Текст книги "Я — посланник"

Автор книги: Маркус Зузак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

4
Как важно уметь врать

Во вторник вечером мы играем в карты у меня дома. У Ричи болит ключица: «Ежегодный беспредел» – это вам не шутки; Одри просто сидит и радуется жизни, а Марв выигрывает. И ведет себя безобразно – все как всегда, короче.

Я уже успел сходить на Глори-роуд. Посмотрел на дом номер сто четырнадцать. Там живет семья откуда-то из Полинезии. Муж – больше, чем тот амбал с Эдгар-стрит. Он работает на стройке. Жена для него – все. Королева. Богиня. В детях он тоже души не чает. Как придет с работы, тут же начинает с ними играть. Подбрасывает в воздух, они радостно хохочут и просят – еще, еще! Неудивительно, что они ждут не дождутся, когда папа придет домой.

Глори-роуд длинная и довольно пустынная улочка. Дома старые, еще с асбестоцементной облицовкой.

Пока непонятно, чем я могу помочь этой семье. Но есть уверенность, что ответ не заставит долго себя ждать.

– Смотрите-ка, а я снова выиграл! – злорадствует Марв.

Сидит, весь такой довольный, и попыхивает сигарой.

– Чтоб тебе провалиться! – цедит Ричи.

На самом деле он просто говорит вслух то, что думает каждый из нас.

Потом Марв принимается организовывать нашу встречу на Рождество. В этот день по традиции мы тоже играем в карты.

– Ну и чья в этом году очередь? – спрашивает он.

Все прекрасно знают – Марва. Но он, естественно, пытается отвертеться. Наш друг и рождественский ужин – две вещи несовместные. Причем готовит Марв нормально. Просто он очень жадный. Марв физически не может разориться на индейку. Когда он повел меня завтракать в то утро перед матчем, я просто обалдел – настолько это непохоже на моего друга.

– Твоя очередь. – Палец Ричи упирается в Марва. – Твоя, дружище. Прими это как данность.

– Подожди, мне кажется…

– Зря кажется. – Ричи непреклонен. – Твоя, твоя очередь, Марв.

– Слушайте, ну у меня же родители дома будут, сестра, опять же…

– Иди ты в задницу, Марв! Родители? Да мы обожаем твоих родителей!

Ричи в своем репертуаре. Все знают: ему абсолютно плевать, к кому мы все завалимся на Рождество. Просто он обожает подкалывать Марва.

– И сестра твоя нам очень нравится! Горячая, как огонь! Знойная женщина, короче!

– Знойная? Женщина? – переспрашивает Одри. – Ричи, ты вообще о чем?

– А я говорю – огонь, а не девка! – Ричи с грохотом бьет кулаком по столу.

Все покатываются со смеху, Марв морщится и ерзает.

– Нет, правда, – вступаю в беседу я. – В чем проблема? Денег у тебя завались! Сколько там, тридцать тысяч?

– Уже сорок, – сухо отвечает Марв.

Ремарка вызывает немедленную дискуссию – на что наш друг собирается потратить такую прорву денег? Марв шипит, что это не наше дело, и мы отстаем. В действительности его финансовые планы нас не очень-то интересуют. Нас вообще мало что волнует, признаться честно.

В результате я сдаюсь и говорю:

– Ладно, давайте устроим рождественскую вечеринку у меня. – И строго смотрю на Марва: – Но учти, Швейцар тоже будет присутствовать.

Судя по выражению лица, радости это моему другу не прибавляет. Но делать нечего, он соглашается.

А я все не унимаюсь:

– И вот еще что, Марв. Мы будем играть на Рождество в карты здесь, но только с одним условием.

– Каким?

– Ты принесешь Швейцару подарок.

Я не могу отказать себе в удовольствии воткнуть шпильку поглубже и даже провернуть ее в ране. Добившись от Марва уступки, нужно давить дальше, хотя результат уже превзошел все мои ожидания. Давненько я так не веселился!

– В общем, с тебя стейк – большой и сочный, заметь! И… – Ха-ха, старина Марв такого от меня не ожидал, это точно. – Ты должен будешь поцеловать мою псину. В морду!

Ричи щелкает пальцами:

– Отлично придумано!

Марв в шоке.

Он просто взбешен!

– Эд, это бесчестно! – взывает он к моей совести, но тщетно.

К тому же целоваться со Швейцаром все равно выгоднее, чем покупать индейку и заниматься готовкой. Так что Марв в конце концов соглашается.

