Текст книги "Земля будет вам прахом"

Автор книги: Майкл Маршалл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Глава 26

Мне больше не за что было зацепиться, кроме как за жилище этого типа в миле вверх по дороге. Я проехал мимо поворота к нашему прежнему дому и остановился у следующего, чуть дальше и с другой стороны, но машины, которую искал, не увидел. Замедленная реакция на то, что случилось в кафе, определяла мое поведение – оно было странным и дерганым.

Две минуты спустя я выехал на подъездную дорожку и свернул за почтовым ящиком с именем «Коллинз». Мне пришло в голову, что мы с Кэрол никогда не заезжали так далеко по этой дороге, и я понять не мог почему. Да, в районе было полно достопримечательностей, и все они находились в других направлениях, но все же это казалось странным. Видимо, есть такие дороги, по которым не ездишь, пока нечто всесильное не заставит тебя. Дорожка, петляя, уходила вправо и в конечном счете заканчивалась «ватрушкой» перед новым домом, который был в два раза больше нашего, но вполовину менее привлекательным. Перед небольшим, похожим на сарай сооружением выстроились малолитражка, микроавтобус и темно-зеленый внедорожник. Машины на все случаи жизни. Я припарковался так, чтобы заблокировать все три.

Я позвонил, и минуты две спустя открылась парадная дверь.

Человек, которого я встретил перед «Горным видом», за прошедшие сорок минут сумел взять себя в руки и, возможно, выглядел вполне нормально для внешнего мира, включая жену и детишек, которые кричали и смеялись где-то в глубине дома.

Он готов был нацепить добрососедскую улыбку, но внезапно окаменел.

– Привет, – сказал я. – Не уверен, помните ли вы меня. – Я сделал паузу. – Мы встречались пару дней назад у дома, который продается. В миле отсюда.

– Верно, – холодно ответил он, зная, что мы виделись и после. – Конечно.

– Ричард, кто там?

Из кухни вышла улыбающаяся женщина. Она была худенькая, как тростинка, приблизительно того же возраста, что и муж, и, судя по ее виду, воспринимала мир исключительно позитивно.

– Начинаю серьезно подумывать, чтобы приобрести этот дом, – сказал я, улыбаясь ей, но продолжая обращаться к нему. – Хотел задать вам несколько вопросов, прежде чем привезти семью на смотрины.

– Каких вопросов? – спросил Коллинз.

– Да вы заходите, заходите, – позвала его жена. – Я только что приготовила кофе.

– Премного благодарен, мадам, но у меня мало времени. Мне и нужно-то всего ничего.

Она закатила глаза, словно незнакомцы, стучащиеся в дом, никогда не остаются на кофе, и с улыбкой удалилась.

Я отошел от парадной двери, приглашая его последовать за мной.

– Что вы хотите? – тихо сказал он.

– Пару слов. Я не уйду, пока не поговорю с вами.

Он прошел со мной полпути до моей машины и остановился:

– Хватит.

– Вы не хотите рассказать, что случилось в Блэк-Ридже?

– Не понимаю, о чем вы.

– Я видел вас на Келли-стрит. Вы выходите из бара, когда слышите шум… и находитесь достаточно близко, чтобы увидеть цвет волос девушки, только что размозжившей себе голову о стекло. Но вы не пялитесь на нее и не отворачиваетесь, вы убегаете так, будто заняты чем-то другим. Вот о чем я.

– Это было… тягостное зрелище.

– Вообще или лично для вас? Вы знали Джесси?

– Нет. Ну, я, разумеется, ее видел. Я сто раз пил там кофе.

– А более близко с ней не были знакомы?

– Нет, конечно. – Он пытался хорохориться, но за этим не чувствовалось уверенности.

– Вы всегда выпиваете по утрам? По вам не скажешь.

– Я… у меня много проблем. С бизнесом.

– Ясно. И деловые проблемы привели вас вчера в «Хоуп мемориал»?

Он уставился на меня:

– Что?

– Я навещал кое-кого. А когда выезжал, ваша машина как раз сворачивала на парковку. Странно, что несколькими минутами ранее я видел в больнице Джесси Корнелл.

– Я бы хотел, чтобы вы ушли.

