Текст книги "Coca-Cola. Грязная правда"

Автор книги: Майкл Блендинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Показания многих свидетелей подтвердили близкое знакомство Милана с командирами военизированных отрядов. Кроме того, ряд свидетелей, включая двух охранников и заводского инспектора по кадрам, указали, что директор по производству Ригоберто Марин также водил дружбу с боевиками и их часто видели вместе. Охранники сообщили о том, как Марин провел людей из военизированных отрядов на завод, распорядившись не записывать их имена на входе.

К тому времени оба этих топ-менеджера покинули город. Милан уволился за неделю до гибели Хиля, ссылаясь на «здоровье дорогой мамочки», Марин продержался еще полгода и подписал весьма принужденное по интонации прошение об отставке «по личным причинам». Следователей из отдела прав человека такие отговорки не устроили. В сентябре 1999 года они получили ордер на арест не только Вергары, но и Марина с Миланом, объявив их в розыск по подозрению в убийстве, терроризме и похищении человека. Улики «не оставляли ни малейшего сомнения в том, что они [Марин и Милан] подстрекали военизированный отряд уничтожить действовавший на заводе профсоюз», – писали в своем заключении следователи, уточняя, что поведение этих людей «свидетельствует о наличии заранее составленного плана... направленного на уничтожение профсоюза».

Милан и Марин настаивали на своей непричастности к преступлению, утверждая, что и с боевиками знакомы не были, и профсоюзу не угрожали – напротив, по их словам, они сами подвергались угрозам со стороны военизированных отрядов. Милан уверял даже, будто он платил за покровительство армейскому отряду Алехо дель Рио, стоявшему гарнизоном на дороге в Апартадо. Марин признал, что боевики заглядывали на завод, но якобы лишь попить газировки, а если их имена не внесли в журнал, так это потому, что охранники их боялись. И он опять-таки рассказывал, что его самого подозревали в сочувствии к партизанам и даже вызывали по этому поводу на встречу с региональным командиром военизированных отрядов по имени Пабло.

Новая информация побудила прокуратуру выпустить Марина 19 июня 2000 года из тюрьмы на том основании, что доказательств его причастности к насилию набралось недостаточно. Шесть месяцев спустя следствие по делу об убийстве Хиля было закрыто. Такой исход глубоко огорчил родных погибшего и его товарищей по профсоюзу, однако для колумбийской системы правосудия это типично, по словам Доры Люси, члена Коллегии адвокатов имени Хосе Альвеара Рестрепо в Боготе. Коллегия давно уже борется с безнаказанностью членов военизированных отрядов. «Во многих случаях улик набирается вполне достаточно, однако прокуратура заявляет, что их мало, и закрывает дело». Более 2600 активистов погибло за двадцать лет, а судебные приговоры были вынесены менее чем в ста случаях, и по большей части – в последние годы. Основная причина такого положения – политическое давление, которое испытывают следователи и прокуроры. В то самое время, когда по делу Хиля было принято такое решение, в стране разгулялись партизаны, и общественное мнение громко взывало к беспощадному отпору терроризму. С другой стороны, в офисе генерального прокурора скапливались доказательства тесного сотрудничества между армией и военизированными отрядами. В июле 2001 года прокуратура даже произвела арест генерала Алехо дель Рио, того самого человека, у которого Марин, по его словам, искал защиты. Генералу было предъявлено обвинение в сотрудничестве с боевиками. На протяжении ряда лет они проводили совместные операции.

Но в том же месяце новый генеральный прокурор Луис Камило Осорио уволил главу отдела по правам человека и провел чистку среди следователей, которые проявили излишнее усердие в выведении на чистую воду военизированных отрядов. Еще месяц спустя он выпустил на свободу дель Рио. «Осорио причинил прокуратуре серьезный ущерб, от которого она до сих не оправилась», – полагает Адам Исаксон, директор программ Центра международной политики. Этот расположенный в Вашингтоне исследовательский центр изучает, среди прочих стран, и Колумбию.

