Текст книги "Залив Гавана"

Автор книги: Мартин Круз Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

– Мне это не нужно и у меня нет сотни долларов.

– 50 долларов. Я бы ни за что не отдал их по такой дешевке, но… – Руфо развел руками, как миллионер, у которого не оказалось мелочи.

– Мне просто это не нужно.

– Ну ладно, ладно. – Было видно, что он разочарован, но не хочет показаться навязчивым. – Послушайте, мне кажется, что когда я был здесь с вами, оставил свою зажигалку. Вы ее не видели? – У Аркадия возникло ощущение, будто бы он пытается выпрыгнуть из самолета, а его затаскивают назад. В гостиной зажигалки не было. Не было ее ни в ванной, ни в спальне. Когда он вернулся, увидел, что Руфо просматривает содержимое бумажного пакета с выловленными пожитками Приблуды.

– Там нет вашей зажигалки.

– Я всего лишь хотел убедиться, что все на месте. – Руфо приподнял в руке зажигалку. – Нашел.

– До свидания, Руфо…

– Я вернусь через час. До этого я вас не побеспокою. – Руфо начал отступать к двери.

– Ничего страшного, до свидания.

Аркадий стянул рукав пальто, как только Руфо спустился по лестнице, большим пальцем нащупал вену и щелкнул по ней. Острое желание как можно быстрей довести дело до конца захватило его и он не стал садиться на стул, а остался около открытой двери. Свет на лестничном марше внизу погас. Теперь ему понадобилась зажигалка. Типичный социалистический бардак – перегоревшие лампочки то там, то тут. В проникающем из комнаты свете его рука казалась мраморной. Из соседней квартиры поплыли звуки самбы. Если бы Куба скрылась под водой океана, музыка все равно просочилась бы на поверхность. У него пересохло в горле. Он прислонился к стене, вынул длинный шприц из кармана пальто, неуверенно коснулся вены иглой. Тут же появилось красное пятно и растеклось, неровно опоясав запястье. Он вытер кровь, чтобы не испачкать пальто. Вдруг он услышал на лестнице приближающиеся шаги. С шприцем в руке он скользнул внутрь и закрыл дверь, прислонившись к ней. Не хватало еще устраивать публичный спектакль из своей смерти. Шаги остановились возле его двери.

– Кто там? – спросил Аркадий.

– Я забыл сигары, – отозвался Руфо.

Как только Аркадий открыл дверь, Руфо схватил его и, протащил по всей комнате мимо кремово-золотистых стульев к дальней стене, где схватил за шею и прижал к книжному шкафу. Возможно, Руфо и был громоздким, но он был гораздо проворнее, чем Аркадий мог предположить. Он придавил Аркадия одной рукой и сделал резкое движение другой. Аркадий с удивлением понял, что его пальто пришпилено к шкафу ножом, который Руфо пытался высвободить, чтобы нанести следующий удар. Развевающиеся полы пальто Аркадия сбили его с толку. Другой проблемой Руфо было то, что из левого уха у него торчал бальзамирующий шприц, а значит, 6 сантиметров стальной иглы вошли в его мозг. Аркадий нанес ответный удар безотчетно, ведь нападение было стремительным и неожиданным. Новое украшение в голове Руфо не сразу привлекло его внимание, его глаза заметались в поисках оружия и недоуменно остановились на Аркадии. Руфо сделал шаг назад, он махал руками, пытаясь нащупать шприц, как медведь, отмахивающийся от назойливой пчелы, крутя головой и описывая круги. Качаясь, он наклонялся все ниже и ниже, пока не упал на колено. Нащупав шприц, он стал вытягивать его, крепко закрыв глаза, пока его усилия, наконец, не увенчались успехом. Сквозь слезы он посмотрел на длинное красное жало, а потом перевел удивленный взгляд на Аркадия.

– Все, что тебе нужно было сделать, это подождать.

Руфо перевалился на спину, его глаза были прикованы к шприцу, как если бы он был наполнен его последней мыслью.

