Текст книги "Винтовая лестница. Стена"

Автор книги: Мэри Робертс Райнхарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 41 страниц)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

В тот же самый вечер я вышла из дому, невзирая на протесты Мэгги; и, думаю, из всех странных и необычных событий минувшего лета не было ничего более сверхъестественного, нежели ситуация, в которой я очутилась тогда. Я выжидала допоздна, поскольку хотела встретиться с Сэмюэлем Данном, штукатуром, который, вероятнее всего, целый день находился на работе.

Зачем я пошла к нему? Сама не знаю. Наверняка он рассказал на суде все, что ему было известно. Но тогда я хваталась за любые соломинки; кроме того, меня интересовало, как он живет, этот уже немолодой человек, который в одночасье потерял и жену и ребенка, да и сам был покалечен машиной Аллена.

На этот счет мои волнения были напрасны, и я это сразу же поняла. В многоквартирном доме, когда я добралась до него, не было ничего убогого – обычный старый дом из красного кирпича, переживший годы своего былого величия и теперь переоборудованный под квартиры. Столь же далек оказался реальный Самюэль Данн от моего заранее сложившегося представления о нем: это был маленький пухлый человечек, который после недолгой задержки ответил на мой звонок в дверь квартиры на верхнем этаже. Причем ответил весьма странным образом, ибо распахивать дверь он не стал. Он приоткрыл ее примерно на фут, протиснулся в образовавшуюся щель и осторожно прикрыл дверь за собой. Я заметила, что он сильно припадает на одну ногу.

– Прощу прощения, – произнес он, щурясь от света. – Мы уже начали.

Я не имела даже отдаленного представления, что он имеет в виду.

– Мне не хотелось бы вам мешать, мистер Данн. Могу я поговорить с вами? Всего несколько минут.

К тому моменту он уже рассмотрел меня. Он был заметно удивлен, но слегка улыбнулся.

– Извините, мисс, – сказал он. – Я подумал, вы пришли по другому поводу. Если у вас есть для меня работа, так давайте я запишу ваше имя и загляну к вам.

– Я могу поговорить с вами и здесь. Речь пойдет не о работе.

Вид у Данна сделался смущенный и несколько озадаченный.

– Я бы охотно с вами поговорил, – замялся он, – но, видите ли, мы уже начали. Без меня они не обойдутся. – Он увидел выражение моего лица и снова улыбнулся. – Это спиритический сеанс, – пояснил он. – В узком кругу друзья. Я потерял жену и дочь и время от времени получаю послания. Ничего особенного, но это утешает.

Он вызывал у меня симпатию, и было очевидно, что его послания, откуда бы они ни исходили, помогали ему. Выглядел он вполне бодрым, хотя и чуточку сконфуженным.

– Возможно, вы не верите в подобные вещи, – смутился он. – Это потому, что вы не знаете. Большинство людей не знают.

Я приняла внезапное решение.

– Может быть, и я поучусь, – сказала я. – Ваш сеанс носит закрытый характер, или я тоже могу к нему присоединиться?

Казалось, он заколебался. Затем приоткрыл дверь примерно на дюйм, заглянул внутрь и снова ее закрыл.

– Думаю, все будет в порядке. По-настоящему еще ничего не началось. – Он замялся. – Обычно мы платим по пятьдесят центов, – застенчиво проговорил он. – Одна наша соседка– медиум, и это хоть как-то ее поддерживает.

Я отыскала в сумочке полдоллара, и он деловито убрал монетку в карман.

– Только заходите тихо, – велел мне Данн. – Возле двери стоит стул. Там очень темно.

В гостиной действительно было темно. Единственным источником света являлась маленькая красная лампочка в углу, и я до сих пор не знаю, кто присутствовал тогда в той комнате. Там было, может, человек двенадцать, все они сидели молча, а в кресле вроде бы спала женщина и при этом хрипло дышала. В воздухе ощущался аромат цветов, и спустя некоторое время я их разглядела– они стояли на полу, в центре круга.

Мистер Данн сел рядом со мной. Молчание продолжалось. Вдруг кто-то чихнул, вслед за чем послышался негромкий неодобрительный ропот. Затем мистер Данн заговорил тихим голосом:

– Боюсь, что мы нарушили колебания. Давайте споем.

