Текст книги "Залив Гавана"

Автор книги: Мартин Круз Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

13

Офелия застала Ренко в квартире на Малеконе. Встретив ее, он поставил стул к входной двери, а затем проводил через гостиную в кабинет, где на экране монитора был открыт файл с печальной, но правдивой историей.

«В покушениях американцев на жизнь главы кубинского государства использовались разные способы – взрывающиеся сигары, морские раковины, отравленные ручки, таблетки, гидрокостюмы, сдобренные ядом сахар, сигары, миниатюрные подводные лодки, снайперы. Для этой цели нанимались кубинцы, американские кубинцы-эмигранты, венесуэльцы, чилийцы, ангольцы… Кубинская служба безопасности раскрыла более 600 заговоров против жизни команданте. ЦРУ пыталось распылить галлюциногенный газ в телевизионных студиях, где снимали выступления президента, подсыпать депиляторные порошки, чтобы лишить его бороды. По этой причине президент продолжает использовать несколько конспиративных резиденций и никогда не оглашает свой график заранее».

– Так вы нашли пароль Приблуды?

– Разве это не блестящее достижение с моей стороны? – ответил он. – Этот файл был создан 5 января, предпоследний из созданных им, и я спрашиваю себя, какое отношение это может иметь к сахару?

– Здесь нет ничего такого, о чем не знал каждый кубинец. Жизнь команданте всегда в опасности.

– За день до своего исчезновения, возможно за день до своей смерти, Сергей Приблуда вдруг пишет статью о попытках покушения на жизнь Фиделя?

– По-видимому, так. Он же был шпионом. Почему вас это так заинтересовало?

– Я использую кубинский метод – расставляю крючки повсюду.

Дома Офелия приняла душ, переоделась в джинсы, рубашку, завязанную на талии, и удобные сандалии, большая плетеная сумка висела через плечо. Внешность полицейского была оставлена на работе, но профессионализм остался с ней.

– Вы нашли фотографию Приблуды для доктора Бласа?

– Нет.

– Похоже, что вы были очень заняты.

Новые и старые карты Гаваны, выпущенные Министерством по туризму, издательствами «Рэнд Макнелли» и «Тексако» покрывали письменный стол.

– Культурный визит в балетную школу, приятная автопрогулка по Малекону. А вы?

– У меня есть дела поважнее, разве не так? – она посмотрела на компьютер Приблуды. – Эта техника находится на кубинской территории.

– Это, конечно, так, но содержимое этой техники принадлежит России. – Как виртуоз он прошелся по клавиатуре, закрыл файл и выключил компьютер, когда экран монитора и комната погрузились в темноту, сказал: – Эта игрушка бесполезна без пароля.

– У вас нет ни разрешения, ни полномочий, ни знания языка, чтобы вести здесь расследование.

– Я бы даже с большой натяжкой не смог назвать то, чем я занимаюсь, расследованием. Впрочем, вы тоже бездействуете.

Его самоуверенность просто выводила ее из себя. Она открыла плетеную сумку, вынула отвертку, болты и задвижку. Отвертку она принесла из дома, а вот чтобы найти болты и задвижку, ей пришлось целый час толкаться на блошином рынке у центральной железнодорожной станции.

– Это я принесла для двери.

– Спасибо, очень предусмотрительно. Позвольте я заплачу.

– Подарок кубинского народа, – она бросила все принесенное на стол.

– Я настаиваю.

– Я тоже.

– Тогда, спасибо еще раз. Теперь я буду спать, как младенец. Даже крепче, как моллюск в раковине.

«Интересное сравнение», – подумала она.

