Текст книги "Что мужчины думают о сексе"
Автор книги: Марк Мэйсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
– Да, всего в пяти минутах ходьбы. И если подумать, оттуда я смогу вызвать по телефону такси, так что до дому мы, может быть, доберемся даже быстрее.
– Ну и прекрасно. Пошли.
Мы прошли по Черинг-Кросс-роуд и вскоре оказались у запертых дверей моей конторы. Засунув в щель карточку, чтобы зайти в пустынный вестибюль, я предпринял кое-что, чтобы верно рассчитать время. Легкие поцелуйчики в ожидании лифта перейдут в страстные поцелуи, когда мы будем поднимались в нем, и, импульсивно нажав кнопку «стоп», я скажу: «Нет, не могу ждать до дома, давай прямо сейчас». Если это не покажется Джулии странностью, уже проявившейся в кино. Но все равно, желание сделать это немедленно было почти неодолимым. С исходной точки, где я находился всего четыре часа назад, я приближусь к Тиму почти вплотную.
Если у меня получится, он получит по носу. Если нет, его злорадное «не сможешь воспользоваться Амстердамом» еще как аукнется: раньше это раздражало, а теперь это будет просто невыносимо.
Время на легкие поцелуйчики было сокращено до нуля, потому что оба лифта стояли на первом этаже с открытыми дверями. К счастью, наша контора на одиннадцатом этаже, и это давало нам достаточно времени, чтобы включить коробку передач страсти на максимальную скорость. Джулия была рада моей инициативе, и я, наклонив голову, чтобы поцеловать ее в шею, взглянул на маленький красный указатель. Он сообщил, что мы проезжаем восьмой этаж. В возбуждении я протянул руку к кнопкам, предвкушая трепет не только от нового секса с Джулией, но и от возможности срезать Тима в аэропорту. Я уже собрался нажать кнопку «стоп»…
Которой не оказалось. БЛИН! Только теперь до меня дошло, что в настоящих лифтах не бывает такой кнопки. Они бывают только в кино. Ганнибал Лектер воспользовался ею в «Молчании ягнят». Но их никогда не делают в лифтах, которыми, в отличие от вымышленных персонажей, пользуемся мы с вами. Зачем? Что может вызвать у вас желание остановиться между этажами? При проектировании современного административного здания учитывается множество факторов, но среди них нет Кубка Клары Джордан-пяти-с-тремя-четвертями-футов-ростом.
Лифт доехал до одиннадцатого этажа и с выразительным жужжанием раздвинул двери. Джулия вырвалась из моего захвата и вышла. Сдерживаясь, чтобы не заорать, я последовал за ней.
– Ты подожди здесь, я буду через минуту.
По коридору я прошел в наш темный офис, убедился, что закрыл за собой дверь, прошел в самый дальний угол, снял пиджак, сложил его, приложил ко рту и, уверенный, что никто ничего не услышит, разразился рыданиями – в настоящем, неподдельном горе.
Выполнив эту формальность, я сел в кресло и включил настольную лампу. Черт возьми, что же теперь делать? Лифт доставит нас назад к проходной, и я не смогу его остановить. Двери откроются, и все проходящие мимо застекленного вестибюля смогут заглянуть в лифт. Джулия, может быть, любит приключения, но она не эксгибиционистка (а даже если да, то я не эксгибиционист). Я задумался, нельзя ли как-то заклинить открытые двери на одиннадцатом этаже? Мои глаза забегали по помещению, выискивая что-нибудь длинное, пока я не понял, что так и не объяснил Джулии, почему настаиваю на сексе именно в этом месте.
Спонтанная остановка лифта – это да, это понятно, но просить подождать, пока я засуну между дверей швабру, – это может показаться странноватым и нездоровым.
И тут, уставившись на приклеенный к моему монитору отксеренный список номеров, я придумал. Ответом на мои молитвы мог оказаться – всего лишь мог – Тревор.
Тревор – это наш ночной сторож. Иногда мы видим его в пабе, когда выпиваем после работы, а он перед работой. Ему тридцать восемь лет, он ездит на «форде-кортине», на одном запястье у него вытатуирован гребень Вест-Хэм, а на другом – физиономия Бобби Мура. Впрочем, важнее всего то, что за пинту пива Тревор сделает что угодно, почти.
Я позвонил в аппаратную. Звонков через десять (я подумал, не смотрит ли он один из тех видеофильмов, что часто предлагает мне взять напрокат) Тревор взял трубку.
– Алло. Служба безопасности.
– Тревор, это Роб.
– Привет, старина, как дела?
– Неплохо. Но не блеск.
