Текст книги "Coca-Cola. Грязная правда"

Автор книги: Майкл Блендинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Но при этом прокуратура отказалась возбудить дело против менеджеров, которые ложно обвинили их в подкладывании бомб, и даже не раскрыла личность замаскированного свидетеля. Когда же профсоюз подал гражданский иск против Panamco, судья счел данные недостаточными для того, чтобы уличить конкретных представителей компании. «Они остались безнаказанными, – возмущается Гонсалес. – Как ничего не было: простить и забыть». И вплоть до сегодняшнего дня прокуратура отказывается назвать того свидетеля в маске.

А для троих рабочих с выходом из тюрьмы несчастья отнюдь не закончились. В их адрес и в адрес членов их семей регулярно поступали угрозы. В 2002 году двенадцатилетняя дочь Гонсалеса сняла трубку и услышала в телефоне голос: пусть ее «сучий террорист папаша» заплатит 20 миллионов песо (10 тысяч долларов), или ей конец. Вскоре от Гонсалеса ушла жена. «Она говорила: "Ты испортил жизнь мне, моим родным и дочерям", – Гонсалес вновь запинается, сглатывает слезы. – Люди, даже ближайшие соседи, относились к нам с недоверием. – Слезы текут из его глаз, и так же непроизвольно течет его речь. – Они хотят уничтожить профсоюз, чтобы не договариваться с рабочими. Условия труда все время ухудшаются. Я не партизан и не боевик. Но я вижу, что в стране надо многое менять. – И вдруг слезы сменяются сардоническим смехом. – Беспомощность так изводит, порой уже и в самом деле хочется подложить бомбу и взорвать завод к чертовой матери. Доходишь до того, что хочется стать террористом-смертником и разом покончить со всем».

Несмотря на серьезный счет к компании, которая пыталась посадить их до конца жизни в тюрьму, все трое попрежнему работают на том же заводе, изо дня в день поднимая и разгружая ящики с красно-белым логотипом. Но с того дня, как ворота тюрьмы захлопнулись за ним, Гонсалес в рот не брал кока-колу. И когда он входит на территорию завода, он становится «другим человеком». «Я вижу в начальстве врагов. Мы вышли из тюрьмы в 1996 году, а сейчас 2008-й и это просто еще одна тюрьма», – говорит он.

Поощряла ли компания насилие против членов профсоюза или просто извлекала выгоду из обстоятельств, факт остается фактом: непрерывные угрозы и провокации обескровили профсоюз.

В 1993 году, когда Panamco начала скупать разливочные заводы, в SINALTRAINAL числилось 1880 работников из штата компании. К 2009 году, по данным представителя SINALTRAINAL Карлоса Олайи, их число сократилось до 350. Это было в значительной степени вызвано массированной заменой штатных работников на временных и договорных: вместо 10 тысяч человек, работавших на полную ставку в 1993 году, сейчас в компании осталось лишь 2 тысячи. Остальные рабочие, так называемые «кооперативщики», должны были самостоятельно оформлять страховку и не получали прочих льгот, а также, разумеется, исключались из любых коллективных договоров. Но и ставка постоянных сотрудников упала с 800 долларов в месяц до 500. А нечлены профсоюза получали и того меньше – всего 150 долларов в месяц. Не выплачивались бонусы за сверхурочные и работу в выходные. Причем корпорация в итоге обогатилась и преуспевает: сейчас Coca-Cola контролирует уже 60 процентов рынка безалкогольных напитков в стране. После того как в 2003 году Panamco перешла в руки Coca-Cola FEMSA, Колумбия сделалась главным и самым быстрорастущим рынком для основного ботлера.

