать систему социального обеспечения, нужны усилия, средства – и прежде всего возобновление экономического роста. В обстановке страданий миллионов людей возникли социальные конфликты.

Для Южной Кореи этот кризис особенно чувствителен, год назад, в 1996-м, страна была принята в Организацию экономического развития и сотрудничества, объединяющую наиболее развитые страны мира, и вот теперь она получает унизительную помощь от МВФ.

Народ Южной Кореи крайне отрицательно относился к иностранным инвестициям. А страны Запада упорно добивались большей открытости южнокорейской экономики, особенно банковского, финансового секторов, рынка услуг и недвижимости. И население, и власть упорно сопротивлялись захвату компаниями Запада национального достояния Кореи. И вот теперь правительство вынуждено «перевоспитывать» народ, убеждать его, что захват национального достояния иностранцами – это хорошо.

Западные консультанты видят одну из причин снижения конкурентоспособности южнокорейской экономики в «негибкости» рынка рабочей силы, в частности, в распространении в чэболах пожизненного её найма. Реорганизация чэболов, на которой они настаивают, должна ещё более увеличить безработицу. Правительство уже предоставило ряду крупных корпораций право временно увольнять рабочих в период спада производства.

А тут ещё в дополнение к кризису – воздействие охватившей всю планету глобализации. Исследователи отмечали, что в мире, особенно в слабо развитых странах, широко распространено мнение, будто глобализация и либерализация торговли противоречат национальным интересам этих стран. Кризис в РК подтвердил эти опасения.

Ещё более мрачную, но в то же время и поучительную, картину кризиса экономики РК нарисовал упомянутый сборник «Корея на рубеже веков». Эффективность экономики, ориентированной на экспорт, зависит от своевременной адаптации к каждому новому витку научно-технической революции. А РК оказалась в сложном положении. Рост зарплаты повысил стоимость её продукции. С развитыми странами РК конкурировать не могла – у тех раньше появлялись новые технологии. А с другой стороны, её конкурентами становились страны Юго-Восточной Азии, в которых зарплата оставалась нищенской. Южная Корея оказалась в тисках между самыми развитыми и развивающимися странами.

В 1995 году РК вступила во Всемирную торговую организацию, а это обязало её переводить экономику на международные стандарты, в частности, снизить таможенные барьеры.

В конце 1997 года задолженность 30 самых крупных чэболов в 5 раз превысила их собственный капитал, а по западным нормам уже при превышении в 1,5–2 раза банки перестают выдавать кредиты таким компаниям. Внешняя задолженность РК превысила 150 миллиардов долларов. Началось бегство капитала из страны, посыпались требования немедленно вернуть краткосрочные долги (а на их долю приходилось 55 процентов общей суммы долгов), резко обесценилась валюта – вон, снизились цены на экспортируемую продукцию и возросли цены импортных товаров. В этих условиях РК в конце ноября 1997 года обратилась за помощью к Международному валютному фонду. МВФ оказал помощь (всего было привлечено кредитов на 58 миллиардов долларов), но за неё пришлось заплатить очень дорого.

МВФ потребовал снизить темпы роста экономики РК до 2–2,5 процента в год; ликвидировать 14 (оказавшихся в самом сложном положении) из 30 банков; повысить ставку по кредитам до 20 процентов годовых (а это неминуемо приведёт многие фирмы к банкротству); разрешить повышение доли иностранного капитала в капитале корейских компаний с 26 до 55 процентов; облегчить условия приобретения акций корейских компаний иностранцами; обеспечить прозрачность деятельности корейских компаний. Всё это не что иное, как установление контроля западного капитала над экономикой РК.

С особой ненавистью западный капитал уничтожал ростки корпоративного начала в экономике РК:

«Под нажимом МВФ правительство страны отказалось от системы пожизненного найма и предоставило предприятиям право увольнять рабочих и служащих по своему усмотрению».

Результаты не замедлили сказаться:

«…армия безработных увеличилась за год до 2 миллионов человек, что составило 7 процентов экономически активного населения, тогда как раньше этот показатель не превышал 2–2,5 процента. Резко сократилось и личное потребление: в течение 1998 года оно уменьшилось на 28 процентов. Это было самое большое снижение среди азиатских стран, затронутых кризисом… В 1998 году закрылась на неопределённый срок 51 больница, вследствие стремительного роста цен на медикаменты, которые ввозятся из-за рубежа. Около 300 тысяч школьников средней и полной средней школы вынуждены были сообщить администрации, что их родители не в состоянии внести плату за обучение. Взлетели вверх цены практически на все товары, особенно на товары повседневного спроса. Значительно выросли тарифы на транспортные услуги.

Кризис больно ударил по мелкому и среднему бизнесу, последовала серия банкротств, крупные фирмы стали свёртывать производство».

