Текст книги "Нежный призрак и другие истории (ЛП)"
Автор книги: Мэри Уилкинс-Фримен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
– Не знаю, но мне кажется, она станет возражать против того, чтобы жить в комнате, в которой совсем недавно умерла тетя Харриет, – запинаясь, проговорила Аманда.
– Фи! – сказала София. – Глупости! Если ты собираешься отыскать в этом доме комнату, в которой никто не умер, тебя ожидает нелегкая работенка. У дедушки Экли было семеро детей; четверо из них умерли здесь, насколько мне известно, помимо дедушки и бабушки. Я думаю, что прабабушка Экли, мать дедушки, умерла здесь; и прадед Экли, и дедушкина незамужняя сестра, тетушка Фанни Экли. Не думаю, что в этом доме есть комната или кровать, в которой или на которой никто не умирал.
– Наверное, ты права, и все это глупости. Возможно, там ей будет лучше, чем в других комнатах, – согласилась Аманда.
– Я в этом уверена. Северо-восточная комната маленькая и душная, а учительница – полная, и, вероятно, ей будет в ней жарко; а ведь она скопила денег и может провести здесь лето, а потом, возможно, приедет сюда еще, если ей здесь понравится, – сказала София. – А сейчас, я думаю, тебе лучше пойти туда и посмотреть, не осела ли где пыль с того времени, как там убирались в последний раз. Открыть окна и хорошенько проветрить, пока я присматриваю за пирогом.
Аманда отправилась в юго-западную комнату, а ее сестра, не торопясь, спустилась по задней лестнице на кухню.
– Мне кажется, тебе лучше разостлать кровать, пока ты будешь проветривать и вытирать пыль, а потом снова ее застелить, – крикнула она.
– Хорошо, сестра, – отозвалась Аманда, содрогнувшись.
Никто и предположить бы не смог, до какой степени эта пожилая женщина с безудержным детским воображением, боится войти в юго-западную комнату; она даже не смогла бы объяснить, чего именно она боится. Она спокойно входила и убиралась в комнатах, в которых когда-то жили ныне умершие люди. Комната, в которой они жили с сестрой до переезда сюда, принадлежала ее покойной матери. И она никогда не вспоминала об этом, иначе как с чувством благоговейного трепета. И никогда не испытывала страха. Но сейчас все было по-другому. Она вошла, и у нее тут же застучало в висках. Руки похолодели. Комната была очень большой. Четыре окна – два на юге и два на западе – были закрыты и задернуты занавесками. В комнате царил полумрак. Смутно вырисовывалась мебель. Слабо светилась позолоченная рама старой гравюры на стене. Белое покрывало на кровати казалось чистым листом бумаги.
Аманда пересекла комнату, напрягая худенькую спину и плечи, отдернула штору и открыла одно из западных окон. Стала видна комната, уставленная старой, изношенной, но не потерявшей от этого своей ценности мебелью. Кровать представляла собой выпирающее углами красное дерево, обтянутое ситцем, рисунок которого напоминал рисунок на хвосте павлина. Этим же ситцем было обтянуто большое кресло, в котором любил проводить время последний обитатель комнаты. Дверь шкафа была приоткрыта. Аманда отметила это с удивлением. С вешалки в шкафу свисало что-то пурпурное. Аманда подошла и сняла это. Интересно, как получилось, что сестра оставила это здесь? Старое платье, принадлежавшее тете. Она испуганно заглянула в темноту шкафа. Из него тянуло запахом любистока. Тетя Харриет имела привычку жевать любисток и постоянно носила его в карманах. Скорее всего, в кармане старого пурпурного платья, брошенного Амандой на кресло, сохранился пряный корешок.
Аманда вздрогнула, почувствовав этот запах, словно ощутив присутствие в комнате тети. Запах, в некотором смысле, является неотъемлемой частью человека. Он может пережить плоть, которую сопровождает, подобно тени, и, кажется, впитывает в себя частичку того, кому он принадлежал. Убираясь в этой комнате, Аманда всегда ощущала запах любистока. Она аккуратно протерла красное дерево, после того как разобрала кровать, как велела ей сестра. Повесила свежие полотенца на умывальнике и комоде, снова застелила постель. После чего решила взять пурпурное платье, отнести его на чердак и положить в сундук, где лежали остальные вещи покойной, НО ПУРПУРНОГО ПЛАТЬЯ НА КРЕСЛЕ НЕ ОКАЗАЛОСЬ.
