Текст книги "Я — посланник"

Автор книги: Маркус Зузак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

А я стою в высокой траве и впервые за ночь вслушиваюсь в шум реки. Она журчит, словно кто-то пьет. В темной воде отражаются звезды. Они будто нарисованы на ее поверхности.

«Машина! – спохватываюсь я. – Она же открыта!»

Более того, ключи остались в замке зажигания. Каждый таксист знает: забыть ключи в зажигании – грех незамолимый! За клиентом гоняйся, а ключи вынимай! И запри машину! Обязательно запри машину! Все нормальные люди делают это! Но то нормальные, а то – я.

Я живо представляю брошенную машину.

Одну-одинешеньку на дороге.

С распахнутыми дверями.

«Нужно возвращаться», – шепчу я себе. Но не двигаюсь с места.

И остаюсь на берегу реки до рассвета. Занимается утро, и мы с братом снова бежим наперегонки.

Я отстаю.

А потом мы ловим рыбу – сначала с берега, а затем идем вверх по течению, все выше и выше, туда, где нет домов. Там уже нужно карабкаться – мы удим, сидя на скалах.

На скалах.

Гладких таких.

Похожих на…

Постойте-ка.

Я медленно, а потом все быстрее и быстрее иду вверх по течению.

Забираюсь высоко, как мы с братом в детстве.

Вода журчит, разбиваясь о камни, а я цепляюсь руками и ногами и лезу дальше. Светает, мир наливается красками и обретает форму. Его словно прорисовывают вокруг меня.

Ноги зудят.

И наливаются теплом.

Теперь я вижу это место.

И нас – с удочками.

«Вот они, – показываю я. – Вон те скалы. Огромные камни».

И мы на них – закидываем леску, пересмеиваемся, смотрим на поплавки. Это был наш секрет, мы поклялись никому не рассказывать об этом месте.

Я уже почти дошел до скал.

Где-то далеко стоит сиротливо, с распахнутыми дверями, моя машина.

Солнце уже вылезло из-за горизонта – оранжевый шар, нарисованный на театральном заднике в виде неба.

Я взбираюсь на самый верх и опускаюсь на колени.

Ощупываю холодный камень.

Выдыхаю с облегчением.

Вслушиваюсь в шум реки, смотрю вверх и понимаю: а ведь я на месте. Я стою на коленях у камней дома моего.

На скале вырезаны три имени.

Они не сразу попадаются мне на глаза. Я их увидел, лишь снова поглядев вверх.

Подойдя поближе, читаю:

[7]7
  Здесь и далее для читателей, чьи ридеры не позволяют прочесть надпись, она дублируется текстом. – (Прим. верстальщика.)
  Томас О’Райли
  Энджи Каруссо
  Гейвин Роуз


[Закрыть]

Некоторое время я слышу только шум реки в ушах. Подмышки мокрые от пота. Он стекает со стороны сердца, по ребрам вниз, и верхняя часть брюк становится влажной.

Напрасно я шарю в карманах в поисках ручки и бумаги. Понятно, что их нет, но я как тот человек, что выдает заведомо неправильный ответ и глупо надеется на чудо: а вдруг угадал!

Поиски, естественно, ничего не дают, ручки с собой нет, так что я записываю имена в уме. Сначала начерно, карандашом, потом мысленно обвожу чернилами. Наконец процарапываю в памяти – так надежнее.

Томас О’Райли.

Энджи Каруссо.

Гейвин Роуз.

Ни одного знакомого имени – оно и к лучшему. Не знаю, мне кажется, если б я кого-то знал, было бы еще труднее.

Окинув камни прощальным взглядом, иду обратно, распевая вслух имена, чтобы точно не забыть их.

До машины я шел почти сорок пять минут.

Однако.

Двери закрыты, но не заперты. А вот ключей в зажигании нет. Я сажусь за руль, некоторое время смотрю сквозь лобовое стекло, потом опускаю шторку от солнца, и ключи падают мне на колени.

7
Священник

«О’Райли, О’Райли…»

Я листаю страницы телефонного справочника. Время к полудню. Я выспался и полон сил.

Нахожу двоих О’Райли. Один в хорошем районе. Другой – в плохом.

«Вот он, мой Томас, – думаю я. – Из плохого района».

Можно даже не сомневаться.

На всякий случай отправляюсь по первому адресу. Вижу красиво оштукатуренный дом с широкой подъездной дорожкой. Стучусь.

