Текст книги "Месть Крестного отца"

Автор книги: Марк Вайнгартнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

– Мамочка! – выкрикнул он, хлопая по игрушечным наплечникам. – Я Фрэнки Нападающий! – Так прозвали дядю Фрэнки, когда он играл за команду Нотр-Дам. – И я тебя атакую!

Он помчался навстречу.

– Не смей, проказник, – заулыбалась Франческа.

Налетев на мать, мальчик обхватил ее за талию.

– Какие у тебя плечики, – похвалила она, и сынишка снова рассмеялся.

Трепет накатил на нее трехметровой волной. Франческа зашаталась и села на металлический стул со спинкой.

Если ее когда-нибудь разлучат с Санни, с его смехом, она завянет от тоски.

Нет.

Об этом страшно и подумать.

– Марш мыть руки! И вы двое тоже, – сказала она Майку и Виктору. – Идите.

Франческа поднялась, подошла к телефону внутренней связи на двери, нажала кнопку и произнесла:

– Еда готова.

– Спускаюсь, – отозвался Майкл Корлеоне. – Эй, Фрэнчи, а что у нас на ужин?

Она смотрела, как Санни побежал по коридору за двоюродными братьями.

– Маникотти, – ответила Франческа и подумала, хватит ли на всех.

* * *

Когда Кэти вернулась домой поздно ночью, что вошло уже в привычку, Франческа не спала, сидела на диване в зале квартиры. Телевещание прекратилось, и она читала «Пилон» Уильяма Фолкнера.

– Почему не спишь? – спросила Кэти.

Франческа приподняла книгу.

– А… Что ж. Спокойной ночи. – От сестры пахло спиртным и дымом, как от пепельницы.

– У тебя найдется минутка? Пару минут? – Франческе не спалось не из-за пристрастия к чтению.

– Зачем? Если у тебя плохие новости, не уверена, что я смогу…

– Нет. Ничего особенного. Просто беспокоюсь кое о чем. О положении вещей, понимаешь?

Кэти кивнула.

Она не была пьяна. Подошла и поцеловала Франческу в лоб, и та почувствовала, что сестра недавно занималась сексом. Они всегда распознавали такие вещи.

– Поговорим завтра, ладно? – зевнула Кэти. – Мне еще надо прочесть сто страниц романа, чтобы рассказать студентам в десять утра.

«Так когда же найдется время для разговора?» – подумала Франческа, но промолчала, лишь поинтересовалась незапрещенной темой:

– Что за роман?

– Друг написал. В университете вообще-то не проходят, я не то сказала. Просто читаю, чтобы дать свою скромную оценку. Голова не соображает. Долгий был день.

И с чего она читает глупую неопубликованную книгу, когда должна писать свою? Вопрос не для обсуждения.

– Угадай, о чем я хочу поболтать?

– Право, Фрэнчи, я устала. Завтра погадаю.

– Тетушка Конни произнесла… бранное слово.

– Что она сделала?

Франческа изобразила губами: «х…й».

– И кто ее довел до такого?

– Я.

– Ты об этом хочешь поговорить?

– Не совсем.

– Любопытно, – сдалась Кэти. – Что ты такое учудила, чтобы вызвать подобную реакцию?

– Расскажу завтра.

–  Touche. – Кэти поклонилась. – Спокойной ночи.

* * *

Часом позже Франческа заглянула к Санни. Мальчик крепко спал, сжимая солдатика, подаренного дядей на день рождения. За закрытой дверью спальни Кэти продолжал гореть свет. Франческа сказала сестре, что скоро вернется.

– Вернешься? – переспросила Кэти сонно. – Куда ты собралась?

– Прогуляюсь. Не могу заснуть.

– Будь осторожна. Лучше подыши воздухом в саду.

И это советует женщина, которая спит черт знает с кем, где попало и когда попало.

– Ладно. Пока.

Подняться наверх мимо охраны было невозможно, а вот вниз вело несколько путей. Франческа проехала пару этажей на лифте, затем пересекла зал и спустилась по запасной лестнице, которая не доходила до пентхауса и поэтому не просматривалась. Вышла через гараж на узкую улочку и направилась на запад к Йорк-авеню. Этой дорогой наверняка пользовался Том Хейген. Все было продумано идеально, пока не стряслось непредвиденное.

