Текст книги "Аморальное (СИ)"
Автор книги: Марк Оливер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)
– Зачем ты к нам приходишь?
На тот момент Карима уделяла уже определённо больше внимания коллегам сестры, чем ей самой. Она безразлично пожала плечами и ответила:
– Скучно дома сидеть.
Но вскоре Карима уехала обратно в университет, отношения напарников пылились в руинах, а работа оставалась всё той же. Оба они, как Имтизаль, так и Арман, мечтали о звании детектива, и оба даже не надеялись на него. Ими ещё в академии поняла, что даже высшее образование в области криминалистики не поможет ей убедить начальство закрыть глаза на её больничное прошлое и отсутствующие навыки общения. Примерно таким же был недостаток и Арми. Его преимуществом был лишь шестилетний контракт за плечами, что никак не вязалось с главным качеством Имтизаль: сверхъестественным везением.
Она провела в патруле всего полтора года, значительно меньше, чем обычно удаётся и куда более перспективным выпускникам, а потом случилось чудо: в их участок приехал инспектор из Окружного Департамента, близкий друг капитана и один из лучших детективов города. Его звали Дьего Рамирес, и он прославился среди сослуживцев как раз карьерным ростом. Ему несколько раз везло на сложные дела, которые старшие по званию коллеги скидывали на него, чтобы не портить свой собственный послужной список, и Дьего, вместо того, чтобы несколько месяцев потратить на всё более и более безнадёжное упущение расследования, к всеобщему удивлению раскрыл преступление и нашёл его виновников. И так случалось не раз. Так его стало замечать начальство, так его забрал к себе в команду комиссар округа, и так он дорос до того статуса, которым обладал сейчас.
Имтизаль не знала о его приезде. Имтизаль вообще ничего о нём не знала.
Или почти ничего.
В тот день, когда он приехал в участок, тот самый участок, в котором ещё когда-то патрулировал, он хотел посоветоваться с капитаном и взять пару перспективных сержантов под своё командование в Департамент Округа. Он провёл собеседование с 14 желающими и пока ещё не объявлял о своём решении. Он обсуждал кандидатов с капитаном, когда в кабинет зашла Имтизаль, чтобы сдать бумаги.
– Я сейчас занят.
– Уже 16:57.
– Я знаю, зайди позже.
Ими поставила папку на шкаф у двери и шагнула обратно к двери.
– Джафар, стой! Бумаги свои с собой забери. Проверь всё. Завтра сдашь.
– Джафар? – Дьего оглянулся. – Как тебя зовут?
– Имтизаль Джафар.
Дьего встал. Ими занервничала.
– Она арабка. Мы все долго учились выговаривать её имя, – капитан улыбнулся и надеялся на этом закончить обсуждение Имтизаль.
– Господи! Ими! Ты меня не узнала?
– Узнала.
Дьего с широкой улыбкой подошёл к девушке, пожал ей руку и, приобняв за плечо, повернулся лицом к другу.
– Кэм, это же… Иди сюда, Ими, садись.
Он посадил её недалеко от себя. Ими нервничала, начала сутулиться, опускать голову, уходить плечами и шеей, совсем как в детстве, когда её вытаскивали из тени и десятки глаз не сводили с неё оценивающего взгляда.
– Я помню её ребёнком. Мы уже тогда знали, что она станет лучшим полицейским участка! Ну что, Кэм, доволен работой офицера Джафар?
– Да, вполне.
– Сколько тебе лет тогда было, Ими?
– Когда?
– Ну, девушку спасла от изнасилования, помнишь?
– 15.
– 15 лет! Кэм, представляешь, она обезвредила одного махину, когда ей было 15 лет! Это было первое твоё дело?
– Нет.
– А первое что? Я уже плохо помню…
– Ограбление.
– Да, точно! Припоминаю. А тогда сколько лет было?
– 13.
– 13! Кэм, можешь себе представить?
– Я знаю, в её личном деле было об этом написано.
– Я её хорошо помню, потому что оба раза с ней сидел и общался я. Испугана была до паники, помнишь, Ими?
– Да.