3

Не то, чтобы она не хотела говорить об этом Ренко, но Офелии Осорио приходилось работать на промысловом судне, спущенном со стапелей в России и укомплектованном русским же экипажем, поэтому она имела опыт общения не только с покровительствующими «большими северными братьями», но и была обучена парировать их внимание с помощью ножа для разделки рыбы… Еще раньше она как активная пионерка была делегирована в Москву на Фестиваль молодежи и студентов, посетила мавзолей Ленина, университет Дружбы народов имени Патриса Лумумбы и московскую подземку. Она отлично помнила, как менялось выражение лиц пассажиров метро при виде темнокожих. Русские шарахались от них, как от чумы. Но только у себя на родине. В открытом море, однако, они были не прочь поэкспериментировать с кубинками.

Впрочем, не только русские. В Гавану прилетали и вьетнамские следователи. Осорио проводила для них совместные тренинги мужских и женских групп. Когда она приехала в Ханой, оказалось, что ее лучшие студентки стали машинистками, а после обедов, посвященных торжеству международной солидарности, тарелки, из которых она ела, мыли дважды.

Но вот на Кубе европейские и азиатские мужчины при виде девушек вели себя, словно сладкоежки в кондитерском магазине. Почтенные отцы семейства превращались в животных, не успев приземлиться. Плакаты на улицах призывали девушек убедиться в том, что их гость не забыл привезти с собой презервативы. Были созданы отряды полиции нравов, обычно возглавляемые детективами со своей командой jineteras. [7]7
  Jineteras (исп.) – буквально «жокеи», «наездницы», на Кубе жаргонное название проституток.


[Закрыть]Отличное слово – «jinetera»– «наездница», особенно подходящее под описание девушки верхом на галопирующей свинье. Будучи сотрудником отдела по раскрытию убийств, ей удалось организовать при вялой государственной поддержке операцию по борьбе с коррупцией в полиции. В любом случае, она была полностью готова к приезду русского следователя – худшей из всех возможных комбинаций.

Она жила в квартале из домов с однокомнатными квартирами. Место это издевательски точно называли «солярием» за способность вбирать всю дневную духоту и зной. Несмотря на поздний час, обе ее дочери – Мюриель и Марисоль – томно растянулись на спасительно прохладном полу, увлеченные телешоу о дельфинах. Девочкам было восемь и одиннадцать лет, обе темноволосые с золотистым оттенком. Голубоватый отсвет экрана телевизора накрывал их, как покрывалом. Ее мать слегка покачивалась на кресле-качалке, притворяясь спящей – молчаливый упрек за позднее возвращение домой, фасоль и рис подогревались на слабом огне. Это была игра для двоих. Слыхано ли, чтобы мать сотрудника ПНР проводила дни, выполняя мелкие поручения обитателей квартала: кому за сигаретами сбегать, кому постоять в очереди за парой ботинок.

– Суетись или голодай, – возражала пожилая женщина в ответ на протесты. – С твоей огромной зарплатой и нашим семейным пайком твои дочери скоро будут есть через два дня на третий. Ты же знаешь шутку: «Каковы три завоевания Революции? Здоровье, образование и спорт. А каковы три поражения? Завтрак, обед и ужин». Говорят, что это шутка Фиделя.

– Это почему же? – Офелия возражала лишь для вида, потому что ее мать была абсолютно права. К тому же и без того было много поводов для ссор с матерью. За неделю до этого она вернулась домой и обнаружила, что портрет Че снят, а на его месте красуется вырезанная из журнала страница с изображением Сецилии Круз. Кому могло прийти в голову поменять портрет величайшего из мучеников двадцатого века на журнальную фотографию престарелой толстухи из Флориды? Ее матери, без всяких сомнений.