Помимо личной дружбы некоторых менеджеров с завода в Карепе с членами военизированных отрядов появились и другие малоприятные свидетельства того, что компания поддерживает тесные отношения с этими группировками. Опытный репортер американского Национального общественного радио, автор исчерпывающего исследования по гражданской войне в Колумбии «Ходячие призраки» Стивен Дадли утверждал, что эти отряды умышленно располагают свои базы поблизости от разливочных заводов Coca-Cola. В 1999 году авторитетный журнал Cambio – колумбийский эквивалент Time – сообщил о встрече представителей ботлера Panamco с главой AUC Карлосом Кастаньо в августе 1998 года. Целью встречи было обеспечить проникновение продукции Coca-Cola в долину Магдалены. В ту пору боевики Рамона Исасы требовали дань за то, чтобы пропустить газировку в регион, а когда Panamco отказалась платить, они на четыре месяца остановили грузовой транспорт. Сидя в своем лагере под городом Монтерия, Кастаньо якобы побранил Исасу за такие действия: «Рамон, мы не можем воевать с корпорациями, – говорил он. – Мы боремся с партизанами». Исаса молча кивал, но в итоге согласился отменить эмбарго, после чего боевики и представители корпорации дружно угостились цыпленком, рисом и кока-колой.

С одной стороны, этот эпизод говорит даже в пользу ботлера, который отказался платить боевикам как раз в тот момент, когда те под руководством Кастаньо и Исасы творили худшие из своих жестокостей. С другой стороны, просто чудовищно, что руководство компании тайно вступило в переговоры с группировкой, которую колумбийское правительство объявило вне закона, а правительство США (правда, уже позднее) внесло в список иностранных террористических организаций. «Никто больше из американских корпораций не общался с Карлосом Кастаньо, – говорит Исаксон. – Вопрос в том, как много было известно в штаб-квартире в Атланте. Если ваши франшизополучатели общаются с наркоторговцами, чтобы обеспечить продвижение вашей продукции в регионе, – это вас как, совсем не колышет?»

Справедливости ради надо сказать, что компания оказалась зажата между двух конфликтующих групп в бесконечной гражданской войне и к самой этой войне не имеет никакого отношения. Вполне вероятно, что руководство – ив Колумбии, и в Атланте – пыталось таким образом разрешить или хотя бы улучшить ситуацию. Раз уж правительство Колумбии оказалось бессильно защитить бизнесменов от насилия, чинимого обеими враждующими сторонами, почему бы не заключить нечто вроде сепаратного мира? Но в Колумбии не оставалось возможности сохранять нейтралитет, как Coca-Cola прежде поступала при политических осложнениях, когда на призыв «подняться во весь рост, чтобы вас посчитали» один из руководителей компании ответил прославившейся фразой: «Посчитали по обе стороны забора».

«Мне не кажется приемлемой такая логика: правительство, мол, не смогло нас защитить, поэтому мы сами обеспечили себе защиту, – говорит Мария Макфарланд, наблюдатель по Колумбии от правозащитной организации "Хьюман райтс уотч". – Если нет возможности вести бизнес в этом регионе, не прибегая к поддержке группировок, запятнанных насилием, так не ведите здесь бизнес». Именно к такому выводу пришло и Министерство юстиции США несколькими годами позже, при администрации Буша, когда другая компания – Chiquita Brands International – в марте 2007 года признала, что за восемь лет с 1997 по 2004 год уплатила колумбийской AUC за покровительство 1,7 миллиона долларов, а до того на протяжении восьми лет платила FARC.

Компания продолжала платить даже после того, как собственный консультант рекомендовал ей «покинуть Колумбию», где она зарабатывала по 10 миллионов долларов в год. Руководство оправдывалось тем, что такой ценой покупало безопасность для своих сотрудников, но юристы из Министерства юстиции США установили, что этими деньгами оплачивались также убийства членов профсоюзов и борцов за права человека на банановых плантациях Урабы – это происходило в то же самое время, когда был уничтожен профсоюз в Карепе. «Попросту говоря, – писал Департамент юстиции, – ответчик, Chiquita, финансировал терроризм». Компания заключила мировую и согласилась выплатить 25 миллионов долларов компенсации, но и после этого не свернула свою деятельность в Колумбии.

