Текст книги "Аморальное (СИ)"
Автор книги: Марк Оливер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
Теперь Имтизаль уже не могла быть счастливой. Она не могла жить. Она не могла жить, пока жила Амелия.
И тогда, осознав неотвратимость своей участи, прочувствовав неизбежность того, что должно произойти, Имтизаль решила поставить точку самостоятельно и не дожидаться знаков судьбы.
Прошла неделя с того дня, когда Амелия и Дэниэл поругались и расстались.
И тогда Имтизаль решила избавить Амелию от страданий.
Она пришла к ней открыто, не маскируясь, не пряча своего лица. Она даже представилась по имени, когда удивлённая Амелия Нортман открыла дверь.
– Сержант Джафар, – она показала значок, – к вам есть несколько вопросов.
Недоверчиво переводя усталый взгляд со значка на холодное лицо странной женщины, Амелия, всё же, открыла дверь шире и сделала маленький шаг в сторону.
– Добрый вечер, сержант… я… не знаю…
– Когда вы в последний раз видели Дэниэла Клинтона?
Ими уже была в квартире и с тоской посматривала на стены. Она вспомнила, как впервые оказалась в доме Джексона, не прячась от него, и ей стало больно. Торжественно больно.
– Неделю назад, – Амелия зажёвывала губы и нервно теребила шнурок толстовки. – С ним… что-то случилось?
– Пока нет. Кем вы ему приходились?
– Давайте присядем, я приготовлю вам кофе.
– Спасибо.
Они прошли на кухню. Амелия заметно нервничала. Имтизаль незаметно.
– У меня здесь кофе-машина…
Имтизаль присела за стол.
– Двойной эспрессо без сахара.
– Сейчас, минутку.
– Спасибо.
Амелия села напротив гостьи.
– Вы… простите, вы не возражаете, если я ещё раз посмотрю на ваше удостоверение.
– Конечно, – Ими отстегнула значок и передала его Амелии. – Департамент округа. Можете проверить на сайте.
– Простите меня, я не хотела вас… оскорбить. Но всё это так… странно.
– Всё нормально.
Амелия встала, забрала из кофе-машины чашечку и поставила её перед Имтизаль.
– Спасибо.
– Не за что.
– Вы и Дэниэл.
Молчание.
– Мы встречались.
– Давно?
– Неделю назад.
Молчание.
– Вы инициатор расставания?
Она прищурила глаза.
– Я не говорила, что мы расставались.
Ими старалась не двигаться, но чуть сдвинула брови.
– Я поняла, что вы были парой… неделю назад.
– Эм… ну да, это тоже, – она посмотрела в стол. – И да, инициатор я, если так можно назвать девушку, которой изменяли, которую унизили и которую оскорбили.
Ими достала блокнот.
– Дэн что-то сделал?
– Пока нет. Когда вы ссорились, он вам не угрожал?
Молчание.
– Да, он мне угрожал. Он много чего говорил.
– Например?
– Послушайте, вы же не думаете, что он может что-то мне сделать?
Ими вздохнула и посмотрела в окно.
– Он подозревается в убийстве Сары Томсон. Её друзья утверждают, что они встречались.
– О Господи! Дочь Джерри Томсона? Редактора его журнала?
– Да. Сара узнала об изменах и угрожала, что её отец уволит Дэниэла.
– Этого не может быть… Я знаю Сару. Она знала, что мы вместе.
– Вероятно, Дэниэл говорил ей, что вы расстались. Потом она узнала о вас и других девушках.
Амелия встала.
– Нет, это… это точно не он. Но даже если… зачем убивать меня?
– Я думала, вы мне скажете.
Молчание.
– Почему вы думаете, что он хочет меня убить? Боже мой… Бедная Сара…
– Мы обыскали его квартиру. Почти на всех ваших фотографиях пририсованы увечья, кровь, текущая из глаз, написаны угрозы расправы… вы понимаете. И на фото Сары.
Молчание.
– Он не мог убить Сару… Господи… бедный Джерри…
Она была готова заплакать.
– Я вам советую вспомнить всё, что вас пугало в поведении Дэна, особенно в последнее время, и написать.
– Боже… – она не убирала рук от лица.
– Амелия, помогите мне.
– Мне нужно побыть одной. Мне нужно позвонить.
– У нас нет времени. Напишите, а потом мы поедем в участок.
– Сейчас?
– Да.
– Я не могу.
– Это очень важно.
Молчание.
