Текст книги "Нежный призрак и другие истории (ЛП)"
Автор книги: Мэри Уилкинс-Фримен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
Сайленс и Дэвид вышли в ночь.
– Если встретите моего мужа, поторопите его вернуться домой, а то каша совсем остынет, – крикнула им вслед Ханна Шелдон.
На улицах деревни им не встретилось ни души, и у дверей дома Сайленс они расстались. Дэвид вошел бы, если бы она его пригласила, но девушка решительно заявила, что вечером ей нужно еще поработать, и пожелала ему спокойной ночи, не поцеловав, поскольку стеснялась ласк. Но сегодня вечером она неожиданно окликнула его, прежде чем он успел выйти на улицу.
– Дэвид, – позвала она, и он побежал назад.
– Что такое, Сайленс? – спросил он.
Она откинула одеяло, обвила руками его шею и, вся дрожа, прижалась к нему.
– Милая, – прошептал он, – что на тебя нашло?
– Ты знаешь... этот дом... он был сделан, как крепость, – произнесла она прерывающимся голосом. – И... в нем есть мушкеты и порох... придет капитан Моултон с сыновьями, и Джон Карсон тоже... они будут в нем. Я не боюсь... что придут индейцы. Помни, я не боюсь их прихода, и я здесь в совершенной безопасности, Дэвид.
Дэвид рассмеялся и похлопал ее по плечу.
– Да, я буду об этом помнить, Сайленс, – сказал он. – Но индейцы не придут.
– Помни, что я здесь в безопасности, и что я никого не боюсь, – повторила она. Потом, поцеловав его так, словно была его женой, она вошла в дом, а он ушел, недоумевая.
Тетушка Сайленс, вдова Юнис Бишоп, не подняла глаз, когда открылась дверь; она вязала, сидя у камина, выпрямившись и поджав губы. У нее было враждебное выражение лица, точно кто-то с ней спорил, и сейчас она выслушивала его доводы. Сайленс повесила одеяло на вешалку, с минуту постояла в нерешительности, а потом подышала на замерзшее окно и расчистила небольшое пространство, через которое можно было выглянуть наружу. Тетя бросила на нее быстрый, суровый взгляд, потом отвернулась и снова принялась вязать. Сайленс стояла, глядя в маленькое пятнышко на замерзшем стекле. Тетя снова посмотрела на нее, и заговорила.
– Думаю, если ты хочешь избежать сплетен, разгуливая по два часа, тебе было бы лучше найти себе занятие, – сказала она. – Пока ты не выйдешь замуж. Хорошая же из тебя выйдет домохозяйка...
– Иди сюда, быстрее! Быстрее! – воскликнула Сайленс.
Ее тетя вздрогнула, но не поднялась; она нахмурилась, но продолжала вязать.
– Я не могу позволить себе бездельничать, даже если это могут позволить себе другие, – сказала она. – У меня нет ни малейшего желания бегать к окнам и стоять там, разинув рот, как ты делала это весь день.
– Ах, тетя, прошу тебя, поспеши сюда, – сказала Сайленс, поворачивая к ней побледневшее лицо. – Здесь что-то не так.
По-прежнему хмурясь, вдова Бишоп поднялась и подошла к окну. Сайленс отодвинулась в сторону и указала на маленький прозрачный кружок посреди инея.
– Там, на севере, – тихо произнесла она.
Ее тетя поправила очки в роговой оправе и наклонила голову.
– Я ничего не вижу, – сказала она.
– Красное зарево на севере.
– Красное зарево на севере! Ты не в своем уме, на севере не может быть никакого красного сияния. В городе все спокойно. Отойди от окна и займись делом. Я не собираюсь торчать тут всю ночь. Я только зря оставила свое вязанье. Тебе лучше прясть, а не глазеть в окно, давая волю своему воображению, или бродить по деревне за Дэвидом Уолкоттом. Нечего сказать, хорошенькое поведение для скромной девушки, таскаться за молодыми людьми подобным образом.
Сайленс повернулась к тете, ее голубые глаза сверкнули; она вскинула голову, подобно королеве.
– Я не таскаюсь за молодыми людьми, – сказала она.
– Будто я не слышала голоса Дэвида Уоткотта у двери? Разве ты не ходила к миссис Шелдон, где он живет? Или это был не его голос?
