Текст книги "ЯЗЫЧЕСКАЯ СВОБОДА"

Автор книги: Майкл Де Будион

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 48 страниц)

Большинство работ выполняемых современными индивидами может быть отнесено к той или иной разновидности идолопоклонства. А проституция и идолопоклонство – суть выражение одних и тех же мотивов. Проститутка относится к нормальной женщине так же, как примитивный фетишист-идолопоклонник к индивиду с устоявшейся религиозной традицией. Идолопоклонство никак не связано с количеством богов как таковых. В Риме их было множество, но реальное идолопоклонство началось незадолго до рождения Христа, когда Рим докатился до «имперской» формы правления, а вместо статуй богов-сверхлюдей стали лепить ублюдков-императоров и воздавать им божественные почести. Теперь его падение было вопросом времени, как и торжество монотеистического тогда еще христианства. Христианство тоже исключительно быстро соблазнилось в идолопоклонство, но здесь решающую роль сыграла организация; и не будет слишком смелым предположить, что если бы церковь не потрясали расколы, она бы заплыла жиром и развалилась примерно в X–XI веках. Расколы продлевали ее жизнь, заставляли непрерывно бороться. А конец христианства наступил только потому что подошел максимальный срок существования подобной доктрины и доказательство тому – одновременная деградация всех его ветвей, вне зависимости от событий происходивших в странах где оно было основной религией. Рассвет идолопоклонства в Риме совпал с грандиозным размахом проституции, которая в те времена и стала по сути единственной женской профессией. И это при том, что за 500 лет республиканского Рима нам известно только о нескольких разводах! Теперь же разрушалась семья и резко сократилась рождаемость, ибо, как показал Ломброзо, только каждая третья проститутка рожает детей. Тот же Ломброзо неоднократно подчеркивал особую, непонятную обычному человеку, «набожность» проституток. И никто оглянуться не успел, как в императорскую тогу облачились сначала случайные лица, потом рабы, а в конце к ним присоединились межвидовые гибриды – сирийцы, арабы, негры. Мы можем без всяких оговорок заявить, что проституция и идолопоклонство не только идут нога в ногу, но и имеют тождественные причины возникновения. О них мы поговорим позже, сейчас же особо отметим, как образ жизни индивида влияет на ощущение им свободы. Человек, которому неинтересно ничего, способен выполнять любую работу, лишь бы здоровье позволило, но он никогда не достигнет в ней подлинного совершенства. Подумать только: нормальные люди, на протяжении всей жизни, ежедневно, за исключением выходных и кратковременного отпуска который далеко не все имеют, совершают рейды по одному и тому же маршруту, занимаются одним и тем же делом, видят одни и те же лица, получают зарплату в один и тот же день. И наивно предполагать что такой образ жизни никак не отражается на индивиде. Отражается, причем очень серьезно. Он превращает жизнь в специализацию, делая человека потерянным для эволюции. Ведь идолопоклонство, если не обращать внимание на его "внутреннее содержание", которого нет, сводится всего-то к повторению стандартных действии, происхождение и назначение которых «алчущий» вряд ли сможет объяснить. А ведь было время, когда люди ранним утром не имели ни малейшего представления каким будет день. Вот тогда они и эволюционировали. Сейчас идет антиэволюция, – "торжество рыночных отношений". Ее основа – стабильность. Причем во всех сферах, в политике, в экономике, даже в климатических условиях. А стабильность вызывает у бессознательных масс идолопоклоннические наклонности: фетишизм, накопительство, жадность, стремление "устроиться получше", "сделать карьеру", что уродует как массу, так и отдельного индивида, но точно так же его уродует и ежедневный однообразный труд. Посмотрите на творческих