Текст книги "Династия Рейкхеллов"
Автор книги: Майкл Скотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 35 страниц)
Он вторгался на территорию, которую она считала своей собственностью; этот вопрос она никогда ни с кем не обсуждала, кроме своей матери.
Он видел, что она возмущена, и нанес еще один, более сильный удар.
– Когда Джонатан возвращается в Китай? – внезапно спросил он.
Луиза пожала плечами:
– Не имею представления. Он даже не говорил о такой возможности. Мы не обсуждаем подобные вещи.
– Можешь поставить свой самый последний доллар за то, что он вновь поплывет туда, – Брэд сделал полную драматизма паузу, а затем тихо добавил: – Чтобы увидеть ее.
– Если ты шутишь, то не сказала бы, что это хороший вкус. – Впервые она проявила характер. – Кто это?
– Ее имя, – сказал Брэд отчетливо, – Лайцзе-лу.
– Так назван его новый причудливый клипер, о котором он день и ночь говорит с отцом так, что я готова уже кричать в голос.
– Корабль назван в честь этой леди, если я, конечно, могу ее так назвать. Фактически Джонатан намерен передать ей корабль. В качестве подарка.
– Я тебе не верю. – Голос Луизы внезапно стал резким.
Брэд понял, что он близок к цели.
– Может быть, ты поверишь мне, если я тебе покажу бухгалтерские книги компании. Я готов сделать это конфиденциально. Этот клипер построен не на деньги компании. Джонатан заплатил за него все до последнего пенни из своего кармана. Он многие месяцы работает над этим немыслимо дорогим подарком.
Она вытащила кружевной платок из рукава и начала судорожно комкать его в руках, не осознавая этого.
– Рейкхеллы, – сказал Брэд серьезно, – держали это в секрете. Я, конечно, не поклянусь, но думается мне, что даже сам высокочтимый тесть и свекор знают эту историю и молчат. Поскольку Рейкхеллы договорились молчать, я не смог узнать ничего, кроме основных фактов. Но мне известно следующее. У Джонатана в Китае был бурный роман с женщиной по имени Лайцзе-лу.
Луиза еще больше побледнела и спросила:
– Кто она?
Брэд не собирался говорить, что она дочь человека, который стал торговым партнером компании «Рейкхелл – Бойнтон» на Востоке. Пусть лучше Луиза считает, что это была обыкновенная куртизанка. Теперь, когда он подумал об этом, он быстро стал развивать эту мысль дальше.
– Никто мне не сказал, но в стране, где каждый состоятельный человек держит целый гарем наложниц, не слишком трудно представить происхождение и этой женщины.
– Ты намекаешь, что Джонатан жил с ней?
– Я ни на что не намекаю. Я лишь точно знаю, что они жили в одном доме в Кантоне. Так что можешь сделать собственные выводы.
Луиза продолжала комкать носовой платок.
– Я не пытаюсь защищать его или объяснять его поведение, – сказала она, – но мы ведь фактически не были женаты до того, как он отбыл в Китай.
Брэд уже слышал о тайной церемонии бракосочетания от Джудит, но решил, что сейчас стоит изменить акцент.
– Меня это не касается. Я пришел к тебе, потому что знаю наверняка, что он полгода строил корабль в качестве подарка этой женщине. Могу сказать тебе, что он истратил на него целое состояние, одни палубы из тика и особые украшения для пассажирских кают чего стоят. Это самый элегантный и самый дорогой корабль во всем торговом флоте. – Он хотел упомянуть еще и фигуру на носу корабля, но подумал, что удар будет сильнее, если она еще не видела фигуры молодой китаянки и обнаружит ее сама.
Долгое время Луиза оставалась такой же неподвижной и прямой, как стул, на котором она сидела.
– Надеюсь, что ты простишь меня за это вмешательство в твою личную жизнь. Но мое чувство семейного долга и обязательств более… м-м… не столь невзыскательны, как у тех, в чьих жилах течет кровь Рейкхеллов.
Луиза одними губами прошептала:
– Благодарю.