– Само собой. Но потерпите еще немного. Прежде чем Джесси убила себя, она сделала кое-что еще. Вы знаете что?

Он напряженно посмотрел на меня:

– Я ей-богу не понимаю, почему вы решили…

– Она сунула руки под клапан кофейного автомата. Под струю горячего пара. И держала их там, пока они не пошли пузырями. Я был в пятнадцати футах от нее и, клянусь, почувствовал запах обваренной кожи. Разве это не странно?

Он тяжело проглотил слюну, глаза его остекленели.

– У вас такая милая жена, – сказал я. – Может, слишком милая. Я знаю, как это бывает.

– Немедленно покиньте мой дом, – потребовал он. – Сейчас же. Или я вызову полицию.

– Они все еще заняты в кофейне. Им понадобится время, чтобы приехать. А я уже здесь. – Я позволил ему обдумать это. – Но вы правы, я злоупотребляю вашим терпением.

Перед тем как сесть в машину, я повернулся. Он так и стоял на прежнем месте.

– И еще одно, – сказал я. – Та семья, что жила неподалеку.

Он молча ждал продолжения.

– Это был я. И умер мой сын.

С десяти футов я увидел, как он вздрогнул.

– Буду признателен, если вы перестанете распространять слухи, – попросил я. – Потому что это штука обоюдоострая. Вы понимаете?

Он едва заметно кивнул.

Я сидел на пристани над озером, когда пошел дождь. Сперва между деревьями сгустился туман, потом он поднялся выше и постепенно распался на капли. Капли, падая на поверхность озера, мгновенно и беззвучно исчезали.

Я провел там больше часа, куря сигарету за сигаретой. День клонился к вечеру. Температура упала на пять градусов и явно не намеревалась останавливаться на достигнутом. Дождь должен был скоро кончиться, потому что в противном случае грозил перейти в снег. Мой плащ остался в машине. Я дрожал. В том числе и от холода – я чувствовал, как он поднимается от воды, почти видел, как он собирается над поверхностью.

Я сидел и думал о лицах.

Во-первых, о лице, которое видел в зеркало заднего вида, отъезжая от дома Коллинза.

Во-вторых, о лице Джесси перед тем, как она бросилась вон из этого мира.

Я знаю, что, если долго вызывать перед мысленным взором какой-то образ, в особенности воспоминание, можно уверовать во всякие странности. Образ постепенно видоизменяется, воображение переформирует его, создает что-то похожее на реальность, но реальность эта лежит далеко, в нейтральной полосе между миром и вашим представлением о нем. Еще я знаю, что мы склонны видеть тенденции там, где их нет. И тем не менее я верил, что нашел некую закономерность.

На лице Коллинза был написан неприкрытый ужас. Страх человека, который знает, что совершил нечто ужасное.

На лице девушки (она лежала теперь где-то на столе, совершенно безразличная к болтовне людей, по долгу службы кромсавших ее тело, перед тем как чинно предать земле) я разглядел что-то неуловимое. Ноя знал, где видел это прежде, и больше уже не отмахивался от слов Эллен, которая пыталась объяснить, как выглядел Джерри в момент смерти.

Лицо Джесси Корнелл напоминало мне о Скотте – образ, который я столько раз за последние три года представлял по ночам.

Залезть в чужую голову невозможно. Максимум, на что мы способны, – это прочесть написанное на лице. Но я верил: то, что творилось в голове официантки в последние минуты ее жизни, было сходно с тем, что происходило в мозгу Скотта, когда он стоял на этой самой пристани и смотрел поверх моего плеча. Казалось, все, что он узнал за четыре года, было опровергнуто и Скотт прозрел гибельную истину о творении и всех созданиях Божьих.

Я не знал, что объединяет эти три события. Вероятно, инфаркт Робертсона никак не связан с тем, что он согласился с желанием жены иметь детей. А может, и нет. Подробности того, что происходило между голубоволосой официанткой и владельцем большого дома, были скрыты от меня, и причина смерти Скотта по-прежнему оставалась тайной… вот только теперь я знал еще двух людей, умерших подобным образом. Да еще мне не давало покоя слово, которое несколько раз произнесла Эллен.

«Наказание».