людей, ученых, артистов, художников, писателей. Если они избегают вредных привычек, то за редким исключением, не просто хорошо сохраняются до глубокой старости, но и в не меньшей степени сберегают собственный творческий потенциал. При том, что работа может стоить им значительного эмоционального напряжения, которое, как точно установлено, отнимает жизненные силы не меньше чем труд физический. Теперь возьмем тех, кто занят пусть и не тяжелым, но однообразным трудом, результат которого заранее предсказуем. Отчетливый налет старости очень часто покрывает лица подобных людей значительно раньше тридцати лет. А все потому, что такой человек вычеркнул себя из эволюции. "Те кто слаб плясать с ветрами, вон из рая!" – говаривал наш остряк Ницше. Он уже никогда не станет выше чем он есть и весьма удачным кажется вариант, при котором он останется всего лишь тем, чем он есть сейчас. И никто никогда не задаст себе вопрос: "если у меня была жизнь, то на что же я ее потратил?" А если и произойдет нечто, и кто-нибудь себя об этом спросит, то с ужасом или сожалением обнаружит, что четверть жизни ушла на стояние возле конвейера или станка, треть была проспана, что требовалось для компенсации напряженных трудовых будней, и еще примерно треть проведена в "подготовительных продседурах", – в дороге на работу и с работы, отдыху от нее в выходные дни ну и т. д.(что обозначает слово «отдых» также хорошо известно, во всяком случае кто много работает, тот всегда слабо представляет что есть реальный отдых). Именно такие люди всегда лишены действительно ярких и стоящих воспоминаний, они попросту утрачивают способность их воспринимать. К 40–45 годам они весьма слабо помнят что с ними было в молодости, если таковая вообще у них была. Им наверное даже страшно заглянуть в подобные воспоминания; бесконечная даль отделяющая их от тех лет, вызывает ощущение тотальной безысходности. Именно тогда и начинаются массовые разлады в семьях специализировавшихся индивидов. Причем никакой "бальзаковский возраст" здесь не играет существенной роли. Бывшие верные супруги уходят не к любовницам или любовникам, они просто уходят друг от друга, движимые возникающими реминисценциями на тему "какими мы были раньше, и во что превратились теперь". Они могут быть дороги, но одновременно и противны друг другу. Поэтому формально брак, как правило, не расторгается. Эта группа весомо пополняет ряды алкоголиков, соединяясь с теми кто пил с молодости. Более того, очень часто происходит забавная вещь: сорока-пятидесятилетние дяди и тети начинают, что называется, "косить под молодых". Одеваются по молодежной моде, делают себе нарочито вызывающие «стильные» прически, употребляют молодежный жаргон, ездят на роликах или скейтбордах, посещают дискотеки, пытаясь, таким образом, прожить лучший (как они теперь наконец-то поняли) отрезок жизни еще раз, но уже «правильно». Ясное дело, это лучше чем прикладываться к бутылке, хотя повторимся, – довольно забавно и смешно со стороны. Жизнь, как и история, второй раз повторяется в виде фарса. В данном случае – фарса весьма и весьма дешевого. Впрочем, их – явное меньшинство. Те же что предпочли игре в молодых объятья Бахуса, первоначально выглядят качественнее алкоголиков со стажем, но разница стирается, максимум, за несколько лет. Ими перестает двигать воля к жизни и прекращение такого движения дает начало первым аккордам прелюдии смерти. Неплохо бы вспомнить, что ударными отрядами разного рода революционного отребья всегда были именно такие. Теоретики коммунизма знали на кого ставить. Смерть находит смерть. Если белый человек прекратил эволюционировать, то он неизбежно деградирует. Третьего не дано. Застыть в развитии – удел Востока и Африки. Белые могут упасть, но только для того чтоб либо исчезнуть, либо подняться на более высокий рубеж. И это единственный способ их существования.