Он затянул церковный гимн, и остальные присоединились. Гимн был мне знаком, и я вдруг поймала себя на том, что тоже пою. В голове промелькнула мысль: что подумали бы некоторые из моих знакомых, если бы увидели меня в таком окружении, да еще поющей? Затем пение прекратилось, и вновь воцарилась тишина. Женщина в кресле теперь дышала нормально и, казалось, крепко спала. Внезапно она зашевелилась и выпрямилась в кресле– по-моему, не открывая глаз.

– Добрый вечер, друзья, – сказала она сонным мужеподобным голосом.

– Добрый вечер, доктор, – отозвались остальные призрачные фигуры, и мистер Данн наклонился ко мне.

– Это ее «хозяин»– дух, который вещает ее устами, – прошептал он. – В былые времена он был врачом где-то неподалеку от Бауэри. (Улица в Нью-Йорке)

– Рад видеть столь многих из вас, собравшихся здесь сегодня вечером, – продолжал голос. – Надеюсь, вам удобно. Присутствует и новое лицо. Если оно придерживается наших взглядов…

Это походило на вопрос, и мистер Данн легонько подтолкнул меня локтем.

– Я придерживаюсь ваших взглядов, – как можно убедительнее заверила я этот голос.

– Тогда все в порядке, – отозвался он. – Сэм, Верна здесь. Она велит вам не браться за новый контракт. С ним что-то не так. Вы потеряете деньги.

– Благодарю вас, доктор, – сказал мистер Данн. – У меня и самого были сомнения. Передайте ей, что я не возьмусь за него.

На какое-то время Сэм расстался с Верной. Последовало множество других посланий. Какой-то Марте не следовало ехать на юг. Женщине, сидящей рядом со мной и, кажется, прижимающей к глазам платок, было сказано, что с Джин все в порядке. «Все в порядке, я очень счастлива, мама». Мне все это казалось тривиальным и весьма шокирующим, сотканным из соседских пересудов, известных любому. Речь зашла об Эмилии, которую, похоже, никто не знал. И тут вдруг я услышала свое имя.

– Марша, – сказал голос.

– Я здесь, – выдавила я из себя в полнейшем изумлении. – Вы ко мне обращаетесь?

– Для вас есть послание. Беды еще не кончились. Вы понимаете это? Они не кончились. Грядет новая беда.

Я раскрыла рот от удивления. Мистер Данн склонился ко мне.

– Продолжайте говорить, – шепнул он. – Не прерывайте колебаний. Скажите что-нибудь.

– Какая беда? – спросила я, и сердце мое глухо забилось. – У нас и так их столько было. Кому грозит опасность?

Но ответа не последовало. Женщина-медиум приложила руку к груди, судорожно ловя ртом воздух, словно испытывая боль, а потом откинулась назад в своем кресле и снова тяжело задышала. Спиритический сеанс был закончен.

Я встала прежде, чем зажгли свет. По заведенному обычаю, пояснил мистер Данн, ей сначала давали отдохнуть несколько минут в темноте. Он вышел со мной в коридор, заботливый и встревоженный.

– Насчет этой беды мне очень жаль, – сказал он. – Из ее слов я понял, что вы и так немало пережили.

– Да, – отозвалась я. – Как… откуда она узнала мое имя, мистер Данн?

Он улыбнулся.

– Они знают все. Забавно насчет этого контракта. Но Верна знает. Она куда лучший бизнесмен, чем я, даже на небесах. Вы сказали, что хотите со мной поговорить, да?

Я смутилась, мне вдруг стало неловко.

– Я только недавно узнала о случившемся с вами несчастье, – выдавила я из себя. – Вообще-то я пришла, чтобы посмотреть, как вы живете, все ли у вас в порядке.

– Все отлично, – бодро отозвался он. – Мистер Пейдж хорошо позаботился об этом, и у меня теперь

есть свое небольшое дело. Нога, конечно, досаждает, но, знаете, ко всему можно привыкнуть.

Он обменялся со мной рукопожатием и поспешно вернулся обратно в комнату. К тому времени уже зажгли свет, слышались громкие разговоры и даже смех. Кажется, кто-то из мужчин уселся на собственную соломенную шляпу! Я же торопливо спустилась по лестнице вниз и вышла на улицу.