– Кто там?

Открывает высокий мужчина. Сквозь сетчатую дверь хорошо видно, он в шортах, рубашке и шлепках.

– Извините за беспокойство, – начинаю я, – но…

– Коммивояжер?

– Нет.

– Свидетель Иеговы?

– Нет.

Он явно удивлен.

– Тогда заходи.

Приглашение произносится совсем другим, гораздо более любезным тоном. Да и глаза потеплели. Я даже захотел войти в дом, но в последний момент передумал.

Мы смотрим друг на друга через сетчатую дверь. Я все никак не могу подобрать нужные слова и в конце концов решаю, что лучше сразу перейти к делу:

– Сэр, вас зовут Томас О’Райли?

Он делает шаг вперед и после паузы отвечает:

– Нет. Меня зовут Тони. А Томас – мой брат. Он живет в какой-то развалюхе на Генри-стрит.

– Понятно, извините за беспокойство, – поворачиваюсь я, чтобы уйти. – Спасибо, что уделили мне время.

– Эй, постой.

Он открывает дверь и выходит на крыльцо.

– А что тебе надо от моего брата?

Тут замолкаю я.

Потом отвечаю:

– Пока не знаю.

– Ну, раз ты все равно туда едешь, – говорит человек, – не мог бы оказать мне услугу?

Я пожимаю плечами:

– Да без проблем, сэр.

– Не мог бы ты передать ему, что сребролюбие пока не поглотило мою душу?

Эта фраза хлопается между нами на землю подобно сдувшемуся мячу.

– Д-да. Хорошо, я передам.

Уже дойдя до калитки, я слышу, что Тони О’Райли окликает меня снова. Оглядываюсь.

– Знаешь, думаю, нужно тебя предупредить, – делает он шаг вперед. – Мой брат священник.

Мы оба застываем на несколько мгновений, пока я перевариваю услышанное.

– Ага, спасибо, – говорю и наконец-то ретируюсь со двора.

А про себя думаю: «Ну, это все-таки лучше, чем муж, который бьет и насилует жену».

– …Сколько раз тебе повторять! Это не я!

– Правда?

– Эд, это не я. Если б это было моих рук дело, я бы уже все рассказал.

Данный содержательный телефонный разговор имеет место между мной и моим братом Томми. После случая на реке и нахождения «камней дома моего» я задумался: а не братец ли устроил все это? Ведь, кроме него, никто не знал про то место. Мы никому не рассказывали, потому что прятались там, забираясь высоко по течению. Хотя, возможно, кто-то нас видел, но ничего не сказал. Мы же там купались и все такое.

Я рассказал Томми про карты в почтовом ящике, и он заметил:

– Вечно ты влипнешь черт знает во что. То в дурацкую историю, то еще в какую-нибудь хрень. Ты прямо какой-то магнит для хрени, честное слово.

Мы посмеялись.

Но я задумался.

Таксист. Неудачник местного масштаба. Эталон посредственности. Никудышный любовник. Невезучий игрок в карты. Теперь еще и магнит для хрени.

Офигительное резюме.

Что ни строчка – загляденье.

– Ну а вообще как дела, Томми?

– Да нормально. А у тебя?

– И у меня неплохо.

На этом наш разговор подходит к концу.

Да, это сделал не Томми.

В последнее время с игрой в карты не складывается, и Марв берется за организацию званого вечера. Площадку для мероприятия предоставляет Ричи. У него родители уехали в отпуск.

Но перед тем как отправиться к Ричи, я иду на Генри-стрит. Надо же посмотреть на Томаса О’Райли. Чем ближе я подхожу, тем ближе к пяткам сердце. Руки сами заползают в карманы и боятся высунуться. Улица полностью оправдывает свою репутацию и производит жуткое впечатление. Повсюду разбитая черепица, разбитые стекла, разбитые жизни. Дом святого отца тоже не в лучшем состоянии. Еще издалека видно.

Крыша вся изъедена ржавчиной настолько, что непонятно, какого она была цвета.

Стены обшиты старыми, грязными асбестоцементными плитами.

Краска давно облупилась и висит клочьями.

Забор вокруг дома еле стоит и вот-вот завалится.

Перекошенная калитка тоже дышит на ладан.

Я подхожу к дому и понимаю: ну все, конец экскурсии.

