Текст книги "От лжекапитализма к тоталитаризму!"

Автор книги: Михаил Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 51 страниц)

Общество, политика, литература

О том, что идея корпоративизма в Португалии была жива и в конце XIX, и в XX веке, свидетельствует и португальская художественная литература, в частности, роман известного писателя-коммуниста Антонио Алвеса Редола «Яма слепых», действие которого происходит в 1891 году, за 35 лет до появления Салазара в правительстве.

Герой (или, если угодно, антигерой) романа богатый помещик Диого Релвас, критикуя сторонников индустриализации Португалии, которые предлагали меры по либерализации общественной жизни страны, говорил в своём выступлении на собрании землевладельцев:

«Они совершают эти безумства, потому что безумны. Они идут к пропасти, потому что слепы. Но нас они к яме слепых и безумных не увлекут. Пусть они оставят деревню в покое, пусть она живёт своей буколической жизнью, мирно, как учит людей сама земля. Пусть хозяин и раб будут одной семьёй, людьми одной крови. (Выделено мной. – М.А.) Пусть деревенская кровь продолжает быть кровью и плотью Бога, потому что из деревенских рук мы получаем хлеб и вино… Никогда холодная сталь машины не заменит нам Всевышнего… Никогда не заменит она нам крестьянина и ту роль, что он играет в жизни нации…»

Примечательно, что и крестьяне воспринимали эту идею вполне сочувственно.

Релвас ведёт в газетах кампанию по разоблачению мошенничества в акционерных обществах – «настоящем омуте, в который индустрия надеется затянуть сельское хозяйство…» Эти АО часто подвергались банкротствам, жертвами которых становились доверившиеся им акционеры. Он прямо говорит о своём отрицательном отношении ко всему, что связано с индустрией и финансовыми махинациями, ко всем сферам жизни, где царит продажность:

«Сегодняшние короли – это промышленники… Ненавижу финансовый синдикат, который порождает хитрость, хитростью держится на этом свете и умирает от правды, таща за собой на тот свет людей благородных, поверивших этим мыльным пузырям. Конечно, политикам это по нутру. Они нуждаются в тёплых местах во всех советах… Достаточно какой-нибудь иностранной компании предложить главным акционерам хорошее положение в её правлении и… Прощай, патриотизм!».

Не лучшего мнения Релвас и о народных избранниках:

«Если парламент годен только для того, чтобы раздувать уже горящий костёр, то ему крышка. Когда на моей земле какая-нибудь посевная культура не даёт всходов, я заменяю её другой. И если либерализм нам не годен, долой его».

На возражение, что либерализм принёс стране некоторую пользу, Релвас отвечает:

«Но теперь дерёт с нас три шкуры и за то, что дал, и за то, что имели и без него, и ведёт нас к хаосу… Нам необходима абсолютная монархия. При серьёзной хвори нужны серьёзные лекарства… Если мы колеблемся и идём на сделки, то скоро будем на помойке».

Не убеждает его и довод: «Мы же живём в Европе». Релвас предлагает радикальное решение вопроса:

«Но мы же можем размежеваться с ней… Установить на Пиренеях санитарный кордон».

Выступления героя романа понравились королю Португалии, и он вместе с королевой и принцем посещает имение помещика, «который представлялся ему куда более разумным, чем многие его министры». В беседе с латифундистом король говорит, что страна нуждается в индустрии, на что Релвас отвечает:

«Я сам связан с индустрией. Но в таком случае для заводов должны быть отведены определённые зоны… это единственная возможность уберечь сельское хозяйство».

Король говорит, что такое решение не будет популярным. Релвас возражает:

«Настоящее правительство не может быть популярным… Управлять страной в соответствии с желаниями черни – значит опускаться до уровня низов. Я слишком люблю тех, кто мне служит, чтобы допустить подобное безумие».

Король, ощущающий давление международного финансового капитала, обречённо говорит:

«Живя в Европе, мы должны покориться…».

Релваса это не убеждает:

«Поставьте Португалию вне Европы, и тогда, возможно, мы поймём, что разум на нашей стороне. Подлинной Европой можем быть мы».