Офелия закрутила ремень вокруг кобуры, разделась и аккуратно повесила форму на вешалку. Будучи детективом, она была вправе выбирать, в чем идти на службу – в униформе или в гражданской одежде, но ей нравилась уверенность, которую придавала форма: синие брюки, серая рубашка со значком полицейского на нагрудном кармане и форменная бейсболка с вышитым логотипом. К тому же униформа помогала экономить на собственном гардеробе, состоящем, в сущности, из двух пар джинсов. Она проскользнула за занавеску в небольшую нишу, служившую ванной, где стоял туалетный столик и имелся душ. Включила переносное радио, висящее там на веревочке. Радио было трофеем, найденным на пляже Плайа дель Эсте во время семейного выезда. Она велела своим девочкам сторониться «влюбленных парочек» jineterasи туристов, но, с тех пор, как Мюриель наткнулась в песке на такую роскошь, как переносное радио размером с раковину, она и ее сестра наблюдали за пляжем, как грифы, готовые в поисках сокровищ просеять пляжный песок, как только уйдет очередная компания.

Вода лилась чуть теплым ручейком, но и этого было достаточно. Она намочила лоб и шею, затем волосы, плечи и грудь. Офелия гордилась своими волосами – коротко подстриженными, послушными и мягкими, как шерсть персидской ламы. Мелодия была ритмичной и проникновенной.

«Твоя сигара упала. Ты мне все рассказал о том, насколько она хороша и как все женщины восхищаются твоей огромной сигарой. Мы еще не начали курить, как она упала…».

Офелия расслабилась и начала двигаться в такт музыке. Вода стекала в водоотвод под ногами. Ее отражение в зеркале над раковиной затуманилось… Тридцатилетняя женщина, которая до сих пор выглядит, как дочь чернокожего рубщика сахарного тростника. Хотя она и не страдала самомнением, все же ненавидела полоски от загара – уж лучше быть ровного коричневого цвета. Она слегка склонила голову, и серебристые струйки воды потекли на бетонный пол.

Оставаясь детективом и в свободное от работы время, она думала о русском, найденном мертвым в воде. Посольство России могло бы проявить и больше внимания. Тот факт, что они, похоже, были готовы избавиться от проблемы с легкостью, с которой избавляются от сбитой на улице машиной собаки, лишь доказывал, что от него не было толку. Залив имел безусловное преимущество для тех, кто занимался контрабандой, внедрением агентов для наблюдения за судоходством. Как однажды сказал сам Команданте, нет более коварного врага, чем тот, которого ты назвал своим другом.

Ренко вызывал противоречивые чувства. Шикарное пальто – неоспоримое свидетельство его коррумпированности. Но остальная одежда говорила о полном его безразличии к внешнему виду. То он производил впечатление пытливого следователя, то полностью отключался, погружаясь в мысли. Бледное лицо, глубоко посаженые глаза.

Она бережно положила на сухую поверхность ароматный обмылок, который мать раздобыла у соседки, работающей в отеле, и выскользнула из душа… Одна песня – это все, что она себе позволяла, чтобы сэкономить батарейки.

Облачившись в пуловер и джинсы, Офелия положила фасоль Мюриель и рис Марисоль, затем сильно прожаренный кусочек чего-то, похожего на хрящ, его происхождение мать отказалась объяснить. Из холодильника появилась на свет пластиковая бутылка с этикеткой «Miranda», наполненная холодной питьевой водой.

– Сегодня в кулинарной программе показали, как можно приготовить стейк из кожуры грейпфрута, – сказала мать. – Они приготовили стейк из кожуры грейпфрута, вот это фокус. Эти завоевания Революции подносят все новые чудеса.

– Я уверена, что стейк получился вкусным, – ответила Офелия. – При нынешней ситуации.

– Они уплетали его, как настоящий, с удовольствием.

– Отлично… – Офелия пыталась разрезать кусок хряща. – Из чего это, ты сказала?

– Млекопитающее… Не беспокойся. Тебе довелось сегодня встретить кого-нибудь опасного, кого-нибудь, кто мог бы убить тебя и оставить твоих дочек без матери?

