Текст книги "Игры богов"
Автор книги: Мэри Филлипс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
24
Элис была не особенно религиозна – по пятизначной шкале она поставила бы себе троечку. В церковь она ходила лишь по большим праздникам – на Пасху, Рождество. Элис нечасто задумывалась о том, что ждет ее после смерти, и в целом ее представления на этот счет были традиционными: рай вверху, ад внизу, ангелы, небеса и все такое. Впрочем, она подозревала, что на самом деле жизни после смерти нет вообще.
Но все оказалась совсем не так, как она предполагала.
Поезд в нижний мир в точности соответствовал описанию Гермеса, и отыскать его оказалось несложно. Она спустилась на платформу станции «Энджел», прошла сквозь дальнюю стену и очутилась еще на одной платформе, на вид не отличающейся от сотен других платформ станций метро, разве что была она намного длиннее – тянулась вдаль, насколько хватало взгляда. На платформе было полно людей, как на обычной станции в час пик, но все они были мертвы – и это зрелище потрясло Элис.
Многие мертвые были примерно такими, какими она их себе представляла – люди в возрасте за шестьдесят, а некоторые даже под девяносто и старше, в основном в больничных халатах и ночных рубашках. На большинстве из них смерть не оставила никаких следов – иными словами, это были самые обычные мертвецы. Но встречались и такие, которые, очевидно, умерли во время хирургической операции или погибли от несчастного случая. Почти все из них относились к категории «Я слишком молод, чтобы умереть». А еще здесь было полно африканцев, причем очень молодых. Большинство чернокожих взрослых имели болезненный, изнуренный вид – Элис предположила, что причиной их смерти стали СПИД или недоедание, – но еще больше здесь было младенцев и маленьких детей. Некоторые из мертвых плакали без слез, другие стоически принимали свою судьбу – возможно, они просто не поняли, что с ними произошло, лишь осознавали, что их больше не мучают безжалостные болезни и голод. Многие взрослые пытались взять детей на руки и утешить, но их руки лишь проходили сквозь призрачные тела. Глядя на все это, Элис осознала, что ей никогда больше не придется испытать, что такое прикосновение к другому человеку.
Она стала настраиваться на то, чтобы заговорить с кем-нибудь из детей, но тут подошел поезд – самый обычный поезд метро. Все начали садиться в него, сначала стараясь поддерживать достаточное расстояние друг от друга, но затем, когда стало ясно, что в таком случае многим не хватит места, пассажиры принялись попросту совмещать свои тела – если их можно было так назвать. Элис закрыла глаза, и у нее возникло чувство, что вокруг никого нет. Когда она вновь открыла их, поезд уже отъехал от станции – она даже не почувствовала, как они тронулись. В темноте туннеля было невозможно определить, стоят они на месте или едут, хотя скрежет вагона указывал на то, что они все-таки движутся.
Через какое-то время после отправления со станции «Энджел» Элис услышала громкий голос «Предъявляем билетики!» и увидела мужчину, который шел прямо сквозь пассажиров. На нем была синяя форма и такая же фуражка, а его дряблая белая кожа никогда не видела солнечных лучей. И хотя совет Гермеса шел вразрез с принципами Элис, она решила прислушаться к нему и придержала билет. Стоявший рядом с ней Жан-Франсуа, тот самый старик-француз, протянул свой билет кондуктору.
– Не надо! – воскликнула Элис, но было уже поздно.
Харон взял билет, и в тот самый миг, когда рука Жана-Франсуа выпустила этот кусочек бумаги, по вагону пронесся порыв ветра, который подхватил старика и засосал его в стену вагона. Взвизгнув, Элис попыталась удержать его руку, но ее пальцы лишь прошли сквозь него, и через секунду несчастного поглотила окружавшая вагон тьма.
Кроме Жана-Франсуа, никто в их вагоне свой билет не отдал.