После того как Аркадий вкрутил замок и задвижку, он решил отпраздновать обретение безопасности, открыв бутылку рома из запасов Приблуды. Из холодильника он достал соленые огурцы, маринованные грибы и другие неудобоваримые для кубинцев и не только русские разносолы. Разложил все это на подносе и отнес на балкон. Сидя на алюминиевом стуле, Офелия следила за происходящим на улице в то время, как он наслаждался отражением полумесяца, подрагивающего в конце лунной морской дорожки. Со стороны Замка Морро периодически вспыхивал свет маяка, редкие «лады» проезжали мимо, дребезжа и иногда салютуя громкими выстрелами выхлопных газов. Jineterasв обтягивающих брючках всех цветов и оттенков прохаживались по набережной. Старик торговал морковкой из пластикового портфеля, который был точной копией зеленого чемоданчика Приблуды, о котором Офелия сказала, что такие производят на Кубе. Neumatico, собравшийся на ночную рыбалку, тащил за собой огромную камеру и был похож на двуногую улитку, ползущую по дороге со своим домиком. Велосипедисты гоняли по мостовой. Тут она увидела, как мальчишка внезапно сманеврировал в сторону туристки и так быстро и ловко сорвал сумку с ее плеча, что она в растерянности начала крутиться во все стороны, в то время как парнишка пересек бульвар и стрелой помчался по боковой улочке. Появились патрульные, чтобы зафиксировать факт разыгравшейся драмы, разочарованная туристка повернула в сторону своего отеля, и спокойное ночное равновесие на Малеконе восстановилось. Ночные дайверы забирались на скалы с фонариками в одной руке и пакетами в другой. Собаки отнимали друг у друга тушки мертвых чаек. Мужчины пили из бумажных стаканчиков. Парочки ютились в тени ночных арок и колонн. Из нижнего портала доносилась медленная мелодия песни в стиле кантри на стихи Хорхе Гильена [30]30
  Хорхе Гильен (1893–1984, Малага) – испанский поэт, один из представителей ультраистского направления в поэзии.


[Закрыть] «Maria Belen, Maria Belen, Maria Belen…».

– Похоже, сержант Луна забыл обо мне, – Ренко прикурил сигарету. – Хотя он не производит впечатление забывчивого человека. Отличный ром…

– Куба им славится. Вы знали компьютерный пароль, когда я первый раз была здесь с вами?

– Нет.

Офелия думала иначе, а это значит, он нашел его, когда вселился в квартиру, хотя она сама все обыскала, обрабатывая поверхности для снятия отпечатков. Она подавила в себе желание пойти осмотреть квартиру еще раз и почувствовала, что он это понял.

– Я все думаю, может, будет спокойнее, если вы отправитесь в посольство и останетесь там под защитой?

– И лишу себя отдыха на Карибах? Ну уж нет.

Даже при слабом освещении были видны едва затянувшиеся следы избиения на его лице и линия пластыря на лбу. Она почувствовала безотчетную тревогу за его здоровье, но в то же время была взбешена его постоянным стремлением поменять тему разговора.

– Но вы по-прежнему утверждаете, что сержант напал на вас? Вы считаете, что против вас существует заговор?

– Ну, нет, это было бы полным бредом. Тем не менее я бы сказал, что Руфо и Луна испытывают ко мне некую враждебность.

– Руфо – это совсем другое дело, – постановила она. – А вот обвинение офицера в нападении на вас – это попытка очернить Кубу.

– Ну почему? Такое запросто может случиться и в России. Среди госслужащих в России полно мафиози, даже в парламенте. Они так часто нападают друг на друга – с дубинками, стульями, иногда пистолетами.

– У вас – да, но не на Кубе. Подозреваю, что вы все выдумали про Луну.

– Ага, я соврал, что сержант был обут в кроссовки Air Jordans…

– Тогда почему он не вернулся?

– Не знаю, может быть из-за вас.

Она не знала, как на это реагировать.

– По вашим словам, – продолжил Ренко, – доктор Блас порядочный человек, и, если он говорит, что на сердечной мышце человека, которого вы вытащили из воды, есть следы кардиологических повреждений, то он говорит правду.

– Если он это говорит, то да.

– Хорошо, я ему верю. А вот во что я не могу поверить, так это в то, что со здоровым человеком случается сердечный приступ без всяких на то причин. Если бы в воде в него ударило молнией, это было бы совсем другое дело. Не стоит ли доктору осмотреть тело на предмет следа от удара молнией?

– А больше ничего поискать на теле не нужно?.. – она явно хотела, чтобы ее вопрос прозвучал как сарказм.

– Вы могли бы выяснить, с кем разговаривал Руфо в тот промежуток, когда мы расстались и до того момента, когда он пришел убить меня. Проверьте запись телефонных звонков.

– У Руфо не было телефона.