– Джонатан – не первый человек, увлекшийся на стороне, и он не последний, я уверен, – сказал Брэд, вставая. – Но я подумал, что когда ты узнаешь об этой женщине, то сможешь придумать десяток способов помешать ему отправиться обратно в Китай. Их разделяет чуть ли не полмира, и в конце концов он утратит к ней интерес.
– Я… я очень благодарна тебе, Брэд, – сказала потрясенная Луиза, протягивая ему руку, холодную как лед. – И тебе не стоит беспокоиться, что я выдам источник информации. Я не скажу ни одной душе, даже моей матери.
Он похлопал ее по плечу и оставил сидящей в гостиной. Лишь когда он вышел на улицу, его лицо утратило серьезное выражение, и он бодро пошел к своему дому. Он, конечно, не мог предугадать, что может предпринять Луиза, но был уверен, что она не будет сидеть сложа руки. Даже самая тихая женщина не потерпит подобной ситуации и будет бороться, и вскоре у Джонатана будет полно забот. Так много, что он вполне может сломаться под их тяжестью.
Как часто говорили охотники, приезжавшие с северо-запада Коннектикута продавать свой товар, есть дюжина способов снять шкуру с убитого животного. Предыдущие попытки Брэда дискредитировать Джонатана не удались, а нынешнюю ситуацию создал он сам. Виноват был только Джонатан, и он заплатит за последствия. А если эти последствия вынудят его покинуть компанию, у него есть зять, который ничего против этого не имеет. Брэд хорошо поработал и с наслаждением думал о том, как выпьет первую вечернюю рюмку.
* * *
Луиза продолжала сидеть в гостиной, не замечая сгустившихся сумерек и не зажигая лампу. Ее сотрясала ревность, и к этому чувству прибавилось еще и ощущение глубокого горького унижения, и это чувство грозило захлестнуть ее.
За все долгие месяцы, когда она жила без любви, будучи женой Джонатана только формально, Луиза никому не жаловалась, кроме своей матери. И она поверила категоричному, неоднократно высказанному мнению матери о том, что, если она проявит достаточно терпения, ее отношения с мужем наладятся. А теперь, значит, этого не произойдет, потому что он увлечен другой, да еще и китаянкой.
Во внезапном приступе бездумного гнева Луиза хотела выставить за дверь маленькую китайскую няню Дэвида. Но это вызовет неприятности с Джонатаном и папой Рейкхеллом, да и Чарльзом, когда он вернется из плавания.
Вынужденная анализировать свои чувства, Луиза попыталась понять, каково же теперь ее положение. Даже в разговорах с матерью она отрицала, что любит Джонатана, но это не было правдой. Она любила его по-своему, насколько она вообще была способна любить мужчину. Она хотела, чтобы он занялся с ней любовью, но не потому, что желала его, а скорее потому, что считала, что супружеские обязанности являются символом брака.
Однако теперь, когда она узнала, что он был увлечен какой-то неразборчивой девицей, сама мысль о физической близости с ним делала ее больной. Оставаться его женой означало жить с ложью, но в Новой Англии никто никогда не разводился, и она сжималась от одной мысли, что ей придется вернуться в дом своих родителей и оставаться там всю оставшуюся жизнь.
Нужно было думать и о Джулиане, но сейчас даже этого она не могла. Поскольку он был Рейкхеллом, она знала, что Джонатан и его отец присмотрят за ребенком. Они уже достаточно упорно стараются воспитать его в духе семьи. Он вырастет таким же, как они, и будет думать лишь о кораблях, перевозках грузов, то есть о том, что было просто навязчивой идеей всех Рейкхеллов.
Нет, не совсем. Теперь ей пришлось несколько изменить свое мнение на этот счет. Джонатан, несмотря на тяжелую работу, находил время, чтобы думать о своей китайской любовнице и тратить деньги на величественный клипер, который он построил для нее! Луизе казалось, что она просто тонет в море позора.
Нынешнее положение теперь, когда она узнала все, было нестерпимым. Она должна что-то предпринять, но пока не знала, с чего начинать. Медленно встав со стула, она направилась по темной лестнице в свою спальню. Ужин был забыт, как и существование сына. Она хотела дать волю подкатившей к горлу истерике. Возможно, позднее ее мысли прояснятся и она сможет решить, что следует предпринять.