Когда поезд достиг пункта назначения, Элис все еще не пришла в себя от потрясения. Она вышла из вагона, одновременно ощущая некоторое облегчение и тревогу: кто знает, что ждет ее здесь? Платформа была ничем не примечательна: самая обычная станция подземки. Казалось, их привезли в какой-то пригород Лондона, где Элис еще никогда не бывала – если, конечно, у Лондона был пригород под названием «Нижний мир». От обычного метро эту станцию отличало лишь полное отсутствие каких бы то ни было карт или планов, а также пассажиров, ожидающих посадки, – все прочее, начиная от бетонных полов и заканчивая выложенными плиткой наклонными стенами, было Элис хорошо знакомо.
Она увидела указатель «Выход» и пошла туда, куда указывала стрелка. На почти пустой станции стояла полная тишина – если не считать шепота ее спутников из числа тех, что похрабрее. Впрочем, эскалаторы работали – правда, только вверх – и Элис зашла на один из них. Ступеньки беззвучно понесли ее вверх. Ощущения движения не было, но стены медленно поползли вниз, а свет, идущий сверху, стал приближаться. До своей смерти Элис даже не предполагала, что живой человек испытывает так много ощущений.
Она вложила билет в турникет на выходе и оказалась в нижнем мире. Здесь также никого не было, за исключением нескольких новопреставленных, которые вышли вместе с ней. Элис задумалась, что будет с теми детьми, которые не смогут сами подняться сюда, но спросить об этом было не у кого.
Небо здесь было тусклым, а земля – совершенно плоской. Свет был слишком равномерным, чтобы можно было определить время дня. Во всех направлениях, насколько хватало глаз, тянулись невыразительные улицы из одинаковых домов в стиле а-ля тюдор, возраст которых было невозможно определить. Единственным строением, которое отличалось от других, был бетонный павильон подземки, из которого они только что вышли. На павильоне висел знак «Входа нет». На улицах не было слышно ни шума транспорта, ни пения птиц – словом, никаких естественных звуков. Элис не заметила ни одного дерева, ни единой букашки – даже трава, и та не пробивалась между камнями мостовой.
Пока она размышляла, что делать дальше, до ее лодыжки дотронулось нечто холодное и влажное. Ошибки быть не могло: она действительно что-то почувствовала – как будто ей вернули тело. Элис резко обернулась и увидела рядом с собой чудовище – огромное существо, несколько похожее на собаку. Однако у этого создания было аж три морды, покрытые какой-то слизью. Одна из морд обнюхивала ее, как будто решала, годится ли она в пищу. Хвостом этой «собаке» служила извивающаяся змея. Во внешности существа было нечто материальное, контрастирующее с его фантастическим видом, а то, что ему удалось вызвать какие-то ощущения даже в призрачной ноге Элис, подсказало девушке, что собака состоит не из воздуха – она реальна, то есть обладает плотью, формой и запахом. Если бы собака захотела, она запросто проглотила бы Элис – чтобы убедиться в этом, достаточно было взглянуть на любую из ее морд. Элис ощутила животный страх, то есть ее разум сказал ей, что она испытывает страх и что часть ее, соприкасающаяся с собакоподобной тварью, ощущает нечто вроде возбуждения. Остальная же ее часть, как и раньше, была мертва. Глядя на представшего перед ней монстра, Элис осознала, что она точно не в раю: это мог быть только ад. Да и почему она, одна из всех этих людей, должна была попасть в рай? Девушка попыталась примириться со своей судьбой и стала дожидаться, пока собака съест ее душу.
Но за ее спиной из ворот станции уже выливался поток умерших, медленно растекаясь по улице подобно лужице масла. Разом утратив к Элис всякий интерес, существо двинулось навстречу этому потоку. Три морды стали по очереди обнюхивать новоприбывших. Элис испытала нечто вроде облегчения: собака пощадила ее. Но ведь она была по-прежнему мертва! И, по всей видимости, оказалась в аду. Оставалось лишь одно: попробовать устроиться здесь получше.
Элис наугад выбрала одну из улиц и пошла по ней.
25
Нил осознавал, что время течет, как и раньше, но в его жизни ничего не менялось. Время раскололось на две части: до и после. «До» казалось таким правильным, но оно быстро закончилось, и наступило «после». У этого времени было начало, но не было ни конца, ни характера – мрачное настоящее без будущего и без надежды. Он застрял в отвратительном «сейчас», навечно отделившем его от жестокого, непреклонного прошлого – прошлого, на которое он мог только смотреть (часто против своей воли), но которого не мог коснуться.
