Текст книги "Нежный призрак и другие истории (ЛП)"
Автор книги: Мэри Уилкинс-Фримен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)
Но даже у нее пропало это выражение изысканной безмятежности, когда у ее сестер, Кэролайн и Ребекки, появилось на лицах выражение одновременно ужаса и страдания.
– Я думаю, что Генри, возможно, сдерживался, когда беседовал с Эдвардом перед его смертью, – произнесла она с резкостью, слегка нарушившей приятный изгиб ее прекрасных губ.
– Но ведь он не мог знать, – прошептала Ребекка Энн слабым голосом, странным образом не соответствовавшим ее внешности.
Сестры невольно взглянули на нее, недоумевая, как такой слабый голос мог родиться в таком полном теле.
– Конечно, он не знал, – быстро произнесла Кэролайн. Она повернулась к сестре со странным выражением на лице. – Откуда он мог это знать? – спросила она. Затем сжалась, словно услышала ответ. – Конечно, мы все понимаем, что он не мог этого знать, – убедительно сказала она, но лицо ее при этом было бледнее обычного.
Ребекка ахнула. Замужняя сестра, миссис Эмма Брейгам, выпрямилась в своем кресле; она перестала раскачиваться, и переводился внимательный взгляд с одной сестры на другую; сейчас все три были необыкновенно похожи. Учитывая силу охвативших их эмоций, в них одинаковым образом проявились общие семейные признаки. Любой, взглянувший на них, безошибочно признал бы в них родных сестер.
– Что вы имеете в виду? – бесстрастно спросила она сразу обеих. Затем тоже сжалась, словно бы услышав ответ. Попыталась рассмеяться. – Полагаю, что ничего, – сказала она, но выражение ужаса не исчезло полностью с ее лица.
– Никто ничего не имеет в виду, – твердо сказала Кэролайн. Она встала и с мрачной решимостью направилась к двери.
– Куда ты? – спросила миссис Брейгам.
– Мне нужно кое на что взглянуть, – ответила Кэролайн, и остальные сразу же поняли, по ее голосу, что у сестры есть какой-то торжественный и печальный долг, который надлежит исполнить в святилище смерти.
– Ах, – воскликнула миссис Брейгам.
После того, как дверь за Кэролайн закрылась, она повернулась к Ребекке.
– Они долго разговаривали? – спросила миссис Брейгам.
– Они разговаривали очень громко, – уклончиво ответила Ребекка.
Миссис Брейгам взглянула на нее. Она больше не раскачивалась. Она сидела прямо, слегка наморщив лоб.
– Ты что-то слышала? – тихо спросила она, бросив взгляд на дверь.
– Я была в южной гостиной, дверь была открыта, а дверь в кабинет – приоткрыта, – ответила Ребекка, слегка покраснев.
– Значит, ты должна была...
– Кое-что я слышала.
– Как много?
– Большую часть.
– Что это было?
– Старая история.
– Полагаю, Генри был сильно рассержен, как обычно, потому что Эдвард жил здесь после того, как растратил все деньги, оставленные ему отцом.
Ребекка кивнула и со страхом взглянула на дверь.
Когда Эмма заговорила, голос ее звучал еще тише.
– Я знаю, что он должен чувствовать, – сказала она. – Он всегда был благоразумен и усердно трудился, в то время как Эдвард только и делал, что тратил деньги. Ему должно было казаться, что Эдвард живет за его счет, но это не так.
– Да, это не так.
– Отец оставил поместье, чтобы у всех детей был здесь дом, и достаточно денег, чтобы не заботиться о еде и прочем, если бы мы все поселились здесь.
– Да.
– Эдвард имел право находиться здесь, согласно завещанию отца, и Генри должен был помнить об этом.
– Да, он должен был об этом помнить.
– Он говорил неприятные вещи?
– Довольно неприятные, насколько я могла слышать.
– Какие именно?
– Я слышала, он сказал Эдварду, что тому здесь нечего делать, и что он решил, – тому лучше покинуть дом.
– А что ответил Эдвард?
– Сказал, что останется и будет жить здесь столько, сколько захочет, и посмотрит, как Генри собирается выгнать его отсюда; и еще...
– Что?
– Потом он рассмеялся.
– А Генри?
– Я не слышала, чтобы он что-то сказал, но...
– Но – что?
– Я видела, как он вышел из комнаты.
– Он был вне себя от ярости?
Эмма кивнула; на ее лице отразился ужас.