«Лайцзе-лу» на полных парусах величаво скользил по сверкающим под чистым небом водам Атлантики. Чарльз был прав прошлым вечером, когда после шестидесяти часов тщательных испытаний, сказал:
– Это самый замечательный клипер из всех, построенных Джонатаном. Его устойчивость настолько совершенна, что я не представляю, как Джонатан сможет повторить это еще раз. Этот корабль – единственный в своем роде, и никогда не будет другого такого корабля.
Эдмунд Баркер отчетливо припомнил эти слова друга. Стоя на вахте на палубе, он знал, что «Лайцзе-лу» уникален потому, что он был построен с любовью. Клипер резво бороздил волны относительно спокойного моря, его движения практически все время были плавными и лишь изредка резкими. Поскрипывали снасти, тали ритмично постукивали, и даже со свернутыми верхними парусами он легко делал почти двадцать узлов. Эдмунд считал, что ему повезло участвовать в испытании такого корабля, это было честью для него.
Более того, он мог понять ту заботу, которую Джонатан проявил при постройке корабля. Сейчас Эдмунд любил Руфь еще больше, чем когда женился на ней, и поэтому мог понять всю глубину тоски, которую испытывал его давний друг по девушке, оставленной в Кантоне. Джонатан никогда не упоминал о ней, но корабль был свидетельством его любви.
Вглядываясь в горизонт, Эдмунд сознавал, что ему повезло. Когда испытания закончатся, он вернется капитаном на свой клипер. Он теперь знал об управлении этими норовистыми кораблями больше, чем кто-либо, за исключением Джонатана и Чарльза, а им приходилось уделять значительную часть времени и другим аспектам растущего дела. Фактически торговый флот компании «Рейкхелл – Бойнтон» вскоре будет столь большим, что впервые появится необходимость назначить коммодора для руководства морскими операциями. Как раз вчера вечером Чарльз признался, что Эдмунд несомненно получит этот пост. Идея коммодора принадлежала Джонатану, а Джеримайя Рейкхелл одобрил ее после того, как его сын и племянник убедили его, что такое повышение необходимо для блага флота.
Руфь будет довольна, когда он вернется. А будет ли?
Мучившая его временами мысль появилась также внезапно, как небольшое темное облако на горизонте. Как и облако, чувство неуверенности Эдмунда стремительно росло.
У него не было никаких оснований сетовать на Руфь. Она была чуткой, внимательной женой, отлично готовила и безупречно вела дом. Ни разу она не отвергла его как любовника, а если она не получала удовлетворения от него, то в этом он не мог ее винить. Не один раз она объясняла ему, что потребности женщины иные, чем потребности мужчины.
Перспектива иметь детей не прельщала Руфь, и она не объясняла причину этого Эдмунду, а он тешил себя надеждой, что со временем она передумает. Ее неожиданная реакция на маленького сына Чарльза поразила его, и теперь он понял, что она гораздо сильнее любила детей, гораздо больше в них нуждалась, чем он себе представлял.
Может быть, именно это пробудило в нем те мысли, что приходили ему в голову в последние дни. Иногда вдруг Эдмунду казалось, что Руфь любит Джонатана, но он не мог найти ни одного случая, который мог бы подтвердить его подозрения, поэтому ему пришлось отвергнуть их. Он постоянно гнал от себя эти мысли. Но тем не менее они возвращались вновь и вновь, быть может, из-за того, как она смотрела на Джонатана, или потому, что ее голос становился мягче, когда она обращалась к нему.
Чепуха! Эдмунд сказал себе, что он позволяет чересчур разыгрываться воображению, что иногда случается, когда человек в море. А сейчас то черное облако затягивало все небо, закрывая солнце, и нужно было заниматься делом.
– Боцман, – позвал он, – свистать всех наверх. Приближается шторм.
– Есть, сэр, – Оливер приложил к губам серебряный свисток и громко засвистел.