– Одного русского.

Теперь наступила очередь матери, и она с готовностью взорвалась:

– Русские еще хуже, чем стейк из кожуры грейпфрута. Какого черта ты пошла в полицию? Я до сих пор не понимаю…

– Чтобы помогать людям.

– Тебя здесь все ненавидят. Никто из коренных гаванцев не работает в полиции. Только провинциалы. А ведь мы были счастливы в деревне.

– В этом богом забытом поселке с заброшенной фабрикой по переработке тростника…

– А что, очень неплохо для Кубы.

– Работая в полиции, я могу жить в Гаване. И мои девочки хотят, чтобы мы жили здесь, и я хочу. – Это был аргумент, на который Офелия всегда могла положиться.

– Мы хотим жить здесь…

Мать немедленно отреагировала:

– В Гаване полно поселковых девушек без официального разрешения, и все они зарабатывают больше, чем ты, лежа на спине. Еще пара лет, и мне придется позаботиться о презервативах для моих внучек.

– Бабушка!

Мать замолчала, и они продолжили ужин в тишине, пока пожилая женщина не заговорила вновь:

– Ну и как же выглядит твой русский?

– Помнишь, однажды в деревне ты показала мне священника, которого лишили сана за то, что он влюбился.

– Я удивлена, что ты помнишь, ведь ты была еще совсем маленькой. Да, он влюбился в очень красивую женщину – набожную, это была печальная история для всех…

– Он похож на того священника.

Ее мать задумалась.

– Я не могу поверить, что ты помнишь.

В тот момент, когда Офелия подумала о том, что мать угомонилась и можно закончить поздний ужин в спокойной обстановке, зазвонил телефон. У них одних во всем «солярии»был телефон, Офелия подозревала, что ее мать пользовалась им для игры в лотерею. Нелегальную кубинскую лотерею заменили легальной венесуэльской, и игроки с телефонами имели большое преимущество. Офелия встала из-за стола и медленно прошла к телефону, обойдя стулья, на которых сидели девочки. Все это, чтобы продемонстрировать матери, что она не намерена лететь сломя голову, чтобы решать по телефону чьи-то дурацкие проблемы. Ее мать сохраняла безразличное выражение лица, пока она не повесила трубку.

– Кто это?

– Это по поводу русского… Он кого-то убил.

– Вот как! Похоже, вы два сапога пара.

Войдя в квартиру, она увидела, как капитан Аркос злобно швырнул телефонную трубку на рычаг.

– Ваше посольство не сможет обеспечить вашу безопасность. Кубинский народ обязательно выразит свой протест против тех, кто их продал и предал. Поцелуй Иуды за 30 сребреников. Если бы это было в моей власти, я запретил бы русским даже появляться на улице. Я не мог бы гарантировать безопасность русских даже в самой тихой столице мира, настолько силен гнев кубинцев. Вы проникаете в стан врага и предлагаете кубинцам поступать так же. Вы говорите, что история не для нас. Нет! Куба сама хозяйка своей истории. Мы сами делаем нашу историю и нам не нужны указания бывших товарищей. Это то, что я сказал в вашем посольстве.

Аркос был настолько разъярен, что его лицо побагровело. Чернокожий сержант Луна стоял рядом, ссутулившийся, зловещий и в то же время скучающий. Ренко спокойно сидел, закутавшись в пальто. Руфо лежал, неуклюже растянувшись на полу в своем сером спортивном комбинезоне, потухший взгляд был сосредоточен на зажатом в левой руке шприце. Офелию удивило отсутствие других специалистов. Где же была обычная для таких случаев суета видео– и светооператоров, судмедэкспертов и детективов? Хотя у нее не вызывало сомнений основание для появления здесь этих двух людей из Министерства, она нарочито громко щелкнула резиновыми хирургическими перчатками.

– Оказывается, капитан тоже говорит по-русски, – сказал Ренко. – Вот уж ночь сюрпризов.

