Текст книги "Возвращение"
Автор книги: Мэри Пирс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
– Как ты думаешь, сюда придут немцы? – как-то спросил Роберта Чарли, когда они слушали радио. – И сможем ли мы их отсюда выбросить, если они смогут это сделать?
– Не знаю, – ответил ему Роберт. – В данный момент война идет в воздухе. Королевская авиация делает все, что может. Мне кажется, что от этого зависит очень многое.
– Я ничего не понимаю, – заметила Линн. – Если немцы высадятся здесь, зачем тебя отправляют из Англии? Твое место здесь, среди нас.
– Я оставляю здесь вместо себя Чарли.
– Здесь смеяться нечему!
– Ты бы видела его в каске!
– Что могут сделать местные отряды самообороны, – сказала Линн, – там, в основном старики да простаки.
– А куда я гожусь? – спросил Чарли. – Наверное, в обе категории сразу.
– На восточном берегу есть уйма всего, от чего немцам придется жарко, – сказал Роберт.
– Ты это видел?
– Да, кое-что.
– И что это такое?
– Я не могу тебе сказать. Но теперь мы оснащены лучше, чем в последний раз.
– В последний раз?
– Ну да, в тысяча шестьдесят шестом году!
– И с тех пор никто не пытался на нас нападать, так? Конечно, кроме испанской армады…
– Да, и вспомни, что мы с ними сделали.
Накануне отъезда Роберта в армию он и Чарли пошли в паб «Хит энд Мисс». Линн была расстроена. Ей хотелось, чтобы Роберт остался дома.
– Почему бы тебе не пойти с нами? – спросил он ее.
– Я не люблю пабы.
– Но ты же когда-то там работала.
– Но это не значит, что мне там нравилось.
– Хорошо, – сказал он. – Я остаюсь дома.
Но как только Роберт согласился с ней, Линн сразу же передумала. Она не хотела бы уподобиться тем матерям, которые настаивают на своем.
– Иди с Чарли. И хорошо проведите время. Я не должна удерживать тебя при себе. – Она с силой сунула в его ладонь десять шиллингов.
– Это вам на угощение. Вы заработали их в поле.
Рано утром на следующий день Линн и Чарли поехали в Минглетон и посадили его на поезд.
– Не забывай нам писать, ладно? Если даже ты окажешься Бог знает где.
– Да, я обязательно напишу, как только у меня будет возможность. Но ты не должна беспокоиться – письма сейчас идут так долго.
– Беспокоиться? Зачем мне беспокоиться! Хорошенькое дело! – Линн пыталась рассмеяться.
– Держись, Роб, – пожелал ему Чарли.
Когда поезд тронулся, он взял Линн за руку.
* * *
После возвращения дом показался им таким пустым. Чарли пошел проверить скотину и, вернувшись в дом, застал Линн в спальне Роберта. Она стояла у комода и смотрела на книги, которые Роберт перечитывал, когда он был прикован к инвалидному креслу.
– Я вспоминала о том времени, когда он повредил позвоночник. Неужели его вылечили только для того, чтобы убить на этой ужасной войне?
На следующий день, когда Чарли был в Слипфилдсе, Линн посетила жена викария. Она пришла как квартирьер в поисках жилья для эвакуированных и попросила, чтобы ей показали дом. Увидев свободную спальню с двумя односпальными постелями, сделала запись в специальном списке.
Чарли, вернувшись из Слипфилдса, нашел Линн расстроенной.
– Миссис Ропер была у нас и сказала, что к нам поселят эвакуированных.
– А я все хотел знать, когда она дойдет до нас?
– Незнакомые нам люди – в комнате Роберта! – сказала Линн. Даже сама мысль об этом была ненавистна ей. – Я слышала об этих эвакуированных. Они из ужасных домов в трущобах, да еще и со вшами!
– Ну не все же они такие!
– Мы не знаем, что нам достанется! Нам все равно придется их принимать: с вшами или без них! Нам не позволят выбирать.
– Будем надеяться на лучшее, и нам придется на всякий случай приготовить карболку.
– Тебе хорошо смеяться, но ухаживать за ними придется мне.
– Ради Бога, сколько их будет?
– Миссис Ропер сказала – один или два.
– Ну, это не так плохо. Ты так мне все расписывала, что я решил, что у нас будет жить, по крайней мере, полдюжины эвакуированных.