Эдмунд распорядился принести из своей каюты непромокаемый плащ и шляпу, а затем сказал боцману:
– Передай мое почтение капитану Бойнтону и спроси его, не хотел бы он присоединиться ко мне.
Чарльз поднялся на мостик через несколько минут, застегивая на ходу плащ. К этому времени уже лил дождь.
– Какой странный шторм, Эдди, – сказал он. – Пять минут назад небо было совершенно чистым.
– Мне не нравится, что ветер постоянно меняется и усиливается с каждой минутой, – ответил Эдмунд. Он прервал себя, чтобы отдать несколько быстрых команд. – Приготовиться к оверштагу. – Передние паруса и фок были отпущены, кливеры закреплены, и после перехода на правый галс был закреплен и грот-рей.
Чарльз одобрительно кивал, наблюдая, как опытный экипаж выполнял команды; клипер пошел прямо по ветру, как только его передние паруса были установлены на новый галс.
– Не хочешь стать на вахту? – вежливо предложил Эдмунд, обнаружив, что ему приходится кричать, чтобы быть услышанным за воем ветра.
– Не знаю, что нового я бы мог сделать, ты уже делаешь все необходимое, – ответил Чарльз. – Если не возражаешь, старина, я останусь здесь с тобой. Этот шторм явно становится чрезвычайно неприятным, и две головы могут оказаться лучше одной, даже если обе они совершенно мокрые.
Непонятно откуда поднялся штормовой ветер, и море бурно отреагировало: небольшая рябь превратилась в огромные непредсказуемые волны, кипевшие белой пеной.
Дождь превратился в сплошной поток и лил так, что мужчины, стоявшие на мостике, могли видеть всего лишь на несколько футов дальше вырезанной на носу фигуры китаянки.
Эдмунд старался удержать клипер носом по ветру, переменчивому и резкому. «Лайцзе-лу» прекрасно подчинялся, хотя при этом тяжело переваливался, и его бросало вниз с такой высоты, что бурлящая морская вода захлестывала главную палубу каждый раз, когда корабль шел на огромную волну. Время от времени боковая волна сильно ударяла по корпусу, заставляя корабль содрогаться, но клипер держался стойко, быстро обретая свою великолепную устойчивость.
– Вот это испытание! – прокричал Чарльз, смеясь.
– Джонни не мог бы придумать более жестокого испытания, даже если бы попытался. – Эдмунд чувствовал себя уверенно и засмеялся.
Он и Чарльз вместе с помощниками и командой в едином порыве боролись с неожиданным и неистовым штормом. В этом было истинное очарование моря, в этом была причина того, что люди плавали по морям в хрупких деревянных судах, бросая вызов природе. Нет чувства равного упоительному ощущению власти над стихией, бросившей вызов человеку.
Были предприняты все меры предосторожности; прежде всего необходимо было подобрать паруса. Верховые матросы работали высоко на реях; их опыт позволял им сохранять равновесие, когда клипер бросало под ударами ветра и моря.
Сначала были выбраны нижние прямые паруса, затем топселя и усилены рифы топселей. Затем были забраны передние паруса и оставлен лишь один кливер. Парусное полотно следовало натянуть, но велика была опасность того, что оно может лопнуть или же могло снести рею. Необходимо было предотвратить подобные несчастья.
Ветер ревел с еще большей неистовостью. Но хлопавшая на ветру парусина уже была свернута, и Эдмунд в качестве предосторожности поставил у руля двух рулевых.
Клипер вновь и вновь менял галс и шел вперед, а команда безупречно выполняла распоряжения Эдмунда.
Дерево скрипело, корпус корабля сотрясался, когда огромная волна ударяла в середину борта, но грациозный клипер боролся со штормом, удерживаясь на плаву благодаря таланту его создателя и опыту моряков, управляющих им.
Дождь превратился в сплошной поток. Вся команда насквозь промокла, потоки воды заливали открытое пространство палубы. Каждый моряк, выходивший в море, был привычен к таким неудобствам; часто мокрой была не только одежда, но и постель, и они воспринимали сырость как привычное дело. Однако этот пронизывающий насквозь дождь был намного сильнее, чем им довелось испытать ранее, и им приходилось постоянно щуриться и смахивать потоки воды с лица, чтобы хоть что-то разглядеть.