Аркосу было за сорок. «Как раз то поколение, которое впустую потратило молодость на изучение русского языка и получило мощный заряд ненависти», – подумала Офелия, но предпочла не делиться своими соображениями с Ренко.

– Однако он прав. Мое посольство, похоже, не собирается мне помогать.

– Невероятно то, что он говорит, – откликнулся Аркос. – Руфо Пинейро – человек без криминального прошлого, знаменитый кубинский спортсмен, опытный водитель и переводчик в Российском посольстве пришел к нему, чтобы предложить купить сигары, получил отказ и все равно вернулся сюда. Затем без предупреждения и, не будучи спровоцированным, напал на Ренко и атаковал его с ножом и шприцем, а в ходе борьбы случайно воткнул шприц себе в голову.

– Свидетели есть?

– Пока нет, – Аркос сказал это так, будто он сможет их найти, если постарается.

До сих пор Офелии не приходилось работать с капитаном, но она знала этот тип: лучше бдительность, чем компетентность, повышения по службе не по способностям, а по выслуге. От Луны не приходилось ждать помощи; казалось, он воспринимает всех, включая капитана, с одинаковым мрачным равнодушием.

Она расстегнула молнию на спортивном комбинезоне Руфо. Оказалось, что под комбинезоном на нем по-прежнему были те же брюки и рубашка, в которых он был до этого. В такую жаркую погоду это было странно. В нагрудном кармане рубашки в пластиковой обложке было его удостоверение, в котором было написано: «Руфо Перес Пинейро; место рождения: г. Насимьенто, Испания 2/6/56; Профессия: переводчик; семейное положение: холост; место жительства: 155 ул. Эсперанса, г. Гавана; воинское звание: рядовой запаса; группа крови: „В“». В углу была приклеена фотография более юного и стройного Руфо. Там же была продуктовая карточка с расчерченной табличкой по месяцам и продуктам – рис, мясо, фасоль. Она вынула из карманов пачку долларов, горсть песо, ключи от дома и от машины, уложив это все рядком. Ей казалось, она помнила о том, что у него была зажигалка. Кубинцы запоминают такие вещи. Почему-то она была убеждена, что русский уже проверил содержимое его карманов и что она не найдет здесь ничего из того, что он еще не видел.

– Расследование уже началось?

– Расследование будет проведено, – пообещал Аркос. – Но вопрос в том, какое расследование. Все, что вы здесь делаете – подозрительно: ваше отношение к кубинским властям, нежелание подтвердить опознание русского коллеги, а теперь еще это нападение на Руфо Пинейро.

– Мое нападение на него?

– Из вас двоих мертв Руфо, – настаивал капитан.

– Капитан думает, что я специально прилетел из Москвы, чтобы убить Руфо? – спросил он Офелию. – Сначала Приблуда, а теперь я. Убийство и нападение. Если вы не станете проводить расследование, то чем вы вообще здесь занимаетесь?

Офелия почувствовала раздражение, так как по правилам нужно было сначала отработать место преступления, а Луна ничего не сделал. Она немного отступила назад, чтобы составить более полное представление о картине убийства и увидела нож, всаженный в деревянную панель книжного шкафа где-то на уровни груди, однако все книги стояли ровно, даже «Фидель и Искусство» – довольно увесистое подарочное издание в дорогом переплете. Нет сломанных стульев, нет синяков у русского, словно схватка завершилась в одно мгновение.

– Ваш друг – шпион, а вы – убийца, – открыл рот Луна. – Это мерзко.

Не вытаскивая нож из панели шкафа, Офелия осмотрела его. Это был нож бразильского производства с костяной ручкой и серебряной кнопкой для выбрасывания лезвия – обоюдоострого и заточенного как бритва. Черная нитка была пришпилена ножом к дереву.

Акрос сказал:

– В посольстве я заявил, что Ренко является обычным гостем и у него нет статуса дипломатической неприкосновенности. Эта квартира такая же, как и другие кубинские квартиры, и не находится под иностранной защитой. Это чисто кубинское дело, и только мы полностью отвечаем за него.

