Текст книги "Кошка"
Автор книги: Михаэль Золтиков
Жанр:
Шпионские детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)
– Для чего же я тогда рождена? – спрашивает «Кошка », зная заранее, что произойдет дальше. Матильда снова села в глубокое кресло, а Легран обошел вокруг письменного стола и присел на подлокотник кресла.
Глаза его чувственно заблестели.
Блузка, которую Матильда надела для поездки сюда, с глубоким вырезом. Мужчина, наклонившийся над ней, видит соблазнительную впадину, разделяющую груди, и кружевную отделку бюстгальтера, через которую матово отсвечивает кожа.
– Матильда, – шепотом произносит Легран.
Она откидывает голову назад, немного приоткрывает губы и смотрит на него, прищурив глаза. Легран мгновенно наклоняется и прижимается ртом к ее губам. Левая его рука обнимает ее за плечи, а правая скользит в вырез кофточки.
В этот момент «Кошка» резко выпрямляется и начинает громко возмущаться.
– Постыдитесь и оставьте меня в покое, вспомните о своей седой голове и уберите руку! Садитесь за письменный стол, иначе я буду кричать, и вы опозоритесь в глазах своей секретарши!
– Через двойную обитую войлоком дверь вас никто не услышит...
Она приходит в ярость.
– Я запрещаю вам так вести себя! Всякий раз. когда я к вам прихожу, постоянно эти навязчивость и фамильярность. О – моя рука! Ведь мне же больно!
Она подается вперед и соскальзывает на ковер. Тяжело дыша, он отпускает ее и встает с подлокотника кресла. Ее сумочка падает на пол, а содержимое рассыпается по ковру – пудреница, губная помада, зеркальце, ключи от квартиры, пачка сигарет.
– Если бы вы были кавалером, – говорит «Кошка» сердито, – то помогли хотя бы собрать мои пожитки...
Он опускается на колени и начинает собирать в сумочку рассыпавшиеся вещи, а она левой рукой застегивает свою блузку.
– Вот если бы сейчас вошла ваша секретарша, то увидела бы прелестную сцену: вы ползаете на коленях по полу, а я застегиваюсь.
В этот момент он поднял пачку сигарет с полу и собирается положить ее в сумочку. Тут же она тоном, не терпящим возражений, произносит:
– А ну-ка напишите на обратной стороне пачки название судна, пароходную компанию, тоннаж, маршрут следования, день отплытия и из какого порта. Порт назначения я и так запомню. Вот вам карандаш. Пишите, да побыстрей, а я дам вам справку, что получила от вас в различное время данные на полдюжины судов с грузом каучука. Услуга за услугу...
– Пусть будет по-вашему, – отвечает Легран.
«Кошка» пудрится, поглядывая в зеркальце, прислоненное ею к настольной лампе. В это время он просматривает свои бумаги и начинает писать на обратной стороне пачки сигарет. Сердце Матильды забилось сильнее.
«Ну вот он и пишет, – думает она про себя, дрожа от охотничьего азарта, – а я дам ему памятную записку, этому похотливому старичку...»
В зеркальце она видит, что лицо ее покраснело, и говорит:
– А у вас совсем юношеский темперамент! Я все еще не могу никак отойти от возбуждения...
– Вы еще увидите, какой у меня темперамент. Как насчет того, чтобы встретиться в «Максиме»? Туда я и принесу эту пачку сигарет...
«Кошка» стучит пальцами по крышке стола, имитируя сигналы Морзе, и отвечает:
– «Кошка» сообщает: «Жоли» согласен передать данные о новых грузовых транспортах лишь на условиях шантажа...
– Что за чепуха. Давайте встретимся сегодня вечером в «Максиме», там пока есть все и без карточек. Я заеду за вами на машине.
– Я верю, что у вас есть машина. Ведь вы поставляете немцам резину, и они за это хорошо платят.
– Ну так как, Матильда0 Заезжать за вами? Сегодня вечером? Вы просто удивитесь, что там еще есть. И это в разгар войны!