И то была не единственная компания, предпочитавшая откупаться от вооруженных группировок. Благодаря недавно принятому декрету о «мире и справедливости», который сулит амнистию или хотя бы смягчение приговора всем членам военизированных отрядов, кто сложит оружие и признается в своих преступлениях, на свет выплыли и другие сведения. «Тем компаниям, кому война была на руку... приходилось платить, – сообщил в своих показаниях командир отряда Эвер Велоса. – Специально за убийство они не платили, но мы пользовались их деньгами, чтобы убивать людей». Командир отряда, действовавшего в соседней провинции, поведал об условиях соглашения с Chiquita и с Dole, которое выходило далеко за пределы платы за безопасность: «Управляющие плантациями Chiquita и Dole обращались к нам и указывали на конкретных людей, которые причиняют... проблемы, – такие показания дал в декабре 2009 года Карлос Тихерас. – Все понимали, что с этими людьми мы покончим. По большей части это были члены или руководители профсоюзов».

Бизнесмен из Урабы Рауль Асбун, сам командир тайной военизированной организации, признался в интервью Miami Herald, что ему платили и Dole, и Del Monte, а колумбийский производитель безалкогольных напитков Postobon согласился раскошелиться на 5 тысяч долларов в месяц после того, как AUC похитила нескольких водителей грузовиков. Сначала Асбун говорил, что платила и Coca-Cola, но потом взял свои слова обратно – он, мол, ошибся.

Не моргнув глазом он признавался в организации нескольких убийств на разливочном заводе Coca-Cola. В том числе и Исидро Хиль, как заявил Асбун в марте 2009 года, был убит по его приказу, потому что он «собирал деньги для боевиков». Опаснейшие для Coca-Cola показания: бизнесмен и боевик, признавшийся в том, что вымогал деньги у международных корпораций и использовал эти средства для финансирования убийств, берет на себя также и расправу с работниками Coca-Cola – но, с другой стороны, эти же показания могли и обелить компанию, поскольку Асбун уверял, что никто не платил ему непосредственно за убийства.

Оплачивала ли Coca-Cola развязанный боевиками террор или нет, она, несомненно, извлекала из него выгоду, и не только в Урабе, но и в других частях страны, где связи между руководством заводов и военизированными отрядами прослеживаются более отчетливо. Спокойные воды Магдалены скрывают память об ужасном прошлом – сотни выпотрошенных трупов плыли по этой реке за последние тридцать лет. Военизированные отряды Рамона Исасы контролировали в 1990-х весь этот регион, лишь рабочий городок Барранкабермеха оставался свободным, островок левых убеждений посреди реакционного моря.

Но и здесь, как в Урабе, настала пора страшных перемен. «Угрозы начались в 2001 году, на заводе появились граффити, – вспоминает работающий в этом городе вице-президент SINALTRAINAL Карлос Галвис. – В некоторых надписях меня называли по имени, в душевых у нас писали: "Хуан Карлос Галвис, вон из Coca-Cola"».

Этот невысокого роста общительный человек с острым носом и проницательными глазами навыкате приехал в аэропорт на сером внедорожнике с тонированными окнами в сопровождении двух телохранителей – он никогда не перемещается по городу без них. Как и в Боготе, в Барранкабермехе (он же просто Барранка) здание профсоюза не отмечено вывеской и защищено бронированными дверями, но обстановка здесь более неформальная, то и дело заглядывают рабочие, слышатся шуточки, по большей части люди подначивают своих же товарищей.

Но Галвис становится серьезным, когда садится во главе длинного стола, крутит кольца на пальцах, пока говорит. Он пренебрег этими угрозами, рассказывает он, и тогда начались звонки домой, его обзывали «сучьим профсоюзником» и грозились убить. Звонившие знали, в какую школу ходят его дети, и могли, по их словам, в любой момент начать действовать. То было начало переворота, хотя сначала члены профсоюза этого не осознавали.

