Текст книги "Аморальное (СИ)"
Автор книги: Марк Оливер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)
– Нам по пути, – непринуждённо пояснил Рэй. – Но если ты не собиралась идти домой, можем подвезти тебя в другое место.
Она молчала, смотря на свои колени, и пыталась подобрать слова.
– Я ведь осталась тогда.
– Когда?
– В отеле. Чтобы ты не следил за мной.
– Я и не следил, – он коснулся её щеки. – Точнее, не я следил.
Она молчала и смотрела на колени.
– Амелия, у меня не так много времени, как я обычно даю понять, и стоять здесь мы не будем вечно.
Она молчала.
– …и если ты не выйдешь сейчас, то придётся выходить в другом конце города.
– Зря я говорила тебе про человека за спиной.
– Я всё ещё могу говорить по-другому.
Она медленно вышла из машины и направилась к дому. Она шла медленно и напряжённо, потому что понадобились усилия для того, чтобы не хромать. Тело болело невыносимо.
По крайней мере, теперь она знала, что маскировка и двойная жизнь не прихоть паранойи. По крайней мере, он, казалось, не узнал, что она из полиции.
Она просидела на полу весь остаток дня, слушая музыку и периодически постукивая головой о стену. К вечеру она уже легла на пол, к ночи вернулась в себя и подумала о том, что пора заняться ушибами. Наутро следовало бы сделать объёмную причёску, чтобы скрыть опухлость на затылке, и что-то нужно было делать с ногой, потому что боль в соединении бедра с тазом не проходила и мешала не только передвигаться, но даже сидеть. Ими делала растяжки, приняла ванну, постоянно щупала и массировала больное место, но всё, что она смогла выяснить о характере повреждения – это защемлённый нерв.
Мрачный ядовитый осадок не давал ей уснуть, как затхлый туман над болотом, и она лежала в кровати до пяти утра, без мыслей, без чувств и желаний. Потом она, всё-таки, уснула на пару часов, и утром пришло время заметать следы и ехать в департамент.
А Рэй снова исчез, и она снова жутко боялась преследовать его, но через неделю, всё же, решилась и поехала ночью к Блэкам. Рэя она увидела только дважды, и то мельком, когда он проходил мимо окна, всё остальное время он был, по всей видимости, в комнатах, окна которых выходили на другую сторону. Через два дня Ими в полной готовности подобралась к участку, усыпила собак и прокралась в дом.
Эрик и Дерек не спали, они смотрели хоккей в гостиной, и Ими чувствовала, как становится тепло, хотя её пульс, казалось, не менялся, и в голове не стучало, и она даже не нервничала, и этот жар тела был единственным знаком для неё, что адреналин в крови зашкаливает. Корли почувствовал её: он лежал в гостиной рядом с диваном. Он поднял голову и уши, резко вскочил и убежал за ней, но Эрик и Дерек этого, на счастье Имтизаль, не заметили. Корли не лаял: он узнал её по запаху, но был удивлён и внимательно обнюхал её, преградив ей дорогу в коридоре, оскалился и потом ещё долго сомнительно смотрел ей вслед, прежде чем вернулся в гостиную.
Рэй спал в этот раз достаточно крепко и даже не проснулся, когда Ими открыла дверь и впустила в комнату тусклые проблески коридорного света. Ими заметила, что он всегда спал на спине, по крайней мере, всегда, когда она к нему заходила. Менялось только положение головы и рук. На всякий случай Ими, всё же, прыснула слабым раствором хлороформа, и сидела рядом с Рэем два или три часа, и в эти два-три часа она была действительно счастлива. Она даже забыла о том, как он ломает её жизнь, её планы и её педантичную жажду упорядочить своё будущее. Она забыла, как болит бедро. Она обо всём забыла, она только смотрела на его странное рельефное лицо и тихо радовалась своей любви.
Внизу пропали отдалённые шумы телевизора, Имтизаль стала более чутко прислушиваться к шорохам, и не зря: Эрик зашёл проверить Рэйнольда и подошёл так тихо, что она только в последний момент успела спрятаться за шкаф. Она подождала, когда телохранители уснут, и тогда стала обыскивать дом в попытке найти что-нибудь, хоть отдалённо связанное с ней. Ей не удалось включить компьютер и ноутбук Рэя: не удалось взломать пароль. Она нигде ничего не нашла, посидела ещё полчаса с Рэем и неохотно вернулась домой. По крайней мере, теперь ей стало намного легче.