В наш век вульгарного и совершенно бесплодного экономического прожектерства, соединенного с всеобщей охотой за деньгами и повышением собственного социального статуса, над столь сложными вещами народ практически не задумывается. Но когда-то все было предельно ясно. Главным образом, из-за отсутствия постоянной необходимости доказывать свою профпригодность, которая неизбежно предполагает отказ от части свободы; и чем более высокая степень такой интеграции, тем менее свободен индивид. В глобальной экономике, куда все народы идут

строевым шагом, свобода отсутствует, ибо места для нее там нет. Если мы

оглянемся на наследие наших предков, то сразу обнаружим: ни одна из

древнеарийских мировоззренческих доктрин никак не выделяет богатство в некую особую добродетель, да и вообще никак не выделяет. В то же время, значительная часть речей Христа посвящена богатству как явлению. Что понятно, – Христос жил на Востоке, т. е. в системе тотального рабства. Вот почему христианство и возникло как религия рабов. А в такой системе богатство и есть главное божество, а реальный бог тот, кто более всего богат. Обратите внимание насколько похожи в русском языке слова «бог» и «богатство» (т. е. то что "идет от бога", хотя это слово заимствовано из иранской ветви арийских языков, и происходит еще с дозороастрийских, маздакийских времен).[7]7
  Мысль о том что ослу легче пройти через ушко иголки, нежели богатому попасть в рай, по сути единственная не укладывающаяся в рамки типичного азиатского мышления Христа, ибо на Востоке богатство всегда было единственным и реальным божеством, а накопление его – неким подобием монотеистической религии.


[Закрыть] Именно поэтому богатство и власть там и сейчас вещи неразделимые и почти всегда соединены в одном и том же лице. Если мы переберем все современные восточные деспотии, где власть сосредоточена в руках одного правителя (Ливия, Иордания, Саудовская Аравия, Ирак, Иран, Кувейт, Оман, Эмираты, Бахрейн, Катар), то увидим, что такое лицо, в независимости от того какими правами оно формально наделено, – всегда самое богатое. Причем роскошь должна быть демонстративной. Какой-нибудь скандинавский премьер-министр или латиноамериканский президент-популист может позволить себе сыграть перед толпой на гитаре или проехаться в городском автобусе (пусть даже все пассажиры там будут состоять из его охраны), сожрать кусок гигантского торта, другие куски которого попадут в тысячи «посторонних» глоток, но в «восточном» варианте панибратство совершенно недопустимо. И не думайте что из-за гипертрофированного снобизма высшего лица. Нет. Просто в таком случае его перестанут уважать те, кто должен обожать, – т. е. низшие элементы. А подобный вариант – самый худший. Поэтому и выезжают султаны и эмиры каждый день на новом роскошном автомобиле и меняют дворцы как приличный американский школьник презервативы. Выдерживая подобную модель поведения правитель может рассчитывать на всеобщее уважение рабов. Ибо для рабовладельца крепость власти определяется величиной богатства отделяющей его от этих рабов и чем она больше тем ближе к богам он им кажется.

Стремление к накоплению богатства ради богатства – тоже одна из разновидностей специализации. Вот почему все интеллектуалы, т. е. именно те кто обеспечил прогресс, никогда не могли даже отдаленно конкурировать с богатейшими представителями своих стран. Хотя казалось бы употреби они интеллект в данном направлении, наверняка бы достигли значительных результатов. Может быть так и было бы, но в таком случае мы ничего не узнали бы о них как об интеллектуалах. Если современный интеллектуал и богател, то в основном на продаже патента на свое изобретение. После чего он не имел на него никаких прав. Иными словами, по своему социальному статусу интеллектуал ничем не отличался от наемного рабочего продающего свой труд, пусть и получал он за него в тысячи раз больше чем рабочий.