Шторм подобной силы был испытанием не только для корабля, но и для духа команды, и моряки смело отвечали брошенному им вызову, уцепившись за сложенные на палубе канаты, чтобы их не смыло за борт.
Эдмунд упрямо держал корабль прямо по ревущему ветру.
Постепенно ливень несколько стих, превратившись сначала в моросящий дождь, а затем и вовсе прекратился. Ветер тоже несколько утих, и хотя был еще довольно сильным, но уже утратил свою неистовость. Движение корабля постепенно становилось более плавным.
Офицеры на мостике улыбнулись друг другу. Новый клипер отлично выдержал испытание. Облизывая соленую влагу с губ и наслаждаясь более спокойным ветром, они знали, что одержали победу над морем.
Скоро они снова поднимут паруса и отправятся в обратный путь.
– Это было здорово, – сказал Эдмунд.
Чарльз прекрасно понимал, что он имел в виду. Испытание потребовало напряжения всех нервов, иногда их охватывал ужас, но как опытные моряки они вышли невредимыми из этого жестокого испытания. Шторм длился не более двух часов, но за это короткое время вся команда успела взглянуть смерти в лицо и не дрогнула.
Внезапно клипер начал зарываться носом в глубокую впадину.
Эдмунд инстинктивно оглянулся через плечо и на секунду замер от ужаса. Со стороны кормы на корабль надвигалось редкое морское явление – гигантская приливная волна, которая нависла над кораблем. Казалось, что она была выше даже огромной грот-мачты. За такое короткое время невозможно было уклониться от жестокой силы этой огромной волны, не было возможности ни повернуть, ни увеличить скорость, чтобы опередить эту стену сплошной бурлящей воды.
Эдмунд наконец обрел голос.
– Держитесь за канаты, – прокричал он Чарльзу и команде, указывая на огромную лавину воды, нависшей над хрупким кораблем, как ожившая гора.
Чарльз и матросы немедленно подчинились, ухватившись за ближайшие поручни или канаты и повиснув на них всем своим весом.
Волна обрушилась на клипер, и в какой-то момент казалось, что он будет разнесен в мелкие щепки. Затем волна перекатилась через корабль и стремительно понеслась дальше, в открытое море.
Эдмунда Баркера на мостике не было.
У Чарльза Бойнтона перехватило дыхание: он сразу понял, что море потребовало новую жертву. Эдмунда нигде не было видно, было ясно, что его смыло волной.
Его вовремя прозвучавшее предупреждение спасло жизни Чарльза и команды, но за то короткое время, пока волна обрушивалась на корабль, он сам не успел схватиться за что-нибудь и пожертвовал жизнью ради жизни других.
Когда матросы поняли, что произошла трагедия, они все бросились в разные стороны. Одни побежали на бак, другие поспешили на корму, а остальные – к поручням у правого и левого бортов. Они пристально вглядывались в успокаивающиеся воды, которые из грозно-серых уже превратились в умиротворенные зелено-голубые, но никто не видел Эдмунда. В журнале корабля появится мрачная запись, издавна знакомая всем морякам – «Погиб в море».
Огромная волна не пощадила и корабль. Бизань-мачта была повреждена, и теперь от нее не было проку. Поэтому пришлось убирать паруса, а клипер будет вынужден потихоньку добираться домой, используя лишь две основные мачты. Замена мачты было трудоемким делом, которое значительно проще было осуществить на верфи Рейкхеллов, нежели в море, да и корабль был достаточно близко к родному порту, чтобы благополучно добраться туда.
Стоя на мостике, Чарльз никогда еще не чувствовал себя более одиноким и бессильным. Он был жив и здоров благодаря Эдмунду, но за одну ужасную секунду он потерял дорогого друга и близкого товарища. Впервые с тех пор, как он был мальчиком, Чарльз плакал, не стыдясь. Он по-прежнему прямо стоял на мостике, а слезы скатывались по его лицу.