В департаменте было нечего делать: золотой век преступности прошёл быстро и незаметно, и теперь любое убийство в драке выглядело сенсацией.
Потом Рэй снова появился: он неожиданно позвонил в дверь около девяти вечера и уехал только утром. Той ночью он был почти даже бережным, по крайней мере, далеко не таким грубым, как при их первом интимном контакте. С этой встречи началось их общение. Поначалу Имтизаль сильно нервничала из-за этого, жила, дышала и питалась паранойей и даже не могла погружаться в сон дольше, чем на один час за раз, но постепенно стала привыкать к Рэю, его присутствию в её жизни и необходимости говорить. С ним как-то было проще говорить, вернее, не проще, нет: это ему было проще говорить с ней, чем даже её родителям, ему одному это удавалось. Иногда, даже часто, ей казалось, что он всё знает, абсолютно всё, начиная её детскими истязаниями кошек и заканчивая вездесущим Омаром, и он так смотрел на неё, когда она пыталась уходить в себя и сводить всё на нет, что ей приходилось что-то говорить. Потом она осознавала это и обещала себе в следующий раз не поддаваться, но у неё не получалось. Сначала она думала, что его власть над ней сильнее, чем была у всех остальных, но на самом деле она не могла сравнивать его со всеми остальными, потому что Рэйнольд был единственным, кто принял эту власть. Они виделись около двух-трёх раз в неделю, и вскоре Ими начала смиряться, начала привыкать к делёжке между двумя квартирами и почти перестала паниковать, находясь на службе. Рэй, к её счастью, не мучил её расспросами, быстро схватывал те области, о которых она категорически отказалась бы говорить, и незаметно сменял тему, когда затрагивал их. Он никогда не спрашивал, почему она не может прийти или чем она зарабатывает на жизнь.
Впрочем, зачем спрашивать о том, что знаешь.
Потом Ими начала видеть и позитивные стороны: она нередко оставалась на ночь у него, нередко при этом у него не оставались Эрик и Дерек, и она этим пользовалась вместо слежек. Хотя, как минимум раз в неделю она всё ещё наблюдала за ним, когда он был занят не ею.
Она не успевала ездить в лес.
Она забыла лес.
Случалось, что они были не совсем вместе: она оставалась у него, но Рэй был весь в телефонных разговорах или бумагах, и было не совсем понятно, зачем она ему нужна в такие дни. В такие дни Ими гуляла по дому и рассматривала картины: иногда они менялись. Она, разумеется, не знала художников, но единственной сферой искусства, не считая тяжёлого рока, которая могла привлечь её внимание, всегда была живопись. Как-то Ими смотрела на очередную новую картину, когда Рэй, проходивший рядом, обсуждая с кем-то перевод денег, остановился сзади Ими и тихо сказал:
– Вчера привезли. Сам Ли Сен Ир.
Рэй продолжил телефонный разговор, и она даже не сразу поняла, обращался он тогда к ней или нет.
– Китаец?
– Нет, – он мягко улыбнулся, снова оторвавшись на секунду от мобильного телефона и посмотрев на неё, – он из КНДР.
Всё шло как-то странно, но вскоре Ими перестала удивляться даже самым неожиданным поступкам Рэя. Она начинала привыкать. Интуиция начинала выдыхаться. Только чувство глубокого дискомфорта мешало ей чувствовать безмятежность, когда рядом не было Рэя и не было возможности смотреть на него и плавать в своей маленькой радости.
Эрик и Дерек не обращали на неё внимания.
Корли не любил её и часто рычал.
– Не понимаю, что с ним происходит, он всегда дружелюбен к тем, кого я сам привожу в дом.
– Собаки меня не любят.
– Они не любят тех, кто не любит их.
Рэй любил собак. Ими не любила собак. Из всего живого она любила только растения.