– Помнишь, как он убил кошку, когда та поцарапала его?
– Да. Не надо!..
В комнату вернулась Кэролайн. Она подошла к камину, в котором горели дрова, – стоял холодный, мрачный осенний день, – и протянула к нему руки, замерзшие от стирки.
Миссис Брейгам взглянула на нее и на мгновение задумалась. Затем перевела взгляд на дверь, все еще приоткрытую; закрыть ее было непросто, поскольку та разбухла от влаги. Встав, она резко захлопнула ее; дом содрогнулся. Ребекка невольно вскрикнула. Кэролайн с неодобрением посмотрела на нее.
– Нужно держать себя в руках, Ребекка, – сказала она.
– Ничего не могу с собой поделать, – ответила та, чуть истерично. – Я сильно нервничаю. Бог свидетель, произошло достаточно всего, чтобы я стала такой.
– Что ты хочешь этим сказать? – с подозрительным видом осведомилась Кэролайн; в ее голосе прозвучали одновременно вызов и страх перед тем, что она может услышать в ответ.
Ребекка сжалась.
– Ничего, – пробормотала она.
– Тогда я посоветовала бы тебе сменить тон.
Эмма, вернувшись от закрытой двери, твердо заявила, что ее необходимо починить.
– Она подсохнет после того, как несколько дней в камине будет гореть огонь, – ответила Кэролайн. – Если попытаться уменьшить ее сейчас, будет только хуже.
– Мне кажется, Генри должно быть стыдно за то, что он так разговаривал с Эдвардом, – резко, но очень тихо, произнесла миссис Брейгам.
– Тише! – сказала Кэролайн, бросив взгляд на закрытую дверь.
– Никто не может нас услышать, если дверь закрыта.
– Он мог услышать, как она захлопнулась и...
– Во-первых, я успею сказать все, что хочу, до того, как он спустится, а во-вторых, я его не боюсь.
– Его никто не боится! Почему кто-то должен бояться Генри? – спросила Кэролайн.
Миссис Брейгам вздрогнула под взглядом сестры. Ребекка снова ахнула.
– Разумеется, таких причин нет. Почему они должны быть?
– Я бы не стала так говорить. Кто-нибудь может тебя подслушать и подумать, что за странные разговоры здесь ведутся. Миранда Джой шьет в южной гостиной.
– Я думала, она поднялась наверх.
– Так и было, но затем она снова спустилась.
– Она вряд ли нас услышит.
– Генри должно быть стыдно за себя. За то, что он так разговаривал с Эдвардом в ночь перед его смертью. Эдвард был намного лучше Генри, несмотря на все его недостатки. Я постоянно о нем думала.
Миссис Брейгам промокнула глаза большим платком; Ребекка всхлипнула.
– Ребекка! – сурово произнесла Кэролайн.
– Я никогда не слышала, чтобы он говорил что-то плохое, разве что вчера вечером, разговаривая с Генри. Я не уверена, это можно предположить из того, что слышала Ребекка, – сказала Эмма.
– Он говорил не столько сердито, сколько мягко и вкрадчиво, – пробормотала Ребекка.
– Он никогда не повышал голоса, – сказала Кэролайн, – но всегда добивался того, чего хотел.
– В данном случае, он имел на это право.
– Да, безусловно.
– У него было столько же прав, сколько у Генри, – всхлипнула Ребекка, – но теперь его нет, и его никогда больше не будет в этом доме, который оставил всем нам, в том числе и ему, наш бедный отец.
– Как ты думаешь, что на самом деле случилось с Эдвардом? – спросила Эмма почти шепотом. Она не смотрела на сестру.
Кэролайн села в соседнее кресло и судорожно сжимала руки, пока костяшки тонких пальцев не побелели.
– Я тебе говорила, – сказала она.
Ребекка закрыла рот платком и смотрела поверх него испуганными глазами, полными слез.
– Я знаю, ты говорила, что у него были ужасные боли в желудке и спазмы, но что, по-твоему, стало их причиной?
– Генри назвал это желудочной болезнью. Знаешь, у Эдварда всегда была диспепсия.
Миссис Брейгам помолчала.
– Заходил ли разговор о вскрытии? – спросила она.
Кэролайн набросилась на нее.
– Нет! – страшным голосом произнесла она. – Нет!