– Ладно, уговорили. – И упирает в меня палец: – Но ты, Эд Кеннеди, натуральный извращенец.

– Премного благодарен за комплимент, дружище, – улыбаюсь я в ответ.

И понимаю, что – впервые за много лет! – радуюсь приближению рождественских праздников.

Я продолжаю наведываться на Глори-роуд в свободное от работы время. Да, живущая там семья еле сводит концы с концами, это понятно. Но что же требуется от меня? И вот однажды вечером, когда я, как всегда, стою на своем посту за кустами, ко мне выдвигается отец семейства. Он такой громадный, что может задушить меня одной левой. На лице у него явственно читается намерение так и поступить.

– Эй ты! – кричит он. – Ты там стоишь, а я все вижу! Очень хорошо тебя вижу!

Бежит он быстро, как носорог.

– Выходи из кустов быстро, ты, хитрое лицо!

Голос у него тихий и даже приятный – чувствуется, что парень не привык его повышать. Хотя с такими размерами ему и кричать-то не нужно – все разбегутся.

Но я не бегу. Стою на месте и успокаиваю себя: «Не волнуйся, Эд. Наверняка это часть задания».

Солнце садится за крышей дома, а мне приходится выйти из кустов. Я оказываюсь лицом к лицу с огромным, кудрявым, угрожающе выглядящим темнокожим мужчиной.

– Ты шпионишь за моими детьми?!

– Нет, сэр, – вскидываю я подбородок.

Нужно выглядеть уверенным в себе, честным малым.

«А в чем, собственно, дело? – поправляю я себя. – Где тут ложь?» Хм, ну да, это не ложь, а почти правда, ага…

– Так чего ты тут околачиваешься?

Остается врать, честно глядя в глаза, и надеяться, что парень поверит.

– Видите ли, сэр. Когда-то давно моя семья жила в этом доме…

«Отлично, – думаю я про себя. – Растешь над собой, Эд Кеннеди, врешь людям, не моргнув глазом».

– В общем, мы жили здесь давным-давно, много лет назад, – а потом переехали. И я время от времени сюда прихожу вспомнить детские годы и все такое.

«Господи, – молю я про себя, – сделай так, чтобы эта семья переехала сюда недавно».

– Папа мой недавно умер, и я прихожу, чтобы вспомнить, как мы с ним играли на лужайке. Я смотрю на вас, сэр, как вы своих детишек подкидываете и на плечи сажаете, и вспоминаю папу…

Лицо моего собеседника смягчается.

Ну и слава богу…

Человек подходит ко мне поближе. Солнце опускается на четвереньки у него за спиной.

– Дом старый, плохой, совсем развалюха, – машет он рукой в сторону своего жилища. – Но денег на другой пока нет…

– А мне кажется, нормальный дом, – улыбаюсь я в ответ.

Так мы беседуем еще некоторое время, а потом мой собеседник делает кое-что неожиданное. Он отступает на шаг, на мгновение задумывается и огорошивает меня предложением:

– Слушай, а может, зайдешь? На ужин! Мы будем рады.

Внутри меня все кричит: «Эд, откажись! Провалишь легенду!» Но я принимаю приглашение. Почему? Доставляя послание, нельзя искать легких путей.

И мы идем к крыльцу и заходим в дом. Прежде чем переступить порог, человек оборачивается и говорит:

– Меня зовут Луа. Луа Татупу.

– А меня – Эд Кеннеди, – отвечаю я, и мы пожимаем друг другу руки.

Точнее, огромная лапища Луа смыкается на моей ладони и не оставляет в ней ни одной целой кости.

– Мари? – зовет он. – Дети?

Луа оборачивается ко мне:

– Ну что, многое поменялось?

– А? – Тут я вспоминаю свою легенду. – Да нет, нет, все как прежде!

Тут из дверей вываливаются дети и начинают карабкаться по мне, как по дереву. Луа представляет меня жене и малышам. На ужин у них картофельное пюре с сосисками.

Мы едим, а Луа рассказывает анекдоты. Дети хохочут, хотя Мари клянется, что все анекдоты бородатые и они слышали их уже тысячу раз. Жена Луа выглядит не очень – морщины под глазами, измученный вид. Ей нелегко: работа (продавщица в супермаркете), дети, готовка, уборка… Кожа у нее светлее, чем у Луа. А волосы такие же темно-коричневые и кудрявые. Когда-то она была очень красивой.