– У него был мобильный телефон, когда он встретил меня в аэропорту.

– Я не нашла его, когда обыскивала тело. В любом случае, расследование не ведется.

Кубинская гитара была самой романтично звучащей на земле, ноты, извлекаемые из нее, были подобны божественному свету, заставляющему искриться водную поверхность. Она смотрела, как он прикуривает одну сигарету от другой.

– Вы когда-нибудь пробовали бросить курить?

– Конечно, – он глубоко затянулся, – но я знаю одного врача, который утверждает, что лучшее время начать курить – это когда тебе в районе сорока, тогда ты можешь по-настоящему использовать влияние никотина, чтобы концентрировать мысли и упредить старческое слабоумие. Он говорит, что требуется около двадцати лет для возникновения последствий – рак, проблемы с сосудами, эмфизема, но к тому времени эти проблемы и без того поджидают любого. Разумеется, это русский врач.

Хотя Офелия всегда считала эту привычку дурной, она неожиданно для себя сказала:

– В моей жизни бывали моменты, когда я жалела о том, что не курю. Моя мать смолит как паровоз, глядя мексиканские сериалы… Да еще кричит – «Не верь ей, не верь этой суке!»

– Правда?

– Моя мать светлокожая, из семьи производителей табака. Даже когда она вышла замуж за чернокожего рубщика сахарного тростника, моего отца, она сохранила достоинство и чувство превосходства, свойственное табачникам. Когда они скручивают сигары на фабрике, кто-то обязательно читает вслух великие книги – «Мадам Бовари», «Дон Кихот». Вы можете себе представить литературные чтения посреди тростниковой плантации?

– Не могу.

Офелия открыла сумку, выложила Макарова на колени и надела на шею бусы из белого и желтого бисера.

– Вам очень к лицу это сочетание цветов, – сказал Ренко.

Доктор Блас не одобрил бы. Медово-золотистый цвет был воплощением Ошун [31]31
  Богиня Ошун (см. прим. 17) в человеке управляет пищеварением и половыми органами. Ее день – суббота, а цвета – белый и золотой.


[Закрыть]– богини пресноводной воды и любовных утех. Офелия спокойно надела украшение перед русским, ведь он не знал ничего о мифологии.

– Просто стекляшки, – сказала она. – Музыка вас не раздражает?

Из галереи под балконом доносилась песня. В Гаване явно существовала проблема уединения, настолько ее улицы были заполнены людьми. Порой любовники выбирали местом любовных встреч порталы Малекона за неимением другой возможности найти укромный уголок. Слова песни летели над берегом: «Eros, blind man. Let me show you the way. I crave your strong hands, your body hot as flames, spreading me like the petals of a rose». [32]32
  «Эрос, слепец. Позволь, я укажу тебе путь. Я так тоскую по твоим сильным рукам, твоему телу, жаркому, как языки пламени, приди ко мне, и я расцвету, как пышная роза…» (англ.).


[Закрыть]

– Нет, – отозвался Аркадий.

– Вы совсем не понимаете испанский?

«Honey and absinthe pour from your veins, into my burning furrow and making me insane», [33]33
  «Сладкий мед и горький абсент текут по твоим венам в мою кровь, сводя меня с ума». (англ.).


[Закрыть]– продолжал голос. Вместе со словами песни снизу доносились приглушенные звуки шепота и громкие вздохи. Парочки, сидящие на дамбе, придвинулись ближе друг к другу.

– Ни слова…

– А вы знаете о том, что есть разница между румбой, мамбой, сонго и сальсой.

– Не сомневаюсь в этом.

– В танце ритм задают барабаны.

– Увы, я довольно скверный танцор.

«Не всем обязательно хорошо танцевать», – подумала Офелия. Не то, чтобы она находила его привлекательным. Как сказала бы ее мать, он этот день-то протянет? Первый муж Офелии Умберто был черным, как смола, играл в бейсбол, потрясающе танцевал. Второй, музыкант, относился к тому типу, про которого говорят метис, и не только потому, что он был красавцем смешанной крови, а потому, что он всем подходил, что ли. Играл на бонго, [34]34
  Бонго – латиноамериканский музыкальный инструмент: сдвоенный барабан африканского происхождения.


