Текст книги "Я – Беглый (СИ)"

Автор книги: Михаил Пробатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)

Полковник молчал, уставившись на потрёпанного, небритого старика, который не стал садиться, а стоял у стола, невозмутимо разглядывая за спиной у начальника фотографии, где тот был в камуфляжной форме с автоматом, в тире со снайперской винтовкой, ему вручают орден, он перед строем бойцов и так далее, отдельно фотография жены, детей и внуков.

– Добро. Разговор такой, что надо всё ж познакомится, – улыбаясь с блеском золотых коронок, наконец, проговорил он.

– Смысла нет знакомиться. Я вам, товарищ полковник, только назову фамилию и звание вашего офицера. Шестопалов. Так? Старший лейтенант. Правильно?

На этот раз начальник молчал очень долго. Потом он, прокашлявшись, проговорил:

– Да ты б хоть сказал, ты кто такой? Узнаем же всё равно. Хорошо. Иди. Машина к концу дня будет во дворе, – он даже не спросил адрес дома. – А гарантии какие?

– Ну, какие могут быть гарантии? Просто я тут не при чём. Пожаловался мне соседа моего сын. Вы, товарищ полковник, можете не беспокоиться. Вернут машину, деньги заплатят, как сейчас принято, и больше ничего не будет. Вы только сами проследите, чтоб молодые люди не торговались, как на базаре. Есть ведь, я думаю, какие-то определённые расценки для подобных случаев. И пусть оба не болтают лишнего. Это и мне ни к чему.

– Ладно. Я прослежу. Мы всё это утрясём, обещаю. А как ты его вычислил? Ладно, не спрашиваю. Ну, и… я рассчитываю на конфиденциальность, потому что не служба, а каторга, и людей взять негде, одна шпана. Приходи в любое время, поговорим. Потому что неясности оставлять, это не серьёзно, согласись.

Юрий Сергеевич ушёл. И в последующие несколько месяцев были ещё такие странные случаи. Однажды у магазина какой-то подросток ударил пожилую женщину. Собственно, не вполне ударил, скорее, толкнул так, что она, не удержавшись на ногах, упала. Юрий Сергеевич подошёл к мальчишке и пристально посмотрел ему в лицо. Парень после этого два дня не мог выговорить ни слова, а потом стал сильно заикаться. Прошло это через месяц. Однако, родители успели подать в суд. Дело к производству не приняли, поскольку с одной стороны больной выздоровел, а с другой стороны происшествие явно выходило за рамки естественного хода вещей. Свято-Каменск городок маленький. О Юрии Сергеевиче, конечно, стали рассказывать, чего и не было.

Сказка про губернатора, священника и токаря – 2

Как-будто телефона своего никому он не давал, однако, звонили ему через каждые пятнадцать минут со всякой чепухой. В основном просили уладить семейные неурядицы. Юрий Сергеевич пробовал отшучиваться, пробовал и разумные советы давать просто как человек пожилой, но от него упорно ждали чуда. Он стал посылать подальше, но звонки не прекращались.

У него побывал угрюмый человек с бегающими глазами, который рассказал ему страшную историю, как он шесть лет тому назад из ревности убил свою жену и закопал её на дачном участке. Этот человек хотел избавиться от угрызений совести.

– Так, понимаете, иногда схватит, что дышать нечем. И никак не проходит.

– Не, не надо, – сказал ему Юрий Сергеевич. – Не надо ничего мудрить. Вот, всё, как оно есть, пусть и остаётся. Без этого нельзя.

– Ага, тебе-то, папаша, легко говорить…

– Ну, что я сделаю? Не надо было убивать её. А не будешь мучиться, тогда – всё. Сопьёшься точно.

К нему потянулась целая вереница женщин, которые по разным причинам изменяли мужьям. Сначала он просто советовал дурака не валять, а после визита этого Свято-Каменского Отелло стал рассказывать про убийство на даче, и что делает с мужчиной ревность. Трудно сказать, насколько это помогало.