Меня не было в Сансете почти неделю. Когда я вернулась, Уильям встретил меня на станции и сообщил, что в доме все тихо и спокойно и все здоровы. Я приняла ванну и позавтракала, а затем вышла на верхнюю веранду, где улеглась в шезлонг. Мэгги со всех сторон укутала меня в одеяла. После Нью-Йорка здесь так легко дышалось, было восхитительно прохладно, и какое-то время я просто наслаждалась, глядя на море.

Тут вдруг Мэгги, посмотрев вниз, на пляж, сообщила мне, что одна из ворон сдохла.

– Похоже, свернула себе шею, – заявила она. – Я всегда говорила, что они приносят несчастье.

– Можно сказать, с одной из них оно уже случилось, – лениво заметила я.

Было так приятно снова ощущать морскую прохладу и свежесть. Солнце освещало залив, паруса яхт, белеющие вдали, за островами, катера и моторные лодки. Не было и следов катера Аллена, зато «Морская ведьма» стояла в гавани– значит, Говард Брукс все еще где-то поблизости.

Я пыталась ни о чем не думать, просто отдыхать, смотреть на чаек и отрешиться от этого мира, где мужчины сходят с ума из-за женщин и, наезжая на других женщин, убивают их. Я хотела забыть об этом Лэнгдоне Пейдже, который был помолвлен с какой-то девицей Эмили Форрестер и воспылал безумной страстью к Джульетте. Старалась забыть ту фотографию, где он с вызовом смотрел прямо в объектив фотоаппарата, выходя из тюрьмы.

Но особенно преуспеть мне не удалось. Шериф, пришедший навестить меня в тот же самый день, внимательно посмотрел на меня, склонив голову набок.

– Хм! – изрек он. – Вид у вас весьма измочаленный, а? Похоже, сыскная работа вас порядком утомила, да?

– Какая сыскная работа, что вы имеете в виду? – ничего не подозревая, спросила я.

Он присел на перила, заскрипевшие под его весом.

– Послушайте, юная леди. Слишком много всего вокруг происходит, чтобы я еще стал и вами рисковать. Когда я узнал, что вы уехали, то позвонил в Нью-Йорк и теперь вполне прилично осведомлен о ваших передвижениях. За исключением этого фокуса с библиотекой. Вот что меня озадачило. Вроде бы у вас и без того книг здесь предостаточно.

Он прекрасно понял, что я ходила в библиотеку не за книгами, но не сказал этого. Лишь одарил меня одним из своих испытующих взглядов и улыбнулся.

– Еще не созрели потолковать? – спросил он. – Ладно. Не возражаете, если я еще раз гляну на этот изолятор наверху?

– Да там уже побывали все кто мог, и не раз. К тому же ее прибрали и вымыли.

Он заметно приуныл.

– Вот те на! Дочка вся в свою матушку! Почему бы не оставить там все как было? Сейчас она скорей всего выглядит как любая другая комната в любом другом месте. Но мыть-то зачем было? Туда ж никто никогда не заходит.

Он поднялся наверх, но пробыл там совсем недолго. А когда снова спустился вниз, то сделал несколько кругов по веранде, засунув руки в карманы, и лишь потом заговорил.

– В таком деле вот в чем беда… Слишком много всяческих нитей и слишком мало улик– если только я вообще способен с виду распознать улику, в чем я уже начинаю сомневаться. Все, что у нас имеется, – вполне основательно. Это точно. И мотивов хоть отбавляй. Даже слишком много. Насколько я себе представляю, изрядное количество людей на этом острове желали избавиться от Джульетты Рэнсом. Не один только Фред. Теперь возьмем Люси Хатчинсон. Она до сих пор не уверена, что Боб этого не делал, хотя и начинает в этом сомневаться. Что же до всех остальных, то как насчет этого парня, Пелла, например? Он получает травму. Некто неизвестный доставляет его в больницу, он выздоравливает и, черт возьми, не возвращается назад. У него здесь стоит трейлер стоимостью в пять тысяч долларов, и что же– он о нем побеспокоился? Ничего подобного…

В самом деле, нет никаких прямых улик, никаких отпечатков– скрытых или еще каких-то, никакого оружия, не считая клюшки для гольфа, да и ее рукоятка была тщательно протерта, что, естественно, сразу же вызвало у шерифа подозрение. Кто-то взломал замок сарая, но к тому времени, когда полиция до него добралась, за него уже подержались трое или четверо людей. Хелен Джордан звонила кому-то в городке в тот вечер, когда ее убили, но звонок проследить не удалось. Однако имелась одна вещь, на которую никто не обратил внимания, а он, Шенд, по его словам, неуклонно к этому возвращался.

