Текст книги "Кожа наших листьев (СИ)"

Автор книги: Маркус Даркевиц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

– Мы пойдём с тобой в винокурню, – сонным голосом сказала Карина. – Конечно, порознь. Но если я не проснусь, иди одна… Не смей спорить. Это не удовольствие, это работа…

– Как твоё вино хоть называется? – спросила Электра, целуя подругу.

– Забыла, что ли, как меня зовут здесь? – удивилась Карина и провалилась в сон.

…Она проспала весь день до вечера. Электра тщетно пыталась её разбудить, но с отчаянием поняла, что это невозможно. Карина отказывалась просыпаться. Вернее, она даже вставала с постели, сидя, покачивалась на её краю, говорила с закрытыми глазами «одну минуту», после чего падала обратно. Можно было, конечно, поставить ей инъекцию чего-нибудь взбадривающего, но Фламенко решила не рисковать: мало ли какую реакцию потом выдаст истощённый организм после такой сильной встряски. Поэтому Электра отправилась в винокурню в одиночестве… и вернулась оттуда только под утро, когда Карина сумела наконец проснуться – с тяжёлой головой и голодная, но сравнительно отдохнувшая.

Электра сплоховала. После того как она опьянела, её привезли на квартиру к Карине, чей адрес она неосторожно назвала, будучи под действием делкиголя. И привез её лично сам Абрам Шнейдеман, решив заодно проверить некоторые свои подозрения.

– Ага, – сказал он, проводя почти бесчувственную Электру в комнату, где их встретила Карина. – Я так и думал, что вы вместе. Решили, значит, старого воробья на мякине провести? Думаете, Шнейдеман совсем из ума выжил, не понимает, что две красивые девушки с одной планеты, да ещё с этой пуританской Эсмеральды, случайно оказываются одновременно у нас в Смоллтауне и ищут изысканных развлечений?.. Знаете, Зулейка, я поначалу думал, что вы – офицер тайной полиции или ещё какой-нибудь особой спецслужбы нашего сектора… или не только нашего. И полагал, что ваша подружка, скорее всего, тоже из полиции – добровольный агент…

Карина опешила. Старый винокур сумел с легкостью разобраться в ситуации. Впрочем, он же сказал, что «поначалу думал»…

– Странно, что вы так решили, – желчно сказала Карина.

– Я вам скажу честно – не люблю шпиков. Потому и рискнул ввести вас в заблуждение. Анализ Электры был вполне положительным. И можно было вполне отправить её на донорский этаж: она дала бы очень хорошее вино – лёгкое и эротичное. Но ваш анализ тоже был благоприятен… Сравнительно. Я тогда подумал – разве нормальный полицейский офицер согласится на биореакцию?.. Хотя бы примерно представляя, что это такое? Может быть, конечно, в спецслужбах и работают люди, которые могут пойти на всё что угодно, но я проанализировал вашу пробу и убедился, что вы не можете быть членом какой-нибудь малопочтенной организации.

– Могу узнать, как это вы смогли определить?

– Вы очень хотите это узнать? – спросил Шнейдеман, собираясь уходить.

– Очень… Я полагаю, что у вас есть квантовая аппаратура для анализа биоинформационной составляющей?

– Есть. И очень точная при этом… Вы, милая Зулейка, необычная женщина. У вас выраженные склонности к нимфомании, ксенофилии, инцесту и садизму. И не только. Я уж не говорю о вашей неразборчивости в половой принадлежности партнёров; но подобное ещё до начала Экспансии перестали считать извращением. Причём все эти девиации вы – почти уверен в этом – более-менее регулярно практикуете. Хоть я и не люблю полицейских, у меня есть друзья в этих службах. Так вот – они говорят, что с таким набором отклонений вас бы на выстрел не подпустили к службе в полиции. Разве что после самой глубокой психокоррекции. Ваше вино получило успех… но я, пожалуй, должен ещё хорошо продумать возможность дальнейшего сотрудничества. Честь имею!