Здесь находилась и подоплека основного вопроса культурологии XIX–XX века, который, в нашем случае, можно сформулировать так: мы развиваемся или деградируем?. Впереди ли золотой век или позади"

Наивные идеалисты XVIII века, Кант и Руссо, со своими "вещами в себе" и "теориями общественного договора", представлялись людьми в высшей степени прогрессивными. Они верили что Золотой Век не просто впереди, но вообще есть дело недалекого будущего. Кант, в отличии от Руссо, дожил до французской революции, на которую «повелись» многие интеллектуалы, и наверное очень хорошо что ему не суждено было увидеть краха абсолютно верной политики Наполеона I. Они хотели видеть всех людей если и не реально, то хотя бы потенциально хорошими, выступая типичными представителями эпохи просвещения, которая так и закончилась бы ничем если б не гений Наполеона, разбудившего своими пушками спящую Европу и нанесшего смертельный удар по феодальным отношениям. По сути он сделал в политике то же что Лютер в религии; при нем окончательно выкристаллизовалось понятие "Запад".

Наполеон, в свою очередь, стимулировал к активной деятельности два других универсальных ума: Сен-Симона и Гегеля. О первом мы поговорим позже, о втором скажем несколько слов сейчас.

Когда грохот наполеоновской артиллерии сотрясал родной город Гегеля Йену, он заканчивал "Феноменологию Духа". Название очень подходило окружающей обстановке. Там у Гегеля точно всё, и содержание, и форма, а поэтому всегда затруднительно привести из него отдельную цитату. Гегеля надо цитировать большими фрагментами, а лучше – целыми главами его произведений. Гегель тоже был оптимистом, может быть самым большим из философов христианской эпохи. А столь непонятный его современникам оптимизм, базировался на нахождении оптимального соответствия философии и политического процесса. Его время позволяло допустить, что и раб может стать человеком. И только через 70–80 лет поймут что это не так.

"Поскольку раб работает на господина, – писал Гегель в "Феноменологии", – следовательно, не исключительно в интересах своей собственной единичности, постольку его вожделение приобретает широту, становится не только вожделением вот этого человека, но содержит в себе в то же время и вожделение другого. Соответственно с этим раб возвышается над самостной единичностью своей естественной воли и постольку стоит по своей ценности выше, чем господин, остающийся во власти своего себялюбия, созерцающий в рабе только свою непосредственную волю, и признанный несвободным сознанием раба лишь формально. Упомянутое подчинение себялюбия раба воле господина составляет начало истинной воли человека. Трепет единичной воли – чувство ничтожности себялюбия, привычка к повиновению – необходимый момент в развитии каждого человека. Не испытав на самом себе этого принуждения, ломающего своеволие личности, никто не может стать свободным, разумным и способным повелевать. Чтобы стать свободным, чтобы приобрести способность к самоуправлению, все народы должны были пройти предварительно через строгую дисциплину и подчинение воли господина. Так, например, было необходимо, чтобы после того как Солон дол афинянам свободные демократические законы, Пизистрат захватил в свои руки власть, опираясь на которую он приучил афинян к повиновению этим законам. И лишь после того как повиновение это пустило корни, господство пизистратитов стало излишним. И точно так же Рим должен был пережить строгое управление царей, которое сломило естественное себялюбие римлян, так что на этой основе могла возникнуть та достойная удивления римская доблесть любви к отечеству, которая готова на всякие жертвы. Рабство и тирания составляют, следовательно, в истории народов необходимую ступень и тем самым нечто относительно оправданное. В отношении тех, кто остается рабами, не совершается никакой абсолютной несправедливости; ибо, кто не обладает мужеством рискнуть жизнью для достижения своей свободы, тот заслуживает быть рабом, и, наоборот, если какой-нибудь народ не только воображает, что он желает быть свободным, но действительно имеет энергичную волю к свободе, то никакое человеческое насилие не сможет удержать его в рабстве как в состоянии чисто пассивной управляемости". Обратим внимание на фразу "имеет энергичную волю к свободе". Гегель понимал что к чему, хотя и не был представителем "философии воли" Платон мечтал о времени когда философы будут управлять государством, сразу видно что дедушкины рассказы про Атлантиду глубоко запали в его душу. Гегель государством не управлял, но он подчинил величие государства философской модели. Кайзеры, Бисмарк, Мольтке, Вагнер, Гитлер, Круппы, Сименсы, Тиссены, – все продукты его философии. То "искалеченное ницшеанство" о котором говорили в России времен Первой Мировой войны, здесь не причем. Ницше, кстати, мало на что повлиял. Ницше – оболочка, Гегель – двигатель. Ницше на время, Гегель – навсегда. Ницше пошел дальше только в том, что выдумал некий беспроигрышный вариант, сформулировав свою философию "вечного возврата" и "воли к власти", – почти тоже самое что и у Шопенгауэра, но повторенное бесконечное количество раз. В этом и заключалась его реальная "злая мудрость". Мы приходим из ниоткуда и уходим в никуда, постоянно проходя мимо ворот на которых написано "мгновение".