У них пятеро детей. Естественно, они все разом болтают за едой, несмотря на увещевания мамы. И хохочут, хохочут. У них такие счастливые глаза, что становится понятно – вот почему Луа так любит и балует их.

– А можно, Эд покатает меня на спине, пап? – спрашивает одна из девочек.

Я киваю, и Луа говорит:

– Конечно, милая. Но ты забыла про волшебное слово!

Тони, брат отца О’Райли, говорил точно так же.

Девчушка стукает себя ладошкой по лбу, улыбается и восклицает:

– Пожалуйста! Пожалуйста, пусть Эд покатает меня на спине!

– Конечно! – улыбается в ответ Луа.

Дети успевают прокатиться тринадцать раз, – потом меня спасает Мари. Самый младший ни за что не желает слезать, но жена Луа снимает его с моей спины:

– Джесси, Эд очень устал!

– Ну ла-а-адно.

Джесси милостиво слезает, и я со вздохом облегчения валюсь на диван.

Джесси лет шесть. Пока я лежу на диване, он шепчет мне на ухо – как выясняется, ответ на мой главный вопрос.

– Папа скоро повесит рождественскую гирлянду! Ты придешь посмотреть? Там лампочки разноцветные! Очень красивые, правда!

– Конечно приду, – обещаю я.

Оглядывая комнату, я уже почти сам верю, что когда-то жил здесь. Вот здесь мы с папой сидели, а вот тут обедали…

Луа уже лег спать, так что провожает меня Мари.

– Спасибо, – благодарю я. – За все.

Она смотрит на меня огромными добрыми карими глазами и говорит:

– Не за что. Приходи еще. Как время будет – так и заходи.

– Я зайду, – отвечаю я.

На этот раз совершенно честно.

На выходных я сворачиваю на Глори-роуд и прохожу мимо их дома. Рождественская гирлянда, как и обещал Джесси, уже висит, но она очень старая и блеклая. Кое-где недостает лампочек – видимо, разбились. К тому же они настолько древние, что даже не мигают. Над крыльцом растянуты проводки с лампочками разного цвета, вот и все.

И я думаю: «Надо будет сюда еще прийти и внимательно все рассмотреть».

Вечером, когда гирлянда уже горит, мои подозрения подтверждаются: только половина лампочек в рабочем состоянии. Половина – это всего четыре. Четыре разноцветных огонька освещают рождественский ужин семьи Татупу. Понятно, что ничего особенного. Но я думаю, прав тот, кто сказал: великое – всегда в малом. Просто нужно это малое заметить.

При первой же возможности я наведаюсь сюда еще раз. Когда все обитатели дома будут в школе или на работе.

Нужно что-то делать с этими негорящими старыми лампочками.

И я еду в «Кеймарт», огромный хозяйственный гипермаркет. И покупаю гирлянду – точно такую же, как та, что висит у Татупу над крыльцом, только новую. Большие, красивые зеленые, желтые, красные и голубые лампочки весело блестят боками. Среда, на улице жарко, может, поэтому никто не подошел и не спросил, что это я делаю на крыльце чужого дома, взгромоздившись на перевернутое ведро. Хотя и так понятно: снимаю старую гирлянду, разгибая один за другим гвозди, которыми закреплен провод. Но потом оказывается, что розетка-то в доме – провод тянется под дверь. Надо было заранее об этом озаботиться, ну что ж теперь поделаешь, – придется оставить все как есть. Я вешаю старую гирлянду обратно, а новую оставляю на пороге.

Просто кладу перед дверью, без всякой записки.

Что тут еще можно сделать, в конечном-то счете…

Хотя сначала я решил написать на коробке: «С Рождеством». Но потом передумал.

Дело-то не в словах, правда?

А в сияющих разноцветных лампочках над порогом. В великом, которое обнаруживается в малом.

5
Сила и слава

Вечером того же дня я сижу себе на кухне и ем равиоли, и тут к дому подъезжает мини-вэн. Рычание двигателя прекращается, хлопают дверцы. И в мою входную дверь барабанят чьи-то кулачки.

Швейцар для разнообразия решает немного полаять в ответ. Я успокаиваю пса и открываю.

На пороге стоит семья Татупу в полном составе: Луа, Мари и дети.

– Привет, Эд, – радостно говорит Луа, и команда Татупу хором присоединяется к приветствию.

– Мы тут в телефонный справочник посмотрели, но тебя не нашли. Пришлось обзвонить всех окрестных Кеннеди! Твоя мама дала нам адрес!