Души трех сестер, казалось, сошлись в общем, ужасном понимании, подобно тому, как сошлись их взгляды. Послышался грохот древнего засова, от толчка снаружи дверь затряслась. «Это Генри», – скорее выдохнула, чем прошептала, Ребекка. Миссис Брейгам, бесшумно переместившись в свое кресло-качалку, устроилась поудобнее и принялась раскачиваться, запрокинув голову, когда дверь отворилась, и вошел Генри Глинн. Пристально взглянул на миссис Брейгам, с ее напускным спокойствием; Ребекка тихонько забилась в угол дивана, прижимая к лицу носовой платок, и только выглядывавшее маленькое покрасневшее ушко выдавало ее настороженность; Кэролайн, внутренне напряженная, сидела в кресле у камина. Она встретила его взгляд, полный затаенной тревоги, бросая вызов одновременно ему и своему собственному страху.
Генри Глинн был больше похож на эту сестру, чем на остальных. Они имели одинаково жесткие черты лица, оба были высокими и худощавыми, у обоих были зачесаны назад начинавшие седеть волосы, в обоих чувствовалось внутреннее благородство. Они застыли друг напротив друга с безжалостной неподвижностью двух статуй, на чьих мраморных лицах эмоциям суждено сохраняться целую вечность.
А затем Генри Глинн улыбнулся, и улыбка совершенно преобразила его. Он вдруг помолодел, на его лице появились почти мальчишеское безрассудство и нерешительность. Он бросился на стул с жестом, совершенно не соответствовавшим его внешности. Откинул голову назад, закинул ногу на ногу и взглянул на миссис Брейгам.
– Хочу сказать, Эмма, что с каждым прожитым годом ты становишься все моложе, – сказал он.
Та покраснела и невольно улыбнулась. Она всегда была восприимчива к комплиментам.
– Нам надлежит сегодня думать о том, кто никогда не станет старше, – произнесла Кэролайн суровым голосом.
Генри взглянул на нее, все еще улыбаясь.
– Разумеется, никто из нас о нем не забывает, – произнес он глубоким голосом, – но нам следует говорить и с живыми, Кэролайн, а я так давно не видел Эмму. Живые должны быть нам так же дороги, как и мертвые.
– Я придерживаюсь иного мнения, – сказала Кэролайн.
Она резко поднялась и покинула комнату. Ребекка также встала и поспешила за ней, громко всхлипывая.
Генри взглянул им вслед.
– Кэролайн ничуть не переживает, – сказал он. Миссис Брейгам качнулась. Его уверенность, его манеры, передались ей. Она заговорила, легко и непринужденно.
– Его смерть была внезапной, – произнесла она.
Веки Генри слегка дрогнули, и только.
– Да, – согласился он, – это произошло неожиданно. Он болел всего несколько часов.
– Как ты назвал эту болезнь?
– Желудочная.
– Почему ты не согласился на вскрытие?
– В этом не было необходимости. Я совершенно уверен в причине его смерти.
Внезапно миссис Брейгам почувствовала озноб. Интонация его голоса заставила пробежать холодок у нее по спине. Она встала, ощущая слабость в ногах.
– Куда ты собралась? – спросил Генри странным, задыхающимся голосом.
Миссис Брейгам пробормотала что-то невнятное о каком-то шитье, которое ей необходимо было завершить, что-то траурное для похорон, и вышла из комнаты. Она прошла в переднюю комнату, которую занимала. Кэролайн была там. Она подошла к ней, взяла ее за руки; их взгляды встретились.
– Не говори ничего, не надо! – наконец, тихо произнесла Кэролайн.
– Не буду, – ответила Эмма.
Тем же вечером, когда сгустились сумерки, сестры, все три, сидели в большой гостиной на первом этаже.
Миссис Брейгам шила что-то траурное. Она сидела близко к западному окну, в затухающем свете дня. Наконец, она положила работу на колени.
– Бесполезно, стало темно, и я не могу сделать более ни одного стежка, – сказала она.
Кэролайн, писавшая письмо за столом, повернулась к Ребекке, занявшей свое обычное место на диване.
– Ребекка, тебе лучше зажечь лампу, – сказала она.
Ребекка вздрогнула; даже в сумерках на ее лице был ясно написан страх.
– Мне кажется, лампа нам пока еще не нужна, – произнесла она жалобным, умоляющим голосом, похожим на голос ребенка.
– Нужна, – безапелляционным тоном сказала миссис Брейгам. – Нам нужен свет. Я должна закончить свое шитье сегодня вечером, иначе мне не в чем будет пойти на похороны.
