Текст книги "Я — посланник"

Автор книги: Маркус Зузак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

10
Дважды два и мороженое

На следующий день у меня зверски болят руки и плечи, но оно того стоило.

Кстати, нашлась Энджи Каруссо. В телефонном справочнике немного людей с такой фамилией, и методом исключения я ее обнаруживаю.

У Энджи трое детей, и, похоже, она типичная молодая мать-одиночка. У нее двое мальчиков и девочка, и Энджи работает в аптеке. Такая шатенка с короткой стрижкой, очень симпатичная – рабочая форма ей к лицу. Знаете, это белые халатики до колена – все фармацевты в них ходят. Вот мне такие очень нравятся.

Каждое утро она собирает и отводит детей в школу. Три дня в неделю ходит на работу. В остальные два возвращается из школы прямиком домой.

Наблюдая за Энджи, отмечаю, что, похоже, зарплату ей дают по четвергам. Тогда она берет детей и ведет их в тот же парк, где мы со Швейцаром сидели, когда к нам подошла Софи.

Энджи покупает каждому ребенку по мороженому, и они с дикой скоростью его заглатывают. А потом требуют еще.

– Правило! Вы помните правило? Одно мороженое в неделю!

– Мама-а-а, пожалуйста-а-а…

– Пожалуйста, мама-а-а…

Один закатывает истерику, и меня разбирает желание подойти и прекратить это безобразие. К счастью, мальчишка быстро переключается и убегает кататься с горки.

Энджи сидит и смотрит, как они играют, а потом ей становится скучно, и она уволакивает их домой.

Я знаю, что делать.

Да, знаю.

«Здесь все просто», – думаю я.

Просто, как дважды два.

Я наблюдаю, как они идут, и мне ее жалко. В особенности из-за походки. Энджи еле волочит ноги – хотя, конечно, может идти гораздо быстрее. Да, она любит своих детей. Но они висят на ней, и она еле идет. Энджи перекосилась на одну сторону, чтобы держать за руку маленькую дочку.

– Мам, а что на ужин? – спрашивает один из мальчишек.

– Еще не знаю…

Легким движением она откидывает с лица темную прядку волос и идет вперед, слушая, как дочка рассказывает о противном мальчике, который дразнится.

А я все смотрю, как она еле переставляет ноги – шажок за шажком, медленно-медленно.

И сердце мое наполняется печалью.

Последнее время я работаю в дневную смену, так что времени для вечерних прогулок предостаточно. Для начала я зашел на Эдгар-стрит. В окнах горит свет, мама с дочкой ужинают. Тут до меня доходит: а вдруг у них нет денег? Муж-то исчез! С другой стороны, он, наверное, все пропивал. А кроме того, женщина явно выиграла, променяв достаток на отсутствие насильника…

Еще я захожу к Милле, а потом и к отцу О’Райли – у него продолжается полоса везения после вечеринки в День Священника. Конечно, народу в следующее воскресенье пришло поменьше, но церковь уже не пустует, как прежде.

А потом я иду по адресам – проверяю всех с фамилией Роуз. Их восемь, и нужного мне человека я нахожу с пятой попытки.

Итак, Гейвин Роуз.

Ему не больше четырнадцати, ходит в обносках и с хитрой глумливой мордой. Волосы, естественно, длиннющие, фланелевые рубашки, как одна, напоминают нищенские лохмотья.

В общем, со спины у него свисают космы и тряпки, и в таком виде он ходит в школу.

Курит, дерется.

Глаза голубые – как вода в унитазе после очистителя. И веснушки по всему лицу.

Ах да, чуть не забыл.

Парнишка – говнюк, каких мало.

Ему, к примеру, нравится ходить по мелким магазинчикам и издеваться над хозяевами – обычно у тех плохо с английским. Еще он ворует – из этих же лавок – все, что плохо лежит, и прячет под рубашку или в штаны. Детей поменьше он толкает и притесняет при любой возможности.

Наблюдая за Гейвином, я всячески прячусь от Софи. Не хватало, чтобы она снова меня увидела и не то подумала. «В самом деле, что это он ходит вокруг да около школы и подсматривает за детишками».