В наступившей тишине я лихорадочно соображаю, что им могла сказать моя милая добрая мама. Тут в разговор вступает Мари:

– Поехали с нами!

По дороге к дому в мини-вэне стоит необычайная тишина. Я сижу, зажатый со всех сторон детьми, и мне не по себе. В окне мелькают огни фонарей, словно передо мной открываются и закрываются страницы какой-то книги. Посмотрев вперед, я ловлю взгляд Луа в зеркале заднего вида.

Через пять, а может, через десять минут мы подъезжаем. Мари командует детям:

– Ну-ка все побежали в дом!

И уходит вслед за ними. Мы с Луа остаемся сидеть в машине.

Он снова смотрит в зеркало заднего вида – и снова наши глаза встречаются.

– Ты готов? – спрашивает он.

– К чему?

Он лишь качает головой.

– Да ладно, Эд, ты прекрасно знаешь, к чему.

И Луа выходит и закрывает за собой дверь.

И зовет меня через окно:

– Выходи, юноша.

Юноша.

Звучит не очень приятно. Многообещающе так звучит. Похоже, я его оскорбил – ну, тем, что купил новую гирлянду. А может, Луа решил, что это намек – типа, он семью не может обеспечить, и что я подумал: «Этот нищеброд и неудачник даже лампочки новые ввинтить не может, дай-ка я ему помогу». У меня не хватает мужества поднять глаза на дом. Мы просто идем и встаем на краю дороги. Луа поворачивается ко мне. Кругом темно. Очень темно.

Мы стоим.

Луа смотрит на меня.

А я смотрю в землю.

А потом я слышу, как хлопает дверь, причем пару раз. Из дома пулей вылетают дети, один за другим. За ними спешит Мари.

И тут я понимаю: одного ребенка не хватает.

Джесси.

Снова пересчитываю детей – и снова упираюсь взглядом в землю. И тут Луа громко кричит – так, что я аж подпрыгиваю:

– Давай, Джесс!

Мгновения падают. Я нахожу в себе силы посмотреть вверх.

И вижу: старый дом залит ярким светом. Лампочки сияют. Они настолько прекрасны, что кажется, это их огни поддерживают старые облезлые стены в воздухе. На лицах детей, Луа и Мари играют разноцветные отблески. По моим улыбающимся губам пробегаются волны красного цвета. Дети визжат от восторга и хлопают в ладоши. Кричат, что это лучшее Рождество в их жизни. Девочки берутся за руки и принимаются танцевать. Тут из дома выбегает Джесси – посмотреть на иллюминацию.

– Он очень хотел сам включить гирлянду, – говорит мне Луа, и я вижу, что у Джесси на лице самая широкая, самая благодарная и самая живая улыбка из всех, что я видел.

«Вот оно, прекрасное мгновенье, – приходит мне в голову. – Для Луа и Мари».

– Когда мы обнаружили эту новую гирлянду, Джесси потребовал, чтобы ты тоже посмотрел, как мы ее включим. Вот мы тебя и привезли!

Я с улыбкой киваю. На земле перед домом играют цветные отблески.

В глазах у меня все плывет – от яркого света и от счастья.

«Вот оно, – думаю я. – Сила и слава».

6
Прекрасное мгновенье

Под ночным небом в разноцветных лучах танцуют дети.

И тут я вижу еще кое-что.

Луа и Мари стоят, взявшись за руки.

Они абсолютно, безусловно счастливы – пусть на мгновенье, но счастливы. Их дети танцуют, а старый дом залит сияющим светом.

Луа целует жену.

Нежно, просто касаясь губами ее губ.

Мари отвечает на его поцелуй.

Они прекрасны.

Я не про внешность.

И не про слова.

А про то, какие они на самом деле.

7
Момент истины

Мари просит меня зайти в дом на чашку кофе. Я пытаюсь отказаться, но она настойчива:

– Ну Эд, ну пойдем.

Как тут не пойти? И вот мы сидим, пьем кофе и разговариваем.

Все идет хорошо, но вдруг беседа останавливается, слова Мари повисают в воздухе между нами, а она только размешивает кофе ложечкой и молчит. А потом говорит:

– Я очень тебе признательна, Эд. – Морщинки собираются в уголках глаз, улыбка становится хитрой. – Большое тебе спасибо.

– Да за что?

Она качает головой – мол, меня ты не проведешь.