– Ресторан я хорошо знаю. Недавно была там с заместителем адмирала Канариса...
– Вы, как и всегда, настроены иронически, что мне в вас особенно нравится! Ну а если серьезно?
И не дожидаясь ответа, Легран стал напевать куплет из «Веселой вдовы»:
Пойду к «Максиму» я...
– Не получится! – перебила его «Кошка». – Сегодня вечером я должна ехать в Виши.
Ничего другого ей в голову не приходит.
– В Виши? – спрашивает с недоверием Легран.
– Да, вместе с Пулэном.
Пулэн, видный участник движения Сопротивления, человек, связанный со Вторым бюро, Легран его знает.
Говоря это, она буквально вырывает из рук Леграна пачку сигарет и кладет ее в свою сумочку.
– А где же ваша справка о шести грузовых транспортах? – вопрошает Легран.
19В
7 Зак. 12622
– Вы получите ее, как только я сниму повязку с руки, – отвечает «Кошка», подойдя уже к двери. – До свидания! – И уходит.
Внизу, в вестибюле, она машет Блайхеру.
– Удалось! – шепчет она взволнованно и передает ему пачку сигарет. – На обратной ее стороне – запись, сделанная дельцом.
Блайхер пытается разобраться в крохотных буквочках: «Транспорт «Вартенфельс», Ганзейская линия, водоизмещение 9200 тонн, скорость 12,5 морских узлов в час, мощность двигателей 3200 лошадиных сил, глубина осадки 8,04 метра. Судно, прорывающее блокаду».
– Ага. Здесь все необходимые данные: грузоподъемность, скорость, мощность двигателей, осадка. Да, да, осадка очень важна для командиров подводных лодок. А где же сведения о портах погрузки и выгрузки?
– От волнения я забыла спросить об этом – ну да это и неважно: этих заметок вполне достаточно!
– Пошли! – говорит Блайхер, обращаясь к своим спутникам. Когда «Кошка» присоединяется к ним. он спрашивает ее: – И ты тоже хочешь при этом присутствовать? Не поставит ли это тебя в неловкое положение?
– Как раз наоборот, он опять пытался распускать руки, так что я нанесу ответный удар.
Матильда первой входит в приемную, за ней следуют трое мужчин.
– Я там кое-что забыла. – говорит она, дружески улыбаясь секретарше, с удивлением смотрящей на нее. Она открывает обе двери. Легран, увидев входящих, бледнеет. Блайхер показывает ему пачку от сигарет.
– Это написано вами, месье Легран?
– Э-э... нет. А почему вы спрашиваете, да и кто вы такие?
– Немецкая полиция! Так, стало быть, это писали не вы? Тогда мне придется обыскать ваш письменный стол, чтобы найти бумаги с вашим почерком для проведения графической экспертизы. В Берлине имеется отличный криминологический институт для этих целей...
Пока Блайхер осматривает письменный стол, Матильда развязывает повязку на своей правой руке и бросает ее в корзину для мусора.
– Жаль, месье Легран, – произносит она с презрительной усмешкой, – что с нашим ужином в «Максиме» ничего не получится. Полагаю, однако, вам и без меня предстоит незабываемая ночь.
Молча берет Легран шляпу и пальто и следует за мужчинами.
После упомянутых событий прошло несколько недель. И вот однажды Блайхера вызвал к себе его начальник.
– Что вы там натворили, Блайхер? Имперское министерство экономики недовольно арестом Рене Леграна, генерального директора компании по торговле колониальными товарами. Из-за этого прекратились все поставки каучука. Так что быстренько выпускайте его на свободу.
– Господин полковник, но ведь этот торгаш занимался шпионажем и обманом. Когда Берлин делал ему предоплату, он сообщал о транспортах «Кошке», и англичане спокойненько топили их.
– По всей видимости, не все, Блайхер, ибо в противном случае ни один транспорт с каучуком не прорывался бы через блокаду. Так что освобождайте его, поскольку этого требует Берлин.