Хуже всего было паломничество больных. Стояли у него на лестничной площадке постоянно, так что ему даже пришлось повесить табличку: «Медпомощь не оказываю. Просьба не курить и не шуметь». По большей части это были люди, страдающие различными хроническими заболеваниями. Много алкоголиков, наркоманов и их измученных родных. Но ещё хуже оказалось то, что многие из этих больных те, кому удавалось к нему в квартиру всё же как-то втереться, потом рассказывали о чудесных исцелениях.

К недоумению Юрия Сергеевича, среди его посетителей было много пострадавших от различных компьютерных вирусов. В основном это были молодые люди. Скажем, компьютер совершенно перестал выключаться, даже если вовсе выдернуть вилку из розетки. Аппарат работал круглосуточно, и на экране шло совещание боевого крыла террористической группировки «Мученики менурской свободы». Какие-то люди, частично по-русски, а частично на неизвестном языке, очень темпераментно спорили, иногда даже дрались, а то и стреляли, и видно было, как убитых и раненых за ноги вытаскивали куда-то за пределы кадра.

– Понимаете, у меня такое впечатление, – сказал паренёк лет семнадцати, не слишком аккуратно выбритый наголо и одетый, в блестящие штаны и куртку на множестве молний, будто человек, собравшийся в космическое путешествие, – тут какие-то люди хотят отторгнуть от территории нашей страны Менурию. И они будут действовать методами террора, как в Чечне. Это надо предотвратить.

– А где это – Менурия? Я что-то такой республики не слышал.

– Ну, где-то есть, наверное. Откуда же у них тогда свой звуковой сайт на русском, английском и своём языке? Вот смотрите, я переписал: «От Карпат до Тихого Океана раскинется великая империя менуров…», – это из речи их главнокомандующего.

– Каких менуров-то? – парень пожал плечами.

Был ещё один любопытный экземпляр. Престарелый профессор, орнитолог. Однажды он случайно вышел в Интернете на страничку своего коллеги, которая невесть как там появилась, поскольку старик умер задолго до эпохи Всемирной Паутины. И там было просто написано:

– Я умер от инфаркта после того, как ты, подлец, провалил мою докторскую и на учёном совете назвал меня невежественным шарлатаном. Я умер от страха, потому что это была правда, но мне казалось всю жизнь, будто, кроме меня, никому об этом не известно, – и стоило несчастному включить свой компьютер, как эта страничка появлялась на мониторе. Он признался Юрию Сергеевичу, что уже подумывает о самоубийстве.

Явно распространялась какая-то эпидемия. И Юрий Сергеевич даже говорил по этому поводу со своим старым участковым врачом, Софьей Леонидовной Карц.

Софья Леонидовна работала терапевтом в поликлинике всю жизнь. Она в конце своей медицинской карьеры пришла к выводу, что нет болезни, которую нельзя было бы вылечить горячим чаем с малиновым вареньем. Горчичники, банки, ноги попарить – и всё снимет, как корова языком слизнёт. По поводу компьютерных вирусов она высказалась так:

– Юрий Сергеевич, люди просто забивают себе голову всякой чепухой. Это проблема психиатрическая. Постарайтесь поменьше с ними общаться. У вас может развиться психоз на этой почве.

Наконец, пришёл корреспондент «Свято-Каменского курьера» и, не смотря на то, что Юрий Сергеевич наотрез отказался что-либо говорить, в газете появился большой очерк под жирным заголовком «Чудотворец районного масштаба». В этом очерке Юрия Сергеевича представили жуликом, и он сильно обиделся. Он никуда жаловаться не стал, а обиделся просто. И что вы думаете? Молодой парень, который к нему приходил из редакции, через несколько дней чуть под суд не попал. Он в нетрезвом виде разбил вдребезги казённую, очень дорогую импортную фотокамеру. Беднягу уволили. Юрия Сергеевича стали бояться. И даже в овощном магазине продавщицы обращались к нему на «вы».