Поэтому в основном я наблюдаю за Гейвином Роузом, когда он дома.

Живет мальчик с матерью и старшим братом.

Мамаша – типичная оторва, не вылезающая из затрепанных уггов: пьет и курит одну за другой. Братец такой же засранец, как Гейвин, если не хуже. На самом деле тут реальная дилемма – решить, кто из младших Роузов больший говнюк.

Они живут на самой окраине, недалеко от грязного ручья, впадающего в речку. И да, самое главное. Братья Роуз постоянно ссорятся. Прихожу утром – они ругаются. Заглядываю вечером – дерутся. А если не то и не другое, они просто орут друг на друга.

В общем, с воспитанием сыновей мама не справляется.

Чтобы как-то выжить среди постоянных воплей и драк, она пьет.

Вечерами мамаша Роузов засыпает на диване перед телевизором; с экрана стекает очередная серия мыльной оперы.

Я наблюдал за мальчишками неделю. За семь дней они умудрились подраться раз десять, не меньше. И вот сегодня, во вторник, у них случается натуральное побоище. Братцы выкатываются из дверей дома и мутузятся во дворе. Старший, Дэниэл, от души лупасит Гейвина. Наконец Гейвин падает, а Дэниэл поднимает его за шкирку.

И объясняет, в чем тот не прав, мерно встряхивая в такт речи:

– Я – тебе – говорил – что? Не трогать, мать твою, мои вещи!

А потом отбрасывает, как щенка, на землю и с деловым видом идет обратно в дом.

Гейвин лежит, затем кое-как встает на четвереньки. Я наблюдаю за ним с другой стороны улицы.

Потрогав распухшее лицо и утерев кровь, он отпускает длинное ругательство и, пошатываясь, плетется вниз по улице. И все бормочет про то, как ненавидит своего брата и вообще когда-нибудь его убьет. Наконец останавливается и садится в канаве, забиваясь под свисающие ветви кустов.

Что ж, самое время вмешаться в ситуацию.

Я подхожу и останавливаюсь прямо перед ним. И, сказать по правде, немного жмусь и нервничаю: парнишка не так-то прост и столковаться с ним будет очень нелегко.

За нами внимательно наблюдает глаз уличного фонаря.

Ветерок обдувает вспотевшее лицо, и моя тень медленно подкрадывается к Гейвину Роузу.

Он поднимает голову.

– Тебе чего, дядя?

Лицо его горит, по щекам текут горячие слезы, в глазах – ярость.

Я лишь качаю головой:

– Да ничего, в принципе…

– Ну и вали отсюда, козел сраный! Вали, кому сказал, а то убью на хрен!

«Ему всего четырнадцать, – думаю я. – Помнишь Эдгар-стрит?» По сравнению с тем амбалом он просто младенец.

– Ну тогда давай, вылезай. Потому что я никуда отсюда уходить не собираюсь, – говорю я.

Моя тень накрывает пацана с головой, но он не двигается с места. Как я и думал, дальше слов у него дело не пошло. Он принимается выдирать траву и бросать на дорогу. Рвет стебли, будто это чьи-то волосы, – хищно и злобно.

Постояв, я сажусь в канаву в паре метров от него. Между нами висит пустота нереализованной угрозы. Мои слова разбивают ее.

– Что случилось-то? – спрашиваю я, не глядя в его сторону.

Если не смотреть, он точно разговорится.

Как я и думал, Гейвин выдает исчерпывающий ответ:

– Мой брат – злобный засранец. Я убью его!

– Звучит очень грозно…

– Издеваешься? – вспыхивает он.

Я качаю головой, все так же глядя перед собой:

– Да нет, зачем мне…

А сам думаю: «Какой же ты засранец…»

– Я убью его. Убью. Убью. Я – его – убью. Убью! – твердит он. Растрепанные космы мотаются, лицо перекошено ненавистью. Веснушки ярко вспыхивают в свете фонаря.

А я смотрю на мальчишку и обдумываю дальнейшие действия.

Интересно, братцы Роуз хоть раз в жизни попадали в серьезный переплет?