– Вот прямо как сейчас, – Дьего рассмеялся. Ими действительно выглядела запуганной до смерти.
– Тебе сейчас-то сколько лет?
– 23.
– О, ну ты тут недавно совсем, значит. Ещё не сержант?
– Нет.
– Ну, понятное дело. Ладно, иди, не буду от работы отвлекать, потом поговорим.
Так она вышла в полном замешательстве, понятия не имея о том, что в этот самый момент заполучала себе врага: сержанта своего участка, место которого готовилась занять в команде Рамиреса.
Дьего верил в Имтизаль. Едва она вышла из кабинета, он сразу сказал капитану, что хочет взять её в команду, капитан же сразу вспыхнул контратакой. Но чем больше недостатков Имтизаль обличал Кэмерон Уайт, чем больше он говорил о полном отсутствии навыков общения у неё, чем убедительнее он обрисовывал её психическую несовместимость с работой не только детектива, но и полицейского вообще, чем больше напоминал другу, что звание офицера – уже колоссальное везение для человека с такими отклонениями, как у неё; тем больше Дьего Рамирес осознавал, что без него она пропадёт. Так, сам того не ведая, капитан Уайт уверенно и твёрдо подтолкнул инспектора Рамиреса к кураторству над Имтизаль. Тем же вечером она сдала пару тестов, и Дьего взял её к себе на испытательный срок в три недели. Два сержанта и она получили задание по расследованию одного и того же дела, но независимо друг от друга, и первой его раскрыла Ими. Так она получила звание детектива, так она попала в Департамент Округа, так она вступила в команду Рамиреса в отделе по особо тяжким преступлениям. Так сбылась её мечта.
Вскоре после перевода она съехала от родителей, мотивируя это нуждой в одиночестве во время работы. Работы в самом деле стало очень много, слишком много, и у Имтизаль не хватало времени на свой главный жизненный досуг: бессонные ночи в лесу в компании человеческой коллекции. Первые два месяца она вместе с другими детективами работала под чутким надзором Рамиреса. Тогда всё было ещё вполне неплохо, потому что попечительство Рамиреса спасало её от конфликтов с коллегами. После же, когда было закрыто третье дело, Рамирес поделил свою команду, раздав юных детективов в напарники к бывалым и матёрым.
Всего их было шестеро: пять молодых сержантов и Имтизаль. Именно столько же уходило детективов из окружного департамента: четверо в отставку и двое переводились в Вашингтон. Их теперь уже бывшие напарники всё это время присматривались к молодым детективам и с первой же недели начали делить их между собой. Трое из наставников остались верными своему первоначальному выбору, остальные со временем изменили своё отношение, и так вышло, что все очень скоро сошлись в одном главном предпочтении: кто угодно, только не Имтизаль. Они не боялись её, однако один только её вид нагонял на них тоску и уныние, она как-то одним своим присутствием – тихим присутствием, ненавязчивым, одиноким и отчуждённым – вызывала во всех дискомфорт и мрачную тухлость. Разумеется, проводить целые дни с таким неиссякаемым источником депрессивных ментальных лучей не хотелось ни одному нормальному человеку, и, понимая, что никто в этом вопросе не захочет идти на уступку, они даже пытались уговорить Рамиреса заменить Ими другим стажёром, но он и слышать ничего не хотел. Рамирес был единственным человеком в департаменте, у кого был иммунитет против удручающего облака пессимизма и беспокойства, которое Имтизаль носила с собой и которым отравляла коллектив. Рамирес был слеп, и вскоре детективы отчаялись. Её взял к себе под крыло Оуэн Малкольм, так решили остальные. Оуэн был из тех, кто изменил свой выбор, и именно Имтизаль была его первым выбором, в силу не только своих талантов, но и молодости и пола. В департаменте остро и болезненно чувствовался катастрофический дефицит женщин, потому Имтизаль поначалу была воспринята двояко, как говорил сам Оуэн, на безрыбье и рак рыба. Ему понадобилось время, чтобы понять: Имтизаль даже не рак. Она камень, незаметный под скользким тусклым илом.
Так Ими попала под командование 39летнего сержанта первого класса Оуэна Малкольма.