– Господин полковник, я не могу его освободить, так как он, видите ли, выдает англичанам «лишь каждый четвертый» транспорт с каучуком. Следует помнить и о сотнях матросов, нашедших свою смерть в морской пучине из-за предательства этого подонка.
– Думайте лучше о резине, Блайхер. По мнению имперского министерства экономики, резина на войне важнее человеческих жизней.
– Не думаю, что в министерстве вообще знают, что из себя на самом деле представляет этот Легран. Не могли бы вы, господин полковник, затребовать, чтобы сюда, в Париж, приехал кто-нибудь из министерства? Тогда бы я порассказал ему, что Легран сидит на двух стульях и имеет на своей совести сотни загубленных матросских жизней...
– Хорошо, Блайхер, я так и попробую сделать.
И вот один из высоких чиновников министерства прибыл в Париж. Блайхер представил ему всю документацию по делу Леграна, а также сделал необходимые выкладки, какие конкретно транспорты с каучуком, за которые тот получил деньги от министерства, были по его же сообщениям потоплены англичанами или захвачены ими в качестве трофеев.
Высокопоставленный чиновник выслушал Блайхера с явным нетерпением, а затем заявил:
– Вы что же, думаете всерьез, что Легран в будущем снова будет выдавать транспорты англичанам? Полагаю, что несколько недель, проведенных им в тюрьме, послужат для него хорошей школой.
После этого Рене Легран был выпущен из тюрьмы и продолжил свои каучуковые операции с Берлином.
18 августа 1945 года Рене Легран в ходе судебного процесса против Матильды Каррэ дал следующее письменное показание, в котором говорит о себе в третьем лице:
«Она пришла одна в контору нашей компании и была принята месье Леграном. Поскольку они были наедине, она могла бы его предупредить об опасности. Но она сделала противоположное. Применив всю свою хитрость, она стала выпытывать у него последние данные о делах компании и, сославшись на повреждение правой руки, потребовала написать на листке бумаги информацию о транспорте «Вартенфельс», задействованном как судно, прорывающее блокаду. Мадам Каррэ не удовольствовалась передачей абверу сути своих политических отношений с месье Леграном, но сообщила туда все подробности их встреч, включая разговоры, анекдоты и соображения месье Леграна по поводу потопленных или захваченных англичанами судов, а также о присвоении ему псевдонима «Жоли». Более того, она заявила, будто бы месье Легран предлагал по собственной инициативе финансовую поддержку организации «Интераллье», что не соответствовало действительности. Это свидетельствует о преднамеренности действий мадам Каррэ, направленных на то, чтобы выдать месье Леграна немецкой контрразведке и засадить его в тюрьму».
Блайхер продолжал радиоигру с разведцентром в Лондоне. Каждый вечер точно в девять часов радиопередатчик начинал свою работу.
Однако эти двусторонние переговоры постепенно превращаются для Хуго в настоящий кошмар. Каждый раз он получает новые задания от англичан. Лондон требует документы и планы, а Блайхер не знает, что отвечать.
Он обращается к полковнику, готовит многочисленные запросы в различные учреждения вермахта и даже в Верховное командование в Берлине в надежде получить оттуда «игровой материал» – сфабрикованные или же истинные, но не имеющие большого значения данные для передачи англичанам, чтобы ввести их в заблуждение относительно реальных планов немцев. Но эти его попытки результатов не дают.
В первые же дни нового, 1942 года англичан волнует, как обстоят дела с немецкими крейсерами «Шарнхорст», «Гнейзенау» и «Принц Евгений», находящимися в порту Брест. Лондон постепенно запрашивает: находятся ли корабли в боевом состоянии или же требуют ремонта и как долго они будут оставаться там.
По служебной линии Блайхер обращается в Главное командование военно-морских сил в Берлине. Указывая на бросающийся в глаза повышенный интерес британцев к немецким кораблям в Бресте, он просит указаний, что ему следует отвечать. Но у Берлина, по-видимому, другие заботы. И Верховное командование, и Главное командование ВМС, и даже штаб-квартира фюрера молчат.
Блайхер просто в отчаянии.