К нему пожаловала некая злобная молодая дама, с лицом, украшенным многочисленными угрями и фурункулами. Она назвалась налоговым инспектором и предложила в трёхдневный срок представить декларацию о доходах, во избежание суда. Юрий Сергеевич твёрдо заявил, что доходов никаких, кроме пенсии. Тогда она стала вздыхать и бормотать какую-то несуразицу, из которой старик кое-как извлёк суть, простую, как всякая жизнь человеческая. Дама жила в однокомнатной квартире с мужем, ребёнком, больной матерью и алкоголиком отцом. И, не смотря на службу в столь значительном учреждении – никаких перспектив. Свою исповедь она горестно закончила сообщением, что её муж уже несколько лет путается с соседкой по лестничной клетке. А сынишка находится на учёте в Детской комнате милиции.

– Погоди-ка, дорогая моя, ты взятки-то берёшь?

– Ага, щас, разбежалась. У меня клиенты такие все… вроде вот вас.

– Не умеешь ты взятки, значит, брать, а не умеешь – нечего в налоговой инспекции тебе делать. Шла бы в магазин, за прилавок.

– Да не деньгах дело. На квартиру всё равно не наворуешь, тут шустрость нужна, а я…

– А на счёт твоего мужа, так я тебе посоветую, лицо чистотелом протирать.

Дама была очень разочарована и ушла, ещё раз пригрозив судом. Но прошло несколько месяцев, а подобные визиты не повторялись, и никаких повесток не пришло. Зато позвонили из Райотдела милиции. Тот самый полковник, с которым Юрий Сергеевич разговаривал по поводу грабежей, просил его «дать оценку одному очень сложному уголовному делу», которое безрезультатно расследовалось уже больше года.

– Хотя бы просто общую оценку ситуации. Ну, а если какие реальные версии появятся у вас…

Дело заключалось в регулярных хищениях импортных строительных материалов и бытовой техники с городской базы, о чём заявил сам заведующий базы. Этого человека никто не подозревал, и он вначале пытался сам обнаружить вора, но безуспешно.

– Слушайте, – сказал старик, а вот на вокзальном рынке есть такой павильон «Всё для дома». Я там покупал назад с полгода финский унитаз, они ж мне и установили, голубой такой.

– Так-так-так-так…

– Ну, что так? Это ж я просто предположил. Дело в том, что они мне никаких документов к нему не оставили. Правда, я у них не спрашивал документов. Работает, как часы.

Юрий Сергеевич и в этот раз попал в яблочко. Хозяина павильона взяли за шиворот и он очень толково всё рассказал следователю. Дело было просто, как апельсин. Зять хозяина павильона служил в охранной фирме, фирма охраняла базу, заведующий базой выписывал путёвки на вывоз ворованного товара, тут зять стал разводиться с женой и стал грозить тестю и заведующему… ну и так далее. Нет смысла излагать подробности.

И вот однажды утром как-то по особому, сухо, твёрдо и официально, во всяком случае, Юрию Сергеевичу так послышалось, зазвонил телефон. Звонка такого следовало, рано или поздно, ждать. Ну вот и дождался.

– Простите, – вкрадчиво проговорил очень приятный мужской голос. – Вас побеспокоили из канцелярии Губернатора области. Меня зовут Геннадий Петрович, и я являюсь помощником Губернатора… э-э-э для особых поручений… Я не слишком рано позвонил? Могу я говорить с Юрием Сергеевичем Ранцевым?

– Да нет, не рано, – сказал Ранцев. – Я вас слушаю.

– Лариса Степановна Горкина, наш Губернатор, убедительно просит вас навестить её сегодня по срочному и конфиденциальному делу. Машина уже вышла и минут через двадцать будет ждать вас у подъезда.

Ранцев кое-как оделся и вышел во двор. Огромный чёрный джип с тонированными стёклами, действительно, ждал его.

– Ранцев? – спросил милиционер. – Хорошо. Садись на заднее сидение.

Юрий Сергеевич уселся, дверь захлопнулась, и машина с места рванула на сумасшедшей скорости. На сидении рядом оказался священник отец Пётр, уроженец Свято-Каменска, с которым Юрий Сергеевич когда-то учился в школе.

– Здравствуй… те, неуверенно проговорил отец Пётр. – А ты, Юра, как тут?

– Я не знаю. А ты? Здравствуй… Как тебя теперь называть-то?

– О, Господи! Называй, как хочешь. Куда нас везут-то?