Думаю, им вскоре представится такая возможность.

J
Цвет ее губ

В четверг вечером все как обычно.

Энджи Каруссо идет на работу, а потом забирает детей из школы. Далее по плану парк, по дороге они долго обсуждают, какое кому мороженое купят. Один пытается схитрить и выбрать дешевое, а за это получить два рожка. Ребенок озвучивает свою стратагему Энджи, но та непоколебима: мороженое одно, и точка. Детка тут же отказывается от дешевой опции и выбирает шарик подороже.

Семейство Каруссо заходит в магазинчик. А я сижу на дальней скамье и жду, когда они выйдут. Наконец они вываливаются наружу, и теперь за мороженым иду я. И думаю: «Интересно, какое выбрать для Энджи?»

«Быстрее соображай, – подгоняю сам себя. – А то они далеко уйдут, не догонишь».

В конце концов я останавливаюсь на двух разных шариках: мятный с шоколадной крошкой и маракуйя, в вафельном рожке.

Выхожу и вижу: дети все еще лопают. Сидят рядком на скамеечке и радостно поедают свое мороженое.

Я подхожу.

Язык у меня заплетается – даже странно, что выходит выговорить все разом:

– Простите…

Они все разом оборачиваются. Энджи Каруссо вблизи оказывается еще красивее – и она жутко застенчива.

– Просто я пару раз видел вас здесь и заметил, что вы никогда не покупаете мороженого себе.

Энджи смотрит на меня как на сумасшедшего.

– Вот я и подумал: может, вам тоже хочется.

И вручаю ей рожок – крайне неуклюже, естественно. По вафле уже текут зеленые и желтые струйки.

А Энджи очень охотно протягивает руку, берет мороженое и смотрит на него – с удивлением и грустью. Долго так смотрит, несколько секунд. Потом слизывает сладкие струйки на вафле.

Закончив с рожком, она некоторое время примеривается собственно к мороженому – как к запретному плоду: «Вкушать? Не вкушать?» Бросает на меня осторожный взгляд – и откусывает от мятного шарика. Ее губы сразу становятся зелеными и сладкими, а дети уже пулей мчатся к горке. Только девочка остается рядом и замечает:

– Мамочка, смотри, сегодня и ты мороженое кушаешь!

Энджи треплет ее по волосам и отбрасывает с глаз челку:

– Точно, Кейзи, и я кушаю. А теперь, – улыбается она дочке, – поиграй с братиками.

Кейзи убегает, мы с Энджи остаемся на скамейке вдвоем.

Вечер выдался теплым и влажным.

Женщина ест мороженое, а я не знаю, куда девать руки. Энджи неторопливо, тщательно облизывает то мятный шарик, то маракуйевый. Языком проталкивает их в вафлю – чтобы не вывалились и в рожке не было пусто. Очень заметно – она не хочет, чтобы рожок пустел. Энджи старается продлить удовольствие.

Поедая мороженое, Энджи наблюдает за детьми. Я их не особо интересую, а маму они окликают постоянно: в данный момент спор идет о том, кто выше подлетает на качелях.

– Они у меня молодцы, – сообщает Энджи вафельному рожку. – Не всегда, конечно, но обычно хорошо себя ведут.

Покачав головой, она продолжает:

– Я раньше была… знаете ли… девушкой без комплексов. А теперь – что ж. У меня трое детей, и я совсем одна.

Она смотрит на качели, и по лицу видно: Энджи представляет себе детскую площадку без детей. Ею тут же овладевает чувство стыда. Похоже, она постоянно себя винит. За сожаления. Ей грустно, хотя детей она очень любит, это видно.

Я понимаю: жизнь больше ей не принадлежит. Она целиком отдана детям.

Энджи смотрит на них и плачет. По крайней мере, она может позволить себе эту маленькую слабость. На губах у нее мороженое, а по щекам текут слезы.

Да, теперь все иначе. И даже мороженое не такое вкусное.

Тем не менее, поднимаясь со скамейки, Энджи благодарит меня. Спрашивает мое имя, а я отвечаю, мол, неважно.

– Ну, неправда, – возражает она. – Я хочу знать.