Шпенглер дофилософствовался до глобального вывода: Европа началась средневековьем и закончится средневековьем. Вывод правильный, только с небольшой поправкой: Европа закончилась средневековьем и начнется средневековьем (если вообще начнется). При Шпенглере «средневековье», понятно, заканчивалось.

Концовка интеллектуально блестящего XIX века, наряду с торжеством теории эволюции Дарвина, породила чудовищного идола, перед которым в конце XX-ого готовы упасть даже те, кто вроде бы казался сильным. Этот идол – приоритет экономических интересов над всеми остальными. Идол прожорлив, и сейчас в его меню уже целые государства, которые и сами с радостью готовятся стать съеденными. И если проституция напрямую связана с идолопоклонство, то поиск чуда в экономике – ничто иное как гипертрофированная стадия некрофилии, – что есть верный признак тотального старения и вырождения. Все как перед началом того "постантичного средневековья". Готовьтесь. Я, правда, не знаю, кто сядет в будущие замки, но то что рабов будет достаточно, – ни секунды не сомневаюсь. Дарвин создал прецедент. И его теория была тут же перенесена на экономический язык. Конечно, методологически она выглядела безупречно, но на два наиглавнейших вопроса ответа не давала, что нисколько не подрывало ее величия. Первое: невозможно реконструировать схему зарождения жизни на планете которая изначально была абсолютно стерильной. И второе: неясным остается переход от приматов к человеку, осуществленный, кстати, за беспрецедентно короткий срок. Дарвин объяснил все кроме самого главного. Он дал передаточную функцию, но не дал ни начального, ни конечного параметра. Биология, да и вообще диалектика, не терпит аксиом, но реальные экономисты, – люди всегда практичные. Для них нет неразрешимых проблем. Те кто таковыми мучается, быстро вылетают из большого бизнеса и, в лучшем случае, развлекаются мелкой торговлей барахлом. Поэтому и возникновение человека они также объяснили чисто экономически, заявив, что "человека создал труд". Все вполне ясно. Клерикалы говорят «бог», экономисты – «труд». Такое определение возникло вовремя, а потому ему был гарантирован успех, даже в мозгах претендующих на статус интеллектуальных. Появись оно лет на 200 раньше, и кроме смеха другой реакции не вызвало бы.