– Я вижу, – сказала резко Линн, – что для тебя это все пустяки.
– Мы все равно ничего не сможем сделать, поэтому нам следует относиться ко всему спокойнее. Сейчас идет война, и нам не следует забывать об этом.
– Интересно, как я могу забыть, если мой сын сражается на фронте?!
Чарли уже больше не мог сдерживаться, у него просто лопнуло терпение.
– За что сражается Роберт? Он старается защитить старушку Англию. Сейчас города сильно бомбят. Сотни и тысячи семей потеряли свой кров. Ты только постарайся себе представить, чем обернулась для них война, и самое главное, подумай об их детях.
Линн замолчала и отвела от него глаза. Ей стало неудобно за свои слова, но все равно, она не желала, чтобы в ее доме жили чужие люди. Чарли все понимал, ему было легко прочитать ее мысли. Линн избегала его взгляда.
– Нам повезло по сравнению с живущими в городах, – сказал Чарли. – И мы должны не отказывать в крове бедным детям.
– Да, я все понимаю, – сказала Линн. Она села на стул. – Я знаю, что в сравнении с ними нам повезло. Я просто очень расстроена… Да и миссис Ропер была такой бесцеремонной, совала свой нос буквально повсюду.
– Да, я знаю, как она себя ведет. Она не проверяла, сколько у нас заготовлено угля?
Чарли засмеялся, он пытался отвлечь Линн от неприятных мыслей, чтобы она немного пришла в себя.
– Но с начала войны она приютила у себя много ребятишек. И мы должны признать, что она делает очень много для бедных детей. – Чарли придвинул себе стул и сел у стола. – Когда приедут дети, которые будут жить у нас?
– Наверное, скоро. Так сказала миссис Ропер. Они стараются вывезти их из города поскорее, там стало очень опасно оставаться.
– У нас будут жить дети из Лондона?
– Да, видимо.
– Во время прошлой войны я пару раз был в Лондоне. Но мне бы не хотелось оказаться там сейчас, – сказал Чарли. – Кроме того, на меня просто давили все эти огромные здания… Они, как мне показалось, просто нависали у меня над головой… – Чарли взял Линн за руку. – Представляешь, у нас дома будут жить дети, а нам уже столько лет. Это немного нас встряхнет. Нам придется приободриться.
Линн кивнула головой, попыталась улыбнуться и сжала руку Чарли.
Ночью лондонское небо перекрещивали лучи прожекторов, искавшие в небе немецкие бомбардировщики. Эти лучи постоянно перемещались, и иногда в их свет попадались самолеты. Тогда все остальные прожектора присоединялись к общей сетке, и на небе образовывалась ярко освещенная белая дорога, по которой самолет вели по всему небу. В бой вступала крупная зенитная артиллерия. Разрывы ее снарядов смешивались с взрывами бомб. От двойных взрывов начинал вибрировать воздух и вздрагивали дома.
Филип не боялся бомб. Ночные воздушные налеты пробуждали у него интерес. Ему было девять лет, и он был слишком неопытным, как говорила его мать, чтобы представить себе всю опасность. Незаметно для всех он, конечно, испытывал страх. Но больше всего он боялся обнаружить, что он боится. Он терпеть не мог наблюдать, как дрожит и трясется его мать, опускаясь на колени и заползая по узкому коридору в кладовку под лестницей. Она так делала, когда бомбы падали близко. Ему хотелось, чтобы она была такой же спокойной, как его отец.
– Филип, отойди от окна и проверь, чтобы светомаскировка была плотно закрыта.
– Я только хочу посмотреть.
Электричества не было. В электростанцию опять попала бомба.
– Филип – такой же фаталист, как и я, – сказал отец. Но он отвел мальчика от окна и задернул светомаскировку. – Слушайся мать, – сказал он.
– Ты прав, я – фаталист, – повторил Филип. Ему доставляли наслаждение новые слова, которые он узнал. – Если выпадет мой номер…
– От кого ты это услышал?
– От Динни Квинна, – сказал Филип.
– Мне надо было самому догадаться, – сказал отец.
Миссис Квинн была у них приходящей прислугой. Динни, ее сыну, было семнадцать лет. Он иногда помогал отцу Филипа: красил дом и мыл его машину.