Из темного проулка выходят три здоровенных мужика и подкатывают ко мне. Нет, они не угрожают и не нарываются на драку, но само их присутствие вызывает острое желание оказаться как можно дальше отсюда – и от этой неприятной ситуации «трое на одного».

– Эй, парень! Сорока центов не найдется? – спрашивает один.

– А сигареткой не угостишь? – интересуется другой.

– Слушай, отдай куртку, у тебя ж наверняка еще одна есть?

– Эй, эй, парень, куда ты! Что, даже одной сигареты не дашь? У тебя ж есть, я знаю. Поделись куревом, небось от одного раза не убудет?..

На мгновение я замираю, а потом поворачиваюсь и иду прочь.

Очень, блин, быстро иду.

Да уж.

Ощущения от прогулки оказались настолько острыми, что даже у Ричи я не могу прийти в себя. Между тем остальная компания бодро сдает карты и разговаривает.

– Ричи, а куда твои родители поехали? – интересуется Одри.

Повисает длинная пауза – наш друг обдумывает ответ. Всесторонне.

– Вообще-то, я не знаю.

– Шутишь, что ли?

– Да нет… Не, они, наверное, мне сказали, но я забыл.

Одри качает головой, Марв хихикает, вовсю дымя своей сигарой.

А я все думаю про Генри-стрит.

Этим вечером я, для разнообразия, выигрываю.

В паре заходов мне не везет, но в итоге как-то получается выиграть на круг больше партий.

Марв, весь такой довольный, рассуждает о «Ежегодном беспределе».

– Слышали? – пыхает он сигарой на нас с Ричи. – За «Соколов» новый парень играет. Говорят, в нем полтора, [8]8
  Здесь автор имеет в виду 1 центал английский (CWT) = 112 футам = 58,8 кг. Англо-американская система мер. (Прим. ред.)


[Закрыть]не меньше.

– Полтора чего? Центала, что ли? – удивляется Ричи.

Последние несколько лет он был крайним полузащитником в одной команде со мной и Марвом, но играл без особого энтузиазма. Ну, чтоб вы лучше себе представляли: если на поле вдруг становится скучно, Ричи идет пить пиво с болельщиками.

– Именно, Ричи, – важно кивает Марв, всем видом показывая: дело серьезное. – Полтора того самого.

– Эд, а ты будешь играть?

Этот вопрос поступает от Одри. Конечно, она знает, что я в команде, но спрашивает для поддержания разговора. Ну и подлизывается немного. После того случая на крыльце («Здравствуйте, это Эд, просто Эд») Одри чувствует себя немного не в своей тарелке. Мы переглядываемся через стол, и я улыбаюсь уголком рта. Это наш с ней условный знак – мол, все в порядке, без обид.

– Да, – говорю я вслух. – Конечно буду.

Она улыбается в ответ: «Ну и замечательно». То есть хорошо, что все в порядке и никаких обид. Вообще-то, Одри плевать на «Ежегодный беспредел». Она футбол терпеть не может.

После игры в карты Одри заходит ко мне в гости, и мы выпиваем на кухне.

– Как новый парень? Нормально все? – спрашиваю я, стоя к ней спиной.

В руках у меня тостер, я вытряхиваю крошки в раковину. Оборачиваюсь, чтобы посмотреть Одри в лицо, и замечаю на полу багровые пятна. Засохшая кровь с моего многострадального затылка и собачья шерсть. Куда ни глянь, все напоминает о миссии.

– Да, спасибо, неплохо, – отвечает она.

Мне хочется сказать: «Извини, что приперся к тебе тогда ни свет ни заря». Но я молчу. Раз уж все в порядке и мы не поссорились, незачем мусолить эту тему. Все равно ничего не изменишь. Я пытаюсь заговорить об этом несколько раз, но не получается. Ну и к лучшему.

Водворяя тостер на привычное место, я краем глаза ловлю в нем свое отражение – оно немного размытое из-за грязи, но растерянность в глазах видна четко. Болезненная растерянность, я бы даже сказал. В этот миг меня пронзает осознание: насколько жалка и неприглядна моя жизнь. Сижу с девушкой, но она встречается с другим. Получаю послания и не могу их доставить… Тут в глазах вспыхивает решимость. В тостере просматривается будущая версия Эда Кеннеди! Я снова пойду к Томасу О’Райли на Генри-стрит. Надену старую грязную куртку, не возьму денег и сигарет, как тогда. И на сей раз я дойду до входной двери – и постучусь.