Капитан Кайзер составляет радиограммы для Лондона на основе обнаруженных на улице Вилла Леандр радиосообщений, аккуратно собранных и подшитых в папки Романом Чернявски.
Еще несколько месяцев тому назад Чернявски просил Лондон исполнять «Марсельезу» в передачах на Францию для поднятия духа французов.
Поэтому на запрос Лондона в отношении немецких кораблей капитан Кайзер отвечает: «Играйте «Марсельезу»!»
Когда же Лондон становится настойчивее и дает задание уточнить, сколько месяцев продлится еще ремонт кораблей в доках Бреста, Кайзер снова отвечает:
«Кошка сама выехала Брест... точка... Исполняйте Марсельезу... точка».
Игра с англичанами застопорилась. Еще день-два, и Лондон разоблачит этот обман.
В такой обстановке Блайхер принимает решение на свой собственный страх и риск.
Проведя необходимое расследование, он получает информацию, что корабли уже отремонтированы и готовы в любое время к выходу в море. Посчитав, что введение англичан в заблуждение не повредит делу, он 2 февраля 1942 года передал в Лондон радиограмму, даже не поставив в известность «Кошку»: «Кошка сообщает: Шарнхорст, Гнейзенау и Принц Евгений получили новые серьезные повреждения в результате попадания бомб... точка... Предположительный срок ремонта из-за трудностей в доставке запчастей не менее четырех месяцев... точка».
В тот день фельдфебель абвера Хуго Блайхер еще не подозревал, что своим радиосообщением вызвал цепную реакцию. Но и позже, когда произошло то, что считалось фактически невозможным, имя Блайхера ни в одном из донесений вермахта не упоминалось.
Через несколько дней весь мир затаил дыхание: прорыв немецкой эскадры через пролив Ла-Манш удался.
Привожу донесение одного из бывших военных корреспондентов, находившегося во время этого прорыва на борту крейсера «Принц Евгений»:
«Военная гавань Брест, 11 февраля 1942 года. В течение целого дня на всех постах несут боевое дежурство. Недалеко от крейсера встали на якорь миноносцы, прибывшие прошлой ночью. Все корабли – под парами. Люди нервничают: в воздухе чувствуется что-то тревожное.
На море и сушу опускаются сумерки. Миноносцы снимаются с якорей. Буксиры отводят от пирсов серые громады.
Корабли выстраиваются в кильватер и покидают бухту. Что же должно произойти? Намечаются учения или что-то серьезное? Проходит несколько часов, но никто не знает, куда мы идем.
И вдруг подобно раскату грома из динамиков боевой связи доносится голос командира корабля:
«Всем постам! Мы прорываемся через канал и в 12 часов должны быть на траверзе Дувра...»
Затем зачитывается приказ командующего эскадрой, в котором подчеркивается значение операции: от каждого члена экипажа требуется напряжение всех сил.
Через канал?
– Это даже не смешно! – говорят опытные старослужащие.
И действительно, приказ этот звучит как команда совершить харакири.
– В Берлине, видимо, посходили с ума, – произносит какой-то старшина и сплевывает за борт.
Ведь и на самом деле, с начала войны ни один британский военный корабль, не говоря уже о немецких, не осмелился выйти в пролив...
В сужении пролива между Дувром и Кале ожидает заградительный огонь английских береговых батарей. Но до того остается еще много времени. Начинается серый рассвет.
Внезапно объявляется тревога:
«Спереди по правому борту – самолеты!»
Но тут же в небе расплывается дымовой сигнал: немецкие истребители вылетели на сопровождение эскадры.
Для прикрытия крейсеров от подводных лодок противника спереди, по бокам и сзади идут миноносцы, поднимая высокую носовую волну.
С командного мостика передают:
«С правого борта – непонятные тени!»
Бинокли обшаривают горизонт. Ага – вот они, эти «тени». Так это же немецкие торпедные катера, идущие на соединение с эскадрой!
Час проходит за часом, но противника не видно. Томми, видимо, спят. Происходит что-то непонятное...»