У Нила не было сил на ярость, и все же он злился вялой, бессильной злобой. Он подолгу сидел в разных уголках своей квартиры – в коридоре, на лестнице… Ему не хотелось находиться ни в одной из комнат, и вместо того чтобы смотреть перед собой, он все время глядел в пол. Иногда он переводил взгляд на какие-нибудь закутки – на нижнюю полку буфета или на пространство между унитазом и ванной – и представлял себе, как он забирается туда, поджимает ноги, подобно крошечному зверьку, и прячется от всего света. Он знал, что никогда не выйдет во внешний мир.
Почти все время в его квартире царило молчание, и лишь иногда он пытался попробовать на вкус некоторые слова – например, «умерла» или «Элис».
А еще он занимался самобичеванием. Он изводил себя мыслями обо всех утраченных возможностях, о том, что Элис не успела сделать, и о том, чему не суждено было сбыться. Он даже не признался ей в своих чувствах.
Он терзал себя мыслью о том, что в смерти Элис виноват только он. Это он предложил ей пойти на ту роковую прогулку. И именно он посоветовал ей уйти из агентства и работать самостоятельно. Если бы не он, Элис никогда бы не устроилась на работу в тот дом, не была бы так расстроена в ту ночь и не пришла бы к нему домой. А еще он был виноват в том, что она потеряла работу: если бы не он, Элис никогда не пошла бы на съемки той чертовой программы Аполлона.
Аполлон… Это слово было дополнительной пыткой для израненной души Нила. Он постоянно представлял себе, как Аполлон и Элис целуются – и кто знает, чем еще они занимались. Нил изводил себя догадками о том, что же Элис не успела ему рассказать. В одну секунду ему до дрожи хотелось это знать, но уже в следующий момент он все отдал бы за то, чтобы никогда не узнать, что же все-таки произошло тогда. Разумом он, конечно, понимал, что никогда ничего не узнает. Но если бы можно было вернуть все назад, оживить Элис, он не стал бы ни о чем спрашивать. Он безропотно отказался бы от девушки, отдал бы ее Аполлону – лишь бы она была счастлива. Лишь бы она была…
Закончив изводить себя своими промахами и ошибками, он начинал мучить себя воспоминаниями о хорошем – о том, каким прекрасным человеком была Элис, об их замечательных, исполненных радости встречах, об их чудесных отношениях. И если вдруг ему становилось немного лучше, он тут же с новой силой начинал терзать себя – ему не хотелось чувствовать себя лучше, ведь это означало бы, что он пережил утрату.
Иногда он ложился на свою кровать – исключительно ради запаха Элис, который, как ему казалось, все еще сохранялся в простынях. Или брал ее пальто и зарывался в него лицом – как он когда-то хотел поступить с тем свитером, который уже никогда больше не увидит. Он с большим трудом улавливал запах Элис – она не пользовалась парфюмерией, и мыло ее, похоже, тоже было без запаха. Но ему хватало и знания того, что все эти вещи касались ее кожи.
Нилу казалось странным, что он по-прежнему был вынужден делать то же, что и всегда: есть, спать, ходить в туалет. Ему приходилось все это делать, но никакого распорядка в его существовании не было и близко. Иногда он весь день спал на диване, а потом всю ночь проводил, сидя на полу в кухне – прислонившись спиной к мойке. Должно быть, в какой-то момент он позвонил на работу и сказал, что не придет, но память об этом напрочь выветрилась из его головы.
Вероятно, Элис где-то похоронили, но его никто не пригласил на похороны. И он не пошел.
Время от времени в квартире начинал трезвонить телефон: это звонили приятели Нила, встревоженные его исчезновением. Он односложно отвечал на их вопросы и при первой же возможности заканчивал разговор. Иногда звонили журналисты, интересовавшиеся случаем смерти от молнии, свидетелем которой он стал, но от них он отделывался совсем быстро. В последнее время он вообще перестал поднимать трубку.
