Текст книги "Кошка"
Автор книги: Михаэль Золтиков
Жанр:
Шпионские детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
Сэр Уинстон Черчилль пишет в своих мемуарах «Вторая мировая война» по этому вопросу следующее:
«Это решение Гитлера привело к эпизоду, вызвавшему в Англии такое возмущение и негодование, что на нем следует остановиться подробнее.
В ночь с 11-гона 12-е февраля крейсера «Шарнхорст», «Гнейзенау» и «Принц Евгений» вышли из Бреста в море... Мы же в это время посчитали необходимым направить почти все самолеты-торпедоносцы в Египет, чтобы не допустить вторжения немцев с моря.
Вопреки ожиданиям нашего адмиралтейства, что немецкие корабли попытаются пройти узкую часть пролива у Дувра в ночное время, немецкий адмирал принял решение отплыть из Бреста под покровом темноты, уйдя от наблюдения наших патрулей, и пройти под огнем батарей Дувра в светлое время суток. Таким образом, корабли вышли из порта около полуночи.
В утренние часы двенадцатого февраля на море стоял густой туман, к тому же отказали радары нашей авиаразведки...
Поэтому первые сообщения о появлении немецких кораблей поступили в адмиралтейство только в 11 часов 25 минут. К этому времени крейсера под эскортом миноносцев и при сильном авиационном прикрытии находились уже не более чем в двадцати милях от Булони.
Вскоре после 12 часов дня заговорили тяжелые орудия батарей Дувра, одновременно пять торпедных катеров пошли в атаку. С аэродрома Манстон в Кенте поднялись шесть самолетов-торпедоносцев типа «Сворд-фиш» под командованием подполковника Эсмонда, к сожалению, без прикрытия истребителей. Торпедоносцам удалось сбросить свои торпеды по кораблям противника, но они тут же подверглись массированной атаке немецких истребителей и были все сбиты. Из их экипажей удалось спасти лишь пять человек. Подполковник Эс-монд был посмертно награжден крестом Виктории.
В ходе ожесточенных воздушных боев с мощным немецким авиационным прикрытием кораблей мы понесли тяжелые потери...
Утром тринадцатого февраля все немецкие корабли прибыли в свои порты. Эта новость привела британскую общественность в изумление и недоумение: случившееся было необъяснимой расценивалось как свидетельство немецкого господства над проливами, что вызвало, естественно, народный гнев...»
13 февраля 1942 года в послеобеденное время «Кошка» с нетерпением ожидала прихода Блайхера. Когда он, наконец, пришел, она не стала брать, как говорится, быка за рога, а начала разговор издалека.
Перед своим арестом Матильда начала выпускать на гектографе подпольную газету под названием «Кошка сообщает...» После ее ареста Блайхер продолжил выпуск этого издания, с одной стороны, чтобы никто не заметил исчезновения «Кошки», а с другой – чтобы распространять через листок нужную для него информацию.
– Скажи, Жан, почему ты не показал мне последний номер моей газеты, прежде чем она вышла? Ведь осно-вала-то ее я, и мне лучше знать, что и как делать, чтобы никто из моих людей не почуял неладное.
– Ты не обижайся, дитя, но ведь с тех пор как ты побывала у Анри Койена и выболтала ему все. что только было можно..
– Я так и знала, что ты ответишь что-нибудь в этом роде! Скажи-ка, а что означает последняя радиограмма из Лондона, которую ты опубликовал в газете? Я что-то о ней ничего не слышала...
Она достает «свою» газету из сумочки и громко читает вслух:
– Кошка сообщает: Военное министерство Лондона передало мне 6 февраля 1942 года в 21 час 30 минут радиограмму следующего содержания:
«Нападения на вермахт, подрыв мостов и железнодорожных составов, покушения с использованием взрывчатых веществ и убийства немецких солдат впредь запрещаются.
Этот запрет вводится с учетом интересов и для защиты находящихся в плену у немцев борцов Сопротивления, так как в противном случае вермахт на любое насилие ответит расстрелами заложников.