Она никогда не видела более занятых людей, и, тем не менее, он жил и вёл себя так, как будто ему совершенно некуда торопиться. До тех пор, пока кто-то другой не пытался взять на себя руководство его времяпровождением.
В остальном всё было, казалось, неплохо.
Со дня их знакомства прошло почти два месяца, когда Рэй снова пропал. Сначала Ими жутко переживала, но потом с тоской задумалась, не лучше ли было бы, если бы он вообще пропал.
Его исчезновение удачно совпало с ажиотажем на работе: Ими и Оуэну доверили убийство одинокой матери, и, наконец-то, было чем заняться. Оуэн дал ей волю, увидев, что она почувствовала нужное направление, и в тот день Ими быстро вернулась домой, рано, раньше, чем обычно: только у себя она могла сосредоточиться, как будто все её карты на стенах были каким-то магическим атрибутом – одно их наличие заставляло думать быстрее. Было ещё светло, когда Ими припарковалась у дома и сразу почувствовала неладное, встревоженная то ли внезапно ожившей интуицией, то ли чёрным тонированным Лэнд Крузером, стоявшим у её дома. Во дворе никого не было. Ими подошла к автомобилю и постучалась в окно, но ей не открыли, или, может быть, водитель покинул автомобиль. Она записала в телефон номер и неуверенно подошла к своему подъезду, где, как всегда, не горел свет, и уже в дверях Ими услышала, как шумит лифт где-то наверху. Дз – открываются двери, дз – закрываются, дз… У неё не было фонаря с собой, но были нож и служебный пистолет. Ими достала телефон, не опуская пистолет, и посветила в подъездную темноту. Пусто. Она посмотрела наверх, прислушалась к монотонному шуму лифта, снова выглянула на улицу и шагнула на лестницу.
С каждой ступенью она всё больше чувствовала, что зря это делает. Интуиция гнала прочь. Служебный долг гнал вверх. Отчаяние гнало вверх. Третий этаж, четвёртый… а лифт всё зудил, как будто из него наполовину выпал труп и не давал дверям закрыться. Пятый этаж, и Ими на своей лестничной площадке. Лифт был где-то выше, вероятно на шестом этаже. Ими тихо поднялась выше и осторожно заглянула на лестничную площадку. Там никого не было. В лифте никого не было. Теперь его гул дышал прямо в неё, упрямо и невозмутимо лифт ныл о том, что неуправляем и свободен. Ими подошла к нему и, после тяжёлых раздумий, нерешительно шагнула внутрь. Двери закрылись. Лифт поехал вверх.
Она вышла на седьмом этаже и пешком спустилась вниз. Она дошла до своей квартиры, когда наверху снова механично завыл анархичный гимн лифта.
В доме что-то было не так. Следовало опросить жильцов, но Ими решила вести наблюдение из своей квартиры и, для начала, проверить номера внедорожника, стоявшего снаружи.
И тогда она поняла, что в доме было не так. Понять можно было с самого начала, и она бы поняла, если бы не избегала любых мыслей и подозрений о том, о чём думать не хотела. Она вообще ни о чём не думала. Она ничего не чувствовала. Она думала только о том, что какие-то гангстеры припарковались перед домом, а наверху из лифта вывалился труп, и нет времени думать, кто за этим стоит.
Дверь в её квартиру была открыта.
Дверь в её квартиру была заперта, но только на один поворот. Она точно помнила, что заперла на два. Она всегда проворачивала ключ дважды. Она знала, в каком районе живёт.
Она медленно открыла дверь и осторожно шагнула внутрь. Там был включён свет, но там было тихо: либо её ждали, либо уже не ждали, либо ещё не поняли, что дождались.
Она бесшумно прикрыла дверь за собой и подумала, не пришло ли время набрать Оуэна. Он её научил в случае опасности отправлять пустое сообщение. Они оба так делали, когда не было возможности позвонить или объяснить, что происходит, точнее, оба должны были сделать, но пока ещё ни разу не воспользовались своим шифром. Не появлялось необходимости, не представлялось возможности воспользоваться своей дальновидностью. Сейчас она представилась, но втягивать Оуэна было нельзя до тех пор, пока Ими не убедилась бы, что в её квартире не Рэй.
А она почти не сомневалась в том, что там был Рэй.