– Ну же, Эд. Ты сам прекрасно знаешь. И мы знаем. Это ведь ты все сделал. Джесси – он же секреты хранить совсем не умеет. Хоть рот ему заклеивай! Так что мы знаем, это ты.

Я со вздохом сдаюсь:

– Вы это заслужили.

– Чем? – явно не удовлетворена она ответом. – И почему именно мы?

– Почему именно вы? – Я решаю сказать правду: – Понятия не имею.

И прихлебываю кофе.

– Это длинная история. Которую к тому же не так-то легко рассказать. В общем, я просто стоял перед вашим домом, – и все случилось как-то само собой.

Тут подходит Луа, расталкивает повисшие между нами слова и пихает их в мою сторону. А потом говорит:

– Эд, мы тут уже больше года живем. И никто – ни одна живая душа – не подошел и не спросил, нужна ли нам помощь. Даже слова доброго никто не сказал. – Он пьет кофе. – Но мы ничего другого и не ждали. У всех свои проблемы, кому еще чужие нужны. – Мы встречаемся с ним глазами – всего на мгновение. – И тут – бац! – появляешься ты. Вот что нам непонятно.

И вот я оказываюсь внутри мгновения абсолютной ясности. И говорю:

– Я сам не понимаю, если честно. Мне кажется, лучше принять все таким, какое оно есть, и не искать объяснений.

Мари соглашается. Но хочет кое-что добавить:

– Ну что ж, не искать так не искать. Но все равно мы бы хотели тебя поблагодарить.

– Да, – поддерживает ее Луа.

Мари кивает, он встает и идет к холодильнику. К дверце магнитом прилеплен конверт. На нем написано: «Эд Кеннеди». Луа возвращается и протягивает мне его.

– Мы люди небогатые, – говорит он, – но мы старались. Для тебя.

Конверт ложится мне в ладони.

– Тебе должно понравиться. Ну, просто мне так кажется.

Внутри – нарисованная от руки рождественская открытка. Похоже, в ее изготовлении поучаствовали все дети. На рисунке – елки, увешанные гирляндами. И играющие дети. Понятно, что рисунки – большей частью детское каля-маля, но по мне, они замечательные. Внутри написано поздравление – тоже детской рукой:

[17]17
  Дорогой Эд!
  С Рождеством! Надеемся, что у тебя тоже есть гирлянда, такая же красивая как та, которую ты нам подарил.
Вся семья Татупу

[Закрыть]

Я расплываюсь в улыбке, встаю и иду в гостиную. Дети лежат на ковре и смотрят телевизор.

– Спасибо за открытку! – говорю я.

Они отвечают хором, но голосок Джесси слышен лучше всех:

– Мы старались, Эд!

И они снова утыкаются в экран. Идет кино – о приключениях животных и все такое. Вниз по реке плывет картонная коробка с котом, и его судьба интересует детей гораздо больше, чем беседы со мной.

– Тогда пока!

Но они меня, конечно, не слышат.

Посмотрев еще раз на рисунки, я иду обратно на кухню.

Оказывается, это еще не все.

Луа протягивает мне маленький темный камень с узором в виде креста.

– Мне это подарил друг. На счастье. Возьми, Эд, – говорит он. И протягивает камешек. – Я хочу, чтобы теперь он был у тебя.

Мы, все трое, смотрим на него. Молча.

А потом я – неожиданно для самого себя – говорю:

– Прости, Луа, но я не могу это принять.

Голос хозяина дома спокоен и мягок, но очень настойчив. И глаза раскрыты широко-широко, в них плещется желание убедить меня.

– Эд! Ты должен это взять! Ты нам столько дал! Даже не представляешь, как много!

И Луа снова протягивает мне камень. А потом берет и кладет мне в ладонь и смыкает над ним пальцы – держи, мол, крепче. Моя рука лежит в его ладонях.

– Теперь он твой.

– Он не только на счастье, – поясняет Мари. – Это чтобы ты нас не забывал.

Теперь уж точно нельзя отказываться. Я смотрю на камень.

– Спасибо, – говорю я супругам Татупу. – Я буду его беречь.

Луа кладет руку мне на плечо:

– Я знаю.

И мы втроем стоим на кухне. Вместе. Как одна семья.

На прощание Мари целует меня в щеку.

– Помни, – говорит он. – Мы всегда тебе рады. Заходи почаще.

– Спасибо, – благодарю я и иду к двери.

Луа говорит, что довезет меня до дома, но я отказываюсь. В основном, потому что мне действительно хочется прогуляться сегодня вечером. Мы пожимаем друг другу руки, и Луа опять пытается переломать мне кости своей лапищей.