И он произносит речь о притязаниях «эгоистичной и хищной Европы, в которой уже бродили идеи социализма», стали повсеместными забастовки, к тому же коварный союзник – Англия вступила в торг с Германией, чтобы предложить ей португальские колонии в Африке в обмен на нерушимость границ в Европе.

Покушение, жертвами которого стали король и принц, ещё раз убедили Релваса в том, что «либерализм – модель нам чуждая и непригодная для португальской действительности… нам нужна диктатура, и серьёзная… страна нуждалась не в прочности власти, а в её силе, без которой нет ни созидательного труда, ни душевного покоя».

А что делало правительство нового короля? «Вместо того, чтобы выслать за пределы страны всех подозреваемых в насилии, оно распахнуло двери тюрем с политическими заключёнными» и убийцами короля, вроде бы сама корона прощала преступление и даже оправдывала его. В довершение всего в той провинции, где вёл хозяйство Релвас, возникает Ассоциация землекопов (это высококвалифицированные работники в сельской местности, проводящие гидротехнические работы на поливных землях), и крестьяне «вместо рабочего дня от восхода и до захода солнца» требуют двенадцатичасовой рабочий день, и за большие деньги. Они не понимают, что это разорит землевладельцев, а значит, оставит без заработков и самих крестьян.

Словом, всё рушится, и нужны меры по «подмораживанию» Португалии. Релвас умирает, не в силах примириться с новой действительностью. Его внук, заступивший место деда, проклинает безумный и неблагодарный мир, который забыл, чем обязан Релвасам, «и отказывался следовать за ними в средневековый рай».

Как видим, идеи внеклассового, национального строя были в ходу и среди помещиков, и в крестьянских массах. Правда, с течением времени энтузиазм по поводу корпоративного государства угасал, потому что обещанный строй, основанный на справедливости, так и не наступил. Но идея корпоративизма сыграла свою роль. О том, что Салазару удалось в известной мере соединить диктатуру с либеральными ценностями демократического Запада, касавшимися свободы личности, свидетельствует, в частности такой факт.

Исследователи португальской литературы отмечают, что во время правления Салазара литературная жизнь в стране «била ключом». Да, существовала цензура, и довольно жёсткая, о многих явлениях общественной жизни писателям приходилось говорить эзоповым языком. Но достаточно почитать книги наиболее известных португальских писателей XX века, чтобы составить представление о том, что было можно обсуждать публично и что нельзя.

Выдающийся португальский писатель Фернандо Намора – художник с мировым именем. Родился он в маленьком городке, по профессии врач, много лет практиковавший в сельской местности, так что деревенскую жизнь знал не понаслышке. Впоследствии он работал врачом в онкологическом институте в Лиссабоне, и со столичной жизнью был тоже хорошо знаком.

В романе Наморы «Ночь и рассвет», вышедшем в свет в 1950 году, показана жизнь крестьян в португальской провинции. В нём открыто говорится о голоде, нищете, невежестве, забитости, бесправии крестьян, их тяжёлом труде, о том, как помещики сгоняют их с земли, описывается опасный промысел контрабандистов. Правда, это было уже послевоенное время, когда режим Салазара вынужденно смягчился. Но тот же Намора ещё в 1938–1943 годы выпустил два сборника стихов, романы «Семь частей света» и «Огонь в тёмной ночи», повесть «Ночлежка», где он уже показал себя как писатель – приверженец неореализма, и рассказывал о нелёгкой жизни и крестьян, и бродяг, и цыган, и проституток, вообще «униженных и оскорблённых».

А вот буквально несколько строк из романа Наморы «В воскресенье, под вечер…», написанном в 1961 году. Герой романа со своей возлюбленной попадают в район столичных трущоб, и их взору представляется такая картина:

«Жалкие лачуги, сколоченные из старья и отходов, халупы… Люди и куры, и голуби, и тряпьё, и мебель, сколоченная из досок, уже отслуживших своё, и не раз, мешанина из гама и зловония».

В романе Наморы «Живущие в подполье» есть и сцены избиения полицейскими противников режима, и описание хитрых приёмов, с помощью которых следователи тайной полиции завлекали в ловушку пойманных революционеров, заставляя их выдавать секреты подпольных обществ.