Где-то далеко еле слышно шумел испорченный лифт.
Она медленно дошла до своей комнаты, где унылый гул лифта уже не было слышно. Дверь в её комнату не закрыли, и Имтизаль могла рассмотреть спину своего гостя.
Имтизаль была готова заплакать. Она не хотела убивать его сейчас.
Она неслышно вытащила нож: нельзя было привлекать внимание соседей звуками выстрелов и прочими шумами. Оставалось надеяться, что никто не знал, куда отправился Рэйнольд Эддингтон перед тем, как исчезнуть. Впрочем, это уже не имело никакого значения.
Совершенно никакого, потому что скрыть это убийство было бы практически невозможно. Пришлось бы признать свою вину. Оуэн помог бы, а доказать, что Рэй проник в квартиру незаконно, не доставило бы труда. Потом осталось бы только разгромить квартиру, побить саму себя и подать убийство-самооборону достаточно красиво и достаточно изящно для того, чтобы усмирить пыл суда.
Рэй остановился у мольберта, на котором стояла одна из первых картин, одна из самых странных, но в которой, всё же, его ещё можно было узнать. На картине он был изображён не в полный рост и снизу срезался где-то на уровне бёдер, его торс был живописно вспорот, и кровь стекала в коричневые брюки, но сам он стоял и был жив, и в глазах не было ни капли безумия или боли. Ими любила эту картину. Она считала её вдохновенно величественной и безмятежной.
– У тебя в руках пистолет?
Он не оборачивался и говорил чуть холоднее, чем раньше.
Она молчала, и он оглянулся на неё, посмотрел на её руку с ножом и чуть нахмурился.
– И пистолет, и нож? Ты так неуверенна в себе?
– Как ты меня нашёл?
Он чуть нагнул голову и выстрелил усталым взглядом, в котором было что-то вроде: «Ты серьёзно?»
– Могу я сперва узнать, как именно ты собираешься меня убить?
Она молчала.
– Имтизаль.
– Неважно.
– Неважно? Надо же.
В её глазах появлялось всё больше отчаяния.
– Зачем было это? – ей снова стало тяжело говорить, как и всегда было сложно говорить со всеми людьми.
– Что именно?
– Я.
Он даже не улыбнулся, и только его глаза снова стали усталыми и заплывающими скукой.
– Нашла о чём говорить.
– Это важно.
– Для департамента?
– Для меня.
Теперь он улыбнулся.
– Ты фильмов о двойных агентах насмотрелась?
– Подними руки и повернись ко мне спиной.
– Ага.
– Я выстрелю.
– Не выстрелишь.
И тогда она решительно рванула на него, сжимая нож крепче, и упала, сильно зашибленная чем-то тяжёлым. Она чуть не выронила пистолет, и, падая, краем глаза заметила Дерека с бейсбольной битой. Она упала на колено, с трудом ловя баланс, и резко выставила руку, собираясь выстрелить в Дерека, но он успел ударить её раньше, по руке, и Ими вскрикнула, и пистолет выпал. Она пыталась встать на ноги и отпрыгнуть в сторону, но на неё снова обрушился удар, и она увидела Эрика тоже, и он выбил у неё нож, и всё её сопротивление было выбито в самом начале, хотя она отчаянно пыталась дать отпор и выскочить, уйти от них, но они оказались куда сильнее, чем ей обыкновенно казались её соперники в зале. Она ударялась о свои же мольберты, которые Эрик и Дерек очень ловко обходили, и некоторые падали, и она спотыкалась о них, поэтому ей не удавалось уйти от ударов, и её противники, всё же, повалили её на пол и начали забивать ногами, валить на неё снова и снова биты, и она уже только пыталась не кричать и только издавала странные приглушённые хрипы и стоны и пыталась закрыть руками лицо, чтобы ей не выбили глаз или челюсть, но даже это было сложно, потому что её рука, казалось, была сломана. Имтизаль несколько раз снова пыталась встать на ноги, лягнуть их и как-то отбиться, временами она что-то видела, видела свой ламинат и нож, откатившийся всего в пару метров, и всё ещё надеялась вырваться и схватить своё оружие, но ей ничего не удавалось. Двигаться было всё сложнее, терпеть боль было всё сложнее, и очень скоро она уже перестала понимать пространство, всё превратилось в гул, и ей казалось, что она снова слышит