– Как мне это писать? Как это у вас всё оформляется.
Она уже почти плакала, и руки у неё тряслись.
– Как хотите, – и, помолчав, добавила, – как запись в дневнике.
Амелия дрожала, и Ими налила ей воды, разбавленной галлюциногеном. И Амелия всё написала. Даже больше, чем ожидала Ими. Потом она много плакала, Ими слушала её и принесла ей воды, на этот раз с экстази. Амелия всё плакала и рассказывала о том, как она любит Дэниэла, как он разбил ей сердце, как ей больно, как она страдает и как не хочет жить. Ими тоже не хотела жить. Она принесла ей воды снова, снова не простой воды, потом уложила Амелию на кровать, гладила её волосы, успокаивала и говорила приятные вещи, понимая, что экстази начинает действовать и перебивать параноические приступы, вызванные первым наркотиком. Ими вспоминала, как заставляла Джексона принимать амфетамин, и ей стало так тоскливо и одиноко, что было уже почти невозможно выполнять свой долг.
Ими притворилась, что говорит по телефону, а потом сказала Амелии, что полиция ошиблась, что Сара жива, и нападал на неё не Дэниэл. Потом она говорила уже почти бредящей Мел, что Дэниэл любит только её, что он безумно раскаивается во всём, что изменял ей только по пьяни, не ведая, что творит, и что поклялся измениться ради неё и никогда её не огорчать. Амелия улыбалась. Ими очень хотелось порезать это красивое тело, ломать его, дробить, но она только сидела и гладила Амелию по волосам и заставляла красивое лицо улыбаться и светиться от счастья. Ими ждала, когда тело сдастся в неравной борьбе с ядом, и когда Амелия перестала дышать, Ими вернулась на кухню, где осталось письмо.
Мы с Дэниэлом расстались неделю назад (25го марта), и за эту неделю я очень много думала о себе, о нём и о наших отношениях.
Во-первых, я могу с уверенностью сказать, что он никогда меня не любил. Он постоянно изменял мне с другими девушками, что, вероятно, не самое редкое явление среди мужчин, но Дэниэл не посчитал нужным даже попросить у меня прощения за ложь, которой он поил, кормил и усыплял меня вот уже полтора года. Полтора года! Как я могла так любить не уважающего меня человека?! Я обвинила его в изменах, и он был так груб со мной… так самоуверен… Он выставил меня во всём виноватой, он вообще не слушал меня, он только оскорблял меня, угрожал… он даже хотел меня ударить! И всё время смотрел на ножи… мы были на кухне. Боже… Он никогда не любил меня. Он использовал меня, потому что красивая, влюблённая и хозяйственная девушка сильно упрощает жизнь.
Кстати о жизни: он никогда не интересовался моей жизнью. Кроме внешности его ничего во мне не интересовало. Он презрительно относился к моим увлечениям, если они не совпадали с его, и к моей работе.
А потом он начал вести себя странно. Сначала, его вдруг заинтересовала моя работа. Он спрашивал о хирургии, спрашивал о всяких препаратах… спрашивал, может ли ветеринар выписывать наркотики. Говорил, что собирается писать об этом статью. Но я же знаю, что никогда бы в жизни он не стал писать о ветеринарах. Он нас вообще за врачей никогда не считал. Но зачем ему все эти ножи? Он сказал мне, что я могла бы взять домой что-нибудь. Просто так. «Было бы круто» – больше он никак это не объяснил. Ясное дело, ничего я не принесла!
Последнюю неделю до нашей ссоры он вёл себя особенно странно. Он был, казалось бы, холоден со мной, но я замечала, как он на меня смотрит. Он всё отрицал. Он делал вид, что не обращает на меня внимания. Но изредка я успевала поймать его взгляд на себе, и это было страшно. В его глазах было столько… жажды, ненависти, жестокости… это трудно объяснить. Я даже захотела взять отпуск и уехать к тёте в Ирландию на пару недель, лишь бы был повод не видеться с ним. Кто же знал, что нам оставалось так мало времени быть парой. Лучше бы я и вправду уехала.
Мне стали сниться кошмары. Ничего не могу с этим поделать. Особенно теперь, когда мы поругались. Мне снится, как мы ругаемся, а он избивает меня и режет, режет. Он ведь и в тот день хотел меня избить! Даже замахнулся. Он всё угрожал, что, если я не заткнусь, то он разобьёт мне голову о косяк двери. Он вообще много чего жуткого мне сказал.