Выше я цитировал роман Алвеса Редола (также хорошо знавшего жизнь и в провинции, и в столице) «Яма слепых». Другой роман Редола «Полольщики» тоже представляют жизнь португальских крестьян отнюдь не праздником. А эти книги не только выходили в свет, но и получали престижные литературные премии. Значит, видимо, не таким уж тяжким был гнёт режима Салазара над творческой интеллигенцией. А простой народ, который не лез в политику, ощущал его в ещё меньшей степени. Но и благосостояния народу, особенно крестьянству, режим не принёс, по крайней мене в первые четверть века. Впрочем, португальцы благосостоянием и прежде не были избалованы, и потому переносили привычные лишения без особого ропота.

Салазаризм – не фашизм

Некоторые исследователи называют корпоративизм гениальным синтезом христианства, португальских традиций с элементами либерализма, ограниченного рамками крепкого государства.

Всего было объявлено о создании 11 корпораций, охватывавших разные сферы жизни общества – от сельского хозяйства до туризма. Но до 1956 года они практически не работали, а часть из них так и не вышла из периода организации до конца существования режима диктатуры.

Салазар не механически копировал порядки, установленные Гитлером и Муссолини. Салазаризм объединяли с фашизмом такие черты, как сильная власть, неприятие либеральной демократии, национализм, стремление к общественному порядку. Но этот строй был не тоталитарным, а авторитарным, не языческим, а «христианским». Фашизм опирался на прямое насилие, не ограниченное моральными нормами, фашистское государство было всеохватывающим. Салазаризм считался с моральными нормами, его законы были более мягкими, государство в личную жизнь граждан не вмешивалось. В Португалии не было массового фашистского движения, откровенно фашистские организации Салазар распустил.

Так, движение национал-синдикализма, возникшее в начале 20-х годов в Португалии и сходное с испанской Фалангой, провозглашало своё неприятие капитализма и необходимость революции с целью обуздания хищнической политики капиталистов. Национал-синдикалисты, носившие, как и испанские фалангисты, голубые рубашки, критиковали режим Салазара за его умеренность, отсутствие радикальных мер по переустройству общества. Салазар не стал сразу запрещать это движение, а постарался расколоть его. Более умеренных членов движения он вовлёк в свою партию, и они впоследствии составили костяк аппарата португальских корпораций. А уже непримиримых национал-синдикалистов он арестовал, и в дальнейшем это движение могло существовать только как небольшая полуподпольная секта, не имевшая влияния ни в образованном обществе, ни в народных массах. Поэтому упоминавшийся выше Пейн делает важный вывод: «Фашизм в Португалии потерпел полное поражение» (указ. соч., с. 177). И другие исследователи согласны с тем, что в Португалии не было массовой базы для фашизма. Они полагают, что у режима Салазара гораздо больше общего с авторитарными диктатурами в странах «третьего мира» – правлениями Насера в Египте, Каддафи в Ливии, Сукарно в Индонезии, Нкрумы в Гане.

По мнению Пейна, возможности победы фашизма в Португалии были значительно меньшими, чем даже в Испании. Крестьянское население было мало способно к мобилизации, угроза левого рабочего движения практически отсутствовала. В Германии реваншистские настроения подогревались ощущением унижения итогами первой мировой войны, а Португалия участвовала в войне на стороне Антанты и оказалась в числе победителей.

Сторонники Салазара, отвергавшие своё родство с итальянским фашизмом и резко отрицательно относившиеся к нацизму, были организованы, они носили зелёные рубашки, брюки цвета хаки и пояс с начальной буквой имени диктатора «S». Существовал полувоенный Португальский легион.

У Национального союза была своя молодёжная организация, охватывавшая подростков (от 10 лет) и юношей. Точнее, это была система из четырёх организаций, каждая для детей определённого возраста. Просто мальчик, подрастая, как бы последовательно переходил из младшей группы в старшую.

Террор в Португалии не был массовым, в известной мере соблюдались права и свободы граждан. Считалось, что человек, не выступавший против власти, мог пользоваться всеми демократическими свободами.