[Закрыть]был общительным и дружелюбным. Он был еще и лучшим танцором, если сравнивать с Умберто… И вот однажды так и исчез – в вихре танца. Мать презирала обоих ее мужей, называя просто по порядку – «Primero»и «Segundo», – оставляя за собой право добавлять к этому всякого рода нелицеприятные эпитеты. Но по сравнению с ними Ренко, закутанный, несмотря на жару, в свое черное пальто, был настоящей развалиной.

– Так общаются духи, – пояснила она. – Они в звуках барабана. Если ты не умеешь танцевать, духи никогда не вырвутся наружу. Это и хорошо, и плохо.

– Плохо? Это так, как они вырвались наружу для Хеди?

– Да.

– В таком случае, безопаснее не танцевать.

– В таком случае, ты – мертв.

– В этом есть своя логика… Абакуа – это полный аналог Сантерии?

– В них нет ничего общего. Сантерия – из Нигерии, Абакуа – из Конго. Все равно что перепутать Германию и Сицилию.

– Блас говорил о том, что люди из Абакуа замешаны в контрабанде.

Офелия начала привыкать к тому, что за невинной беседой Ренко всегда скрывал свою постоянную готовность повернуть разговор в интересующее его русло. Она не собиралась посвящать его в то, что есть разные Абакуа – официально признанный со своими верными последователями, среди которых могли быть профессоры университета или даже члены кубинской партии, и второй – тайный, преступный Абакуа, восставший из гроба. Этот второй был идолом мужчин и проповедовал воровскую мораль. Он разрешал убийство чужака, но смертным грехом почитал доносить на другого Абакуа. Кубинцы верили, что Абакуа вездесущ. Офелия знала информатора, который получил работу в Финляндии, чтобы сбежать из Гаваны. Он погиб, провалившись под лед, и молва тут же подхватила: – Абакуа. Полиция не вмешивалась в дела Абакуа. На самом деле, полицейские, как чернокожие, так и белые, почти все были членами этого сообщества. Поэтому меньше всего Офелии хотелось обсуждать эту тему с русским.

– Если вы не хотите говорить об этом, я не настаиваю.

– Просто вы так спросили об этом.

– Как? Как безграмотный идиот? Извините мою невежественность.

– Не стоит говорить о религиях.

– Кто знает.

Из радио в портале донеслись глубокие и ритмичные звуки барабана, который Офелия узнала, как высокий ийа с темно-красным кругом в центре, его сопровождал шелестящий ритм пузатой бутыли из тыквы. Рожок издал призывный звук, словно приглашая женщину на танец.

– В любом случае это неплохо, когда ты во что-то веришь, – сказала Офелия.

– Наверное, у меня не слишком богатая русская фантазия, не думаю, что это может произойти со мной. На что это похоже?

– Теоретически? – она внимательно посмотрела на него, пытаясь разглядеть намек на снисходительность.

– Теоретически.

– Будучи ребенком, вы, возможно, раскидывали руки, запрокидывали назад голову и танцевали под дождем. Представьте, вы промокли насквозь, вы чисты и слегка кружится голова…

– А потом?

– Потом вы хотите испытать это еще раз и еще раз.

Трое бедняков, бьющих металлическими палочками по лезвию мотыги, присоединились к ритму. Несмотря на бесхитростность этих так называемых музыкальных инструментов, их звуки были страстными и вместе с тем нежными. В мелодию изящно вплелся звук саксофона, барабаны затихли и снова вступили, но на этот раз тихим фоном, словно бьющееся сердце. Настоящая западня – для глупых девчонок в темноте ночи. Не для Офелии. Она была слишком умна, чтобы поддаваться соблазнам.

Офелия посмотрела на руку Ренко, ту, на которой обнаружила синяки.

– Вы гораздо лучше выглядите. Когда вы появились здесь, у вас был больной вид.

– Да, я лучше себя чувствую. Меня заинтересовала история с Приблудой, Руфо и Луной. Иначе говоря, у меня появилась новая цель в жизни.

– Но почему вы хотели сделать что-то ужасное с собой?

Офелия была готова услышать презрительное: «Не ваше дело», но Ренко ответил:

– Это все в прошлом…

Она почувствовала такую острую необходимость задать следующий вопрос, что не смогла остановить себя:

– Вы кого-то потеряли? Не здесь, в Москве?