– Кэролайн пишет письмо, а она, между прочим, дальше от окна, чем ты, – сказала Ребекка.
– Ты экономишь керосин или ленива, Ребекка Глинн? – воскликнула миссис Брейгам. – Я могла бы сходить за лампой сама, но у меня на коленях лежит моя работа.
Кэролайн перестала писать.
– Ребекка, нам нужен свет, – сказала она.
– Может, нам лучше перейти в другую комнату? – жалобно спросила Ребекка.
– Конечно! Почему бы и нет? – насмешливо произнесла Кэролайн.
– Я не хочу идти со своим шитьем в другую комнату, там уже все готово к похоронам, – сказала миссис Брейгам.
– Никогда не слышала, чтобы было столько споров из-за обычной лампы.
Ребекка встала и вышла из комнаты. Вскоре она вернулась с лампой – большой, с белым фарфоровым абажуром. Она поставила ее на стол, старинный карточный стол, расположившийся у стены напротив окна. Эта стена была свободна от книжных шкафов и книг, занимавших три оставшиеся стены. В ней имелось три двери, и рядом с ней стоял стол. Над ним висела, довольно высоко, маленькая золоченая миниатюра из слоновой кости, в черной рамке, сделанная в детстве матерью семейства. Когда лампа была поставлена на стол, крошечное милое личико, нарисованное на слоновой кости, казалось, ожило.
– Зачем ты поставила лампу туда? – с большим, чем обычно, раздражением, спросила миссис Брейгам. – Почему бы тебе вообще не оставить ее в коридоре? Нам с Кэролайн светлее ничуть не стало.
– Я думала, ты пересядешь, – хрипловато ответила Ребекка.
– В таком случае, нам не хватит места. Кэролайн разложила свои бумаги по всему столу. Почему бы тебе не поставить лампу посреди комнаты, чтобы нам обеим было видно?
Ребекка замялась. Ее лицо было необыкновенно бледным. Она взглянула на Кэролайн с мучительной мольбой во взгляде.
– Почему бы тебе не сделать так, как она сказала? – спросила Кэролайн, почти с яростью. – Почему ты так ведешь себя, Ребекка?
– Я ожидала, что ты спросишь ее об этом, – сказала миссис Брейгам. – Она сама на себя не похожа.
Ребекка взяла лампу и, не говоря ни слова, поставила ее на стол посреди комнаты. Затем быстро повернулась к ней спиной, уселась на диван, прикрыла глаза рукой, словно свет лампы слепил ее, и замерла.
– У тебя от света болят глаза? Ты поэтому не хотела ставить туда лампу? – мягко спросила миссис Брейгам.
– Мне нравится сидеть в темноте, – прерывистым голосом ответила Ребекка. Затем быстрым движением достала из кармана платок и расплакалась. Кэролайн продолжила писать, миссис Брейгам – шить.
Внезапно, миссис Брейгам, оторвавшись от шитья, бросила взгляд на противоположную стену. И замерла. Она пристально смотрела на стену, ее руки не шевелились. Потом она отвела взгляд, сделала еще несколько стежков, снова посмотрела на стену, и снова стала шить. Наконец, она положила работу на колени и сосредоточенным взглядом обвела комнату. Затем глаза ее остановились на стене; она смотрела на нее долго и пристально. Потом повернулась к сестрам.
– Что ЭТО? – спросила она.
– Где? – строго спросила Кэролайн, громко царапая пером бумагу.
Ребекка судорожно вздохнула.
– Вон там, странная тень на стене, – ответила миссис Брейгам.
Ребекка сидела, спрятав лицо; Кэролайн обмакнула перо в чернильницу.
– Почему бы тебе не обернуться и не посмотреть? – удивленно и несколько обиженно спросила миссис Брейгам.
– Мне нужно как можно скорее закончить это письмо, иначе миссис Уилсон Эббит не успеет приехать на похороны, – ответила Кэролайн.
Миссис Брейгам поднялась, ее работа сползла на пол, она принялась ходить по комнате, прикасаясь к мебели, не сводя глаз с тени.
Вдруг она вскрикнула.
– Взгляните на эту ужасную тень! Что это? Кэролайн, смотри, смотри! Ребекка! ЧТО ЭТО?
Напускное спокойствие миссис Брейгам исчезло. Ее красивое лицо исказилось ужасом. Она застыла, указывая на тень.
– Взгляните! – снова сказала она. – Взгляните! Что это?