Многое другое отличало Португалию Салазара от нацистского и фашистского режимов Германии и Италии. В стране отсутствовали воинствующий расизм, антиинтеллектуализм, иррационализм, агрессивность во внешней политике. При Салазаре в стране господствовал национализм, но «внутренний», не ставивший целью завоевание «жизненного пространства», как в Германии, или приобретение новых колоний в Африке, как у итальянцев. (Салазар осуждал агрессию Италии против Абиссинии). Салазару были чужды планы завоевания колоний, расширения империи. Империя у него уже была, и достаточно было сохранять уже ранее завоёванное.

Но зато удерживать ранее приобретённые колонии Салазар считал долгом Португалии, и он оправдывал такую политику моральными и просветительскими соображениями:

«Мы верим, что существуют расы упадочнические и отсталые, и наша миссия заключается в том, чтобы приобщить их к цивилизации, вовлечь в семью человечества. Мы имеем право на колонии, эту вотчину португальцев, которые проливали свою кровь на землях пяти частей света».

Муссолини и Гитлер развивали экономику и проводили социальную политику, имея целью подготовку к войне. Даже Франко, строя планы развития экономики, первоначально мечтал о создании могущественных вооружённых сил. Салазар же в основном рассматривал экономику как средство достижения мирных целей, хотя и заботился о поддержании боеспособности армии, чтобы удерживать колонии.

Понимая необходимость промышленного развития страны, Салазар в 1933 году издал закон об индустриализации Португалии, предусматривавший и строительство современных промышленных предприятий. Тогда разработанный план в основном остался на бумаге, потому что частный капитал не шёл в промышленность, а государство не могло выделить для этого достаточных инвестиций. К тому же Салазар, говоря о необходимости индустриализации, в то же время видел и её отрицательные (как он считал) стороны. Его идеал, утверждают исследователи, был близок к идеалу Ганди. Мечта Салазара – быть пастырем народа земледельцев, бедных, но стремящихся к святости, которых надо защитить от соблазнов современной цивилизации, поскольку он знает, насколько они опасны для веры и для души. Индустриализация – значит и урбанизация, рост рабочего класса, а это может разрушить стабильность того общества, которое диктатор создавал. Салазар был не только антилибералом, но в некоторых отношениях и антикапиталистом. Примечательно, что когда ему доложили, что в португальской колонии Анголе нашли месторождения нефти, он воскликнул: «Какая жалость!»

Объективно Салазар создавал условия для крупного промышленного капитала, но делал это тогда, когда класса крупных капиталистов в Португалии ещё не существовало. Это дало основание некоторым исследователям охарактеризовать его режим как «капитализм без капиталистов».

Более детальный план развития страны на 1935–1950 годы предусматривал проведение общественных работ, в основном по ирригации и строительству автомобильных дорог. Это помогло создать довольно большое число рабочих мест, в чём очень нуждались тогда широкие слои населения.

Предпринимала власть и «битвы за урожай», в основном нацеленные на увеличение производства пшеницы, что было необходимо для решения продовольственной проблемы и улучшения платёжного баланса страны. Рекордный урожай зерновых 1934 года составил 650 тысяч тонн, тогда как в 20-е годы он не превышал 400 тысяч тонн. Но в целом эти «битвы» не дали большого результата, так как помещики, пользовавшиеся имевшейся в изобилии дешёвой рабочей силой, не хотели вкладывать средства в повышение плодородия почв и во внедрение механизации сельских работ.

Новые времена – новая политика

Во время второй мировой войны Португалия заявила о своём нейтралитете, ибо если бы она выступила на стороне держав оси, то сразу же потеряла бы свои колонии. И обе воюющие стороны были довольны тем, что нейтральная Португалия не присоединилась к числу противников. Но уже с 1942 года на Азорских островах, принадлежащих Португалии, создаются военные базы Англии, а затем и США.

После войны Салазару пришлось менять политику, чтобы хотя бы по видимости встать в ряд демократических государств. Как Франко в Испании отрёкся от Фаланги, которую на западе считали фашистской партией, так и Салазар «спрятал в шкаф» свои диктаторские идеи и стал подчёркивать свою приверженность обеспечению прав человека, но с определёнными оговорками.