С этими словами Шнейдеман покинул квартиру. Глядя на дремлющую Электру, которая лежала на диване и чему-то улыбалась во сне, Карина заказала плотный завтрак в квартиру и развернула портативную лабораторию. Минут десять она, не отрываясь от еды, сканировала спящую подругу, сумев попутно взять и анализ ДНК. Затем то же самое проделала и с собой. Всё было чисто – чужеродные гены им не подсажены, а это было главным выводом операции. «Отрицательный результат – тоже результат», – думала Карина, рассматривая графики и голограммы. Следы воздействия антишоковых, расслабляющих и антиалкогольных препаратов у себя она обнаружила. Ничего критичного в их составах и дозировках не было, так же как ничего удивительного не было в том, что Электра никак не могла протрезветь. Фламенко обычно практически не употребляла алкоголь, так что ничего удивительного не было в том, что на неё так подействовал целый литр вина.

Карина перевела лабораторию в режим сворачивания и попыталась экстренно связаться с шефом. Дарич был в этот момент на службе, хотя рабочий день на Эсмеральде сейчас заканчивался.

– Докладывает офицер Мермэйд, – произнесла Карина. – Глубокое внедрение на интересующий объект номер один показало, что в нём не происходит интересующего нас деяния.

В эфире свистело и щёлкало: сигналы, обгоняющие солнечный свет, принимали много постороннего шума со всего диапазона электромагнитного и квантового спектров… В ушах что-то заскрежетало, затем раздался едва слышный свист, и на его фоне появился генерируемый прямо в барабанных перепонках женщины голос Дарича:

– Можешь говорить свободно.

– Хорошо, пан комиссар. Мы с агентом Танго проникли в винокурню и досконально изучили, что именно там происходит. Никаких сведений, что там принудительно подсаживают чужеродные гены в человеческий организм, я не обнаружила.

– В таком случае какова цель деятельности хозяина этого заведения?

– Обычный бартер удовольствий. Путем биореакций там получают психоактивные вещества, которые затем употребляют клиенты. Как обычно, дело балансирует на грани закона, но не выходит за его пределы. Текст контракта, который заключается с донорами, я передала нашим аналитикам.

– Понятно, – без удовольствия произнёс Дарич. – Какие перспективы?

– Продолжаем поиски.

– Продолжайте, – сухо сказал комиссар. – Что-нибудь ещё?

– Да, – решила сказать Карина. – Когда я вернусь, хочу поднять вопрос о прохождении психокоррекции. Мне кажется, что я в ней нуждаюсь.

Некоторое время Радован молчал. Потом задал вопрос:

– Чем вызвано это решение?

– Беспокойством за успешное выполнение поставленных задач. Мне кажется, что я стала хуже справляться. Ну, и собственное психофизиологическое состояние в последнее время внушает опасения.

– В настоящий момент подобный разговор считаю преждевременным, – отрезал Дарич. – Это не так просто, как ты думаешь.

– Но к этому разговору можно будет вернуться, когда закончится моя командировка?

– Это я тебе обещаю, – спокойно сказал комиссар.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

…Вино под названием «Зулейка» действительно имело успех; посетители заведения Шнейдемана будут его ещё долго помнить. Агнешка, занимавшаяся конечным процессом, с некоторым удивлением обнаружила, что продукт на выходе получается более крепким и концентрированным, нежели обычно, и по согласованию с Абрамом приготовила почти тридцать литров напитка. Молодое вино закончило процесс сбраживания, из него в центрифуге выгнали ненужные масла и профильтровали.

– Какой аромат! – восхитилась девушка, разливая вино из фильтровальной ёмкости. – Тут от одного запаха можно кончить.

Конечно, неискушённый человек вряд ли так решил бы. Запах молодого медового вина с примесью фруктовых добавок, сусло для которого вышло из чрева Карины, практически не отличался от запаха любого другого напитка, когда-либо полученного в этой винокурне. Золотистый, прямо-таки солнечный цвет тоже был совсем обычным. Только до предела развитое обоняние Агнешки могло отличать один сорт вина от другого, и она помнила ароматы почти всех напитков, многие из которых пробовала. Как мы помним, к большому неудовольствию своего отца.