Ребекка бросила взгляд на стену и вскрикнула от ужаса.
– Кэролайн, это она! Это она!
– Кэролайн Глинн, взгляни сюда! – сказала миссис Брейгам. – Взгляни! Что это за ужасная тень?
Кэролайн поднялась и повернулась лицом к стене.
– Откуда мне знать? – сказала она.
– Она появляется здесь каждую ночь с того времени, как он умер! – воскликнула Ребекка.
– Каждую ночь?
– Да. Он умер в четверг, а сегодня – суббота, значит, три ночи, – твердо произнесла Кэролайн. Страшным усилием воли она старалась казаться спокойной.
– Это... она похожа... похожа... – с ужасом прошептала миссис Брейгам.
– Я знаю, на кого она похожа, – сказала Кэролайн. – У меня пока еще есть глаза.
– Она похожа на Эдварда, – наполовину обезумев от страха, пробормотала Ребекка. – Только...
– Да, это так, – согласилась миссис Брейгам, в тон сестре. – Только... О, это ужасно! Что это, Кэролайн?
– Снова отвечаю, откуда мне знать? – ответила Кэролайн. – Я вижу то же, что и ты. Почему ты решила, что я должна знать больше, чем ты?
– В комнате ДОЛЖНО что-то быть, – сказала миссис Брейгам, с диким видом озираясь по сторонам.
– Мы привели комнату в порядок в первую же ночь, – сказала Ребекка, – здесь ничего не может быть.
Кэролайн в ярости обернулась к ней.
– Конечно, в комнате что-то есть, – сказала она. – Как ты себя ведешь! Что ты имеешь в виду? Конечно, в комнате что-то есть!
– Разумеется, – согласилась миссис Брейгам, с подозрением глядя на Кэролайн. – Разумеется, так и должно быть. Это всего лишь совпадение. Просто так получилось. Возможно, это штора создает такой эффект. Что-то, находящееся в комнате.
– В комнате ничего нет, – упрямо повторила Ребекка.
Дверь внезапно распахнулась, и вошел Генри Глинн. Он начал что-то говорить, но затем взглянул туда, куда смотрели его сестры. И застыл, не сводя глаз с тени на стене. Размером с человека, она одной своей половиной лежала на белом прямоугольнике двери, а другой – на стене, на которой висела миниатюра.
– Что это такое? – спросил он странным голосом.
– Должно быть, ее отбрасывает что-то, находящееся в комнате, – тихо ответила миссис Брейгам.
– Это не что-то, находящееся в комнате, – с ужасом в голосе, настойчиво повторила Ребекка.
– Как ты себя ведешь, Ребекка Глинн, – сказала Кэролайн.
Генри Глинн по-прежнему стоял неподвижно. На его лице отражалась целая гамма эмоций – ужас, осуждение, неверие. Вдруг он сорвался с места и принялся быстро ходить по комнате. Он двигал мебель, и постоянно оборачивался, чтобы увидеть, меняется ли тень на стене. Но ее ужасные очертания оставались неподвижными.
– Ее должно создавать что-то, присутствующее в комнате! – заявил он голосом, резким, как щелчок кнута.
Выражение его лица изменилось. Оно стало таким, каким не бывало никогда прежде. Ребекка стояла у дивана и завороженно наблюдала за ним печальным взглядом. Миссис Брейгам держала Кэролайн за руку. Они стояли в углу. Несколько минут он метался по комнате, подобно дикому зверю в клетке. Он передвинул каждый предмет мебели; если это не влияло на тень, он опрокидывал его на пол. Сестры молча наблюдали за ним.
Затем он вдруг остановился. Засмеялся и стал расставлять опрокинутую мебель.
– Какая нелепость, – сказал он. – Устроить такую суматоху из-за какой-то тени.
– Это верно, – согласилась миссис Брейгам испуганным голосом, которому изо всех сил постаралась придать естественность. Сказав так, она подняла опрокинутый стул.
– Мне кажется, ты сломал любимый стул Эдварда, – сказала Кэролайн.
Ужас и гнев сменяли друг друга на ее лице. Ее губы были плотно сжаты, глаза – полуприкрыты. Генри с тревогой поднял стул.
– Ничего страшного, – сказал он. И снова рассмеялся, окинув сестер взглядом. – Неужели я напугал вас? Я думал, вы уже свыклись с моими выходками. Я всего лишь хочу докопаться до сути. Эта тень и в самом деле выглядит странно, и я подумал, что если существует какой-либо способ объяснить ее появление, нужно воспользоваться им без промедления.