И после так называемой демобилизации военизированных отрядов в Колумбии все еще раздаются угрозы в адрес SINALTRAINAL: у военизированных отрядов есть преемники, которые продолжают их дело. Новый их босс в Барранке – по слухам, брат Немца из Урабы. Под дверь здания профсоюза то и дело подсовывают записки с угрозами, приходят такие письма и по электронной почте. «СМЕРТЬ ВСЕМ ЛЕВЫМ КОММУНИСТАМ—УНИЧТОЖИМ ВСЕХ ПСОВ ДО ЕДИНОГО! – такое послание пришло по электронной почте в ноябре 2008 года. – СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР ВСЕМ... ЧЛЕНАМ ПРОФСОЮЗА В НАШЕМ СЛАВНОМ БАРРАНКЕ».

В Букараманге военизированные отряды в ноябре 2007 года похитили сына Флореса, когда он выходил из школы, запихали его в черный фургон и избили рукоятью пистолета, а затем выбросили на обочине. Дочь Перчика Лаура Милена Гарсия едва не попала им в руки летом 2008 года. Она шла домой из университета и заметила двух преследователей. Один нагнал ее, ткнул дулом револьвера в бок и прошипел: «Тихо!» – но, к счастью, Лаура успела так близко подойти к дому, что увидела сторожа и громко окликнула его, спугнув таким образом похитителей. Вот почему Перчик настоял, чтобы дочь и внучка присутствовали при его выступлении: пусть поймут, что происходит с ним, ведь они и сами теперь под прицелом.

«Больше я одна в университет не хожу, – говорит Гарсия, с виду обычная девушка, из тех, кто смотрит MTV: короткий яркий топ, большие серьги-обручи в ушах. Но она такой же перчик-чили, как ее отец. – Когда в университете профессор начинает ругать профсоюзы, я ему не спускаю. Я ему отвечаю: "О чем вы говорите – профсоюзы защищают права трудящихся"». У вас тут, в университете, кто-нибудь нарушает права трудящихся?"» Вся надежда профсоюзов – на молодое поколение. Нынешнее просто бьется за свое выживание.

«Я начал работать в компании, когда мне было восемнадцать. Так прошла вся моя жизнь, – вспоминает Гонсалес. – В восемнадцать лет я был добрее. Теперь мне говорят: "Это в вас обида говорит". Еще бы не обида – меня же держали в тюрьме!»

А в Барранке Галвис после интервью идет с другими членами профсоюза в соседнее кафе и опрокидывает там кружку пива за кружкой под доносящуюся из телевизора фольклорную музыку – этот жанр здесь называют вальенато. Затем он в сопровождении охранников идет в городской сквер. Благоуханный воздух шелестит листвой, парочки и группы друзей сидят за столикам, пьют пиво или кока-колу. Даже охранники расслабились, один останавливается на углу и болтает по мобильному телефону, другой расставляет ноги по обе стороны переднего колеса скутера и флиртует с сидящей на нем женщиной. Горбатый старик показывает нам игрушечные велосипеды, вырезанные из пивных банок. Галвис несколько минут беседует со стариком, расспрашивает, есть ли у него семья и как он повредил себе спину. Он упал с крыши, отвечает калека, и покорно задирает рубашку, демонстрируя свое увечье. Галвис отдает ему мелочь, а серебристый велосипедик взять отказывается. «Нужно уметь радоваться жизни, – вздыхает он. – Нельзя все время работать, работать, работать, как проклятые капиталисты».

Ему нелегко, он устал перемещаться повсюду в сопровождении охранников, все время ждать новых угроз и покушений. «Мы, лидеры профсоюзов, тоже много зря болтаем, – продолжает он. – Самокритика не повредит, но нельзя прекращать борьбу, а ведь столь многие сходят с автобуса». Он ложится грудью на стол, смотрит растерянно. За его спиной официант уволакивает целую башню красных ящиков Coca-Cola, заполненных пустыми банками. «Нам трудно, – продолжает Гарсия. – Мы все время на волосок от смерти, но ухитряемся выжить. Мы привлекаем в профсоюз новых членов, а компания увольняет рабочих за то, что они вступают в профсоюз. Если б не международная солидарность, нас бы давно уничтожили. Такова правда».