Я так много заблуждалась на его счёт. Он не только моральный урод, он… беспринципное чудовище. Я всё чаще думаю о том, что он мог бы поджидать меня у подъезда с кислотой. Я становлюсь параноиком? Мне страшно. Страшно думать, что Дэнни маньяк. Сколько женщин в мире пострадало оттого, что не поверило в угрозы своих разъярённых мужчин? А даже если поверить… можно подумать, я бы смогла что-то изменить. Мне безумно страшно. Больно, тошно… и страшно.
Она ещё раз перечитала письмо, потом спрятала его в туалетный столик в спальне, глубоко запрятав под личными вещами. Всё ещё было недостаточно поздно, и Ими принялась за уборку.
Она переоделась, убрала волосы под эластичную шапку, надела перчатки и даже маску. Она четыре часа ползала по квартире, чтобы не оставить ни единого следа своего пребывания в ней и собрать все жучки и камеры и нигде ничего не забыть.
Теперь можно было увезти тело.
Уже очень скоро Имтизаль сильно пожалела о том, что убила Амелию так быстро и предварительно не промыла ей желудок и пищеварительный тракт без хирургического вмешательства. Теперь же было слишком поздно, но Ими повезло, может быть, отчасти благодаря заморозкам, внезапно пришедшим с концом марта. Впрочем, она утешала себя тем, что в любом случае не удалось бы избежать вскрытия. В любом случае, даже с изъятыми органами, Амелия стала первой мумией, которую Имтизаль сохранила без расчленения. Кроме того, она стала первой мумией, чьи глаза Ими оставила закрытыми, потому что не могла смириться с тем, как выцвела зеленоватая радужка; удалила глазные яблоки и вставила на их место стеклянные имплантаты.
Позже Ими часто покупала для Амелии одежду, обувь и украшения, обустроила ей целый уголок и время от времени меняла облачение своей мумии, то оставляя её обнажённой, то одетой с бóльшим вкусом, чем одевалась сама Имтизаль, хотя очень часто приходилось делать на вещах надрезы, чтобы натянуть на труп, и зашить уже после. Все эти игры с телом отвлекали Ими от удручённости и позволили ей сравнительно легко пережить утрату любимого существа. Она относилась к этому с почти материнской заботой, хотя ритуал мало чем менялся из раза в раз: сначала Ими разматывала Амелию из бинтов, потом осторожно подсушивала её кожу, надевала на неё свои покупки, сажала в углу сарая на подушки и подолгу сидела вместе с ней, пока от запаха химикатов не начинало темнеть в глазах.
На Амелии Имтизаль провела больше работы по бальзамированию, чем на всех предыдущих телах. Количество колб с веществами увеличилось вдвое. У Амелии была очень красивая и очень гладкая кожа, и Ими жутко боялась, что уже ставший ей привычным раствор формалина, сулемы и фенола изуродует цвет и структуру так же, как изуродовал Джексона, поэтому она рискнула добавить больше спирта и глицерина, чем при пропитке прежних мумий. Так у неё закончился глицерин – самое дорогое вещество, из приобретённых при бальзамировании Джексона – и встал болезненный вопрос, где его можно раздобыть.
Мудрее было бы подождать с убийством до октября, чтобы оставить впереди долгие месяцы холода, но Ими не могла так долго ждать. Заморозки отступили недели через две, в лесу расцвела весна, а в Имтизаль – паника. Бедному телу Амелии пришлось вобрать в себя столько тимола, цинка, пиридина, тиосульфата, этанола и десятков других консервирующих и антибактериальных веществ, что у плесени и гнили не осталось шансов. Но вонь стояла жуткая. Как Ими ни пыталась заглушить запах лавандой, эвкалиптом и различными эфирными маслами, их аромат постепенно рассеивался, и оставался гнойный, болотистый и прочный трупный запах вперемешку с формалином. Он чувствовался даже снаружи сарая, он отпугивал всех птиц и животных и мог бы приманить людей.
И тогда она решилась приступить к тому, о чём уже давно мечтала.
Прежде чем заняться целью убийства, следовало заняться его последствиями, и уже очень скоро Имтизаль навестила Дэниэла. Его она тоже заставляла писать письмо, но куда менее нежно, чем Амелию: в его горло упиралось лезвие ножа.
Никогда не думал, что это будет так тяжело. Я был уверен, что не буду больше об этом думать. Я думал, я ненавижу Амелию. Я пришёл к ней… сам не знаю, зачем. Наверное, мне её немного не хватало. А она… она вообще не хотела меня слушать.