– Речь идет о топорике, который вы с Мэгги нашли наверху, – пояснил он. – Ваш брат его не привозил; судя по вашим и этой вашей Мэгги словам, топорик находился там еще до приезда Артура. Не был он куплен и в городке. Итак, можно предположить одно из двух: либо его привезли с собой Джульетта и эта девица Джордан, либо же его кто-то протащил туда через окно. Лично я предполагаю, что его привезли женщины, и знай мы, зачем они это сделали, мы бы узнали куда больше об этом деле. И еще больше узнали бы, если бы поняли, почему, привезя его, они им не воспользовались.

– Возможно, им не представилось случая, – отозвалась я. – Часть времени комнаты были заперты, а ключ был спрятан в моей комнате. Затем, когда они попали-таки туда, им, возможно, не хватило времени. Но тут есть и еще над чем поломать голову, – добавила я. – Что бы там ни находилось, оно, видимо, исчезло.

Он улыбнулся, впервые за время нашего разговора.

– А у вас задатки приличного полицейского, а? Что ж, я готов согласиться: там, возможно, что-то было, и кто-то чертовски усердно старался, чтобы это что-то раздобыть. Но мы не знаем, раздобыл ли он это. – Шериф обратил на меня взгляд своих синих глаз. – А ежели он раздобыл эту штуковину, – продолжал он, – тогда кто же перетряхнул те комнаты у вас в Нью-Йорке?

– Кто вам об этом сказал?

– Вам следовало бы знать, – заявил он, и в глазах его забегали озорные огоньки. – Вам следовало бы знать множество вещей. Как я понимаю, вы у нас теперь общаетесь с духами!

Меня хватило лишь на то, чтобы изумленно на него уставиться. Он хмыкнул. Потом снова посерьезнел.

– А теперь послушайте, Марша, – заговорил он. – Рано или поздно, но карты нам с вами все равно раскрыть придется. Что вы скажете насчет этого Данна? И зачем вы к нему отправились? – Я молчала, и он сделал нетерпеливый жест. – Нельзя играть с человеческой жизнью. Для Фреда Мартина все, похоже, складывается очень плохо. Артур вне подозрений, и больше никого нет. А тут вдруг Аллен Пелл выписывается из больницы и исчезает. Почему? Он кого-то боится? Или же что-то скрывает? И почему? Не пора ли вам заговорить?

Но я не стала ничего говорить. Все, что я могла сказать, – это «не знаю», и несколько минут спустя, услышав, как он хлопнул парадной дверью, я поняла, что его переполняет не только гнев, но и подозрения.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

В тот же самый вечер был убит доктор Джеймисон.

Сейчас я могу об этом писать. Еще несколько недель назад не могла. Возможно, самое ужасное в смерти– это то, что к ней привыкаешь. Острота восприятия проходит, а пустота постепенно заполняется. Теперь в городке уже новый врач. Он ездит на машине старого доктора и, наверное, больше понимает в современной медицине и лекарствах, о существовании которых доктор Джеймисон не имел понятия. Он оборудовал небольшую лабораторию в комнатке, где старый доктор держал свои рыболовецкие снасти и резиновые сапоги—для посещения в непогоду деревенских больных; и люди на острове уже принимают его и относятся к нему благосклонно– как будто и не было никакого убийства, будто он не занял место умершего.

А это действительно было убийство. Доктора—с пулевым ранением в сердце– обнаружили у обочины шоссе, его машина стояла возле стены, огораживающей имение Пойндекстеров, словно он сам ее там остановил. Стреляли с близкого расстояния, но никакого оружия поблизости не обнаружили. Доктор сполз с сиденья, тело его слегка наклонилось влево, как будто он с кем-то разговаривал. Одна рука была перекинута через дверцу. Похоже было, что он привычно и небрежно оперся ею либо же слишком поздно вытянул руку, чтобы защититься.

Его нашли в половине девятого. В тот вечер в клубе устроили бал-маскарад– для местных благотворительных целей, и мимо доктора, должно быть, проехали дюжины машин, направляясь на тот или иной званый обед перед балом. Случилось так, что обнаружили его в конце концов Марджори Пойндекстер и Говард Брукс.

