Текст книги "Месть Крестного отца"

Автор книги: Марк Вайнгартнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

Глава 9

Из холла гостиницы позвонили организаторы парада.

– Мы разбудили вас, сэр?

– Нет, – соврал он.

– Мы уже беспокоили вас сегодня утром.

Джонни помнил сон, в котором отвечал по телефону, но аппарат не переставал звонить.

– У меня была встреча, – сказал он, хотя проспал встречу.

Он проспал почти все утро. Не осталось времени на разговор с Джинни. Уже и так поздно. Организаторы парада сообщили, что отправили машину за Лизой; дочь должна быть уже в центре города.

– Я сейчас спущусь, – пообещал Фонтейн.

– С нетерпением ждем вас, сэр.

Джонни набрал номер Майкла Корлеоне. Ответила секретарша.

– Вы не могли бы передать мистеру Корлеоне, что я опаздываю? – Фонтейн поднялся и стучал кулаком по мраморной тумбочке. – Мы собирались выпить… кофе утром, но… – Какая отговорка сгодится? «Будь мужчиной», – сказал бы крестный. – …Но я сильно устал с дороги и заснул. Меа culpa. [13]13
  Моя вина, виноват (лат.).


[Закрыть]Пожалуйста, передайте ему, что искренне сожалею, и если возможно…

– Подождите минуточку.

Джонни действительно вымотался. И после сна чувствовал себя не менее уставшим.

Секретарша вернулась и сообщила, что мистер Корлеоне готов встретиться сразу после парада.

Фонтейн омыл лицо холодной водой, надел костюм – сизо-серый, фирменная марка – и бросился к двери, но вдруг заметил уголком глаза утренние газеты. Остановился. Собрал их в кучу, смял и запихал в мусорное ведро. Плюнул сверху и побежал к лифту.

Эскадрон сопровождения провел его через боковой вход в лимузин, и они спокойно отъехали.

Главным организатором был неприметный лысый мужчина в дешевом черном костюме. По пути он давал непонятные указания по карманному радио, каким пользуется разведывательная служба. Похмелье вдруг накатило на Джонни с удушающим размахом.

– Там есть… – Фонтейн не хотел спрашивать о протесте. Не хотел подавать вида, будто ему не все равно, – толпа?

– Что?

– Я читал о возможной демонстрации, – пояснил Джонни.

– У отеля? Нет.

– А там, откуда начнется парад?

– Мы держим ситуацию под контролем, сэр.

Они прибыли к месту назначения, в оцепленный квартал недалеко от Таймс-сквер. Посреди Сорок четвертой улицы поставили белую палатку для VIP-персон. Одинокий протестующий с транспарантом давал интервью. Горстка журналистов, сдерживаемых деревянным барьером с полицейскими, смотрела в другую сторону и заметила Фонтейна, только когда он уже почти скрылся в палатке. Слишком поздно приставать с вопросами. Донеслось лишь: «Джонни!» и «А правда, что…»

Фонтейн, мастер увиливать от толп доброжелателей и поклонников, пролетел мимо людей из списка приглашенных – школьных учителей, монашек, бывших одноклассников – и с извинениями поспешил к дочери. Даже Дэнни Ши не получил должного внимания – только равнодушный кивок.

При виде отца Лиза засияла. У него чуть ноги не подкосились от такого восторга.

– Вот так казус! – сказала она, обнимая Фонтейна.

На Лизе была красная водолазка из кашемира и черные итальянские сапоги по колено, которые он купил ей, когда в прошлый раз приезжал в Нью-Йорк.

– Казус?

–  Нежил!Что за слово!

– Оно означает «ласкал».

– Я понимаю смысл, пап. Как забавно! Они решили, будто мы влюбленная парочка!

– Да уж. Ты не злишься, или… ну, не знаю…

– Потешно.

Джонни покачал головой.

– Там еще написали…

Лиза махнула рукой.

– Белиберда.

– Джо-о-он. – Фонтейна хлопнул по плечу генеральный прокурор. Сбоку от него стоял незнакомый мужчина: судя по манере держаться, полицейский. Северный итальянец. – Рад видеть вас, господин главный маршал, – сказал Дэнни Ши. – Мы было начали волноваться.

Джонни принялся представлять Лизу.