– Мы всегда кого-то теряем, – он прикурил одну сигарету от другой. – Конечно, все корабли, разбитые о скалы, хотели бы вечно бороздить океаны. Но есть потери, которые навсегда остаются в сердце, ты живешь с ними, и это не вопрос настроения. – Чуть помолчав, он добавил: – Когда ты с кем-то, то по какой-то причине чувствуешь себя как будто более живым. У вкуса есть вкус, у цвета есть цвет. Вы думаете об одном и том же в одно и то же время с кем-то, и тогда вы живете вдвойне. А когда ты безвозвратно теряешь человека, который стал частью тебя, начинают происходить странные вещи. Ты бродишь по улицам в надежде, что тебя собьет машина и тебе не надо будет возвращаться вечером в пустой дом. Поэтому я и не равнодушен к истории с нападением Руфо, потому что я не против, чтобы меня сбила машина, но я против того, чтобы водитель хотел сбить именно меня.

Среди ночи Офелия проснулась и обнаружила, что амурные парочки на берегу разошлись по домам, а луна побледнела. Ветра не было, и она уловила в воздухе легкий запах, запах духов, который шел от мягкого черного пальто Ренко, человека, утверждавшего, что он никогда не был одержим.

14

Офелия ушла, не дожидаясь рассвета, и, как только она закрыла за собой дверь, Аркадий стал ждать, что Луна заберется по фасаду или проползет по вентиляционной шахте. Он не то, чтобы не доверял Осорио, он не мог понять ее. Зачем ей проводить ночь на алюминиевом стуле с одним из самых нежеланных русских гостей на этом острове, оставалось для него загадкой. Если только она не работала в тандеме с Луной и не использовала возможность попасть в квартиру. Если это так и было, то в мире не существовало замков, которые могли бы ему помочь.

К восьми часам утра Малекон превратился в залитую солнцем театральную сцену. Мальчишки бродили, согнувшись в тени дамбы в поисках оторвавшихся рыболовных лесок. Мужчины открывали коробки с самодельными крючками и грузилами для продажи. Велосипеды катились мимо – отцы крутили педали, мальчишки сидели на руле, мамы с младенцами на багажнике – целое семейство чудным образом размещалось на этом транспортном средстве. По-прежнему не было только сержанта Луны.

Аркадий спустился вниз, но не вышел на улицу, а постучал в дверь Эрасмо, специально избегая попадать в ритм с музыкой, грохочущей из гаража. Наконец Тико открыл дверь и провел его в жилую часть квартиры Эрасмо с подпиленным столом и кроватью.

– Эрасмо здесь нет, – Тико был в своем рабочем комбинезоне, автомобильная камера висела на плече, в руке банка тропиколы.

– Ты говоришь по-русски?.. – прокричал Аркадий, пытаясь перекрыть радио.

– Говорю, – Тико сказал это, будто только что с удивлением обнаружил в себе эту способность. Он был одного возраста с Эрасмо, но время пощадило его волосы – они остались темными и густыми, как мех, на лице не было морщин или складок, которые остаются от жизненных переживаний и треволнений, лицо мальчика у мужчины среднего возраста.

– Ты не против, если я выйду на улицу через гараж?

– Не против. Ты сможешь выйти, но не сможешь вернуться, гараж закрыт.

Аркадий раздвинул бамбуковую занавеску. Тико не соврал. Двери гаража были закрыты, джипы припаркованы бампер к бамперу.

– Гараж закрыт, – сказал Тико, – потому что Эрасмо не хочет, чтобы я продавал машины без него.

– Я не хочу тебя беспокоить. Все, что мне надо, это выйти через заднюю дверь… – «И не попасться кое-кому на глаза», – подумал Аркадий.

– Эрасмо с китайцами. Он с китайцами.

– В самом деле? С какими китайцами?

– С мертвыми китайцами. Он там будет целый день, и я держать рот на замке.

– А где мертвые китайцы?

– Рот на замке…

– Понимаю.

– Мне не нужно было открывать дверь.

– Ты всего лишь проявил вежливость, – Аркадий выудил из кармана пальто карандаш и расправил клочок бумаги на капоте.