Ел он очень мало – лишь когда голод становится нестерпимым и начинал отвлекать его от мыслей об Элис, он шел к холодильнику и вскрывал какой-нибудь пакет или консервную банку. Он ел прямо из пакетов, а потому ему не приходилось пачкать тарелки. Но постепенно запасы еды подошли к концу. Это привело его в дикую ярость. В поисках чего-нибудь съестного он раскрыл все шкафы, но нашел лишь соль и банку белковой пасты «Мармит». Холодильник был пуст. Нил пнул его ногой, вернулся к кухонному шкафу, достал банку с «Мармитом» и бросил ее о стену. Банка отскочила от стены, оставив на ней след, и упала на пол, но так и не разбилась. Нил поднял ее и изо всех сил еще раз швырнул в стену, однако результат был тем же. Тогда он пнул банку ногой, она полетела в противоположный угол кухни и наконец раскололась. Нил с колотящимся сердцем опустился на табурет.
И тут в его голове зазвучал спокойный внутренний голос: «Ничего страшного не случилось: можно пойти в магазин и что-нибудь купить. И незачем так злиться: ты должен есть, что бы ни происходило».
Отсутствие еды породило у Нила желание заплакать. В голове у него крутилась строчка из детского стишка про матушку Хаббард: «Буфет был пуст. Буфет был пуст. Буфет был пуст…»
«Спокойнее, – вновь сказал внутренний голос. – Что за беда? Просто пойди и купи себе еды. Тебе это по силам. Если ты ослабеешь и заболеешь, то больше не сможешь думать о ней».
Нил решил сходить в магазин и набрать еды на вынос. Он не представлял, какое сейчас время суток и даже какой день недели, но ему даже в голову не пришла мысль о том, что все магазины по соседству могут быть закрыты. Двигаясь, как робот, он подошел ко входной двери, снял с вешалки куртку и натянул ее на вещи, которые оставались на нем уже неведомо сколько времени. Затем он взял на тумбочке у входа ключи и бумажник и вышел на улицу.
Было холодно, небо было серым. По всей видимости, стояло раннее утро – или поздний вечер. Но Нилу показалось, что света слишком много – сидя в квартире, он совсем не включал лампы. Он двинулся по направлению к центральной улице. Ветер ущипнул его за щеку, и он потер ее, лишь теперь заметив, что у него отросла борода. Он шел не поднимая головы – у него не было ни малейшего желания смотреть на других людей, а больше всего его пугала мысль о том, что он может встретить кого-то знакомого. Или незнакомого, но счастливого.
Нельзя сказать, что ему хотелось чего-то конкретного, поэтому он зашел в первый же открытый магазин. В помещении стоял едкий запах жира, но, несмотря на это, при виде Нила молодой азиат за прилавком поморщился. Нил понял, что, судя по всему, он выглядит да и пахнет просто ужасно. «Как смерть», – сказал бы он в прошлом.
Кроме него, в магазине никого не было – вероятно, в такое время суток люди очень редко покупали еду.
– Здравствуйте, – произнес продавец. – Чем я могу вам помочь?
– Не знаю, – ответил Нил, сам удивившись звуку своего голоса. – Что у вас есть?
– Треска, пикша, камбала…
– Дайте треску.
– С картошкой?
– Да, наверное, – сказал Нил, подумав, что чем больше он съест, тем позже вновь почувствует голод.
Повисло молчание: продавец готовил его заказ.
– Кетчуп? – спросил парень. – Уксус? Майонез?
– Нет, – ответил Нил.
Продавец посыпал картофель солью и спросил:
– Открыть?
– Что?
– Открыть пакет?
Нила охватила тревога. Ему надо было принять решение, а делать этого совсем не хотелось. У него не было желания есть то, что он купил, – ни здесь, ни дома. У него вообще не осталось никаких желаний.
– Не знаю, – наконец произнес он.
– Тогда я закрою пакет, – сказал продавец. – Вы раскроете его, когда захотите.
Он аккуратно завернул рыбу с картошкой в лист белой бумаги, затем обернул все это газетой и положил в белый полиэтиленовый пакет.