– Динни скоро в армию.
– Дай Бог, чтобы он попал на флот!
Мать Филипа редко покидала дом. Лишь иногда она выходила неподалеку в магазин. Но его отец любил прогулки, и в воскресенье он брал с собой на прогулку Филина.
У них всегда был один и тот же маршрут: на метро – до Норесли Грин, дальше – по спокойным солнечным улицам и через огромные ворота в парк, где была эстрада для оркестра, фонтанчик питьевой воды и пахло львиным зевом на солнце. Они поднимались на зеленый холм, с вершины которого был прекрасно виден весь парк. Они садились на скамейку Филип получал свой имбирный лимонад и большое круглое печенье из пресного теста, а отец выпивал рюмочку покрепче. Потом они возвращались домой.
– А кто эта леди с собакой?
– Просто знакомая, – отвечал отец.
Иногда у матери расстраивались нервы. Она целыми днями оставалась в постели, и ее приходил осмотреть доктор Эйнсворт. Он ссылался на ее жизненный цикл, прописывал ей тонизирующее средство и советовал соблюдать покой. Миссис Эш было сорок шесть лет.
Филип бывал и даже оставался на какое-то время у Эви Николлс, знакомой его отца Она жила с сестрой, маленькой собачкой и канарейкой в клетке. В ее саду росли темно-красные гвоздики, и у него перехватывало дыхание от их запаха. Ему всегда давали с собой букетик для дома, но мать выбрасывала эти цветы.
– Мне никогда не нравились гвоздики! – заявляла она.
Филип срывал у гвоздик лепестки, помещал их в стеклянную банку, заливал их водой и крепко закручивал крышку, надеясь законсервировать их запах. Но лепестки покрывались слизью, и когда он, открыв крышку, принюхался, то испытал тошноту. Он выбросил банку в мусорный ящик.
Мать понемногу приходила в себя, но она была еще физически слаба и иногда плакала.
– Слезы! Снова слезы! И что же теперь? – громко сказал отец.
– Ты забираешь моего ребенка! Ты не имеешь на это никакого права!
– Но кто-то должен за ним присматривать!
– Но только не она!
– Ради Бога, хватит сцен! Я уже не могу их переносить!
– Не кричи на мою мать! – сказал Филип.
Отец ушел, а он подошел к матери и, встав перед нею на колени, положил свои руки на ее колени.
– Я больше никогда не пойду туда, если тебе это неприятно.
– Нет, если хочешь, можешь туда ходить, – сказала она, перестав плакать. – Если твой отец позовет тебя, ты не отказывайся. Тогда ты сможешь рассказать мне обо всем.
Одной июньской ночью бомба попала в здание школы на Питтс Роуд. Зданию был нанесен сильный ущерб, и дети оставались дома в ожидании перевода в другую школу. Филип нисколько не сожалел об этом: школу он ненавидел. Теперь он мог заниматься всем, что ему было интересно. Ему нравилось читать книги.
Иногда его навещал Джимми Свит, и они вместе играли в саду. Джимми Свит был очень толстым, и все дети дразнили его Жирный Аэростат.
– Фил, у тебя есть Библия?
– Конечно, – сказал Филип.
– Принеси ее, и я тебе кое-что покажу.
Жирный Аэростат открыл Библию и показал Филипу место в Ветхом Завете, где было написано: «Разве не послал он меня к тем людям, которые сидели на стене, чтобы они ели свой кал и пили собственную мочу вместе с тобой?»
Жирняк захрюкал от удовольствия и, прищурившись, смотрел на Филипа. Тот с испугом захлопнул книгу.
– Тебя зовет твоя мать, – сказал он.
На улице Метлок Роуд располагался завод, где отец Филипа служил управляющим по производству. Иногда Филипу разрешалось посмотреть, как работают люди у плавильной печи. Там была огромная железная дверь, которая поднималась на цепях. С одного края печи было маленькое смотровое окошко. Позади печи была топка, и Филип стоял и смотрел, как Альберт Верни лопатой кидал туда блестящий черный уголь. Когда Альберт отвернулся, Филип швырнул в топку Библию.
– Что ты туда бросил?
– Так, чепуха.