Оуэн поступил в полицию из благородных порывов, но его энтузиазм увял уже через первые десять лет и превратил работу в работу. Его уважали в участке, он был хорошим специалистом, и все считали, что Имтизаль несправедливо повезло. Она и сама скоро прониклась к нему немым почтением и признала, что ей действительно повезло.
Оуэн выглядел намного моложе своего возраста: полнота его нисколько не старила. Он никак не менял свой образ жизни вот уже лет тринадцать, и, тем не менее, время от времени толстел или худел, не сильно, но заметно. Он и ростом не сильно выделялся, во всяком случае, был не выше Имтизаль и ощутимо ниже, когда она надевала каблуки. У него были густые брови и вечная небрежность в чуть отросших волнистых волосах и несменной щетине. Но при всём этом было в нём что-то очаровывающее, привлекательное и почти красивое. На него всегда было приятно смотреть, его любили в участке, он был весёлым и всегда мог поставить на место кого угодно.
А вот Ими не мог. С ней он как-то скис, она плохо на него действовала, он почти презирал её. Удивительно было то, что она к нему относилась хорошо, без своей привычной ненависти ко всему живому. Он был единственным в участке, кроме Рамиреса, с кем она могла говорить. Он начал чувствовать это и со временем даже привык к ней, они научились работать отдельно друг от друга, а через полгода Оуэн и вовсе уже привык доверять ей всю работу. Ими была тому только рада. Она достаточно научилась у него за первые месяцы. Чем дальше, тем меньше участия в расследованиях принимал Оуэн, только иногда направлял Имтизаль: он обычно проводил сами допросы или разговаривал с экспертами – всё то, на что Ими не хватало навыков общения. А ей почти никогда не хватало навыков общения. Поначалу Оуэн пытался намекать Рамиресу, и другие пытались, и прямо говорить пытались, что она не человек, что она психически не здорова, что от неё до сих пор веет неполноценностью и что ей нельзя работать с живыми людьми. Оуэн и ей часто намекал на это. Джафар, почему не пошла в экспертизу? С твоей внимательностью ты бы очень пригодилась экспертам. У тебя диплом криминалиста! зачем ты пошла в академию?! Ты похожа на хирурга, никогда не хотела быть медэкспертом? Знаю ребят из центра, тебя могли бы взять. Джафар, помнишь, я говорил про знакомых? я рассказал им о тебе, они тебя берут! Тебе бы понравилась судмедэкспертиза, Джафар! Ну что там с экспертизой, Джафар?
Он делал намёки и другого характера.
– Тебе бы в отдел по борьбе с терроризмом. Джафар, ты по-арабски только говоришь или писать, читать умеешь?
– Умею.
Алия ревностно хранила связи детей с корнями и заставляла их читать на арабском и писать диктанты. Когда Ими стала старше, она с новым энтузиазмом принялась за изучение родного языка, веря, что это поможет ей при трудоустройстве, но, в действительности арабский никогда ей не пригодился.
– Так это же прекрасно! Могла бы работать под прикрытием.
Но Ими не взяли в отдел по борьбе с терроризмом. Она и не хотела в отдел по борьбе с терроризмом. Тогда Оуэн снова вернулся к намёкам на лабораторию, потому что был твёрдо убеждён, что ей нельзя работать с людьми. С живыми людьми.