– С вас три пятьдесят, – сообщил он.
Нил расплатился, взял пакет и вышел на улицу. Ему показалось, что стало темнее. Все также не поднимая глаз, он свернул с главной улицы и пошел к своему дому.
Вернувшись на кухню, он вдруг понял, что она превратилась в настоящий свинарник. Элис очень не понравились бы разбросанные повсюду огрызки яблок, банановая кожура, упаковки от печенья, пакеты из-под суповых наборов, чашки с уже успевшими загустеть остатками чая, консервные банки с вонючими кусочками рыбы по уголкам… Нила охватило отвращение к самому себе. Пакет в мусорном ведре был полон, поэтому он отложил рыбу с картошкой, вытащил пакет, завязал его, достал новый и скинул в него все объедки. Затем Нил развернул газету, в которую была завернута рыба с картошкой, и стал тщательно собирать осколки разбитого стекла от банки с «Мармитом».
И тут он увидел эту фотографию. Он замер на месте, а все внутри его словно окаменело.
Фотография была напечатана на одной из последних страниц. Подпись гласила: «Местный сумасшедший совершает попытку самоубийства». Судя по всему, снимок был сделан фотоаппаратом с мощным объективом, так как на крыше дома был хорошо виден дряхлый старик. Он был совершенно голый, но его тело частично прикрывали спутанные длинные волосы и борода. Одна рука старика была поднята, как будто он метал невидимое копье. Фотография была не слишком четкой – словно она была сделана в проливной дождь, – но лицо старика было хорошо различимо и весьма выразительно. Несомненно, это было то самое лицо, которое Нил видел в небе за мгновение до того, как в него и Элис ударила молния.
«Не может быть! Наверное, это какой-то оптический обман», – сказал себе Нил.
Но потом он вновь присмотрелся к фотографии и понял, что ошибки быть не могло: именно этого старика он видел в тот роковой день. Более того, теперь Нил был уверен в том, что убогая крыша, на которой стоял сумасшедший, принадлежит тому самому дому, в котором работала Элис.
26
– Долго же я тебя ждал… Ты что, не читаешь газет?
Человек, открывший дверь, был молод и красив, на нем был костюм в тонкую полоску, который выгодно подчеркивал его стройную фигуру. Нил никогда раньше его не встречал.
– Думаю, вы перепутали меня с кем-то, – сказал он. – Я пришел к…
Он запнулся. Что можно было сказать? Что он пришел к голому старику на крыше дома?
– Ты же Нил? – спросил парень.
– Да.
– А я Гермес. Ты задержался. Подожди здесь.
С этими словами Гермес захлопнул дверь прямо перед носом Нила.
Было холодно. Нил засунул руки в карманы пальто и стал переминаться с ноги на ногу. Перед тем, как прийти сюда, он принял душ, побрился, вымыл голову и причесался, а также переоделся в чистое белье. Всю дорогу к этому дому он продолжал размышлять над загадочным газетным снимком с человеком, лицо которого он видел в день смерти Элис. Все это как-то не вязалось со здравым смыслом, и тем не менее Нилу было крайне необходимо во всем разобраться. Он сказал себе, что, вероятно, стал жертвой некой махинации – но как ее можно было осуществить? Или, быть может, его посетила галлюцинация – но тогда откуда взялась эта заметка в газете? Газета была вполне реальной – сейчас она лежала у Нила в кармане. Несомненно, все эти события можно было объяснить рационально – хотя ничто из происшедшего в его жизни за последнее время не казалось ему рациональным.
Дверь вновь открылась. Нил увидел Гермеса и незнакомую ему женщину в синем спортивном костюме и с затянутыми в «конский хвост» волосами. Женщина очень походила на Аполлона, правда, у нее были черные волосы. Она бросила на Нила взгляд, полный изумления и презрения.
– Этот, что ли? – спросила она Гермеса.
– Думаю, что да, – ответил тот.
– Ты хочешь сказать, что никогда раньше его не видел?
– Никогда.
– Нет, это невозможно. Ты только посмотри на него. Что мне с ним делать? Он маленький и худой – мышонок, а не человек.