– Мы уже познакомились, – расплылся в улыбке Дэнни, – пока вас ждали. У вас прекрасная дочь, Джо-о-он. – Лиза пожала плечами от смущения. – Как поживают остальные дочурки?

– В районе, где я вырос, люди говорят, «хорошо, как хлеб».

– Хорошо, как хлеб? Никогда не слышал.

– Ничто не сравнится с итальянским хлебом.

– Истинно так! – поддержал Ши.

Он играл на несуществующую публику. Когда-то они с Джонни были друзьями. После выборов – в которых немалую роль сыграл и Фонтейн – семья Ши охладела к нему. Единственной приходящей на ум причиной разлада было итальянское происхождение Джонни. Даже когда у Фонтейна возникли проблемы с Комитетом по азартным играм, он зажал в кулак гордость и спросил, может ли администрация вмешаться и усмирить невадских ковбоев. Джонни набрал нужный номер, Дэнни взял трубку и вежливо и лаконично ответил, что они ничем не могут помочь. Теперь при виде Дэнни Ши и его притворства, будто они по-прежнему старые друзья, Джонни хотелось вмазать слащавому проныре прямо в белые лошадиные зубы.

– А как Джинни и детишки? – спросил Фонтейн.

– Великолепно. Это агент Стивен Бьянки из ФБР.

– Я большой поклонник господина Фонтейна, – сказала Бьянки. – У нас с женой все ваши пластинки.

Джонни записывался почти тридцать лет. Ни у кого не было полной коллекции. Если бы те, кто хвастал об этом, действительно купили все пластинки, у Фонтейна было б столько денег, что Поль Гетти подносил бы ему туалетную бумагу, а король Фарук подтирал задницу.

– Ценю. – Джонни обнял Лизу за плечи. – Благодаря таким поклонникам мои дети сыты.

Дэнни Ши и агент Бьянки расхохотались громче, чем подобало.

Фонтейн как-то читал о Бьянки в газетах: он был помощником начальника ФБР в одном из штатов; кроме него, ни один американский итальянец не дорос до столь высокого положения в Бюро. Джонни удивился такому достижению.

– Мило с вашей стороны принять участие в параде, господин генеральный прокурор, – сказал Джонни. – Неужели в вас течет итальянская кровь?

– Я не мог пропустить такое событие, – торжественно заявил Дэнни Ши. – Это редкая возможность воздать почести трудолюбивому итальянскому народу.

– Камеры снаружи, Дэн, – прервал его Фонтейн. Лиза рассмеялась, в глазах Ши сверкнула злость.

– Думаю, пора начинать, – сказал Ши, хотя никто не давал сигнала. Он направился в начало процессии, к самым высокопоставленным персонам, которые уже появились в толпе. – Долг зовет. Если когда-нибудь понадобится моя помощь, Джо-о-он, дай мне знать, ладно?

– Спасибо. Непременно.

Надо отдать должное Дэнни Ши: это единственный политик, который не избегал Фонтейна. В параде участвовало много желающих занять должность мэра или губернатора на следующих выборах. Членов городского совета собралось больше, чем слабительных таблеток в баночке «Картере пиле», но кто из них зашел поздороваться с Джонни Фонтейном? Никто. И слава богу. У Джонни появилась возможность поговорить со старыми друзьями и выслушать комплименты в адрес Лизы от «непорочной девы» – престарелой учительницы музыки, которая всегда говорила, что Джонни добьется успеха. Снова и снова доброжелатели повторяли, как опечалены протестами; Фонтейн неустанно благодарил их и уверял, будто его это ничуть не беспокоит: умеренная цена за выпавшую честь.

Наконец пришли организаторы. Джонни перекинул через плечо ленту, белую с красными и зелеными буквами.

– Если не хочешь брать меня с собой, – шепнула Лиза и расправила ленту, – я не обижусь.

– Ну что, пошли?

Главный организатор сообщил журналистам, что господин Фонтейн даст короткую пресс-конференцию по окончании парада. После пары громких возражений репортеры разошлись.

Джонни с Лизой заняли место за труппой клоунов на сицилийских тележках и оркестром из иезуитской школы.

Оркестр заиграл марш «Звезды и полосы навсегда».

– Вот это да, я не знала, что Джон Филип Сузу был итальянцем, [14]14
  Композитор, написавший известный марш «Звезды и полосы навсегда».