лифт, ей казалось, что она лежит в лифте, и он закрывается на неё, сдавливает её рёбра, и они хрустят, крошатся, их осколки впиваются в межпозвоночные хрящи, а потом она вспоминала, где она и что происходит, снова и снова пыталась выставить блок или вырваться и снова и снова возвращалась в месиво крови, которым становилась она сама. Дрожал гремящий потолок, дрожали волнистые стены, раскатистый пол: вся квартира тряслась в беспокойстве и прыткой панике, заставляя побеждённую хозяйку шатко дрожать вместе с собой, всё прыгало и скакало, кружилось в губительном вихре, и на какой-то момент Имтизаль показалось, что именно этот смерч и свалил её с ног, что только он лишил её вестибулярный аппарат твёрдости и помешал ей устоять под напором зверской силы телохранителей Эддингтона. Ей стало жутко страшно. Ей стало так страшно, как не было даже при покушении на её жизнь в больнице. Ей не хватало кислорода. Она думала про лес, вспоминала своё детище и с ужасом осознавала, что о нём некому будет позаботиться, что никто и никогда не сбережёт останки любимых ею людей, и что они, однажды, слишком ослабнут, и сила химии уступит силе природы и времени, которая превратит мумии в прах. Но самым ужасным, самым жутким и сжигающим Имтизаль в слепом отчаянии, было то, что она умерла бы раньше Рэя, что он убил бы её и выкинул куда-нибудь; впрочем, не так важно ей было, что он сделал бы с ней, важно было, что он остался бы жить, ходить, есть, дышать, гулять, а потом его убил бы кто-то другой, а может быть, он даже умер бы сам, и его похоронили бы, и его сожрали бы черви, или его, хуже того, кремировали, и от него не осталось бы даже скелета. Она была готова умереть, только если бы забрала его с собой. Но теперь она понимала, ещё не в полной мере, но где-то глубоко, что не всё происходит по её порядку жизни, что она не всесильна и что весь смысл её жизни может оказаться разбит, как разбита она, осквернён и уничтожен, и что вся её жизнь может быть уничтожена, и не было для неё ничего ужаснее такого конца.
И теперь, беспомощная, сбитая с ног и заваленная на пол, она не могла припомнить ничего, и осознание катастрофы ещё больше сводило её с ума. Всё вокруг прыгало и скакало всё с той же сверхъестественной мощью, туман всё также пропитывал её мозг, парализуя его, усыпляя; разве что теперь сама Ими практически не двигалась и уже завершились разрушительные перемещения борцов по квартире. Болели глаза. Первая боль, которую Имтизаль осознала и смогла определить её источник, хотя еще была слишком далека от встречи с ослеплённым сознанием: глаза болели невыносимо. После – спина. Резкая боль растеклась по всему корпусу от ушиба, упирающегося в перекладину разрушенного мольберта. Криво сломанный кусок дерева лежал как раз под той частью тела, на которую пришёлся первый удар, поперёк спины, и теперь больно впивался в ноющую повреждённую плоть, равномерной волной заостряя болевой эффект, и хотя Ими не лежала недвижно, Эрик и Дерек периодически выбивали её, она то и дело откатывалась обратно на этот деревянный кусок, так получалось само собой, и он каждый раз попадал именно под тот ушиб и заставлял её скулить. Хотя, скорее всего, ей так казалось: на её спине не было участка тела, свободного от ушибов. От напряжения на стиснутых в кулаки кистях лопались капилляры, красными точками проступая на коже. Ногти покрылись нежным небесным оттенком от пустующих сосудов, кончики пальцев болезненно белели. Выло от физических мук всё тело.
Но безумствующий мозг выл громче.
Так она даже не сразу поняла, что её перестали бить. Она уже ничего не видела: глаза давно заволокла кровь, но она продолжала отчаянно выкатывать их, неосознанно, как по привычке. Она сжимала руки в кулаках тоже неосознанно, боясь выпустить воображаемые ножи. Она не слышала, как Рэй что-то сказал Эрику, она ничего не слышала, вокруг был только адский гул, вокруг была только адская боль.