– Слушай, капитан, – спросил Ранцев офицера милиции за баранкой, – куда нас везут-то, в Борск что ли?

– Почему в Борск? Едем в губернаторскую резиденцию. Это здесь недалеко, за Крюковым. Минут через сорок доедем, – что-то, видно рвалось у него с языка. – Батюшка, а, батюшка. А вот как, если женщина… вообще-то…

– Что, простите?

– Ну, женщина может родить жеребёнка?

– Хватит ерунду молоть, – сердито сказал Ранцев. – С духовным лицом разговариваешь.

– О, Господи, – сказал отец Пётр. – Что творят, что творят! Гражданин начальник, вы как человек ещё молодой, я вам советую, такими вопросами не задаваться. В такой, я имею в виду, сложной ситуации, какая сложилась… – судя по этим словам, отец Пётр что-то знал о происшедшем.

Мы часто на кого-то неизвестного обижаемся за ту судьбу, которую он якобы нам преподносит. А ведь судьба – это дорога. Никто нас не понуждает двигаться по ней. Огромное большинство никуда не движется и о том, что у них есть своя, особенная от других людей, судьба даже не подозревают.

Как нам уже известно, Юрий Сергеевич Ранцев ни о какой судьбе не помышлял, всю жизнь спокойно стоял на месте. Пока не пришёл его час – он сам двинулся в том направлении, какое его судьба ему определяла с самого начала. На что тут обижаться? Мог бы и с места не сходить. А может, и не мог бы.

Машина некоторое время летела по шоссе, потом свернула на пыльный петляющий просёлок. За одним из поворотов показался очень высокий, слишком высокий, кирпичный забор, затейливой фигурной кладки. Широкие ворота распахнулись, и джип остановился во дворе, где чудеса садового дизайна бросались в глаза, будто удостоверение личности владельца. Вычурные клумбы и газоны, ручьи, фонтаны, гроты, водопады, среди которых меланхолично прогуливались спортивные молодые люди, охраняя покой и безопасность богоданной власти, а метрах в двухстах высился губернаторский дворец. По мраморной лестнице неторопливо спускалась сорокапятилетняя красавица, грустная в меру и в меру гневная. Она была по-домашнему в лёгком халатике. Густые тёмные волосы с редкими серебряными нитями седины были собраны на затылке в большой, тяжёлый пучок. Тонкие брови сдвинуты, на лице приветливая улыбка – одновременно.

Лариса Степановна Горкина шла гостям навстречу молодой лёгкой походкой, но по мере того, как она приближалась на лице её видны становились печальные следы ошибок безумной молодости, что, впрочем, едва ли делало её менее привлекательной. Всему миру было известно, что Борский Губернатор никогда не делает себе подтяжек лица или иных пластических операций и совсем не употребляет косметики. Этому важнейшему обстоятельству журнал «Плейбой» (русская версия) даже посвятил один из своих великолепных фоторепортажей, который, однако, был рискован с точки зрения необходимого уровня политического рейтинга и мог сильно повредить ей, во всяком случае, в сердцах российских избирателей, которые, как известно, нравственно коснеют в далёком прошлом. Так считали некоторые авторитетные пиарщики в России и за рубежом, хотя в Борске-то, как раз, это было написано на каждом заборе и рейтингу Горкиной нисколько не мешало, скорее наоборот. Наконец, она остановилась в ожидании, пока священник и Ранцев приблизились к ней.

– Простите, я по-домашнему, господа.

Ранцев, которого впервые в жизни назвали господином, молчал. Отец Пётр с достоинством поклонился и ответил коротко:

– Не беспокойтесь. Чему мы обязаны?

– Лёня! – откуда-то появился громадный, угрюмый человек в униформе секьюрити. – Проводи гостей в маленькую гостиную. Я приду минут через пятнадцать. Познакомь их с господином Бартоном.

Они прошли через необъятный холл, поднялись по лестнице и пришли в небольшую комнату, устланную коврами и обставленную множеством экзотических безделушек. Посреди комнаты за круглым столом сидел пожилой человек в тёмном костюме и что-то пил из высокого узкого стакана.