– Я бы не хотел, чтобы ты пила именно это вино, – сказал Шнейдеман дочери, когда в винокурню потянулись посетители. Завсегдатаи были извещены обычным способом, кроме них, сегодня пришли четыре новичка, среди которых оказалась и Электра.

– Почему, папа?

– Мне не понравился анализ информации этой женщины, – процедил Абрам. – Хотя он формально безвреден, но несёт в себе слишком много агрессии и противоестественных эмоций. У леди Зулейки Мансур до безобразия извращённая психика. Я не уверен, что тебе стоит примерять на себя эту информацию. Думаю, твой муж этого бы тоже не одобрил.

– Папа, Бенни не одобряет много чего, даже и того, что я работаю с тобой в этой винокурне. Он не понимает, зачем я работаю вообще. Но я не могу бездельничать. Безделье ведёт к алкоголизму, наркомании и распутству…

– А твоё упрямство – к демагогии, – проворчал Шнейдеман. – Ладно, дочь, ты уже давно взрослая. Я думаю, ты хорошо понимаешь, что делаешь…

Агнешка действительно хорошо понимала, что делает. Поэтому соблюдала осторожность и почти никогда не пила по четыре бокала вина за раз, как это традиционно сложилось на винопитиях; такое количество, растягиваемое обычно на три-четыре часа, было принято опытным путём. Девушка обычно ограничивалась двумя. Чужие эмоции она и так хорошо воспринимала, но они не вытесняли её чувства, и это её устраивало. Более того, ей даже нравилось наблюдать за посетителями, которые глубже, нежели она, впадали в транс и совершали затем странные движения и забавные поступки.

Так было и в этот раз. «Зулейка», как обычно бывает, если донор чрезмерно активен в сексуальном плане, почти сразу ударила Агнешку в область половых органов. Каждый глоток вина, неспешно поглощаемый из большого бокала, словно бы гладил девушку по груди, нырял в глубину тела и создавал ощущение тех самых «бабочек в животе», хорошо известных любой чувственной женщине. Их трепетное тепло распространялось по всему тазу. Девушка не спеша наслаждалась, поглядывая, как постепенно расслабляются и углубляются в эротические переживания мужчины и женщины. Не все образы, проносящиеся перед внутренним взором Агнешки, были одинаково приятны и возбуждающи. Ей, абсолютно не приемлющей однополый секс, приходилось то и дело прогонять наваждения, понятные и приятные мужчинам и лесбиянкам. Грёзы наяву, когда девушка допивала второй бокал, стали слегка пугать её. Она была каким-то зверем, бегущим на четырёх лапах по мягкой земле и догоняющим жертву, а потом валящим её на землю и разрывающим горло и брюхо. Запах горячей крови и внутренностей должен быть тошнотворным… но он почему-то возбуждает. Возбуждает сразу несколько чувств – голод, вожделение и жажду крови… Агнешка трясёт головой, понимая, что её бёдра конвульсивно сжимаются и требуют разрядки, а с подбородка стекает слюна… Посетители находятся в трансе: кто-то сексуально стонет, кто-то рычит зверем, кто-то вскрикивает – не понять, то ли как от оргазма, то ли как от боли… Рядом немолодая женщина роняет на пол пустой бокал – уже четвёртый, стискивает тело руками, разрывает на себе одежду и шепчет: «Ещё, ещё, ещё…» Ужасная картина вдруг возникает перед глазами Агнешки: огромное насекомое с блестящими фасеточными глазами, переливающимися всеми цветами, какие только есть в природе. У него острые челюсти, словно бы сделанные из полированной стали, широкие прозрачные крылья и длинное узкое тело, покрытое причудливым узором. Это стрекоза. Огромная, страшная и одновременно прекрасная в своём совершенстве. Жёсткие лапы хватают Агнешку, царапают её нежную кожу. Верхняя пара держит руки, средняя – прижимает грудь и талию к земле, нижняя… О боже – нижняя раздвигает Агнешке ноги! Ужас и вожделение смешиваются в единый невозможный коктейль… Дрожащей рукой девушка хватает третий бокал – она плохо понимает, что делает, но ей нужно немедленно «обновить» эмоции… И это ей удаётся. Зал винокурни уплывает в никуда, огромная стрекоза сильнее сжимает тело девушки. Сегменты хитинового панциря скрипят и пощёлкивают… Насекомое поднимает свой «хвост», вернее – длинное синевато-зелёное членистое брюшко, изгибает его книзу. Агнешка бьётся, пытаясь вырваться из жёстких колючих объятий… а на самом ли деле ей хочется вырваться? Сердце бешено стучит, пытаясь выскочить из груди. Девушка напряжённо смотрит за тем, как насекомое размахивает концом брюшка. Он замирает в футе от её лица… Из его хитиновых складок высовывается розово-белый блестящий стержень с прожилками, толщиной около дюйма и длиной не меньше семи. Он немного закруглён и слегка вздут на конце, а в середине закругления зияет небольшое черное отверстие. Из него медленно вытягивается, покачиваясь в воздухе, блестящая капля густой белёсой жидкости. Агнешка изо всех сил пытается свести колени, но у стрекозы сил намного больше – она ещё шире раздвигает девушке ножки… «Это самец стрекозы, – проносится в голове Агнешки, – и он сейчас меня изнасилует». Мотающийся в воздухе конец брюшка с пародией на мужской член бьёт девушку в промежность. Агнешка вскрикивает. Твёрдый, словно выточенный из эбонита отросток настойчиво ищет вход во влагалище, ползая по губам и выделяя скользкую густую смазку. Вошёл… Заполз, втолкнулся, заставив Агнешку содрогнуться всем телом… То, что сейчас находится внутри неё, странно дрожит и сотрясается, словно вибратор. Он ещё и раздувается, создавая странное и – будь она проклята! – исключительно приятное ощущение. «Член» ходит туда-сюда, словно поршень, он вибрирует и постоянно извергает из себя горячую тягучую жидкость, которая затопила вагину и выплёскивается наружу, оставляя липкие потёки на внутренней стороне бёдер девушки… Ужаса больше нет. Только сильнейшее сексуальное напряжение, которому почему-то нет выхода. Агнешка корчится на пороге подступающего оргазма и стонет в голос. Насекомое, словно слыша и понимая, усиливает натиск. Толчки его отростка сотрясают всё тело до каждой клеточки… И вот он – ОН! Пришёл, наступил, ударил, обрушив небо, заставив моря расступиться и взорвать солнце сверхновой звездой…