«Так надо», – думаю я. И говорю Одри:

– А я теперь знаю, куда идти.

Она прихлебывает грейпфрутовую газировку и спрашивает:

– Ну и куда?

– Еще к троим людям.

Выцарапанные на камне имена живо всплывают в моей памяти, но Одри я о них не рассказываю. Зачем?

А она просто сгорает от нетерпения – так ей хочется узнать, как зовут моих новых подопечных.

Я это вижу по ее лицу.

Но Одри молчит – и должен заметить, это ее положительная черта. Одри никогда не давит и не занудствует, ибо прекрасно знает, что в таком случае не вытянет из меня ни слова.

И я рассказываю, как нашел эти имена.

– В общем, сел ко мне парень, а потом решил сбежать, не заплатив, ну а я за ним…

Одри потрясенно качает головой:

– Слушай, эти люди, похоже, серьезно заморочились… подстроить такое…

– Да, ребята неплохо осведомлены о моей жизни, едва ли не лучше меня самого…

– Вот именно, – прищуривается Одри. – Эд, а кто знает тебя настолько хорошо?

В том-то все и дело.

– Никто, – честно отвечаю я.

«Что, и я не знаю?» – удивляется Швейцар.

Я оборачиваюсь и отвечаю: «А ты как думал? Типа, пару раз со мной кофе пил – и уже в курсе всей моей подноготной?»

Вообще-то мне иногда кажется, что я сам себя толком не знаю.

Отражение в тостере пристально смотрит мне в глаза.

«Зато теперь ты знаешь, что делать», – говорит оно.

«Это точно», – думаю я в ответ.

На Генри-стрит я оказываюсь следующим вечером после работы. Как и планировалось, дохожу до входной двери. Стучусь.

Надо сказать, что дом отца О’Райли при ближайшем рассмотрении оказывается не просто развалюхой, а чудовищной развалюхой. Чудовищной от слова «чудище».

Выслушав, кто я, священник без дальних мыслей приглашает меня в дом.

Оглядевшись в прихожей, я неожиданно выдаю:

– Господи, вы что, здесь никогда не убираетесь?

«Ой! Я сказал это вслух?!»

Поволноваться как следует не выходит, потому что святой отец моментально отвечает:

– Ты бы на себя посмотрел, сын мой. Ты что, куртку вообще не стираешь?

– Один – один, – киваю я.

Молодец отче, за словом в карман не лезет.

Святой отец, кстати, лысоватый мужчина примерно сорока пяти лет. Пониже, чем брат, с темно-зелеными глазами и сильно оттопыренными ушами. Отец Томас облачен в сутану – даже странно, что он живет здесь, а не в церкви. Мне всегда казалось, что священники живут прямо в церкви: на случай, если прихожанину срочно понадобятся совет или помощь.

Мы проходим на кухню и садимся за стол.

– Чай или кофе?

Вопрос задан так, что у меня нет возможности отказаться от всего, надо обязательно выбрать что-то.

– Кофе, – отвечаю я.

– С молоком и сахаром?

– Да, спасибо.

– Сколько ложек сахара?

– Четыре, – отвечаю я с некоторым смущением.

– Четыре?! Ничего себе! Ты прямо как Дэвид Хелфготт!

– Это кто такой, черт подери?

– Ну как же! Это пианист! Сумасшедший, но гениальный! – поражен моим невежеством отец Томас. – Он в день выпивал по десять кружек кофе с десятью ложками сахара.

– И что, хорошо играл?

– Да, – кивает он и ставит чайник. – Ненормальный, но пианист хороший.

Теперь в его зеленых, бутылочного цвета глазах светится доброта. Огромная, как вселенная.

– А что, Эд Кеннеди, ты тоже сумасшедший, но хороший?

– Не знаю, – пожимаю плечами я, а священник хохочет над собственной шуткой.

Кофе готов, отец Томас ставит его на стол и садится сам. Прежде чем сделать глоток из чашки, он спрашивает:

– У тебя, случайно, не пытались стрелять сигареты или мелочь? Ну, там? – показывает он кивком на улицу.

– Ага, пытались. А один парень все выпрашивает у меня куртку!

– Да ты что? – Святой отец осуждающе качает головой. – С чего бы это? Похоже, у бедняги совсем нет вкуса.

И прихлебывает кофе.

Я придирчиво оглядываю рукава:

– Что, прямо кошмар?