Как и в Мексике, колумбийские активисты отвечали на то, что воспринимали как несправедливость со стороны корпорации, объявлением бойкота на ее напитки, но здесь, в отличие от Мексики, им удалось выйти за пределы страны, распространить свое движение также и на Соединенные Штаты. Сначала откликнулся профсоюз металлургов, а затем это движение постепенно достигло такой силы, что Coca-Cola Company уже не могла отмолчаться.

Глава 8
Сила закона

Здание профсоюза сталелитейщиков в Питтсбурге (Пенсильвания) найти нетрудно. Стоит проехать через мост над рекой Мононгахила, и вот оно, бросающееся в глаза сооружение, украшенное ромбовидными металлическими решетками. Дэн Ковалик сидит за рабочим столом у окна, скрытого внутри одного из таких ромбов, и выглядит в этой оправе как участник игры «Голливудские клетки». Даже в густых зарослях темных волос и бороды лицо его выглядит мальчишеским – слишком юным для старшего помощника главного юрисконсульта, который ведет все дела по нарушению трудового законодательства в сталелитейной промышленности.

Впрочем, сфера деятельности Ковалика не ограничивается интересами его профсоюза. На столе у него черно-белая фотография, где он стоит рядом с никарагуанским президентом Даниэлем Ортегой, сделанная накануне выборов 1985 года, – до того, как президент-социалист пал жертвой спонсированного США правого переворота. Над столом – огромная черно-белая фотография, знакомое лицо: мы уже видели его в офисах колумбийских профсоюзов, это партизан номер один Че Гевара. Ковалик, выросший в Огайо в консервативной католической семье, сделался, по его словам, «латиноамериканофилом» в 12 лет, посмотрев документальный фильм об убийстве архиепископа Оскара Ромара эскадронами смерти в Сальвадоре. В 19 лет он отправился в Никарагуа в составе Организации солидарности с Никарагуа – группы, поддерживавшей сандинистов в их борьбе с правыми контрас.

«Я с юности понял для себя, что в Латинской Америке Штаты поддерживают не тех, кого следует», – говорит Дэн Ковалик. Он побывал во многих латиноамериканских странах и делал все, что в его силах, чтобы противостоять этому нежелательному влиянию США, помощи, которую его страна оказывала военным диктаторам и военизированным отрядам. В Колумбии он впервые побывал в сентябре 2000 года, через два месяца после того, как Америка выделила средство на истребление боевиков и изничтожение производства кокаина – так называемый Колумбийский план. Истраченные Соединенными Штатами 6 миллиардов долларов способствовали разгрому FARC и других группировок, но никак не отразились на производстве кокаина – которое даже увеличилось. По мнению Ковалика, задача США и состояла отнюдь не в том, чтобы предотвратить распространение наркотиков, но в том, чтобы защитить свои нефтяные и рудные интересы. Такова была его позиция, когда он впервые отправился в Барранкабермеху, чтобы выслушать свидетельства членов профсоюза, в том числе председателя местного отделения SINALTRAINAL Уильяма Мендосы. Во вторую поездку, в марте 2001 года, он узнал об убийстве Исидро Хиля, и его поразила наглость, с какой военизированные отряды прибегают к силе, истребляя профсоюзы. «Они убили парня прямо на территории завода, – возмущается Ковалик. – Застрелили его после того, как менеджер пообещал уничтожить профсоюз. После этого боевики вернулись, собрали на заводе всех рабочих и велели им выйти из профсоюза, если не хотят, чтобы их постигла та же участь». По его мнению, все улики указывают на причастность к этому делу высшего руководства.