…Как потом оказалось, в винном зале произошло сразу три сексуальных контакта, что, конечно, не одобрялось и не поощрялось. Иногда в процессе поглощения вина возникали моменты, что пара с горящими глазами просто нуждалась в немедленном соитии, но для таких случаев были предусмотрены отдельные кабинеты, куда удалялись желающие совокупиться, как и положено делать в культурных и цивилизованных заведениях. Но люди, по их словам, в тот вечер не помнили, что с ними происходит. К слову, именно так и произошло с Агнешкой, которая, воображая, что её насилует ксеноморф, с энтузиазмом отдалась прямо на полу зала молодому человеку, решившему впервые попробовать энтерального вина, от которого у него тоже «снесло крышу». Как к этому инциденту отнёсся Бенни, муж Агнешки (если узнал о нём, конечно), история умалчивает.

Впрочем, большинство посетителей вело себя как обычно. После второго бокала они благополучно ушли в себя и, периодически выходя из состояния транса, постепенно приговаривали выпивку, произведённую офицером полиции Кариной Травиц в результате своих многочасовых мучений. Её ближайшая подруга провела время в винном зале почти без движения, почти всё время находясь в состоянии экстаза. Под утро она совершенно опьянела, даже не сумев допить четвёртый бокал. Из-за стола её и вытащил Абрам Шнейдеман, кое-как сумев добиться адреса…