– Да нет, – очень серьезно отвечает отец Томас. – Я просто подначиваю тебя, сын мой.

Повторный осмотр рукавов и молнии дает плачевные результаты: замша действительно прилично вытерлась в этих местах.

Между нами повисает неловкое молчание. Похоже, пора переходить к делу. Возможно, отец Томас тоже так считает: его лицо выражает любопытство, но какое-то терпеливое.

Я уже было раскрыл рот, чтобы все рассказать, но в соседнем доме начинается громкий скандал.

С грохотом бьется посуда.

Из-за забора несутся громкие вопли.

Люди, похоже, ссорятся не на шутку: орут и хлопают дверями.

Отец Томас замечает мое беспокойство и говорит:

– Извини, Эд, я на секунду.

Потом подходит к окну и открывает его шире.

– Так! Эй, вы! Не могли бы вы оказать мне услугу и прекратить это безобразие? – орет он.

Все затихает.

Отец Томас требовательно окликает соседа:

– Клем? Эй, Клем?

К окну подкрадывается нерешительное бурчание, прорывающееся виноватым голосом:

– Да, святой отец?

– Что происходит?

– Это все она, святой отец! Опять меня из себя вывела! – тут же заявляет голос.

– То, что она вывела тебя из себя, очевидно, но в чем, собственно…

Тут раздается другой голос, женский:

– Святой отец! Он опять ходил в паб! Напился и проигрался!

Голос священника мгновенно преображается. Именно так должен говорить его преподобие – твердым, вызывающим мгновенное уважение тоном:

– Это правда, Клем?

– Ну, это, ну, да, но…

– Никаких «но», Клем. Сегодня вечером ты никуда не идешь. Сядете рядом, возьметесь за руки и будете смотреть телевизор. Это понятно?

Голос номер один:

– Да, святой отец.

Голос номер два:

– Спасибо, святой отец.

Томас О’Райли садится обратно за стол и качает головой.

– Знакомься, это Паркинсоны, – вздыхает он. – Чертовы придурки.

Последнее замечание ввергает меня в глубокий шок. Разве священники ругаются? На самом деле я до этого ни с одним не беседовал, но мне кажется, что в большинстве они не такие…

– И часто они так? – спрашиваю.

– Пару раз в неделю. Минимум.

– Как же вы здесь живете?

В ответ он просто поднимает руки, взглядом указывая на сутану:

– А зачем же мне здесь жить, как не для этого?

В общем, мы разговорились.

Я рассказал ему, как вожу такси.

А он мне, как служит в церкви.

Церковь у него старая и стоит на окраине. Теперь-то я понимаю, почему он решил поселиться в этом районе. Церковь слишком далеко – из нее никому не поможешь. Поэтому он живет там, где он нужен. А здесь каждый первый нуждается, в каждом первом доме, по каждой улице. Поэтому он с ними, а не в пыльной отдаленной церкви.

Пока мы говорим, я не устаю удивляться его манере объяснять, а он многое объясняет, в том числе и то, как устроено его служение. Да, признает отец Томас, храм расположен неудачно. Будь на его месте магазин или ресторан, давно бы закрылся.

– Короче, дела не ахти идут… – киваю я.

– Честно? – Зеленое стекло в его глазах бьется и больно колет меня. – Дела идут хреновее некуда.

Тут я не выдерживаю и спрашиваю:

– Слушайте, а что, священнику можно ругаться? Ну, типа вы же святой отец и все такое…

– Что? Святой, говоришь… – Он допивает кофе. – Конечно можно. Бог умеет отделять важное от мелочей.

Приятно, что отец Томас не бросается развивать дальше тему божественного: типа Бог все про всех знает и так далее из воскресной проповеди. Он, кстати, говорил совсем не по-церковному. А когда закончил, то посмотрел на меня, очень твердо, и сказал:

– Но давай не будем отвлекаться на религию, Эд. Поговорим о важном. – Его голос становится чуть более официальным. – К примеру, о том, зачем ты сюда пришел.

Мы смотрим друг на друга через стол.

Некоторое время.

Просто глядим друг другу в глаза.

А после продолжительного молчания я рассказываю отцу Томасу все как на духу. Что я до сих пор не понимаю, почему я здесь. Нет, о других поручениях и о том, что еще предстоит выполнить, я не рассказываю. Только говорю, что мой приход сюда имеет свою цель. А вот какую – покажет время.