«Не берусь утверждать, что кто-то в Атланте отдал прямой приказ, – говорит он, – но тут есть и корыстный интерес, и готовность отвернуться и позволить всему идти своим чередом». С точки зрения Ковалика, невелика разница, дала ли корпорация своим ботлерам «согласие по умолчанию» чинить расправу над рабочими или же она виновата лишь в том, что не использовала все имеющиеся в ее руках полномочия, чтобы осудить и прекратить насилие. Его интересует другое: как призвать Coca-Cola Company к ответу за деяния, совершенные иностранным ботлером, а то и в частном порядке менеджерами этого ботлера, на территории другого государства, со своими законами и иной системой правосудия. Несколько месяцев назад Fiscalia официально объявила, что расследование закончено. Дело так и не было передано в суд.

В разговоре с руководством SINALTRAINAL Ковалика вдруг осенила идея: если профсоюз не может добиться справедливого суда в Колумбии, можно подать на Coca-Cola в суд в Соединенных Штатах. И Ковалик знал, к кому именно следует обратиться – к живущему в Вашингтоне адвокату Терри Коллингсворту, который умел привлекать корпорации в суд не только за нарушение прав профсоюзов, но и за такие преступления, как убийство, насильственное удержание, пытки в самых отдаленных краях земли, то есть как раз за то, в чем SINALTRAINAL обвинял Coca-Cola.

Вместе с Коллингвортом Ковалик расследовал это дело, чтобы определить, сколь многое было известно головной компании о насилии на разливочных заводах Колумбии. Они оба полагали, что компания несет ответственность за акты насилия, из которых она извлекла для себя преимущество. Через несколько месяцев после первой поездки Дэна Ковалика в Колумбию, в июле 2001 года, в окружной суд Майами был подан иск на основании полузабытого закона XVIII века «О правонарушениях в отношении иностранных граждан». По мнению обоих юристов, этот закон давал им право преследовать Coca-Cola за преступления, совершенные на территории другого государства.

Карьера, которая привела Коллингсворта в суд по этому делу, началась двумя десятилетиями ранее в Малайзии. Закончив в 1982 году Юридическую школу Дьюка и выплатив кредит за свое образование, Коллингсворт отправился в путешествие по Азии. Но, едва добравшись до Куала-Лумпура, он попал в самый разгар борьбы рабочих за право организовать профсоюз, в котором им отказывала компания-наниматель, американская Harris Semiconductor, которую правительство Малайзии освободило от обязанности заключать коллективное соглашение. Повинуясь мгновенному порыву, молодой юрист предложил помочь рабочим по возвращении в Штаты, хотя с виду это дело не способствовало той карьере, о которой он мечтал: Коллингсворт, как и Ковалик, собирался защищать профсоюзные права американских рабочих.

Хотя нынче Коллингсворт выглядит как воплощение сдержанного и подтянутого адвоката, он вырос в рабочей среде и вслед за отцом и дядей устроился на медеплавильный завод поблизости от своего родного Кливленда. Он был оператором крана, который опускал руду в плавильную печь, и вспоминает, насколько удобной была эта работа благодаря профсоюзу. «Реальное рабочее время составляло едва ли полтора часа за смену, – подсчитывает он. – Задним числом я сам себе не верю». Избыток свободного времени он тратил на образование – днем ходил в колледж, а вечером в кабине крана штудировал книги. Цель он себе ставил – помогать таким людям, как его отец и дядя, чье положение становилось все труднее.

К началу 1980-х стало ясно, что отрасль находится в упадке. Все то же стремление повысить цену акций, которым руководствовались Джек Уэлч и Роберт Гойзуэта, приводило к радикальному сокращению штата служащих. Все больше рабочих трудилось на временных договорах, или же производство переносилось в другие страны, где расценки ниже. (Завод, где работал Коллингсворт, со временем переехал в Южную Корею.) Тот протест рабочих, который он застал в Малайзии, был обратной стороной медали: в развивающихся странах власти готовы были пренебречь правами трудящихся. Так молодым человеком Коллингсворт столкнулся с вопросом – и теперь, двадцать лет спустя, этот вопрос вновь встал перед ним и Коваликом, – как принудить к соблюдению этических норм транснациональные корпорации, которые руководствуются исключительно выгодой и по сути своей аморальны? До тех пор пока они, конкурируя друг с другом, идут на все для увеличения дохода, корпорации не могут принимать во внимание этические вопросы – они попросту разорятся. В то же время и развивающиеся страны конкурируют друг с другом, заманивая к себе иностранцев, которые, как представляется, помогут им выбраться из нищеты, а потому вовсе не предъявляют к ним требования соблюдать трудовое законодательство.