Доводим до вашего сведения, что под прикрытием движения Сопротивления профессиональными преступниками совершаются многочисленные грабежи и разбойные акты, в результате чего подрывается престиж Сопротивления.
Боевые действия против немцев возобновить с момента высадки союзников. День высадки будет доведен до вас своевременно. Подписано: полковник Реми полковник Бакмастер генерал де Голль».
«Кошка» свертывает листок и говорит с прищуренными глазами:
– Эта мнимая радиограмма от генерала де Голля сфабрикована тобой, Жан. чтобы снять угрозу нападения на вермахт со стороны подпольщиков и французских патриотов!
– Ну и что? Даже если это и так! Ты же сама всегда выступала против насилия и кровопролития.
– Ага, значит, ты признаешься! Ты использовал мое имя, чтобы обвести вокруг пальца все французское Сопротивление и первым узнать о предстоящей высадке союзников на территории Франции – где и когда. Ты и на этот раз сработал хитро и умело...
– Умная кошечка, чего это ты вдруг сердишься? Хорошо, эта радиограмма, действительно, придумана мною с единственной целью не допустить расстрела заложников. Твои земляки, находящиеся в немецких лагерях и тюрьмах, будут тебе благодарны от всей души, если после войны им в руки попадет эта газета и они узнают о моем трюке. Без этой придуманной мною радиограммы большинство из них войны не переживут, так как число нападений на немецких солдат в последнее время резко возросло.
– Большего от тебя услышать я и не хотела. Следовательно, ты выдумал эту так называемую «деголлевскую радиограмму», использовав в своих корыстных целях мое имя. А теперь ты должен признаться и в том, что опять-таки со ссылкой на меня передал в Лондон радиосообщения от второго и одиннадцатого февраля об аресте Фи-липпона и Галля и перевербовке радиста. И о том, что «Шарнхорст» и «Гнейзенау» будто бы из-за повреждений не могут выйти в море. Вся эта информация высосана тобою из пальца, и ты передал ее, прикрывшись моим именем!
Кошка покраснела от негодования.
Блайхер сохраняет невозмутимость и лишь спрашивает:
– Откуда тебе известно содержание моих радиограмм? Не от твоего ли друга Анри Койена? Выходит, что он, в нарушение своего честного слова, поддерживает связь с англичанами?
– Не от Койена, а от английского офицера секретной службы, который сегодня ночью спрыгнул на парашюте около Парижа специально с целью разобраться с этим безобразием. Когда ты утром ушел из дома, он пригласил меня по телефону прийти к Вомекуру и там подверг допросу не хуже прокурора. Лишь благодаря Создателю я смогла вернуться домой, как говорится, целой и невредимой.
Он, конечно, сразу же заметил, что я не имею ни малейшего представления об обоих радиосообщениях, и мне с большим трудом удалось выкрутиться, сказав, что я в последние дни была больна и всеми вопросами занимался ты. Он хотел бы встретиться с тобой еще сегодня и намерен приехать сюда, опасаясь, что ты можешь туда не пойти. Он считает, что эти сообщения не являются сознательной дезинформацией и что мы оба, я и ты, по своему простодушию попались на удочку немцев, а теперь стыдимся своей глупости, в результате которой Англия получила пощечину. Англичанин может появиться здесь каждую минуту...
– Приедет ли он с Вомекуром? – испуганно спрашивает Блайхер.
– Нет, Вомекур сюда прийти не может, так как эта квартира принадлежит его родственникам, и консьержка хорошо его знает. Так что англичанин будет один.
– Это хорошо, – произносит Блайхер, – тогда я поговорю с этим господином как положено. А теперь мне нужно срочно позвонить по телефону.
– Я считаю возмутительным с твоей стороны, Жан, что ты манипулируешь моим именем за моей спиной. Как же я буду выглядеть послетвоей аферы с «Шарнхорстом» и «Гнейзенау»?! Но и свою радиоигру с Лондоном ты тем самым провалил!