– Ты можешь написать?

– Я умею писать, как и все остальные.

– Ты мне ничего не говори, только напиши, где я могу найти Эрасмо и китайцев.

– Они мертвые, вот в чем дело.

– Ну, что ж, – пока Тико писал печатными буквами, Аркадий спросил наудачу: – Ты знаешь, где Монго?

– Нет.

– Может быть, тебе известно, что случилось с Сергеем?

– Нет, – Тико вернул бумажку с озабоченным выражением лица. – Ты собираешься пойти к Эрасмо прямо сейчас? Если ты пойдешь к нему прямо сейчас, он поймет, что это я.

– Нет, не сейчас, позже.

– А куда ты идешь сейчас? – лицо Тико просветлело.

– В яхт-клуб «Гавана».

– А где он.

– В прошлом. – Аркадий посмотрел на карту.

Он вышел из дверей гаража и прошел с полдюжины домов по боковой улочке прежде чем повернуть на Малекон. Набережная Малекона стала узнаваемой, рычащие грузовики, мальчишки, выпутывающие застрявшие в прибрежных камнях сети, тощие собаки, обгладывающие плоские тушки чаек. Внимание патрульного на углу было полностью поглощено девчонками-тинейджерами, погрузившимися на тележку, прицепленную к велосипеду. Луны не было видно.

В руке Аркадия была стертая на изгибах карта Гаваны, выпущенная издательством «Тексако» 40 лет назад, ее он прихватил в квартире Приблуды. На ней обозначался Президентский дворец и американское посольство, кубино-американский жокей-клуб и беговой трек, магазин «Вулворт» и загородный клуб «Билтмор» – все эти признаки исчезнувшей Гаваны. Не то чтобы город потерял свою сюрреалистичность. Дома на Малеконе сохранили признаки самых разнообразных архитектурных фантазий: греческие фронтоны с мавританскими колоннами и осыпающиеся стены с геральдическими символами в поблекших розовых и голубых тонах. Венеции затопление только угрожало. Гавана выглядела затонувшей и поднятой со дна морского.

Аркадий был поражен тем, насколько Гавана оставалась такой же, как и на карте сорокалетней давности. Он прошел мимо огромного здания отеля «Националь» и стеклянной башни отеля «Ривьера», – и тот и другой «популярное место отдыха американцев», согласно сноскам на карте. Neumaticosнакачивали автомобильные шины на заправочной станции «Тексако», в прошлом бывшей «службой пожарной безопасности».

У Аркадия ушло полтора часа, чтобы пройти по Малекону, пересечь реку Альмендарес с маленькими лодочными станциями и зловонными сточными трубами и направиться на запад, следуя по Мирамару мимо фамильного дома Эрасмо и ступенек, на которых исчез Монго. Он в любой момент мог взять такси, зная, что добрая половина проезжающих мимо машин счастлива подхватить голосующего и получить пару американских долларов. Но он не хотел переместиться в прошлое на автомобильной скорости, он намеревался погружаться туда шаг за шагом.

В самом конце района Мирамар он подошел к перекрестку с круговым движением с некогда стоявшей здесь заправкой, стадиону, где раньше был беговой трек, и яхт-клубу «Гавана», если верить карте Приблуды.

Это место не из тех, куда забредали случайные прохожие. Кроме него здесь вообще не оказалось других пешеходов. Машины объезжали круг и мчались дальше по своим неведомым делам. Только человек, специально разыскивающий что-то, мог заметить узкую дорожку, огибающую королевские пальмы и бегущую вдоль лужайки к классическому белому особняку с колоннами и величественными двойными лестничными маршами. Особняк был словно окутан молчанием покинутого правителем во время переворота колониального дворца. Завоеватели оставили место действия, первые признаки упадка отражались в разбитом окне и выпавшей местами черепице на коньке крыши. Над фронтоном центральных ворот вырезан вымпел с изображением корабельного штурвала. Кроме шороха пальмовых листьев на ветру ничто не нарушало тишину. Легко было представить себе позирующую на ступенях особняка элиту Гаваны. Да он уже видел все на фотографии в доме Эрасмо.