Она испугалась, что ослепла. Понадобилось время, чтобы понять, что видеть ей мешает кровь.
Её сердце как будто растворилось где-то между лёгкими, прекратило циркулировать кровь и разъелось в кислоте бессилия, мерзкое чувство наполнило всю грудь, как яд течет по ребристой поверхности, обволакивая едкой пеленой каждый бугорок и терпеливо сравнивая с ним даже самые глубокие впадинки; её сердце чугунной тяжестью опускалось в брюшную полость, растекаясь там гниющей мрачной отравой, и тело мучительно съёжилось бы в комочек, если бы могло.
– Ты смотри, она ещё ползёт.
Остаток работающего мозга говорил ей, что в двух метрах есть нож, Ими не видела, куда ползёт, она даже не очень уже понимала, зачем ползёт. Даже в детстве никогда ещё она настолько не теряла разум. Удар ногой пришёлся ей в голову.
– Добить?
– Не надо, возьмём с собой. Посмотри, нет у неё здесь чемодана.
Чемодан был, и в него попытались сложить Имтизаль.
– Может, отрезать ей руку?
– Поверни плечи, влезет, вот.
Она пыталась отмахнуться, механически, но безуспешно. Молния чемодана зажала ей волосы, и её покатили к выходу.
Она всегда умела терпеть боль. Всегда, но не сейчас. Боль убивала её. Имтизаль стала почти забывать о том, что дело её жизни провалилось. Она думала только о боли, и боль не давала думать ни о чём другом. Ими уже даже надеялась, что при очередном скачке она так ударится головой, что вырубится или, хотя бы, свернёт себе шею, но она всё ещё была настолько в сознании, чтобы в полной мере прочувствовать мучительную пытку. Ей казалось, что чемодан уменьшается, что она раздувается, как аллергик в улье, ей было мокро и липко и очень тяжело дышать, и потом она вообще почти перестала дышать, она начала задыхаться. Паника затекла в неё сквозь хаос бессознательности. Она вдруг стала ребёнком, и под ногами появилась острая стриженая трава, и сильные мужские руки запечатали её ноздри и рот, а она отчаянно пыталась высосать воздух сквозь ладонь своего убийцы. Ужас воцарился в чемодане. Она почти уже забыла то чувство, когда лёгкие рвутся, силятся, но не могут раздуться, не могут набрать в себя воздух, и голова разрывается, и жизнь медленно затухает глубоко внутри, но кажется, что жизнь затухает снаружи, что она отчаянно пытается ворваться внутрь, ворваться в тело, спрятаться в нём и спастись. Этот детский кошмар снова стал живым, и неуправляемая паника мешала ей овладеть собой, овладеть контролем над болью и циркуляцией крови, и чем больше она пугалась недостатку кислорода, тем ощутимее становился этот недостаток. Потом она еле-еле смогла пошевелить рукой и дотянуться до лица, чтобы стереть от губ кровь, и застонала от боли, потому что кровь была не снаружи, а внутри рта, разбитого рта, и кровь пропитала чемодан, и туда уже совсем не поступало воздуха. Ими прилипла к крышке губами и отчаянно пыталась дышать, но чемодан периодически подкидывало, и она жутко больно ударялась и так уже сломанным носом. Она снова попала на траву и снова задыхалась. Она отбивалась изо всех сил, она сопротивлялась, она чувствовала всё. Ей казалось, она чувствует, как пахнут руки её мучителя. Перед ней на коленях стоял Омар. Она таращила глаза, чтобы он спас её, но он думал, что это игра и по-детски улыбался. Ей стало дико, безумно страшно, а потом она услышала истошный вопль Джексона. Она только сейчас осознала, что за все эти годы Омар не постарел ни на день. Она взвыла, но ладонь юного психопата глушила её крики. Чемодан тряхнуло. Эта дорога была вечной. Собаки лаяли даже громче, чем всегда, когда почуяли кровь. Чемодан закатили в дом и стали спускать куда-то вниз, это Ими поняла, прочувствовав на себе каждую ступень; там его открыли и вывалили её тело на пол. Она почувствовала себя безумно счастливой, осознав, что не задохнулась и всё ещё жива. Послышался звон металла, Эрик начал выкатывать откуда-то сверху цепь, но Рэй его остановил.