– Господа Ранцев, местный экстрасенс…

– Я не экстрасенс, – торопливо проговорил Юрий Сергеевич.

– Хорошо… Господин Пётр Барыкин благочинный, протоиерей и… словом, весьма уважаемый в области и городе человек. Господин Ричард Бартон, доктор биологии.

– Я почти свободно говорю по-русски, так что нам не будет сложно обсудить проблему, которая стоит пред нами, – сказал иностранец. – Садитесь. Принесите моим коллегам чего-нибудь выпить.

– Что будете пить? – спросил Лёня.

– Пить? – спросил Ранцев.

– Папаша, – раздражённо пояснил охранник, – можно немного выпить понимаешь? А напиваться нельзя.

– А что, стакан чаю нельзя заказать?

– Принесите бутылку водки, много закуски по-русски, также, чаю, кофе. И не смейте хамить, – сказал иностранец.

– Слушаюсь.

Иностранец открыл большую кожаную папку и стал выкладывать из неё на стол что-то вроде рентгеновских снимков.

– Вот, пожалуйста, ознакомьтесь.

На снимках без привычки ничего разобрать было нельзя, поэтому Бартон, не дожидаясь пока его новые коллеги закончат просмотр, стал пояснять:

– Это результаты тщательных и неоднократных исследований организма пациентки, которая обратилась по поводу беременности неделю тому назад. Была определена беременность около восьми недель. После чего обнаружились некоторые особенности, некоторые, я бы сказал, странности, которые нам придётся сейчас обсудить. Господа вы удивляться не должны тому, что пригласили именно вас, раз уж я этому не удивляюсь. Меня представили как биолога. Действительно, моя специальность биология, но это биология человеческого организма в той части, где это касается наследственности. Я должен пояснить вам, что снимки и цифры, которые здесь видны, совершенно выходят за рамки естественного. Проще. С точки зрения нормального возникновения и протекания беременности в человеческом, да и не только в человеческом, в любом организме, ничего подобного произойти не может. Это противоречит простой логике, прежде всего. Несовместимо с элементарным житейским опытом и здравым смыслом. Не говоря уж о науке. Наука здесь оказалась просто не при чём.

– Вы сказали бы нам проще, – проговорил отец Пётр. – Право же, вы нам загадки загадываете.

– Вы не хотите выпить сначала?

– Ну, разве чаю…

Доктор Бартон, не смотря, что иностранец, налил себе полстакана водки и, совершенно безо всякой закуски выпив его, даже глазом не моргнул. Только руки у него почему-то тряслись.

– Послушайте. Вы здесь видите эмбрион лошади, понимаете? – В полости женщины, которая сейчас сюда пожалует… Совершенно необъяснимое явление. При чём, хотя срок невелик, но, учитывая, что это не человеческий, а лошадиный эмбрион, легко даже определить пол. Вот видите? Это жеребёнок, потому что эмбрион лошади на этой стадии развития уже определяется.…

– Эмбрион это, как я понимаю, зародыш, так? – спросил Ранцев.

– Да, да, Юра, зародыш, – сказал отец Пётр.

– Так это, Горкина что ли от жеребца понесла? – со смехом проговорил старик.

Немедленно к нему подскочил охранник и схватил его за шиворот:

– Ты что, старая сволочь, не понимаешь, где находишься?

В это время, звонко постукивая высокими каблучками, подошла Лариса Степановна в строгом деловом костюме и движением руки отправила охранника за двери. Она не по-женски твёрдой рукою налила себе водки, выпила её и вдруг горько по-бабьи заплакала, облокотившись красивой головой о кулачок. Трое мужчин вежливо потупившись пережидали эту вполне понятную слабость.

– Чего угодно можно было ждать. Чего угодно, понимаете? – проговорила она, а трое согласно покивали головами. – Но этого! Этого… Это ж просто что-то…

Ричард Бартон, прокашлявшись, пояснил:

– Видите ли, господа, помимо всего прочего, проблема ещё усугубляется и тем, что не сумели сохранить конфиденциальность, и вот эти снимки, то есть их копии, находятся сейчас в редакции одной из московских газет. Возможен, значит, шантаж. Вообще, ситуация не вполне под контролем. Допустим, мы делаем аборт, извините, Лариса Степановна, а снимки-то… снимки! Снимки будут опубликованы, – но он был очень бледен, волновался.