– Когда-то это должно было случиться. Видишь ли, кошечка, твоей «Интераллье» фактически более нет. Лично я арестовал сто тридцать человек, и лишь немногим удалось скрыться. Да и радиоигру с Лондоном я не могу продолжать до бесконечности хотя бы потому, что Верховное командование не дает мне никаких материалов для дезинформации. Коли я не знаю, что я должен передавать в Лондон и как отвечать на все их запросы, то делать нечего и надо, как говорится, закругляться. Передавать правду я не имею права, а сочинять самому довольно опасно: если вдруг Верховное командование посчитает, что это наносит вред Германии, то я могу схлопотать обвинение в государственной измене. В случае с «Шарнхорстом» и «Гнейзенау» мне еще повезло. А если бы мое утверждение, что корабли сильно повреждены, соответствовало действительности, что тогда? Поэтому я пришел к выводу, что с радиоигрой надо кончать и использовать наш подпольный радиопередатчик в последний раз для спасения крейсеров. Так что моя радиограмма от одиннадцатого февраля была лебединой песней.
Честолюбие «Кошки» сильно задето, а оно является одной из главных черт ее характера. И хотя Матильда уже давно работает на Блайхера и, стало быть, на немцев, она не хочет, чтобы ее имя перестало пользоваться уважением среди бойцов движения Сопротивления и у англичан. Ей приятно было услышать, что все радиосообщения, начинавшиеся словами «Кошка сообщает...», были достоверными.
Блайхер больно задел ее чувство собственного достоинства, ее гордость, в результате чего в их отношениях образовалась трещина, которая стала все более расширяться и углубляться в ближайшее время под натиском быстро сменявшихся событий.
Проходит не так много времени, как у двери раздается звонок. Это приехал англичанин. Он бормочет какое-то имя, представляясь мнимому бельгийцу месье Жану. Но Блайхер даже не старается его понять, зная, что оно, вне всякого сомнения, вымышленное.
Офицер лондонской секретной службы холодно произносит:
– После катастрофы в проливе я прибыл сюда, чтобы потребовать объяснений. Кто вам рассказал, месье Жан, эту небылицу, что «Шарнхорст» и «Гнейзенау» не в состоянии выйти в море и что наши люди в Бресте Филип-пон и Галль арестованы эти мифическим Блайхером и даже перевербованы?
«Бельгиец» просит англичанина сесть, а сам занимает место за своим письменным столом. Блайхер дает пространные и длинные объяснения, которые англичанин выслушивает недоверчиво. На письменном столе между собеседниками стоят два больших ящика, закрытых крышками. Если бы англичанину пришло в голову открыть их, то он увидел бы картотеку французских борцов Сопротивления с фотокопиями паспортных данных. На каждой карточке слева фамилия и имя, адрес и профессия каждого, а справа его псевдоним, справка о подпольной деятельности, оценки о достоверности полученных от него сведений. На карточках прикреплены цветные зажимы: желтый означает «безобидный», красный – «опасный», зеленый – «владелец огнестрельного оружия», голубой – «имеет тайник с оружием, сброшенным англичанами».
Лица, отмеченные красными зажимами, как правило, уже не на свободе, а в лагерях для военнопленных, о чем в их карточках имеется соответствующая отметка. А вот с голубыми зажимами – на удивление, почти все на свободе, ибо, если их брать сразу же после того, как англичане сбросят оружие, это может броситься в глаза. Поэтому Блайхер всегда немного выжидает, а потом и организовывает проверку, ну, скажем, «незаконного забоя скота», во время которой «совершенно случайно» обнаруживается склад с оружием.
«Кошка» сидит молча. В заключение своего объяснения Блайхер говорит:
– Я хочу свести вас с радистом Анри Табетом, который раньше работал на Романа Чернявски. Может быть, он даст вам какие-нибудь разъяснения по случаю с «Шар-нхорстом» и «Гнейзенау». Прошу, однако, с ним грубо не обращаться, ибо он вам еще понадобится. Ведь вы наверняка захотите сообщить в Лондон, что прибыли в Париж благополучно, а также о результатах своего расследования: смогла ли мадам Каррэ оправдаться или же вы рассматриваете ее действия как следствие непростительной потери бдительности.