– Издеваешься? Куда это мясо убежит?
Там её оставили на полу.
– Перестарались, – грустно изрёк Дерек. – Сдохнет.
– Не сдохнет.
– Какая разница. Говорить всё равно не может.
Эрик присел рядом с ней и пощупал лицо, потом вправил нос, и она вскрикнула.
– Челюсть цела, – он нехотя открыл ей рот, – два зуба выбиты, щёки изнутри распухли, и дёсны, но челюсть цела.
– Ладно, пусть валяется, завтра посмотрим.
Ими лежала где-то полчаса, потом медленно начала двигаться. На полу было очень холодно и больно, она постаралась выпрямиться и лежать ровно на спине. Так было ещё больнее, но так хаос в мозгу стал принимать чуть более упорядоченный вид, и так было немного легче дышать. В первую очередь она подумала о расследовании и испугалась, что задержка может плохо на нём сказаться: она надеялась найти убийцу по горячим следам, которые с каждой минутой стыли, стыли и норовили выветриться вовсе. Мысли об убитой женщине плавно перетекли на ещё живого мужчину, и Ими стала думать про Оуэна, который в лучшем случае завтра задумался бы о том, куда мог пропасть его сержант. Даже если Оуэн не придал бы значения её исчезновению сразу, через день, максимум через два дня он, всё же, съездил бы к ней на квартиру, где застал бы погром и следы её крови. И даже если ей неведомым образом удалось бы выжить и сбежать, вернуться к прежней жизни не удалось бы никогда.
Её мозги играли хэви метал.
Ещё через полчаса она нашла в себе силы поднять руку и стереть кровь с глаз. Глаза сильно слезились, это помогло размягчить засохшую кровяную корочку, и Ими удалось немного осмотреть помещение. Здесь она никогда ещё не была. Она даже не знала, что у Рэя есть подвал. Если бы не знакомый лай собак, она бы подумала, что находится не в доме Эддингтона.
Мысли о крахе не давали ей спать и мешали думать. Кисть левой руки по меньшей мере треснула в одной или больших костях, но болела вполне как сломанная. Несколько пальцев было перебито, но двигать ими получалось, хоть и с трудом. Запястье распухло. Имтизаль всё ещё надеялась, что разум туманится болью, а не сотрясением мозга: всё же, по большей части удары приходились на корпус, голову ей удавалось уберечь ценой рук. Нога, повреждённая тогда в машине, так полностью и не избавила хозяйку от боли, сейчас же заставляла её страдать так, как ей не приходилось страдать никогда прежде.
Ими старалась не думать о крахе. Ими старалась осмотреть помещение и рассуждать о том, что сможет сделать, когда немного придёт в себя.
В углу были дверь и шкаф. Другая дверь, не та, через которую ушли телохранители и их работодатель. Ими предполагала, что дверь не заперта и ведёт в какой-нибудь чулан.
Она напрягла мышцы и попыталась приподняться, но её старания вынудили её только сдавленно вскрикнуть и в очередной раз осознать своё поражение. Она надеялась, что хотя бы позвоночник не сломан: переломы рёбер, ключиц и плеч можно было бы пережить.
Она упорно не хотела сдаться. Ещё никогда ей настолько не хотелось жить.
Потом дверь снова открылась, вошли Эрик и Рэй.
– Воды?
Она старательно кивнула. Эрик подошёл к ней и стал небрежно вливать в рот воду из бутылки. Ими мотнула головой, и он отступил.
– Не полиция посылала тебя ко мне, верно?
Она кивнула и с трудом выдавила из себя, не с первой попытки, что-то вроде «им нельзя знать». На удивление, Рэй её понял.
– Они и не узнают, если ты скажешь, кто за тобой стоит.
– Никто.
Это слово ей удалось лучше, как отрепетированное.
Эрик вздохнул. Рэй смотрел на неё ещё более странно, чем когда-либо прежде, но ей было слишком плохо, чтобы заметить это и осмыслить.
– Порезать её?
Рэй задумчиво посмотрел на Эрика.