Аманда Джилл никогда и ни в чем не была уверена полностью, даже в отношении своих поступков. Она сразу же подумала, что ошиблась, и что на самом деле она просто не доставала его из шкафа. Взглянув на дверцу, она увидела, что та открыта, хотя ей казалось, – она закрывала ее, – но не была в этом уверена. Она подошла к шкафу и заглянула внутрь. ПУРПУРНОГО ПЛАТЬЯ ТАМ НЕ БЫЛО.
Аманда отошла от шкафа и снова взглянула на кресло. Пурпурного платья на нем не было! В страхе, она обежала взглядом комнату. Дрожа, опустилась на колени и заглянула под кровать, открыла ящики комода, снова заглянула в шкаф. Потом встала посреди комнаты и заломила руки.
– Что бы это могло значить? – удивленным шепотом произнесла она.
Пурпурное платье, которое она видела, принадлежало покойной тете Харриет.
Есть предел тому неверию самому себе у любого человека, за которым оно прекращается. Аманда Джилл достигла его. Она знала, что видела пурпурное платье в шкафу; она знала, что достала его и положила на кресло. Она также знала, что не выносила его из комнаты. Она испытывала странное чувство. Словно все законы мира вдруг перевернулись с ног на голову. В мире, в котором она жила, одежда оставалась там, куда ее положили, если только ее не брала чья-нибудь, осязаемо человеческая, рука.
Затем ей пришло в голову, что, возможно, ее сестра София вошла в комнату незамеченной, и взяла платье, пока она стояла к нему спиной. И сразу почувствовала облегчение. Кровь, казалось, возобновила свой бег по венам, нервное напряжение спало.
– Какая же я глупая, – сказала она вслух.
И она поспешила вниз, на кухню, где София готовила пирог, помешивая точными круговыми движениями деревянной ложки кремово-желтую массу. Когда Аманда вошла, та подняла глаза.
– Уже закончила? – спросила она.
– Да, – ответила Аманда и заколебалась. Внезапно ее охватил ужас. Казалось маловероятным, чтобы София оставила эту пирожную массу хоть на мгновение, чтобы пойти в комнату тети Харриет и взять ее пурпурное платье.
– Замечательно, – сказала София. – Если ты это сделала, мне хотелось бы, чтобы ты занялась фасолью. Если ты не займешься ею сейчас, мы не сможем сварить ее на ужин.
Аманда подошла к сковородке с фасолью, стоявшей на столе, и посмотрела на сестру.
– Ты не заходила в комнату тети Харриет, пока я была там? – тихо спросила она.
Задавая этот вопрос, она знала, каким будет ответ.
– Поднималась ли я в комнату тети Харриет? Конечно, нет. Я не могла оставить пирог, иначе бы он попросту подгорел. Ты это прекрасно знаешь. А почему ты спрашиваешь? Что-то случилось?
– Нет, ничего, – ответила Аманда.
Она вдруг поняла, что не может рассказать сестре о случившемся, поскольку еще до того, как она осознала весь абсурд происшедшего, ее вера в ясность собственного разума поколебалась.
– Аманда Джилл, ты что, сошла с ума?
Она решила ничего не говорить Софии. Она опустилась на стул и принялась нервно чистить фасоль. София с любопытством наблюдала за ней.
– Аманда Джилл, что с тобой? – спросила она.
– Ничего, – ответила Аманда. И низко склонила голову к зеленым стручкам.
– Ну, конечно – ничего! Ты бледна, как полотно, а руки так дрожат, что в них едва держится фасоль. Я думала, у тебя больше здравого смысла, Аманда Джилл.
– Не понимаю, о чем ты, София.