– Каким образом я сообщу в Лондон, предоставьте мне это решить самому, – отрезал майор. – Но вот что я туда сообщу, это вы можете знать, месье Жан. Ваши объяснения меня ни в коей мере не удовлетворили. Не считайте нас в Лондоне дураками. По всей видимости, вы с мадам Каррэ проявили полную беспечность и позволили немцам обвести себя вокруг пальца. В то же время ваши попытки снять с себя ответственность за передачу ложных данных и ваш отказ назвать их инспираторов побуждают меня сообщить в Лондон, чтобы в будущем вашим радиограммам там больше не верили. – Англичанин резко поднимается со стула и добавляет: – А впрочем, я приказываю вам впредь заниматься своими делами и не совать свой нос в агентурную работу!
Блайхер выходит из-за стола, по-видимому, чтобы проститься. Он вплотную приближается к англичанину, ровным голосом говорит:
– Впредь не заниматься больше шпионскими делами – это моя давняя мечта! Возвратиться к гражданской профессии специалиста по экспортно-импортным проблемам, жить со всеми народами в мире и согласии, без вражды, было бы прекрасно, однако, пока идет война. я должен выполнять приказы своего начальства из парижского отдела абвера. Я Хуго Блайхер!
«Кошка» тихо вскрикивает. Англичанин становится смертельно бледным и быстро сует руку в карман. Но на зов Блайхера из соседней комнаты выбегают два сотрудника тайной полевой полиции, которых он недавно вызвал по телефону, и заламывают руки Ричардса.
Просматривая его бумажник, Блайхер, не поднимая головы, произносит по-английски:
– Ваши дела плохи, поскольку вы, британский офицер, взяты в гражданском. Вы знаете, что это означает по международному праву. Могу, однако, предложить вам следующее: я достану для вас офицерскую форму английских королевских военно-воздушных сил и скажу, что вы были сбиты. Таким образом, вы попадете в лагерь для военнопленных. Не волнуйтесь: оба мои сотрудника по-английски не понимают.
Англичанин мгновенно оценивает предложение и говорит: «Спасибо».
Блайхер находит во внутреннем кармашке бумажника небольшую записку с цифрами и буквами.
– Ага, это для радиограммы в Лондон. Я сообщу туда, что вы прибыли благополучно. «Кошка», как всегда, передаст:
«Уполномоченный по вопросу «Шарнхорста» и «Гней-зенау» до конца войны в безопасности».
Перед тем как англичанина выводят из комнаты, он плюет «Кошке» под ноги.
Она вскрикивает как от удара в лицо.
В тот же день Блайхер уходит из дома, так как не может больше выносить потока слез и горькие упреки «Кошки». Он чувствует, что после недавних событий их совместная жизнь будет просто невозможной. Путь ведет его на бульвар Суше, на квартиру Сюзанны, куда до этого он заходил очень редко. Он сейчас не в состоянии справиться в одиночку со своими мыслями и хочет поговорить с прежней подругой.
Прошло несколько часов, над Парижем опустилась ночь. Уже в третий раз Вомекур звонит на улицу Феса ндерье и озабоченно спрашивает, где же застрял английский майор Ричардс, так как тот собирался сразу же возвратиться к Вомекуру и передать в Лондон о том, какое впечатление сложилось у него в отношении бельгийца Жана.
«Кошка» не знает, что ей говорить Вомекуру. и лишь повторяет, что англичанин уже давно ушел от них, а Жан тоже отправился из дома, не сказав куда.
Вомекур становится все нетерпеливее, а сбивчивые ответы «Кошки» вызывают у него подозрение: здесь что-то не так.
Положив трубку телефона, Матильда в сотый раз смотрит на часы и начинает ходить по комнате взад и вперед в глубоком раздумье. Она уже давно знает номер телефона Сюзанны, ибо сумела выяснить, как звали бывших хозяев квартиры в доме номер 31 по бульвару Суше, и отыскала нужный ей номер в телефонной книге. Но Блайхер строго-настрого запретил ей звонить Сюзанне.
Но сейчас этот запрет ее нисколько не смущает. Она снимает трубку и набирает номер телефона Сюзанны.
Та тут же отвечает.