Когда Коллингсворт вернулся из поездки по Азии, выяснилось, что конгрессмен от его родного штата Огайо Дон Пиз как раз и разрабатывает пакет законов, направленных на решение именно этой проблемы. Пиз надеялся, что ситуацию поможет решить поощрение в виде преференциального торгового статуса для тех стран, которые «принимают меры по поддержанию международно признанных прав трудящихся», в том числе права на коллективные переговоры и фиксированный минимум зарплаты. После принятия этого законодательства Коллингсворт вместе с одним из коллег Пиза Уильямом Гулдом основал Международный фонд прав трудящихся (ILRF), чтобы, принимая петиции рабочих разных стран, сделать этот закон действенным. Первым делом фонд занялся проблемами компьютерщиков в Малайзии, но, к сожалению, формулировка закона, позволявшая стране сохранить торговые преференции, лишь бы она «принимала меры» для улучшения ситуации, оставляла и корпорациям и совету, назначенному администрацией Рейгана, слишком большую свободу в истолковании и применении закона.

Промучившись напрасно много лет с другими странами, Коллингсворт и его коллеги в итоге отвергли такой путь и вместо этого занялись корпорациями. По Америке как раз прокатилась вторая волна моды на корпоративную социальную ответственность, и компании наперебой старались представить себя в выгодном свете – они, мол, радеют о нуждах обездоленных во всем мире (лишь бы это не отражалось на доходах и не подрывало конкурентоспособность). Коллингсворт и другие борцы за охрану труда и окружающей среды надеялись, что если все подпишутся под едиными стандартами, тогда корпорации смогут «поступать правильно», не опасаясь при этом уступить конкурентам. И если корпорации проявят интерес к социальным проблемам, которые волнуют их клиентов, это пойдет лишь на пользу имиджу. Предполагалось, что это будет добровольный «кодекс поведения», которому будут следовать сами компании на своих фабриках и их зарубежные партнеры.

Эта идея начала обретать популярность после того, как студенты выступили с критикой таких компаний, как Nike, которые эксплуатировали низкооплачиваемый труд при изготовлении спортивной одежды.

Этот спор быстро попал в национальные новости, и досталось всем, от Liz Claiborne до Кэти Ли Гиффорд. В 1999 году Билл Клинтон добился компромисса – как и несколько лет спустя, когда производители газировки оказались главными виновниками ожирения нации. В то время Клинтон еще был президентом, и он настоял, чтобы производители одежды и профсоюзы выработали взаимоприемлемые правила и стандарты, во многом напоминавшие тот закон, за который Пиз бился десятилетием ранее. Надзирать за соблюдением этих условий должна была новая некоммерческая организация – Ассоциация справедливого труда.

Хотя подпись Coca-Cola не стояла под этим договором, она в более свободной форме приняла участие в движении за создание «кодекса поведения». Она тоже не была чужда этому веянию, в том числе признавала «Принципы Салливана», установленные в 1970-х священником из Пенсильвании с целью принудить компании отстаивать равенство рас в отношениях с ЮАР, где тогда действовал режим апартеида. Проблему апартеида эти принципы разрешить не помогли, а по мнению некоторых критиков, даже помешали более эффективным действиям – изъятию капиталовложений из этой страны. Сам Салливан отказался от этих требований, но в разгар дебатов вокруг Nike они были возрождены ООН в виде «Глобальных принципов Салливана», которые обязывают компании признавать права объединений и профсоюзов, платить рабочим не меньше прожиточного минимума и обеспечивать «безопасные и здоровые условия труда».