Да, а вы знаете кто впервые произнес столь забавную сентенцию? Фридрих Энгельс, – человек который ни одного дня не работал. А взял он ее у уже упомянутого Анри де Сен-Симона – французского графа, заявившего в 1802 году: "Все люди будут работать; они будут смотреть на себя как на работников, прикрепленных к мастерской, работы которой имеют целью приблизить человеческий ум к моему божественному проведению" [А. Сен-Симон "Письма женевского обитателя к современникам". Избр. соч. М.1948].Во как! Интересно, как смотрел на себя сам Сен-Симон, который считал физически труд настолько низким, что предпочел жить на подачки своего бывшего слуги? Человек, ни разу в жизни не державший ничего тяжелее чернильницы, заявляет такое! Как все-таки было оторвано мышление интеллектуала от реальной обстановки! Ведь низшие слои, если о чем и мечтали (да и сейчас мечтают), то только о том, чтобы не работать! Множество сказок всех без исключения европейских народов, повествуют о том, как бедный юноша работающий от зари до зари, добивается руки принцессы, или же наоборот, девушка из простой семьи, а то и вовсе сирота не отходящая от прядильной машины, выходит замуж за чудесного принца. В обоих случаях работать больше не надо. Да что сказки! Женские романы, издающиеся и продающиеся миллионами экземпляров, всегда рисуют картинки проникновения в веселую и беззаботную жизнь, и именно на это, а не на гипотетическую «любовь», в которой авторы подобных новелл как правило мало что смыслят, и покупаются наивные женские души. Когда же они начинают пытаться организовать себе нечто подобное в реале, то наталкиваются не на сказочного принца, а на имеющего явные очертания мужа и дело не всегда кончается happy end'ом, как говорится, "за радость испокон веков страданьем платит мир". Итак, здесь массы куда лучше знали что к чему.[8]8
  Приведем еще одну забавную цитату из "Феноменологии духа".
  "Упомянутое рабское повиновение образует, как сказано только начало свободы, ибо то, чему при этом покоряется природная единичность самосознания, не есть в-себе-и-для-себя-сущая, истинно всеобщая, разумная воля, но единичная, случайная воля другого субъекта. Таким образом, здесь выступает только один момент свободы – отрицательность себялюбивой единичности; наоборот, положительная сторона свободы приобретает действительность только тогда, когда, с одной стороны, рабское самосознание, освобождаясь как от единичности господина, так и от своей собственной единичности, постигает в-себе-и-для-себя-разумное в его независимой от особенности субъектов всеобщности и когда, с другой стороны, самосознание господина – благодаря общности потребностей раба и господина и заботе об их удовлетворении, а также благодаря тому, что господин созерцает предметное снятие непосредственной единичной воли, в лице раба, приводится к тому, чтобы признать это снятие как истинное также и отношении к самому себе и сообразно с этим и свою собственную себялюбивую волю подчинить закону в-себе-и-для-себя-сущей воли".


[Закрыть]

Если мы и допустим что труд способствовал превращению приматов в человека разумного и тем более в белого, то высший тип сейчас бесспорно должны представлять люди занимающиеся каждодневным физическим трудом: шахтеры, грузчики, копатели, толкатели, каменщики и т. п. Однако смехотворность такого предположения более чем очевидна, достаточно иметь зрение и обоняние. Анализируя биографии и род занятий всех без исключения античных интеллектуалов и просто известных людей, мы приходим к абсолютному выводу: никто из них нигде и никогда не работал. Не следует, однако, путать «неработу» с отсутствием физических нагрузок. Нет, они занимались спортом, а многие еще и воевали, но заниматься физическим трудом имея цель обеспечить себе хоть минимальный уровень существования им не приходилось. С победой христианства, выставившего казалось бы все что только возможно с ног на голову, решительно ничего не изменилось. Светочи Возрождения – Данте, Петрарка, Боккаччо, Боттичелли, Рафаэль, Леонардо, Тициан, Рубенс, Эразм, Галилей, Гус и еще многие-многие другие, не занимались наемным физическим трудом. Правда, они и не обладали идеальными соматическими характеристиками, так как сам их образ жизни, и полное презрение к телесной оболочке, как к простому "вместилищу души", не давал возможности достичь совершенства по всем параметрам. Исключением выглядит только Леонардо. Христианская мораль, разделявшая понятия «тело» и «дух», никак не предполагала, да и не способна была постичь, что чистое не может «вмещаться» в грязном, ибо в принципе не была способна осознать что есть чистота. По мере кризиса христианства эта тенденция усиливалась. Лейбниц, Кант, Руссо, Юм, Шлегель, Вольтер, Гегель, Фихте, Гете, Конт, Шопенгауэр, Ницше, – все имели вид в высшей степени непрезентабельный. В них не было ничего кроме интеллекта, – большие головы на слабых телах и коротких ногах, – что, впрочем, для XVIII–XIX века было неплохо, ибо подавляющее большинство т. н. «элиты» к тому времени не имело ни интеллекта, ни силы, ни красоты. Именно такое большинство и стало фундаментом на котором выросли бредовые идеи равенства, братства и коммунизма. Опять прошел стандартный вариант: сначала была утрачена сила, затем красота, а в конце, уже в веке двадцатом, – интеллект.