– Да, это так, но я имела право пойти туда, и в этом нет ничего предосудительного, – сказала Сайленс.
– В мое время молодые девушки так не поступали, – возразила тетушка, – но теперь, должно быть, все изменилось. – Она вернулась на свое место, и спицы в ее руках застучали, словно шпаги во время дуэли.
Сайленс достала из угла прялку и принялась за работу. Колесо вращалось так быстро, что спицы казались вращающимися тенями; раздался звук, словно в комнату влетела пчела.
– Я сидела дома, а твой дядя ухаживал за мной, – продолжала вдова Юнис Бишоп тоном, словно задавала вопрос, требовавший ответа.
Но Сайленс не ответила. Она продолжала прясть. Тетя сердито посмотрела на нее.
– Я никогда не ходила к нему после наступления темноты, чтобы он провожал меня домой, – сказала она. – Думаю, мать заперла бы меня на чердаке и неделю кормила и поила там, если бы я осмелилась на что-нибудь подобное.
Сайленс ткала. Ее тетя запрокинула голову и снова взялась вязать, выставив вперед локти. Никто из них не произнес ни слова, пока часы не пробили девять. Вдова Бишоп свернула клубок и воткнула в него спицы.
– Пора гасить свечи, – сказала она, – я хорошо поработала и собираюсь отдохнуть. А те, кто бездельничал, не смогут наверстать упущенное, и только понапрасну будут жечь свечи.
Она распахнула дверь, ведущую в спальню, и в комнату ворвался порыв ледяного ветра. Она развязала черный капор, обрамлявший ее бледное лицо; показались седые волосы, собранные на макушке в тугой пучок. Сайленс поставила прялку на место и поворошила в очаге. Затем взяла свечу и поднялась по лестнице в свою комнату. Тетушка уже лежала в постели, ее лицо, обрамленное белыми оборками ночного чепца, утопало в ледяной пуховой подушке; она не пожелала племяннице спокойной ночи: не потому, что сердилась на нее, просто между ними это было не принято. В комнате Сайленс, под крышей, имелись два слуховых окна, выходивших на север. Поставив свечу на стол, она подышала на одно из них, как сделала это внизу, и выглянула наружу. Постояв несколько минут, она отвернулась и покачала головой. В комнате было очень холодно. Она распустила свои светлые волосы, ее пальцы начали краснеть; она сняла платок; потом замерла и нерешительно посмотрела на свою кровать с голубыми занавесками. Плотно сжав губы, надела чепчик. Присела на край кровати и стала ждать. Через некоторое время она стянула одеяло и закуталась в него. Ей стало чуточку теплее. Она задула свечу, к холоду прибавилась темнота. Ее нервы, казалось, были натянуты, как струны скрипки; мысли теребили их, производя ужасные звуки в ее голове. Она видела искры и вспышки в темноте, похожие на игру света в алмазе. Ее руки были крепко сжаты, но она не чувствовала ни рук, ни ног, – она вообще не чувствовала своего тела. Так она просидела до двух часов ночи. Когда часы в гостиной пробили час, она на мгновение вернулась к действительности. Как только часы пробили два, – серебристый звон еще звучал в ее ушах, – она увидела позади окон розовый отсвет. Снаружи раздался ужасный звук. Это было похоже на веселье диких зверей или демонов.
Сайленс вскочила и спустилась вниз. Тетя с криком выбежала из спальни и схватила ее.
– О, Сайленс, что это? Что это?
– Дай мне зажечь свечу, – сказала Сайленс. Оттолкнув тетю, она помешала угли в камине и зажгла свечу. Потом подбросила в него дров. Тетя, с криками, металась по комнате. В дверь громко постучали.
– Это индейцы! Это индейцы! Не пускай их! – взвизгнула тетя. – Не пускай! Не позволь им войти! – Она прислонилась плечом к двери. – Уходите! Уходите! – закричала она. – Вы не можете войти! О Господи, помоги нам!
– Отойди, – сказала Сайленс. Она взяла тетю за плечи. – Не кричи, – повелительным тоном произнесла она. Затем спросила твердо: – Кто здесь?