Пока Галвис рассказывает, металлическая дверь внезапно распахивается и входит президент местного отделения профсоюза Уильям Мендоса, громко хохоча над собственной шуткой. Он преспокойно расстегивает рубашку и достает из кобуры пистолет, выкладывает его на стол. Прозвище Менлосы – Большая Голова, тут, говорит он со смехом, и объяснений не требуется. В профсоюзе он состоит уже восемнадцать лет, работал на погрузке и еще помнит те времена, когда завод принадлежал компании Indega, и та кое-как соблюдала приличные отношения с профсоюзом в 1980-е. В лучший свой год, 1993-й, SINALTRAINAL насчитывал без малого 2 тысячи членов по всей стране.

Именно тогда завод в Барранке перекупила Panamco, которая функционировала в Колумбии с 1945 года и постепенно прибирала к рукам ее разливочные заводы, а также распространяла свое влияние и на другие южноамериканские страны. Тем временем гендиректор Coca-Cola Дуг Айвестер осуществлял из Атланты свое «сорокадевятипроцентное решение», подчиняя ботлеров централизованному контролю. В 1993 году корпорация приобрела 10 процентов акций Panamco, а к 1995 году увеличила свою долю до 15 процентов и тогда же объявила эту компанию своим основным ботлером в Южной Америке. К 1997 году доля Coca-Cola составляла 25 процентов.

Panamco постепенно скупала разливочные заводы Колумбии, и в ее руках их собралось семнадцать – три небольших предприятия, в том числе Bebidas у Alimientos в Карепе, еще сохраняли независимость. Экспансия вынудила компанию основательно залезть в долги; тяжелым бременем для нее стало устаревшее оборудование на скупленных заводах, а тут еще повышение зарплат и другие льготы, которых добивались профсоюзы. Поскольку головная корпорация устанавливала фиксированную цену и на отпускаемый ею концентрат, и на продаваемый в розницу конечный продукт, у ботлера не оставалось других возможностей увеличить доходы, кроме как сократив расходы, и в первую очередь расходы на оплату труда. С 1992 по 2002 год 6700 работавших на Coca-Cola колумбийцев потеряли работу, подавляющее большинство уволенных трудилось на предприятиях Panamco. В 2003 году Panamco попросту закрыла 11 из 17 своих заводов, расторгнув договоры с рабочими. В тот же самый год компанию поглотил мексиканский филиал Coca-Cola FEMSA, сделавшийся в свою очередь основным – и даже суперглавным – ботлером Латинской Америки.

SINALTRAINAL протестовал против увольнений, но действовать профсоюзу было все труднее, поскольку его лидеры все чаще становились жертвами военизированных отрядов. Реакционеры обвиняли активистов в сотрудничестве с партизанами, которые угоняли и жгли грузовики Coca-Cola. Мендоса категорически отрицает взаимодействие профсоюза с какими бы то ни было вооруженными группировками. «В этой стране любого несогласного объявляют боевиком, – говорит он. – Самый простой способ для корпорации включить нас в расстрельные списки». Однако над его головой висит – и бросается в глаза – портрет Че Гевары. Активисты не видят никакого противоречия в том, что они чтут память самого знаменитого повстанца Латинской Америки, хотя сами и не желают быть причисленными к партизанам. «Мы считаем себя профсоюзом левого крыла. Мы уважаем тех, кто ведет вооруженную борьбу, – поясняет Мендоса. – Иногда лишь с оружием в руках удается добиться необходимых перемен. Просто мы для себя выбрали иной путь».