[Закрыть]– сказала Лиза.

– У тебя в сумочке есть аспирин?

Она дала ему пузырек, и отец проглотил четыре таблетки, не запивая. Кивнул в сторону оркестра и потряс пузырьком:

– Не возражаешь, если я оставлю у себя?

Появилась охрана: полдюжины полицейских – двое в форме и четверо в штатском. Все оказались поклонниками. Джонни спросил, отчего такая усиленная защита, но его уверили, что так бывает всегда.

– Всех шишек положено сопровождать, – проговорил самый молодой офицер.

Лиза улыбнулась от смущения.

При повороте на Пятую авеню fox встретили несколько людей с транспарантами, написанными от руки одним и тем же почерком. Лозунги были антиитальянские. Джонни проигнорировал их. Кумир с миллионами поклонников умеет не замечать ненависть горстки сосунков.

Вдоль Пятой авеню по-другую сторону деревянных ограждений появились журналисты и начали выкрикивать вопросы. Полицейские спокойно стояли в оцеплении. Сопровождение невозмутимо шагало рядом.

Фонтейн шепнул Лизе:

– Улыбайся и маши рукой, – и подал пример, изобразив широкую улыбку.

Громкая игра оркестра, зарядившего бесконечный марш, заглушала гадостные выкрики.

В углу Джонни Фонтейна собралась толпа. Поклонники визжали так, как в те времена, когда он был идолом подростков. Раздавались возгласы «Италия! Италия! Италия!» вперемешку с его именем. Пару раз журналисты спотыкались из-за подножек. Демонстрантов-одиночек поглотили огромные массы народа, море развевающихся итальянских флагов и плакатов «Мы любим тебя, Джонни» и «Фонтейна в президенты».

– Моя дочь! – временами выкрикивал он, показывая на Лизу. Девушка краснела, но ей нравилось.

Сицилийские клоуны устроили спектакль, который со стороны Фонтейна было сложно рассмотреть. Они поднимали настроение толпе.

– Помнишь то место? – За углом возник магазин «Шварц».

– Каждая девочка его помнит, – сказала Лиза. – Каждый ребенок.

– Видишь, может, я и не возил тебя в Лас-Вегас, зато здесь мы были.

– Да.

– А куклу помнишь, что я тебе купил? От мадам Александры.

– Едва. – Звуки оркестра затрудняли общение, но Джонни услышал в голосе дочери раздражение. Это была очень дорогая кукла, и Лиза умоляла сделать ей подарок.

– Разонравилась?

– Нет. Мама запретила мне играть с ней.

– Как так?

– Сказала, это слишком красивая кукла. Я смотрела снизу вверх на каминную полку и плакала, а потом забыла о ней.

Журналисты не отставали. Джонни был уверен, что на таком расстоянии невозможно уловить обрывки разговора.

– У тебя не устала рука? – спросил он. – У меня да. – С лица Фонтейна не сходила широкая улыбка, от которой наверняка останутся морщины.

– Нет, – ответила Лиза. – Вот только сапоги я выбрала неудачно. Дорога длинней, чем я рассчитывала.

Они приближались к зоопарку.

– Осталось совсем немного.

– И все же я их обожаю. Сапожки.

– Великолепные сапоги, мисс, – сказал молодой человек из сопровождения, детектив. – Не могу не отметить, очень идут к вашим ножкам.

Лиза поблагодарила за комплимент. Джонни вдруг понял, что она все шествие незаметно поглядывает на детектива. У того был точеный римский нос, волнистые черные волосы. Слишком молод, чтобы дослужиться до такого чина.

На открытой трибуне появилась еще одна горстка протестующих, возможно, те же самые сосунки. Джонни представил, как они срезают угол по Мэдисон и бегут с транспарантами под мышкой, чтобы еще раз засветиться. И что им неймется? Помимо штрафов за неуплату налогов, не по его вине, и пары драк по пустяковым поводам, Джонни никогда не нарушал закона. Он собирал миллионы на благотворительность, причем не выставлял этого напоказ. Проблемы в Неваде подстроены политическими оппозиционерами, чтобы испортить ему репутацию. Что касается протестующих, Джонни не понимал их чувств. Преступники – не герои. Большинство итальянцев никогда не видели гангстеров. Многие из них врачи, адвокаты, промышленники, профессора и священники. Америка знала немало выдающихся деятелей итальянского происхождения. Фонтейн не мог выразить своего негодования. Он артист.