– Говорит Матильда Каррэ, – произносит «Кошка». – Передайте, пожалуйста, месье Блайхеру. что уже несколько раз звонил Вомекур, так что пусть он поскорее возвращается домой!
– Дома Хуго лишь у меня, мадам Каррэ, а не у вас, и поймите, наконец, что сегодня он к вам не возвратится, а может быть, уже и никогда больше! – И Сюзанна бросает трубку телефона.
«Кошка» еще несколько раз пытается дозвониться до соперницы, но та трубку больше не снимала.
«Кошку» охватывает безграничная ненависть и жгучая ревность. В каком-то порыве она звонит Вомекуру и говорит:
– Через четверть часа я буду у вас!
– Но ведь уже комендантский час...
– Не беспокойтесь: у меня есть пропуск и автомашина!
Не прошло и пятнадцати минут, как она входит, бледная как смерть, в контору Вомекура и решительно произносит:
– Месье Вомекур, у вас, как у парашютиста, должна быть капсула с ядом. Не могли бы вы дать ее мне?
– Боже мой, а на что она вам?
– Вы ведь знаете, что я живу вместе с месье Жаном – бельгийцем?
–Да.
– И то, что я для него готовлю всю пищу. Так что все, что он ест и пьет, проходит через мои руки.
– Ну и что?..
– А то, что месье Жан вовсе не бельгиец, как мы всегда утверждали, а немец. Он и есть Хуго Блайхер. Р1 я его ненавижу!
Вомекур несколько секунд стоит как громом пораженный. Этого не может быть! Это как ужасный сон, как кошмар!
Он бросается к Матильде, хватает ее за плечи, трясет и кричит:
– Вы что, с ума сошли? Какую чепуху вы несете –месье Жан – это Блайхер? Возьмите себя в руки!
– Нет! Я в своем уме! – бросает «Кошка» сквозь рыдания. – Все так и есть, как я сказала! Жан и есть Хуго Блайхер!
Вомекур проводит дрожащую всем телом женщину в свою жилую комнату и усаживает в кресло. Затем наливает ей рюмку коньяка и выпивает сам.
– А где англичанин? – спрашивает он неожиданно.
– Он арестован, – стонет «Кошка».
Француз тяжело опускается в кресло.
– Боже мой. Боже мой, – шепчет он. – и вы принимали в этом участие... Знали все заранее... И все предали?
– Да! Да! Да! – вопит «Кошка».
Но тут же съеживается, и лишь ее громкие рыдания нарушают наступившую тишину.
Вомекур пытается с трудом привести в порядок свои мысли.
Все это кажется ему невероятным: Матильда Каррэ, супершпионка, героиня движения Сопротивления, и вдруг – обычная предательница. Он вскакивает с кресла и начинает быстро ходить взад и вперед по комнате.
– Я-то дурак... Слепой и глухой глупец! – стонет он, ударяя себя кулаком по лбу. – Как это я мог столь идиотски попасть впросак!..
– Дайте мне яд, пожалуйста! – вновь настаивает «Кошка». – Это единственная возможность для меня реабилитироваться.
Вомекур останавливается, лезет во внутренний кармашек жилетки, достает маленькую белую капсулу и задумчиво рассматривает ее Может быть, «Кошка» и права: яд – скорый и удобный путь устранить этого немца. Это так. Но до этого необходимо было выяснить один вопрос, не дающий покоя ему, выходцу из древнего дворянского рода Франции.
– Когда я только что прибыл из Лондона, вы, мадам, говорили мне об этом Блайхере, как о порядочном, корректном противнике, как о человеке, которому многие наши друзья обязаны своей жизнью... И это тоже была ложь? – спрашивает он и тут же продолжает: – Да нет, это невозможно. Ведь я сам с ним-близко познакомился и не раз разговаривал. Я не такой уж глупый человек и разбираюсь в людях... Этот Блайхер не принадлежит к числу гестаповских убийц и садистов, он – из тех бошей, которых мы обычно знаем... Или же все-таки?..
– Вы правы, Пьер, – отвечает «Кошка», опустив глаза. – Блайхер – не бош, а просто немец, как и многие другие. К тому же он неплохой человек. В противном случае я не могла бы его так любить... И так ненавидеть.