Он провожает меня к дороге. А потом задает последний на сегодня вопрос:

– Эд, я могу у тебя кое-что спросить?

Мы стоим в нескольких шагах друг от друга.

– Да, Луа.

Он отступает еще на шаг, и мы оказываемся в полной темноте. За нашими спинами переливаются огнями разноцветные лампочки. Наступает мгновение истины.

– Ты ведь никогда не жил в этом доме, правда? – говорит Луа.

Врать нельзя. Пути к отступлению отрезаны.

– Нет, – честно говорю я. – Не жил.

Мы смотрим друг на друга, и по лицу Луа видно: он хотел бы о многом спросить. Даже раскрыл рот, чтобы задать вопрос, и вдруг передумал. Видимо, понял: не надо портить такое прекрасное мгновение лишними словами.

Пусть все идет как идет.

– Пока, Эд.

– Пока, Луа.

Мы обмениваемой рукопожатиями и расходимся в разные стороны.

Дойдя до перекрестка, прежде чем повернуть за угол, я оглядываюсь. Мне хочется еще раз посмотреть на огни гирлянды.

8
Клоун-стрит. Чипсы. Швейцар. И я

Сегодня самый жаркий день в году. А я как на грех работаю в дневную смену. В машине есть кондиционер, но он почему-то ломается. Пассажиры, конечно, очень недовольны. Я честно предупреждаю всех о поломке, но от поездки отказывается только один. Человек жадно затягивается сигаретой и разочарованно замечает:

– Ну нет, без кондиционера – нереально.

– Понятное дело, – согласно пожимаю плечами я.

Камень Луа Татупу лежит в левом кармане. Возможно, это из-за него безумное движение в центре города меня почему-то совсем не раздражает. Вроде сплошные пробки, все стоят, даже на зеленый, – а я все равно чувствую себя очень счастливым.

Поставив машину на стоянку, я вижу, как подъезжает Одри. Она опускает стекло и говорит:

– Черт, я вся вспотела! Такая жарища!

А я представляю капельки испарины на ее коже. Как бы я слизывал их языком. Перед глазами проходят соблазнительные картины, – надеюсь, это не видно по моему лицу.

– Эд?..

Волосы у нее не очень чистые, но для меня они все равно самые красивые. Светлые такие, цвета пшеницы. На лице Одри прыгают три или четыре солнечных зайчика. Она повторяет:

– Эд?..

– Извини, – откликаюсь я наконец. – Задумался о своем. – И оборачиваюсь – туда, где стоит ее парень. Ждет, когда Одри выйдет из машины и подойдет. – Смотри, кто тебя дожидается.

Повернувшись к Одри, я промахиваюсь взглядом и упираюсь в пальцы на руле. Они лежат совершенно расслабленно, купаясь в солнечном свете. До чего же они красивые. «Интересно, а этот хрен подмечает такие мелочи?» – сердито думаю я. Но Одри, конечно, ничего не говорю.

– Пока, – прощаюсь я.

И отхожу от машины.

– Спокойной ночи, Эд, – отвечает она.

И трогается с места.

Уже темно, я давно оставил машину на стоянке и иду по городу. Сворачиваю на Клоун-стрит. Но Одри все равно стоит у меня перед глазами. Руки. Стройные длинные ноги. Вот она улыбается своему парню. Они сидят и едят. Перед моими глазами картина: парень кормит ее с рук, а она берет губами кусочки. Ее губы касаются его пальцев, они все перемазаны и оттого еще более красивы.

За мной плетется Швейцар.

Мой верный старый друг.

По дороге я покупаю огромный пакет горячих чипсов – с уксусом и солью. Все как в старые добрые времена, на кулек пошла страница сегодняшней газеты. Раздел «Скачки» – пятна от уксуса проступают на строчках про фаворитку этого сезона, кобылу-двухлетку по имени Ломоть Бекона. Интересно, пришла ли она первой. Швейцару, впрочем, не до спортивных сводок. Он унюхал чипсы и надеется, что я с ним поделюсь.

Дойдя до дома № 23 по Клоун-стрит, я обнаруживаю, что это ресторан. Маленький такой, называется «У Мелуссо». Итальянский. Вокруг – торговый квартал, посетителей много. Внутри – полумрак. Похоже, все хозяева мелких ресторанчиков считают: раз темно – значит уютно. Но пахнет оттуда вкусно.