И тут оркестр прекратил играть. Раздался глухой хлопок. Еще один. Джонни ничего бы и не заметил, если бы сопровождающие не вытянули шеи и не ринулись к Лизе и Фонтейну. Полицейские в форме развернулись веером перед трибунами.

Джонни продолжал приветственно махать. Гудели камеры, точно нашествие стальной саранчи.

Фонтейн опустил руку, о плечо молодого детектива разбилось яйцо, и брызги долетели до лица Лизы. Краем глаза Джонни увидел нечто похожее на летящие сверху цилиндрические мячики, сочащиеся водой. Прикрыл дочь. Мокрый сгусток взорвался об асфальт посреди духового оркестра. Обрывки туалетной бумаги попали на костюмы. Дирижер свистнул, и через несколько шагов музыканты снова заиграли. Люди на трибунах смеялись.

– Сортирная бомба. – Джонни подал дочери носовой платок.

Лиза нахмурилась.

– Вымачиваешь рулон туалетной бумаги в раковине или унитазе, и бомба готова. Однажды меня чуть из школы не выгнали, когда я попал такой в монашку.

Ложь. Джонни пытался разрядить атмосферу. Любимая кукла простояла на камине, жали сапоги, и теперь еще град яиц и бомб.

– Не обращайте на это внимания, мистер Фонтейн, – сказал молодой детектив. – В каждой толпе бывает припасена пара тухлых яиц. Видели бы вы, как встречали Джо Димаджио.

Джонни нагнулся к уху Лизы.

– Вот видишь? У каждого итальянца…

– Тухлые яйца? – улыбнулась Лиза детективу.

– Я не это имел в виду.

– Что случилось с Джо Димаджио? – спросил Фонтейн.

Один из сопровождающих смахнул с плеча яичную слизь.

– Ничего особенного. Фанаты «Доджерс» постарались.

Джонни продолжал улыбаться и махать рукой, производя математические подсчеты. Если вереница людей составляет хотя бы пять человек в ширину, то на квартал придется тысяча с каждой стороны. Так, значит, две тысячи, и еще люди смотрят из окон, включая одного mezza sega [15]15
  Сморчок (о человеке) (итал.).


[Закрыть]с мокрым рулоном бумаги, которого Джонни тоже брал в расчет. Итак, две тысячи на квартал, тридцать пять кварталов на Пятой авеню. Семьдесят тысяч. Против дюжины сосунков, пары говнюков-журналистов и двух-трех выскочек с тухлыми яйцами. Умножим отбросы на два, чтобы не упустить одиночных чокнутых в толпе. Максимум семьдесят. Навскидку девяносто девять и девять десятых процента жителей Нью-Йорка не имеют претензий к Джону Фонтейну.

В конце маршрута парада появилась небольшая палатка для VIP-персон. На ткани изображались корабли Христофора Колумба. По краям развевалось по американскому и итальянскому флагу.

Джонни с Лизой вошли внутрь. Фонтейн не особо любил пиво, но глотнул «Моретти» со льдом вместе с четырьмя таблетками аспирина. Сицилийские клоуны тоже пожаловали внутрь, перекинув марионетки через плечо, и накинулись на пиво.

– Спасибо, папочка, – обняла его Лиза. – Я так горжусь тобой.

– Ты уверена, что не…

– Как сказал детектив Вакарелло, тухлые яйца. Сортирная бомба. Я узнала новое слово и кое-что из твоего детства. Если серьезно, пап, на тебя все так завороженно смотрят, и я увидела тебя их глазами, это правда было… – она снова обняла отца, – потрясающе.

Неизвестно когда, Лиза узнала еще одно слово – имя детектива.

– Ноги не болят? Вызвать такси?

– Не хочешь, чтобы я присутствовала на пресс-конференции? При виде реакции отца она рассмеялась. – Попался! Ладно, мне все равно надо готовиться к экзамену по истории музыки. Такси не нужно. Детектив Вакарелло, Стив, обещал подвезти меня.

Стив?Словно по подсказке, детектив представился.