– Действительно ли вы его ненавидите? – Вомекур смотрит на «Кошку» с сомнением.
– Да, да – я ненавижу его! – вырывается у «Кошки».
Руки ее начинают дрожать, глаза вновь наполняются
слезами...
Вомекур придвигает свое кресло, берет обе ладони в свои руки и твердо говорит:
– Послушайте, Матильда, яда я вам недам. Пожалуйста, не возражайте! Я решил относиться к Блайхеру, как к благородному противнику, и остаюсь при своем мнении даже теперь, когда все знаю.
Выпрямившись, он продолжает, и в его голосе звучит торжественная нотка:
– В один из ближайших дней мы встретимся с ним как мужчина с мужчиной с оружием в руках, а не ядом. И пусть Господь решит, чье дело правое!
«Кошка» закрывает лицо руками.
– Я делаю все не так! – восклицает она. – Я-то надеялась отомстить за себя с помощью яда, а вы меня посрамили!
Она вдруг испытывает странное чувство к своему собеседнику. рыцарское поведение которого в этой тайной войне, где действуют агенты, шпионы и диверсанты, выглядит весьма странным, как роль из какой-то драмы абсурда.
У нее возникает жгучее желание выглядеть в глазах этого человека чистой и порядочной, и она начинает рассказывать ему о том, как все произошло. Пьер де Воме-кур терпеливо слушает.
В памяти ее оживает недавнее прошлое: смертельный испуг в день ареста – тюремная камера —холод, клопы, грязь – жидкая похлебка, голод, душераздирающие крики заключенных, гнетущий страх перед пытками и смертью... И когда это ее состояние достигло высшего предела, когда ее вызвали на допрос, когда она думает, что всему конец, – неожиданно теплый дружеский голос человека, отнесшегося к ней вежливо и по-человечески и предложившего ей вместо страха и лишений все, что только может пожелать себе женщина: тепло, понимание, человеческое отношение и любовь – страстную и захватывающую.
– Понимаете ли, Пьер, – продолжает «Кошка» свою исповедь, – в жизни моей всегда было нелегко. Мое замужество? Так мой муж никогда меня правильно не понимал. Поляк Чернявски? Он был легкомыслен и непостоянен, а на уме у него только интрижки с молоденькими девушками. Я была в нем глубоко разочарована. И вот когда передо мной оказался этот ХугоБлайхер, жизнь моя, казалось, приобрела вдруг новый смысл и содержание.
Она вынуждает себя улыбнуться.
– Вероятно, вы посчитаете меня старомодной, но я отношусь к тем женщинам, которые не удовлетворяются быть только домашними хозяйками, матерями или просто любимыми, мне нужно большее. И я не хочу ничего ни с кем делить. Я ревновала даже к служебным делам человека, которого любила. Моя мать меня хорошо понимала и как-то сказала: «Твой муж был учителем – и ты тоже стала учительницей. Роман Чернявски был шпионом – и ты стала шпионкой. Хуго Блайхер – сотрудник абвера, следовательно, и ты становишься его агентом. А если ты когда-нибудь полюбишь врача, адвоката или, скажем, трубочиста – то ты тут же станешь врачом, адвокатом и даже начнешь чистить трубы печей и каминов, лишь бы быть вместе со своим избранником и не делить его с работой».
Полночь давно прошла, когда «Кошка» закончила свой рассказ. Ее возбуждение несколько улеглось. Она чувствует, что Пьер де Вомекур пытается, по крайней мере, быть к ней справедливым, понять, если не простить.
– Что же теперь будет? – спрашивает «Кошка» в наступившей тишине.
Этот вопрос занимает и Вомекура. Все предано. Это абсолютно ясно: его миссия, имена, адреса и многие сотни борцов Сопротивления. Что делать? Многие из них, вероятно, уже арестованы или же находятся под наблюдением. Предупредить? Сейчас среди ночи? По телефону? Это невозможно, так как его телефон наверняка прослушивается. Тогда лично? И это исключается, потому что идет комендантский час, и он далеко не уйдет. Предупредить Лондон по радио? Об этом нечего и думать: единственный передатчик находится под контролем Блайхера.