– Ага. Опубликованы. Это в смысле, их напечатают в газете? – спросил Юрий Сергеевич.

– Разумеется! И тогда… Вы можете представить себе, что тогда начнётся!

– Но, Лариса Степановна, – взволнованно начал отец Пётр, – странно, что в такой момент вы о каких-то публикациях думаете, а вовсе не о покаянии. Не является ли это прискорбное событие прямым результатом безбожной, духовно и телесно нечистой, беспутной жизни, которую вы на глазах у всего белого света ведёте с молодых лет, я вас помню ещё подростком. И я вас девушкой помню, как мама ваша покойная со слезами вас ко мне приводила и жаловалась на ваше поведение.

– Батюшка, оставьте! Оставьте эти нотации. Ещё мне тут не хватало проповедей. Вы бы лучше, что толковое посоветовали. А то нотации.

– Что ж я посоветую?

Неожиданно Юрий Сергеевич засмеялся. Он так засмеялся, что даже поперхнулся чаем и долго потом сморкался и кашлял.

– Чему вы смеётесь?

– Да что вы прохвостам этим верите? Кто там чего напечатает? Они что, с ума там посходили, такую ерунду печатать? Кто ж поверит? Если уж вы в положении, так ждали бы спокойно ребёночка, а зря себя не волновали. Какие лошади, что вы? – проговорил, наконец, он. – И вы б, госпожа… губернатор, лучше б проверили это всё. Снимки-то липовые, и к бабке не ходи липовые. Вот я, хоть и не учёный человек, и то знаю. От настоящего-то жеребца ничего такого у бабы никогда в животе не заведётся, а уж от этих, он кивнул на охранников, – никого, кроме нормального дитя народиться не может. Вы напрасно беспокоитесь.

Наступило молчание. Ричард Бартон втянул голову в плечи и вовсе побледнел, а отец Пётр хлопнул себя по лбу ладонью и тоже искренне рассмеялся:

– О, Боже, Боже! Вот уж поистине и смех, и грех. И я-то, старый дуралей…

Ещё какое-то время все молчали, а потом женщина, облегчённо вздохнув, белозубо улыбнулась.

– Да! Но я-то, я! Кого наколоть хотели, кого за дурную тёлку держат… Ладно, разберёмся. Лёня, проводи, пожалуйста, этого холуя, и пусть ребята начинают выколачивать из него информацию. Да чтоб не покалечили его мне! Он ещё на суде, возможно, понадобиться.

Учёного иностранца не стало. Лариса Степановна пристально оглядела своих гостей с лёгкой грустной улыбкой.

– Господа! Исключительно по моей вине вы оба оказались загружены совершенно лишней информацией. И эта информация представляет собою опасность прежде всего для вас самих. Что мы будем делать? Мне это так представляется. Батюшка, вы не хотели бы переехать в Александрию?

– Помилуйте! Куда?

– Ну, вы же знаете, что на днях там умер протоирей… Как там его?

– Хризостом. Покойный протоиерей Хризостом был доктором богословия и находился в Александрии с особой, весьма важной миссией политического характера. Я же закончил духовную семинарию. Я ото всего этого весьма далёк и недостаточно образован.

– Да постойте вы, отец Пётр! – сверкая чёрными глазами, воскликнула красавица. – Чем вы хуже этого вашего Хризо…, разве что только вы человек порядочный. И будете на этом месте работать, а не сливки собирать.

– У меня жена больна. Дочь поступает в институт. Смилуйтесь.

– Вы не понимаете, куда я хочу вас послать. Александрия, прекрасный, богатейший православный приход. Средиземное море. Ваша дочка учиться будет в Англии, в Оксфорде. И мы после тщательного обследования решим, где будет лечиться ваша жена – В Штатах или в Израиле. Вы понимаете, батюшка?

– Я могу вам только обещать – я никогда не клянусь – что весь этот слышанный мною здесь постыдный бред сохраню в тайне. За границу же я не поеду. У меня здесь духовные дети. Я родился здесь, и здесь меня похоронят. Вы меня знаете. Я ничего не боюсь и решений своих не меняю.