Спустя двадцать четыре часа «Лайцзе-лу» потихоньку добрался до порта. Быстро распространилась новость о том, что его вымпел с Древом Жизни был приспущен, и молчаливая толпа собралась на берегу, пока клипер подходил к своей стоянке.
Джонатан сразу поднялся на борт и побежал на мостик.
Чарльз рассказал ему все, что произошло, коротко, без лишних слов.
– Его невозможно было спасти, – сказал он под конец. – Наше единственное утешение в том, что клипер цел и годен к плаванию.
Джонатана в данный момент больше всего волновала произошедшая трагедия.
– Я страшусь сообщить это Руфи.
– Я сам сейчас же пойду к ней, – сказал Чарльз. – Я должен. Никогда не забуду, что Эдди спас мне жизнь.
Его не оставляла мысль о том, что два человека отдали свои жизни ради того, чтобы он жил, и он знал, что Эдмунд Баркер и Элис Вонг всегда будут рядом в его памяти.
Джонатан распорядился поставить новый клипер на ремонт в сухой док, а затем вызвал карету Чарльзу, чтобы он мог исполнить свою печальную миссию.
На стук открыла дверь Руфь Баркер, и ее удивление быстро сменилось ощущением непоправимого, когда она увидела лицо Чарльза.
Он прошел вместе с ней в гостиную.
Молодая женщина всю жизнь прожила в городе, где мужчины уходили в море. За прошедшие годы многие ее подруги потеряли мужей, отцов и братьев, а теперь пришел ее черед. Она никогда по-настоящему не любила Эдмунда, но он был добр, мягок и чуток, и именно она, а не он, была виновата в том, что не могла ответить взаимностью на его глубокое чувство к ней.
Она схватилась за спинку стула и собралась с силами.
Испытывая столь же сильное влечение к ней, как и раньше, Чарльз рассказывал Руфи о гибели Эдмунда сухими скупыми фразами, делая ради нее свой рассказ как можно менее эмоциональным.
Руфь не могла не заметить, что его глаза были подозрительно влажны, когда он закончил свой рассказ. Она думала, что душа ее пуста, не способна чувствовать что-либо в этот страшный момент, но глядя на Чарльза, она вдруг поняла, что перед ней столь же чуткий человек, как и Джонатан, а ведь она никогда не замечала у Чарльза такого качества. Теперь, когда она смотрела на него, ей пришло в голову, насколько велико его сходство с семьей Рейкхеллов, насколько он похож на Джонатана, которого она никак не могла вырвать из своего сердца и мыслей.
* * *
Никто не знал, что стало причиной инцидента. К тому моменту, когда новость дошла до Лин Цзи-сюй во дворце наместника, тысячи жителей Кантона шли по улицам к иностранной концессии в Вампу, крича: «Смерть Фань-гуй!»
Один полк императорской охраны, единственное дисциплинированное подразделение во всем Гуандуне, был спешно отправлен на место событий. Когда они прибыли, расшвыривая бунтовщиков, вооруженных дубинками, ножами и всевозможным самодельным оружием, иностранные фактории были забаррикадированы и закрыты, а хорошо вооруженные белые стояли у окон, готовые открыть огонь, как только их начнут атаковать. Торговые суда так поспешно покинули гавань, что многие оставили на причале свой груз, а контр-адмирал сэр Уильям Эликзандер вел свою эскадру британских военно-морских кораблей на позиции для обстрела города.
Императорская охрана была беспощадной, используя тупой конец своего оружия для нанесения ударов по бунтовщикам, и толпы удалось разогнать, но дорогой ценой. Официальных цифр пострадавших так и не появилось, но Лин информировал императора Даогуана в секретном докладе, что восемнадцать китайцев погибли и более ста получили ранения.
Сун Чжао провел весь день, пытаясь защитить склады в Вампу, и дома оказался уже в сумерках, усталый и расстроенный. У него не было аппетита, хотя он и не ел весь день, но все же Лайцзе-лу и мисс Сара уговорили его съесть легкий ужин, прежде чем он помоется и отправится отдыхать. Они присоединились к нему в столовой, молча выслушали рассказ о том, что произошло в этот день.