Ветхий Завет был аморальной книгой. Филип никогда больше не станет ее читать. Но в Библии не все было таким. Если вспомнить историю про младенца Иисуса, лежащего в своей колыбельке, а рядом стояли вол и осел; или про мальчика в храме, чьи слова глубоко запали в душу Марии; или про бородатого мужчину с нежными руками, освящающего хлеба и рыбу.
– Я – еврей или нееврей?
– Ты, конечно, нееврей.
– Я нееврей, тогда? – сказал Филип.
Воздушные налеты на Лондон становились все более частыми. В их районе размещалось множество фабрик и заводов, которые часто подвергались налетам немецких бомбардировщиков. Но часто бомбы попадали в жилые дома.
– Тебе нужно ходить в бомбоубежище, – сказал Норман Эш своей жене.
– Находиться с этими людьми? Я не могу! – сказала она.
Но когда налеты усилились, она стала туда ходить. Она брала с собой подушки, пледы, складные стулья, печенье, чашки и термосы Бомбоубежище располагалось под заводом. Это было большое глубокое помещение, сильно укрепленное, и там пахло мешками с песком и креозотом. Оно было предназначено для всех, живших по соседству. Все сидели рядом на деревянных настилах или лежали на подстилках на полу. На стене висело объявление «Доступ собакам, кошкам и другим домашним животным запрещен. Уходя, заберите с собой весь мусор и постельные принадлежности» Подпись – Норман Эш, управляющий по производству.
– Это мой отец, – сказал Филип.
– А то я не знаю! – отпарировал Жирный Аэростат.
Когда налеты были особенно гибельными, туда приходили люди из отдаленных районов, что вызывало у Лилиан Эш негодование.
– Этой старухе Джоне здесь не место! Она живет на Аделаид Роуд!
– Я ей разрешил прятаться здесь, – сказал Норман. Старая Миссис Джонс была его приятельницей. Иногда он пил с ней чай. – У них там нет бомбоубежища.
– Это не твое дело разрешать ей, – отозвалась Лилиан, – твое дело следить за тем, чтобы люди не набивались битком.
Норман Эш никогда не бывал там, когда бомбоубежище было переполнено Он всегда находился в здании масонской ложи завода или в пожарном отделении.
– Господи, ты – в пожарном отделении! – восклицала его жена. – И ты надеешься, что я верю в это?!
– Какого черта! Мне все равно, веришь ты или нет!
Норман всегда приходил по утрам в бомбоубежище, чтобы отнести Филипа в постель домой – вверх по узкой лестнице из бомбоубежища, через узкий заводской двор и сад Филип, закутанный в теплый плед, не шевелился в крепких руках отца. Он чувствовал холодный воздух у себя на лице. На него смотрело серое небо, и в ушах звучал сигнал отбоя. Отец клал его в постель и до подбородка укрывал его одеялом.
– Счастливчик, поспи еще парочку часов, пока надо будет вставать. Пользуйся такой возможностью.
У старой миссис Джонс в кухне стоял большой деревянный ящик. Филип нарисовал на нем цветными мелками целый ряд ручек, и ящик стал похож на радиоприемник. Он залезал в ящик, миссис Джонс протягивала руку и поворачивала ручку.
– Говорит местная служба радиостанции Би-Би-Си. Сначала о новостях к этому часу. С вами Филип Эш.
– Минутку, минутку, я ничего не слышу. Мне нужно настроить приемник.
Миссис Джонс делала вид, что крутит ручку, и Филип начинал вещать громким голосом:
– Прошлой ночью Лондон подвергся самому сильному налету бомбардировщиков за всю войну. Бомбы упали на школьное здание на Питтс Роуд и на электростанцию на Херлстоун Парк. Было сбито двести шестнадцать бомбардировщиков противника…
– Вот это новости! – радовалась миссис Джонс. – Мы им на этот раз хорошо всыпали!
– …Остальные участники налета были вынуждены повернуть назад.
– Так им и надо, черти проклятые!
– «Велингтоны» королевской авиации осуществили налет на Берлин, выведены из строя стратегические цели противника. Нашим трем самолетам не удалось вернуться на базу.
– Бедные парии. Я надеюсь, что они выпрыгнули с парашютом.
– Мы заканчиваем передачу новостей к этому часу.
– Теперь ты можешь вылезать и попить свой чай.