Услышав ответ, она быстро отодвинула большие железные засовы и распахнула тяжелую, обитую железом дверь. В комнату ввалилась толпа обезумевших людей с белыми лицами, затем дверь захлопнулась, и засовы вернулись на прежние места. В комнате было очень тихо, если не считать шарканья ног мужчин и коротких приказов. Дети не плакали. Шум раздавался только снаружи. Казалось, дом оказался посреди какой-то местности, населенной адскими созданиями. Это их крики были слышны в доме. Дети испуганно прижимались к матерям.
Мужчины поспешно укрепили ставни, подперев их бревнами, и просунули стволы мушкетов в бойницы. Внезапно раздался страшный удар в дверь и дикий вопль снаружи. Мушкеты рявкнули в ответ, некоторые женщины бросились к двери и прижались к ней плечами; на их бледных лицах было написано отчаяние.
Внезапно вдова Юнис Бишоп, услышав новый удар в дверь и еще более яростный крик, издала в ответ не менее безумный вопль. Ее речь почти невозможно было разобрать; ее смысл был скрыт диким исступлением; это была жуткая брань, но на мгновение она заглушила шум, царивший снаружи. Но это длилось всего лишь мгновение; затем все стало по-прежнему: крики снаружи, удары в дверь, треск мушкетов; а потом дикари отступили, и удары в дверь прекратились.
Сайленс взбежала по лестнице в свою комнату и осторожно выглянула в маленькое слуховое окно. Деревня Дирфилд полыхала, небо и снег были красными, и в этом мареве неистовствовали раскрашенные дикари, с перекошенными белыми лицами, а посреди них размахивал шпагой французский офицер. Ужасные боевые кличи и предсмертные крики друзей и соседей звучали в ее ушах. Под самым окном она увидела взлетевший и опустившийся томагавк, быстрое движение ножа для скальпирования, красные пятна крови. Она видела летящих по воздуху младенцев, вопящих женщин, которых волочили по улицам, но Дэвида Уолкотта нигде не было видно.
Содрогаясь, она увидела несколько тел, лежавших на снегу, подобно бревнам. Ее охватило дикое желание выбежать, перевернуть и взглянуть на мертвые лица, чтобы убедиться, – ни одно из них не принадлежит ее возлюбленному. Ее комната была залита красным сиянием; в ней все было видно совершенно отчетливо. Крыша соседнего дома обрушилась, искры и пепел взметнулись вверх, подобно вулкану. Снизу донесся вопль ужаса, и наступила тишина. Индейцы пытались поджечь дом с западной стороны. Они навалили кучу хвороста, но мужчины прорубили новые бойницы и стреляли в них.
Когда Сайленс вернулась в гостиную, то первой увидела жену Джона Карсона.
– Они пытаются поджечь дом, – выдохнула она. – Кончаются пули... – Женщина прижала к груди маленького ребенка. – Все равно они его не получат, – произнесла она побелевшими губами.
– Тогда оставьте его и помогите, – сказала Сайленс и принялась доставать из комода оловянные тарелки.
– Что ты собираешься делать с моими тарелками? – воскликнула ее тетя, оказавшаяся рядом с ней.
Сайленс не ответила. Она продолжала доставать тарелки.
– Ты хочешь расплавить эти тарелки, которые у меня с той поры, как я вышла замуж, и сделать из них пули для этих отродий сатаны?
Сайленс отнесла тарелки к камину; женщины накидали в него побольше дров. Жена Джона Карсона положила ребенка на скамью и стала помогать им, а вдова Бишоп достала оловянные ложки, серебряный кувшинчик для сливок, – когда кончилось все оловянное, – и, наконец, из кедрового сундучка, пряжки, принадлежавшие ее мужу. Все, что было сделано из олова и серебра в доме вдовы Юнис Бишоп, было в ту ночь переплавлено. Женщины работали с рвением отчаяния, обеспечивая мужчин пулями, и, когда пули уже почти кончились снова, индейцы покинули деревню Дирфилд, уводя своих пленников.
Мужчины, наконец, прекратили стрелять. Снаружи все было тихо, за исключением раздававшихся со стороны луга мушкетных выстрелов, где продолжалась схватка между жителями Хэтфилда и неприятелем. Занималась заря, но в доме Бишопов не приоткрылся ни один ставень; люди сбились в кучу, прислушиваясь к доносившимся звукам.