– Мы оскверняем священную память наших предков, когда китайцы убивают китайцев ради сохранения мира, – сказал он.
Лайцзе-лу вспомнила о древней легенде о Гуаньинь, богине милосердия, которая уничтожила население целой провинции, когда оно проклинало своих предков во время голода. Согласно легенде, богиня решила, что смерть лучше стыда, который испытывали бы эти люди до конца своих дней на земле за свое ужасное прегрешение.
– Неприятие иностранцев – это как пожар, который распространяется так стремительно, что его уже невозможно контролировать, – сказал Чжао. – Лин Цзи-сюй утверждает, что не повинен в этом чувстве ненависти, но он сам себя обманывает. Он разжигает пламя, притворяясь при этом, что огня вовсе нет.
Сара Эплгейт была глубоко обеспокоена:
– Когда, по-вашему, может начаться война с Британией и теми, кто ее поддержит?
Торговец пожал плечами:
– Одному Богу это ведомо. Новый инцидент может произойти в любой момент – завтра или послезавтра. Я уверен лишь в одном. Я не думаю, что наш хрупкий мир продержится больше года.
– Может быть, как мы с вами уже обсуждали, – предложила Сара, – пришло время нам с Лайцзе-лу перебраться в загородное имение, где мы будем вне опасности.
Девушка нарушила молчание.
– Вы можете строить любые планы, – заявила она решительно, но я не поеду. Я не покину Кантон.
Ее отец и гувернантка удивленно посмотрели на нее.
– Я сказала Джонатану, что буду ждать его возвращения здесь, и я так и сделаю, – заявила она. – Если я отправлюсь в наше загородное имение, на сотни миль в глубь страны, он никогда ни за что не найдет меня. Он ведь не сможет проехать через деревни, где никогда не появлялись белые. Каждый год гибнут западные миссионеры, пытающиеся проникнуть в глубь страны, и Джонатана постигнет та же участь.
– Мы понимаем твою заботу о нем, дочь моя, – сказал Чжао и обменялся быстрым взглядом с Сарой.
– Я знаю, что вы оба думаете, – сказала Лайцзе-лу. – Вы думаете, что он не вернется в Кантон и не женится на мне.
– Мы лишь хотим, чтобы ты была благоразумной, – сказала ей Сара.
– За те многие месяцы, что прошли с тех пор, как Джонатан вернулся в Новую Англию, ты не получила от него ни одного письма. Даже я, несмотря на постоянные дела с его компанией, не получил от него ни одного слова. Мне пишет только Чарльз.
– Чарльз отвечает за торговлю компании со Срединным царством, – сказала девушка, защищаясь. – И кроме того, когда он был здесь, он сказал, что Джонатан работает день и ночь, строя новые клиперы.
– Любой мужчина, если он любит женщину, найдет время написать ей, – сказала Сара.
Девушка вспылила:
– Ты осмеливаешься предположить, что Джонатан больше не любит меня?
– Мы ничего не предполагаем, – быстро сказал ее отец. – Мы лишь просим тебя подумать о возможных причинах его молчания.
Показная храбрость оставила девушку.
– Я спрашиваю себя, думаю и удивляюсь каждый день, но у меня нет ответов. Я не верю, что Джонатан бросил меня, как судя по слухам делают мужчины со своими женщинами в далеких заморских странах. Моя любовь к Джонатану неизменна, и я бы почувствовала, если бы он переменился ко мне. Я бы почувствовала это сердцем.
Чжао было предложил, чтобы она посетила в Кантоне одну из многочисленных предсказательниц, но потом понял, что Лайцзе-лу слишком образованна для того, чтобы верить гадалке, которую, несомненно, мог бы подкупить ее отец.
– Когда Джонатан вернется ко мне, – сказала Лайцзе-лу, – он расскажет, почему он не писал, и я поверю его словам. Мы верим друг другу абсолютно во всем. Поэтому, пока он не вернется, я буду ждать, и моя вера в него не ослабнет. Без этой веры я зачахну и умру, как засыхает и умирает плод дерева кумкват, когда нет дождя и солнца. – Ее глаза наполнились слезами, и она сердито смахнула их.