Сердце Фонтейна учащенно забилось. Всего лишь подвезет. Джонни окинул Вакарелло тяжелым долгим взглядом.

Есть свои плюсы в недоказуемых подозрениях насчет связей Фонтейна. Дав детективу поразмыслить об этом, Джонни поблагодарил его и поцеловал Лизу на прощанье.

Палатка наполнялась журналистами. Фонтейн позировал с монашками и старыми друзьями перед фотокамерами. Наконец лысый организатор поднялся на возвышение.

– Уважаемые дамы и господа, – начал он. – Этот человек не нуждается в представлении. Он коренной житель Нью-Йорка и отец трех милых девочек, и одна из них сопровождала его сегодня на параде, он звезда сцены и экрана, автор многих шлягеров, среди которых моя любимая пластинка «Последняя одинокая полночь», лауреат премий «Оскар», «Золотой глобус», «Рыцари Западного Чикаго» и других наград, всех не перечислишь, итальянский американец в третьем поколении с предками из Сицилии и Неаполя. Мне выпала честь представить вам главного маршала парада Дня Колумба 1963, мистера Джона Фонтейна.

Под телевизионными прожекторами и какофонией вопросов Джонни чувствовал себя как на жгучем ветру сирокко.

Он подождал, пока возгласы немного улягутся, затем постучал пальцем по микрофону. Прочистил горло. Чудом публика замолчала.

– Америка, – сказал Фонтейн, улыбаясь широкой застывшей улыбкой. – Какое красивое итальянское слово.

Подмигнул, поклонился и сошел с возвышения.

Глава 10

Друзья и родственники собрались в саду на огромной крыше, чтобы поздравить Майкла Корлеоне с днем рождения. Гостей не приглашали, хотя Конни испекла торт, а дочки Хейгена сделали картонные украшения. Пара человек зашли по делу и остались. Еще несколько заглянули по пути домой с парада.

Шоколадный торт стоял на столе рядом со скромной стопкой подарков.

Сын Франчески умолял, чтобы ему разрешили развернуть дядины подарки. Майкл не спускался, беседовал с Томом Хейгеном и Риччи по прозвищу Два Ствола. Нери вышел предупредить, что Майкл через минуту будет. Маленький Санни постоянно спрашивал, не прошла ли еще минута.

Сад на крыше копировал сад за домом в Лонг-Бич, который так любил их отец. Конни – под девичьей фамилией, что обрекло тщетную попытку вновь обрести невинность, – совершила паломничество в старый сад. Новые хозяева, не итальянцы, запустили его до неузнаваемости. Она набросала на листке то, что сохранилось, сфотографировала со всех сторон обвисшую виноградную лозу, измерила расстояние между увядшими фиговыми деревьями и выкупила статую Святой Девы за невероятную сумму, хотя точно такую же можно приобрести по дешевке на любой торговой улице Бэй-Ридж или Бенсонхерста. Грандиозное количество времени и денег ушло на создание нового сада, включая укрепление крыши, чтобы она не прогнулась под тоннами земли и не упала на голову Хейгенам. Чем больше сад походил на свой прототип, тем сильней превращался в пародию на место, где прошла свадьба Конни, где, обдувая себя соломенной шляпой, сидел Вито в тени виноградной лозы и учил Майкла нюансам ведения дел. Виноградную арку на крыше сдуло ветром в прошлом месяце, во время грозы, и теперь велись работы по восстановлению. Казалось, задумка никогда не будет завершена.

Конни суетливо проверяла салфетки, вилки, работает ли зажигалка для высокой красной свечки на торте, опрятно ли выглядят сыновья. Ее с большим натягом можно было назвать привлекательной: крашеные черные волосы и неуместная девичья привычка смахивать локоны с лица. С утра Конни несколько раз успела переодеться и теперь была в нарядном желтовато-зеленом платье, которое скорей подходило для выхода в свет, нежели для скромного чаепития в день рождения брата.