Сколько ни ломает себе Вомекур голову, выхода он не находит. Хотя до виселицы время еще есть. Пока Блай-хер не знает, что «Кошка» рассказала ему все, он, да и «Кошка», еще в безопасности.
– Вам следует возвратиться к Блайхеру, – говорит он неожиданно Матильде. – И как можно скорее. Еще до возвращения его домой, пока он не заметил вашего отсутствия. Тем самым мы сможем выиграть несколько дней, чтобы незаметно предупредить друзей и, может быть, обезвредить самого Блайхера.
– Я должна возвратиться к Блайхеру ? —«Кошка» решительно против этого. – Исключено! Он слишком хорошо меня знает и сразу же все поймет. Я вновь окажусь в тюрьме, и на этом все будет кончено!..
Она начинает плакать навзрыд, сотрясаясь всем телом. Вомекур понимает: в таком состоянии она не может предстать перед Блайхером. Она все выдаст – против даже своей воли.
Он обнимает ее за плечи и успокаивает.
– Пошли отдыхать. Вам нужно взять себя в руки и попытаться немного уснуть. Утро вечера, как говорится, мудренее, что-нибудь придумаем.
«Кошка» вряд ли слышит, что он говорит. Она понимает лишь, что в данный момент ей не надо возвращаться на улицу Фесандерье. Вомекур провожает ее в свою спальню, а сам укладывается на диване в соседней комнате. Она снимает платье и тяжело валится на постель. Но уснуть не может.
Пьер де Вомекур тоже лежит не смыкая глаз. Тягостные мысли кружат его голову. А из соседней комнаты он слышит подавленное рыдание и тихий плач...
Беспокойно ворочается Вомекур с бока на бок. Его глубоко трогает горе этой женщины, пусть и предательницы. В конце концов он встает, тихо идет в соседнюю комнату, присаживается на кровать к «Кошке», нежно гладит ее спутанные волосы.
– Не плачьте, Матильда, вам надо обязательно поспать, – говорит он тихо.
«А она хороша собой, очень хороша, даже в горе», – думает он, рассматривая ее заплаканное личико при слабом свете настольной лампы. Слезы не обезобразили ее лица, оно даже не припухло. Глаза, кажется, стали еще больше, обнаженные руки шелковисто мерцают, мягкие губы полуоткрыты. Теплый запах ее тела царит в комнате, действуя на него опьяняюще, сбивая с толку... И прежде чем он сам понимает, что делает, рот его прильнул к ее шее, а руки обхватили ее хрупкое тело. Из ее горла вырывается сдавленный крик, первобытный крик несчастного создания, а стройное тело плотно прижимается к нему. И все проблемы, заботы и страхи проваливаются в небытие.
Через много лет, 7 января 1949 года, свидетель Пьер де Вомекур на заседании особого суда в Париже дает следующее показание:
«Матильда Каррэ заявила мне тогда, что стала любовницей этого Блайхера, но, невзирая на это, я был убежден, что она не совершила никакого злона меренного предательства дела союзников. Она не боялась умереть, но боялась пыток, чем, возможно, и объясняется ее поведение по отношению к немцам.
И хотя ее поступок, называемый ныне предательством, доставляет нам много хлопот, лично я придерживаюсь мнения, что она принесла нам больше пользы, нежели вреда... Мадам Каррэ питала искреннюю любовь к Отечеству и, видимо, страдала от угрызений совести за свою связь с Блайхером. Я думаю, что она просто не могла ему противиться, этому человеку с огромной силой воли, так как была очень боязливой и впечатлительной, легко подпадала под чужое влияние, а в эротическом отношении вообще беспомощна и безудержна. Считаю также, что она ждала только удобного случая отомстить немцам.
Когда она во всем призналась мне, я с ней сблизился, чтобы быть во всем уверенным, и знаю, что с той поры она вела честную игру».
После этой ночи наступает хмурое туманное утро, ставшее поворотным моментом в жизни Матильды Каррэ, как и та ноябрьская ночь в квартире Хуго Блайхера, когда он сжал ее в своих объятиях.