Напротив стоит скамейка. На ней-то мы со Швейцаром и располагаемся. И начинаем неспешно поедать чипсы. Я лезу в жирный, мокрый от уксуса пакет и наслаждаюсь каждым мгновением. Время от времени чипсину получает и Швейцар. Он провожает ее взглядом до самой земли, потом наклоняется и облизывает. Впрочем, я ни разу не видел, чтобы Швейцар не сожрал то, что ему кинули. Похоже, мою собаку не очень-то волнует уровень холестерина в крови.

Этим вечером ничего не произошло.

Следующим тоже.

По правде говоря, мне кажется, мы попусту теряем время.

Хотя теперь у нас есть, можно сказать, традиция. Каждый вечер мы со Швейцаром идем на Клоун-стрит, садимся и едим чипсы.

Хозяин ресторана – пожилой, очень представительный мужчина. Мое послание – не ему, голову даю на отсечение. Что-то тут должно произойти. Причем совсем скоро.

В пятницу вечером, отдежурив свое перед рестораном, я возвращаюсь домой и обнаруживаю на крыльце Одри. На ней спортивные штаны и рубашка. Под которой нет лифчика. Груди у Одри не то чтобы очень большие, но красивые. Я останавливаюсь, вздыхаю – и иду дальше. Швейцар тоже ее заметил и радостно припустил к крыльцу.

– Привет! – ласково треплет псину Одри.

Они большие друзья, да.

– Привет, Эд.

– Привет, Одри.

Я открываю дверь, она проходит следом.

Мы садимся.

На кухне.

– Где тебя носило? Поздно ведь уже! – спрашивает она.

А я едва сдерживаю смех: обычно такой вопрос задают злые жены подгулявшим мужьям.

– На Клоун-стрит.

– Где?! На какой-какой улице?

– На Клоун-стрит, – киваю я. – Ну, там где итальянский ресторан.

– У нас что, есть улица имени клоуна?

– Ну да.

– Ну и что там?

– Пока ничего.

– Понятно.

Она отворачивается, а я собираюсь с духом. И спрашиваю:

– А ты зачем пришла?

Она смотрит вниз. Потом в сторону.

А потом наконец говорит:

– Ну… мне кажется, я соскучилась. По тебе.

У нее бледно-зеленые, влажные глаза. Мне бы очень хотелось сказать, что мы неделю как виделись, когда же она успела соскучиться, – но я понимаю, что она имеет в виду.

– Эд, ты в последнее время как-то отдалился. И вообще очень изменился. Ну, с тех пор, как все это началось.

– Изменился?

Я переспрашиваю, но на самом деле все ясно. Я действительно изменился.

Мы смотрим друг на друга. Я встаю.

– Да, – кивает она. – Раньше ты был всегда… под рукой, что ли. – Одри произносит это неохотно, будто ей неприятно слышать собственные слова. Но, похоже, ей необходимо выговориться. – А теперь как-то… вырос. Не знаю, что ты делал и через что тебе пришлось пройти, но ты… в общем, и вправду отдалился. От нас. От… меня.

Вот что значит ирония судьбы. Я отдалился. Да у меня в жизни не было другого желания, кроме как сблизиться с Одри! Я всю жизнь мечтал лишь об этом! И чего только не делал, чтобы добиться!

– И ты стал… лучше, – подводит черту Одри.

Кажется, я начинаю понимать, что она имеет в виду. Вижу ситуацию ее глазами. Одри вполне устраивало, что в ее жизни есть «просто Эд». Так было спокойнее. И понятнее. И тут – раз! – все изменилось. Я поменял свою жизнь. Вмешался в ход событий. Совсем капельку, но равновесие между мной и Одри необратимо нарушилось. Это ее пугает. Возможно, Одри думает, раз она не может быть со мной, я ее брошу.

И мы больше не будем встречаться – вот так, как прежде.

Одри не хочет меня полюбить. Но и потерять тоже не хочет.

Она хочет, чтобы все было по-прежнему. «Все в порядке?» – «Все в порядке».

Но уверенности в будущем у меня нет.

«Все будет хорошо», – хочется пообещать ей.

Я тоже хочу на это надеяться.

Мы все еще сидим на кухне, пальцы нащупывают в кармане подаренный Луа камушек. Я размышляю над словами Одри. Возможно, я действительно совлекаю с себя ветхого Эда Кеннеди ради нового человека, идущего к цели, а не прозябающего в стороне от дел. Возможно, однажды утром я проснусь и встану уже иным, а посмотрев вниз, увижу себя прежнего мертвым меж простыней.