Чжао и Сара были полны жалости, но они ничего не могли сделать. Убежденные в том, что у Джонатана появилось новое увлечение, они не могли оградить девушку, отдавшую ему все сердце, от той боли, которую он причинял ей.
«Лайцзе-лу» вернулся в свой док, чтобы поставить новую мачту, а новые роскошные каюты ожидали завершения великолепной отделки. Джонатан начал потихоньку изучать журналы компании в поисках кандидатуры капитана клипера, который отведет его в Кантон, а также доставит прощальное письмо женщине, которой он отдал всю свою любовь.
По мере приближения этого дня он все больше времени проводил в компании своего сына и сына Чарльза, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей. Каждый день он играл с малышами не менее часа, видя в них надежду на далекое будущее, и они служили ему утешением.
Луиза, конечно, совершенно не могла помочь ему. С тех самых пор, как он вернулся из своей деловой поездки в Нью-Йорк, он обнаружил, что она еще больше отдалилась от него, стала еще более молчаливой, чем раньше. До недавнего времени за обедом она говорила о разных пустяках и с готовностью обсуждала с ним домашние дела. Теперь же она стала угрюмой и замкнутой и даже реже навещала свою мать. Казалось, она все время о чем-то размышляет. Единственный раз, когда Джонатан спросил ее, в чем дело, она лишь уставилась на него ничего не выражающим взглядом и отрицательно покачала головой. Больше он уже не задавал вопросов.
Чарльз вызвался сопровождать Руфь на молебен по погибшему Эдмунду. Ожидая груз, который он должен был доставить в Англию в трюмах «Элизабет», и не имея никаких дел, кроме корреспонденции компании «Рейкхелл – Бойнтон», он начал ежедневно посещать Руфь. Он брал с собой и маленького Дэвида, потому что она настолько полюбила ребенка, что, казалось, забывала о своем горе, пока он был рядом.
Как-то днем, когда Дэвид заснул после оживленной игры, утомившей даже Руфь и Чарльза, взрослые перешли в гостиную.
– Я тут подумала, – сказала Руфь, – не оставишь ли ты со мной Дэвида на год или два, когда вернешься в Англию?
Чарльз был так поражен, что сразу даже не нашелся что ответить.
– Я подумала о том, как он будет жить там, – сказала она. – Ву-лин еще только осваивает английский язык, так кто же возьмет на себя заботу о нем?
– Да, пожалуй, тут есть некоторая трудность, – сказал Чарльз удрученно. – Если мой отец вышвырнет меня и Дэвида, что он вполне может сделать, мне придется искать для нас жилье, и в этом случае мне понадобится гувернантка. Даже если мы будем жить в доме моего отца, и это будет не просто. Элизабет сейчас тринадцать лет, и я думаю, что было бы несправедливо просить мою мать заняться Дэвидом после того, как она уже воспитала двоих детей. Это не для ее возраста. Так что в любом случае мне придется кого-то нанимать.
– Я, конечно, уверена, что могу помочь Дэвиду, – сказала Руфь, – но мои мотивы чисто эгоистичные. Я уже полюбила его, и поскольку мне больше не о ком заботиться, он не даст мне скучать.
– Даже не знаю, что и сказать, – ответил ей Чарльз. – Конечно, я никогда бы не позволил тебе делать это, не заплатив соответствующую сумму.
– Если говорить честно, Чарльз, – сказала она, – эта мысль тоже приходила мне в голову. Это было бы прибавкой к пенсии, которую вы с Джонатаном, будучи столь добрыми, выплачиваете мне. – Она не добавила, что, если бы Дэвид жил у нее, она чаще бы видела Джонатана, когда Дэвид будет играть с Джулианом. У нее вовсе не было намерения вмешиваться в личную жизнь Джонатана. Он был женат, так что ее собственный кодекс чести запрещал ей поступать подобным образом.