Живя в Вашингтоне, Франческа усвоила, что стоит федеральному правительству вмешаться в местное расследование, как все идет наперекосяк. Она была уверена, Дэнни Ши не отступит, потому что мстит за своего сотрудника Билли Ван Арсдейла, который сдавал ему информацию о семье Корлеоне. Франческа нашла папку со сведениями, украла и уничтожила. Билли сам делился с ней опасениями, что его политические амбиции никогда не воплотятся, так как он состоит в браке с женщиной из мафии.

Наступил момент, когда он, видимо, решил исправить ситуацию. Пришло и время, когда Франческа, обманутая и обезумевшая от ярости, отомстила ему.

Она была загнана в угол и поступила так, как поступает сильный человек, если его загнать в угол. Она действовала. Она нашла выход. Она выжила. И будет жить дальше с памятью об этом. Франческа – из семьи Корлеоне. Такая уж у нее кровь. Когда она обратилась к Тому и Майклу за защитой, в ней произошла перемена. Франческа стала такой же, как они, и до конца жизни будет благодарна за это.

Она пришла к квартире Джуди Бьюканан.

В столь поздний час вокруг не было ни души, только у обочины стояла полицейская машина. Тротуар усыпан цветами и мусором.

Самое заурядное место, кирпичное старое здание в три этажа. Таких в городе тысячи. Франческа попыталась связать его с изображением, не раз показанным по телевизору, и не смогла.

Затем попробовала представить сцену убийства наверху, и это вышло проще.

Пересекла улицу.

Пока рассматривала плакат под ногами, неожиданно возник седой китаец в смокинге, с полупустым ведром поникших желтых роз.

– Сколько? – спросила Франческа.

Он назвал цену, вполне умеренную для мертвых цветов.

Полицейский опустил окошко.

– Что я сказал тебе, Хоп Синг?

Китаец пробурчал нечто ей непонятное и отдал все розы.

– Дарю, – произнес он с явным отвращением. – Наслаждайтесь.

Он вылил воду из ведра и зашагал прочь.

Франческа помахала букетом. Лепестки посыпались.

– Вам повезло, – отметил полицейский и ухмыльнулся. – Часто сюда приходите?

Она покачала головой.

Легавый был не старше ее, но успел обрюзгнуть. Похоже, он из тех, кто продолжает носить блейзер в обтяжку, хотя тот не застегивается на животе. Какой вред от человека, продающего цветы? Китаец честно зарабатывает на жизнь, а полицейский упражняет мышцы, раз ему все дозволено. (Франческа всегда полагала, у таких мужчин cazzoразмером с ее большой палец.)

– Печальная история, – сказал коп, – произошла в этом доме. А с розами вам повезло. Буквально упали с неба.

– Возьмите, – протянула Франческа цветы.

– Зачем мне они? – удивился полицейский. – Они для таких, как вы.

– Что значит, таких, как я?

– Для скорбящих.

– Подарите их кому-нибудь. Жене, подружке, матери, кому угодно.

– Моя мама во Флориде, – сообщил он, – а остальных двух я пока не нашел. Оставьте себе.

– Ладно, – согласилась Франческа, подошла к углу дома и бросила цветы в урну. – Я просто вышла прогуляться, – сказала она, возвращаясь обратно. – Я не скорблю. Не хочу иметь ничего общего с этой мертвой потаскухой.

– Да, госпожа. Понимаю. С вами все будет в порядке?

– Будет ли со мной? – переспросила она. – Кто может знать будущее? Не я, это уж точно. Я стараюсь поменьше думать.

– Вам нужно познакомиться с моими приятелями. Некоторые вообще никогда не думают.

Франческа одарила его испепеляющим взглядом и поспешила домой. Прошла мимо мусоровозов, материализовавшихся так же неожиданно, как китаец с желтыми розами. Она насвистывала мелодию. Мысли витали далеко. Один и тот же мотив, на который положены слова, только неясно какие. Даже если бы ей подсказали, что это «Ridin’ High» Коула Портера, Франческа не вспомнила бы, откуда знает песню. Как бы то ни было, мелодия проникла глубоко ей в сознание и незаметно пустила там корни. Простой мотив мог звучать по радио или с пластинки Кэти, и вовсе не обязательно, чтобы его исполнял Джонни Фонтейн в полосатом смокинге на инаугурационном бале президента Ши.