Внезапно над головой раздался страшный треск, и с лестницы в комнату ворвался клуб горячего дыма. Крыша загорелась от снопов искр, и крепкий дом, выдержавший натиск дикарей, разделил судьбу своих соседей.
Мужчины, бросившиеся было вверх по лестнице, попятились.
– Мы ничего не сможем сделать! – хрипло произнес капитан Айзек Моултон. Он был стар, его седые волосы в беспорядке обрамляли закопченное порохом лицо.
Вдова Юнис Бишоп поспешила в спальню, схватила свой лучший шелковый халат и зеркало в золоченой раме.
– Сайленс, возьми перину! – крикнула она.
В комнате становилось нечем дышать от дыма. Капитан Моултон осторожно открыл ставни и выглянул наружу.
– Я не вижу дикарей, – сказал он. Они отодвинули засов и потихоньку, дюйм за дюймом, открыли дверь, но ликующего воинственного клича не последовало. Треск мушкетных выстрелов на лугу стал громче, только и всего.
Вдова Юнис Бишоп шагнула вперед, опередив остальных; опасность огня для ее имущества изгнала из ее сознания мысль об опасности, грозившей ей самой.
– Пустите меня! – крикнула она, положила зеркало и шелковый халат на снег, и бросилась обратно в дом за периной и очень красивой металлической подставкой для дров в камине.
Сайленс вынесла прялку, остальные подхватили первое, что попалось им на глаза, в царившей неразберихе. Они сложили все вещи на снегу снаружи и сбились в кучу, со страхом взирая на деревенскую улицу. Посреди тлеющих руин был хорошо виден дом лейтенанта Джона Шелдона.
– Нам нужно идти туда, – сказал капитан Айзек Моултон, и они тронулись. Мужчины шли впереди и позади с мушкетами наготове, женщины и дети располагались между ними. Вдова Бишоп несла зеркало; кто-то помог ей вытащить пуховую перину, и она положила ее на чистое место, подальше от горевшего дома.
Бледный, холодный свет разгорался на востоке; он приглушал собою пламя, пожиравшее остатки домов. Деревню невозможно было узнать. Накануне вечером заходящее солнце освещало заснеженные скаты больших крыш и дым, мирно поднимавшийся из труб. В занавешенных окнах, в одном за другим, загорались свечи, в них были видны спокойные лица хозяек, подававших на столы ужин. Теперь в обоих концах главной улицы тлели алые угли; почерневшие мученики, – причудливые развалины домов и торчащие обугленные трубы, – возвышались среди них, наполняя сердца людей трепетом. На снегу были видны большие красные пятна, в них лежали замершие навек тела, но в свете красных отблесков казалось, что они шевелятся.
Из толпы выбежала Сайленс Хойт, и повернула к себе лицом голову мертвеца. Ее не ужаснуло красное пятно на его голове. Она увидела только, что это – не Дэвид Уолкотт. Убедившись в этом, она вытерла руки о снег.
– Это Израэль Беннетт, – сказал кто-то.
Жена Джона Карсона приходилась покойному сестрой. Она еще крепче обняла ребенка и прижалась к мужу. Выстрелов на лугу больше не было слышно. Не было слышно ничего, кроме ветра в сухих деревьях и тяжелого дыхания людей.
Прямо на дороге лежал мертвый младенец; одна из женщин подхватила его и попыталась согреть у своей груди. Она завернула его в плащ и вытерла передником его окровавленное личико.
– Он не умер! – с отчаянием воскликнула она. – Ребенок не умер! – Прежде она не проронила ни слезинки и ни разу не вскрикнула, но сейчас разрыдалась в голос над мертвым ребенком. Это была миссис Барнард, ребенок был не ее. Остальные смотрели по сторонам, высматривая затаившихся дикарей; но она смотрела только на маленькое холодное личико возле своей груди. – Ребенок дышит, – пробормотала она и поспешила дальше, надеясь получить помощь.
Все остановились перед домом лейтенанта Джона Шелдона. Крепкая дверь была заперта, в ней зияла дыра, точно прорубленная томагавком. Мужчины попробовали открыть ее, а потом принялись кричать:
– Откройте, откройте, миссис Шелдон! Это друзья! Друзья! Откройте дверь!