Салазар не уставал повторять, что власть и свобода несовместимы. Там, где побеждает одно из этих начал, другому нет места. Только власть, государство могут гарантировать свободу. Власть необходима, а свобода возможна. Власть – необходимый корректив плохих законов и народного невежества.

По поводу власти Салазар мог бы прочитать целую поэму:

«Власть – это факт и необходимость. Она не исчезает и при её смене, а просто переходит в другие руки. Она есть и право, и обязанность. В семье, в школе, в церкви, на предприятии, в синдикате, в казарме, в государстве власть никогда не существует для самой себя, а всегда о других. Она не чья-то собственность, а бремя».

Салазар убеждал мир, что в Португалии нет языческой диктатуры, здесь общество остаётся христианским, это и есть христианская демократия. Но в Португалии нет и подчинения человека государству от рождения до смерти, как это было, по мнению Салазара, в СССР или в Германии при Гитлере.

Салазар выступал против открытия двери для иностранного капитала, стремившегося овладеть всеми ключевыми отраслями экономики Португалии. Он отказался принять и план Маршалла, с которым большинство стран Западной Европы связывало надежды на быстрое восстановление разрушенной экономики. В то же время Салазар всячески показывал, что стремится поддерживать хорошие отношения с США и Англией.

Эти его манёвры имели успех. В 1949 году Португалия вступила в НАТО и стала как бы равноправным членом западного сообщества. А в 1955 году её приняли в ООН.

В 1953 году в Португалии был разработан план национального развития, разбитый на три пятилетки, и все 50 – 60-е годы экономика страны росла в среднем на 4,5 процента в год, а промышленное производство – ещё быстрее. К 1962 году оно выросло по сравнению с 1953 годом почти в два раза, а к 1969-му – примерно в четыре раза. За десять лет валовой национальный продукт на душу населения удвоился. Португальская валюта укрепилась, золотой запас страны вырос и уже обеспечивал 50 процентов денежной массы. Если прежде Португалия была должником Англии, то к концу правления Салазара она стала кредитором Альбиона.

По всем формальным показателям режим Салазара достиг заметных успехов. Уже упоминавшийся Шмитер провёл сравнение процессов экономического и социального развития салазаровской корпоративной Португалии и демократических Ирландии и Греции, находившихся примерно в одном с нею исходном положении. И это сравнение не по всем показателям было в пользу стран демократии.

Шмитер считал, что в мире существовали четыре основных типа корпоративизма.

Первый – это социально-христианский, ведущий начало от посланий римских пап Льва XIII и Пия XI.

Второй – авторитарный, бюрократический, националистический и секулярный, теорию которого разрабатывали идеологи итальянского фашизма.

Третий – парламентский, буржуазно-солидаристский, вроде теорий известного идеолога кооперации, французского профессора политической экономии Шарля Жида, который рассчитывал на преобразование капитализма в социализм через развитие кооперативного движения. К этому направлению принадлежали также Леон Буржуа и Эмиль Дюркгейм.

Четвёртый – «крайне левый», социалистический, синдикалистский, прослеживаемый от Сен-Симона (которого можно по праву называть первым корпорационистом). К нему принадлежат, по Шмиттеру, Жорж Сорель, Григор Штрассер, лидер английских поклонников фашизма Мосли, Троцкий и, вероятно, Сталин.

Португальский корпоративизм в идеологии основывался на социальном христианстве. Но по способу управления он тяготел к авторитарному, бюрократическому и националистическому «интегрализму». Такой строй не мог возникнуть сам собой, его надо было внедрять «сверху» и на основе заранее выработанной концепции.

Несмотря на известные успехи в экономике, Португалия и в начале 60-х годов всё же оставалась самой бедной страной в Европе. Сама бедность народа Салазара не смущала, он выступал с критикой извращённого, по его мнению, понимания богатства:

«Мы деформировали идею богатства, оторвали её от цели, заключающейся в том, чтобы поддерживать достоинство человеческой жизни. Мы превратили богатство в независимую категорию, не имеющую ничего общего ни с коллективным интересом, ни с моралью. Мы приняли ошибочный взгляд, будто предназначением индивидуумов, государств и наций может быть накопление благ, не принимая во внимание общественную пользу, принципы справедливости в их приобретении и использовании».