В это время Coca-Cola начала активно сотрудничать с ооновской Международной организацией труда, совместно вырабатывая правила для заграничных ботлеров. В частности, запрещалось использовать детский труд, и в целом этот «кодекс поведения» требовал существенно большего, чем любые из подписанных корпорацией принципов ООН. Но в этих кодексах имелись свои изъяны, не говоря уж о том, что они оставались полностью добровольными. Coca-Cola полагала, что обязана применять их лишь в тех своих филиалах, где она владеет большинством акций, а благодаря «сорокадевятипроцентному решению Айвестера» корпорация вполне сознательно сохраняла миноритарные пакеты почти во всех своих основных ботлерах. В результате большинство работников разливочных заводов в таких странах, как Колумбия, в пользу которых и придумывались эти правила, ничего от них не выиграли. А с развитием контрактной системы труда многие рабочие даже не считались штатными сотрудниками компаний, в которых Coca-Cola держала эти миноритарные пакеты. И Ассоциация справедливого труда, как убедился Коллингсворт, только пускала пыль в глаза. Сколь бы прекрасными намерениями ни руководствовались стороны, подписавшие эти соглашения, механизм осуществления новых правил оказался слабым, недоставало финансирования. Nike обеспечила себе положительный имидж, но и в 2005 году отчет компании показал, что на половине ее фабрик сохраняется 60-часовая рабочая неделя, зарплата была ниже минимальной, не было душевых и даже питьевой воды. «Все это чистой воды показуха», – возмущается Коллингсворт. Под конец 1990-х он оказался в тупике: возможностей прищучить корпорации за их заморскую деятельность было не больше, чем в ту пору, когда он молодым человеком путешествовал по Азии.

И тут в его жизнь вошел человек по имени У Маунг Маунг. Он был генеральным секретарем профсоюзов Бирмы – страны, которая была захвачена военной хунтой в 1962 году, а с 1989 года называется также Мьянмой. Маунг Маунг поведал Коллингсворту весьма печальную историю о том, как беженцы, перебирающиеся через границу с Таиландом, попадают там в руки солдат, а армия принуждает их расчищать джунгли с помощью мачете или же искать оставшиеся в земле мины; тех, кто отказывается подчиниться, пытают, насилуют, убивают. Весь этот кошмар совершался во имя интересов двух иностранных корпораций – французской Total и калифорнийской Unocal. Маунг взывал о помощи. «Вы сильный юрист, – говорил он Коллингсворту. – Вот то дело, на котором вы сможете доказать, что существует рабский труд, творится жестокость, и все это ради выгоды американской транснациональной корпорации».

Как бы ему ни хотелось помочь, руки у Коллингсворта были связаны. Законы Пиза, предлагавшие «хорошим странам» торговые преференции, ничего не изменили в поведении корпораций за рубежом, да и новый «кодекс поведения» – что мертвому припарки. А ведь Маунг жаловался не на плохие условия труда и не на скудные заработки, он говорил о насилии, пытках и убийствах.

Профсоюз не имел возможности обратиться в суд Мьянмы, и даже при том, что штаб-квартира Unocal располагалась едва ли в 10 километрах от Юридической школы имени Лойолы в Лос-Анджелесе, где учился Коллингсворт, он не видел возможности подать и в американский суд. Он месяцами обсуждал эту проблему с другими юристами, и наконец удачное решение нашел подрабатывавший у него летом Дуг Стил: акт о правонарушениях в отношении иностранных граждан.

Закон этот чрезвычайно стар, он восходит еще к Уложению 1789 года, с которого начиналась американская система правосудия. Формулировка его полностью звучит так: «Окружные суды имеют юрисдикцию по любому гражданскому иску иностранца только в случае правонарушения, совершенного против права народов или подписанных Соединенными Штатами договоров». Проще говоря, это означает, что иностранец может обращаться в суд Соединенных Штатов, если речь идет о нарушении международного права. Закон этот давно пребывал в забвении: его приняли для защиты американских дипломатов и экипажей судов от пиратов, но до 1980 года известно лишь два случая его применения.