Приходится сдаться:

– Эд. Меня зовут Эд.

– Вот и прекрасно, – говорит она. – Теперь я знаю, кому сказать спасибо. Спасибо, Эд.

Она продолжает благодарить, но самые прекрасные слова я слышу, уже собираясь уходить. Подбегает Кейзи. Дочка повисает на руке у мамы и говорит:

– Мамочка, мамочка, в следующий раз я дам тебе откусить от моего мороженого!

Почему-то я себя чувствую грустным и опустошенным. С другой стороны, я сделал все, что мог. Мороженое для мамы. Для Энджи Каруссо.

Никогда не забуду «мятный цвет» на ее губах.

Q
Кровь и ярость

Пришло время разобраться с братцами Роуз. Как я уже говорил, ребята, похоже, ни разу не попадали в серьезный переплет. Не оказывались в ситуации, когда нужно защищаться от внешнего врага. Драться между собой – сколько угодно. А что они будут делать, когда в лоб братцу даст кто-то чужой?

У меня есть их адрес.

И телефон.

В общем, я готов к спецоперации.

На следующей неделе мне опять выпадают сплошные дневные смены, так что вечерами я свободен – и хожу к их дому как на работу. Мальчишки только ругаются – не дерутся. Приходится возвращаться домой несолоно хлебавши.

На обратном пути я отмечаю про себя, где находится ближайшая телефонная будка – недалеко.

Следующие два вечера у меня рабочие, и это совсем неплохо. Братцы буквально только что не на шутку подрались, и для следующей серьезной битвы им нужно подкопить сил и злости. Я же хочу, чтобы Гейвин снова выбежал на улицу. Тогда-то я и сделаю свою неприятную, но нужную работу.

Драка случается в воскресенье вечером.

Два часа ожидания – и это наконец-то происходит. Дом вздрагивает от ударов и криков, и всхлипывающий Гейвин выкатывается наружу.

Он идет на то же место – в канаву.

Я за ним.

Моя тень подкрадывается к его ногам, мальчишка ворчит:

– Снова ты…

Я не даю ему шанса продолжить.

Мои руки протягиваются к воротнику и вздергивают Гейвина вверх.

Такое впечатление, что я стою рядом и наблюдаю за собой со стороны.

Смотрю, как заволакиваю Гейвина Роуза в кусты, валю на землю и метелю среди грязи и сухих опавших веток.

Пару раз впечатываю кулаком по скуле, безжалостно бью в солнечное сплетение.

Мальчишка плачет и скулит, моля о пощаде:

– Не убивайте меня, не убивайте, пожалуйста…

Я вижу его глаза, но избегаю встречать взгляд. Бью кулаком прямо в нос – так надежнее, теперь он не будет смотреть на меня. Гейвину больно, очень больно, но я продолжаю месить его кулаками. Мне нужно, чтобы к моему уходу он не мог сдвинуться с места.

Он боится.

И прямо-таки источает запах страха.

Запах поднимается и забивает мне ноздри.

Я прекрасно понимаю, что возмездие не за горами, но у меня нет другого выхода.

Пожалуй, сейчас самое время кое-что объяснить. Дело в том, что до случая с Эдгар-стрит я в жизни человека пальцем не тронул – во всяком случае, никогда никого не бил так, как сейчас. Мне очень неприятно делать это – и вдвойне противно, что приходится бить мальчишку гораздо слабее и младше себя. Тем не менее долг есть долг. И я продолжаю метелить Гейвина Роуза словно одержимый. Смеркается, крепчающий ветер шелестит ветвями кустов.

Парню не от кого ждать помощи.

Только от меня.

А что я могу сделать?

Гейвин получает от меня последний пинок. Теперь он точно не сможет двигаться ближайшие пять или десять минут.

Я подымаюсь, тяжело дыша.

А Гейвин Роуз – нет.

На моих руках кровь. Быстрым шагом я ухожу по улице подальше от кустов. В доме Роузов включен телевизор, его хорошо слышно.

Завернув за угол, я направляюсь к телефонной будке и обнаруживаю, что все не так просто. Там кто-то стоит и треплется.