– Не похоже, чтобы тебе это удалось, – сухо заметила Кэролайн, бросив взгляд на стену.
Генри проследил ее взгляд и вздрогнул.
– Тени нам неподвластны, – сказал он и улыбнулся через силу. – Глупо пытаться объяснить, откуда они берутся.
Колокольчик возвестил об ужине, все вышли из комнаты, повернувшись к тени спинами.
Проходя по коридору, миссис Брейгам прижалась к Кэролайн.
– Он был похож на демона! – произнесла она ей прямо в ухо.
Генри шел первым, мальчишеским шагом; Ребекка шла последней; она едва могла идти, у нее подгибались ноги.
– Я не могу снова пойти в эту комнату, – прошептала она Кэролайн после ужина.
– Хорошо, мы пойдем в южную комнату, – ответила та. – Думаю, мы займем южную гостиную, – громко сказала она. – Там не так сыро, как в кабинете, а у меня простуда.
Все отправились в южную гостиную. Сестры шили, Генри читал газету, придвинув стул к лампе, стоявшей на столе. Около девяти часов он резко поднялся и направился в кабинет. Сестры переглянулись. Миссис Брейгам встала, приподняла шуршащие юбки и на цыпочках пошла к двери.
– Что ты собираешься делать? – взволнованно спросила Ребекка.
– Посмотреть, что он задумал, – тихо ответила миссис Брейгам.
Она кивнула на дверь кабинета напротив, которая была приоткрыта. Генри пытался закрыть ее, но она распухла. В образовавшуюся щель пробивалась полоска света. Лампа в коридоре не горела.
– Тебе было бы лучше оставаться на месте, – резко произнесла Кэролайн.
– Я все-таки посмотрю, – повторила миссис Брейгам.
Затем она так плотно прижала к себе юбку, что ее тело стало казаться подобным оружию в черных шелковых ножнах, и медленно направилась по коридору к двери кабинета. И остановилась там, заглядывая в щель.
В южной гостиной Ребекка перестала шить и смотрела на нее расширившимися глазами. Кэролайн продолжала шить. То, что видела в щели миссис Брейгам, было следующим.
Генри Глинн, рассудив, что источник странной тени должен находиться между столом, на котором стояла лампа, и стеной, ходил в этом пространстве и взмахивал старинным мечом, принадлежавшим его отцу. Он не пропустил ни один дюйм. Казалось, он математически точно разделил это пространство на сектора. Он взмахивал мечом с холодной яростью и в то же время расчетливо; лезвие поблескивало, отражая свет, тень оставалась неподвижной. Миссис Брейгам, наблюдая за происходящим, похолодела от ужаса.
Наконец, Генри остановился и поднял руку с мечом, грозно глядя на тень на стене и словно бы собираясь нанести удар. Миссис Брейгам вернулась в южную гостиную и закрыла за собой дверь, прежде чем начала рассказывать, что ей удалось увидеть.
– Он был похож на демона! – несколько раз повторила она. – В этом доме есть старые вина, Кэролайн? Я чувствую, что больше не выдержу.
Она и в самом деле выглядела подавленной. Ее красивое, прежде спокойное лицо, было изможденным, напряженным и бледным.
– Да, есть, – сказала Кэролайн. – Ты можешь выпить немного вина, прежде чем лечь спать.
– Я думаю, нам всем лучше выпить вина, – сказала миссис Брейгам. – О Господи, Кэролайн, что...
– Ничего не спрашивай и ничего не говори, – отозвалась та.
– Не буду, – ответила миссис Брейгам, – но...
Ребекка громко застонала.
– Что случилось? – резко спросила Кэролайн.
– Бедный Эдвард, – ответила Ребекка.
– Это все, о чем ты можешь стонать, – сказала Кэролайн. – Ничто другое тебя не волнует.
– Я иду спать, – сказала миссис Брейгам. – Если я не высплюсь, то не смогу присутствовать на похоронах.
Вскоре сестры разошлись по своим комнатам, южная гостиная опустела. Кэролайн попросила Генри не забыть потушить свет в кабинете, перед тем, как уйти. Примерно через час, после того, как они ушли, он вошел в гостиную с лампой, стоявшей в кабинете. Поставив ее на стол, он некоторое время расхаживал по комнате. Лицо его было ужасно бледным, голубые глаза казались пустыми.