Миссис Джонс была уже немолодой, но принимала активное участие в войне. Она собирала шрапнель и фольгу и всегда что-то вязала для солдат. Она даже пожертвовала своими алюминиевыми формами для желе, отдав их бойскаутам, которые собирали металлолом по домам.
* * *
– Может быть, они пригодятся для «Спитфайров», – сказала она. Если она замечала пролетавший мимо английский самолет, то всегда кидалась из кухни к двери и показывала на него своим запачканным пальцем. – Вон летят мои формы для желе, – говорила она. – Ты видишь и. Они у него на фюзеляже.
Сентябрь выдался солнечным и теплым. Англия находилась в состоянии войны уже год. Налеты становились все сильнее и сильнее, и иногда по утрам мать показывала Филипу, какой ущерб был нанесен за ночь. Была сильно разрушена Пемберли Роуд. Пять домов на этой улице лежали в руинах. Один дом был расколот пополам. На самом краю был виден рояль со стоящей на нем вазой с искусственными цветами. Рояль не пострадал от взрыва. Среди груды развалин на боку лежала детская кроватка, на которой висела и покачивалась кукла-пугало.
– Господи, какой ужас! Бедные души! И все это случилось неподалеку от нас!
Лилиан Эш вернулась домой совершенно разбитая. Она говорила, что все это стоит у нее перед глазами и что она не сможет из-за этого спать ночью.
– Зачем ты тогда туда ходишь и смотришь? – раздраженно спросил муж.
– Не стоит закрывать глаза на подобные вещи.
Налеты ужесточались, и начались разговоры о порядке эвакуации.
– Филип должен уехать, – сказал отец. – Ему следовало уехать в самом начале, но ты меня не слушаешь.
– Да, я теперь понимаю, что ему лучше уехать, но мне тяжело думать о том, что ему придется уехать.
– Почему бы тебе не поехать вместе с ним? Это было бы лучше всего. Мне было бы гораздо легче, если бы я был уверен, что вы в безопасности где-нибудь в сельской местности.
– Конечно, тебе было бы очень хорошо, если бы меня здесь не было!
Лилиан Эш отказалась ехать. Что бы ни угрожало, место жены рядом со своим мужем. Так она сказала сыну. Филип должен понять ее и поехать один.
– Я не боюсь бомб, – сказал он. – Я бы лучше остался дома с тобой.
– Тебя уже записали, – ответила ему мать.
Филип пошел попрощаться с миссис Джонс. Он принес с собой картонку со шрапнелью и крышками из фольги для молочных бутылок. Миссис Джонс знает, что делать с этим.
– Я больше не буду к вам приходить, меня эвакуируют, – сказал он.
– Куда?
– Я не знаю, это – секрет.
– Я буду скучать, – сказала миссис Джонс. – Кто теперь станет читать для меня по радио новости?
Она угостила его гренками к чаю.
У эвакуационного пункта на улице выстроились автобусы, они должны были отвезти детей на железнодорожный вокзал Пэддингтон. Филип стоял вместе с родителями. На плече у него висел на шнурке противогаз в картонной коробке. На пальто была бирка с его именем и фамилией.
– Я считаю, что они должны нам сказать, куда отправляют наших детей.
– Мне кажется, что недалеко. В Оксфордшир. – Отец Филипа был весьма оживленным. – Оксфордшир – это совсем недалеко. Мы сможем на уик-энд съездить к нему.
Детей начали сажать в автобусы. Мать крепко сжала в объятиях Филипа, и он ощутил на своем лице ее слезы.
– Не смей! Ты раздавишь мой противогаз!
– Пока, старина, – сказал отец. – Когда мы узнаем твой адрес, мы приедем к тебе. Если только сможем достать бензин.
– Пиши нам, Филип. Я положила тебе с собой марки.
Родители стояли на тротуаре и махали ему. Автобус отъехал, родители исчезли из вида. Начал моросить дождь, и Филип увидел, как отец раскрыл зонтик.
Когда они подъехали к вокзалу, прозвучал сигнал воздушной тревоги. Детей быстро отвели в подвал. Они стояли там в тесноте около часа. Филип держал за руку маленькую девочку, и она все это время тихонько плакала. Наконец кто-то крикнул: «Отбой!», и детям разрешили подняться наверх и вскоре погрузили в поезд.