Уже не знаю, хотел ли я её убивать. Я не хочу писать об этом. У меня нет сил писать об этом. Но сейчас ненависти стало меньше, и… я так больше не могу. В тот день я ничего не понимал и не чувствовал. Я ведь всё предусмотрел. Вы бы никогда на меня не вышли, я вымыл её квартиру, а Амелию… вы её никогда не найдёте.
Я уже два дня живу с этим грузом. Я хотел пойти в полицию, но лучше я накажу себя сам.
Амелия, ты лучший человек в моей жизни.
Я иду к тебе молить о прощении.
Она не думала, что всё будет настолько просто. Она брала с собой наркотик, но Дэниэл, вероятно, до последнего надеялся, что сумеет дать отпор, поэтому написал письмо ещё во вменяемом состоянии. И он до последнего предложения не понимал, что Ими диктует ему предсмертную записку. Когда же осознал и начал отказываться продолжать письмо, стал возмущаться и сопротивляться, даже пытался порвать бумагу, Ими дала ему понять, что он всё равно уже не выживет, и может покончить собой сам (или позволить ей инсценировать его самоубийство) и уйти в мир иной без боли, или же может отказаться следовать её плану, и тогда она очень долго и очень мучительно будет резать его на куски, а потом закопает его где-нибудь в лесу вместе с чемоданом с его вещами, чтобы полиция объявила его в розыск по стране и думала, что он скрывается после убийства. И ему пришлось, со слезами на глазах, послушать её.
В последний момент он снова пытался дать отпор, и тогда Ими высыпала пять таблеток на стол и сказала, что это лотерея: доза слишком не велика, и у него есть шанс проснуться. Проснуться же после её пыток он уже не сможет. И Дэниэл выбрал таблетки.
Дэниэл не проснулся. Его обнаружили в тот же день через пару часов после ухода Имтизаль, когда полиция, прочитавшая письмо Амелии, пришла задать ему соответствующие вопросы. Но его сердце остановилось ещё два часа назад. Дело было закрыто.
Коматозная бесчувственность, тень и пустота вернули свою власть над её жизнью.
Наступило лето, и переодевания Амелии уже не радовали Ими так, как прежде. Но ещё весной она придумала, чем займётся летом, когда земля потеплеет, просохнет и когда можно будет взять отпуск. Этой идеей Ими задавалась и раньше, теперь же решилась, наконец, воплотить её в жизнь, пока тепло земли и воздуха и запах бальзамирования не принесли ей бед.
Она планировала переезд, и для этого ей требовалось много денег, много свободного времени и свободных мыслей.
Она готовилась к своему отпуску с мая: вернулась к своей подработке. Это оказалось не слишком просто, пришлось обзвонить нескольких бывших клиентов, прежде чем получить первый заказ. Но и сам этот первый заказ оказался не слишком удачным: мужчина, вызвавший Ими, сказал, что передумал и попросил её уйти, как только увидел её лицо. Правда, он честно заплатил ей половину суммы. Она не сдавалась. Должны были найтись извращенцы, которых не оттолкнула бы её неправильная внешность. Всегда находились. Нашлись и теперь.
Ими не прекращала работать и в июле, когда взяла отпуск. По официальной версии она уехала в Калифорнию, на самом же деле она не покидала территорию округа.
Она выкапывала себе новое убежище. Она всегда боялась, что её сарай однажды могли бы заметить; особенно теперь, когда появилась такая не транспортабельная Амелия, проблемы можно было бы не избежать. Поэтому Имтизаль твёрдо решилась перенести свои сбережения в такое место, которое бы никому не удалось найти.
За время отпуска она успела только выкопать предварительное убежище – в её распоряжении были только лопата и лом, – установить подпорки для стен и потолка и первый вариант маскировочной крыши. Всё остальное приходилось делать уже позже.