В 1980 году парагваец Хоэль Филартига применил этот закон, подав в суд на полицейского, который пытал и убил его сына. Полицейский к тому моменту успел перебраться в Бруклин, но Филартига выиграл процесс. Полицейский был присужден к выплате 10 миллионов долларов компенсации, заплатить Филартиге не смог, и вскоре его депортировали в Парагвай. Таким образом путь был открыт. Вскоре эфиопские узники прибегли к тому же закону, чтобы подать в суд на своих палачей, гватемальские крестьяне жаловались на министра обороны, а группа жертв насилия из Боснии добилась в 2000 году присуждения репараций в размере 4,5 миллиарда долларов по иску против вождя боснийских сербов Радована Караджича.

До того момента никто еще не применял закон против корпораций, но теоретически никаких противопоказаний не было. Раз в столетней давности споре вокруг Южно-Тихоокеанской железной дороги корпорации были признаны «личностями», поскольку речь шла об их праве владения, значит, их можно было привлечь к суду как любого, кто нарушает права человека.

Конечно, имелись тут и свои трудности. Чтобы подать иск против Unocal на основании Закона о правонарушениях против иностранцев, юристы Международного фонда прав трудящихся должны были доказать, что происходит нарушение международных законов и что бирманские крестьяне не могут получить адекватной помощи в родной стране. Более того, Unocal не была напрямую причастна к насилиям и пыткам – компания лишь сотрудничала с военными и не мешала или даже поощряла их к таким действиям. Первый раз в 1996 году, когда иск был подан в Калифорнии, судья отказался его рассматривать на том основании, что корпорация не может контролировать действия бирманской армии. В 2002 году апелляционный суд отменил это решение и признал иск действительным. Не дожидаясь судебного процесса, Unocal пошла на сделку. Выплаченная компанией сумма не оглашалась, никакого признания своей вины со стороны корпорации не последовало.

То был серьезный шаг вперед в юридической борьбе за права человека – у адвокатов появился способ призвать корпорации к ответу. Коллингсворт был в восторге. «Мы вели с ними переговоры, и наконец-то у нас есть возможность заставить их прислушаться, – говорит он. – Можете мне поверить, тут-то они и призадумались». Его адвокатская группа тут же подала иски против корпораций за различные совершенные во всех концах света несправедливости, в том числе против ExxonMobil, которая платила жестокому диктатору Индонезии Сухарто за безопасность своего нефтепровода, и против филиала Del Monte в Гватемале, который вел переговоры с военизированными отрядами, после чего началась кампания запугивания и пыток членов профсоюза.

Дэн Ковалик в своем Питтсбурге внимательно следил за растущим применением закона о правонарушении против иностранцев и в 2001 году обратился к Коллингсворту за помощью – он хотел подать аналогичный иск против Coca-Cola. Коллингсворт с энтузиазмом приветствовал эту идею и вместе с Коваликом отправился в мае 2001 года в Колумбию за свидетельскими показаниями. По возвращении, 20 июля 2001 года, они подали иск против двух ботлеров, Bebidas у Alimientos и Panamco, а также против Ричарда Кирби и его сына Ричарда Кирби Килланда, против Coca-Cola Colombia и самой Coca-Cola Company. Все эти физические и юридические лица, согласно формулировке иска, «нанимали, оплачивали или иным способом вступали в соглашение с неправительственными вооруженными силами, которые с крайней жестокостью пытали, убивали, незаконно удерживали или иным способом принуждали руководителей профсоюза к молчанию».

Коллингсворт и Ковалик доказывали, что дело это напоминает иски против Unocal и ExxonMobil: опять американская корпорация способствовала насилию ради своей финансовой выгоды. Но было и одно существенное отличие: по мнению профсоюзных юристов, даже если Coca-Cola не вступала напрямую в заговор с военизированными отрядами, она делала это через посредство своих ботлеров, и, учитывая, насколько бдительно Coca-Cola контролирует подобные компании в других странах, можно утверждать, что это все равно как если бы компания делала это напрямую.