Глава 19

За неделю до предварительных президентских выборов в Калифорнии, в День памяти павших в Гражданской войне в США, Том и Тереза Хейген по отдельности прилетели на западное побережье и встретились в аэропорту Лос-Анджелеса. Лимузин ждал Тома на взлетной полосе, на ранчо сенатора Пэта Гиэри, близ Лас-Вегаса. После недолгой встречи с сенатором машина была в его распоряжении. Тереза оставила дочерей с невесткой и прилетела самолетом компании «Пан-Америкэн».

Она вышла из аэровокзала и не сразу заметила лимузин среди остальных. На Терезе было новое зеленое платье, закрытое и облегающее, очень элегантное. Волосы коротко подстрижены, намного короче, чем нравилось Тому или было в моде. Они стали темней.

Вышел водитель и поднял табличку с ее девичьей фамилией, чтобы не привлекать лишнего внимания.

Тереза похудела. Лицо бледное. Как можно оставаться такой белой, живя во Флориде?

Водитель открыл ей дверцу.

– Прекрасно выглядишь, – сказал Том.

– Тебе нравится? – спросила она, поглаживая стрижку на затылке.

– Да.

– Врешь. И не смотри на меня так. Я всегда чувствую ложь.

Том ничего не мог возразить. Так будет продолжаться некоторое время. И ему придется взять себя в руки и воспринимать все, как подобает мужчине.

Машина тронулась с места. Том наконец потянулся обнять жену, но она отстранилась. Затем рассерженно вздохнула, и они все-таки обнялись.

Рассержена на себя, подумал Хейген. За то, что прилетела сюда. За то, что сдалась и заключила мир ради детей. И потому что поводом послужила коллекция Джека Вольца, которую ей хотелось увидеть.

Том умолял ее вернуться в Нью-Йорк или по крайней мере приехать в гости, а когда Тереза оттаяла и пригласила его во Флориду на празднование Дня памяти павших в Гражданской войне, время оказалось неудачным. Хейген был вынужден улетать по делам. Тереза спросила, что у него за дела в праздничные выходные, и получила ответ вместо привычного скрытного молчания. Том собирался встретиться с Джеком Вольцем. Не было надобности называть это имя, и он не осознавал в то время, имелся ли у него скрытый мотив кроме как стать честным с женой, насколько позволяли обстоятельства. Однако, оглядываясь назад, Том понимал, что насадил на крючок наживку и Тереза клюнула.

– Джек Вольц? Кинопродюсер? – спросила она.

– Разве существует другой Джек Вольц?

– Я интересуюсь, потому что знаю человека, который знаком с его хранителем.

– Хранителем чего? – не понял Том.

– Художественной коллекции. В имении Вольца находятся шедевры, которые не выставляли для публики пятьдесят лет и более.

Тереза попросила мужа отвезти ее туда. Хейген ответил, что не уверен, сможет ли договориться о подобном визите: встреча с Вольцем состоится в офисе студии. На самом деле кинопродюсер обмолвился, что они вместе с новой супругой устраивают званый вечер для друзей в Палм-Спрингс, и пригласил Тома с семьей. Хейген воспринял предложение как колкую шутку. Ему самому вряд ли захотелось бы провести ночь, а то и несколько дней под одной крышей с такими выродками, как Джек Вольц и друзья-наркоманы его жены. Однако Тереза прижала его к стене.

– Ты не уверен, сможешь ли договориться? – усмехнулась она. – Я тебя хорошо знаю. Голову в песок не прятала. Ты способен уладить что угодно. И не прикидывайся, будто это не так.

– Ты меня переоцениваешь.

– Вряд ли.

И вот они направляются в треклятый дом Джека Вольца на выходные.

Бывают моменты, когда мужчине хочется отрубить собственный член.

Или нет?

Хейген поцеловал жену.

– Притормози, – сказала ему Тереза.

Водитель, только что выруливший на скоростную автостраду, сбавил скорость.