Не обошлось и без трагедий. Некто Жанвье Бурсоль, известный на Кардиган-Томсоне музыкант, по возвращении домой непонятно почему покончил с собой. Он заблокировал личный чип (это, как известно, не разрешалось, но всё равно практиковалось гражданами повсеместно), взял коллекционный арабский нож, расстегнул брюки и распорол себе живот. Судя по той картине, которую увидели его друзья, обеспокоенные тем, что Жанвье не появился в указанное время в указанном месте, музыкант промучился не меньше трёх часов, но почему-то не обратился за помощью, хотя его телефон и другие средства связи находились в непосредственной близости от него. Никто не мог понять, что подвигло весёлого оптимиста Бурсоля сделать себе харакири. А Шнейдеман, что вполне понятно, отчаянно открещивался от того, что спровоцировать суицид могла выпивка из его винокурни. Как бы там ни было, этот случай лишь добавил популярности заведению Абрама, хотя бы потому, что появился элемент риска, которого зачастую так не хватало скучающим, обеспеченным и благополучным жителям Кардиган-Томсона… да и не только его.

Тем не менее Шнейдеман, узнавший о смерти Бурсоля и приключении с дочерью, находился в полнейшем расстройстве вечером того дня. И визит Карины Травиц его не очень обрадовал.

– Ох, девушка, и характер же у вас, – чуть более доверительным тоном, нежели раньше, заговорил Абрам. – Даже не знаю, чем мне выйдет наше сотрудничество, но так или иначе, а я потерял клиента, чьи друзья уже угрожали мне сегодня, а самое главное – у бедной Агнешки из-за вас проблемы.

Травиц промолчала, что только что видела «бедную Агнешку» в холле живой и здоровой, а наипаче – в прекрасном расположении духа; девушка очень обрадовалась Карине и даже поцеловала её. Подробности произошедшего в винном зале ей были неизвестны, а видеозапись, что вполне понятно, Шнейдеман ей бы ни за что не показал. И так он сказал слишком много.

– В нашем контракте о такого рода проблемах акцептора ничего не написано, – сухо произнесла Карина. – А косвенные последствия никакого отношения к нашей сделке не имеют. Мне нужна информация, о которой мы с вами говорили… И чем скорее, тем лучше.

Шнейдеман задумался. Он, будучи давно в бизнесе запредельных удовольствий, кое-что слышал о людях, которые в погоне за материальными благами в мире, почти лишённом права собственности, готовы коверкать саму человеческую природу, создавая уродов и монстров… а главное – вызывая смертельные случаи. Причём злонамеренно. Или хотя бы зная точно, что полностью исключить летальный исход нельзя. Абрам помнил про свои скелеты, но их-то он создал исключительно по неопытности, а потому как-то не особенно и считал себя преступником. Исключительно из-за отсутствия совести – а зачем совесть торговцу удовольствиями, скажите на милость?..

Но преступников, которые готовы сознательно пойти на намеренное нарушение законов, уголовных и общечеловеческих, Шнейдеман искренне ненавидел. И побаивался, что греха таить.

– Я запросил кое-кого из коллег, – солгал Абрам. – А также осторожно навёл справки в полиции (вторая ложь). Думаю, через пару недель что-нибудь выясню.

– Лжёте, – сказала Травиц. – Вы лжёте. Не могу только понять, зачем. Согласно условиям контракта, если вы мне не предоставите достоверную информацию, вы будете обязаны отработать…

– Я знаю, – перебил Шнейдеман. – Но это только через суд, сами понимаете. А судиться на Кардиган-Томсоне – дело небыстрое…

– Ну ладно… Кто там умер у вас сегодня и как именно? – промурлыкала Карина. – Где мне найти друзей несчастного?

Возможно, Шнейдеман решил, что если столь настырная дама, да ещё психопатка, затеет с ним затяжную войну, то ничего хорошего из этого не выйдет. Может быть, правда, отправить её подальше из города, а то и вообще с планеты? И лучше сказать правду, а то ведь вернётся, чего доброго… А так, глядишь, её за эту настырность где-нибудь пришьют, и дело с концом.

– Ладно, Зулейка. Дайте мне одну неделю. Уверен, что смогу для вас что-нибудь сделать.

– Ну так-то оно будет лучше, – Карина послала Абраму самую обворожительную улыбку, на какую была способна, и покинула заведение, провокационно покачивая бёдрами.