И Губернатор подумала. Она долго думала. Недобрые и добрые, очень разные мысли отражались в её подвижном лице, в движении бровей, в глубине проницательных глаз.

– Хорошо. Вас сейчас отвезут домой. Только, батюшка, будьте осторожны. Вы будете здесь в постоянной опасности.

Они остались с Юрием Сергеевичем наедине. Губернатор налила по стопке водки и сказала:

– Мы с вами друг друга лучше поймём. Верно?

– Да это уж, и к бабке не ходи.

– Юрий Сергеевич, вы с этого момента являетесь моим доверенным лицом и советником. Естественно вам придётся переехать в Борск. В Москве у вас тоже будет квартира и, разумеется, материальное обеспечение, соответствующее вашему положению.

– Так я у тебя советник? – сказал старик. – Завтра выплачивай литейщикам зарплату за полгода.

– Вы правы, но вы меня не поняли, – он засмеялась. – Вы советник, но решения принимаю я. Неужто вы думаете, что я не связана обязательствами, нарушить которые не могу? Мы ещё много раз будем говорить с вами о делах Юрий Сергеевич. Вы узнаете многое такое, о чём и не догадывались. Всё сложнее, чем вы думали. И для того, чтобы сделать пользу, часто приходится много раз принести вред. Да разве это для вас новость? Ведь это простая житейская истина!

– У меня такой истины с роду не было. Псы вы. Какая там с вами работа. Пусть меня домой отвезут.

И тогда Юрия Сергеевича Ранцева, действительно, отвезли, только не домой, а гораздо дальше. Я с ним вижусь иногда, когда удаётся побывать на острове Гарасао. Он всегда сидит за столиком небольшого кафе с чашкой кофе, к которому привык, и смотрит на лазурный океан, на горизонт, на голубую бухту. Иногда улыбается, взглянув на коричневых девушек с белыми цветами в смоляных волосах, которые играют в волейбол на золотом пляже.

Но вы не думайте, что его убили по дороге в Свято-Каменск. Он жив, здоров. Просто он теперь живёт на Гарасао.

Но вы и учтите, что это сказка, а в сказке всякое случается.

* * *

Когда в Израиле я сотрудничал с газетой «Новости Недели», была там, в редакции одна женщина, которая очень мне нравилась. Не то что – не помню, а и не знал никогда, как её зовут. И не знаю, что она там, собственно, делала. Во всяком случае, она не была литературным работником, что-то техническое.

Это всё очень узнаваемо, и если она ЖЖ и не читает, так ей об этой моей записи расскажут. Она была очень молода, после армии, лет двадцати. Жила в стране давно, видно с раннего детства, судя по выговору. Но, поскольку ничего скверного у меня даже в мыслях не было и нет, вряд ли у неё могут быть неприятности по этому поводу.

Да, в мыслях не было. Но, признаюсь, хоть я и не склонен вовсе к молоденьким девицам, а во снах иногда бывало такое, о чём я совершенно никакой необходимости не вижу и желания не испытываю никому рассказывать даже под самым надёжным замком. Я не знаю, была ли она замужем. Но если её мужу это не понравится, пусть в Москву приезжает. Здесь он даст мне по морде и сдачи не получит – обещаю. А как приеду в Израиль, это станет невозможно, его там могут посадить за это – за пощёчину и то можно срок получить. Она не была красива, но как-то очень по-женски притягательна. Когда она, как многие женщины, лёгким дуновением полных губ относила постоянно падающую на глаза прядь каштановых волос, а потом, бывало, глянет своими по-детски ещё строгими, огромными, в чёрных мохнатых ресницах, светло-серыми глазами – скиньте мне двадцать лет, у меня бы сердце разорвалось.

В редакции курили обычно на лестнице, там было полно народу и очень шумно, и я там постоянно околачивался. Она то приходила, закуривала, после нескольких затяжек бросала сигарету в урну и уходила куда-то. И вот однажды она мне говорит, совершенно неожиданно:

– Михаэль, – это у неё невольно уже выговаривалось так, – если вы имеете пять минут, можно было бы поговорить на крыше. Там тихо. У меня есть что-нибудь сказать вам, – ну точно, она не литературным была работником. Язык здорово забылся.