Наказание человеку, который, возможно, был готов ухудшить финансовое положение своих детей. Наказание успешному мужчине средних лет, в одиночестве попивавшему пивко в середине дня.

А может, наказание за чужие грехи.

Я встал, услышав, как хрустнули на холоде суставы. Я почувствовал себя старым и одиноким. У меня появились новые вопросы к Эллен, но она не отвечала на звонки. Я просидел в безделье столько, сколько мог. Вид озера стал действовать мне на нервы, и я быстро прошел мимо дома, не глядя в его сторону.

Мне нужно было найти двух человек и поговорить с ними.

Когда я сел за руль и пристегнулся, зазвонил телефон. Я подумал, что это наконец-то отозвалась Эллен, но нет.

– Привет, – торопливо сказал я. – Давай скорее – сейчас не самое удобное время.

Она плакала. Да что там – рыдала во весь голос, со всхлипами, которых и у ребенка-то не услышишь.

– Беки, успокойся. Что случилось?

За те двадцать четыре часа, что прошли после нашего последнего разговора и того, как я перевел ей десять тысяч долларов из денег, оставшихся мне после развода, Кайл сумел превзойти сам себя. Некоторые люди склонны открывать двери, которые другие даже найти не могут, потому что недостаточно глупы. Кайл же, казалось, стремился к премии Дарвина.

Вместо того чтобы выплатить долг и зажить нормальной жизнью, он решил удвоить полученные деньги, купив новую порцию наркотиков, на сей раз в Астории. Наркотики ему продали. Потом пошли следом за ним по улочке, где и отобрали груз. После этого Кайл топил горе в местных барах, накачиваясь остатками наркотиков от первоначальной сделки и заказывая выпивку на сэкономленное от присланных мной денег. Он стал непредсказуем и агрессивен. На сегодняшний день он не спал три ночи, что действовало на него угнетающе, и этим Беки объясняла принятое им решение.

Я выслушал ее рассказ и не проникся сочувствием. Все полагают, что они сильнее наркотиков: начинающие рок-звезды, остроглазые уличные торговцы или домохозяйки с рецептами от врачей. Наркотики какое-то время наблюдают за ними с улыбчивой снисходительностью, а потом берут за шкирку и как следует дают под зад. Я был зол на Кайла и не чувствовал себя обязанным вставать на пути его встречи с судьбой. Есть порог, за которым перестаешь говорить с человеком: ты общаешься с наркотиком, и все люди в этом состоянии похожи друг на друга, потому что наркотик – вещь запредельная, порочная, аморальная и лежит за гранью понимания.

Тут среди ее всхлипываний я уловил новый звук и начал прислушиваться.

– Беки, с тобой все в порядке?

– Да, – тут же ответила она.

Но я узнал этот звук. Его издает человек, испытывающий физический дискомфорт.

Она не хотела говорить, но я нажал на нее. Прошлой ночью, вероятно, в то время, когда я рассматривал царапины на стене мотеля, звонок в дверь вывел Беки из тревожного сна. Она решила, что это Кайл надумал наконец вернуться с небес на землю, и выпрыгнула из кровати, чтобы сначала высказать ему все, что думает, а потом задушить в объятиях, впрочем, скорее всего, она сделала бы это одновременно.

Но оказалось, что это вовсе не ее бойфренд.

Они хотели, чтобы Кайл правильно их понял. Поэтому, перешагнув порог, они уделили повышенное внимание лицу Беки. Они не сделали того очевидного, что могли бы сделать двое мужчин, но только потому, что были профессионалами. И в перспективе это могло скверно кончиться.

Я обнаружил, что спокоен, но на дурной манер. Спокоен, как пленка льда на глади глубокого озера.

– Кайл знает?

– Я сказала ему утром по телефону.

– Так почему он не с тобой?

Она ничего не ответила.

– Собери вещи и отправляйся к отцу, – велел я.

– Ты с ума сошел? Я не могу показаться ему в таком виде.

– Если ты не сделаешь это сегодня, может, вообще уже никогда ему не покажешься.

– Джон, у меня такой вид, будто я грохнулась мордой с лестницы. Если папа меня увидит, он свернет Кайлу шею.

– И правильно сделает.