Доля лиц, относивших себя к низшим социальным слоям, увеличилась с 11, 8 процента в 1994 году до 23, 7 в 1998-м.

А вот то, что произошло дальше, наверное, могло случиться только в Корее:

«Очевидно, что расплачиваться за недальновидную политику госбюрократии и местных монополий будут рядовые налогоплательщики. Именно им пришлось затянуть пояса, к чему их призвала государственная администрация. Преодоление кризиса неминуемо ведёт к дальнейшему социальному расслоению общества – в таких ситуациях богатые становятся богаче, а бедные – беднее. Социальная поляризация общества всегда оборачивается ростом социальной напряжённости. Однако в РК произошёл всплеск национально-патриотических настроений. Администрация, деловые круги и профсоюзы после долгих переговоров в конечном счёте достигли компромисса по поводу замораживания зарплаты, увольнений и забастовок.

Общественные организации начали сбор средств в государственную казну. К марту 1998 года было собрано 220 тонн золотых изделий на сумму 2210 миллионов долларов. В этой кампании приняло участие около 17 процентов экономически активного населения», даже парламентарии отказались от индексации своего денежного вознаграждения (могла ли пойти на такой шаг Государственная дума РФ?).

Урок азиатского кризиса – в том, что финансовые структуры стран Юго-Восточной Азии – самое слабое звено международной финансовой системы. Это обстоятельство уловил международный спекулятивный капитал, который, сыграв на понижении курса национальных валют, спровоцировал финансовый кризис. Появилась возможность скупать акции местных фирм за бесценок, получая значительный барыш, а после относительной стабилизации выступить уже в качестве их продавца по более высоким ценам.

РК удержалась на самом краю пропасти, и уже в конце 1998 года в её экономике началось оживление.

К 2005 году кризис экономики Южной Кореи в основном удалось преодолеть. И снова страна накопила золотовалютные резервы большие. Чем Россия. Корреспондент «Труда» Александр Неверов увидел снова благополучную страну:

Средняя зарплата по стране составляет 1600 долларов в месяц при относительно низком уровне безработицы. И социальные программы – здравоохранения, образования и пр. – тоже заставляют вспомнить старый советский лозунг «Всё для блага человека!»

Страна буквально напичкана электроникой, но при этом в быту живы многие старинные обычаи – скажем, корейцы едят только палочками и только сидя на полу за низкими столами. Суперсовременная архитектура Сеула производит впечатление не меньшее, чем сохранённая в первозданном виде старинная деревня, где всегда много посетителей, особенно детей. Вероятно, продуманная образовательная и культурная политика государства, стремящегося привить юному поколению чувство укоренённости в собственной истории, готовность опираться на национальные традиции – один из секретов мощи южнокорейского «тигра».

После кризиса ставшая привычной организация экономической жизни страны оказалась на перепутье. Правительство сочло необходимым ограничить всемогущество чэболов, вводит различные ограничения на их деятельность и возможность коммерческой экспансии. Американские конкуренты требуют, чтобы чэболы подстроились под стандарты США. Главный упрёк в их адрес состоит в том, что система собственности чэбола построена таким образом, чтобы владеющая им семья, не вкладывая много денег и владея малой долей акций, могла контролировать всю группу. В среднем такая семья имеет 4,1 процента акций своей группы и 45 процентов голосов в её правлении. Достигается это с помощью системы перекрёстных владений капиталом дочерних компаний.

У этой системы выявилась отрицательная сторона. Поскольку интересы миноритарных акционеров в чэболах при этом недостаточно учитывались, а прибыли шли не обязательно на развитие и рациональное управление, то эти конгломераты стали терять привлекательность для инвесторов. Ещё один результат такого положения – заниженная биржевая стоимость компаний.

Первой на путь реформ встала та самая «Эл-Джи»: она разделилась и выделила все подразделения, занимавшиеся торговыми операциями, – от супермаркетов до бензоколонок. А бывшая головная группа сохранила только три вида бизнеса – химическое производство, электронику и бытовую технику (наиболее быстро развивающееся направление), телекоммуникационные и иные услуги.

Приходит ли конец чэболам? Н.Ермаков отвечает на этот вопрос так:

«Вряд ли. Став глобальными компаниями, они вынуждены приспосабливаться к глобальным правилам игры и, в свою очередь, влияют на них. Но при этом южнокорейские конгломераты не теряют своих национальных особенностей и, наверное, никогда не станут похожими на американские группы. Почему?

Возьмите отношение к контрактам. В США этот документ – основа бизнеса, отношения между партнёрами выстраиваются на срок его действия. Не случайно это страна адвокатов – их там миллион, чтобы обслужить всю массу контрактов. В Южной Корее контракт – дань западной моде, а главное – устная договорённость. Здесь адвокатов всего 6 тысяч. Поэтому может так случиться, что южнокорейская модель ведения бизнеса с учётом темпов роста всего региона однажды окажется господствующей».