В городе появлялось все больше угрожающих граффити, а компания Panamco обеспечивала водой и прохладительными напитками манифестации военизированных отрядов против партизан. Мендоса и Галвис вспоминают о том, как представители компании проводили переговоры с человеком из AUC прямо на территории завода. Вскоре после того, как боевики заняли город, бывший член профсоюза Сол Ринкон обратился к Мендосе с предложением организовать ему встречу с их командиром: они, дескать, могли бы договориться о том, что профсоюз будет вести себя тихо и послушно, не причинять неприятностей, и тогда обойдется без насилия. Профсоюз отказался от переговоров, и через несколько месяцев Галвис видел Ринкона на заводе, тот о чем-то беседовал с руководителем отдела продаж. Много времени спустя Ринкон был арестован и осужден за соучастие в убийстве лидера профсоюза нефтяников в марте 2002 года. Уже в тюрьме в нем опознали члена Центрального блока Боливара – филиала AUC.

А в 2002 году угрозы против Галвиса и других членов профсоюза нарастали. Галвис обратился в тайную полицию (DAS), и ему обеспечили охрану, однако о членах его семьи не позаботились. Жене Галвиса преграждали на улице дорогу какие-то мужчины, запугивали ее, обещали в скором времени расправиться с ее мужем. В тот год она была беременна их вторым сыном, вспоминает Галвис, и как-то раз дорогу ей преградил мотоцикл, направил свет фар прямо в глаза. За рулем сидел командир захватившего Барранкабермеху военизированного отряда – он сказал, что убьет женщину, а потом доберется и до ее мужа.

Опустив взгляд на свои руки, распростертые на стеклянной поверхности стола, Галвис вновь принимается крутить обручальные кольца. «Я чувствовал себя беспомощным, полностью в их власти», – говорит он. Хуже всего были эти угрозы близким. Жена стала требовать, чтобы Галвис вышел из профсоюза, а когда он отказался, проблемы в их отношениях стали нарастать, и в итоге, не выдержав такого давления, супруги расстались. «Мы с ней не сумели договориться. Я всегда отвечал "нет"», – говорит он.

Угрожали и родственникам других членов профсоюзов. Летом 2002 года несколько мужчин чуть не выхватили четырехлетнюю дочь Мендосы Карен из рук ее матери. На следующий день, рассказывает Мендоса, ему позвонили на мобильный телефон. «Партизан сучий, на этот раз тебе повезло, – заявил голос в трубке. – Мы-то хотели прикончить твою девчонку и вернуть ее тебе в пластиковом мешке». Причиной нападения опять-таки стала профсоюзная деятельность: «Вы выступаете против того, что мы делаем в Барранкабермехе, против нашего союза с Coca-Cola. Если не уймешься, кто-нибудь из членов твоей семьи погибнет». Мендоса сообщил о происшествии властям. Правозащитная организация предложила ему убежище в Швейцарии, но Мендоса отказался покинуть родину, несмотря на то что после покушения на дочку он на месяц лишился сна.

«Совсем еще малышка, а ее уже пытались убить, – тихо говорит он. – Моя жена сказала, это случилось из-за меня, из-за того, что я делаю. Это уничтожило наш брак». Жена Мендосы ушла от него, как ушла и жена Галвиса, но девочка, которой сейчас десять лет, осталась на попечении отца. В школу ее сопровождают телохранители, больше ей никуда выходить не разрешается. «Иногда она спрашивает, почему ей нельзя пойти поиграть с другими детьми, – вздыхает он. – Но если с ней что-то случится, меня это доконает».

После первого взрыва насилия угрозы членам профсоюза постепенно сошли на нет, но сначала Галвис и сам подвергся нападению. В августе 2003 года он ехал домой в сопровождении охранников и, завернув за угол, чуть не налетел на человека, который стоял посреди улицы возле мотоцикла с пистолетом в руках. Один из телохранителей открыл дверцу, чтобы прицелиться, но тот человек выстрелил раньше. Мотоциклист и охранник обменялись несколькими выстрелами, затем нападавший вскочил на мотоцикл и уехал. Галвис сообщил в полицию об этом инциденте, описав его как покушение на его жизнь. Он ничего более не слышал об этом деле до 2007 года, когда офис генерального прокурора уведомил Галвиса, что против него открыто дело по обвинению в ложных показаниях. Оказывается, полиция собрала доказательства того, что в тот день произошло вооруженное ограбление, и человек, стрелявший в джип Галвиса, был одним из грабителей, который отреагировал на угрозу, когда увидел оружие в руках охранника. «Я оказался под следствием за то, что был жертвой нападения, – возмущается Галвис. – Таким образом правительство хотело продемонстрировать, что мы попросту все выдумываем».