Причину отсутствия реакции со стороны англичан тогда никто не знал: ни тот корреспондент газеты, ни тысячи матросов на кораблях, на даже высокопоставленные чиновники в Берлине.
И лишь годы спустя военный историк А.Луцерна приоткрыл завесу этой тайны, превратившей день 12 февраля 1942 года в черный день гордой морской истории Англии. Вот что он писал:
«12 февраля 1942 года в 10 часов утра капитан британских ВВС Фитцрой, совершавший разведывательный полет над Ла-Маншем, заметил на траверзе Туке эскадру кораблей в составе трех крейсеров и значительного числа мелких кораблей. Фитцрой посчитал, что это – британские корабли, и, когда был атакован двумя немецкими Me-109, попытался уйти под защиту этих кораблей. Лишь когда с них по нему был открыт огонь, он понял, что корабли – немецкие. Фитцрой вывел свою машину из-под огня и минут через десять, будучи уже в безопасности, передал по радио береговому командованию:
«Вражеская эскадра идет в направлении Дувра под прикрытием мощной авиационной группировки. Замечена в трех милях от Туке. Вынужден возвращаться на аэродром из-за повреждения машины».
Вскоре после этого он, однако, рухнул в море и был выловлен живым уже под вечер того же дня командой проходившего мимо катера. Позже он был награжден орденом.
Сообщение Фитцроя, как стало известно позже, попало в руки британского вице-маршала авиации в 10 часов 37 минут. Но тот посчитал это за очередную проделку немецких секретных служб, поскольку пилот должен был бы передать свою радиограмму зашифрованной.
В 10 часов 50 минут командир эскадрилий доложил вице-маршалу, что Фитцрой совершал свой полет на одноместной машине и не мог поэтому управлять самолетом и одновременно заниматься шифрованием текста с помощью кодовой книги. С Фнтцроем попытались связаться по радио, чтобы получить подтверждение его сообщения, но безрезультатно, так как в это время он уже плавал в море.
После долгих размышлений авиационное командование уже в 11 часов 10 минут дало распоряжение выслать в рекогносцировочный полет шестерку торпедоносцев типа «Свордфиш».
В 11 часов 35 минут немецкие корабли были обнаружены на траверзе Булони. Только после этого береговым командованием была объявлена тревога. В Министерстве авиации известие это было воспринято подобно разорвавшейся бомбе.
Первый лорд адмиралтейства Александер отдал приказ срочно вывести флот, стоявший в шотландских гаванях, к берегам Бельгии, а сам выехал в Дувр понаблюдать за морским сражением. А это привело к тому, что его в течение целого дня никак не могли найти. Британский флот пришел к проливу только утром 13 февраля, когда корабли противника уже достигли своей родной гавани.
Что касается авиации, то бомбардировочное и истребительное командования получили противоречивые приказы, в результате чего атаковали порознь и потеряли 62 самолета.
Лишь на следующее утро английские истребители действовали совместно с бомбардировщиками, но их усилия были, к сожалению, направлены против собственного флота, поскольку летчики не получили информации о его выходе в пролив.
Британские береговые батареи по приказу военного министерства открыли огонь, но велся он из-за плохой видимости наобум по площадям. Немецкие батареи на противоположном берегу Ла-Манша открыли ответный огонь. Один из снарядов попал в дом, вблизи которого находился Александер. Таким образом, первый лорд адмиралтейства едва не оказался жертвой своего желания проследить за «битвой на море».
Из-за возникшей неразберихи и замешательства британское командование совсем выпустило из вида, что в Маргейте находилась смешанная флотилия эсминцев и торпедных катеров. Ее командующий по собственной инициативе вышел в море и на борту эсминца «Кемпбелл» возглавил атаку на немецкие крейсера. И хотя она успеха не имела, в последующем ее приводили в качестве доказательства принятых мер
В течение 12 и 13 февраля Черчилль вел нескончаемые дебаты с начальником имперского генерального штаба сэром Алланом Бруком о целях передвижения немецких морских сил...»