– Ты все прекрасно понимаешь, не притворяйся. Почему ты спросила меня, поднималась ли я в комнату тети, и почему ведешь себя так странно?
Аманда замешкалась. Ее учили говорить правду. Но она солгала.
– Я хотела спросить, заметила ли ты, что вода просочилась и попала в комнату во время последнего дождя, – сказала она.
– И это заставило тебя так побледнеть?
– Не знаю. Возможно, на меня так подействовала жара.
– Не думаю, чтобы в комнате тети было очень жарко, хоть она и была долго заперта, – сказала София.
Она явно не была удовлетворена объяснениями сестры, но тут в дверях появился бакалейщик, и разговор прервался.
В течение следующего часа обе сестры были чрезвычайно заняты. Слуг они не держали. Когда, после смерти тети, они вступили во владение этим прекрасным старым домом, наследство оказалось сомнительным. У них не имелось денег, чтобы заплатить за ремонт, налоги и страховку, кроме тех тысячи двухсот долларов, которые они выручили от продажи маленького домика, в котором родились и прожили всю жизнь. Много лет назад семья Экли разделилась. Одна из дочерей вышла замуж против воли матери и была лишена наследства. Она вышла замуж за бедняка по фамилии Джилл, и разделила с ним его скромное имущество, – маленький домик; она жила в нем, с его сестрой и матерью, родила трех дочерей, а потом скончалась, измученная и утомленная заботами.
Мать и старшая сестра занимали по отношению к ней жесткую позицию до самой ее смерти. Ни одна из них не обмолвилась с ней ни словом с той поры, как она покинула их дом накануне свадьбы. Таково было их воспитание.
Три дочери лишенной наследства сестры вели тихую и умеренную жизнь. Джейн, средняя сестра, вышла замуж, и умерла менее чем через год. Аманда и София забрали к себе ее дочь, когда ее отец женился вторично. София много лет преподавала в начальной школе и скопила достаточно денег, чтобы купить маленький домик, в котором они и жили. Аманда вязала крючком кружева и вышивала фланель, делала подушечки для иголок и зарабатывала достаточно денег, чтобы их хватало на одежду им и ребенку, маленькой Флоре Скотт.
Их отец, Уильям Джилл, умер, когда им не было тридцати, а теперь, когда они достигли зрелого возраста, умерла их тетя, с которой они не общались, хотя часто видели; тетя жила в одиночестве в старом особняке Экли и дожила до восьмидесяти. Завещания она не составила, и они оказались единственными наследницами, за исключением Флоры Скотт, дочери покойной сестры.
Узнав о наследстве, София и Аманда сразу же подумали о Флоре.
– Это замечательно, ей будет, на что жить, когда нас не станет, – сказала София.
Она тут же решила, что нужно сделать. Им следовало перебраться в старый дом Экли и взять жильцов, чтобы оплачивать его содержание. Она сразу же отвергла идею его продать. Она гордилась семьей. Она всегда держала голову высоко поднятой, когда проходила мимо этого прекрасного старого особняка, «родового поместья», куда ей запрещено было показываться. И ее нисколько не огорчило, когда адвокат сообщил ей, что Харриет Экли истратила все семейные деньги до единого цента.
– Я понимаю, что нам придется работать, – сказала она, – но мы с сестрой решили сохранить этот дом за собой.
Обсуждение на этом закончилось. София и Аманда Джилл жили в старом доме Экли уже две недели, и у них было трое постояльцев: пожилая вдова, имевшая приличный доход, молодой священник-конгрегационист, и одинокая женщина средних лет, заведующая городской библиотекой. Мисс Луиза Старк, учительница из Эктона, должна была приехать на лето, и, таким образом, жильцов становилось четверо.
София считала, что они вполне обеспечены. Она и ее сестра довольствовались малым, и даже племянница, хотя и была молодой девушкой, тратила немного, поскольку ее гардеробом в течение многих лет служил гардероб покойной матери. В мансарде Экли-хауса имелся достаточный, на многие годы, запас черных шелков, атласа и прочих тканей.