В Колумбии ложные обвинения являются настолько обычной практикой, что для юридической подставы есть даже особый термин – montaje judicial. В 1990-х дела против членов профсоюза и общественных деятелей фабриковали все более умело и тонко, вовлекая ни в чем не повинных людей. Обвинение, выдвинутое против Галвиса в Барранке, еще пустяк по сравнению с тем, чему подверглись три члена профсоюза в городе Букамаранга, в 100 километрах к востоку. И в этом деле менеджеры Panamco были замешаны уже напрямую.

Если в штаб-квартире SINALTRAINAL в Боготе витает дух поражения, а шуточки в здании профсоюза в Барранке отдают висельным юмором, то в Букамаранге активисты обретаются в чем-то очень похожем на военный бункер. Центральный трудовой совет Колумбии (CUT) делит помещение с несколькими родственными профсоюзами, в том числе две комнаты выделены SINALTRAINAL. Отправляясь выпить черного кофе с арепой (кукурузной лепешкой), Нельсон Перес сует в задний карман брюк пистолет. По дороге члены профсоюза обходят не состоящего в профсоюзе рабочего в красной майке Coca-Cola, который с усилием катит в гору тележку с шестнадцатью заполненными бутылками ящиками. Мускулы на руках бедолаги набухают и чуть не лопаются, склон слишком крутой. «Год проработает и надсадит спину, – замечает Альваро Гонсалес, отдавший этой компании двадцать семь лет труда. – После этого ему останется лишь фруктами на улице торговать».

Ему ли не знать – в свои 44 года Гонсалес изо дня в день трудится на принадлежащем Coca-Cola заводе, поднимая эти 20-килограммовые ящики или снимая их с грузовиков. За гладкую кожу и слегка раскосые глаза товарищи прозвали Гонсалеса Японцем. Худощавый, со вкусом одетый в клетчатую рубашку Tommy Hilfiger, брюки цвета хаки и кожаные мокасины, он не смотрится обычным рабочим. И тем не менее Гонсалес начал работу в компании в 18 лет уборщиком, мыл туалеты, а со временем поднялся до изготовителя концентрата, рассказывает он, устроившись в практически пустом помещении профсоюза, чтобы подробно изложить свою историю.

У него-то как раз поначалу имелся «сироп в крови». Юноша был в восторге оттого, что его взяли на работу в знаменитую американскую фирму, и его собрание посрамило бы коллекции самых ревностных членов клуба коллекционеров Coca-Cola. «У меня весь дом был заполнен сувенирами, мне казалось, я служу в лучшей на свете компании, – вспоминает он. – Я носил носки с их символикой, рубашки с логотипом Coca-Cola, да что там, даже трусы. И мне в голову не приходило, что когда-нибудь я буду относиться к корпорации так, как отношусь к ней теперь».

В ту пору, говорит Гонсалес, он был «любимчиком», он приходил на работу спозаранку, уходил поздно. Все изменилось в 1990 году: «Как только я вступил в профсоюз и начал высказывать свое мнение, моя жизнь полностью изменилась». Сперва начальник попытался его отговорить, предложил ему более высокооплачиваемую должность на складе, если он передумает. Но после того как ELN в 1992 году сожгла десять грузовиков Coca-Cola, начальство стало активно преследовать Гонсалеса. Всякий раз, когда он отлучался с рабочего места, ему грозили всяческими наказаниями.