Мы вычеркиваем из истории энгельсовский бред о "труде и человеке". Если все будет нормально, то он займет свое достойное первое место в "Энциклопедии Глупости". Почему Энгельс пришел к столь необычному выводу объяснить чрезвычайно просто. Глубоко презиравший физический труд, ненавидевший всех, он самым неприличным образом эксплуатировал наемных рабочих, рассматривая их как простые говорящие орудия труда. Именно они и создали его богатство, значительная часть которого (6 миллионов фунтов) пошла на содержание и обеспечение достойного существования личного бойфренда – Карла Маркса, у которого Энгельс сделался совершеннейшим зомби. Поэтому произнося "труд создал человека", Энгельс под словом «человек» понимал исключительно себя, ибо ни в ком другом человека не видел. В переводе на понятный язык, энгельсовская формула звучит: "чужой труд создал богатого человека, т. е. меня, Энгельса". Куда более наглый Маркс, назвав пролетариат чудовищем, – он любил это слово, – заявил: "все люди живут трудом, но не все своим". Маркс был выдающимся живым воплощением такой доктрины. Все, абсолютно все марксисты, даже будучи несогласными с теми или иными идеями Маркса, данное правило соблюдали железно. Такова мораль коммуниста, именно она кредо любого из них, аверс и реверс всех коммунистических движений.

Мораль буржуя ничем не отличается, разве что пути несколько другие. Коммунист – всегда прирожденный раб, причем без исключений. Как и всякий раб он не имеет ничего против рабства как такового, более того, он безусловно считает рабство наиболее удобной и удачной формой зависимости человека. Коммунисту не нравится всего лишь одна незначительная вещица: ему не нравится что раб именно он. Ведь действительно, если в стране 200 миллионов рабов, то что изменится, если один из них вдруг станет у руля власти? Поэтому-то марксизм предельно игнорирует роль отдельной личности в истории. Но раб не в состоянии понять, что если страна управляется рабом, то рабами в ней становятся все. Без исключений. Последствия слишком очевидны: когда в том или ином государстве устанавливался коммунистический режим, порядки в ней предельно ужесточались по отношению к тем, что были до него, ведь раб считает что другой раб работает тем лучше, чем сильнее его бьют. В буржуи попадали по-другому, что совершенно не исключает там наличие рабов. Под буржуем мы, конечно, понимаем тех кто непосредственно эксплуатирует труд наемных сотрудников. Высшие буржуи (или как сейчас принято говорить "олигархи") – это те, кто эксплуатирует целые государства, их экономики и людские ресурсы. Так вот, буржуй нерабского происхождения хоть и не видит в объектах своей эксплуатации особей имеющих хоть ничтожное достоинство (что правильно), он не видит в них и явных врагов. Буржуй из рабов, напротив, видит в них самых опасных врагов (что тоже правильно), ибо прекрасно знает чего хочет любой раб или чего он может захотеть, если в определенный момент создастся, как говаривал Ленин, "революционная ситуация".

С позиции психологии масс, революционная ситуация – это момент в который количество рабов желающих сесть на место первого лица в государстве достигает определенной критической величины. И больше ничего. Экономика не играет здесь решительно никакой роли. Вот и вся градация. Раб ненавидит и боится других рабов, буржуй их тоже ненавидит, но боится в значительно меньшей степени. Отсюда и строится государственная политика. Свободный человек либо знает, либо чувствует, что в рассматриваемом случае совершенно одно и тоже, главную вещь: пока рабы у власти, рабство будет существовать. В истории человеческой цивилизации нет ни одного случая когда рабство как система низвергалась бы самими рабами. Ни одного. Юридически рабство либо отменялось волевым решением, как например в России и США, либо рабы переводились в формально свободную категорию для улучшение их экономической отдачи во времена кризиса систем (Рим эпохи упадка).