«Кошка» и Пьер де Вомекур медленно возвращаются к действительности, неумолимой и не знающей пощады. Он долго молчит, прежде чем высказать беспокоящие его мысли.
– Тебе надо возвращаться к Блайхеру, – говорит он наконец. —Я взвесил все «за» и «против». Как бы тяжело ни было, особенно после того, что произошло этой ночью. Но это единственный путь, остающийся еще открытым.
«Кошка» вздрагивает.
– Я не могу, тем более теперь, – шепчет она.
Он нежно привлекает ее к себе и обнимает.
– Ты должна быть благоразумной, дорогая, – настаивает он. – Нам обязательно нужно выиграть время, чтобы предупредить Лондон и друзей и затем укрыться в безопасном месте. А пока тебе придется подыгрывать для видимости Блайхеру...
– Знаешь ли ты, что это для меня означает? – спрашивает «Кошка» тихо. – Я должна вернуться к нему, в его квартиру. А ведь в ней находится и его спальня.
– Конечно, конечно, – невольно резко отвечает Вомекур.
Он встает, накидывает легкий шелковый халат и начинает нервно ходить взад и вперед. Затем внезапно останавливается и говорит:
– Будем откровенны. Матильда. Речь идет ведь не о наших сантиментах, а о наших головах и головах сотен наших соратников. – Помедлив минутку, он продолжил: – Не забывай также о том, что законы Сопротивления безжалостны. Твое предательство не найдет ни у кого понимания и пощады, даже если ты попытаешься что-то предпринять для искупления своей вины. И я смогу помочь тебе лишь тогда, когда ты окажешься перед судом.
Разговор в этом духе продолжался еще долго. Постепенно «Кошка» перестает сопротивляться. Она очень устала и опустошена. Она покоряется неизбежности и возвращается на улицу Фесандерье.
Ей повезло. Хуго Блайхер еще не возвратился. Он приходит лишь к обеду. Так что «Кошка» не теряет надежды: он не заметит ее ночного отсутствия.
Она болтает почти не переставая, пока накрывает обеденный стол, ни словом не упоминая о том, что было прошедшей ночью. Она говорит о плохой погоде, о счете, присланном ей за новое зимнее пальто, интересуется, удалось ли ему найти подходящую форму для арестованного англичанина.
При этом Матильда украдкой наблюдает за Блайхе-ром, углубившимся в утреннюю газету и неохотно подающим ничего не значащие реплики. Когда он стал распечатывать письмо, пришедшее из Германии, ей бросились в глаза его руки – крепкие, энергичные, цепкие, способные схватить и уже не отпустить. Да и сам он производил впечатление человека, не терпящего возражений, имеющего обыкновение брать верх и подчинять своему влиянию.
Непроизвольно она вспоминает руки Пьера де Воме-кура: небольшие с длинными пальцами, нежные, почти женские. Руки врача или художника, приспосабливающиеся к обстоятельствам и свыкающиеся с ними, слегка легкомысленные, как и сам их владелец: темпераментный и вспыльчивый, но быстро отходчивый.
И все-таки этот немецкий гунн с широкими плечами совершенно другой человек, с которым чувствуешь на-
дежно, в полной безопасности. Почему же все рухнуло? Почему «Кошка» проводит рукою по глазам, как бы прогоняя мысли об этой последней ночи...
– Что с тобой? – удивленно спрашивает Блайхер, заметивший ее движение и странное выражение глаз. Он откладывает газету в сторону. – Ты что. чувствуешь себя неважно, может быть, тебе что-нибудь нужно?
«Кошка» ошеломлена. Она краснеет до корней волос, боясь, что Блайхер может прочитать ее тайные мысли. Рука ее дрожит, когда она наливает кофе в его чашку.
– А ты сама-то не будешь пить? – недоуменно спрашивает он, видя, что ее чашка пуста.
– Нет, я уже позавтракала.
– Странно, – бормочет Блайхер и качает головой. Что-то в поведении «Кошки» ему не совсем нравится.
– Садись, составь мне компанию, выпей глоточек, – произносит он и протягивает ее чашку.