Вдруг, прямо посреди этого рассказа, Гонсалес сломался и зарыдал. Он сердито утирает глаза куском туалетной бумаги, рулон которой стоит на столе. «Слишком тяжело говорить об этом», – признается он. Montaje judicial, превратившая жизнь Гонсалеса в ад, случилась весной 1994 года, через год после того, как Coca-Cola Company приобрела миноритарный пакет акций. Однажды утром, рассказывает Гонсалес, на завод явились агенты DAS и приказали ему и еще двум членам исполнительного совета профсоюза раздеться догола и лечь на пол в раздевалке. В присутствии начальника заводской охраны Алехо Апонте агенты обыскали их шкафчики, пояснив, что поступило сообщение о спрятанной на заводе бомбе.

И затем на протяжении двух лет такого рода эпизоды происходили неоднократно. В мае 1995 года Апонте собрал всех работников завода и предъявил им устройство, которое, по его словам, было бомбой, а обнаружил он его якобы под сатурационным котлом. Он указал рабочим то место, где бомба взорвалась, хотя там, по словам Гонсалеса, не было никаких следов взрыва.

И наконец 6 марта 1996 года, за семь месяцев до убийства Хиля в Карепе, заговор против членов профсоюза осуществился полностью. Гонсалес, закончив смену, перекусывал в заводской столовой, а его товарищ Доминго Флорес, водитель грузовика и тоже один из лидеров профсоюза, только что вернулся из поездки. Он подошел к воротам и окликнул своего приятеля, но в этот момент на Флореса сзади набросились четверо мужчин, заломили ему руки. Гонсалес беспомощно наблюдал за этим из-за ограды. Флорес кричал: «Они меня похищают, они меня убьют!»

В ту пору похищение людей стало обычным делом в долине Магдалены, и лидеры профсоюза проходили специальную подготовку, чтобы научиться противостоять этой угрозе. Об этом Флорес и вспомнил, когда на него напали.

Он рассказывает свою историю в той же комнате, где до того мы беседовали с Галвисом. Приехал прямо с работы, в темно-зеленых штанах и красной майке Coca-Cola, из-под которой выпирает объемистый животик. Прозвище Флореса Толстячок. Лицо тоже круглое, смуглое, за квадратными очками без оправы набухают слезы, едва он начинает вспоминать, они катятся по пухлым щекам (в отличие от Галвиса Флорес не прибегает к туалетной бумаге).

«Я сказал им, пусть убивают, живым я не дамся, – говорит он. – Они стали меня избивать». Нападавшие попытались заковать Флореса в наручники, но сумели надеть их только на одну руку и поволокли его к машине. Наручник впился в тело, потекла кровь. Видя, что Флореса тащат в стоящий наготове грузовик, Гонсалес вырвался и побежал к начальнику, и тот вышел поговорить с одетыми в форму агентами, жестом подозвал к себе Гонсалеса – и как только Гонсалес вышел за ворота, на него тоже накинулись двое, толкнули так, что он всем телом врезался в изгородь. От испуга он слегка обмочился, почувствовал, как горячая струйка потекла по ноге в ботинок. Его поволокли через парковку в грузовик, а он скреб ногой по земле, стараясь избавиться от сырого носка. Когда его бросили в грузовик к Флоресу, Гонсалес принялся кричать во всю глотку, чтобы кто-нибудь позвонил в правозащитную организацию. «Заткнись! – заорал на него Флорес. – Так будет только хуже!» – «Черт побери! – отвечал ему Гонсалес. – Мы ничего не сделали. Если они задумали нас убить, пусть убивают!»

Пока они препирались, на парковку въехал еще один грузовик. За рулем был Луис Эдуардо Гарсия, тоже водитель и один из активных членов профсоюза. Гарсия проработал в компании тридцать лет, с 1978 года водил ее грузовики. Они с Флоресом издавна дружили, двадцать лет (им обоим сравнялось по 53 года) ездили по одному маршруту, у них даже электронная почта была общая. Забавная парочка: Флорес толстячок, а Гарсия тощий, Флорес мягкий, а Гарсия вспыльчивый. В самом начале работы на заводе Гарсию прозвали Перчиком после того, как он яростно поспорил с менеджером. Кто-то из товарищей воскликнул: «Да ты настоящий перчик-чили!» – так имя и прижилось, и даже в записках, угрожавших расправой, его именовали Перчиком. На интервью Гарсия явился в сопровождении взрослой дочери и внучки (от другой дочери). Девочке было обещано, что потом пойдут покупать ей обувь, и она сидела тихо, пока ее дед рассказывал, через какие мучения он прошел.