– Да мне плевать, что она говорит! – кричит в трубку здоровенная малолетка с кольцом в пупке. – Я-то тут при чем?

Ну и что теперь делать?

Я стою и мрачно думаю: «Вали, вали отсюда, дура!»

Девица разражается новой тирадой.

«Так, даю ей одну минуту, – решаю я. – И я захожу в будку».

Она меня прекрасно видит, но ей пофиг. Демонстративно поворачивается ко мне спиной и продолжает трещать как ни в чем не бывало.

«Все. Пора», – говорю я себе и стучу по стеклу.

Она резко разворачивается и выпаливает:

– Чего тебе?

Слово и впрямь звучит как выстрел.

Я пытаюсь быть вежливым:

– Прошу прощения, но мне нужно сделать срочный звонок!

– Да пошел ты в жопу!

Похоже, девушка… э-э-э… не в настроении покидать телефонную будку.

– Слушайте! – поднимаю я руки и показываю перепачканные в крови ладони. – У меня друг в аварию попал, мне «скорую» нужно вызвать!

Она бросает в трубку:

– Кел? Ты меня слушаешь? Да, в общем, я тебе буквально через минуту перезвоню. Хорошо?

Слова про «буквально минуту» она издевательски выговаривает мне в лицо.

Девица вешает трубку и неспешно выпихивается наружу. Будка пропахла ее потом и дезодорантом. Противно, но я привычный – с вонью Швейцара все равно не сравнить.

Захлопываю за собой дверь и набираю номер.

Примерно через три гудка трубку берет Дэниэл Роуз:

– Алё!

Я тихим, вкрадчивым шепотом сообщаю:

– Слушай меня внимательно. Там у вас в конце улицы кусты растут. Пойдешь туда – увидишь братишку. Похоже, его серьезно отделали. Так что давай по-быстрому, парень!

– Кто вы такой?

Я вешаю трубку.

– Большое спасибо, – говорю я девице.

– Надеюсь, трубка в крови не перепачкана?

Милая, добрая девушка.

Заворачиваю на улицу, где живут Роузы, как раз вовремя: Дэниэл осторожно ведет брата домой. Я стою далеко, но хорошо вижу: парень поддерживает Гейвина за плечо. Теперь они действительно выглядят как братья.

Я даже представляю себе, что Дэниэл говорит: «Держись, Гейв, еще чуть-чуть осталось. Главное, дойти до дома, держись…»

Мои руки в крови. Там, в конце улицы, на траве тоже осталась кровь. Я надеюсь, эти двое наконец поймут, что им нужно делать и что – на самом деле – доказывать окружающим.

Я бы хотел все сказать открытым текстом, но не могу – нельзя. Моя задача – доставить послание. Не расшифровать его. Не объяснить. Просто доставить. Понять послание – их задача.

Мне очень хочется верить, что они поймут. Я плетусь домой – к Швейцару. Еще я очень хочу вымыться.

K
Боевое крещение

Ну что ж, могу честно сказать: я собой доволен. На том большом камне были выцарапаны три имени. Уверен: я сделал все, что должен был, для каждого из этих людей.

Мы со Швейцаром выходим на прогулку – к реке, а потом вверх по течению. Туда, где выбиты на камне имена. Швейцар плетется все медленнее и медленнее – устал. Я смотрю на него с упреком: «Ну и чего ты потащился за мной? Я же предупреждал – путь длинный. А ты? Пропустил все мимо ушей, как обычно».

«Я тогда здесь подожду, хорошо?» – спрашивает он.

И ложится на траву. Потрепав его за ушами, я продолжаю путь.

Лезу на скалу. Меня переполняет гордость. Здорово вот так почувствовать разницу: в первый раз я сюда карабкался без всякой уверенности в победе. А сейчас я кто? Правильно, триумфатор.

Дело к вечеру, но не жарко. Я даже вспотеть не успел.

А вот и имена.

Тут же я замечаю: что-то не так. Да, имена все те же, но рядом выцарапаны галочки. Похоже, каждая появлялась здесь в свое время – по мере того, как я справлялся с заданиями.