Но бывали допросы, на которые он специально отправлял Ими. На них он сзывал друзей, и начиналось шоу. К программе «плохой/хороший коп» привыкли уже, конечно, все, но Оуэн, собрав за стеклом коллег, показывал нечто другое. Сначала он сам выходил к подозреваемым и играл роль того самого несдержанного и некультурного полицейского, затем уходил к коллегам, и в комнату заходила Имтизаль. И как-то преступники сами начинали говорить. Она обычно молчала и только смотрела им в глаза, и подозреваемые начинали ломаться. Потом её стали приглашать на допросы и другие полицейские. Все наблюдатели смеялись в голос, делали ставки, комментировали происходящее, предполагали мысли жертвы, просили детектива, ведущего дело, спасти несчастного и развлекались, как могли, но однажды им стало как-то не смешно. Когда в разгар допроса Ими внезапно резко повернула голову в сторону стекла и уставилась прямо в глаза одному из детективов, будто действительно видела его. Ему стало не по себе, и он шагнул в сторону, но это не разорвало зрительный контакт, и ошеломлённому сержанту стало так жутко, что он больше никогда не ходил на такие допросы. С тех пор они все, смотря на допрос со стороны, чувствовали себя так, будто сами сидят перед Имтизаль, будто это их она плавит своим серым болотистым взглядом, будто это их стойкость она ломает своей металлической холодной душой. У них началась паранойя, что Ими слышит их, видит их и всё знает, паранойя, похоронившая под песком, глиной и камнями всё то веселье, которое собирало их прежде.
Никто не знал, что происходило в комнате для допросов на самом деле. Имтизаль не ставила себе цель вывести подозреваемого на чистую воду. Её цель была безнаказанно и оправданно издеваться над людьми. Она проводила эксперименты, она тренировалась на всех своих подозреваемых, она тоже развлекалась, по-своему и ненормально. Она широко раскрывала глаза и почти не моргала, проводя телепатический сеанс по высасыванию страданий, как она это себе представляла. В её памяти всплывали не глаза Джексона, не глаза Артура или брата, нет, Ими погружалась в своё детство, в свою первую сознательную борьбу за жизнь и в своё первое торжество садиста. Она вспоминала, как скручивали шизофреника, пытавшегося убить её, как он с ненавистью впивался в неё взглядом, а она в него – с наслаждением, тщательно пережёвывая его боль и с трепетом проглатывая её в своё бездонное нутро вакуума и пустоты. Также и теперь. Она смотрела в глаза преступников и представляла себе разные пытки, представляла себе, как эти невозмутимые лица корчатся от боли, как их безумные зрачки слепнут от клейкой плёнки крови, как вопли глохнут где-то в лёгких, куда уже заливается густая бардовая жидкость и отзывает все крики назад, внутрь, в хрип. Она мысленно заставляла их страдать, вызывала в них панику и отчаяние, на кого-то это действовало сильнее, на кого-то слабее, однако испытать ужас довелось всем. И именно теми же самыми глазами Имтизаль тогда перевела стеклянный взгляд на детектива за не менее холодным и глухим стеклом.
Одного никто не мог понять: почему она так дёргается и так избегает всех полицейских, общается только с Оуэном и то с трудом, а наедине с аморальными преступниками чувствует себя легко, спокойно и безмятежно. На самом деле она отстранялась от своих коллег не настолько жёстко, как они думали. Она знала по имени каждого сотрудника департамента, по фамилии – почти всех, она даже знала адреса многих из них и пару раз выслеживала некоторых до дома. Никто об этом не знал и даже не догадывался, что, где бы он ни находился и как бы уверен ни был в себе, в любой момент он мог находиться под пристальным присмотром Имтизаль. Так она знакомилась с сотрудниками, так она постепенно училась чувствовать себя на работе хоть отдалённо уютно.
Но вскоре в департаменте начали привыкать к ней, особенно с ней смирялись из-за её альтруизма. Оуэн не таил от друзей, что Ими почти всё делает за него, и со временем другие детективы тоже стали отдавать ей свои дела, особенно тупиковые. На неё всегда вешали все самые глухие расследования и заполнения отчётов: она стойко переносила даже самую унылую рутинную работу. Всё началось с того, как один лейтенант жаловался Малкольму в присутствие Ими, и тогда Оуэн, наиболее свыкшийся уже с ней, невозмутимо повернулся к ней и сказал:
– Джафар, не хочешь ещё одним делом заняться?
На что она ответила с тем безжизненным проявлением восторга, который Оуэн уже почти научился вычленять в её неэмоциональной речи:
– Можно?
– Да, конечно, ты бы очень помогла сержантам Силвер и Уоллис. Всё это неофициально, конечно.
– Когда приступать?
– А когда приступать? Майкл, сколько вы уже ведёте дело?
– Два месяца, там труба.