– Да не ты, – возмутилась она. Том опустил перегородку.

* * *

Они остановились по пути наскоро перекусить в романтическом французском бистро, о котором Том слышал от Фонтейна, знавшего, как произвести на даму впечатление. Несмотря на меры предосторожности, там их настигло ФБР Теперь Хейгена преследовали повсюду. Когда Тереза удалилась в туалет, Том послал официанта спросить у агентов в машине, не желают ли они поесть за его счет.

В Палм-Спрингс прибыли к сумеркам.

За почти двадцать лет, минувших с последнего визита Тома, в имении Вольца многое изменилось. Когда Хейген приезжал сюда обсудить участие Фонтейна в фильме о войне, тут стоял особняк как в английском поместье, напоминавший декорации к фильму: каждая деталь, будь то цветы в саду, картины старых мастеров на стенах, изгиб тропинок для прогулок – все казалось преувеличенно фальшивым. Ныне здесь царило уродство за внушительными укреплениями. Вольц купил дома ближайших соседей и сровнял их с землей бульдозерами. Привычных охранников сменили ветераны израильской армии в черном, вооруженные автоматами. По периметру владение обнесли забором из остроконечных железных прутьев высотой в шесть метров – выполнил работу металлургический завод, который восновном работал на тюрьмы. Повсюду стояли камеры наблюдения.

– Для чего этот забор? – спросила Тереза. – Чтобы никто не проник или чтобы никто не убежал?

У Вольца была репутация сексуального гиганта, правда, о его пристрастии к юным девочкам мало кто знал. Терезе в свое время рассказал муж.

– Зря его тут поставили, – отметил Хейген.

Она слегка наклонила голову и взглянула на Тома, изогнув брови, как учительница смотрит на студента, который не настолько глуп, чтобы нести подобную чушь.

Агенты ФБР припарковались у дороги на расстоянии двадцати метров. Охранники открыли ворота лимузину Хейгена и захлопнули вслед за ним.

– Не говори мне, что тебя это ничуть не волнует, – сказал Том.

Тереза пожала плечами. Она так вымоталась от жизненных проблем, что устрашающий тюремный забор и коммандос с автоматами представлялись всего лишь очередным адом.

Пока лимузин подъезжал к дому, Том в угрюмом молчании смотрел в окошко. Он слышал о переменах от Джонни и все равно испытал шок, увидев их собственными глазами. Исчезли сад и теннисные корты. Канули в прошлое длинные ряды конюшен с викторианскими фасадами и сверкающими современными интерьерами. Зеленые пастбища, где некогда резвились чистокровные верховые жеребцы, а магнат кинематографа, попыхивая сигарой, хвастал ими перед гостями, превратились в длинные газоны с каким-то подобием бункера посредине. На бункере красовались названия картин, недавно отснятых в студии Вольца.

Сам особняк был так радикально видоизменен Вольцем и его новой женой, что Том едва не решил, что на его месте воздвигли новый дом. Декоративные узоры и своды убрали, серую каменную кладку обшили бежевым гладким покрытием, напускное великолепие старого света испортили стеклянные стены, прямые углы и откровенный модернизм с его любовью к железобетону.

Рядом с домом сохранился бассейн с природными источниками. Статуи вокруг него – и внутри тоже, на пьедесталах и в фонтанах – приумножились, достигнув количества в пару сотен. Большинство были выполнены в серьезном неоклассическом стиле и изображали политических лидеров во фраках в натуральную величину и героев войны верхом. Все из металла. Однако нашлось и несколько неуместных обнаженных фигур из мрамора: женщины, пышные и, наоборот, тощие громоздились почти впритык друг к другу без всякой закономерности.

Тереза с восхищением разглядывала статуи и выпаливала неизвестные Тому имена: Торвальдсон, Карпо, Кросетти, Лембрук, граф Трубецкой, лорд Лейтон. Хейген любил в ней эту черту: она много знала, и искусство приводило ее в восторг. Сам он вряд ли вспомнил бы иного скульптора, кроме Микеланджело. Однако ценил культуру и гордился, что женат на женщине, которая столь образованна. Ему нравилось, что Тереза (в отличие от большинства дам) в обычной жизни страстно предается вещам, весьма далеким от стирки и подливки. Она знала, сколько отдают за произведения искусства на аукционе, и все же при виде статуи думала не о цене, а о красоте, о достижениях скульптора, о вызванных эмоциях. И Тому это очень нравилось.