Забавляясь тревожным выплеском энергии, близняшки стояли по разные стороны толпы, потягивая вино, Франческа – белое, а Кэти – красное. Даже в младенчестве они отказывались одеваться одинаково и с годами становились разными, насколько это возможно. Кэти хорошо училась, Франческу знала вся школа. Кэти была курящей представительницей богемы, Франческа – примерной католичкой. Кэти получила степень доктора философии по континентальной литературе в одном из лондонских университетов, Франческа вылетела из Университета штата Флорида и вышла замуж за богатого юношу. Повзрослев и снова оказавшись под одной крышей, сестры начали понимать, что их отличия скорей надуманные, чем настоящие. Последнее время Кэти транжирила деньги на одежду модельера, у которого одевалась первая леди, а Франческа погрузилась в чтение романов (среди любимых «Эмма», «Талантливый мистер Рипли», «История иммигранта» Серджио Лупо и в особенности «Леопард» Лампедузы). Обе модно стригли волосы. Обе всецело посвящали себя работе: Кэти обучала первокурсников переводной континентальной литературе в городском колледже, а Франческа была лицом фонда Вито Корлеоне, скромно, но упорно добиваясь освещения добрых дел в прессе. Конечно, близняшки кое в чем расходились, помимо выбора вина. Кэти носила очки, Франческа нет. Кэти имела много поклонников среди ученых, Франческа, после смерти мужа, была всего на двух нелепых свиданиях без поцелуев. Кэти была стройной и худощавой. Франческа после беременностей (родив Санни и пережив выкидыш на поздней стадии) располнела в бедрах. Груди набухли до четвертого размера. Глядя на них в зеркало, она отводила взгляд. Отдала сестре все свои открытые блузки.

Однако обе понимали, не обмолвившись словом, отчего так беспокоится тетя. Конни знала Джонни Фонтейна всю жизнь, до того, как он стал знаменитым, и все же при мысли, что он придет к брату на короткую деловую встречу, превращалась в застенчивую девочку-подростка. Близняшки не были знакомы с Джонни. С нетерпением ждали его появления, но в пределах разумного. Кэти по природе была спокойной и редко приходила в восторг. Ей часто приходилось общаться со знаменитостями благодаря богатому бывшему мужу, который работал в генеральной прокуратуре. С другой стороны, Франческе посчастливилось присутствовать на инаугурационном балу. Среди приглашенных ни одна женщина, которой посчастливилось увидеть необузданного Фонтейна во фраке и услышать неподражаемый голос, не осталась равнодушной. Франческа лицезрела на сцене Элвиса Пресли и Джеймса Брауна. Она была на выступлении Марио Ланца в Карнеги-холле, Луи Армстронга в Майами и Фрэнка Синатры в Лас-Вегасе, но двадцатиминутный выход Фонтейна превзошел их всех.

Теперь у нее мурашки шли по коже, но не от воспоминаний. Было слишком холодно для октября, особенно на крыше дома.

* * *

Шесть человек набилось в задымленный личный кабинет Корлеоне, обшитый панелями красного дерева. Майкл с Томом Хейгеном сидели за большим столом друг напротив друга. Все остальные стояли: Аль Нери за Майклом, а у двери Риччи Нобилио и Томми Нери, племянник Альберта. Нобилио говорил о достоинствах и недостатках людей, которых собирались посвятить в клан семьи Корлеоне. Репутация шла впереди них, однако представление было священной традицией, как в церкви (где Риччи, в отличие от собравшихся, часто появлялся и даже играл на органе). Если огласить новые имена на собрании Комитета, ознакомление произойдет между делом и примет вид простой формальности.