– Два месяца. А мы наше неделю, да?
– Да.
– Ну, ты осилишь два дела одновременно? Это отличный опыт, кстати, очень поможет тебе научиться мыслить объективно, мобильно и легче переключаться.
– Постараюсь.
Она закрыла то дело за полторы недели, но в отчёте об её участии ничего не говорилось. С тех пор на неё часто стали сваливать глухие расследования, зная, что она никогда не стала бы претендовать на внесение своего имени в отчёт, а если бы она вдруг не справилась, всегда можно было бы признаться, что дело было переведено на неё. Рамирес был бы, конечно, в ярости, что за его спиной образовалась система самоуправления, но всё это легко бы уладилось: Ими скорее согласилась бы на перевод обратно в патрулирование, чем лишний раз решилась что-то сказать.
Так у неё совсем уже не хватало времени на личную жизнь, на посещение семьи и трупов. Трудоголизм и альтруизм настолько прочно обрели власть над её образом жизни, что даже терпкие мысли о насилии стали посещать её реже, Ими даже снисходительнее стала относиться к коллегам и всё больше приближалась в своём путешествии по жизни к тем границам, которые отделяли от неё территорию нормальных людей. Но потом случилось то, что лишило Ими сна почти окончательно.
Имтизаль покупала продукты домой. У неё уже была своя машина, к ней Ими и направилась после того, как расплатилась за покупки и вышла из магазина. Она разместила пакеты в багажнике и вдруг поняла, что купила не всё, что что-то забыла. Она ещё не понимала что, но чувствовала, что всё вспомнит, если вернётся в магазин. И она вернулась в магазин, бессмысленно бродила в разделах, чувствуя какой-то странный невроз и возбуждённость души. И потом она увидела то, из-за чего вернулась в магазин, из-за чего её сердце впервые за годы сжималось и раздувалось, из-за чего она тосковала последние десять минут.
В хлебном отделе стояла молодая брюнетка, которая никак не могла выбрать багет: классический французский или чёрный. Её волосы были собраны в тугой высокий конский хвост, доходящий ей до талии; на ней были синяя кожаная куртка с вышивками и белые джинсы. Из-под куртки чуть торчала чёрная футболка, а в заднем кармане джинсов – плеер, чёрный шнур которого уходил под куртку и вылезал только у ворота, продолжаясь в массивные старомодные наушники. Больше всего Ими удивило, что девушка – очень высокая девушка – была на каблуках: коричневые кожаные ботинки ковбойского типа. Она выглядела скорее странно, чем безвкусно.
Ими увидела девушку со спины и замерла в величественном восхищении. Она поняла, что работа в полиции не имела никакого смысла, альтруизм не имел смысла, покупки не имели смысла и одиночество не имело смысла. Но теперь всё стало бы иначе.
Ими взяла багет с той же полки, что и девушка, но пришла к кассе намного раньше. Потом Ими смотрела на свою новую любовь, уже сидя в машине и тихо восторгаясь, теплея и озаряясь от счастья.
Сквозь стеклянную стену гипермаркета было хорошо видно стоящую у кассы девушку. Ими достала блокнот и приготовилась записать номер автомобиля.
Но, к её сожалению, девушка села не в свою машину, а к парню, который ждал её на парковке. Ими всё равно записала номер авто и поехала за своим новым счастьем.
Это был её первый опыт преследования на автомобиле, и она очень сильно боялась выдать себя, поэтому приходилось держать слишком большую дистанцию и иногда даже идти на риск потерять автомобиль. Но Ими его не потеряла. И она узнала, в каком доме жила девушка.
Сколько Имтизаль ни ждала, она так и не увидела свет ни в одном из тёмных окон дома; по всей видимости, нужные окна выходили во двор. Ими уехала домой.
В тот же день она пробила номер автомобиля и узнала всё об этом парне.