Затем он снова взял лампу и вернулся в кабинет. Он поставил ее на стоявший в центре стол, и на стене возникла тень. Он принялся двигать мебель, но осторожно, без прежнего неистовства. Тень оставалась неизменной. Он вернулся в южную гостиную и подождал. Вернулся в кабинет, поставил лампу на стол, – на стене появилась тень. Была полночь, когда он поднялся наверх. Сестры, которые не могли заснуть, слышали его шаги.
На следующий день состоялись похороны. После них, вечером, семья сидела в южной гостиной. Приехали родственники. В кабинет никто не входил, пока там не появился Генри с лампой, после того, как остальные ушли спать. И снова увидел, как свет лампы вызвал к жизни ужасную тень.
На следующее утро, за завтраком, Генри Глинн объявил, что должен уехать в город на три дня. Сестры удивленно взглянули на него. Он редко оставлял дом, а сейчас на несколько дней совершенно забросил практику из-за смерти Эдварда. Он был врачом.
– Но как ты можешь оставить своих пациентов сейчас? – удивленно спросила миссис Брейгам.
– Я бы ни за что не стал этого делать, но иного выхода нет, – ответил Генри. – Я получил телеграмму от доктора Митфорда.
– Консультация? – осведомилась миссис Брейгам.
– Дело, – ответил Генри.
Доктор Митфорд был его однокурсником, жившим в соседнем городе, к которому он время от времени обращался за консультацией.
После его ухода миссис Брейгам сказала Кэролайн, что Генри так и не ответил, о чем собирается посоветоваться с доктором Митфордом, и ей это показалось очень странным.
– Все очень странно, – с содроганием сказала Ребекка.
– Что ты имеешь в виду? – резко спросила Кэролайн.
– Ничего, – ответила та.
Никто не входил в кабинет ни в тот день, ни на следующий, ни через день. На третий день ждали возвращения Генри, но он не прибыл из города последним поездом.
– Это очень странно, – сказала миссис Брейгам. – Оставить своих пациентов на три дня, в такое время, как сейчас, а ведь у него есть очень больные пациенты, он сам мне это говорил. Консультация, занимающая три дня! В этом нет никакого смысла, и вот – он не вернулся. Я ничего не понимаю.
– Я тоже, – отозвалась Ребекка.
Они сидели в южной гостиной. В кабинете напротив свет не горел, дверь была приоткрыта.
Внезапно миссис Брейгам поднялась, – она не могла сказать, почему: что-то, казалось, подтолкнуло ее, помимо ее воли. Она вышла из комнаты, приподняв шуршащие юбки, чтобы не шуметь, и толкнула разбухшую дверь.
– У нее нет лампы, – дрожащим голосом произнесла Ребекка.
Кэролайн, писавшая письма, поднялась, взяла лампу (в комнате их было две) и последовала за сестрой. Ребекка также встала и застыла, дрожа, не решаясь последовать за сестрой.
Раздался звонок у входной двери, но остальные его не услышали; дверь располагалась с южной стороны дома, по другую сторону от кабинета. Поколебавшись и снова услышав звонок, она пошла открывать, вспомнив, что слуг отпустили.
Кэролайн и Эмма вошли в кабинет. Кэролайн поставила лампу на стол. Они взглянули на стену.
– О Господи, – ахнула миссис Брейгам, – здесь... здесь ДВЕ тени.
Сестры застыли, прижавшись одна к другой, и смотрели на стену. Затем, пошатываясь, вошла Ребекка, с телеграммой в руке.
– Телеграмма, – выдохнула она. – Генри умер.