Рюдель, комментируя это высказывание Салазара, пишет:

«Несомненно, для Салазара, наследника долгого ряда поколений обездоленных крестьян, наследника бедного народа, наконец, наследника достойной уважения католической традиции строгости, богатства современных наций – это вредное явление. Повседневная погоня за богатством – это ошибка, которая не может привести ни к чему иному, кроме как к социальной катастрофе. К счастью, Португалия бедна, и она должна оставаться таковой. Но сможет ли она организовать лучшее распределение скромных ресурсов между всеми её сыновьями? Корпорации, которые обеспечивали такое распределение прежде, могут снова послужить этому. Салазар соединял аспект моральный с аспектом историческим: поскольку Португалия пережила многие столетия благодаря корпорациям и уцелела, почему их не возродить?

Эти его националистические демарши подкреплялись благосклонными высказываниями о корпорациях деятелей католической Церкви и многочисленных католических социальных мыслителей», которые развивали идеи известной энциклики римского папы Льва XIII.

Чтобы яснее обозначить функции корпоративного государства, Салазар однажды провёл аналогию с государственным устройством Швейцарии, где федеральная власть не отменяет власти кантонов, которые являются как бы независимыми государствами. «В корпоративном государстве дела могут идти так же, только эти маленькие республики-корпорации образуются не на территориальной, а на функциональной основе. То есть люди объединяются не потому, что они проживают на одной территории, а потому, что они заняты одним видом деятельности». Но это несравненно лучше, чем строй либерализма с его борьбой между капиталом и трудом. И корпоративный строй лучше коммунизма, который вобрал в себя капитал и оставил трудящихся перед силой, по сравнению с которой они беспомощны и которая господствует более жестоко, чем прежний капитал.

Вряд ли рассуждения Салазара о правильном понимании природы и сущности богатства убеждали его соотечественников. К тому же Португалию и в начале 60-х годов отличали самая высокая на континенте детская смертность, а также смертность от туберкулёза, низкие доходы рабочих и крестьян, слабое развитие народного образования, что, впрочем, не сильно беспокоило Салазара. Он был убеждён в том, что грамотность, с одной стороны, благо, а с другой – несёт в себе возможность зла, поскольку порождает вольнодумство и всяческие соблазны. Главное для человека – чистота сердца и здравые мысли, на что и были обращены меры режима по воспитанию подрастающего поколения, во многом отданному в руки католической Церкви. Вот воспитанию студенчества Салазар уделял большое внимание, но в высшей школе учились почти исключительно юноши и девушки из состоятельных классов общества.

46 процентов населения оставались без медицинской помощи. Военный бюджет ещё оставался больше гражданского. В сельском хозяйстве было занято 40 процентов трудоспособного населения, в промышленности – 25 процентов. Внутренний национальный продукт на душу населения составлял всего две трети от низкого уровня Испании. Молодёжь эмигрировала за границу, численность населения Португалии не росла, а сократилась с 9,7 до 8,5 миллионов человек.

Некоторые стороны процесса экономического и социального развития Португалии за 70 лет профессор университета Пуатье Жак Маркадэ описал в своей книге «Португалия в XX веке» (Jacques Marcade. Le Portugal au XX-e siecle. Paris, 1988). Он делает вывод, будто салазаризм был мёртв уже в 50-е годы. Однако это, видимо, был несколько поспешный вывод. И корпорации всё же начали создаваться, и идеология режима изменялась в деталях, приспосабливаясь к переменам внутри страны и вне её. Постепенно преодолевалось отставание в экономике, во второй половине 60-х годов были сооружены прекрасный мост через реку Тежо (Тахо), механизированные причалы в морских портах, гидроэлектростанции и крупный нефтеперерабатывающий завод, отвечавшие самым высоким европейским стандартам. Развивалось судостроение, тоннаж морского флота удвоился, нефть перевозилась в супертанкерах. Получили развитие сети железных (в том числе электрифицированных) дорог, их протяжённость выросла с 3225 до 3617 километров. Но особенно быстро росла протяжённость сети автомобильных дорог – с 13 до 32 тысяч километров. По числу автомобилей на 100 тысяч населения Португалия сравнялась с Англией и Испанией. Производство электроэнергии (особенно на гидростанциях) выросло в 40 раз, благодаря чему снизилась зависимость страны от импорта нефти.