– Они всегда стояли так хаотично? – спросила Тереза.

– Нет. Раньше было меньше. И… не знаю, расположение казалось лучше.

– Как так можно? – возмутилась она. – Привезти столько красоты и навалить все в кучу, как на распродаже. Зачем?

– Новая жена Вольца не любит скульптуру, – объяснил Том. – Она состоит в религиозной секте, где полагают, что высеченное подобие человека создает идола и крадет его душу. – Он пожал плечами. – Это же Калифорния. Сумасшедшие идеи сюда приносит ветер. Насколько мне известно, она велела выставить наружу все статуи из особняка. Ее конфессия довольно свободолюбивая и все же проповедует запрет на купание мужчин и женщин в одном водоеме, поэтому она не подходит к бассейну, где Вольц наворачивает кругов на полмили каждое утро. Я слышал, он построил ей другой бассейн.

У Терезы не закончились вопросы о жене Вольца, но на последнем повороте она взорвалась смехом.

– Нельзя ли посдержанней? – сказал Том.

– Извини. Madonti…О боже, дайте мне фотоаппарат.

Посреди овальной дорожки перед особняком команда рабочих роилась вокруг гипсового слепка «Мыслителя» Родена. Его пытались перенести к статуям у бассейна. У дальнего конца дома на открытом кузове грузовика, припаркованного на мощеной стоянке рядом с машинами гостей, стояло пополнение к коллекции – бронзовый слепок самого Джека Вольца, отлитый по случаю его пятидесятилетия в шоу-бизнесе. Фигура с распростертыми руками была заметно больше, чем ее прототип. Большой и указательный палец каждой ладони растопырены под прямым углом, создавая подобие кинокадра.

– Странно, что он изображен в римской тоге, – отметил Том.

– И не обнаженным, – поддержала Тереза, придя в себя. – Как Наполеон.

– Наполеон позировал обнаженным?

– Да, есть скульптура работы Кановы. Оригинал где-то в Лондоне, но я видела бронзовую копию в Милане в прошлом году.

– Ты в прошлом году была в Милане?

– Мы все были в Милане в прошлом году. Ты что, не помнишь? Всей семьей, за исключением твоей персоны. У тебя в последний момент появились дела.

– Ах да. Я думал, вы летали на Ривьеру. Во Францию.

– Мы действительно ездили на Ривьеру, – сказала она. – Прилетели в Милан и сели на поезд. Я показывала тебе фотографии.

– То-о-очно. Теперь я вспомнил.

– Вот видишь? Тебе удается обмануть всех, но не меня.

Тереза ошибалась. Том не умел лгать. Он существовал в мире, где каждое слово – неоспоримый факт и только в молчании могла скрываться неправда. «Майкл хочет видеть тебя» – это не ложь, а просто недосказанная фраза: «Майкл хочет видеть тебя в могиле» или «Майкл хочет видеть тебя в машине, которая укатит отсюда и никогда не вернется, ты, чертов придурок, проклятый предатель». Единственным человеком, кому Хейген лгал, была Тереза. В извращенном смысле это можно было считать комплиментом. Не стоило только ей об этом говорить.

– Я спокойно лгу другим, но не тебе, потому что к ним не испытываю ничего подобного.

– Это не ложь, а увертка.

Водитель открыл дверцу. Местный носильщик бросился к чемоданам. Один из бывших израильских коммандос подошел проводить Хейгенов к парадному входу.

Тереза похлопала Тома по колену.

– Брось. Пошли веселиться.

* * *

Люди с автоматами по обе стороны входа не шевельнулись, будто Хейгенов и не было вовсе. Видимо, им приказали стоять по стойке «смирно» с невозмутимым видом, как караул у Букингемского дворца.

Тома Хейгена автоматы обеспокоили больше, чем Терезу. Она поднялась по ступеням и позвонила в дверь без всякой тревоги.