Риччи Два Ствола был пучеглаз, тощ, как гончая собака, с испещренной оспинами кожей на лице, лоснящимися черными волосами и пристрастием к кричаще-яркой одежде, в которой чувствовал себя крутым. Кожа, мохер, гладкая блестящая ткань, гуайаверы, иногда даже ковбойские сапоги. Как на него ни посмотри, страха не внушает. Зато развил редкий талант. Риччи рос неподалеку от Пита Клеменцы, в Бронксе, и мальчишкой носился вокруг толстяка подобно юркой мухе, вымаливая всякие поручения. Клеменца знал, как превратить насекомое в смертоносного шершня. Нобилио получил прозвище после одного случая, еще в юности. Он с незаряженным револьвером пошел убивать чиновника с автомагистрали, который рассматривал претензии по контрактам, мелкую сошку огромной мошеннической империи Роберта Мозеса и последний винтик в цементной монополии Нью-Йорка. Несчастный работал в офисе допоздна. Бывший капитан команды Гарварда по плаванию, он был почти в два раза крупнее Риччи. Нобилио дважды нажал на спусковой крючок «кольта» с глушителем, понял, что патронов нет, но не растерялся: вырубил чиновника и принялся рыться в столе. Когда тот поднялся на ноги, Риччи нашел в нижнем ящике, за бутылкой виски, револьвер. Разрядил его в широкую грудь и удалился. Сначала появилось прозвище Счастливчик Риччи, потом Риччи Два Ствола. Второе привязалось. Нобилио отшучивался и даже начал сам рассказывать приукрашенную самоуничижительную версию событий. И все же унижение пошло ему на пользу. Когда Фрэнки Пантанджели занял место Клеменцы, иной человек затаил бы обиду. Риччи ничего плохого не подумал. Он по-прежнему не высовывался и исправно выполнял работу, расширяя владения семьи на Род-Айленде и в Форт-Лодердейле. После того как Фрэнки сам загнал себя в могилу, очевидный выбор пал на Риччи Два Ствола, раз уж его воспитал Клеменца. Из-за убийств, предательств и судебных приговоров в организации стала ощущаться нехватка людей, и способность Нобилио находить и развивать таланты оказалась не хуже, если даже не лучше, чем у самого толстяка. После смерти Клеменцы десять лет назад легенды о нем только разрастались, но факт оставался фактом: он нашел и продвигал таких предателей, как Поли Гатто и Ник Джерачи. На улицах Гарлема Пита Клеменцу возвели в святые гангстерского мира, но в темной задымленной комнате, несмотря на всеобщую привязанность, толстяка считали слишком человечным.

– Если это все, – Майкл взглянул на часы, – то мне надо идти. – Он посмотрел на Томми Нери, также известного как Томми Скуч, который только что вернулся из долгого путешествия к Нобилио. – У тебя есть новости?

Риччи Два Ствола перехватил взгляд Томми, сморщился и покачал головой:

– Похоже, нет. Скуч, ты собираешься просветить нас?

Томми шагнул к столу Несмотря на редеющие, раньше времени поседевшие волосы, он напоминал взволнованного школьника, которого вызывали отвечать неподготовленный урок. Организация поиска Ника Джерачи была крупнейшим доверенным ему заданием. Майкл полагал, что на предателей лучше натравливать их ближайших друзей, но Дерьмовый Донни не подходил для этого физически, Кармине Марино не было в живых, Момо Бароне тогда еще не вышел из тюрьмы, а Эдди Парадиз был занят продвижением в capo.Дино Димичелли взял двоих хороших людей и полетел в Кливленд искать там следы. Когда взятая ими напрокат машина проехала ровно десять миль вдоль дороги, сработала бомба, прикрепленная к одометру. Все трое мгновенно погибли; рука Димичелли приземлилась в общественный бассейн за четверть мили. Что касается Уилли Бинаджио, так тот курил одну сигарету за другой, поэтому не исключено, что его дом действительно сгорел случайно, как заключили пожарные. Никто из работавших с Уилли Б. в это не верил. Тогда Альберт и попросил Майкла доверить дело Томми.

Скуч глубоко вдохнул и начал:

– Парадиз не пользуется услугами Дерьмового Донни как водителя, э-э, он человек предателя, поэтому я попросил отдать его мне. Кажется, он чист, но если нет, то он у меня под прицелом. – Томми ткнул пальцем в воображаемое переднее сиденье.

Майкл кивнул, впечатленный инициативой. Донни Серио – известный как Дерьмовый Донни из-за калоприемника, который ему понадобился после ранения в кишку – был для Джерачи почти братом. Это не повод называть Донни предателем, однако вполне разумно забрать его у regimeи держать поближе к себе, чтобы пристрелить в любой момент, если понадобится.

– Хорошо, – кивнул Майкл.

– Остальные люди команды Ника не вызывают подозрений. Так полагали Дино и Уилли. Но я хотел убедиться в этом сам и начал все сначала.

Майкл кивнул.

На лице Томми отразилось подобие улыбки.

– Вдобавок к тому, – сказал он, – я последовал вашему совету и еще раз поговорил с отцом, Фаусто. В Аризоне. Пытался найти с ним общий язык. Но черт побери, он молчаливый сицилиец старой закалки. Coglioni quadrati, [16]16
  Квадратный болван (итал.).