– Что ты хочешь сказать?
– Ты бы не мог сделать мне одолжение? За большую выпивку, если хочешь.
– Выкладывай.
– Ты можешь остановить лифт?
– А?
– Лифт – ты можешь его остановить, если понадобится?
– А, да, думаю, могу. Погоди, я проверю. – Я ждал, молясь, что бы Джулия не заинтересовалась, куда я запропастился, и не пошла меня разыскивать. – Да, я могу обесточить каждый в отдельности.
– А как с переговорным устройством в лифте?
– Оно будет работать.
Я воззвал к небесам и молчаливо вознес им благодарность.
– Хорошо, Трев, вот мой план. Через пару минут один из лифтов отправится вниз, на первый этаж. Останови его между этажами и подожди, пока не услышишь сигнал вызова, а потом скажи в переговорное устройство что-нибудь вроде «Без паники, мы связались с компанией по обслуживанию лифтов, и они скажут нам, какой код нужно ввести в компьютер. Скоро мы вас выручим». А потом подожди минут пятнадцать-двадцать и пусти лифт снова.
Тревор издал горловой смешок, который, наверное, означал, что он просек мою ситуацию.
– Хорошо, никаких проблем.
– Тревор, я люблю тебя.
– Я бы предпочел выпивку.
Я рассмеялся.
– Сколько захочешь.
Я уже собрался положить трубку, когда до меня дошло еще кое-что.
– Эй, Трев, эта звуковая связь с лифтом – там случайно нет видеокамеры?
Тревор издал еще более хриплый смешок, точно означавший, что он просек ситуацию.
– Нет, не беспокойся, никакого видео.
– Хорошо. Будь готов.
– Буду.
Задержавшись только для того, чтобы победно вскинуть два пальца в виде буквы V в направлении кресла Тима, я поспешил к лифту.
– Что ты там так долго возился? – спросила Джулия.
– Извини. Никак не мог найти ключи. Оказалось, они завалились за мой стол.
Я нажал на кнопку. Правый лифт, на котором мы поднялись, уже опустился на первый этаж, снова поднялся и открыл перед нами двери. Пропустив Джулию вперед, я мельком взглянул на световой индикатор другого лифта и, к своему ужасу, увидел, что вместо того, чтобы указывать на нижний этаж, он перебирает цифры 13,12,11. Черт, кто-то в компаниях над нами заработался допоздна. И я знал, что сейчас произойдет. Наверняка, прежде чем показать цифру 10, цвет индикатора изменится и вместо цифры появится горизонтальная черточка.
– Ты чего ждешь? – спросила Джулия, когда двери нашего лифта начали закрываться.
Я просунул в двери руку.
– Только что вспомнил, что… что… что забыл вызвать такси.
– Ой, это не важно, мы можем поймать на улице.
– Нет, в самом деле, в это время тут никого не поймаешь. Будет и правда быстрее вызвать отсюда.
Она снова вышла из лифта.
– Ладно, как хочешь.
– Вернусь через секунду.
Снова сев за свой стол, я набрал прежний номер.
– Трев – не тот лифт.
– Что?
– Блин, ты остановил не тот лифт.
– Какого хрена! Откуда мне знать? Ты сказал: останови следующий лифт. А это был следующий.
– Знаю, знаю, я тебя не виню. Но ты бы не мог пустить этот и остановить следующий? – после чего я для верности добавил: – Тот, который начнет спускаться с десятого этажа.
Он вздохнул.
– Ладно, ладно. Как скажешь.
– Спасибо, Трев. Помни – с меня большая выпивка.
– Уж не беспокойся, не забуду.
Потом я позвонил в таксопарк, где сказали, что смогут прислать машину минут через двадцать, не поздно ли? Я сказал, что нет – как ни смешно, будет в самый раз. Когда я вернулся к Джулии, левый лифт снова стоял на нижнем этаже, а человек, перенесший краткое заключение, был снова на свободе. Вскоре подъехал наш лифт, и мы вошли. Индикатор показывал, как мы спускались: «10», «9», «8», «7»… Давай, Трев! Дерни рубильник… «6», «5»… Поторопись, придурок, этажи кончаются… «4», «3»… Тревор, если хочешь побольше выпивки, это определенно не тот способ… ЩЕЛК! Лифт поколебался пару секунд, а потом замер в неподвижности.
Он сделал это! Трев остановил лифт! Какой молодец! Я не сомневался в нем ни минуты.
– Что такое? – с некоторым беспокойством спросила Джулия.
– Бог его знает.