Но ответа не последовало.
Сайленс Хойт оставила толпу у двери и принялась карабкаться по обледенелому сугробу к широко распахнутому окну. Подоконник был залит кровью, снег – тоже.
Один из мужчин ухватил ее и попытался удержать.
– Там могут быть индейцы, – хрипло прошептал он.
Но Сайленс вырвалась и влезла в дом через окно; мужчины последовали за ней и отперли дверь, чтобы могли войти женщины; те вбежали в дом и дверь захлопнули. Бывший среди них ребенок, прижался спиной к двери, поджал губы, и его голубые глаза сверкнули под льняными локонами.
– Они не должны войти, – сказала девочка. Ей где-то удалось найти большой кавалерийский пистолет, который она несла, словно куклу.
Никто не обратил на нее внимания. И меньше всего – Сайленс. Она, с полуоткрытым ртом, осматривала комнату. Перед ней, возле камина, лежала маленькая трехлетняя Мерси Шелдон, хорошенькой головкой в луже крови, но Сайленс лишь равнодушно взглянула на нее, в то время как остальные сгрудились, вздыхая и стеная.
Внезапно, Сайленс метнулась в темной куче у двери кладовой, но это оказалась всего лишь женская стеганая нижняя юбка.
Сломанная прялка валялась на полу, мебель была опрокинута. Сайленс вошла в спальню миссис Шелдон; остальные, дрожа, последовали за ней, кроме маленькой девочки с большим пистолетом, прижавшейся спиной к двери, и одной женщины, Грейс Мейтер; она осталась и подбросила дров в огонь, после того как подняла стеганую нижнюю юбку, завернула в нее мертвого ребенка и уложила его на скамью. Затем она пододвинула скамью к очагу, опустилась перед ней на колени и принялась растирать ручки и ножки мертвого младенца.
В спальне миссис Шелдон царил беспорядок. На столе, покрытом льняной скатертью с большими, кровавыми отпечатками пальцев, догорала свеча. Одежда миссис Шелдон была разбросана по полу; полог кровати – наполовину сорван. Сайленс, не отводя взгляда, двинулась к кровати; остальные, даже мужчины, попятились. Миссис Шелдон, мертвая, лежала в постели. Весь свет в комнате, свечи и проникавший через окно, казалось, сосредоточился на ее белом, застывшем лице; влетевшая через дверь пуля отбросила ее на подушку.
Сайленс смотрела на нее.
– Где Дэвид, миссис Шелдон? – прошептала она.
Юнис Бишоп бросилась вперед.
– Ты в своем уме, Сайленс Хойт? – воскликнула она. – Разве ты не видишь, что она мертва? Она мертва! Она мертва, мертва, мертва! А вот ее лучший шелковый колпак, валяется на полу! – Юнис схватила Сайленс за руку, но та оттолкнула ее.
– Где Дэвид? Куда он подевался? – снова спросила она у мертвой женщины.
Остальные окружили Сайленс, пытаясь успокоить ее и привести в чувство, в то время как бледные лица их были искажены горем и ужасом. Миссис Сара Спир, старая женщина, чьи сыновья лежали на улице мертвыми, обняла девушку и попыталась прижать ее голову к своей груди.
– Может быть, ты найдешь его, дорогая, – сказала она. – Там, среди мертвых, его нет.
Но Сайленс вырвалась из ее объятий и побежала по другим комнатам; люди последовали за ней, ее тетка плакала в голос. Они больше не нашли в доме мертвых, ничего, кроме разрухи и беспорядка, кровавых следов и отпечатков рук дикарей.
Когда они вернулись в столовую, Сайленс села на табурет у камина и протянула руки к огню, чтобы согреться. За окном уже совсем рассвело; большие часы, привезенные из-за моря, тикали, – индейцы не прикоснулись к ним.
Капитан Айзек Моултон поднял маленькую Мерси Шелдон и отнес в спальню к ее покойной матери; две пожилые женщины вошли туда и закрыли дверь. Маленькая девочка с пистолетом по-прежнему стояла, прислонившись спиной к двери, Грейс Мейтер ухаживала за мертвым ребенком на лавке.
– Что вы делаете с этим мертвым ребенком? – грубо окликнула ее какая-то женщина.