Филип не знал, который был час. Когда остальные ребята в купе начали раскрывать пакеты с завтраками, он тоже решил посмотреть, что ему положили в дорогу. Потом он понял, что ничего не хочет есть, и снова закрыл пакет. Его тошнило от запаха сваренного вкрутую яйца и помидора. Позже он отдал свои сэндвичи девочке, сидевшей напротив и не спускавшей с него взгляда, и она проглотила все в одну минуту.
– Вот жадина! – сказал ей кто-то, и она показала язык обидчику.
Поезд двигался слишком медленно. Филип сидел у окна и смотрел на дождь, который делал неясным проплывавший за окном ландшафт. Вскоре стемнело. Он обратился к мальчику, сидевшему рядом.
– Мы что, подъезжаем? – спросил Филип.
– Подъезжаем куда? – ответил мальчик.
– Туда, куда нас везут.
– Откуда я знаю? Ты спроси их.
Две женщины, сопровождавшие ребят, расхаживали взад и вперед по коридору.
Они постоянно заглядывали в каждое купе и старались уладить все возникавшие ссоры.
– Ребята, давайте споем! Вам сразу станет веселее. Давайте споем «Катил парень бочку!».
Ребята запели во всем медленно идущем поезде, и им подпевали сопровождающие их женщины. Они пели до тех пор, пока у них не пересохло в горле. Филип тоже открывал рот, но он не умел и не любил петь. И его сосед толкнул его в бок.
– Почему ты не поешь?
– Не твое дело!
– Ты, петушок, в один миг зальешься слезами!
– Я? Ни за что, – ответил Филип.
– Господи, что за поезд, – сказала девочка, сидевшая напротив. – Он ползет, как улитка. Почему бы им не прибавить ходу?!
– Сейчас война, вот почему, – сказал кто-то. – Наверное, на путях лежит несколько бомб.
– Сигаретку никто не хочет?
– Пошел! Это простая конфета!
– Почему я не захватил с собой игру в блошки?!
– Черт, мне было бы лучше остаться дома!
На окнах опустили черные шторы и включили тусклые лампочки.
– Кто-нибудь знает, который сейчас час?
– Нет, я заложил свои часы в ломбард.
– Сейчас половина восьмого, – сказала одна из сопровождающих.
– Черт! Я думал, что сейчас уже двенадцать!
– Мисс, вы не можете сказать, куда мы едем?
– Вы сейчас все сами узнаете. Осталось недолго.
Она сама ничего не знает.
– Я надеюсь, что хотя бы этот чертов машинист знает.
– Мальчики, хватит болтать!
Наконец закончилось утомительное и медленное путешествие. Поезд подошел к темной платформе. Детей вывели и повели по темным улицам. В темноте они спотыкались и налетали друг на друга. Потом послышались голоса, и к ним протянулись руки. Их ввели в дом сквозь занавес, прикрывавший дверь. Они очутились в ярко освещенном зале, где стояли столы на козлах, и на них было разложено много еды. Женщины в белых униформах разливали чай из огромных термосов.
– Проходите, дети! Здесь всем хватит места! Бедные ребятки, вы только посмотрите на них! Им пришлось ехать на поезде более восьми часов. Проходите, проходите, дети! Идите сюда вперед! Ешьте, всем всего хватит!
Филип выпил чашку чая, но ему не хотелось есть. Он взял намазанную маслом пшеничную лепешку и сделал вид, что ест К нему перестали приставать с предложением еды. Потом он оставил лепешку на краю стола.
После того, как дети подкрепились, их выстроили вдоль стены зала, и одна женщина выкликала их фамилии по списку. С другой стороны рядами стояли их будущие приемные родители, и их тоже вызывали по списку. Организаторы разводили детей к приемным родителям, ведя их за руки. Филипа вызвали почти последним. Принесли его чемодан и поставили у его ног.
– Это – Филип, ему девять с половиной лет. Филип, ты будешь жить на ферме с мистером и миссис Траскотт. Поздоровайся с ними. Тебе повезло. Тебе понравится жить на ферме Стент.
На него смотрели мужчина и женщина. У мужчины были веселые подмигивающие синие глаза. Они были посажены далеко под светлыми бровями. Лицо у него было загорелым дочерна, и его рука, когда он сжал руку Филипа, была жесткой и теплой. Женщина была красивой, но Филип знал, что неприлично смотреть пристально на человека, поэтому он только мельком глянул на нее. Ее рука была гладкой и холодной.