Флора была девушкой очень нежной, с большими, серьезными, синими глазами, редко улыбающаяся, с алыми губами и прямыми светлыми волосами. Она была молода и казалась хрупкой, – ей должно было исполниться шестнадцать.
Вскоре она вернулась из лавки бакалейщика с чаем и сахаром. С серьезным видом прошла на кухню и положила на стол, за которым сидела тетя Аманда, перебиравшая фасоль. На Флоре была надета старомодная шляпка в форме тюрбана, из черной соломки, принадлежавшая покойной тетушке; она сидела высоко, подобно короне, открывая лоб. На ней было надето старое платье в пурпурно-белую клетку, слишком длинное и слишком большое, облегавшее, однако, грудь, подобно жакету.
– Тебе лучше снять шляпку, Флора, – сказала София. Внезапно она повернулась к Аманде. – Ты наполнила водой кувшин в комнате учительницы? – строго спросила она. София была совершенно уверена в том, что сестра этого не сделала.
Аманда вздрогнула и виновато покраснела.
– Кажется, нет, – пробормотала она.
– Я так и думала, – насмешливо заметила ее сестра.
– Флора, поднимись в комнату своей двоюродной бабушки Харриет, возьми кувшин и наполни его водой. Будь очень осторожна, не разбей кувшин и не пролей воду.
– В ТОЙ комнате? – спросила Флора. Она говорила очень тихо, выражение ее лица немного изменилось.
– Да, в той комнате, – резко ответила тетя София. – Иди.
Флора вышла, ее легкие шаги раздались на лестнице. Вскоре она вернулась с бело-голубым кувшином и осторожно наполнила его водой в кухонной раковине.
– Будь осторожна, и не пролей, – сказала София, когда та выходила из кухни.
Аманда робко и с любопытством смотрела ей вслед, гадая, видела ли девушка пурпурное платье.
Затем поднялась, поскольку возле дома остановился дилижанс.
– Аманда, ты одета лучше меня, пойди и встреть ее, – сказала София. – Я сейчас переложу пирог на сковородку, поставлю в духовку и приду. Проводи ее прямо в ее комнату.
Аманда поспешно сняла фартук и вышла. София захлопотала с пирогом. Она ставила его в духовку, когда дверь открылась, и вошла Флора, с голубым кувшином.
– Зачем ты опять принесла этот кувшин? – спросила София.
– Ей нужна вода, и тетя Аманда послала меня, – ответила Флора.
На ее хорошеньком бледном личике застыло недоуменное выражение.
– О, Господи, неужели она так быстро израсходовала весь этот огромный кувшин воды?
– В нем не было воды, – ответила Флора.
На ее высоком детском лбу появились морщины, когда она смотрела на тетю.
– В нем не было воды?
– Нет.
– Но ведь я сама видела, как десять минут назад ты наполняла здесь кувшин водой?
– Да.
– И что ты с ней сделала?
– Ничего.
– Ты отнесла кувшин с водой в ту комнату и поставила его на умывальник?
– Да.
– Ты его не пролила?
– Нет.
– Послушай, Флора Скотт, я хочу знать правду! Ты наполнила кувшин водой и отнесла его наверх, а когда туда пришла она, кувшин был пуст?
– Да.
– Позволь мне осмотреть кувшин. – София взяла его и осмотрела. Он был не только совершенно сух, но даже казался немного пыльным. Она с суровым видом повернулась к девушке. – Это доказывает, – сказала она, – что ты не наполняла его. Ты позволила воде течь сбоку, потому что не хотела нести ее наверх. Мне стыдно за тебя. Само по себе плохо быть настолько ленивой, но если дело дошло до того, чтобы сказать неправду...
Лицо девушки приняло обиженное выражение, а синие глаза наполнились слезами.
– Я наполнила кувшин. Честное слово, – пробормотала она. – Я наполнила его, тетя София. Спросите тетю Аманду.
– Я никого не буду спрашивать. Кувшин – достаточное доказательство. Вода не может исчезнуть и оставить кувшин пыльным внутри, если он был наполнен всего лишь десять минут назад. А теперь, быстро наполни кувшин и отнеси его наверх, а если прольешь хоть каплю, то одними разговорами дело не закончится.