Открыл дворецкий в смокинге, и гостей чуть не сбил с ног порыв ветра от кондиционера. Дворецкий был англичанином или выработал нужный акцент и выглядел слишком юным для такой работы, не больше тридцати пяти, с длинным покатым носом, как у королей и членов парламента. Стрижка в точности повторяла прическу президента Ши.

Из глубины дома донесся смех и гитарный рок-н-ролл, который ассоциируется у многих с серфингистами и наркоманами, хотя Тому музыка была знакома лишь потому, что ее постоянно наигрывал старший сын Конни Виктор.

Дворецкий провел их по темному гулкому коридору. Казалось, они отдаляются от музыки. Меблировка осталась прежней: толстые ковры, резные столы с мифическими созданиями на ножках и спинках, богато обитые стулья и канапе, созданные будто для того, чтобы викторианской леди в корсете было удобно падать в обморок. Тяжелые бархатные шторы задернуты, что затрудняло возможность полюбоваться произведениями искусства. На каждой стене висело по картине, стоящей целое состояние. В присутствии Тома Тереза держала восторг при себе, хотя было заметно, что ей хочется остановиться и разглядеть каждую.

Она изучала современное искусство, которое Хейгены могли себе позволить, и получала особое наслаждение от хороших частных коллекций. «В музее, – объясняла она мужу много лет назад, – чувствуешь, что шедевры принадлежат всему миру, а в частном доме ощущается собственность. В этом и есть вся соль. Девяносто процентов радости приносит сама работа, но именно оставшиеся десять процентов способны вскружить голову. Этим владеет один человек».

Вольц ждал их на Том же солнечном крыльце со стеклянными панелями, где принимал Хейгена первый раз. Рядом с ним на кремовом кожаном диванчике сидели вместе Джонни Фонтейн и Франческа Корлеоне. Она держала мартини, он – свой излюбленный виски с водой. Оба оделись канона собрание директоров и взмокли от пота. В комнате было словно в парилке. Заметив Хейгенов, они поднялись.

При виде парочки Тереза подняла бровь. Франческа слегка покраснела. Том принял это как должное и предупредительно сжал жене руку. Объяснит позже. Она поняла.

– Конгрессмен Хейген! – поприветствовал Вольц.

– Просто Том. – Серьезное обращение он воспринимал как колкость.

– Сочувствую вашим юридическим тяжбам. Сам не понаслышке знаю, какой кошмар – находиться под несправедливым обвинением.

Теперь Тереза злобно сжала руку Тома.

– Спасибо, – отозвался Хейген.

Старик ничуть не потел. Высокий и сильный в молодости, он здорово сдал. Вконец облысел. Верхнюю губу слегка перекосило после сердечного удара год назад. Одевался он по-прежнему: итальянские туфли ценой в хороший подержанный автомобиль, выглаженные льняные брюки, голубая шелковая рубашка, открытая у горла, – из ворота, подобно мохнатому зверю, выглядывал пучок густых седых волос.

– Вы совсем не изменились, – сказал Вольц. – Сколько лет-то прошло?

– Почти двадцать, – ответил Том.

– Навевает воспоминания, – с горечью произнес старик. – Вы тут всех знаете, верно? Очевидно, знакомые лица. Очевидно. – Он указывал на Франческу, но смотрел на Тома. – Слышали о фонде Нино Валенти? Фонд Нино Валенти. А я впервые слышу. Многообещающая идея. Старые актеры, больные певцы, о них нужно заботиться. Как долетели? Уже остановились в гостинице? И где мои манеры! Это, должно быть, госпожа Хейген.

– Должно быть, – повторила Тереза.

– Простите его, – вмешался Джонни. – Еще в допотопные времена, когда Джек заработал свой первый миллион, жена заставила его брать уроки этикета и речи, чтобы скрыть плебейское происхождение. Только вот с годами они начинают забываться.

Вольц проигнорировал замечание.

– Я слышал, вы знаток искусства, госпожа Хейген.

Тереза уставилась на картину на стене за Вольцем, изображавшую, как нагие девушки купаются в озере, а с берега на них взирает смеющийся сатир.

– Она помогла основать Музей современного искусства в Лас-Вегасе, – сказал Том. – Состоит там в совете директоров и не только там. Тереза скорей эксперт, чем знаток.