Отец Томас слушает очень внимательно: локти на столе, подбородок лежит на сплетенных пальцах.

Спустя время он понимает, что я толком-то ничего больше сказать не могу. Тогда священник очень спокойным и четким голосом произносит:

– Не волнуйся. Очень скоро ты поймешь, в чем твое предназначение. У меня есть ощущение, что в прошлом с тобой это уже случалось.

– Случалось, – подтверждаю я.

– Единственное, я хочу, чтобы ты помнил об одной важной вещи, – говорит он. И я вижу, что отец Томас не хочет выглядеть как проповедник на высокой кафедре. – Главное, Эд, чтобы у тебя была вера.

Я пытаюсь отыскать веру на дне кофейной кружки, но ее там почему-то нет.

Отец Томас провожает меня до конца улицы. По дороге нам встречается знакомая троица жаждущих сигарет, денег и чужих курток балбесов. Священник подзывает их поближе и наставительно сообщает:

– Так, ребята. Я хочу вас познакомить с Эдом Кеннеди. Эд, это Джо, Грэм и Джошуа.

Мы обмениваемся рукопожатиями.

– А это, парни, Эд Кеннеди.

– Приятно познакомиться, Эд.

– Привет, Эд.

– Как дела, Эд?

– А теперь, ребята, вы должны запомнить одну важную вещь. – Голос отца Томаса становится очень строгим. – Эд – мой близкий друг. Поэтому вы не должны стрелять у него деньги и сигареты. Куртку тоже не пытайтесь отнять. – Тут священник подмигивает мне: – Нет, и вправду, Джо, зачем она тебе? Ты только посмотри, это же черт знает что, а не куртка.

Джо активно трясет головой, соглашаясь:

– Точно, святой отец. Черт знает что.

– Отлично. Ну что, теперь у нас полное взаимопонимание?

Парни всем видом демонстрируют, что да, полнейшее.

– Ну и прекрасно.

И мы с отцом Томасом важно шествуем к перекрестку.

Дойдя до угла, пожимаем друг другу руки и прощаемся. Священник уже почти скрылся из виду, как я вспоминаю про его брата. И бегу обратно с криком:

– Эй, святой отец!

Он слышит и резко оборачивается.

– Чуть не забыл!

Я не добегаю до него метров пятнадцати.

– Ваш брат!

Отец Томас прислушивается.

– Он попросил передать, что сребролюбие еще не поглотило его душу.

В глазах священника вспыхивает радость, – но к ней примешивается капля сожаления.

– Да, Тони… – произносит он тихо и стеснительно. Его слова подкрадываются ко мне как-то бочком. – Давненько мы с ним не виделись. Как он, кстати?

– Да нормально, – отвечаю я с непонятной уверенностью.

Однако интуиция подсказывает: «Эд, это единственно правильный ответ».

Мы так и стоим друг против друга и неловко переминаемся с ноги на ногу посреди замусоренной улицы.

– Я вас не очень расстроил, святой отец? – на всякий случай интересуюсь я.

– Да нет, Эд, – отвечает отец Томас. – Все в порядке. Спасибо, что передал привет.

Он поворачивается и идет прочь, а я, в первый раз за все время, вижу в нем не священника.

Даже не мужчину определенного возраста.

В этот миг я вижу обычного смертного, который плетется домой по Генри-стрит.

А теперь полный контраст.

Мы сидим у Марва дома, по телику идут «Спасатели Малибу». Звук выключен – все равно нам плевать на сюжет и реплики героев.

Играет любимая группа Марва – «Ramones».

– А можно я что-нибудь другое поставлю? – интересуется Ричи.

– Валяй, Прайора можешь поставить, например, – лениво отвечает Марв.

До чего мы дошли – даже Джими Хендрикса называем Ричардом Прайором.

Начинается «Purple Haze», и Марв вдруг вспоминает:

– А Одри-то где?

– Да здесь я, – отвечает ее голос.

Одри заходит в комнату.

– Слушайте, а чем так воняет? – вдруг спрашивает Ричи и морщится. – Знакомое амбре, кстати…

Марву вонища тоже что-то живо напоминает, и он обвиняюще тычет пальцем в меня:

– Ты что, Швейцара сюда привел?

– Ну, он такой расстроенный был, когда я собрался уходить, я и…

– Что «и»? На фига мне сдалась твоя псина?