– Одиссей тоже не был крепышом, – заявил Гермес. – А ведь он был одним из лучших!
– Но Одиссей не был похож на мышь! – возразила женщина.
– Он был коротышкой.
– Да, но лицом он не напоминал грызуна.
– Ничего лучшего я не нашел – все-таки времени было маловато.
– Маловато – это условное понятие.
– Прошу прощения, – прервал этот диалог Нил. – Не хочу мешать вашей увлекательной беседе, но вы меня с кем-то путаете.
– Ничего подобного, – ответила Артемида. – Мы говорим именно о тебе.
– Я пришел по поводу Элис, – сказал Нил.
– Мы знаем, – кивнул Гермес.
– Ладно, – повернулась к нему женщина, – иди в дом, а я посмотрю, что с ним можно сделать. Ты прав, внешность может быть обманчивой. Иногда.
– Хорошо, – сказал Гермес. – Если тебе что-то понадобится, звони.
Он зашел в дом, захлопнув за собой дверь.
– Ну что ж, пойдем, – проговорила женщина.
– Куда пойдем? – озадаченно спросил Нил. – Кто вы такая? И как все это связано с Элис?
– Я Артемида. Элис была моей уборщицей, и нам надо уйти подальше от этого дома, пока нас кто-нибудь не увидел.
– Но я хочу в него войти! – заявил Нил. – Мне надо повидаться с одним человеком.
– Нельзя, – сказала Артемида. – Сюда никто не входит.
– Но я ведь уже был здесь! – воскликнул Нил.
– Правда? И когда же?
– За день до того, как Элис… умерла.
Артемида посмотрела на молодого человека совсем другими глазами.
– И ты все еще жив? – проговорила она. – Ничего себе! Возможно, мне все же удастся использовать тебя.
– Использовать меня? – переспросил Нил.
– Пошли.
– Но я…
– Пошли!
Всю волю Нила внезапно парализовала неведомая сила. Он кивнул.
Они молча пошли в сторону пустыря. Сегодня Артемида решила обойтись без пробежки, но шла так быстро, что Нил едва за ней поспевал. Он обратил внимание, что, проходя мимо каждой встречной собаки, Артемида смотрела на нее с надеждой неизвестно на что, но затем неизменно отворачивалась и продолжала путь – еще быстрее, чем до этого.
– Вы потеряли собаку? – спросил он.
– Они умерли, – ответила Артемида.
Из-за холодов в парке Палемент-хилл было немного народу – лишь несколько человек запускали больших бумажных змеев сложной конструкции, на которые попеременно лаяла маленькая собачонка. Артемида мельком взглянула на собаку – как показалось Нилу, с жалостью. Она выбрала скамью, откуда можно было наблюдать как за парком, так и за дорожкой, ведущей с улицы.
– Никогда не знаешь, кто может за тобой следить, – сказала она.
Нил молча присел рядом с ней. Огромный Лондон, словно свернутый в этом месте до размеров миниатюры, наполнил его сердце такой невыносимой грустью, что ему опять захотелось плакать. Ну зачем ему жить в этом городе без Элис? Без нее его больше не интересовали все эти улицы и здания. Быть может, ему переехать в другое место, начать жизнь заново? Заново… Эта мысль не принесла ему никакой радости. Он поплотнее укутался в пальто – было довольно холодно.
– Здесь мы сможем поговорить почти свободно, – заявила Артемида. – Деревья нас не выдадут – они на нашей стороне.
– Деревья?
– За последние годы Аполлон не раз позволял себе ужасные вольности по отношению к ним.
– Охотно верю, – сказал Нил.
– Ты его знаешь?
– Мы встречались.
– И ты все еще жив? – покачала головой Артемида. – Ты крепкий орешек!
– Послушайте, у меня к вам вопрос, – проговорил Нил, доставая из кармана газету.
– Действительно, давай перейдем к делу, – согласилась Артемида. – Нил, ответь мне: ты когда-нибудь совершал поступок, который можно назвать героическим?
– Что-что? – переспросил Нил.
– Пожалуйста, ответь! Для меня это очень важно.