– Ну, Филип? – сказал мужчина. – Ты нас берешь в приемные родители?
Филип не знал, что нужно отвечать, он посмотрел на леди-организатора. Она слегка похлопала его по спине.
– Конечно, он поедет к вам, ему повезло. Такой счастливчик! Вам выделили только его одного, но мне кажется, что он будет не против. Я в этом уверена. Он привык к одиночеству. Филип – единственный ребенок у своих родителей.
– Ну, если все в порядке, тогда… – Мужчина поднял чемодан Филипа. – Ты не хочешь попрощаться со своими друзьями?
Филип оглядел переполненный зал.
– Это не мои друзья, – сказал он и пожал плечами.
Когда Филипа везли на ферму, он сидел между ними в темноте автофургона, удерживая на коленях противогаз.
– Бедный малыш почти спит, – сказал Чарли. – Ему здорово досталось.
– Да, – сказала Линн. – У него был долгий день.
– Провести более восьми часов в поезде, чтобы проехать около сотни миль! Ничего себе путешествие! Неудивительно, что он так измучен!
– Наверное, ему лучше сразу же отправиться в постель. Как ты считаешь?
Автофургон с грохотом ехал по невероятной дороге. Потом Филип почти в полусне почувствовал, как его выводят из машины и ведут через двор к дому. В кухне был жуткий холод. От каменных стен пахло сыростью. Филип тихо стоял в темноте, пока Чарли покопался и зажег керосиновую лампу на столе, чиркнув спичкой. Филипа охватила дрожь. Он дрожал всем телом, уставившись на балки над головой. Потолок в кухне показался ему слишком низким.
– У вас не работает электричество?
Чарли засмеялся.
– Здесь нет электричества, – сказал он. – Ты находишься в деревне, и тебе придется привыкать к этому. У нас есть только керосин и свечи.
– Может, мне развести огонь? – спросила Линн. – С другой стороны, сейчас уже так поздно, что не стоит затевать это.
– Может, Филип, хочешь выпить теплого молока?
– Нет, – покачал головой Филип.
– Может, ты хочешь поесть? Печенье или что-то еще?
– Нет, я не голоден, – ответил Филип.
– Ты хорошо поел там в городе, да? – Чарли выпрямился и посмотрел на него. – Я знаю, что ты хочешь. Ты хочешь спать.
– Да, – сказала Линн. – Я займусь этим. Она зажгла свечу и повела мальчика.
Лестница была крутой и очень узкой. Тени со стен бросались на него, и он, стараясь увернуться от них, сильно наклонял голову. В спальне было две кровати. С одной стороны потолок имел наклон почти до самого пола. Комната была маленькой и темной. В ней пахло полировочной пастой и старым покрытым лаком деревом.
Линн поставила свечку на старый комод, а чемодан Филипа опустила на стул.
Она распаковала его одежду и убрала вещи в комод, оставив на постели только его пижаму. Из кармашка на крышке чемодана она вытащила его продуктовые карточки и его удостоверение личности. Филип стоял и смотрел на нее. Он не сделал попытки снять одежду.
– Ты хочешь, чтобы я помогла тебе раздеться?
– Нет, я все могу сделать сам.
– Может, ты что-нибудь хочешь?
– Ну… – он посмотрел на постель, – вы мне можете дать горячую грелку в постель?
– Тебе она точно нужна? – Она с сомнением смотрела на него. – Тогда мне придется разводить огонь в печи.
– Понимаю.
– Ну и прекрасно. На самом деле не так холодно! И у тебя несколько одеял, так что ты согреешься. – Она показала ему, сколько там лежало одеял. – Я вернусь к тебе через несколько минут и пожелаю тебе доброй ночи, – сказала ему Линн.
Она еще показала ему ночной горшок, стоявший под кроватью. Филип возмущенно отвел от него взгляд. Линн оставила его одного и спустилась вниз. Чарли обходил свой двор. Линн несколько минут занималась делами в кухне, потом снова поднялась наверх. Мальчик лежал в постели на спине и смотрел на старые коньки Роберта, висевшие на крюке над его головой.
– Чьи они?