У неё по-прежнему оставалось два незакрытых дела: кража со взломом в итальянском районе и убийство на окраине. Если с убийством ещё были какие-то шансы на скорое завершение работы, то кража была выполнена слишком добросовестно и чисто, и Ими где-то в глубине души осознавала, что ей грозит её первый профессиональный провал. Её это удручало до отчаяния, до недавних событий, теперь же все подобные бытовые мелочи сошли на третий или даже десятый план. Кроме того, у неё, одухотворённой новым счастьем, появилось вдохновение. Появился истинный смысл жить, творить и изводить своё бессонное тело.
Итак, она не могла уйти с работы пораньше. Приходилось подготавливаться ночью. И Имтизаль узнала всё, что только мог ей предоставить интернет.
Дэниэл Клинтон, 27летний журналист, ведущий свою колонку в местной мелкой экономической газете. Периодически он продавал статьи и в другие журналы, чтобы хоть немного увеличить свою скромную прибыль. Высокий брюнет крепкого телосложения, увлекающийся греблей и в прошлом выступавший за колледж на атлетических соревнованиях. Судимости нет. Был лишён водительских прав четыре года назад за вождение в нетрезвом виде, но восстановился и практически даже не получал штрафов. Имтизаль почитала несколько его статей и отошла от компьютера. У неё уже созревали кое-какие идеи, посвящённые новой слежке.
Имтизаль снимала дешёвую двухкомнатную квартиру в том самом районе, в котором была зачата и рождена. Её манило туда, как наркомана в притон, она чувствовала, что именно там, в этом маргинальном вареве она будет чувствовать себя уютно. Так и случилось. Старушка, сдававшая квартиру, была счастлива поселить туда полицейского, вдобавок чистоплотного педанта, поэтому сделала приличную скидку на аренду. В доме с переездом Имтизаль действительно стало спокойнее, соседи невзлюбили её с первого же взгляда и откровенно побаивались. Её этаж, а позже и дом, стали обходить стороной.
Соседи были не единственными людьми, потерявшими комфорт. Больше всех переживали Джафар и Алия, которые специально съехали с этого района и которые меньше всего хотели, чтобы их дети когда-нибудь снова туда попали. Но Имтизаль была непреклонна, и им, знающим её твёрдость, пришлось смириться и лишь молиться за её благополучие.
В квартире были кухня, санузел, маленькая спальня с относительно большой кроватью и просторным шкафом и чуть бóльший по площади холл. Всё было обставлено достаточно бедно, полы из дешёвого ламината давно протёрлись во многих местах, стол, маленький и ветхий, был только на кухне, и вместе с ним два таких же простеньких деревянных стула. Ещё на кухне были небольшой и относительно неплохой холодильник, газовая плита и духовка, в ванной комнате – стиральная машинка, в холле – узкий диван, потёртое кресло и старый телевизор – вот и вся мебель и техника, заполнявшие скупое пространство квартиры. Имтизаль подкупили чистота и отсутствие запахов: единственный запах, который можно было уловить в квартире, – лёгкий древесный аромат, напоминавший Ими о лесе и погребённой в нём тайне. Её тайне.
Первым делом Имтизаль стерильно отмыла даже потолок, купила постельное бельё, сменила обшивку на диване и кресле. Она всё ещё несколько брезговала, поэтому, с разрешения старушки, продала всё, что было в квартире, и купила новое. Новую плиту с духовкой, новый холодильник, кровать, чуть меньшую предыдущей, новые диван с креслом, два стола – письменный и кухонный – и стулья к ним. Она принципиально не забирала ничего, кроме личных вещей, из родительской квартиры, только увезла свой музыкальный центр. Родители отдали ей телевизор, хоть Ими и уверяла, что он ей не нужен. Нужно ей было только сменить всю оболочку своей новой жилой площади. Ими даже сменила полы, обои и кафель и покрасила потолок. Она сменила даже раковину, унитаз и душевую кабинку, самостоятельно всё устанавливала и уже даже хотела заняться устаревшим водопроводом, но не удалось. Она только установила дополнительные фильтры везде, даже в душе, и только тогда, когда всё в квартире было обновлено, очищено и отмыто, она почувствовала себя уютно. Теперь она знала, что это е ё место.