А вот что рассказывает тот же военный корреспондент о дальнейшем развитии событий:
«Наши торпедные катера при входе в узкий участок пролива поставили дымовую завесу между кораблями и английским берегом. Но ветер рвет ее в клочья, так что англичане в состоянии наблюдать за нами невооруженным глазом.
И действительно: за кормой корабля в море вырастают несколько фонтанов. Когда они опадают, ветер доносит гром разрывов. Фонтаны вырастают во все большем количестве, но залпы британских батарей не достигают целей. К тому же мы уже проследовали узкую часть канала у Дувра. С каждой минутой расстояние между кораблями и батареями возрастает.
Но вот объявляется тревога: под углом к курсу движения кораблей появляются британские торпедоносцы.
В течение буквально нескольких минут все шесть самолетов сбиты.
Затем слышится рев моторов бомбардировщиков, и на наши головы падают сотни бомб, но и они рвутся в море, не принеся никакого вреда.
Вдруг по левому борту видны вспышки орудий: это подошел вражеский крейсер в сопровождении трех миноносцев. Завязывается артиллерийская дуэль.
Тут же слышится крик ликования: попадание в английский эсминец, который начинает тонуть! Через некоторое время пожар на втором. Остальные корабли противника исчезают в тумане. Глухо грохочут наши главные калибры.
Быстро темнеет. Курс – на Северное море.
Утром 13 февраля немецкие крейсеры, эсминцы и торпедные катера благополучно входят в шлюзы Брунсбют-телькоога».
Одна из самых рискованных операций на море была успешно и без потерь завершена. Тяжелые немецкие корабли, завязшие в Атлантике, снова оказались в Северном море.
Историки второй мировой войны довольно подробно описали растерянность и запоздалые меры со стороны британского командования, когда были получены первые сведения о выходе в Ла-Манш немецких тяжелых кораблей. Причины этого ими, однако, до конца выяснены не были.
Лишь через многие годы после окончания войны стала известна история передачи Блайхером в начале февраля 1942 года той самой радиодепеши, которая усыпила бдительность британцев. На следующий день после прорыва немецких кораблей через Ла-Манш из комнаты 55-а британского военного министерства в адрес «Кошки» пришла радиограмма с обвинениями в дезинформации. Только тогда Матильда Каррэ узнала, что Хуго Блайхер посылал в Лондон радиосообщение без ее ведома.
Конечно, она была возмущена и буквально рвала и метала от ярости. Были затронуты ее гордость, безграничное честолюбие и тщеславие. Она понимала, что обвинение за эту возмутительную дезинформацию Лондон обязательно предъявит ей. На ее доброе имя, которым она со всей женской непоследовательностью гордилась, брошена тень.
К тому же до ее сознания доходит, что Блайхер не очень-то нуждается в ней: он и без нее добился триумфа.
Так 13 февраля 1942 года между Матильдой Каррэ и Хуго Блайхером возникает глубокая трещина. Именно в этот день она хоронит свою любовь и сознает, что побеждена во всех отношениях: как любительница приключений, как шпионка, как женщина. Из создавшегося положения «Кошка» видит только один выход.
В тот же день Пьер де Вомекур звонит по телефону на квартиру мнимого бельгийца месье Жана. Трубку снимает «Кошка», и Вомекур говорит без обычного приветствия:
– Могу я поговорить срочно с месье Жаном?
– Нет, месье де Вомекур, его нет дома.
– Тогда я прошу вас прийти немедленно ко мне, – и добавляет, пренебрегши осторожностью: – Сегодня ночью прибыл связник. Речь идет о свинстве, о котором вы, я полагаю, читали уже в газетах. Если месье Жана трудно найти, приходите одна. Связник еще у меня, у него к вам имеется целый ряд вопросов.
«Кошка» понимает, что положение очень опасно, садится в свой кабриолет и мчится в бюро Вомекура на Елисейских полях.
Когда она входит в бюро фирмы по экспорту и импорту, Вомекур представляет ее английскому майору Ричардсу, представителю лондонской секретной службы, спрыгнувшему этой ночью на парашюте неподалеку от Парижа и являющемуся не столько связником, сколько судьей и мстителем.