Я знаю: это будет во благо.

Но откуда во мне столько печали?

Разве не этого я хотел с самого начала?

В результате я встаю и иду к холодильнику за выпивкой. Да, анализ ситуации привел меня именно к такому умозаключению: нам с Одри нужно напиться. Одри, кстати, полностью согласна.

– Так что же ты делала, – спрашиваю я, уже развалившись на диване, – пока я околачивался на Клоун-стрит?

Бедняжка не знает, как вывернуться.

Правда, Одри уже порядочно набралась, и поэтому я все-таки получаю ответ на свой вопрос. Уклончивый, но ответ.

– А то ты сам не знаешь, – смущенно бормочет она.

– Нет, – решаю я немного поддразнить ее, – не знаю.

– Ну… мы с Саймоном… ну… пару часов у меня дома…

– Пару часо-о-ов! – Уязвлен я в самое сердце, но стараюсь не выдать этого. – Ничего себе! Как же ты ко мне доползла после такого марафона?..

– Сама не знаю, – пожимает плечами Одри. – Саймон ушел, а мне вдруг стало так пусто на душе…

«И ты пришла ко мне», – думаю я, как ни странно, без всякой горечи. В любом случае, сейчас мне не больно. Если рассуждать рационально, физические отношения не столь важны. Я нужен Одри, здесь и сейчас, – ну что ж, это не так и плохо. Мы же старые друзья, в конце концов.

Одри будит меня. Мы все еще сидим на диване в гостиной. На журнальном столике собралась небольшая толпа бутылок. Они стоят и смотрят. Как любопытные вокруг места аварии.

Одри пристально глядит на меня, ежится и выдает вопрос:

– Эд, скажи честно. Ты меня ненавидишь?

В желудке у меня плещутся водка с запивкой-газировкой, а в голове пусто. Поэтому я отвечаю – серьезно-пресерьезно:

– Да. Ненавижу.

Между нами повисает страшная тишина, и мы, не сговариваясь, отталкиваем ее от себя смехом. Она упрямо кружится и возвращается, но мы снова хохочем. Смех и тишина крутятся и сталкиваются перед нами, а мы смеемся снова и снова, чтобы прогнать молчание.

Успокоившись и отогнав тишину, Одри шепчет:

– Я тебя очень хорошо понимаю.

Будит меня страшный грохот – кто-то нещадно колотит в дверь.

Заплетаясь ногами, я тащусь открывать и вижу перед собой того самого парня, который сбежал, не заплатив. Кажется, с той ночи у реки прошла целая вечность.

Парень смотрит очень сердито.

Впрочем, а когда он смотрел иначе?

Он поднимает ладонь – молчи, мол, и дай мне сказать первым. И говорит:

– В общем, – выдерживает он театральную паузу, – заткнись и слушай.

По голосу ясно, что парень не просто сердит. Он очень сердит.

– Смотри, Эд. – Желтые глазищи царапают меня, как кошачьи когти. – Сейчас три часа утра. Жара, причем влажная, а мы тут с тобой стоим и беседы беседуем.

– Да, – соглашаюсь я. В голове моей алкогольные пары висят такой тучей, что впору дождю идти. – Беседуем, – подтверждаю я слова парня.

– Издеваешься?

Ссориться мне не хочется. Совсем.

– Извини. Что случилось?

Он молчит, а воздух между нами искрит. Парень реально злится. Наконец он выдавливает из себя:

– Завтра. Ровно в восемь вечера. «У Мелуссо». – Он поворачивается, чтобы уйти, и вдруг вспоминает: – Да, вот еще что.

– Слушаю.

– Чипсы не жри больше, ладно? А то меня стошнит уже скоро. – Палец угрожающе тычет мне в грудь. – И это, давай, поторапливайся уже. Мне, можно подумать, делать больше нечего, как за тобой бегать! Понятно, нет?

– Понятно, – киваю я и, несмотря на дозу алкоголя в крови и туман в голове, решаю попытать удачи. – Кто тебя послал?

Желтоглазый, злющий, затянутый в черную кожу парень снова вспрыгивает ко мне на крыльцо. И шипит:

– А я знаю? – А потом хихикает и качает головой. – И вообще, ты бы сам головой подумал. Считаешь, ты один тузы по почте получаешь?

Он хихикает снова, разворачивается и уходит прочь, растворяясь в темноте. Сливаясь с мраком.