Дома её ждала Электра. Фламенко без разговоров обняла подругу, прижалась к её губам с поцелуями и принялась расстёгивать на ней одежду. Карина, естественно, не сопротивлялась. Она уже давно восстановила все силы после донорского приключения и была настроена как следует заняться сексом… хотя по отношению к Фламенко чаще говорила или думала «заняться любовью» – она действительно любила свою верную подругу… Или, по крайней мере, полагала так. И она отлично знала некоторые тонкости их плотской любви. Если самое глубокое проникновение необыкновенно длинного языка подруги приводило Травиц в настоящее неистовство, заставляя кончать быстро и часто, то интимные нюансы сексуальных органов Электры были совсем другими. Карина, хорошо зная их, всегда начинала с лёгких и очень нежных ласк кончиком языка, так, что она сама еле чувствовала это прикосновение.

Она провела языком вдоль ещё не раскрытой щелки, гладя подушечками пальцев бёдра и живот девушки. Несколько раз облизала капюшончик вокруг клитора и, останавливаясь на нём всё чаще, задержала кончик языка на верхушке и осторожно начала его массировать, слушая сладкие постанывания Электры. Влагалище начало увлажняться: Карина отлично умела отличать вкус собственной слюны от женской смазки; появление этих выделений у партнёрши всегда вызывало у Карины «обратку» – обладая развитым чувством эмпатии, она и сама начинала в эти моменты отчаянно течь… А потому с особенным наслаждением переходила к более активным действиям. Расположившись так, что её лицо находилось прямо напротив приоткрывшейся, словно распускающийся цветок, щёлки, Карина ещё шире раздвинула её пальцами, сделала свой язык широким, плоским и мягким, провела несколько раз по губкам, что вызвало у Электры глубокий прерывистый вздох… Затем снова покружилась языком вокруг клитора, прижимаясь к телу подруги носом, подбородком и губами – она всем лицом гладила промежность, собирая на свою кожу влагу и аромат любви. Клитор Электры набух, Карина сделала свои губы колечком, обхватила его, втянула в себя и принялась посасывать. Электра тотчас начала стонать, подрагивать и извиваться по постели; Карина ощутила ладони на своей голове, ласковые, но требовательно нажимающие ей на затылок: хочу, хочу!.. давай быстрее и глубже…

Позволить Электре так скоро кончить было бы нечестно ни по отношению к ней, ни к самой себе. Карина отвлеклась от клитора, принявшись ласкать языком вход во влагалище, трепещущими движениями облизывала её губки, гладила внутреннюю поверхность бёдер, меняя при этом ритм, когда до её ушей доносились особенно сладкие вскрики подруги. В эти моменты она останавливалась и запускала язык в глубину влагалища, собирая с его стенок сладкую смазку. От подобного приёма Карина почти всегда кончала – быстро и бурно, но Электра, хоть и испытывала при этом неземное наслаждение, оргазма таким образом достичь не могла… Поэтому Карина могла играть своим языком внутри тела подруги по пять, десять… двадцать минут, давая клитору слегка «остыть», но не допуская того, чтобы сексуальное напряжение покинуло подругу… После этого можно было снова пососать бугорок, обвести его языком вокруг, потереть снизу… Услышать стоны и крики страсти, ощутить, как бёдра любимой начинают дрожать и непроизвольно сжимать голову… И тогда можно снова оставить клитор в покое и погрузить язык в нежную и влажную пещерку… Куда потом совсем не лишним будет запустить два пальца и начать быстро-быстро двигать ими внутрь и наружу, пока язык так же быстро трёт клитор, а тело Электры бьётся и выгибается от невыразимой сладости, быстро наполняющей её и готовой вспыхнуть ощущением, для которого слов просто ещё не придумано… А Карина сама почти что кончает, нежно удерживая клитор подруги губами, чувствуя его тончайшие пульсации.