Этот подвал был её детищем, Ими вложила в него столько же любви и заботы, сколько и в каждую из своих мумий. Она сама замешивала бетон и выбирала кафель, установила электрический генератор и проводку, даже пыталась продумать сток для воды, чтобы облегчить себе отмывание пола от крови, но копать ещё и трубопровод не было уже сил: не так уж просто было таскать тяжёлые материалы на себе через весь лес, ведь на машине она бы не смогла доехать. Постепенно она завозила материал, из которого впоследствии сама соорудила хирургический стол, большой и гладкий, как стекло, на котором были предусмотрены особые разъёмы для миниатюрных оков, с помощью которых можно было бы прочно зафиксировать жертву и не позволить ей мешать операции. Ей так никогда и не удалось воспользоваться этим столом. Очень крупная сумма ушла на установку тепло– и звукоизоляции. Полностью подвал был готов только к январю следующего года, но в нём уже было всё: и система охлаждения, и отопление, и место для отдыха, и операционная, и склад, и склеп – всё очень компактное, но чего было вполне достаточно для того, чтобы обеспечить сохранность содержимого тайника. Теперь стало намного проще поддерживать нужную для сохранности мумий температуру и не чувствовать беспокойства за то, что тайник могли бы найти.
Тайник находился недалеко от сарая, и сверху он никак не был заметен. Ими продолжала использовать и сарай тоже: не все инструменты поместились внизу, поэтому весь свой безобидный инвентарь Имтизаль не переносила.
Потом в её жизни случилось ещё одно убийство, и снова клиента. Его звали Кевин Бастерс, он заказывал Ими всего один раз, и в ту же неделю увидел её, выходящей с другими полицейскими из департамента. Тогда он позвонил ей снова, она выполнила заказ и не получила деньги. Кевин не собирался её шантажировать всерьёз, ему только нужен был человек в полиции, испытывающий чувство долга, а также бесплатная проститутка и острые ощущения. С первым Кевин пролетел, второе удалось отчасти, третье – во всей своей полноте. Кевин попался ей не в самое лучшее время: переодевания Амелии уже надоели, забота о мумиях вернулась в привычный будничный строй, строительство убежища завершилось, жизнь была пустой, бессмысленной, утомляющей и лишённой каких-либо чувств. У Алии обнаружили рак молочной железы, Ими это беспокоило, всю семью это беспокоило, предстоящая операция в Нью-Йорке, химиотерапии, боли и паника. У Имтизаль были не лучшие времена. В другой раз она бы, вероятнее всего, уползла под землю, спряталась, как она обычно пряталась, показала бы клыки, зашипела и предупредила врага, что быть её врагом ему не стоит. Сделала бы всё во избежание конфликта. Теперь же она была даже рада, что ей подвернулся Бастерс.
Она начала контрразведку и составила целый список перспективных убийц Кевина. Дальше на помощь пришёл её вечный спутник – везение: Оливия, жена Кевина, узнала об изменах мужа, о его связях с проститутками (но не Имтизаль) и другими женщинами, устроила скандал и потребовала развода. Процесс затянулся, потому что Оливия собиралась обобрать неверного супруга настолько, насколько возможно, и началась война адвокатов. Вся эта драма развернулась так быстро, что Ими даже было немного обидно за свои усердия в попытке найти компромат.
И тогда она спланировала целый театр. Она подстроила для Оливии спонтанную поездку в Аризону, купила на её имя билеты и заказала номер в гостинице, указав карту Кевина. Разумеется, Оливия никуда не уезжала. Сама она спала дома беспробудным сном весь день, потому что Имтизаль заблаговременно пробралась в её квартиру под утро и подсыпала ей целые две раскрошённые таблетки донормила в кофе. Потом, когда Оливия уснула, Ими выключила её телефон и отправилась к Кевину.
Ей очень хотелось помучить его пытками, но пришлось воздержаться, чтобы придать правдоподобности запланированному сценарию. Физические пытки она заменила моральными. Имтизаль всё равно принесла с собой кожаный свёрток с хирургическими инструментами и пистолет. Она предложила ему практически тот же выбор, что и Дэниэлу семь месяцев назад: умереть от передозировки демидролом или продолжительного хирургического вмешательства, и Кевин выбрал демидрол. Но, как и Дэн, Кевин не сдался быстро.
– Ты не выстрелишь.
– Выстрелю.
– Нет. Ведь это служебный пистолет, верно. Они вычислят тебя по пуле.
Имтизаль тряхнула свёртком, который снова распахнулся, как крылья летучей мыши, и засверкал начищенными скальпелями.
– Я её вырежу.
– Тебе это не поможет. Ведь я знаю. У вас каждый патрон на счету.
Имтизаль устало качнула головой.
– На первом же выезде выстрелю холостым.
– Серьёзно?
Он встал и двинулся к ней.
– Почему же ты тогда не стреляешь? К чему игра? Застрелила бы меня, раз всё так просто.