Я, было, пошёл наверх, а она говорит:

– Я могу принести туда кофе. Кама цукар?

– Штайм (две). Тода раба. (спасибо). На минуточку.

Мне всё это было неудобно, потому что обратили внимание. Улыбки. Она же, строго сдвинув брови и не глядя ни на кого, принесла кофе, и мы с ней поднялись на крышу, откуда, наверное, открывался бы красивый вид на город, если б не загорожено рекламными щитами. Жара там была такая, что у меня мозги стали плавиться. И вот мы с этой женщиной или девушкой сначала молча стали гулять по захламленной крыше огромного дома, где вместе с редакцией помещалось ещё два десятка учреждений (мне так показалось).

– Я уходила по делу, а когда возвращалась, увидела, как вы сидите в кафе и разговариваете там с человеком, с которым разговаривать нельзя. Это один из героев ваших очерков. Я имею вам сказать, что вы поселили в газете, особенно в «Еврейском Камертоне» (еженедельное приложение), много неприличных людей. Воров, проституток, нищих, алкоголиков, наркоманов, бомжей, жуликов. И почему вам нравятся люди плохого общества? Например, иностранные рабочие? Вот вы писали о каких-то рабочих, которые роют траншею. И они ругаются и говорят глупости про женщин. Это же у нас еврейская газета.

– Но вы же читаете газеты на иврите, а там что пишут, например, про женщин – совсем ведь неприлично.

– Это газета русской алии. Мы несём культуру европейской диаспоры в Эрец-Исраэль.

И тут я стал ей говорить про русскую алию. Кто сюда приехал с начала девяностых? Я в ЖЖ об этом писал. Я сказал ей, что, кроме невежества и рваных лоскутов советской культуры, которая – явление уродливое и больное, нам нечего сюда привезти. Если выразиться яснее, я стал ей хамить. Очень теперь жалею об этом. Но она стоически меня выслушала с каменным лицом, только правая бровь чуть вздрагивала. Слушая, она смотрела мне в лицо. Так она смотрела, как, наверное, молодой офицер Даян смотрел в 41 году в бинокль – прямо навстречу ураганному обстрелу с огневой точки сирийцев, которую ему никак не удавалось засечь. Слава Богу, ей не грозило оказаться с чёрной повязкой на месте выбитого пулей глаза.

– Вы не любите Израиль, – сказала она мне.

– Как же, очень люблю. Я его всегда любил. Я его любил ещё во чреве матери – Израиль, Дом Иакова.

– А-а-а! Вот что. И как давно вы в стране – несколько месяцев. Уже всех учите.

– Спасибо за кофе, – сказал я. – Было очень вкусно.

– Что вы теперь собираетесь написать? Осчастливить нас чем?

– Я принёс материал о том, как я сидел в тюрьме. Там у меня были друзья. Об этих друзьях я написал.

– У вас в тюрьме были друзья? Это хорошее место приобрести себе друзей.

– Конечно. Один из них убил свою жену, пытаясь отнять у неё бутылку водки. Она была алкоголичка. Второй, ваш ровесник, был великолепный уличный вор, очень красивый, между прочим. Он говорил, что это ему мешает работать. Слишком много молодых женщин – полицейских, всё время на него обращают внимание. А третий был сабра из Самарии, приехал в Иерусалим, потерял деньги и документы. Тут нужно было заявить в полицию. Ему бы помогли. Но он просить не любил. Просто ему это не нравилось и всё. Но он был очень стар, хотел есть и украл на шуке (рынке) курицу. Я написал о том, как в камере он велел мальчишке, арестованному за наркоторговлю, надеть кипу и читать молитвы. Тот послушался его и успокоился, а сначала пацанёнок был очень перепуган, полицейские перестарались, когда брали его. Этот старик и был настоящий мудрец Сиона. А вы ещё спрашиваете, о моих тюремных друзьях. И Солженицын писал, что крепче лагерной дружбы не бывает…