Говард сидел за рулем, а машина доктора стояла всего в каких-то десяти ярдах в стороне от их ворот. Марджори первая ее заметила. К тому времени они уже проехали мимо, и она попыталась обернуться.

– Это разве не машина доктора? – спросила она.

– Похоже на то, – отозвался Говард. – Давай остановимся. Вдруг у него движок забарахлил.

Они дали задний ход и выбрались из автомобиля, две фантастические фигуры: Марджори—в костюме царицы Савской и Говард в облачении средневекового рыцаря, в оловянных доспехах. Мимо них продолжали не останавливаясь ехать автомобили. В свете фар одного из них они и увидели, что доктор сидит на месте водителя.

– Ему плохо, – сказала Марджори. – Доктор! Мистер Джеймисон! – позвала она испуганно.

Тот не шелохнулся, и Говард принялся обшаривать свое нелепое одеяние в поисках спичек, но ничего не нашел. Он на ощупь протянул свою руку, она стала липкой от крови. Минуту он стоял словно оглушенный.

– Слушай-ка, Мардж, – заговорил он. – По-моему, с ним что-то не в порядке. Бери машину и поезжай дальше. Вызови «скорую». А я вернусь домой и попытаюсь связаться с врачом из отеля.

Однако возвращаться в дом он не стал. Подождал, пока Марджори не отъедет подальше; ее роскошный головной убор, украшенный драгоценными камнями, покоился рядом с ней на сиденье. Затем, избавив ее таким образом от потрясения, он остановил следующую машину. К несчастью, там оказались Дины, также направлявшиеся на званый ужин, а ему было известно, что у Агнесс Дин больное сердце. Говард стоял в нерешительности, доспехи его поблескивали – в свете фар; в конце концов, поискав носовой платок, он вытер запачканную в крови руку.

– Тут, кажется, человеку плохо, – сказал он. – Если бы миссис Дин согласилась ехать дальше одна, я бы попросил вас помочь, Мэнсфилд. Мне нужно отлучиться позвонить, а оставлять его одного я не хочу.

Договорились таким образом: Агнесс Дин, хоть и протестуя, поехала дальше, а Мэнсфилд вылез из машины. Он был выряжен в костюм какого-то посла, спереди его одеяние по диагонали пересекала широкая красная лента с целым рядом орденов и прочих знаков отличия; на голову был нахлобучен парик. К счастью, у него оказались спички, одну из которых он зажег и заглянул внутрь автомобиля.

– Боже правый, да это доктор! – воскликнул он.

– Да. И по-моему, в него стреляли.

Спичка потухла. Мэнсфилд Дин замер в темноте, не двигаясь и не проронив ни слова.

– Если вы побудете здесь, я вернусь в дом и позвоню в полицию, – сказал Говард. И добавил мрачно: – Похоже, произошло еще одно убийство.

– Вы думаете, он мертв?

– Я знаю, что он мертв, – отрезал Говард.

Я на бал не поехала. После поездки в Нью-Йорк у меня было неподходящее для вечеринок настроение. Однако история эта в тот же вечер постепенно просочилась в клуб. Бал продолжался. Оркестр играл, кое-кто из молодежи танцевал, но большого шествия в тот вечер не было и, уж конечно, не было веселья. Снаружи, на шоссе, пространство огородили канатами. Полицейские регулировали движение транспорта, а представители штата и местные стражи порядка собрались вокруг трупа. В половине десятого с диким завыванием сирены прибыл шериф. С ним были два его помощника, и он выскочил из машины прежде, чем та остановилась.

Все расступились, пропуская его, ибо это дело вновь оказывалось в компетенции округа. У него с собой имелся фонарик, хотя вокруг ими кишмя кишело, и какое-то время он просто стоял и смотрел на покойного.

– Док! – осипшим голосом выговорил он. – Кое-кто за это ответит, даже если мне самолично придется отправить его в ад.

Народу там было полным-полно. Полицейский фотограф делал снимки, то и дело сверкала его вспышка. Детективы осматривали автомобиль, дорогу, тропинку. Другие прочесывали кусты в поисках оружия. А доктор сидел ссутулившись в своей машине, как человек, решивший основательно ОТДОХНУТЬ.