На перестановки в квартире ушли все её финансовые запасы, а она ещё не потратилась главным образом: не купила компьютер. Она купила его только со следующей зарплаты: у неё было какое-то параноическое предубеждение против кредитов, в один из которых ей, всё же, пришлось вскоре влезть: через полгода она решила выкупить квартиру, в которой теперь уже всё дышало ею. И Ими решилась больше никогда и ничего не брать в кредит, поэтому машину или мотоцикл она так и не купила: ей подарили родители, свою старую, когда Имем купил им внедорожник.
Итак, теперь, отойдя от компьютера и побродив по квартире, Ими поняла, что ей нужно сделать.
Вся её квартира кричала о том, что ютит в себе маньяка. Одна из стен холла была полностью обклеена тремя огромными картами: картой города с близлежащими окрестностями, картой штата и картой страны. На смежной стене висела карта мира. Все остальные стены были обвешены фотографиями, её собственными записками, вырезками из газет, копиями полицейских отчётов и так далее и так далее. Ими давно перенесла из своего сарая всё оборудование и химикаты для проявки и печати фото, и в дни, особенно богатые на материал, в квартире было практически невозможно перемещаться. Когда дело закрывалось, стена временно очищалась от всего этого мелкого мусора, с карт снимались кнопки и стирались карандашные пометки, но уже через пару дней, едва начиналось новое расследование, холл вновь мало помалу загружался. Особенно загруженным он стал после того, как полдепартамента стало предлагать Ими волонтёрскую подработку. Ими даже соорудила самодельные стенды в центре холла, на которые довешивала материал. Нетронутой оставалась только спальня. И теперь Ими знала, как это исправить.
Она только больше не рисковала искать информацию со своего компьютера. Теперь у неё был адрес Дэниэла, и Имтизаль знала, чьей техникой будет пользоваться для своих преследований. Она только распечатала небольшое резюме о мистере Клинтоне и прикрепила на стену своей спальни первый фрагмент своей будущей чудовищной мозаики.
В остаток ночи она немного поспала и встала раньше, чем обычно, чтобы с новым буйством накинуться на разборки с убийством. Она надеялась закрыть дело за три дня, чтобы заняться серьёзнее делом Липера, делом о краже. Теперь у неё была особая мотивация, особый бич, особый вдохновенный стимул.
Ночью она проникла в квартиру Клинтона, распылила в его комнате хлороформ, и уже без тени беспокойства включила компьютер и зашла на Facebook. Там она нашла страницу Амелии Нортман, молодой выпускницы местного колледжа, начинающего ветеринара, проходящего интернатуру в мелкой частной клинике. Ими сохранила себе на диск все эти данные, несколько наиболее удачных фотографий Амелии и Дэниэла, а потом ещё почти час читала Twitter своей жертвы и её переписку с невинно спящим владельцем квартиры. Потом Ими сохранила на диск также всю историю переписки с Дэном, все переписки Дэна с другими девушками и все переписки Дэна с друзьями, где что-то упоминалось об Амелии или о тех самых других девушках. Затем она покопалась в телефоне Дэниэла и узнала номер Амелии. Через сайт ветклиники не удалось узнать практически ничего. В кармане куртки парня Ими нашла ключи от квартиры Нортман, сняла слепок и вернулась домой.
На следующий день она заказала дубликат, а ночью уже с ним пробралась к Амелии и установила у неё жучки и несколько камер – всё то же, что когда-то было призвано следить за Артуром.
Начиналась новая жизнь.
Дело об убийстве действительно было скоро закрыто. Дело о краже значительно позже: Ими увидела во сне тот дом, в котором жил грабитель. На придание расследованию менее паранормального объяснения ушло ещё пару дней – Имтизаль как всегда повезло. Потом ей стало везти ещё больше: целый месяц практически не было никакой работы, кроме мелкой бумажной возни и двух-трёхдневных дилетантских преступлений. Можно было всецело посвятить себя Амелии Нортман и не жертвовать ради этого своим здоровьем.
Эти отношения длились восемь месяцев, и всё это время Имтизаль всегда знала, где Амелия, с кем, что делает и как себя чувствует. Они никогда не разговаривали, кроме одного случая, когда Ими подошла непозволительно близко и Амелия, внезапно подавшись назад, столкнулась со своим преследователем.