[Закрыть]понимаете ли. Если бы мы убили его за молчание, это был бы счастливейший день в его жизни. У Фаусто новая жена, мексиканка, не говорит по-английски, так что это тупик. В любом случае они не так давно женаты. С другой стороны, у disgraziato [17]17
  Злодей, скотина ( итал.).


[Закрыть]своя жена и дочери. Если прижать их к стенке…

Майкл покачал головой. Пусть занимается Фаусто Джерачи, главным претендентом на место Винни Форленцы в Кливленде, однако остальных членов семьи Ника Джерачи трогать нельзя, только допрашивать и наблюдать.

– Да, да, конечно, – закивал Скуч. – Понимаю. И еще я проверил наводки, которые поступили из вашего источника, – добавил он, глядя на Хейгена.

Майкл с Хейгеном оживились. Это новость.

– Ты ездил туда? – спросил Хейген.

– Только что вернулся, – ответил Томми. – Разыскиваемое лицо более не живет в Такско. – Он был там, по крайней мере некоторые узнали его по фотографии. Выдавал себя за писателя. Дело в том, что он не бежал в спешке, нет, методично упаковал все вещи, и никто не видел, как он уходил. Просто исчез. Мне кажется, кто-то предупредил его. Некий Спрэтлинг, американский бизнесмен, который всех знает, сказал мне.

– Предупредили? – переспросил Хейген. – Как такое возможно?

– Этого я не знаю, – признался Скуч. – Вполне логично: если он держит с кем-то связь, значит, рискнет вернуться в Штаты. Как только он сюда сунется, мы найдем его. За семьей установлена слежка, плюс ко всему почти в любом городе у нас есть друзья, и они в курсе ситуации и понимают, как благодарны мы будем за помощь. Не может он вечно прятаться в крысиных норах или в горах к югу от границы. Это не для него. Ему придется скрывать свой недуг. Болезнь Паркинсона. От нее трясет, бывают провалы в памяти, сложно одеваться, застегивать пуговицы и тому подобное. По крайней мере, на это он жаловался своему доктору до того, как исчез.

Майкл нахмурился. У Джерачи дрожали руки, когда он последний раз его видел.

– Ты узнал так много, но не смог выяснить, где он?

– Я всего лишь пустил в ход связи и добыл его медицинскую карту, – стал защищаться Томми. – Через секретаршу. Очень милая девушка. Я переворачиваю каждый камень, так сказать.

– Так сказать? А кто скажет? – спросил Майкл.

Скуч открыл рот, но Майкл поднял руку.

– Томми, ты хорошо справляешься с задачей, – отметил он безучастным голосом, будто думал совсем обратное. – Я терпеливый человек. Главное, чтобы цель была достигнута. Уверен, ты сам это понимаешь.

Скуч кивнул.

– Мне приятно это слышать, – пробормотал он, хотя не был уверен, что ему приятно. – С полной уверенностью можно утверждать – он не в руках ФБР. И наверняка жив. Смею предположить, верьте или нет, кто бы ни давал наводки, он морочит вам голову. Точней, морочит намголову. Сливает информацию, а затем предупреждает ублюдка.

– Кому и зачем это нужно? – спросил Том Хейген.

– Мы обсуждали этот вопрос, – вмешался Нобилио. Переполняясь благодарностью, Томми Нери сделал шаг обратно к стене. – Понятия не имею, как и откуда к вам поступают сведения, – сказал Риччи, – мне это знать и не нужно. Просто думаю, мы думаем, Томми и я, что кто бы ни сообщал вам важные факты, он хочет только навредить. Это первая теория. И вторая состоит в существовании человека, который известен вашему источнику, может, является его боссом или вроде того и заботится о том, чтобы мы не поймали предателя.

Майкл сложил губы. Повисла гробовая тишина, нагнетающая напряжение. Допустим, Джо Лукаделло поставляет искаженные данные. Джо – старый проверенный друг, что и делает его опасным: выступив против тебя, он не вызовет подозрений.

Майкл уже ничему не удивился бы. Больше всех обрадуется Хейген, который плохо знаком с Джо и смотрит на него косо. Ничто в жизни не приносит Хейгену больше удовольствия, чем подтверждение его опасений и повод заявить: «Я же говорил».