– Я не люблю все эти торги, Имтизаль. Либо говоришь мне, чей заказ, либо я живьём скормлю тебя псам. Я не британская разведка, чтобы пытать тебя неделями и годами.
– Не заказ.
– Что-нибудь более информативное скажи.
Она слизала кровь с губ и мучительно сглотнула.
– Я сама.
– Сама вела расследование?
Она попыталась кивнуть и что-то пробурчала.
Эрик встал.
– Я за собаками.
– Хорошо.
Дверь закрылась, Ими страдальчески повернула голову так, чтобы видеть Рэя.
– Что… у меня дома?
Он нахмурился, вероятно, пытаясь понять, о чём она говорит.
– Ты имеешь в виду, что я нашёл? – поняв, что попал в суть её вопроса, он чуть качнул головой и пожал плечами. – Свои вещи, даже духи, фото, всякие факты из жизни, странные картины… должен был найти что-то конкретное?
– Агенты… – она судорожно пыталась заставить мозг работать, – они не рисуют.
Он промолчал. Она молчала. За дверью слышался лай.
– Я передумал, убери собак, – недолго раздумывая, Рэй встал и подошёл к Эрику, который был уже в дверях и с трудом удерживал вырывающихся доберманов.
– Заткнулись! Сидеть!
Эрик пнул одного из псов, тот заскулил и сел, остальные решили не играть с судьбой и перестали рваться к Имтизаль. Но даже страх перед Эриком не побудил их сесть и прекратить рычать.
– Положи её на стол, поговорю с ней завтра. Со ртом что-то сделай, главное, чтобы нормально говорила, без этих хлюпаний.
– Собак увести?
– Да, давай. И проверь вентиляцию, по-моему, с ней здесь что-то не так. Я переоденусь и поеду.
Дальше Ими ничего не слышала, потому что разговор продолжился уже за дверью, но поняла, что ей нужно что-то сделать, пока не вернулся Эрик и не положил её на таинственный стол, которого не было в подвале. Ими осмотрела помещение снова. Она попыталась отползти, и ей почти удалось это: эйфория наполняла её тело и позволяла противостоять боли. Ими никогда не думала, что может быть настолько счастливой только потому, что всё ещё может дышать. Дышать было тяжело, но ещё тяжелее было выжить, с чем она, пока ещё, справлялась: угроза быть разорванной собаками исчезла так внезапно, что даже не успела в полной мере напугать Имтизаль. Эрик нашёл её рядом с чуланом, отпихнул ногой в сторону и открыл его. Оттуда он вытащил странную конструкцию, которую разложил в стол, потом он поднял Имтизаль и небрежно опустил на холодную стальную поверхность. Он снял с неё одежду. Она сопротивлялась. Она даже пыталась ударить его коленом в горло, но промахнулась и вскоре получила кулаком в грудь, так сильно, что ненадолго потеряла энтузиазм в своём сопротивлении. Но её беспокойство был напрасным. Он её не насиловал и никак не осквернял её тело: она была ему противна, тем более в таком виде. Но он умел оказывать первую помощь. Он вправил ей вывихи и что-то вколол, насильно дал попить воды, привязал ремнями к столу, накрыл пледом, от которого воняло сыростью и псиной, и оставил одну. Она безумно хотела в туалет и не была уверена, что сможет выдержать до следующего появления гостей в своей новой и, возможно, последней обители.
Утром Рэй пришёл один. Она ужасно замёрзла ночью: вероятно, Эрик, всё же, починил вентиляцию, потому что к ночи стало жутко холодно, или ей так казалось от неподвижности и усталости. Она много спала. Она пыталась сопротивляться, она боялась не проснуться и старалась не закрывать глаза, но с того момента, как Эрик ушёл, она постоянно тонула в дремоте и обрывках сна. Каждый раз, придя в себя, она судорожно хваталась за реальность, как хватаются за воздух утопающие, но волны сна снова накатывали на неё сверху и давили в себя, внутрь, на дно, как будто утягивая в параллельный мир, и она боялась потерять среди них свой. Она была счастлива проснуться утром и удержать себя наплаву сознательности. Голова болела, тело болело и затекло, но разум её был намного чище, чем в предыдущий день.