Флора наполнила кувшин, у нее по щекам текли слезы. Она вышла, стараясь двигаться осторожно. София последовала за ней.
– Перестань плакать, – резко произнесла она. – Тебе должно быть стыдно. Что может подумать мисс Луиза Старк? Во-первых, в ее кувшине нет воды. И, потом, ты возвращаешься к ней заплаканной, словно не хочешь обслуживать ее.
Несмотря ни на что, голос Софии звучал успокаивающе. Она очень любила девушку. Она последовала за ней вверх по лестнице в комнату, где мисс Луиза Старк ждала, когда сможет смыть с себя дорожную грязь. Она сняла шляпку и аккуратно положила на кровать расшитую бисером накидку. Она сказала Аманде, едва не терявшей сознание при одной мысли об исчезнувшей в кувшине воде, что слишком тепло, а она плохо себя чувствует, когда погода стоит излишне теплая.
Луиза Старк была полной и крепкой, гораздо крупнее сестер Джилл. Она была женщиной властной, привыкшей к этому за годы учительства. Она была исполнена достоинства, и даже ее лицо, влажное и красное от жары, сохранило это выражение.
Она стояла посреди комнаты с таким видом, будто возвышалась на пьедестале, и обернулась, когда вошли София и Флора с кувшином.
– Это моя сестра София, – дрожащим голосом сказала Аманда.
София подошла, пожала руку мисс Луизе Старк, поприветствовала ее и выразила надежду, что ей понравится ее комната. Потом пошла к шкафу.
– В этой комнате имеется хороший, просторный шкаф, – лучший шкаф во всем доме. Вы можете взять ваши вещи и... – начала она и замолчала.
Дверь шкафа была приоткрыта, и она вдруг увидела пурпурное платье, покачивавшееся, точно от ветра.
– Здесь что-то осталось, – сказала София укоризненным тоном. – Мне казалось, что отсюда все унесли.
Она стремительным движением потянула платье, и в этот момент Аманда бросилась к двери и исчезла.
– Боюсь, ваша сестра нездорова, – сказала учительница из Эктона. – Она была очень бледна, когда вы достали платье. Я обратила на это внимание. Не лучше ли вам пойти и посмотреть, что с ней? Она может упасть в обморок.
– Она не подвержена обморокам, – ответила София, но последовала за Амандой.
Она нашла сестру в комнате, которую они занимали, лежащей на кровати, очень бледной, задыхающейся, и наклонилась к ней.
– Аманда, в чем дело, ты плохо себя чувствуешь?– спросила она.
– Я чувствую легкую слабость.
София достала пузырек с камфарой и принялась растирать сестре лоб.
– Тебе лучше? – спросила она.
Аманда кивнула.
– Наверное, это из-за яблочного пирога, который ты съела сегодня днем, – сказала София. – Интересно, как следует поступить с платьем тети Харриет? Если тебе уже лучше, я схожу и отнесу его на чердак. А потом снова вернусь к тебе. Лежи спокойно, не вставай. Флора может принести тебе чашку чая. На твоем месте, я бы не стала ужинать.
Голос Софии, когда она выходила из комнаты, был полон нежной заботы. Вскоре она вернулась; вид у нее был одновременно сердитый и встревоженный. Однако на лице ее не присутствовало ни малейших признаков страха.
– Я хочу знать, – сказала она, быстро оглядываясь по сторонам, – не приносила ли я сюда пурпурное платье?
– Я не видела, чтобы ты это сделала, – ответила Аманда.
– Оно должно быть где-то здесь. Его нет в шкафу, и нигде в комнате. Ты, случайно, не лежишь на нем?
– Я легла прежде, чем ты пришла, – отозвалась Аманда.
– Да, верно. Что ж, пойду, взгляну еще раз.
Вскоре Аманда услышала, как сестра поднимается по лестнице на чердак. Вскоре та вернулась, со странным, вызывающим, выражением на лице.