Он поднялся по ступеням и через открытые двойные двери из красного дерева прошел в холл с белыми стенами и покрытыми известняковыми плитами полами. Под массивной кованой люстрой на алюминиевом стуле сидела пожилая негритянка. Она посмотрела на него сквозь толстые стекла очков так, словно он выпал из космического корабля. Красный телефонный аппарат стоял сбоку от ее стула, и вид нежданного посетителя подтолкнул ее к тому, чтобы сделать телефонный звонок. Пока она разговаривала с кем-то на другом конце провода, Аркадий прошел сквозь высокие французские двери в пустой холл. Анфилада комнат соединялась между собой, как череда ярко освещенных и просторных гробниц. Звуки шагов опережали его. Он подошел к бару с резной стойкой из темного дерева – ни бутылок, ни барных стульев не было видно. Портрет Че висел рядом с застекленным буфетом, должно быть, раньше это было место для наград в скачках, моделей кораблей и веревочных лестниц. Все, что осталось от морской тематики, это настенные медальоны с изображением штурвалов. Из бара он вышел в просторный внутренний двор со сценой, готовой принять ансамбль кубинских музыкантов.

Он вернулся назад и поднялся на второй этаж. На площадке стояло высокое адмиральское кресло из черного дерева. Все остальное исчезло, добавились лишь металлические стулья времен Революции. Аркадий вышел на открытую террасу, с которой открывался вид на океан и небольшую бухту.

Выложенный кирпичом променад, по ширине не уступающий городской площади, растянулся вдоль пляжных зонтиков, покрытых пальмовыми листьями и рядами пальм в форме веера, которые вели к белому песчаному пляжу. Широкие пирсы омывались прозрачной ярко-синей водой, там было достаточно места для того, чтобы могла причалить целая регата. Neumaticos —единственные плавучие объекты – маленькие точки на горизонте. Дюжина мальчишек, катающих по песку футбольный мяч, – единственные обитатели пляжа.

Аркадий не смог преодолеть искушение. Сойдя с лестницы, он снял ботинки и носки и босиком ступил на разогретый солнцем мягкий податливый песок. Мальчишки не обращали на него никакого внимания. Он поднялся по широким ступеням белого цементного пирса и прошел метров пятьдесят до его конца. Гавана скрылась из вида. Клуб возвышался над дамбой на высоте сотни метров. Заросшая прогулочная тропинка на западе и белый минарет, видневшийся из-за пальмовых верхушек с востока, завершали пейзаж. На пляже перед мавританской башней не было ни души и, хотя полоса белого песка протянулась до пустоши, заросшей диким кустарником, это место было узнаваемо. Аркадий достал из нагрудного кармана рубашки фотографию Приблуды, Эрасмо и Монго. На ней под тем же углом были те же самые деревья… Он стоял в том месте, где была сделана фотография. В яхт-клубе «Гавана».

Мальчишки на берегу замахали руками. Сначала Аркадий решил, что они машут ему, но, обернувшись, увидел яхту, обходящую волнорез. Она мягко скользила по волнам, солнечные лучи брызгами разлетались от переднего стекла. Замедляя скорость, яхта совершила несколько изящных маневров и наконец Аркадий различил фигуру Джорджа Вашингтона Уоллса в рубашке с короткими рукавами – солнцезащитные очки закрывали половину лица. Он развернул яхту и приблизился параллельно пирсу, снизив обороты до вкрадчивого мурлыканья и держась на безопасном расстоянии от нанесенных морем водорослей и прочего мусора. Судно было низким, длинным и несколько угловатым, корпус и палуба выполнены из черного дерева, носовая часть обшита латунью, окна пассажирской каюты закрывали жалюзи. Над яхтой развивался пиратский флаг со скрещенными саблями.

– Яхта Хемингуэя? – крикнул Аркадий.

– Возможно, принадлежала Аль Капоне, – Уоллс отрицательно покачал головой. – Гидросамолет, превращенный контрабандистами в транспорт для перевозки незаконного рома.

– Капоне тоже был здесь?

– Бывал.

– Как вы узнали, что я здесь? – Аркадий не смог скрыть своего удивления.

– Основной способ коммуникации на этом острове – бабушки с телефонами. А почему вы здесь?

– Любопытство. Я хотел посмотреть на яхт-клуб.

– Его больше нет.

– Меня всегда интересовали места, которых больше нет.