…Часа через два, лёжа рядышком на спине и лениво лаская друг дружку кончиками пальцев, любовницы смотрели в потолок и неторопливо беседовали. Карина при этом водила языком по своим губам, наслаждаясь послевкусием, знакомым лишь тем, кто любит и умеет доставлять своим подругам самое интимное из всех возможных наслаждений… В потолок была вмонтирована камера, которую они не смогли найти, потому что она была оснащена квантово-вероятностным устройством, к какому редко прибегали полицейские, потому что искажения «картинки» и особенно речи были настолько сильными, что не позволяли использовать записи для оперативной работы. Преступники прибегали к таким решениям тоже неохотно – слишком велик был риск ошибиться. А для вуайеристов такие мелочи особого значения не имели. Сотрудник квартирного агентства, оборудовавший квартиру и вмонтировавший камеру, едва не стёр себе правую ладонь, не веря своему счастью – таких страстных женщин ему ещё не приходилось снимать. Правда, лица были нечёткими, движения – не очень естественными, а слова – неразборчивыми. Впрочем, стоны и вздохи передавались отчётливо, а мастурбирующему парню этого было вполне достаточно. Так что диалог между подругами остался втайне от всех.

– Я просто счастлива, что попробовала это вино, – говорила Электра. – Теперь я узнала о тебе кое-что такое, чего мне, наверное, не хватало раньше.

– Что же именно? – спросила Карина.

– Не думаю, что эти образы можно передать словами… Это надо видеть. А лучше – чувствовать. Но сейчас я ещё больше уверена в том, что ты меня любишь… хотя я и раньше в этом не сомневалась…

Карина взяла ладонь подруги, прижала её к губам и начала целовать – медленно и нежно. Сначала внешнюю сторону, потом – внутреннюю. Электра знала, что это на их языке без слов означает «я тебя люблю больше всех на свете». Фламенко не хотелось думать, что Карина точно так же может целовать и других своих любовниц и любовников… Но что делать, если она такая?

– Образы тебе понравились? Ты действительно видела в них меня и мои потаённые желания? – поинтересовалась Травиц.

– В общем, да… Я теперь знаю, что когда-нибудь обязательно дождусь, что ты мне покажешь такое проявление твоей любви – самое высокое, какое только может быть возможным…

– Я и так тебя люблю…

– Я знаю.

– Но о чём тогда ты говоришь?

– Не спрашивай меня, пожалуйста… Я сейчас не готова сказать… Но ты сама это сделаешь, когда придёт время.

Карина, привыкшая к лёгким странностям своей подруги, не стала настаивать. Зачем? Между ними и без того всё хорошо… Почувствовав едва заметное шевеление бедер Электры, Карина ощутила быстро надвигающееся вожделение. Она повернула голову в сторону подруги и встретилась с её взглядом. Женщины улыбнулись, не спеша повернулись друг к дружке и обнялись, ласкаясь, с взаимным наслаждением чувствуя теплоту тел. Сотрудник агентства подумал, что на третий раз силы у него уже не хватит, и переключил камеру на запись в надежде посмотреть сладостные кадры позднее.

…Как бы там ни было, Шнейдеман оказался человеком слова. Однажды к Карине пришёл смутно знакомый ей молодой человек «с тараканами в голове», из завсегдатаев винокурни. Слегка заикаясь и пожирая глазами эффектную фигуру женщины (Травиц вышла из квартиры в одних шортиках), он передал, что сегодня около семи вечера её будут ждать в спортивном клубе «Шангри-Ла», причём одну, без оружия и средств записи. На последовавшее затем предложение посетить номер в лав-отеле Карина сымитировала характерное движение мужской мастурбации и порекомендовала курьеру убираться восвояси. Решив совместить полезное с приятным, она забронировала полтора часа активных тренировок и уже в половине шестого вовсю раскачивала тренажёры в полупустом зале – ленивые жители Кардиган-Томсона предпочитали пассивные способы поддержки тела в тонусе или вообще игнорировали любые физические нагрузки.

Приняв душ, она спустилась в бар, где тоже было не слишком людно – в спортивных клубах не принято употреблять алкоголь и прочие изменители сознания, следовательно, богемно-депрессивный и мелкоуголовный контингент в подобные заведения захаживал редко. Сидя за столиком, Карина потягивала холодный коктейль с необычным пряно-терпким вкусом и поглядывала на посетителей в надежде «вычислить» того, кто ей может быть нужным.