– Джон, я не могу…

– Беки, так надо, – (Она снова принялась рыдать.) – Я удивлен, что ты вообще осталась жива. Больше у тебя такого шанса не будет. Уезжай. Возьми то, что для тебя ценно. Не оставляй ничего, где может быть адрес твоих родителей, их или твой номер телефона. Когда будешь уезжать, убедись, что за тобой не следят. И не возвращайся.

– Я… я просто не знаю…

– Беки, я смогу помочь, только если ты не будешь мешать. Скажи, что ты сделаешь это. Обещай.

Она пообещала.

– Когда приедешь к отцу, позвони Кайлу.

– Он с утра не берет трубку. После того как я рассказала ему… о том, что произошло.

– Тогда оставь ему сообщение. Скажи, что говорила со мной. Скажи, что деньги можно будет вернуть и ты мой друг, для защиты которого я готов на многое. Скажи, что, если он немедленно со мной не свяжется, мне придется поговорить с ним очень, очень серьезно. И не забудь подчеркнуть слово «поговорить». Он поймет, что я имею в виду.

Я слышал, как она сопит, трет глаза, пытаясь взять себя в руки. Я мог представить, как она оглядывает квартиру, отмечая, что следует забрать.

– Я ему скажу. Хорошо.

– И уезжай, – повторил я более мягко. – Немедленно. Ты там больше не живешь.

– Хорошо. – Она помедлила. – Ты и правда это имел в виду? Что готов…

– Беки, у меня нет времени.

Я захлопнул телефон и выехал на дорогу.

Первым делом я отправился в полицейское управление Блэк-Риджа. Шериф заставил меня прождать сорок минут.

Потом он выслушал мой рассказ о смерти Джесси, не сделав никаких записей, и поблагодарил за потраченное время. Я спросил, известно ли ему что-нибудь о местонахождении Эллен Робертсон. Он ответил, что неизвестно. Я поинтересовался, собирается ли он вести расследование, при условии что произошла автокатастрофа, а люди, которые должны были позаботиться о пострадавшей, перевернули вверх дном ее дом. Он сообщил, что я неправильно интерпретирую события.

– Так что же должны сделать эти люди, чтобы у полиции открылись глаза?

– Что-нибудь конкретное, – сказал он. – Что может быть расследовано.

– Эта заметка о прошлом Эллен. О прошлом, которым они мучили ее, – этого недостаточно?

– Хочу напомнить, что я ее не видел.

– Надеюсь, вы не считаете меня лжецом?

– Нет. Хотя мои полномочия не распространяются на подобного рода оценки. Без бумажки я бессилен. А вы ее сожгли. Но тут можно возразить: если в Европе госпожа Зайтук (при том условии, что это действительно она) подозревается в убийстве, то Робертсоны проявляют милосердие, не выдавая ее властям.

– Пожалуй, вы и могли бы возразить, если бы ваш язык не был занят – не вылизывал с таким сладострастием задницу семейства Робертсонов. А так вам не удается использовать его для вразумительных речей.

– Мистер Хендерсон, я объясню наглядно. – Он взял листок бумаги из струйного принтера на краю стола. – Вот этот лист, скажем, Блэк-Ридж.

Он взял ручку и начертил большой крест в середине.

– А это – Робертсоны, – сказал он, изобразил крест поменьше внизу листа и добавил: – А вот это – я. – Потом он поставил колпачок авторучки на лист бумаги между двумя крестами. – А это – вы.

– Вы меня недооцениваете.

Он приподнял листок с одного края. Колпачок перевернулся, соскользнул с бумаги на столешницу, а оттуда – на пол.

– Теперь вам стало яснее?

– В вас погиб учитель, – сказал я. – Школы по всей стране разыскивают такие исключительные таланты.

– Именно в этом и состоит моя работа. Объяснять происходящее. Снова и снова. Людям, которые, похоже, не понимают с первого раза. – Он холодно посмотрел на меня. – Здесь есть сообщество, мистер Хендерсон. И вы не являетесь его частью – это и было предметом моей маленькой демонстрации, что вы, как я вижу, поняли. Я – часть этого сообщества. Робертсоны тоже. Вместе со многими другими, чьи семьи живут здесь уже много лет. Правильная линия нередко заключается в том, чтобы сохранять статус-кво, в особенности если он не нарушался дольше жизни любого из нынешних обитателей. Как полицейский я должен действовать, руководствуясь фактами, а у вас нет ни одного свидетельства, которое указывало бы на Брук или Кори.