Сохраняя мрачное молчание, он раскладывает на столе привезенные с собой документы, а затем говорит:
– Наряду с вашими донесениями мы получили сообщения от нашего доверенного лица Филиппона, находящегося в районе Бреста. Так вот впервые, за все время нашей работы с вами, мадам Каррэ, ваша радиограмма оказалась, мягко говоря, некорректной, а если назвать вещи своими именами, то катастрофически лживой. Требую объяснений!
У «Кошки» задрожали ноги, и она вынуждена была присесть. Взяв в руки радиосообщения Филиппона, переданные радистом Арсеном Галлем (тексты их подтверждены англичанами и полковником Реми), она прочитала:
«Брест, 6 декабря 1941 года... Шарнхорст, Гнейзенау и Принц Евгений на плаву и готовы выйти в ближайшее время в море...»
«Брест, 1 февраля 1942 года... Шарнхорст и Гнейзенау совершили сегодня выход из порта... точка... Уходят в море предположительно в 11 или 12 часов ночи...»
«Брест, 7 февраля 1942 года... Корабли в полной готовности к выходу в море... точка... Не доверяйте полнолунию».
Дрожащей рукой «Кошка» кладет их обратило на стол. С холодной миной англичанин произносит:
– Мы передали вам, мадам Каррэ, из Лондона эти сообщения в порядке информации для перепроверки. Вам они знакомы?
«Кошка» в полном смятении. Она понимает, что Блай-хер не показал ей депеши из Лондона, но не может в этом сознаться, чтобы не вызвать подозрения. Поэтому Матильда, запинаясь, отвечает:
– Да, да, я знаю эти радиограммы. То, что передал Брест, соответствует действительности. Ведь «Шарнхорст» и «Гнейзенау» ушли в море...
– Так, значит, все три радиограммы из Бреста соответствуют действительности, говорите вы теперь, мадам Каррэ. А что же означает ваше сообщение от второго февраля?
Англичанин протягивает ей другой листок бумаги. Она читает, не веря своим глазам: «Париж, 2 февраля. Кошка сообщает:
Филиппов и Арсен Галль арестованы в Бресте несколько недель тому назад Блайхером... точка... Радист Бреста перевербован... точка... Не доверяйте сообщениям из Бреста... точка... В немецких морских кругах бытует мнение, что выход кораблей из Бреста в полночь вряд ли целесообразен, так как крейсера окажутся тогда в дневное время под огнем пушек Дувра... точка... Но и без того выход их в море ранее шести месяцев невозможен.... точка».
– Этого я не понимаю, – запинаясь, произносит «Кошка» з смятении. – Такого сообщения второго февраля я не передавала.
– Так, так, такого сообщения вы не передавали, хотя оно и начинается словами «Кошка сообщает», передано на ваших частотах и вашим радистом, в почерке которого сомнений нет.
– Для меня это загадка, – лепечет «Кошка». – Видимо, это самодеятельность радиста...
– Вот как? Тогда вы, наверное, будете утверждать, что и сообщение от одиннадцатого февраля тоже самодеятельность радиста?
И он протягивает ей еще листок бумаги.
«Париж, 11 февраля 1942 года... Кошка сообщает: дополнительно получены сведения, что Шарнхорст и Гнейзенау в результате попадания бомб выведены из строя не менее как на полгода... точка... Перевербованный радист из Бреста передает свои радиограммы с целью отвлечения английских бомбардировщиков от налетов на города Германии... точка... Бомбардировки Бреста должны вызвать волну ненависти населения против Англии... точка.. Филиппон вместе с Арсеном Галлем содержатся в брестской тюрьме... точка... Арсен Галль работает под принуждением на Блайзера... точка».
Англичанин ударяет кулаком по столу.
– Это вы передали одиннадцатого февраля, то есть в тот день, когда «Шарнхорст» и «Гнейзенау» вышли в море! А откуда у вас информация, мадам Каррэ, что Филиппон и Галль уже несколько недель как арестованы Блайхером?
– Ничего подобного я не слышала, – клянется «Кошка», – и эти радиограммы не передавала.