Таким человеком вполне мог быть белобрысый атлет огромного роста – коротко стриженный, с квадратной челюстью и глубоко запавшими глазами под развитыми надбровными дугами. Он тоже «качался» на тренажёрах несколько минут тому назад, и Карина нет-нет да и поглядывала на красиво вздувающиеся бугры мышц. Титан! Как она соскучилась по мужскому телу, кто бы только мог знать! Впрочем, блондин не обращал на неё внимания, и Карина вряд ли вспомнила бы о нём до наступления ночи, если бы этот человек снова не появился у неё перед глазами.

Он, скорее всего, уже давно приметил женщину, но чего-то выжидал. Наконец, то ли незаметно приняв информацию извне, то ли просто решив, что наступил нужный момент, направил взгляд прямо на Карину (у которой сладко замерло сердце) и прошествовал к её столику. Без улыбки и особых церемоний он спросил:

– Это ты хочешь улететь по-настоящему?

Карина не сразу его поняла, потому что выговор у этого атлета был совершенно «варварский» – такой обычно развивался у колонистов ранних периодов Экспансии, которые постепенно скатывались в дикий и примитивный социум, теряя цивилизованность и общечеловеческие ценности. И превращаясь в отличный материал для преступников всех мастей.

«'ыт тхэчш ылтэт п'нстэщмуу?» – примерно это услышала Травиц.

– Да, – ответила она коротко, резонно полагая, что подобный тип вряд ли способен понимать речь высокоразвитых людей.

– Паал. Хшо. 'т ана?

(«Понял. Хорошо. Ты одна?»)

– Нет, не одна.

– Скок чек?

– Нас двое. Хотим улететь хоть сегодня.

– Аткыд я зна, мож 'т работш на полицию?

«Полиция» оказалась единственным словом, прозвучавшим внятно и без варварской артикуляции. Впрочем, Карина быстро разобралась в особенностях речи белокурого титана, и дальнейший их диалог пошёл достаточно гладко. Выяснилось, что этот мужчина действительно готов в ближайшее время закинуть хоть одного человека, хоть целый десяток в определённое место, где желающие запредельных удовольствий непременно найдут искомое.

«Троллейник» – так назывался вид межпланетного транспорта, неудобный, непредсказуемый и довольно опасный. Предназначался он для перевозки малых грузов, а название своё получил от того, что перемещал посылки вдоль энергетических линий, изначально связывающих любые, сколь угодно далеко отстоящие друг от друга объекты Вселенной. Не одну сотню лет люди пытались «оседлать» эти линии, имеющие гравитационную природу и названные кем-то «троллейными», потому что из них можно было получить приличное количество энергии для перемещения по ним транспортируемых предметов. Исключительно силами энтузиастов-учёных удалось понять принципы таких перемещений, а энтузиасты-инженеры воплотили идею в жизнь. Так возник способ перемещения в пространстве, когда-то предсказанный фантастами и названный ещё до Экспансии «нуль-транспортировкой». Как водится, старое название не прижилось, а троллейники получили распространение как почтовый транспорт. Людей и прочие биологические объекты тоже можно было отправлять троллейниками, но риск прибыть на конечный пункт в виде мёртвого изуродованного тела был очень велик. Вредных факторов набиралось достаточно: большие перегрузки, отсутствие воздуха, радиация и экстремальные температуры. О мгновенном скачке, как в сказочной «нуль-транспортировке», не могло быть и речи – в любом случае перемещение занимало минуты, а то и часы. Грузовые капсулы давали почти полную гарантию защиты от опасных воздействий, но от перегрузок в десятки «же» не спасали даже они. А притормаживать троллейник в процессе движения было невозможно – он терял энергетическую линию и мог попросту «зависнуть» в любой точке межзвёздного пространства. Наконец, из сотни посылок одна-две всегда терялись безвозвратно. Сделать способ более безопасным пока не получалось, попытки перемещения пассажиров были запрещены… Но всё равно осуществлялись: в скафандрах, масляных ваннах – как угодно. Если необходимо было сохранить межпланетное перемещение человека в тайне, по мотивам, как правило, далёким от законных.