– Сядь.
– А ты выстрели.
– Пути назад не будет.
– Я и не собираюсь идти назад.
– Я же только раню. И начну резать.
– Договорились.
– Долго резать.
– Не сможешь. Купила наборчик для ролевых игр в злого доктора и думаешь, что стала крутой? Я не боюсь тебя, тупая шлюха, ты даже не знаешь, как правильно разрезать ткани тела, чтобы кровь не затопила тебе весь… обзор.
Она молчала. Больше всего на свете ей хотелось доказать ему обратное, но рационализм не давал вестись на провокацию и стрелять.
– Раз такая классная, вперёд, стреляй. Но не думай, что я сам помогу тебе инсценировать моё же самоубийство, идиотка.
Она не стреляла, потому что он был прав. Она бы не застрелила его и не стала бы потом копаться в его теле ножом, потому что такая жестокость – не очень похожа на Оливию. Оливия не смогла бы резать правильно, Оливия не смогла бы его пытать, Оливия не смогла бы проделать с ним весь тот ужас, который планировала проделать Имтизаль. Важно было помнить, что сейчас она не Имтизаль. Сейчас она Оливия. Но он стоял на ногах и шёл к ней, и надо было что-то делать, и тогда она достала из чехла нож и двинулась ему навстречу. Он всё испортил, и ей, всё-таки, пришлось зарезать его, небрежно, неправильно, неуверенными кривыми ударами, на которые был способен только выведенный из себя непрофессионал, не жестокий человек, забывший в состоянии аффекта, что он не жестокий человек.
12ого сентября она праздновала День рождения с семьёй. Впервые за последние три года приехал Имем. Имтизаль не удалось побывать на его свадьбе два года назад, и сейчас она впервые видела его жену, 27летнюю аравийку, скромную весёлую девушку, которая ещё четыре года назад принимала самого Имема на работу. У них уже было двое детей, годовалый Марк и двухмесячная Камила. Карима тоже приехала не одна, она была помолвлена, и Имтизаль снова была единственным членом семьи, кто ещё не был знаком с её пополнением. Жениха звали Кэмерон, у него не было арабских кровей, но он был готов принять мусульманство, чем очень порадовал Алию и Джафара и сразу снискал их расположение, хотя Ими догадывалась, что он будет относиться к своему новому верованию не с бóльшим энтузиазмом, чем она сама. Он с больши́м интересом расспрашивал Имтизаль о её делах в полиции, сам он работал в ФБР и всячески агитировал будущую родственницу перейти к ним в отдел. Ужин прошёл напряжённо, по крайней мере, для Имтизаль. Рядом было слишком много новых людей, были дети, которые её раздражали, как она ни пыталась помнить, что их отец – её брат. Всеобщая обеспокоенность её личной жизнью, желание свести с кем-то и узнать, неужели во всём департаменте никто не привлёк её внимание, вынуждали Имтизаль мечтать раствориться в воздухе. Ей совершенно не хотелось говорить о своих отношениях с мужчинами. И уж тем более, выходить замуж. И уж тем более, рожать детей. С тех пор, как она вернулась из Сан Франциско и у родителей появилось больше возможности общаться с ней, они нередко намекали ей, что неплохо бы в её возрасте перестать избегать общества людей и мужчин в частности. Они звали её на встречи с друзьями семьи, которые приводили своих сыновей, но те, разумеется, не испытывали ни малейшего желания проявить инициативу в близком общении с Ими. Не испытывала и она. Какое-то время Джафар и Алия всё радовались её общению с Арми и всем сердцем надеялись, что оно вытечет во что-то более романтическое, чем обмен едой, и никак не могли принять факт того, что Имтизаль интересовала Арми не больше, чем любой другой человек, с которым ему приходилось сталкиваться по делу. Чем старше она становилась, тем чаще Алия намекала, что неплохо бы ей изменить своё мировоззрение и хотя бы встретиться с кем-то из ребят с ранчо или одноклассниками.
Она прожила уже 26 лет и убила 9 человек. Её жизнь изменилась слишком круто для общения с безопасными аутистами с ранчо или одноклассниками.
И тем не менее, такое общение состоялась.
Это был не её одноклассник, но он учился в той же школе, что и она. Дэвид Беннет, молчаливый и рассудительный агент по недвижимости, он поступил в университет, когда Имтизаль поступила в старшую школу. Он знал Имтизаль, потому что она была самой странной девушкой, которую ему доводилось видеть, она не пугала его и не отталкивала, она казалась ему особенной, загадочной и нуждающейся в помощи и защите. Он знал её, потому что её все знали. Она знала его, потому что знала всех.