Оружия так и не нашли. Вообще ничего не нашли. Рана была смертельной, смерть наступила мгновенно. Пуля насквозь прошла сквозь сердце. Кроме того, однако, обнаружились и еще некоторые обстоятельства.

Машину он остановил сам. Тормоз был отжат. И он не предполагал никакой опасности. Не сделал даже попытки выбраться из машины, защититься. Кто-то остановил его. Он вырулил на обочину шоссе и был убит без борьбы.

– Итак, вот что мы имели, – рассказывал позднее шериф. – Вероятнее всего, доктор знал убийцу, но ничего подобного не ожидал. Он возвращался домой, в городок, навестив Дороти Мартин. Даже не пообедал.

Выстрела никто не слышал. Доктора не ограбили. Его старый потрепанный бумажник лежал у него в кармане, а в нем– маленькая черная книжечка, куда он записывал свои вызовы. Когда наконец-то приехал врач, он установил время смерти—сразу после восьми, но это было не более чем приблизительное допущение.

– Вот в таком мы оказались положении, – рассказывал шериф. – Сделать это мог кто угодно. Только вот кому это понадобилось?

К счастью, доктор Джеймисон был вдовцом. Его единственный сын был женат и жил в Бостоне. Но его престарелая экономка, миссис Вудс, была просто безутешна.

– Кто же мог сотворить с ним такое? – причитала она, и в ее заплаканных глазах читалась растерянность. – У него не было врагов. Все его любили.

Однако кое-какие сведения она для следствия все же сообщила. Уже примерно с неделю доктор был чем-то очень обеспокоен. Ел он совсем мало, и она не раз слышала, уже лежа в постели, как он часами ходит взад-вперед по комнате внизу.

В ту ночь они просмотрели его бумаги, сидя за его захламленным письменным столом– стареньким секретером с убирающейся крышкой, верхняя полка которого была завалена всякой всячиной—там он, бывало, отыскивал для меня молочные таблетки с солодом, когда я была маленькой. Там же лежало несколько писем от его сына. « Дорогой папа, извини, что не сразу поблагодарил тебя за присланный чек. Днем и ночью рыскаю по округе в поисках какой-нибудь работы, но…»

Все они были написаны в том же духе, и когда я спустя некоторое время узнала об этом, то сразу вспомнила все годы, проведенные доктором в трудах, вспомнила его старый замызганный автомобильчик и его одежду– опрятную, но старую и поношенную. Когда отыскали его чековую книжку, обнаружилось, что на счету у него всего-то сорок долларов. Однако больше они ничего не нашли. Карточки больных, профессиональные записи, несколько подписанных счетов, обычный чистый блокнот для выписки рецептов – только и всего.

На столе лежал медицинский журнал, раскрытый на статье о применении какого-то нового лекарства. Часть ее он прочитал—в глаза бросались синие карандашные отметки. А в мусорной корзине, скомканное и тоже написанное карандашом, валялось начатое письмо. Скорее, черновик письма. Адреса на нем не было, и состояло оно всего из пяти слов, одно из которых было недописано: « Я оказался в невероятной сит…»

Либо он отказался от своей затеи, либо же отправил другое письмо. Ни у кого не было ни малейших сомнений, что недописанным словом было слово «ситуации», и один из детективов даже заметил:

– Была б там пушка, я бы сказал, что это начало предсмертной записки самоубийцы.

Они даже обсудили это предположение, усевшись кружком в кабинете доктора в ту ночь. Итак, он был встревожен. Ничего не ел. Отыскали страховой полис– возможно, он хотел, чтобы сын поскорее получил страховку. Допустим, оружие находилось в машине и кто-то его забрал? Притянуто за уши, но возможно.

Вызвали миссис Вудс и спросили ее:

– Скажите, было у него какое-нибудь оружие?

– Ну да, даже два: винтовка и дробовик.

– А револьвер? Или автоматический пистолет?

– Нет, сэр. Ничего такого у него никогда не было.

Ее отпустили. Она готовила для них кофе, нарезала бутерброды и не переставая плакала.

Однако эта записка их озадачила. Кому она предназначалась? Что за невероятная ситуация, в которой он оказался? Знал ли он нечто, представлявшее такую опасность, что его убили, дабы заставить замолчать? Они принялись вновь просматривать его книги, но значившиеся там имена пациентов относились к окрестным жителям, включая колонию дачников.