Он пожал плечами. Я посмотрел ему в глаза, понимая, что по большому счету он прав.

– И возможно, я слишком увлекся метафорами, но на вашем месте я бы подумал, как по доброй воле убраться с нашей столешницы. Как можно скорее. Например, самолетом.

Я встал:

– В свою очередь хочу предложить вам поразмыслить над двумя вопросами. Во-первых, если в каком-то месте умирает ваш сын, вы перестаете быть там туристом.

– Я не имел в…

Я взял лист бумаги со стола, разорвал пополам и бросил в корзину.

– А толкование этого я оставлю в качестве упражнения для начинающих философов.

Глава 27

Она принялась колотить в заднюю дверь. Изо всех сил. Потом, понимая, что это бесполезно, обошла дом и снова стала стучать в парадную. Никакой реакции. Либо никого нет, либо решили не отвечать.

Кристина подождала еще две минуты и пошла назад. Оглянулась на дом – может, шелохнется занавеска. Не шелохнулась. Нет, мать не стала бы от нее прятаться. Значит, ее здесь не было.

Она развернулась и припустила по дороге. Следовало поспешить на работу. Люди, которых она встречала на улице, отворачивались. От нее, друг от друга, от всего. Темнело, из леса несло холодом. Некоторые из обитателей Блэк-Риджа торопились домой, чтобы побыстрее оказаться в тепле, но не только. Люди понимали, что наступает время, когда нужно быть под крышей. Люди чувствуют такие вещи.

Ну и что, уговаривала она себя, она с такой дрянью сталкивалась на протяжении всей жизни, по крайней мере той ее части, что прошла в Блэк-Ридже. Но этот день был каким-то особенным. Деловая жизнь текла как обычно. Разве что она чувствовала себя виноватой, потому что отпускала саркастические замечания касательно талии умершей девушки.

Люди – реальны, и то, что ты делаешь с ними, тоже реально. Что бы ты про себя ни думала.

Она слышала, как оно происходит, чувствовала на протяжении всего пути из своей квартирки на другом конце города. Дома она пыталась читать роман, чтобы отвлечься от приятных, но глупых мыслей, которые, к ее раздражению, не давали ей покоя последние сорок восемь часов.

И вдруг ни с того ни с сего – бах! Ощущение было таким сильным, что она отпрянула от книги, словно кто-то крикнул на нее.

А потом все прошло.

Она моргнула и огляделась. Секунды две музыка из динамиков доносилась будто издалека, потом смолкла, а потом снова вернулась, словно Кристина сглотнула, снимая давление в ушах при посадке самолета.

Полчаса спустя она услышала сообщение по местному радио. Кофейня на Келли-стрит. Девушка. Мертва. Дал интервью шериф, который сказал, что девушка ошпарилась, готовя кофе, у нее от боли помутился рассудок и она неудачно упала.

Кристина знала, что это не вся правда. В любых обстоятельствах есть свой смысл, и то, что мы принимаем за случайность, иногда является действием незнакомых нам сил. Жизнь – это долгий слаломный спуск в темноте в обход этих событий, заканчивающийся, когда ты внезапно ударяешься о стену внизу. Трагедии случаются, когда силы вокруг нас отмачивают что-нибудь из ряда вон выходящее.

А когда это происходит, грохот стоит ужасающий.

Радио от смерти Джесси Корнелл перешло к другим местным новостям – закрытию очередного торгового центра, урезанию бюджета на поддержание дорог, сокращению количества рабочих мест. Обычная городская песня – нужно закупорить неприятное событие в прошлом, чтобы оно больше никого недоставало. Так было всегда, и, поняв это, Кристина в свое время отправилась на другой конец света, но обнаружила, конечно, что и там то же самое.