Она его сразу узнала и сильно занервничала: она слишком привыкла, что из связей с прошлым у неё только семья и Дьего Рамирес. Видеть Дэвида ей было неловко. Она снова чувствовала себя маленьким нелепым ребёнком-готом, который испуганно шарахается от старшеклассников.
Он не скрывал, что пришёл к ней не случайно, что хотел обратиться именно к ней, потому что они знакомы. У него пропал младший брат, и Дэвид очень боялся, что при запоздалых поисках может случиться беда. Малыш не вернулся домой после школы, и никто не видел, как он выходил и куда пошёл, ни учителя, ни одноклассники. Дэвид до шести вечера искал брата, теперь же отчаялся, и поэтому обратился к ней, к Имтизаль. Для официальных полицейских поисков прошло ещё слишком мало времени. И Имтизаль согласилась ему помочь.
Ребёнка нашли ещё живым на следующее утро, только сильно потрёпанным и напуганным. Он сказал, что его увезли с завязанными глазами, и он понятия не имеет, кто, зачем и куда. Его обнаружили в 20 милях от города: местный полицейский заметил свежие следы от колёс у заброшенного хлева и решил проверить его. Когда ребёнка увезли, территорию привели в порядок, и Имтизаль с одним из местных патрульных осталась ждать в засаде, но никто не приехал ни в тот день, ни на следующий. Экспертиза тоже ничего не дала: никаких отпечатков пальцев или улик в самом хлеве, разве что стёршиеся следы на пыльном полу и земле, по которым едва можно было определить размер обуви, фирма шин Michelin и предположительный класс автомобиля – внедорожник. Позже ребёнок вспомнил, что автомобиль был серого цвета и внешне напоминал Range Rover, но ничего точнее он сказать не мог, потому что видел его не дольше секунды. Обивка на ощупь была не кожаной, и в машине с ним сидело трое мужчин, судя по голосам. Полгода Имтизаль пыталась найти связь между такими мелкими и незначительными деталями, даже установила слежку за школой и всеми её сотрудниками, она продолжала искать решение даже тогда, когда отчаялся уже весь отдел, когда сдался сам Дэвид, и однажды ей и самой пришлось вывесить белый флаг. Это было первое незакрытое дело, и оно вогнало её в глубочайшую депрессию, похожую на то аморфное состояние, в котором она тлела после убийства Омара.
Но Дэвид был очень признателен ей за самоотверженность и скрупулёзность в работе, он пытался наладить с ней контакт на протяжении всего расследования, а она была слишком отвлечена от всего мирского, чтобы понять это. Для неё он был всего лишь рабочий объект, и Имтизаль с готовностью соглашалась обедать с ним, ходить на деловые встречи и домой, где прослушивала его телефонные разговоры, просматривала деловую почту и расспрашивала обо всех его коллегах и друзьях. Она не чувствовала подвоха и не видела, что Дэвид во всём этом преследует не совсем ту же цель, что и она.
И всё же она к нему даже привыкла, почти как когда-то к Арми при патрулировании и к Джексону на ранчо. Он очень хорошо чувствовал её натуру одиночки и очень грамотно себя вёл, поэтому она практически не ощущала его присутствия и испытывала меньше дискомфорта, чем при общении даже с Оуэном Малкольмом. Вероятно, поэтому она и согласилась сходить с ним в ресторан через две недели после того, как все документы были переданы в архив и дело было заброшено, к тому же её подавленное и апатичное состояние было слишком сильным для того, чтобы позволить сопротивляться нарушениям ритма её жизни.
Она даже оделась чуть элегантнее, чем всегда: со времён Артура у неё осталось немало вечерних нарядов и навыков макияжа. Она думала об Амелии, с тоской и умиротворением одновременно, когда подводила свои мёртвые глаза, такие же мёртвые, как тогда у неё, с выцветшей болотистой радужкой и застывшим мутным зрачком. Амелия была невероятно красивой, и об этом думала Имтизаль, нехотя поправляя на себе платье и представляя, как бы элегантно, нежно и гармонично оно смотрелось на ней, как бы было приятно сидеть в ресторане и смотреть, как она, Амелия, улыбается и тихо разговаривает с Дэвидом, и она была бы такой свежей и приятной, и ей так бы шёл синий цвет этого платья, и она была бы с Дэвидом одного роста, если бы надела каблуки, и у неё была бы очень мягкая и очень живая кожа, а не жёсткая и сероватая, как окаменевшие останки древности.