– Я сама могу отвечать на вопросы. – Она покраснела. Тереза не могла отвести взгляда от картины и сильно потела.

Том всегда находил это сексуальным. И дело не в жаре, думал он, а в алчности.

Тереза спросила, действительно ли эта картина кисти того, о ком она думает. Голос почти дрожал.

– Да, автор тот.

– Я думала, эта работа… Может, я ошибаюсь, – произнесла она со стопроцентной уверенностью, – но разве эта картина не считается пропавшей после захвата фашистами во время войны?

– Не знаю, – ответил Вольц. – Спросите у моего хранителя, – посоветовал он и улыбнулся без тени стыда. – Мне она просто нравится. Хотите осмотреть остальные? Когда у меня были лошади, – продолжил он, бросив злобный взгляд на Тома, – я мог сам рассказывать об их достоинствах. Что касается искусства, тут мне нужна помощь. Устроить вам экскурсию, Том? Джон и Джессика уже обошли коллекцию.

– Франческа, – поправила Франческа.

– С удовольствием, – согласился Том и взял жену под руку. Вольц позвал дворецкого.

Почти двадцать лет назад Люка Брази подкупил служанку, чтобы та добавила снотворного в бренди кинопродюсера. Хейген в это время возвращался самолетом в Нью-Йорк. Затем Люка отрубил голову лучшему скаковому жеребцу и подбросил ее на атласную простыню Вольца. Том, конечно же, этого не видел и полагался лишь на свое воображение. Бедный конь, его звали Хартум, и Хейген до сих пор не забыл это имя. По правде сказать, он редко вспоминал о том случае. И всегда испытывал искреннее сожаление.

* * *

Франческа и Джонни стояли снаружи застекленной террасы, промокая потные лбы белыми полотенцами для рук.

– У моей мамы родители тоже такие, – сказала она. – Их бросает в жар, когда всем холодно, и они мерзнут, когда всем жарко. Распространенный случай.

Ей было двадцать семь, вдвое меньше, чем Джонни. Франческа впервые мысленно сложила цифры. Она старше его дочери Лизы.

– И все же мы не зря потели.

Фонтейн не хотел думать о своем возрасте. Он сосредоточился на ее мокрых волосах и влажном летнем платье. У Джонни была особая страсть к женщинам в капельках воды. После душа, из океана, бассейна. К попавшим под дождь. Вспотевшим. Его это странным образом заводило. Конечно, Джонни не настолько терял голову, чтобы заводить с Франческой серьезный роман. Бесполезно отрицать, она – милое создание. Вытирается полотенцем, проводит пальцами по длинным черным волосам в заранее обреченной попытке приручить их.

– Вольц – скряга, но, коль речь идет об участии фонда Корлеоне, он схватится за предложение.

Франческа нахмурилась.

– Что это значит?

– Ничего, дорогая. К слову пришлось.

– К слову пришлось? – повторила она.

– Да. – Джонни едва не добавил: «Не раздувай из мухи слона», но сдержался. Дэнни Ши находился в Калифорнии, всего в нескольких милях от имения Вольца, проводил последнюю кампанию перед выборами в доме бывшего эстрадного певца, ныне продюсера игровых телешоу, по другую сторону поля для гольфа от резиденции Джонни.

– Вы хотите посмотреть, откуда доносится музыка? – спросила Франческа.

– Музыка? Я не слышу музыки.

Франческа указала в приблизительном направлении звуков. Поверх ужасного грохота – игры барабанщика, очевидно, на таблетках бензедрина, электрического баса и расстроенной гитары, сваленных воедино не лучше смеси виски с материнским молоком, – мужской голос, сильно заикаясь, надрывался о том, что хочет умереть молодым.

– Я слышу шум, – признал Джонни, – но не музыку.

– О, бросьте. – Она взяла его за рукав и потянула за собой. – Вы ведь любите веселиться? Не надо финтить.

– Финтить? – переспросил он, не упираясь. – А за что, думаешь, меня зовут Джонни Финтейном?

– Как и Фрэнка Синатру называют Сенатором?

– Никогда не слышал, чтобы его так звали, – возразил Джонни.

– Я просто… дразню вас.

На долю секунды ему почудилось, Франческа скажет: «Дергаю за яйца».