– Он не умер, он дышит, – возразила Грейс Мейтер, продолжая ухаживать.
– А я говорю вам, что он умер.
– А я говорю вам, что он не умер. Все, что мне нужно, это согреть его.
Миссис Карсон заплакала и еще крепче прижала к себе своего живого ребенка.
– Оставьте его в покое! – воскликнула она. – Странно, как это мы все еще не лишились рассудка. – Всхлипывая, она подошла к маленькой девочке, стоявшей у двери. – Пойдем, милая, порисуй что-нибудь возле огня, – прерывающимся голосом попросила она.
Но девочка заупрямилась.
– Они не войдут, – сказала она. – Злые дикари сюда не войдут.
– Они ушли, благодаря Господу, милая. Прошу тебя, отойди от двери.
Девочка покачала головой и стала похожа на своего отца, сражавшегося на лугу.
– Дикари ушли, милая.
Девочка не ответила, и миссис Карсон, сев, стала кормить ребенка. Одна из женщин подвесила над огнем котелок с овсянкой, другая положила в золу немного картошки. Вскоре женщины вышли из спальни миссис Шелдон с суровыми, напряженными лицами и протянули к огню свои окоченевшие, посиневшие пальцы.
Юнис Бишоп, помешивая овсянку, с любопытством взглянула на них.
– Как они выглядят? – спросила она.
– Как будто спокойно уснули, – ответила одна из женщин, миссис Спир.
– А голова ребенка?
– Мы надели ей белый чепчик с кружевными оборками.
Юнис помешивала булькающую кашу, морщась от жара и пара; несколько женщин накрыли стол льняной скатертью и поставили на них оловянные тарелки Ханны Шелдон; вскоре был подан завтрак.
Маленькая девочка у двери уснула. Она спала на посту, подобно часовому, пренебрегшему своим долгом прошлой ночью, что и стало причиной разрушения деревни. Миссис Спир подняла ее, кудрявая головка девочки беспомощно поникла.
– Просыпайся и поешь горячей каши, – крикнула она ей в ухо.
Она подвела ее к столу, усадила на табурет и поставила перед ней тарелку с овсянкой, которую та принялась есть неуверенно, с затуманенными глазами, клюя носом.
Все сели за стол, кроме Сайленс Хойт и Грейс Мейтер. Сайленс сидела неподвижно, глядя на огонь, а Грейс, зачерпнув горячую кашу маленькой чашкой, пыталась накормить мертвого ребенка, ласково его увещевая.
– Сайленс, почему ты не садишься за стол? – позвала ее тетя.
– Я не хочу есть, – ответила девушка.
– Не понимаю, почему ты ставишь себя над остальными, ведь тебе столько еще предстоит вынести, – резко произнесла Юнис. – Вот миссис Спир, ее сыновья непогребенными лежат на дороге, но она спокойно ест кашу.
Жена Джона Карсона посадила ребенка к мужу на колени и отнесла тарелку Сайленс.
– Попробуйте поесть, милая, – прошептала она. Они с Сайленс были почти ровесницы.
Сайленс посмотрела на нее.
– Я не хочу есть, – повторила она.
– Но он может быть еще жив, милая. Возможно, он скоро вернется. Вы не думаете о том, что истощены, и можете лишиться чувств. А он, возможно, ранен, и ему потребуется ваша помощь.
Сайленс схватила тарелку и принялась быстро есть кашу, обжигаясь и давясь.
Сидевшие за столом с грустью смотрели на нее и перешептывались; время от времени они посматривали на Грейс Мейтер, склонившуюся над мертвым ребенком. Капитан Айзек Моултон позвал ее своим ворчливым, старческим голосом, который он, как мог, попытался смягчить; она резко ответила:
– Неужели вы думаете, что я оставлю этого ребенка, пока он дышит, капитан Айзек Моултон? Кажется, только я одна, из вас всех, в это верю.
Но вдруг, когда трапеза была наполовину закончена, Грейс Мейтер встала, подхватила мертвого младенца, ушла с ним в спальню миссис Шелдон и некоторое время отсутствовала.
– Она сошла с ума, – сказала Юнис Бишоп. – Вы не думаете, что нам нужно подняться и посмотреть, как там она? Как бы чего не вышло.