Имтизаль пришла в ресторан, сама не понимая, почему. У неё даже не было мысли, что Дэвид – прекрасное успокоительное для родителей, которые не отчаиваются в поиске жениха для дочери. Она просто пришла в ресторан, и с этого вечера её жизнь изменилась.
Глава 3
Это был очень дорогой ресторан, Имтизаль и не предполагала, что агенты по недвижимости могут столько зарабатывать, чтобы приглашать в такие места рядовых детективов даже не 1го класса. Только когда она вошла внутрь, она вдруг выпала из своего мрачного режима автопилота, заведённого смертью Амелии и профессиональным крахом; она вдруг стала всё понимать. Она вдруг осознала, что выглядит почти так же, как и все женщины, находящиеся здесь, только на её лице куда меньше радости и природного обаяния, что пришла она сюда с посторонним человеком, который даже не друг семьи, что она находится в людном месте и не может забиться в угол, что ей придётся общаться не о работе и что ей вообще придётся общаться. Она вдруг испытала отвращение к своему ухоженному виду, к своему платью, каблукам, элегантно собранным волосам и макияжу, ей невыносимо хотелось оказаться в своих спортивных штанах, толстовке и наушниках, сидеть под стеной в своей комнате, обняв колени и спрятав голову, чтобы никто и никак не смог пробиться в её мозг. В ресторане играла живая музыка, не знакомая Имтизаль даже по жанру, освещение было не очень ярким, людей было много, и много официантов плыли в разные стороны, как мальки перед сачком, и от всей этой суеты, от всей этой фешенебельной атмосферы, от всего этого обилия признаков человеческой жизни и человеческого досуга Имтизаль впала в панику. С ней не случалось приступов с тех самых пор, как она окончательно покинула ранчо после смерти Омара, теперь же Ими ясно чувствовала, что готова снова впасть в истерику, кричать и отбиваться от людей или онеметь от паники и окаменеть и утонуть в себе от своей же тяжести. Она только слабо вздрогнула, когда Дэвид, подойдя к ней, взял её под руку и повёл к их столу. На её счастье это был угловой стол, в угол же она и села, попросив Дэвида сидеть напротив неё, чтобы спрятать её от всего зала. Он очень быстро понял, что она чувствует себя неловко и сильно нервничает, и, чтобы отвлечь её, стал говорить, расспрашивать её о работе, о самом интересном деле из всех, которые ей доводилось вести, а потом и сам начал рассказывать ей об убийстве, которое было совершенно в его университете, и мало помалу его голос, гул других голосов, блики света и отражения на глянцевом полу стали казаться Имтизаль чуть привычнее, хотя она по-прежнему едва справлялась с неврозом и приступом паники, сковавшим каждую частичку её тела и каждый виток её сознания. Вскоре она отвлеклась едой, стараясь есть много и медленно, но получалось плохо, у неё вдруг появилось отвращение ко всему съедобному, ещё большее и ощутимое, чем прежде к дресс-коду, её начало тошнить, и она тоскливо стала присматриваться к Дэвиду, когда он отводил от неё взгляд к тарелке или куда-то ещё. Она никогда на него не смотрела, в смысле, никогда не смотрела т а к , только чтобы оценить его внешний облик. Он очень сильно изменился после школы, сильно вырос, плечи стали шире, грудная клетка стала шире, волосы короче и глаза, кажется, темнее. Хотя она никогда не обращала внимания на цвет глаз. Теперь же она смотрела на него и искренне не понимала, почему она находится сейчас с ним здесь, почему он, при своих внешних и финансовый данных, всё ещё не женат и даже ни с кем не встречается. Возможно, потому что он много молчит, а когда говорит, не похож на других мужчин, не похож даже на Арми или Артура, он странный. Возможно, женщинам с ним неинтересно, а ему неинтересно с теми, кому интересны только его деньги и внешность. По крайней мере, им хоть что-то интересно. Он поднял взгляд к ней, спрашивая, почему она не ест, и она быстро перевела взгляд в сторону и вперёд, за его голову, вдаль, в зал, и ответила, что всегда ест медленно, и она больше не смотрела на него, а с благоговейным страхом рассматривала так пугающий её зал и людей, сидящих там.