«Не может быть, чтобы корпорации не было известно о проникновении боевиков на заводы, об убийствах профсоюзных лидеров, – рассуждает Коллингсворт. – Когда погибает один человек, можно сказать: "О, подумать только!" Погибает второй: "Ох, надеюсь, это не повторится". Далее – номер третий, четвертый, восьмой. В какой-то момент уже нельзя отрицать, что они это знали и готовы смириться с таким положением вещей, раз это хорошо для бизнеса».

Помимо соглашения ботлеров, где во всех подробностях указывалось, как они будут производить и продавать продукцию Coca-Cola, в распоряжении корпорации имелись еще и четвертая доля Panamco и два места в совете директоров – это, по мнению юристов, обеспечивало Coca-Cola непосредственный контроль над компанией. В Bebidas корпорация располагала такой властью, что смогла воспрепятствовать продаже этой компании: Кирби и его сын сообщили колумбийским следователям, что через год после убийства Хиля они пытались продать компанию и даже нашли покупателя. Оставалась только одна проблема: «Я просил у Coca-Cola Company разрешения продать компанию, – рассказывал Кирби Килланд, – но мне отказали... Мы можем, если хотим, продать сам завод, землю, грузовики, все оборудование в Урабе, но нет гарантии, что Coca-Cola согласится передать франшизу новому владельцу».

При таком уровне контроля ботлеров со стороны головной компании ситуация в Колумбии, по мнению Коллингсворта и Ковалика, ничем не отличалась от положения в Гватемале в 1980-х, когда Coca-Cola под давлением монахинь напрямую вмешалась в соглашение по франшизе Троттера, поскольку в той стране убивали рабочих. Coca-Cola, аргументировали юристы, могла остановить насилие или, в крайнем случае, разорвать контракт с любой колумбийской компанией, которая нарушала подписанные корпорацией международные стандарты труда. Корпорация не сделала этого по той же причине, по которой Chiquita годами не уходила из страны, продолжая платить убийцам из AUC – попросту не хотела расставаться с доходами. Coca-Cola Company, само собой, яростно опровергала подобные умозаключения. Как только был подан иск, штаб-квартира в Атланте выразила полнейшее недоумение, заявив: «Где бы мы ни действовали, мы придерживаемся высочайших стандартов этики» (пустые слова, разумеется, ибо следом тот же представитель компании сказал, что «Coca-Cola Company не распоряжается... никакими заводами в Колумбии»). Panamco и Кирби со своей стороны не отрицали тот факт, что жертвами военизированных отрядов становятся рабочие, но напрочь отрицали какую-либо свою связь с этими отрядами. «Тут уж либо они вас используют, либо вы их, – пояснял Ричард Кирби. – В один прекрасный день они пришли на завод. Они остановили работу, поставили всех к стенке, начали стрелять. А теперь это представляют как нашу вину».

Обе стороны предстали перед судом в Майами 6 июля 2002 года. Адвокат Coca-Cola Марко Хименес начал с того, что приписываемые корпорации нарушения не являются военными преступлениями и потому не подпадают под юрисдикцию американского суда в качестве нарушения международного права: «Насколько нам известно, боевики совершали акты насилия против членов профсоюза не в рамках какой-либо военной акции, но с целью запугивания и полного прекращения деятельности союза». Коллингсворт возразил, что с юридической точки зрения не важно, являются ли убийства составной частью войны боевиков с партизанами или же компания воспользовалась гражданскими неурядицами, чтобы покончить с профсоюзами. «Основной факт заключается в том, что война продолжается и что лидеров левых профсоюзов убивают совершенно безнаказанно, а ответчики Coca-Cola, Panamco и Кирби не замедлили извлечь из этого выгоду».