– Я отнесла его на чердак и положила в сундук, – сказала она. – И совершенно об этом забыла. Полагаю, это вылетело у меня из головы из-за твоего недомогания. Оно, аккуратно сложенное, лежит там, куда я его положила.
Губы Софии были плотно сжаты, в глазах, устремленных на испуганное, взволнованное лицо сестры, читался вызов.
– Да, конечно, – пробормотала Аманда.
– Я должна немедленно спуститься и позаботиться о пироге, – сказала София, выходя из комнаты. – Если тебе станет нехорошо, постучи по полу зонтиком.
Аманда посмотрела ей вслед. Она знала, что сестра не клала фиолетовое платье покойной тети Харриет в сундук на чердаке.
Тем временем, мисс Луиза Старк обустраивалась в юго-западной комнате. Распаковав чемодан, она аккуратно повесила платья в шкаф. Заполнила ящики комода так же аккуратно сложенным бельем и кое-какими предметами из одежды. Она была очень аккуратной женщиной. Она надела черное шелковое платье, расшитое пурпурными цветами. Она зачесала свои светлые волосы гладкими прядками назад, убрав их с широкого лба. Она повесила на шею ленту с брошью, хотя и несколько старомодной, – жемчужный виноград на листьях черного оникса, окаймленных золотой филигранью. Она купила ее несколько лет назад, потратив значительную часть жалования, полученного за весенний семестр.
Разглядывая свое отражение в маленьком зеркальце, висевшем над старомодным бюро из красного дерева, она вдруг наклонилась и внимательно взглянула на брошь. Ей показалось, что с ней что-то не так. Она не ошиблась. Вместо знакомой кисти жемчужного винограда на черном ониксе, она увидела переплетенные светлые и темные волосы, в обрамлении витого золота. Она ощутила страх, хотя и не могла сказать, почему. Она сняла брошь; это была та самая, привычная брошь, жемчуг винограда и оникс. «Какая чепуха», – подумала она. Она снова приколола брошь на ленту у горла, снова взглянула в зеркало, и снова увидела переплетение светлых и черных волос в обрамлении витого золота.
Луиза Старк видела отражение своего лица над брошью, – на нем ясно читались ужас и смятение, прежде ей незнакомые. Она сразу же задалась вопросом, все ли в порядке с ее рассудком. Она припомнила, что тетя ее матери была сумасшедшей. Ее охватила ярость на саму себя. Она смотрела на брошь в зеркале одновременно испуганно и зло. Потом сняла ее; нет, это была ее обычная, прежняя брошь. Наконец, она снова воткнула золотую булавку в кружево, застегнула ее и, вызывающе повернувшись спиной к зеркалу, спустилась к ужину.
За столом она встретилась с другими постояльцами – пожилой вдовой, молодым священником и библиотекаршей средних лет. На пожилую вдову она взглянула сдержанно, на священника – с уважением, на библиотекаршу – с подозрением. Последняя была одета в очень модное платье, а волосы ее были уложены по-девичьи, и учительница строго осудила ее за это.
Библиотекарша обратилась к ней с вопросом, какую комнату она заняла, и спросила затем во второй раз, несмотря на явное нежелание учительницы отвечать. После чего, воспользовавшись тем, что сидела с ней рядом, фамильярно толкнула ее в обтянутый шелком бок.
– Какую комнату вы заняли, мисс Старк? – спросила она.
– Я не знаю, как ее назвать, – сухо ответила мисс Старк.
– Это большая юго-западная комната?
– Возможно, она действительно обращена на юго-запад.
Библиотекарша, которую звали Элиза Липпинкотт, резко повернулась к мисс Аманде Джилл, чье нежное лицо покрывал странный румянец, смешанный с бледностью.
– А в какой комнате умерла ваша тетя, мисс Аманда? – резко спросила она.
Аманда бросила испуганный взгляд на сестру, подававшую священнику вторую порцию пудинга.
– В этой, – слабым голосом ответила она.