– Я тоже никогда не слышала, чтоб вас называли Финтейном, – улыбнулась она.

Они прошли по темному коридору к деревянной двери – столь широкой, что проехал бы «Бьюик». За ней оказался внутренний бассейн, овеянный ядовитым облаком сигаретного и марихуанного дыма вперемешку с запахом хлорки. В доме собралось около тридцати гостей, в основном коллег госпожи Вольц – Викки Адэр. На металлических шезлонгах сидели мужчины в теннисной одежде и женщины в купальных халатах, большинство по возрасту были ближе к Франческе. Представители сильного пола отрастили бороды и косматые волосы. Несмотря на дым и грохот, сразу бросалось в глаза, что в бассейне только дамы и все они обнаженные. Вдоль черной стены тянулся бар, за ним – выход. Джонни повел Франческу именно в том направлении. Никто не узнал его, или все делали вид, будто не узнали.

Фонтейн заказал напитки, и, пока они ждали, из бассейна вышла Викки Адэр, в чем мать родила, и зашагала к ним. Кто-то бросил ей полотенце, но она не стала прикрывать тело. Викки некогда была восходящей звездой, однако так ничего и не добилась. Белокурая от природы красавица жила на свете всего сорок с лишним лет, но обладала опытом, который обычно обретают за восемьдесят, и это чувствовалось. Не будь она мокрой и нагой, Джонни не остановил бы на ней взгляда. Викки сбрила волосы на лобке, и Фонтейн старался смотреть ей только в глаза. Франческа стояла в замешательстве. Они представились друг другу, перекрикивая грохот. Госпожа Вольц сказала, что они с Джонни уже пересекались, и спросила, помнит ли он где. Фонтейн ненавидел, когда кто-либо заводил подобную волынку. Перед ним мелькала масса людей. Какого черта он обязан всех помнить? Хотелось развернуться и уйти. Франческа сохраняла спокойствие. Викки заявила, будто они вместе снимались в фильме «Ограбление». Это ему тоже ничего не говорило. У Джонни остались смутные воспоминания о той картине. Он наклонился к уху Адэр, чтобы не слышала Франческа, и произнес:

– Ах да, теперь вспомнил. В те времена вы так коротко не стриглись.

Фонтейн на мгновение опустил взгляд на бритый лобок. Викки усмехнулась с видом «тоже мне сострил» и прошептала что-то на ухо Франческе. Затем добавила, чтобы гости чувствовали себя как дома, повернулась к ним обвисшим задом и удалилась к бассейну.

Джонни с Франческой забрали напитки и вышли на свежий воздух. Уже стемнело, и стало прохладнее. Снаружи оказалось столько же народа: по лужайке у особняка кружили люди постарше. При виде Фонтейна прокатился привычный шепот – узнали. Джонни инстинктивно увел Франческу подальше от любопытных глаз: в местечко, удобное для разговора, но не более. Они подошли к каменной скамье и надгробной плите.

– Прости за сцену у бассейна, – сказал он.

– Ну что вы. Это была моя идея. Думали, я буду шокирована?

– Нет, – солгал Джонни и коснулся горла. – Весь этот дым, хлорка вредят голосу. Честно говоря, я чуть не оглох. Если хочешь вернуться, то…

– Там, конечно, мило. Кстати, я и раньше видела обнаженных женщин. Полагаю, вы тоже.

– С таким распутством я столкнулся впервые.

– В свое время я тоже выкурила пару сигарет с марихуаной. – Франческа рассмеялась при виде удивления на лице Фонтейна. – Бросьте, Джон. Фонд, на который я работаю, и вообще многое, чем мы занимаемся, связано с артистами и эстрадой. Моя сестра – профессор в колледже, почти настоящая представительница богемы. Я сама училась в колледже, живу в Нью-Йорке. – Она загибала пальцы, перечисляя свои очевидные добродетели. – Насколько вы считаете меня отгороженной от реальности?

Джонни покачал головой.

– Извини. Я не хотел обидеть тебя, предположив, что ты не наркоманка, – пошутил он. – Так что она тебе сказала?

– Викки? Что слухи о… э-э… о тебе. – Франческа покраснела. – Слухи о тебе – это все ложь.