Здесь мы обозначили вещи которые происходили во время когда формировался класс рабов, который уже очень давно является самым многочисленным во всех странах. Когда вы видите раскладку по социальным категориям в той или иной стране, знайте: перед вами информация ценность которой – полный ноль. Она ни о чем не говорит, ибо в ней отсутствует главное – соотношение рабов и свободных. Все остальное – пыль в глаза, которую запускают власть предержащие. Ах, ах, ах! "Вы посмотрите каков у нас высокий процент людей имеющих высшее образование", – хвалится одна страна. "А мы самая читающая нация в мире!" – вторит другая. "А у нас – самый многочисленный средний класс", – не унимается третья. Но о чем все это говорит? Да ни о чем! Можно иметь десять высших образований и выглядеть глупее самого глупого дерьмокопа, этаким бомжом в смокинге. Да и где сейчас дают Высшее (да, вот так, с большой буквы) образование? Во всяком случае не в общедоступных вузах. Самая читающая страна в мире? Очень приятно… Вопрос только: а что читающая? Советский Союз по количеству прочитанных книг в 70-80-е годы значительно опережал все страны, что не помешало ему настолько смешно, глупо и быстро развалиться, что даже тем кто "участвовал в процессе" трудно было уследить за столь молниеносным ходом событий. А почему? Да потому что население состояло сплошь из рабов. Книги не изменяют рабов. Причем рабство культивировалось всеми государственными институтами, от роддома и детского сада, до кладбища. Структуры призванные растить свободного человека, растили человека советского. В среде рабов всё и всегда происходит очень быстро, ибо раб не видит закона. Его сдерживает страх. Уберите страх и перед вами предстанет монстр, деспот, маньяк, безжалостный как сама смерть.

Труд не создал и не мог создать человека. Человека создал интеллект, базирующийся на силе. А интеллект слабо совмещался с физическим трудом, что, впрочем, было несущественно – все-таки интеллектуалы имели тогда настолько крупные козыри, что степень их свободы стала такой какой больше не была никогда. А способность решать бесчисленные задачи резко повышавшие статус всех членов общины навсегда сохранила экстрапроекцию о них как о богах. Мы не знаем когда конкретно появился первый интеллектуал, но все что составило прогресс дали именно они. Многочисленные примеры запечатленные в народном творчестве однозначно говорят о том что человек превращается в животное почти всегда через труд. Я уверен, что если бы Энгельс отрабатывал стандартную 12-часовую смену на своем предприятии в должности рабочего, вряд ли он вообще создал бы что либо, что, кстати, было бы удачным вариантом. Граф Лев Толстой, придумавший знаменитые формулы "лечения трудом" и "непротивления злу насилием", иногда прикладывался к сохе, проводя две-три борозды, после чего, видимо, работа над скучными томами и зачатие очередного ребенка шли более успешно. Но если мы посмотрим на его наиболее известных героев, хотя бы из "Войны и Мира", "Крейцеровой Сонаты" или "Анны Корейниной", то не только грубое животное начало, но и повадки животных обнаруживаются в них на каждом шагу. Знаете, есть такой прием в литературе, когда рассказывая о каком-либо приключении в животном мире, тот или иной зверь наделяется соответствующими человеческими качествами. Так вот, Толстой создал нечто обратное: он спроецировал образы животных (в основном парнокопытных из Ясной Поляны) на конкретных людей. Ни один из его главных персонажей никогда не работал, а самым нелепым эпизодом его наиболее значительного произведения стало противопоставление крестьянина Платона Каратаева – Наполеону. Из чего, ясное дело, ничего не вышло, ведь нельзя сопоставить несопоставимое.