Швейцар сидит у открытой двери и внимательно наблюдает за разговором.

Воспользовавшись паузой в диалоге, он принимается облаивать Марва.

Кстати, больше Швейцар ни на кого не гавкает. Только на него.

– Видишь – я ему не нравлюсь, – недовольно замечает мой друг.

– Гав! Гав! Гав! – выражает свое отношение пес.

– А все потому, что ты на него косо смотришь и всякие гадости говоришь! Между прочим, он все понимает!

Мы бы спорили еще долго, но Одри уже раздала карты.

– Господа? – вежливо кашлянув, приглашает она к игре.

Все садятся, я беру свои карты.

На третьем круге мне сдают трефового туза.

«Отец О’Райли», – думаю я.

– Марв, что ты в воскресенье делаешь?

– В смысле, что я делаю в воскресенье?

– А как ты думаешь, в каком смысле я спрашиваю?

– Ты что, совсем больной? Эд спрашивает, занят ты или нет, – вмешивается Ричи.

Теперь Марв обиженно тычет пальцем в Ричи. Присутствие Швейцара явно провоцирует в нем агрессию.

– А ты, Прайор, не встревай. – Марв переводит перст указующий на Одри: – И ты тоже!

Одри в полном шоке:

– А я-то, черт побери, что тебе сделала?

Я снова влезаю в разговор.

– В общем, я не только Марва хотел спросить. Вы мне все трое нужны, – многозначительно говорю я, положив карты рубашкой вверх и оглядывая компанию. – Хочу попросить вас помочь в одном деле.

– Это в каком же? – интересуется Марв.

Мои друзья настораживаются.

Ждут объяснений.

– В общем, я тут подумал… А не пойти ли нам всем вместе, – начинаю частить я, – в церковь.

– Что?!

– А что такого? – оказываю я мужественное сопротивление.

Марв явно не может оправиться от потрясения:

– На фига нам идти в церковь?

– Ну, короче, есть тут один священник…

– Он что, из Честера? [9]9
  Английская церковь в Честер-хилле, одном из предместий Сиднея.


[Закрыть]

– Нет…

– А что за Честер? – спрашивает Ричи, но ответа, конечно, не получает.

В принципе, ему тоже не особо интересно, так что вопрос снимается сам собой.

Наконец слово берет Одри. Она, как всегда, высказывается очень здраво:

– И все-таки, с какой целью мы туда пойдем?

Думаю, Одри сообразила, что тут не обошлось без трефового туза.

– Ну, этот священник… он нормальный дядька такой. И я подумал, отчего бы не сходить. Просто развеемся…

– А он? Тоже пойдет в церковь? – Марв снова тычет в Швейцара.

– Естественно, нет!

Спасение приходит от Ричи. Он, конечно, законченный бездельник, целыми днями пропадает в букмекерской конторе, да и татуировка у него, скажем прямо, кривовато сделана. Но у Ричи есть одно положительное качество: что ни предложишь – он со всем соглашается. И Ричи, как всегда, очень приветливо и по-дружески говорит:

– Да никаких проблем. Я пойду с тобой в церковь. – И добавляет: – Но чисто просто так? Только посмотреть, развеяться?

– Ага, – подтверждаю я.

– Ладно, и я пойду, – подает голос Одри.

Дело за Марвом. Он, бедняга, оказался в крайне щекотливом положении. Идти в церковь Марв, конечно, не хочет. Но понимает, что отказаться тоже нельзя – некрасиво. Поерзав, он наконец вздыхает и цедит:

– Боже, я в это поверить не могу. Церковь, блин… Ну ладно, ладно, пойду. – И сердито хмыкает: – Подумать только: в воскресенье – в церковь! – И осуждающе качает головой: – Что в мире творится?.. Г-господи ты боже мой…

Я поднимаю со стола свои карты:

– Именно, Марв. Господи ты боже мой.

Поздно вечером звонит телефон. Но теперь меня так просто не запугаешь!

– Алло?

– Привет, Эд.

Ф-фух, это мама. Я с облегчением выдыхаю и внутренне готовлюсь к неминуемому артобстрелу. Давненько она не звонила, – сейчас выплеснет на меня двухнедельный, а то и месячный запас желчи.

– Как дела, мам?

– Ты Кэт уже звонил? У нее сегодня день рождения, между прочим.

На всякий случай напоминаю: Кэт – это моя сестра.

– Черт, мам, забыл.