Люди отворачивались от правды, даже если это означало, что они всю жизнь будут ходить кругами. В любом городке, местечке, где есть сердце, люди знают, что происходит, и им не обязательно об этом сообщать. Если слон забрел в комнату, жители об этом прекрасно осведомлены. Посторонние иногда тычут пальцем, открывают ящик, и горожане, которые прежде терпели такое устройство (и в своих тайных пылких жизнях извлекали из него пользу), вдруг решают, что перетащили такой образ существования из своих прежних стран и больше не хотят быть под каблуком. Все сказано. Обвинения предъявлены. Люди повешены, сожжены или утоплены. И теперь… тссс! Но все знают (как знают, в какие районы города не стоит соваться с наступлением темноты), на какие звуки ты должен вставать по ночам, а какие можно игнорировать.

Она полагала, что и Джон знает это.

Ей казалось, он начинает понимать: здесь действуют иные законы, чем в других местах. Поэтому он все еще не уехал. Ей было известно, что Джон по-прежнему в городе, потому как у него сломалась машина, стоявшая напротив салона. Кроме того, она просто знала это.

Отсюда и глупые мысли.

Она волновалась, как бы ему не пришло в голову, будто он понимает ситуацию, но при этом его понимание не будет иметь ничего общего с действительностью. Она умела читать мысли людей (не зря же она родилась здесь) и знала, что он из тех, кто не отступается, даже если во всю прыть чешет в неправильном направлении. Здесь ничего хорошего его не ждало, но он продолжал оставаться в городе.

Она тоже оставалась и уже начинала задумываться, знает ли сама почему.

Ты можешь заставить себя не браниться с матерью, но в конечном счете обнаруживаешь, что договориться все равно невозможно.

Позднее, в пересменок, она вышла на улицу и попыталась дозвониться до матери по сотовому. Ответа не последовало. Ее это не обеспокоило, и только теперь она поняла причину: так было подстроено специально.

Странное дело – расти, зная, что тебе никогда не придется волноваться о здоровье матери. Ты носишь эти догадки в себе. Если она что и поняла за время своего отсутствия, так это одно: уехать невозможно. Где бы ты ни была, ты – там, как сказала бы несчастная голубоволосая покойница. Почва, которую ты топчешь в детстве, становится частью тебя в такой же мере, как и частью любого растения. Джесси Корнелл, несомненно, никогда не потребляла ничего, что не получило бы одобрения Министерства сельского хозяйства США, чтобы, не дай бог, какая-нибудь зараза не проникла в ее невинную (хоть и полненькую) оболочку. Почему же с нематериальными вещами дела должны обстоять иначе? С тем, что плавает над землей и между деревьями, что придает ветру цвет и определяет ощущения людей, когда те просыпаются в тени этих гор? Кому может прийти в голову (не считая глупых ученых), что вы и их не поглощаете?

Кристина полагала, что теперь ей известен ответ по меньшей мере на один вопрос, и от этого она чувствовала себя больной, усталой и несчастной. Вот поэтому-то она и вернулась. Впрочем, она никогда и не уезжала. Никогда не уезжала, не могла уехать и не сможет.

Деревья в этом лесу не были деревьями. Они были прутьями тюремной решетки.

Вечерняя смена начиналась через полчаса. Успеет ли она что-нибудь за это время? Вероятно, нет. Так что лучше просто прогуляться по Келли-стрит и попытаться успокоиться.

Могла ли она сделать что-нибудь после?

Внезапно она почувствовала тревогу, на нее навалилось понимание того, что ей стоило лучше учиться. Ее поразила эта мысль: к единственному человеку, готовому ей помочь, она ни в коем случае не могла обратиться, ведь это была та самая женщина, которая хотела научить ее подобным делам. Которая положила тому начало, отвезя дочь куда надо, а потом была отстранена от дальнейшего участия. В течение нескольких месяцев перед возвращением в Блэк-Ридж Кристину преследовали жуткие сны, и психотерапевт сказал, что всему виной отрицание. Как бы ты ни старалась не думать, скажем, о красном кресте, именно его ты и видишь перед собой. Единственное решение в том, чтобы думать в положительном ключе о чем-то другом. Хороший совет, если красные кресты бегут у тебя по жилам вместе с кровью.

Когда тебе вдруг становится беспричинно страшно, это явный знак того, что в действие вступили невидимые силы. Они приходят в движение, и все, что ты можешь, – это бежать.

Вопрос только в том, куда: прочь или навстречу.