– Это коньки моего сына. Его зовут Роберт, и это его комната. Эти книги на комоде тоже его. Он сейчас служит в армии, где-то за границей.
– Он сражается с немцами?
– Да, совершенно верно.
Линн стояла у постели, глядя на мальчика. Его лицо на подушке было бледным, как воск, и под глазами были темные тени. Линн наклонилась и поцеловала его в щеку.
– Доброй ночи, Филип. Добрых тебе снов. – Она взяла свечу и пошла к двери. – Ты уже согрелся?
Филип посмотрел на нее и кивнул головой. Его глаза сами закрывались, так он устал. Линн вышла и закрыла дверь, и Филип слышал, как она спускалась по лестнице. Потом он услышал голоса в кухне, а потом он уже ничего не слышал.
– Кажется, он неплохой ребенок и из хорошей семьи. И у него нет ничего такого в его волосах.
– Нет, он очень чистый мальчик, – сказала Линн.
– Мне кажется, что он станет смотреть на нас сверху вниз, – заметил Чарли.
– Почему ты так думаешь?
– У нас нет электричества. Ты обратила внимание на выражение его лица, когда я зажигал лампу? Он не верил своим глазам.
– Ничего, он скоро ко всему привыкнет.
– Ты знаешь, мне так странно, что у нас в доме снова появился мальчонка, – заметил Чарли.
– Да, – согласилась Линн. Потом она замолчала и посмотрела на фотографию Роберта в рамке, стоявшую на каминной полке. – Интересно, где сейчас Роберт, – заговорила она. – От него ничего нет уже целых три недели…
Чарли коснулся ее руки.
– Пошли спать.
– Ты не ешь бекон и яйца.
– Я не голоден, – сказал Филип. – Тебе нужно что-то поесть.
– Можно мне съесть гренок?
– Конечно, и ты сам можешь приготовить их.
Чарли отрезал кусок хлеба, и Филип понес его к кухонной плите. Он насадил его на вилку для гренок и поднес к плите.
– Нельзя переводить столько еды, – сказала Линн, глядя на нетронутую тарелку Филипа.
– Я съем это, – сказал Чарли. – Филип даже не подозревает, как это все вкусно.
Филип вернулся на свое место с гренком, поджаренным только с одной стороны.
– Ты забыл поджарить его с другой стороны, – сказал Чарли.
– Нет, я ничего не забыл, – сказал Филип, протягивая руку за маслом. – Это – французский гренок, и он гораздо вкуснее обычного.
– Да, я никогда не знал этого. Я сам попробую такой гренок в следующий раз, – сказал Чарли.
Чарли посмотрел на Линн и улыбнулся. Филип откусывал маленькие аккуратные кусочки и слизывал масло с пальцев.
– Где находится это место?
– Это ферма Стент.
– Это где-то в Оксфордшире?
– Нет, это – в Вустершире, – объяснил ему Чарли.
– Это в Англии?
– Конечно! А ты как думаешь? Что это Тимбукту?
Чарли засмеялся, и мальчик опустил глаза.
– Доедай свой гренок, парень, и я покажу тебе ферму.
Филип встал и повесил себе на плечо противогаз.
– Он тебе здесь не понадобится.
– Нам сказали, чтобы мы везде ходили с ним. Это строго обязательно. Разве вам это неизвестно?
– Хорошо, возьми его с собой.
Чарли повел мальчика, чтобы показать ему свиней. Он почесал им спину прутиком и потом отдал его Филипу, чтобы тот сделал то же самое.
– Ты, наверное, никогда раньше не видел свиней?
– Господи, я их видел сотни раз.
– Где? В Лондоне? У вас там свиньи разгуливают по Лейчестер-сквер? – поинтересовался Чарли.
– Конечно, нет, но я их все равно видел!
У Чарли было много дел. Он пошел в сарай за мешком с комбикормом, оставив Филипа во дворе. Когда он вышел из сарая, то начал хохотать. На мальчике был надет противогаз.
– Ты ожидаешь воздушного налета?
Мальчик покачал головой, его голос звучал приглушенно через маску.
– Мне не нравится, как пахнет от этих свиней, – сказал он.
На ланч был подогрет бекон. Филип посмотрел на порцию на своей тарелке и сморщил нос, увидев, что капли жира медленно просачиваются в подливку.