– Но я думал, что мы пришли сюда, чтобы поговорить об Элис!
– А мы что делаем?
– Не вижу связи, – признался Нил.
– Зато я вижу, – ответила Артемида.
Нил вздохнул:
– Если честно, однажды я и впрямь попытался совершить что-то героическое, и вы правы, это было связано с Элис. Она обратилась ко мне за помощью, и я не мог отказать ей. А теперь она мертва. Тогда у меня все получилось, но кроме этого случая я за всю свою жизнь не сделал ничего такого, что пусть даже с натяжкой можно было бы назвать героическим поступком. Когда ты инженер, от тебя этого и не требуется. Я всегда стараюсь сделать здания, которые проектирую, как можно более безопасными, и думаю, найдутся люди, которые могли бы назвать это геройством – в самом широком смысле этого слова. Я несколько раз сдавал кровь. Мне говорили, что это мужественный поступок, но я так не думаю – тем более что потом тебе дают чай с печеньем. Если же вы хотите узнать, из тех ли я, кто готов рискнуть жизнью, чтобы спасти незнакомого человека из пылающего дома… Даже не знаю. Хотелось бы думать, что из тех, но я в этом не уверен. Думаю, наверняка это можно сказать, лишь побывав в подобной ситуации.
Ниже того места, где они сидели, на поросшем травой покатом склоне какой-то малыш убежал от мамы, но споткнулся, упал и громко заревел. Мать взяла его на руки и прижала к себе, а он все надрывался.
«Элис была бы хорошей матерью», – подумал Нил.
– Как ты думаешь, Элис ты казался героем? – спросила Артемида.
– А почему вы спрашиваете?
– Знаешь, ведь это я наняла ее. Мне она нравилась. Она была намного крепче, чем казалось со стороны.
Нил искоса посмотрел на собеседницу. Та глядела прямо перед собой, на открывающийся вид, и на ее лице было какое-то малопонятное выражение. Нил вдруг осознал, что эта женщина очень красива. Похоже, она принадлежала к числу тех людей, которые не хотят, чтобы их красоту замечали окружающие. Элис была такой же.
– Мне она тоже очень нравилась, – сказал он. – Больше, чем она думала.
– Ты любил ее? – спросила Артемида.
– Да.
– Вот и хорошо – это нам поможет.
– Что значит «поможет»? – поинтересовался Нил. – Пока что это никак не помогало.
– Ты не можешь смириться с ее потерей?
– Не могу.
– Как ты думаешь, ты мог бы заменить ее кем-то другим?
– Вы задаете такие личные вопросы!
– Мог бы или нет?
Нил отвел взгляд.
– Знаете, – проговорил он, – эта мысль пугает меня больше всегда.
– Почему же?
– Потому что чувства к ней – это все, что у меня осталось, – сказал Нил, глядя себе на руки. – И я не понимаю, как к этому относиться. Все эти дни я чувствую потрясение, злость, опустошение, но не знаю, как это все воспринимать. Я не хотел, чтобы это все случилось, а оно случилось – сам не знаю, по какой причине.
– Иногда причина существует, просто ты ее не знаешь, – заметила Артемида.
Нил покачал головой:
– Не верю я во всю эту ерунду! Я здесь, а ее больше нет. И мне некуда двигаться дальше. Если я встречу кого-то еще, что тогда останется? Если моя боль уйдет, будет ли это означать, что я никогда ее не любил? Как я могу смириться с ее смертью? Не могу и не хочу! Но что еще мне остается делать?
Некоторое время они сидели молча. Нил обратил внимание, что от холода из его рта шел пар, а изо рта Артемиды нет. Где-то далеко едва слышно пела неведомая пташка.
– Я никогда не занималась сексом, – сказала вдруг Артемида.
– Что-что? – пробормотал Нил, надеясь, что эта странная женщина не предложит ему лечь с ней в постель.