– Отлично, – ответил Ренко, – только не забывайте о том, что это кубинец пытался меня убить.

– Перестаньте упираться. Поскольку обстоятельства этого дела так запутаны: вы живы и на вас нет следов нападения. Вам очень повезет, если удастся уехать из Гаваны.

– Вы хотите сказать, уехать живым? Я уже жалею, что пропустил свой рейс.

– Через неделю будет другой. А тем временем мы продолжим расследование.

Ренко обратился к Офелии:

– И это вы называете расследованием?

Она помолчала в нерешительности, так как заметила на лацкане его пальто узкий прорез в месте, где не могло быть петли для пуговицы. Ее замешательство привело в ярость Акроса.

– Это мое расследование, которое я поведу так, как считаю нужным. Принимая во внимание множество факторов, таких как возможность, что вы неожиданно напали на Руфо, закололи его иглой шприца, а когда он был мертв, вложили оружие нападения в его руку. На нем, возможно, сохранились ваши отпечатки пальцев.

– Вы так думаете?

– Трупное окоченение еще не наступило. Мы сейчас посмотрим.

Прежде, чем Офелия смогла остановить его, капитан опустился на колени и попытался разжать пальцы Руфо. Тот держал крепко. Луна покачал головой и улыбнулся.

Ренко произнес, обращаясь к Офелии:

– Скажите капитану, что это спазм, а не трупное окоченение. Придется подождать, пока оно наступит и пройдет. Разумеется, в зависимости от того, насколько он хочет потягаться с Руфо.

Это замечание только подстегнуло капитана.

Она отвезла Ренко назад в квартиру Приблуды на Малеконе за неимением лучшего места, где он мог бы остановиться. У него не было денег на отель, посольская представительская квартира превратилась в место преступления, и до тех пор, пока он официально не признает опознание Приблуды, ему придется жить в его квартире.

Какое-то время они стояли на балконе, наблюдая за одинокой машиной, ехавшей по бульвару, за волнами, разбивающимися о грудь волнореза. В открытом море светились фонари рыбацких лодок и neumaticos.

– Вам приходилось быть на океане прежде?

– Берингово море, но это не то же самое.

– Не надо жалеть меня, – резко сказала она, – капитан знает, что делает.

Это прозвучало неискренне даже для нее, но Ренко отозвался:

– Да, вы правы.

Он кутался в свое черное пальто, как жертва кораблекрушения, спасшая свою последнюю реликвию. Между ними возникло что-то вроде сговора, ведь он ничего не сказал Аркосу и Луне об их общем визите в квартиру Приблуды.

– Ведь капитан обычно не расследует убийства, так?

– Так.

– Я помню газетные статьи о первом визите Кастро в Москву. Он – энергичный революционер, охотящийся на медведя, в стильном берете и ладной военной форме, в то время, как члены Политбюро, спотыкаясь в снегу, еле поспевали за ним, подобно толпе старых, разжиревших, разочаровавшихся в жизни шлюх. Предполагалось, что этот любовный роман никогда не закончится. Трудно поверить, что в Гаване теперь охотятся на русских.

– Мне кажется, вы запутались. Сначала умирает ваш друг, теперь на вас напали. Все это может создать искаженное представление о жизни в Гаване.

– Может быть.

– И не самое лучшее.

– Разумеется, это сбивает с толку.

Она не поняла, что он имеет в виду.

– Других свидетелей не было?

– Нет.

– Вы открыли дверь, и Руфо напал на вас без предупреждения?

– Точно.

– С двумя орудиями убийства?

– Да.

– Неправдоподобно.

– Это потому, что вы хороший детектив. Но знаете, что я понял?

– И что же вы поняли?

– Из собственного опыта я понял, что при отсутствии других свидетелей простую, хорошо обоснованную ложь очень трудно опровергнуть.