Когда все снова вернулись в столовую, там была миссис Вудс. Она разлила по чашкам кофе, и они жадно набросились на еду– так, как должны есть мужчины, даже очутившись рядом со смертью. Экономка казалась рассеянной и погруженной в свои мысли, но в конце концов она решилась:

– Вообще-то мне кое-что известно… Доктор велел никому об этом не говорить, но теперь, когда его больше нет…

Они уставились на нее. В комнате внезапно повисла тишина.

– Все в порядке, миссис Вудс, – ободрил ее шериф. – Теперь это не может повредить ему, сами понимаете.

Она все еще колебалась.

– Это насчет одного посетителя, который пришел к нему как-то ночью, день или два назад. Пробыл он здесь долго. Впускала его не я, а сам доктор. И он же отвез его потом на своей машине. Но оба они были какие-то взволнованные. Я слышала их возбужденные голоса, но о чем они говорили, мне слышно не было…

– Значит, вы не видели, кто это был?

– Ну… в общем, и видела и не видела. Не настолько хорошо, чтобы сказать наверняка. Но когда они шли за дом к гаражу, то проходили мимо окна кухни. Было это примерно около десяти вечера. Точно не скажу, но мне показалось, это был тот художник—тот самый, что исчез.

Они изо всех сил старались не подать виду, как потом говорил шериф. Новость была сногсшибательная, однако они сумели-таки допить кофе и доесть бутерброды. Только шериф невзначай обронил:

– Вот как, значит. И когда же доктор, попросил вас не говорить, кто здесь побывал?

– Это было на следующее утро. Я спросила: «Это к вам случайно не тот художник приходил вчера вечером? Тот, которого разыскивают?» Доктор сильно расстроился. Не ответил ни да, ни нет. Только заметил: «Дом врача– это все равно что дом священника, миссис Вудс. Не желаю никаких пересудов по поводу моих посетителей». Потом пристально посмотрел мне в глаза и сказал: «Вчера вечером сюда никто не приходил, миссис Вудс». Я ответила: «Да, сэр», – и… в общем, это все, что я знаю.

Ничего из этого не было обнародовано на дознании, уже третьем за лето. Убийство произошло в субботу вечером, а дознание проводилось в понедельник. Странно и непривычно было сидеть там в третий раз и не видеть доктора Джеймисона на председательском месте за столом. Столь же странно было сознавать, что всего через несколько дней эту комнату заполнят дети, вернувшись в школу после летних каникул.

На сей раз представители власти не рассказали всего, что им было известно. Фактически дознание почти не выходило за рамки установления факта смерти и ее причины. Начатое доктором письмо представлено не было, не вызывали и миссис Вудс. Со свидетельскими показаниями выступили Марджори и Говард, а также Мэнсфилд Дин. Вскрытие не показало ничего нового. Доктор был застрелен из 32-миллиметрового автоматического пистолета, пуля прошла сквозь сердце и застряла в спинке сиденья более или менее позади него, чуть правее. Никакого оружия найдено не было.

В тот вечер доктор навещал Дороти Мартин, которая все еще не вставала с постели и по-прежнему была очень слаба. От нее он уехал без четверти восемь– ему как раз хватило времени, чтобы доехать туда, где и была найдена его машина каких-нибудь десять минут спустя. Перед тем как заехать к Дороти, он ездил по вызову на какую-то ферму, расположенную во внутренней части острова; там он был молчалив, но не подавлен. В обоих домах ему предлагали поужинать, но он сказал, что у него назначена встреча и ему надо ехать домой.

Однако никаких записей об этой встрече в его блокноте не нашли. Вечером его частенько вызывали то туда, то сюда, причем обычно без предварительной договоренности. И приемная его была заполнена пациентами, в то время как сам он сидел мертвый в своей машине.

Говард Брукс рассказал о том, как было найдено тело, а Мэнсфилд Дин– о том, как оставался возле него. Прочее было чистой формальностью. Был вынесен обычный вердикт, люди разошлись по домам на ленч, и это новое преступление, судя по всему, находилось не ближе к разгадке, нежели другие.

Однако было и еще кое-что, о чем полиция умолчала. На правой дверце машины имелся полный набор отпечатков пальцев, и принадлежали они не доктору.