– Я никогда не занималась сексом, – повторила Артемида. – И никогда не хотела, – она говорила, не глядя на Нила. – Ни с мужчиной, ни с женщиной, ни с животными – хотя мои родственники вечно шутят на эту тему. И никогда не буду – сама мысль о сексе вызывает у меня отвращение. Но мои родные считают, что это свидетельствует об отсутствии у меня чувств. Они думают, что мне нет дела до окружающих, что я ничего не знаю о любви – и все это лишь потому, что я не… – Она содрогнулась. – Но знаешь, что я тебе скажу? – повернулась она к Нилу. – Я очень любила своих собак. Надо мной все насмехаются, но это правда. То время, которое я провела в их компании, охотясь или гуляя с ними, было самым счастливым в моей жизни. Они всего лишь животные, но понимали меня намного лучше, чем кто-либо в моей семье. Нас многое объединяло, мы с ними были единым целым. А потом меня заставили их убить.
– Что-что?
Артемида вновь отвела взгляд:
– Мы больше не могли себе позволить содержать их.
– Какой ужас, – произнес Нил.
– Видишь, я понимаю, что такое утрата, – заявила Артемида.
Нил не нашелся, что ответить, но что-то ответить было надо. Он неловко поерзал и наконец сказал:
– У меня тоже никогда не было секса. Я хотел заняться этим с Элис, но боялся даже дотронуться до нее.
Артемида буквально засветилась от радости.
– Ты мне нравишься, – сказала она. – Думаю, у нас все получится.
– Что получится? – испуганно пробормотал Нил.
– Хочешь стать героем? – спросила Артемида.
Нил потер висок:
– Слишком поздно. Я подвел Элис. В ночь перед смертью, а потом и весь день Элис была сама не своя от страха. Она как будто знала, что случится. А потом, буквально перед тем, как… она собиралась рассказать мне, что происходит. Но затем случилось это. Она не успела рассказать, и я не спас ее от смерти.
– Еще не поздно, – сказала Артемида.
– Поздно, – возразил Нил.
Они проводили взглядом парочку краснолицых бегунов.
– Она говорила тебе, что целовалась с Аполлоном? – спросила Артемида.
Нил резко повернулся:
– Откуда вы это знаете?
– Она рассказала Гермесу.
– Гермесу?
– Не волнуйся, это все из-за Аполлона. Он очень настойчив. Он ее никогда не интересовал – если тебя это беспокоит. Кроме того, именно Аполлон виноват в ее смерти, вот почему мы должны что-то решить.
Казалось, из груди Нила отхлынули все чувства, оставив после себя лишь пустоту. В этой женщине было что-то особенное, и он уже почти верил, что она сможет ему помочь. Но последние ее слова были сущим безумием – она просто не знала, о чем говорит.
– При чем здесь Аполлон? – проговорил Нил. – В нее ударила молния. Коль уж на то пошло, это я виноват в ее смерти. Если бы не я, она никогда не пошла бы в этот парк.
– Почему ты пришел в наш дом?
– Это уже не важно.
– Что ты хотел мне показать?
– А почему вы вдруг захотели поговорить об этом?
– Покажи!
Нил вытащил из кармана клочок газеты. Развернув его, он вновь посмотрел на фотографию – да, он видел это лицо в небе. Он передал газету Артемиде, и та несколько секунд рассматривала ее, плотно сжав губы.
– Не все есть так, как кажется, – наконец сказала она.
– Не согласен. Я считаю, первое впечатление всегда самое верное, – заявил Нил.
– Тогда почему ты сохранил эту фотографию? – спросила Артемида.
– Сам не знаю. Глупость, наверное. Ладно, неважно. Кстати, кто это такой?
– Это мой отец, – ответила Артемида. – Я очень давно его не видела.
Нил сложил газету и положил ее в карман.
– Когда ты пришел к дому, ты же искал его, ведь так? – спросила Артемида. – Ты решил, что он как-то связан со случившимся.
– Вообще-то да. Я действительно думал, что он имеет какое-то отношение к тому, что произошло с Элис, – сказал Нил. – Но это невозможно. Это был всего лишь несчастный случай. Одно из тех жестоких бессмысленных происшествий, которые постоянно случаются с людьми, – теперь это произошло с Элис. И со мной. В таких ситуациях человек хватается за соломинку, и это была моя соломинка.