Необходимость подготовки кадров для растущей промышленности заставила власть уделить больше внимания народному образованию и провести форменный ликбез, и в течение нескольких лет доля неграмотных в общей численности населения сократилась с 75 до 40 (по другим данным – до 22) процентов.

Неизвестно, сознавал ли Салазар, что Португалия не сможет выйти из стагнации и осуществить модернизацию своими силами, не прибегая к сотрудничеству с транснациональными корпорациями, а новейшие технологии были только у них. Это СССР, раскинувшийся на одиннадцать часовых поясов, занимавший шестую часть земной суши и располагавший всеми необходимыми для индустриализации природными ресурсами, полностью сконцентрированными в руках государства, мог попытаться самостоятельно провести индустриализацию, и то эта задача оказалась для него страшно трудной, её решение потребовало от советских людей тяжких лишений и огромных жертв. А маленькая Португалия, с экономикой, в которой сохранялась частная собственность на средства производства и ещё преобладали мелкие, технологически отсталые предприятия, конечно, подобного подвига совершить не могла. Так что Салазар, возможно, несколько задержал, отсрочил колонизацию Португалии международным финансовым капиталом, но предотвратить её он был не в состоянии.

Возможно, Салазар продолжал бы свой курс на сохранение сложившихся в Португалии общественных отношений, но изменились условия в стране и в мире.

Экономический рост привёл к тому, что Португалия превращалась из аграрной страны в индустриально-аграрную, в ней росли и рабочий класс, и средний класс. В то время как верхи общества жили в роскоши, заработки и вообще уровень жизни даже квалифицированных рабочих не достигли предвоенного уровня. Несмотря на запрет, в стране всё чаще вспыхивали забастовки, порой становившиеся всеобщими. Даже верные правительству руководители псевдопрофсоюзов, начиная с 1942 года, стали говорить, что корпоративизм не принёс ожидавшейся социальной справедливости. А ведь власть повторяла свой лозунг: «Пока хоть один рабочий остаётся без хлеба, революция продолжается».

Кроме того, португальцы стали выезжать на заработки в другие страны Западной Европы и могли убедиться в том, что там уровень жизни значительно выше. Вступало в жизнь новое поколение, которое не помнило хаоса и голода начала 20-х годов, от которых тогда спас страну Салазар. В стране росла оппозиция его диктатуре.

Сильный удар по режиму Салазара нанесло возникновение национально-освободительного движения сначала в Анголе, а затем и в других заморских частях империи, покончившее с мифом о «единстве» Португалии и её колоний. Постепенно Португалия потеряла все свои заморские владения.

Одряхлевший режим пытался обновить корпорации и провёл ряд мер по улучшению социального обеспечения населения: были введены пенсии, страхование по болезни и в связи с увечьем на производстве, выплаты в целях охраны материнства и детства. Но это уже не могло спасти отживший общественный строй, а португальский «фюрер» не видел оснований для беспокойства.

В общем, Салазар оказался фигурой чудаковатой для диктатора. Чудным был и его конец. В 1968 году Салазар упал с шезлонга и получил инсульт (специалисты до сих пор спорят, что тут было первичным, а что вторичным). Говорят, что и этот несчастный случай явился следствием его аскетизма. Ткань на шезлонге, на котором он любил отдыхать, до того прогнила, что не выдержала тяжести тела диктатора. Салазар был частично парализован, даже его дыхание пришлось искусственно поддерживать. Но авторитет его в стране был так велик, что правящая элита не сразу назначила его преемника. Лишь когда стало очевидным, что управлять государством он уже не сможет, его отстранили от власти, но сделали это крайне деликатно. По уговору, министры посылали ему свои записки, якобы отчитываясь о своей работе, иногда ездили к нему и получали новые указания. Умер он в 1970 году, будучи уверенным, что по-прежнему управляет страной.