– Так я и думала, – с некоторым торжеством произнесла библиотекарша. – Я вычислила, что это должна быть та самая комната, в которой она умерла, потому что это лучшая комната в доме, и вы никого в нее не селили. Почему-то, комната, в которой кто-то недавно умер, обычно находит своего жильца последней. Полагаю, вы не суеверны, и ничего не имеете против того, чтобы жить в комнате, в которой кто-то умер несколько недель назад? – спросила она Луизу Старк, пристально глядя на нее.
– Нет, не суеверна, – с нажимом ответила та.
– И спать на той же самой постели? – с кошачьей вкрадчивостью продолжала Элиза Липпинкотт.
Молодой священник оторвал взгляд от пудинга. Он жил духовной жизнью, но ничто человеческое не было ему чуждо; в прежнем пансионе ему не повезло, зато сейчас он мог позволить себе получить чуточку наслаждения от стряпни мисс Джилл.
– Но ведь вы, конечно же, не боитесь, мисс Липпинкотт? – осведомился он своим мягким, почти ласковым тоном. – Вы ведь ни на мгновение не верите в то, что Высшая Сила позволит какому-либо бестелесному духу, находящемуся, как мы полагаем, в небесных чертогах, причинить вред одному из тех, кто служит Ей?
– Ах, мистер Данн, ну, конечно же, нет, – ответила Элиза Липпинкотт, покраснев. – Конечно, нет. Я никогда не предполагала...
– Я с трудом мог бы поверить в то, что вы могли бы это предположить, – мягко произнес священник. Он был очень молод, но у него под глазами уже образовались морщинки, а улыбка на его губах казалась заискивающей.
– Мисс Харриет Джилл, разумеется, была истинной христианкой, – заметила вдова, – и я не думаю, чтобы истинная христианка вернулась пугать людей, даже если бы ей представилась такая возможность. Я совсем не боюсь спать в этой комнате; я бы предпочла жить в ней, чем в той, в которой живу сейчас. Если бы я побоялась спать в комнате, где умерла хорошая женщина, я ни за что не сказала бы об этом, потому что если бы я что-то увидела или услышала, то подумала бы, что виной тому – моя совесть. – Она повернулась к мисс Старк. – Если вас что-то испугает, я готова поменяться с вами комнатами.
– Благодарю вас, у меня нет желания меняться. Я вполне довольна своей комнатой, – ответила мисс Старк с холодным достоинством.
– Что ж, – сказала та, – в любое время, если вам станет страшно, вы знаете, что делать. У меня очень хорошая комната; она выходит на восток и по утрам солнце освещает ее, но она все-таки не так хороша, как ваша. Я предпочту жить в комнате, где кто-то умер, чем в той, в которой летом царит жара. Что касается меня, я больше опасаюсь солнечного удара, чем привидений.
Мисс София Джилл, не произнесшая ни слова, а напротив, все крепче сжимавшая губы, внезапно поднялась из-за стола, заставив священника оторваться от пудинга, на который он с сожалением взглянул.
Мисс Луиза Старк не осталась в гостиной с другими жильцами. Она прошла прямо в свою комнату. Она чувствовала усталость после путешествия и, прежде чем лечь спать, некоторое время раздумывала, не надеть ли ей халат и не написать ли несколько писем. Кроме того, она испытывала чувство, что если останется здесь надолго, то что-то может произойти. И решила бросить вызов своей собственной слабости.
А потому решительно вошла в юго-западную комнату. В комнате сгустились мягкие сумерки. Она смутно различала белые атласные завитки на обоях и белое покрывало на кровати. А затем – на фоне обоев, прямо перед дверью, на вешалке, свое лучшее черное атласное платье.
– Как это странно, – сказала она себе, и ее снова охватил страх.
Ей казалось, – нет, она была уверена, – что ее черное атласное платье должно было лежать между полотенцами в ее чемодане. Она очень любила это платье.
Она сняла черное платье и положила на кровать, собираясь сложить, но обнаружила, что рукава плотно сшиты. Луиза Старк непонимающе уставилась на платье.
– Что это значит? – пробормотала она.
Она внимательно осмотрела сшитые места: стежки были маленькие, ровные, черной шелковой ниткой.