В тот весенний день 1996 года он въехал на стоянку и увидел, как Гонсалес подает ему какие-то знаки из грузовика. «Что случилось, Японец?» – крикнул он ему. И тут же к нему подошел агент, схватил его, защелкнул наручники и втолкнул его в грузовик. Всех троих отвезли в полицейский участок, посадили в камеру и продержали три дня прежде, чем отвели в суд. Там они, не веря собственным ушам, выслушали обвинение в терроризме и подготовке взрывов. Свидетель в маске – обычная в то время практика защиты свидетелей – указал на них, заявив, что видел, как они привезли на грузовике бомбы на завод и разложили их в разных местах. В качестве улик были представлены фотографии двух устройств, якобы бомб, которые были найдены на территории завода годом ранее. В выходе под залог обвиняемым отказали и перевезли их в Ла Модело, федеральную тюрьму строгого режима в Букараманге.

С этого начались полгода тяжелейших испытаний. Самое страшное, что может случиться с человеком в Колумбии, – это быть обвиненным в терроризме. Их держали вместе с партизанами, боевиками и обычными преступниками, причем сокамерники и в самом деле верили, что эти трое готовили взрыв на заводе. «Мы не могли никому довериться, – рассказывает Гонсалес. – Я с трудом удерживался от слез». На весь блок приходилось всего четыре душевые, и туда они боялись заходить, потому что в душевых часто совершаются нападения. «Если хочешь помыться, надо принести в камеру бутылку с водой и мешок», – рассказывает Гонсалес. Вместе с Флоресом они сидели в камере размером метр с небольшим на два.

Дочери Гонсалеса в ту пору было 4 года, она только начала ходить в подготовительную школу. Гонсалес подкупал стражей, и те выпускали его на прогулочный двор на третьем этаже тюрьмы, откуда он мог видеть дочь, когда жена отвозила ее домой. По выходным дочери всех трех узников приходили под окна тюрьмы, и отцы бросали им сладости, обернутые в записки. Семьям заключенных приходилось туго: их кормильцев уволили, они остались без средств к существованию. Когда стало известно, в чем они обвиняются, детей Гонсалеса и его товарищей стали дразнить другие ученики в школе, обзывали их убийцами и террористами. В конце концов им пришлось пропустить школьный год, они собирали бутылки на улицах, просили мелочь у рабочих на заводе. «Друзья отвернулись от нас, нам нечего было есть», – вспоминает дочь Перчика, двадцатилетняя Лаура Милена Гарсия, которая на всем протяжении интервью сидела молча и внимательно слушала рассказ о муках своего отца и его друзей. И она тоже, не выдержав, начинает плакать, вытирая глаза и с трудом справляясь с голосом.

Флорес все это время сидит, пряча лицо в крупных ладонях. Изредка он поднимает голову и снимает очки, чтобы утереть глаза, а рассказывает за него Перчик. В совокупности они провели в Ла Модело 174 дня, прежде чем дело в августе 1996 года передали в суд (оставалось несколько месяцев до выстрелов в Карепе). Но в суде обвинительный акт начал сразу же разваливаться. Единственный свидетель от компании выступал в маске, и его показания о том, как и когда руководители профсоюза проникли с бомбами на завод, опровергались показаниями десятков рабочих и официальными протоколами самой же компании. И замаскированный свидетель постоянно противоречил сам себе, так что в итоге сам окружной прокурор воскликнул, что свидетелю требовалось оказаться сразу в трех местах, чтобы столько всего увидеть. Отвергнув эти показания как насквозь ложные, прокурор прекратил дело и распорядился выпустить трех профсоюзных деятелей на свободу.