– Нет, оставим ее в покое, – отозвалась миссис Спир.
Когда, наконец, Грейс Мейтер вышла из спальни, все повернулись к ней; лицо ее было суровым, но совершенно спокойным.
– Я нашла в сундуке чистую льняную сорочку, – сказала она миссис Спир, и та кивнула. Грейс Мейтер села за стол и принялась за еду.
Сидевшие за столом часто поглядывали на зарешеченную дверь и закрытые ставнями окна. На улице было светло, но в комнате горели свечи. Они не решались убрать вещи, которыми заложили дверь, и держали мушкеты наготове: индейцы могли вернуться.
Вдруг за дверью раздался пронзительный крик; мужчины подхватили мушкеты. Женщины, задохнувшись, обнялись.
– Отодвиньте засов! – взвизгнул дрожащий старческий голос. – Откройте дверь! Я замерзаю. Откройте дверь! Индейцы ушли несколько часов назад!
– Это Гуди Крейн! – воскликнула Юнис Бишоп.
Капитан Айзек Моултон отодвинул засовы и слегка приоткрыл дверь, в то время как мужчины выстроились у него за спиной; Гуди Крейн быстро скользнула в дом, подобно черной тени.
Она присела на корточки у огня, дрожа и постанывая; женщины протянули ей горячую кашу.
– Где вы были? – спросила Юнис Бишоп.
– Там, где меня не нашли, – ответила старуха; во мраке ее огромного капюшона внезапно вспыхнула хитрая усмешка. Она указала на дверь спальни.
– Миссис Шелдон сегодня долго спит, и Мерси тоже, – сказала она. – Думаю, она не станет сегодня лепить свечи.
Присутствовавшие в комнате переглянулись; им снова стало страшно.
Капитан Айзек Моултон навис над старой женщиной у камина.
– Как вы узнали, что миссис Шелдон и Мерси мертвы? – строго спросил он.
Старуха посмотрела на него и покачала головой. В ее фигуре, закутанной в покрывало с капюшоном, было что-то странное. Ее почти не было видно, ее движения напоминали марионетку.
– Вчера вечером она сказала, что никогда больше не будет мешать кашу? – сказала она. – Кто мешал кашу сегодня? – Руки Гуди Крейн почти не двигались. – Она уже приготовила свечи? Начала ткать? Думаю, пройдет немало времени, прежде чем сундук Мэри Шелдон наполнится бельем, если она отправилась в Канаду, а ее мать будет спать допоздна.
– Ешьте кашу и прекратите каркать, – сказала миссис Спир.
Старая женщина протянула за тарелкой дрожащие руки.
– Это – то, что она сказала вчера вечером, – сказала она. – Живые вторят мертвым, этого достаточно для ведьмы.
– Гуди Крейн, если вы не будете следить за своим языком, вас сожгут, как ведьму! – воскликнула Юнис Бишоп.
– Снаружи достаточно огня, чтобы сжечь всех ведьм в стране, – пробормотала старуха, принимаясь за кашу. Внезапно она увидела Сайленс, неподвижно сидевшую напротив нее. – Где же нынче утром твой возлюбленный, Сайленс Хойт? – спросила она.
Сайленс посмотрела на нее. Между блеском ее голубых глаз и черных – Гуди Крейн, имелось странное сходство.
Огромный капюшон старухи склонился над тарелкой с кашей.
– Я могу тебе это сказать, мисс Сайленс, – пробормотала она хрипло, не прекращая есть. – Он уехал в Канаду охотиться на лося и, если не ошибаюсь, забрал с собой твой рассудок.
– Откуда вы знаете, что Дэвид Уолкотт уехал в Канаду? – воскликнула Юнис Бишоп, в то время как Сайленс смотрела на старуху, не сводя глаз.
Мягкие светлые волосы девушки свисали на ее бледные щеки, подобно пакле. Ее лицо словно омертвело.
– Знаю, – ответила Гуди Крейн, кивнув головой.