ОТГОРОЖЕННАЯ СПАЛЬНЯ В КОНЦЕ КОРИДОРА
Меня зовут миссис Элизабет Дженнингс. Я очень респектабельная женщина. Я могу назвать себя благородной женщиной, потому что в молодости пользовалась преимуществами. Я была хорошо воспитана и окончила женскую семинарию. Я удачно вышла замуж. Мой муж был самым благородным из всех торговцев, аптекарем. Его магазин находился на углу главной улицы в Роктоне, городе, где я родилась и где жила до самой смерти мужа. Мои родители умерли вскоре после того, как я вышла замуж, так что я осталась в мире совсем одна. Я была не в состоянии самостоятельно заниматься аптекарским делом, поскольку ничего не знала о наркотиках и смертельно боялась дать яд вместо лекарства. Поэтому я была вынуждена продать ее со значительным убытком, и вырученные средства, – около пяти тысяч долларов, – это было все, что у меня осталось. Чтобы жить сколько-нибудь комфортно, этого было мало, и я поняла, что должна каким-то образом зарабатывать. Сначала я подумала о преподавании, но, увы, я была уже немолода, а методы преподавания сильно изменились. То, чему я могла научить, никто не хотел знать. Мне оставалось только одно: взять пансионеров. Но в Роктоне это оказалось сложным делом. Никто не хотел становиться пансионером. Мой муж арендовал большой дом, я поместила в газеты рекламу, но никто не откликнулся. В конце концов, мои деньги почти иссякли, и я впала в отчаяние. Я собрала свою мебель, арендовала другой дом, и перебралась туда. Это было рискованным предприятием. В первом доме аренда оказалась непомерной, как будет во втором – я не знала. Тем не менее, я – человек изобретательный, и проявляю чудеса предприимчивости, когда в этом возникает насущная необходимость. Я разместила очень оригинальные объявления, хотя это лишило меня остатка денег, так что я была вынуждена обратиться за кредитом, – последнее, на что я готова была пойти. Но риск был вознагражден, так как после объявления в газетах, в течение нескольких дней у меня появилось несколько пансионеров. За две недели все комнаты были сданы, я стала очень успешной, и процветала бы, если бы не таинственные и непонятные события, о которых я собираюсь рассказать. Я была вынуждена расстаться с этим домом и перебраться в другой. Некоторые из моих прежних пансионеров сопровождают меня, другие, с совершенно необоснованной нервозностью, отказываются впредь иметь со мной какие-либо дела, по причине ужасных и сверхъестественных событий, которые связывают со мной. Мне еще предстоит выяснить, последует ли моя неудача вслед за мной в другой дом, или мое благополучие будет навсегда омрачено Тайной маленькой спальни в отгороженной части коридора. Однако, вместо того, чтобы передать эту историю своими словами, я представлю выдержки из дневника мистера Джорджа Уиткрофта. Я представлю отрывки, начиная с 18 января текущего года, даты, когда он поселился у меня. Вот они.
"18 января, 1883. Итак, я обосновался в новом пансионе. У меня, в соответствии с моими скромными средствами, имеется маленькая спальня в отгороженной части коридора на третьем этаже. Я всю свою жизнь слышал о таких спальнях, видел их, бывал в них, но никогда, до той поры, пока сам не поселился в такой, не понимал, насколько это неудобная и позорная вещь. Она бесчестит пребывающего в ней. Ни один человек в тридцать шесть лет (а мне именно столько) не станет проживать в ней, если только не окажется на соответствующей ступеньке общественной лестницы. Это неопровержимо доказывает, что я на ней оказался. Не вижу причин, по которым я не должен остаться здесь до конца своей жизни, то есть, если у меня окажется достаточно денег, чтобы платить хозяйке, а это весьма вероятно, поскольку мои небольшие средства надежно вложены. Я тщательно запер дверь конюшни, после того как лошадей украли. Я испытал отвращение, рано или поздно овладевающее авантюристом, терпящим только поражения и неудачи. Я ударился в другую крайность. Я потерял все – любовь, деньги, влияние, здоровье и силы. И вот теперь поселился в отгороженной спальне, чтобы жить на скудный доход и поправлять здоровье минеральной водой, если это окажется возможным; если же нет, – тихо угасать (моя болезнь может оказаться не смертельной), пока Провидение не выведет меня из моей спальни. Нет другого места, где я мог бы жить. Нет никаких причин искать его, даже если минеральные воды не принесут мне пользы. Поэтому я решил остаться здесь. Хозяйка квартиры вежлива и даже добра, так, как может быть добра женщина, которая видит в бедном пансионе свой единственный шанс. Необходимость зарабатывать на жизнь всегда ранит тонкую натуру женщины; она слишком нежна, чтобы заниматься этим; она не принадлежит к золотодобытчикам, это унижает ее; для нее это – шаг с небес на землю. Но ей зачастую приходится это делать, и этот шаг, таким образом, должен быть оправдан. Для нашей хозяйки пансиона, принимая во внимание все неблагоприятные обстоятельства, это единственный способ заработка, а ее стол добротный, даже хороший. Мне даже показалось, – она настолько глупа, что не пользуется этой возможностью, чтобы взять с пансионеров дополнительную плату, ведь стол – это то, чего они не могут избежать. Впрочем, для меня это не имеет ровно никакого значения, поскольку в еде я весьма ограничен.