– Простите меня, пожалуйста, вы не ушиблись?
– Нет, ничего.
В этом и заключался весь их разговор.
Амелия не имела никакого представления о том, что уже восемь месяцев делила свою жизнь с совершенно чужим ей человеком, делила свои мысли, чувства, развлечения, радости, тревоги, умиротворение и тоску. Имтизаль никогда не выдавала себя. С Амелией она развила свой талант разведчика до профессионализма.
Дэниэл тоже ничего не знал об Имтизаль. И он, и Амелия время от времени могли видеть её, в разных париках, в разных очках или даже вовсе без какой-либо маскировки, но Имтизаль для них не существовало. Её ни для кого не существовало. Она почти достигла своей цели. Она почти стала тенью.
Имтизаль лежала на своей любимой смотровой площадке – крыше соседнего дома, – когда наступил переломный момент. В тот день – 25го марта – Амелия узнала об изменах Дэниэла, и в тот вечер в её квартире пылала и грохотала роковая ссора. Дэниэл и не думал оправдываться, он выдвигал претензии в ответ, и даже для совершенно не посвящённого в таинства этой пары человека уже с самого начало было очевидно, чем всё закончится. И для Имтизаль было очевидно. Но её не интересовало окончание конфликта, её интересовал сам процесс, вернее, он заставил её всерьёз задуматься.
Имтизаль слышала и воспринимала слова Дэниэла быстрее, чем Амелия, будто бы она была в его голове или сама придумала план его поведения. Отчасти это было немного так: за всё это время Ими узнала Дэна почти так же хорошо, как и Амелию. За тот вечер Амелия ни разу её не удивила. Ни она, ни её мужчина. Ими наблюдала за их ссорой и понимала, что предвидит каждый ответ Амелии, каждый её аргумент, каждое её движение и каждое изменение голоса. Она видела всё. Она понимала всё. И тогда Ими осознала, что нет в мире человека, знающего, чувствующего и понимающего Амелию лучше.
Имтизаль не вернулась домой этой ночью, но и не пробиралась к Амелии. Она вообще не досмотрела конфликт до конца: она и так знала, чем всё закончится. Ими убрала своё снаряжение в рюкзак, легла на спину, надела наушники, слушала музыку, смотрела на мятое пасмурное ночное небо и мрачно думала о том, что, вероятно, счастье подошло к концу.
Она испытывала себя ещё три дня. Она не прослушивала Амелию и вообще не следила за ней. Она только пыталась сама предугадать, что и как будет делать её невольная жертва, представляла себе её лицо, её измученную фигуру, представляла себе её одежду, её взгляды, её слёзы, каждый её шаг. Через три дня Имтизаль бегло просмотрела плёнку видеозаписи из квартиры, и поняла, что прошла испытание.
И тогда Ими изменилась. Она делала всё то же, что и раньше, но с некоторым отчаянием, будто знала: что бы она ни сделала, Апокалипсис всё равно свершится и разрушит её ожидания, её и её мир. Она всё чаще позволяла себе следить за Амелией самыми рисковыми способами, например, напрямую, находясь в её квартире. Она практически перестала пользоваться гримом, она даже находилась с Амелией в одной комнате и почти на виду и всё равно оставалась незамеченной. Было в поведении Ими что-то истеричное, она будто надеялась, что всё изменится, что жизнь не высыпается из её рук, что Амелия ещё способна вдохновлять её, удивлять, восхищать. Теперь, когда безмятежное блаженство иссякло, ей требовался накал чувств, взрыв эмоций, адреналин, но никакие экстремальные и безумные условия преследования не помогали. Ими будто даже надеялась на то, что Амелия или Дэниэл вычислят её, чтобы пришлось выкручиваться, пришлось мучиться, извёртываться, напрягать свои ум и чувства, чтобы как-то отвлечь себя суетой, живой и динамичной, от неподвижной тоски, надвигающейся всё отчётливее и отчётливее. Амелия по-прежнему была единственным живым существом, которым Имтизаль жила и которое любила, но теперь это поклонение больше не приносило счастья.