Первое имя вызывает во мне очень приятные воспоминания.

Томас О’Райли. Здоровенная галочка напротив.

Потом Энджи Каруссо. Еще одна галочка.

А потом…

Это что еще такое?!

Я ошеломленно таращусь на камень. Имя Гейвина Роуза никакие отмечено! Пустое место напротив – там, где у двух других уже стоят галочки, – прямо-таки бросается в глаза!

Я стою над этой загадкой и растерянно почесываю спину.

– Что же мне еще нужно сделать? – вопрошаю я воздух. – Нет-нет-нет, послание для Гейвина Роуза доставлено, в этом не может быть никаких сомнений!

Что ж, похоже, мне скоро предстоит узнать ответ на этот вопрос…

Проходит несколько дней, близится конец ноября. До матча «Ежегодный беспредел» тоже осталось совсем ничего. Марв беспрерывно мне названивает – мое равнодушие к матчу, похоже, выводит его из себя.

Наступает декабрь, до игры два дня, а я все еще нервничаю по поводу Гейвина Роуза и так и не материализовавшейся на камне галочки. Да, напротив его имени так ничего и не появилось, – я специально ходил проверять. Надежда, что кто-то просто опоздал со знаком, покинула меня. Столько дней уже прошло, – нет, тут что-то другое. Уверен: тот, кто спланировал всю эту затею, ни за что не допустил бы опоздания.

В результате я плохо сплю.

Срываюсь на Швейцара.

И, проворочавшись всю ночь с четверга на пятницу, решаю, что пора идти в аптеку за снотворным. На Мэйн-стрит есть круглосуточная, пусть продадут мне что-нибудь. И вообще, не нужно было вываливать в ту фляжку с водкой все таблетки, мужику с Эдгар-стрит и так бы хватило.

В общем, иду я себе и вдруг вижу: на другой стороне улицы собралась стайка мальчишек.

Дом уже близко, но я чувствую, они идут за мной. И вот мы все стоим у пешеходного перехода, ждем, когда зажжется зеленый, и тут до меня доносится голос Дэниэла Роуза:

– Это он, Гейв?

Попытка отбиться оказалась тщетной – их слишком много. Шестеро как минимум. Они сволакивают меня в проулок и метелят – так же, как я Гейвина. Они месят меня кулаками как тесто, не давая подняться. Бьют по очереди, сменяя друг друга со свежими силами. По лицу течет кровь, все тело в синяках – на ребрах, на ногах и на животе не осталось живого места.

Ребята мутузят меня в полном самозабвении.

– Будешь знать, как лезть к моему брату!

Ага, это Дэниэл Роуз решил со мной побеседовать.

Брат Гейвина с размаху бьет меня под дых. Так вот ты какая, цена братской любви, черт, как больно.

– Давай, Гейв, наподдай ему напоследок!

Гейв с удовольствием идет брату навстречу.

С размаху бьет ботинком в живот, потом кулаком по лицу.

Они убегают, и их топот постепенно замирает в ночной тишине улиц.

Я пытаюсь подняться, но снова растягиваюсь на асфальте.

Кое-как ковыляя к дому, думаю: «Круг замкнулся». Я получил туз крестей – меня побили. Все трефовые задания выполнены – и меня опять отметелили.

Дома Швейцар смотрит испуганно. Можно сказать, обеспокоенно. Приходится заверить его, что все в порядке, – я пытаюсь изобразить улыбку, но она получается какой-то кривой. Одно утешает: пока я тут плелся домой, хватаясь за стены, кто-то выцарапывал напротив имени Гейвина Роуза здоровенную галочку.

Похоже, теперь я действительно сделал все, что мог.

Потом я иду в ванну и разглядываю отражение.

Оба глаза подбиты.

Челюсть распухла.

Изо рта на шею течет кровь.

Я смотрю на себя в зеркало и изо всех сил пытаюсь улыбнуться.

«Эд, ты молодец», – говорю я отражению и несколько секунд созерцаю свое разбитое, залитое кровью лицо.

Туз крестей, говорите?

Ну что ж, похоже, я сегодня получил настоящее боевое крещение.