Женщины вымыли оловянные тарелки, поставили их на комод и подмели пол. Маленькую девочку с пистолетом унесли наверх и положили на кровать, с которой бедную Мэри Шелдон уволокли в Канаду. Мужчины стояли и разговаривали возле сложенных мушкетов. Одну из ставен открыли, свечи погасили. Зимнее солнце заглядывало в окно как прежде, но несчастные, собравшиеся в доме лейтенанта Шелдона, смотрели на него с некоторым удивлением, словно видели его впервые. В то утро они чувствовали себя очень странно, и они переносили эту странность на все, даже прекрасно знакомые им, предметы. Железные решетки в камине Шелдонов, казалось, изогнуты горем, а котелок с овсянкой покачивался, будто провисел здесь неизвестно сколько лет.
Время от времени кто-нибудь осторожно приоткрывал дверь, выглядывал наружу и прислушивался. В комнату врывались запахи тлевшей деревни, но не было слышно ни звука, кроме свиста свирепого северного ветра, все еще гулявшего по долине. С луга не доносилось ни единого выстрела. Мужчины обсуждали, разумно ли ненадолго оставить женщин и отправиться на разведку, но в их разговор вмешалась вдова Юнис Бишоп, просунув между ними свое острое лицо.
– Вот мы здесь, – проворчала она, – женщины и дети, мертвые Ханна Шелдон и Мерси, мой дом сгорел дотла, и ничего не удалось спаси, кроме шелкового капюшона, зеркала и перины, – и на том спасибо, – а вы рассуждаете о том, чтобы уйти и оставить нас одних.
Мужчины с сомнением посмотрели друг на друга, а затем послышался скрип шагов по снегу снаружи, и вдова Бишоп воскликнула:
– О, это вернулись индейцы!
Сайленс вскинула голову.
Кто-то попытался открыть дверь снаружи.
– Кто там? – крикнул капитан Моултон.
– Джон Шелдон, – ответил хриплый голос. – А кто внутри?
Капитан Моултон распахнул дверь, и на пороге появился Джон Шелдон. Его строгое, серьезное лицо было покрыто кровью и пороховым дымом, точно боевая раскраска индейца; остановившись, он оглядел собравшихся внутри.
– Входите скорее и заприте дверь! – крикнула Юнис Бишоп.
Джон Шелдон нерешительно вошел и снова остановился, оглядываясь.
– Вы пришли с луга? – спросил капитан Моултон. Но Джон Шелдон, казалось, не слышал его. Он осматривал собравшихся, которые стояли неподвижно и, в свою очередь, смотрели на него; потом он долго и пристально смотрел на дверь, словно ожидая, что кто-то войдет. Остальные последовали его примеру, но никто не произнес ни слова.
– Где Ханна? – спросил Джон Шелдон.
Женщины начали всхлипывать.
– Она там, – жена Джона Карсона кивнула на дверь спальни. – Вместе с маленькой Мерси, мистер Шелдон.
– Ребенок... ранен... и... Ханна ухаживает за ним?
Женщины заплакали и принялись подталкивать друг дружку, чтобы кто-нибудь все сказал ему, но заговорил капитан Айзек Моултон, прямо и отрывисто, как подобает солдату.
– Миссис Шелдон лежит там, застреленная, в своей постели, а ребенка мы нашли мертвым около очага, – сказал Айзек Моултон.
Джон Шелдон взглянул на него.
– Суд Господа праведен и справедлив, – сказал Айзек Моултон, с вызовом глядя на него.
– Аминь, – ответил Джон Шелдон. Он снял плащ и повесил его на колышек.
– Где Дэвид Уолкотт? – спросила Сайленс, встав перед ним.
– Дэвид увели в Канаду индейцы; и с ним еще двоих парней – Эбенезера и Эмембранса.
– Где Дэвид?
– Говорю тебе, девочка, он ушел с французами и индейцами в Канаду, и ты должна быть ему благодарна за то, что он был всего лишь твоим возлюбленным, а не вышла за него замуж и не осталась с полудюжиной ребятишек. Проклятие, лежавшее на женщинах Иерусалима, лежит на женщинах Дирфилда. – Джон Шелдон сурово взглянул в бледное, дикое лицо Сайленс, его тон смягчился. – Мужайся, девочка, – сказал он. – Я отправлюсь к губернатору Дадли за помощью, а потом в Канаду и верну их обратно. Мужайся, я приведу обратно твоего возлюбленного.
Сайленс вернулась на свое место у камина. Гуди Крейн посмотрела на нее.