– Да, черт тебя задери, ты, естественно, забыл. Жопу оторви от стула и брякни сестричке, чертов поганец.

– Хорошо, я вот только…

Она бросает трубку.

Безжизненные механические гудки на линии.

Очередной убитый мамой телефонный разговор.

Я промахнулся, не спросив номер телефона Кэт, – на случай, если у себя не найду. Нехорошее предчувствие подсказывает, что я его потерял. И действительно: в ящиках на бумажках его нет, в щелку на кухне не завалился, в телефонной книге отсутствует.

«Только не это!»

Увы. Да, вы правильно поняли.

Мне придется звонить моей Грозной Маме.

Набираю номер.

– Алло?

– Мам, это я.

– Ну а сейчас-то чего? – красноречиво вздыхает она: мол, как же ты меня достал.

– А какой у Кэт номер?

В общем, вы поняли. У моей мамы предсказуемая реакция.

Воскресенье наступает быстрее, чем я думал.

Мы садимся в церкви на задних скамьях.

Ричи, похоже, нравится, Одри тоже. У Марва похмелье, отцовского пива перепил. А я нервничаю – хотя почему, не могу понять.

В церкви не очень-то людно – помимо нас, не более дюжины человек. Пустота зала угнетает. Ковер дырявый, скамьи угрюмые, прихожане старые и скрюченные – ни дать ни взять мученики перед смертью. Только витражные окна выглядят как положено – свято и очень возвышенно.

Отец О’Райли выходит, оглядывает зал и привычно говорит:

– Благодарю за то, что пришли сюда.

Вид у него несчастный. Потом он замечает нашу компанию в конце зала:

– Мы также очень рады видеть наших уважаемых таксистов!

Луч света из витражного окна отражается на его тонзуре.

Отец Томас кивает мне – спасибо, что пришел.

Я хихикаю, один во всем зале.

Ричи, Марв и Одри поворачиваются и с недоумением смотрят. У Марва глаза красные, как у кролика.

– Перепил с вечера?

– Не то слово.

Отец Томас собирается с мыслями и разглядывает прихожан. Я чувствую: ему нелегко. Трудно говорить с пустым залом. Но священник – человек мужественный. Он собирается с силами и начинает проповедь.

После службы мы некоторое время сидим перед церковью.

– Что за хрень он нес про пастыря и все такое? – мрачно спрашивает Марв.

Наш друг обессиленно лежит в траве. Даже по голосу чувствуется, какое мучительное у него похмелье.

Мы сидим под большой плакучей ивой, ее ветви стекают вниз, укрывая нас, как шатром. В конце службы по рядам пустили поднос для пожертвований. Я положил пять долларов, у Ричи не было денег, Одри вытащила из бумажника пару долларов, а Марв порылся в карманах и бросил двадцать центов и колпачок от ручки.

Я смерил его взглядом.

– Чего?

– Да ничего, Марв.

– Ну и все!

И вот мы сидим под деревом. Одри что-то напевает, Ричи привалился к ступеньке, Марв вообще уснул. А я жду.

Вскоре чувствую – кто-то подошел. Даже не оборачиваясь, понимаю: это он. Отец О’Райли. Священник даже говорить не начал, а впечатление о нем: спокойный, веселый, компанейский человек.

– Спасибо, что нашел время прийти, Эд, – говорит отец Томас. Потом смотрит на Марва: – Да, Эд, выглядишь ты не лучшим образом. Но этому парню, как я погляжу, совсем хреново! – На лице святого отца образуется некое подобие зловредной улыбки: – Бедняга, прости Господи его грешную душу…

Все хохочут – кроме Марва, конечно. Он как раз изволит продрать глаза.

– Чего вы… – Он чешет руку. – Здрасьте, святой отец. Спасибо за проповедь и все такое.

– Вам спасибо. – Отец Томас снова оглядывает нашу компанию: – Благодарю, что пришли. Как насчет следующего воскресенья? Посетите меня?

– Ну, может быть, – отвечаю я.

– Только без меня! – решительно заявляет Марв.

К счастью, отец Томас не обижается.

Возможно, я ошибаюсь и священнику нужно что-то совсем другое, но это уже неважно. У меня есть план. Дома на диване, в компании Швейцара я листаю книгу, разглядываю фотографию на телевизоре и размышляю.

Нужно заполнить церковь людьми.

Вопрос лишь – как это сделать.