Она оглядела комнату. На тумбочке у кровати стояло нечто, чего она раньше не заметила: старинная шкатулка с изображением мальчика в фартуке на крышке. Рядом со шкатулкой лежали, словно только что отложенные, катушка с черными шелковыми нитками, ножницы и большой металлический наперсток, с отверстием в верхней части. Луиза посмотрела на все это, а затем снова на рукава своего платья. Направилась к двери. На мгновение ей показалось, что она имеет право узнать о происшедшем, но затем усомнилась. Предположим, что шкатулка стояла здесь все это время; предположим, она просто не обратила на нее внимания; возможно, она сама сшила рукава, или не сшивала их, – но что могло помешать другим подумать, будто это сделала именно она; что могло помешать им усомниться в ее памяти и состоянии ее рассудка?
Луиза Старк находилась на грани нервного срыва, несмотря на свою железную конституцию и огромное самообладание. Ни одна женщина не может преподавать в школе сорок лет без последствий. Сейчас она была склонна винить саму себя, чем когда-либо прежде. Ей было страшно, но боялась она не сверхъестественного, а собственной слабости. Вера в сверхъестественное была почти несвойственна ее сильной натуре. Она легче поверила бы в собственную слабость.
– Чего доброго, я стану похожа на тетушку Марсию, – пробормотала она, и на ее лице отразился страх.
Она подошла к зеркалу, собираясь расстегнуть платье, и вдруг вспомнила странное происшествие с брошью. Вызывающе выпрямилась и направилась к бюро. И увидела в отражении, на своей шее, старинную овальную вещь, с переплетением светлых и темных волос, в оправе из витого золота. Трясущимися пальцами, она сняла брошь. Нет, она все-таки была обычной, – гроздь жемчужного винограда на черном ониксе. Луиза Старк положила ее в маленькую коробочку, в гнездо из розового хлопка, и убрала ее в ящик бюро. Только смерть могла воспрепятствовать ее привычке быть аккуратной.
Ее пальцы были такими холодными, что немели, когда она расстегивала платье; она едва не потеряла равновесие, стягивая его через голову. Подойдя к шкафу, чтобы повесить его, она отшатнулась. Из шкафа потянуло сильным запахом любистока; пурпурное платье мягко покачивалось у нее перед глазами, словно обвеваемое ветром. Все вешалки внутри шкафа были заполнены одеждой, но не ее собственной, а мрачно черного цвета, из шелка и атласа.
Луиза Старк постаралась взять себя в руки. Это, сказала она себе, нечто, вполне осязаемое. Кто-то позволил себе вольности с ее гардеробом. Кто-то развесил чужую одежду в ее шкафу. Она снова надела платье и направилась прямо в гостиную. Все постояльцы сидели там; вдова и священник играли в триктрак, библиотекарша наблюдала за игрой. Мисс Аманда Джилл что-то шила рядом с большой настольной лампой на столе. Когда Луиза Старк вошла, все удивленно подняли головы. В выражении ее лица было что-то странное. Она не обратила внимания ни на кого, кроме Аманды.
– Где ваша сестра? – властным тоном спросил она.
– На кухне, месит тесто, – дрожащим голосом ответила Аманда, – что-то...
Но учительница уже вышла.
Она нашла Софию Джилл возле кухонного стола, замешивающей тесто. Молодая девушка Флора принесла ей муку из кладовки. Она замерла, взглянула на мисс Старк, и на ее хорошеньком, нежном личике отразилась тревога.
Мисс Старк сразу же заговорила о том, что ее волновало.
– Мисс Джилл, – сказала она в своей типично учительской манере, – я хотела узнать, почему вы убрали мою одежду из шкафа в моей комнате и заменили ее другой?
София Джилл прекратила месить и стояла, не вынув рук из теста. Она смотрела на мисс Старк, по ее лицу медленно разливалась белизна, ее губы сжались.
– Что? – наконец, сказала она. – Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, мисс Старк.
– В шкафу, в моей комнате, отсутствует моя одежда, – произнесла Луиза Старк. – Зато он полон вещей, которые мне не принадлежат.