– Куба – самый подходящий остров для подобных наблюдений, – признал Уоллс. Он посмотрел на клуб, затем на ботинки в руках Аркадия. – Похоже, вы здесь неплохо осваиваетесь. У вас есть пара минут? Как насчет того, чтобы выпить по чашечке кофе с теми, кто числится в первых строках розыскного списка ФБР?

– Звучит заманчиво, – Аркадий заколебался. – Луна тоже в числе приглашенных?

– Не на эту вечеринку. Ни барабанов, ни ритуальных танцев, ни Луны. Присоединяйтесь.

Уоллс развернулся, и на транце кормы Аркадий смог прочитать название яхты «Гавилан». Аркадий ловко запрыгнул на борт и, после того как он удобно устроился в кожаном кресле, яхта понесла его прочь от пристани.

Они шли недолго, плавно рассекая воду, становившуюся все более глубокой и темной по мере удаления от бухты, затем Уоллс замедлил движение, и яхта остановилась, мягко покачиваясь на волнах. Уоллс знаком показал Аркадию подождать и нырнул в салон, откуда он вернулся со столиком и вставил его в специальные крепления на носовой палубе, затем он вынес латунный поднос с блюдом, на котором были булочки с корицей, кофейник, и три фарфоровых кофейных чашечки с надписью «Гавилан». Дверь салона открылась, оттуда вышел невысокий седовласый человек в черной пижаме и шлепанцах, он поднялся по ступенькам и сел напротив Аркадия. На его лице блуждала улыбка, которая могла принадлежать фокуснику, доставшему кролика из цилиндра.

– Джон, познакомься с Аркадием Ренко, – Уоллс представил их друг другу. – Аркадий, это Джон О'Брайен.

– Рад знакомству, – О'Брайен пожал руку Аркадию. Он перехватил взгляд, который Аркадий бросил на пижаму. – Это моя яхта и я одеваюсь так, как мне заблагорассудится. Уинстон Черчилль, как вы, наверное, знаете, имел обыкновение расхаживать в обнаженном виде. Я избавлю вас от этого зрелища. Вы же носите это в некотором роде нелепое пальто, Джордж сказал мне об этом. Я приношу свои извинения за то, что не вышел раньше, но когда Джордж заводит «Гавилан», я предпочитаю оставаться в салоне. Падение за борт стало бы фатальным для моего достоинства. Надеюсь, вы любите кофе по-кубински.

Уоллс налил всем кофе. О'Брайену было что-то около семидесяти, но голос молодой, живой взгляд, овальной формы лицо, покрытое бледными веснушками, словно тонкая скорлупа яйца прибрежной птицы. Обручальное кольцо и наручные часы Breitling привлекали внимание к рукам.

– Как вам Гавана? – спросил он у Аркадия.

– Красиво, интересно, тепло.

– Женщины здесь фантастические. Мой друг Джордж совсем потерял голову. Я не могу позволить себе влюбиться, так как моя семья по-прежнему в Нью-Йорке на Лонг Айленде, острове, совсем не похожем на этот. Я оказался верным мужем и надеюсь вернуться домой с божьей помощью.

– А сейчас есть какие-то проблемы с возвращением? – Аркадий постарался коснуться этой темы как можно деликатнее.

О'Брайен смахнул невидимую крошку со стола.

– Одно-два небольших затруднения. Нам с Джорджем повезло найти дом вдалеке от дома здесь, на Кубе. Кстати, мне жаль, что такое случилось с вашим другом Сергеем Приблудой. Полиция уверена, что он мертв?

– Да. А вы его знали?

– Разумеется, он должен был заняться вопросом нашей безопасности. Я бы сказал, что он простоват. И, боюсь, не очень хороший шпион.

– Не мне судить о профессионализме шпионов.

– Ну конечно, вы ведь всего лишь скромный следователь, – О'Брайен сказал это с нарочитым ирландским акцентом. Хлопнув в ладоши, он воскликнул: – Какой чудный день! Скажите, если бы вы скрывались от закона, где бы вы предпочли оказаться?

– А вы единственные, кто скрывается здесь от закона?

– Едва ли. Сколько нас здесь? – О'Брайен с нежностью посмотрел на Уоллса.