– Не рассказывайте нам сказки! Господин де Воме-кур подтвердит, что Филиппон и Галль находятся на свободе. Несколько дней тому назад он выходил с ними на связь.
– Пожалуйста, верьте мне, что я не имею ни малейшего представления об этих двух радиограммах. – произносит «Кошка» сквозь слезы.
– Нет, мы вам не верим, мадам Каррэ. Скажу то, что думаю: вы стали жертвой дезинформации, а теперь чисто по-женски пытаетесь отказаться от передачи обеих радиограмм, так как понимаете, что их следствием явилась самая настоящая катастрофа. Если бы я подумал, что вы сознательно дезинформировали нас, то мы сейчас не сидели бы здесь рядом и я бы приказал пристрелить вас где-нибудь на глухой улочке как бешеную собаку.
«Кошка» рыдает. Вомекур говорит примирительно:
– Мне кажется, что подобные выражения в отношении имеющей большие заслуги перед отечеством французской патриотки не совсем уместны. Я ни на одну секунду не спускал глаз с мадам Каррэ, когда она читала обе радиограммы, и убежден, что вся эта материя для нее – нечто новое и неизвестное.
«Кошка» бросает сквозь слезы благодарный взгляд на него.
– Прошу извинения, – произносит англичанин, – но вы должны понять мое возмущение. Мы в Лондоне поверили вам, мадам Каррэ, поскольку предыдущие полторы тысячи радиосообщений были вполне достоверны. Более того, эти две радиограммы тоже вызывали доверие, так как мы постоянно подвергали порт бомбардировкам. За последние два месяца в налетах на Брест приняло участие более трех тысяч трехсот бомбардировщиков, которые сбросили на порт и город четыре тысячи тонн бомб. Наши потери составили сорок три самолета с экипажами, насчитывавшими двести сорок семь человек. Поэтому мы не могли поверить, что эти жертвы были напрасными. К тому же, к большому нашему сожалению, среди населения города в результате бомбардировок имелись значительные жертвы, так как портовая часть расположена рядом с центром. Да и то, что крейсера вряд ли отважатся попасть в дневное время под огонь орудий Дувра, не лишено смысла... Но катастрофа все же произошла. Представляете ли вы себе, мадам Каррэ, какой ущерб вы нанесли британскому престижу? Знаете ли вы, какая глубокая депрессия охватила со вчерашнего дня английский народ из-за того, что три немецких крейсера смогли проследовать через Ла-Манш буквально у нас под носом, а мы, имея мощнейший флот в мире, не могли этому воспрепятствовать? То, что вы натворили, мадам, сводит на нет все ваши предшествовавшие заслуги, хотим мы того или нет. Что вы можете возразить? Но могу сказать заранее, вашу отговорку о своеволии радиста я не принимаю.
В полной растерянности «Кошка» бормочет:
– В последние дни я была больна и перепоручила все бельгийцу, этому месье Жану. Если это не было своеволием радиста, то ответственность падает на Жана, и он должен за это ответить – сегодня же!
– Хорошо, тогда я хотел бы немедленно встретиться с этим бельгийцем – месье Жаном и переговорить с вашим радистом, чтобы прояснить всю ситуацию окончательно.
Насколько Блайхеру невольно удалось вмешаться в вопросы большой стратегии, в результате чего англичане почти все самолеты-торпедоносцы направили в Египет, оголив тем самым район Ла-Манша и Па-де-Кале, становится ясным из высказываний Гитлера и Черчилля.
12 января 1942 года Гитлер заявил своим высшим военно-морским чинам:
«Благодаря нахождению наших кораблей в Бресте сюда отвлекаются значительные силы авиации противника и сокращаются тем самым ее налеты на города нашей родины. Если бы я был уверен, что корабли смогут простоять в брестской гавани еще четыре-пять месяцев, не получив тяжелых повреждений, я бы согласился даже оставить их там. Но поскольку рассчитывать на это не приходится, я решил вывести их из Бреста, чтобы не подвергать ежедневной опасности получить случайное попадание бомб».