Я пару раз ткнул в кнопку первого этажа. Потом в кнопку открытия дверей. Но, поверите ли, ничто не помогало. В конце концов я нажал на кнопку «авария», и после недолгой паузы голос Тревора пропел нам свое сообщение так убедительно, что на мгновение даже я поверил, что он в самом деле позвонил в компанию по обслуживанию лифтов.
Через двадцать две минуты Тревор снова заговорил с нами, за секунду до того, как лифт очнулся к жизни и доставил нас в целости и сохранности на первый этаж.
Да, ваши подозрения, что я не расскажу вам о произошедшем в этот интересный промежуток времени, соответствуют истине. Могу лишь сообщить, что лифт немного гигиеничнее, чем пол в кинотеатре.
Самолет вылетал в одиннадцать утра. Попрощавшись с Джулией при пересадке в метро (мы написали наши телефоны друг другу на билете), я кое-как добрался до аэропорта, до окончания регистрации оставалось чуть меньше десяти минут. Когда я регистрировался, мне сказали, что все уже в самолете и Тим удерживает для меня место рядом с собой.
Я поспешил по проходу, упорно не встречаясь ни с кем взглядом. Когда я добрался до своего места, Тим взглянул на меня, и на его лице читалось девятичасовое беспокойство: сумел ли я разделаться с буквой Л.
– Ну?
– Что «ну»? – спросил я, запихивая сумку в шкафчик для ручной клади.
– Ты прекрасно знаешь что, блин, – прошипел он, пока я усаживался и пристегивал ремень.
Я ничего не сказал. А засунул руку в карман на спинке переднего сиденья, вытащил ламинированную инструкцию «Что делать, если эта штуку угораздит упасть в море» и притворился, что читаю, словно это был самый увлекательный документ из когда-либо написанных. Краем глаза я видел, что Тим уставился на меня в ожидании ответа.
– Роб, – проговорил он тоном, ясно дававшим понять: это последнее предложение, которое он в состоянии произнести спокойно, не срываясь на крик, – так удалось тебе выполнить свою задачу или нет?
Перевернув инструкцию и по-прежнему не глядя на него, я начал напевать тему хора «Любовь в лифте» группы «Аэросмит». Это заняло секунд пять, но, узнав мелодию, Тим фыркнул и досадой отвернулся. Вскоре из-за бесплатного экземпляра «Дейли мейл», которым он без всякой необходимости вовсю шуршал, донеслись неразборчивые ругательства. Я смаковал каждое мгновение.
Через некоторое время он выглянул из-за газеты, с виду слегка успокоенный, и сказал:
– Ты все равно проиграешь, так и знай.
– Вот как? Ну это мы еще посмотрим. Пока я лишь знаю, что шуточка Тима «Робу не пригодится Амстердам» разлетелась вдребезги. – Я пальцами изобразил каскад картонных кусочков, опускающийся ему на голову.
Он не нашел ничего лучше, чем сказать:
– Сука!
Я думал о грядущих выходных. Теперь, когда мы действительно сидели в самолете и я сравнял счет с Тимом в борьбе за Кубок Клары Джордан-пяти-с-тремя-четвертями-футов-ростом, я сосредоточился на вопросе, который до сегодняшнего дня казался риторическим: пересплю ли я с проституткой в Амстердаме? Пока я думал об этом, мне вспомнилась давняя дискуссия. Ее начала, как и многие самые интересные дискуссии, анкета по вопросам секса в журнале «Мэри Клер». Ханна и я дошли до неизбежного «ты бы стал платить за секс?», и я ответил, что нет, не стал бы.
– Почему? – спросила она. – Ведь вчера вечером ты сказал, что мысль о быстром, ни к чему не обязывающем сексе всегда привлекает мужчин.
Это правда. Мы смотрели по каналу «Би-би-си-2» одну из претендующих на художественность драм о двадцатилетних, и дело дошло до сцены, где один «голубой» уединился с другим «голубым». И я тогда сказал полушутя: жаль, что девушки не похожи на «голубых» парней. Инстинктивный ответ женщины на предложение секса – «Зачем?», инстинктивный ответ парня («голубого» или нет) – «Зачем же отказываться?». Конечно, существует множество причин, по которым женщины принимают предложение, и множество причин, по которым мужчины его отклоняют, но я говорю про первоначальную реакцию.
– Да, я говорил так, – ответил я. – И это правда. Но это привлекает лишь одну сторону нашего существа. И мужчины знают, что эта сторона наименее важна.
Я задумался, как донести это до Ханны. Конечно, все связано с желанием увеличить счет, но прежде всего нужно ответить, зачем его увеличивать, а на это ответить трудно, потому что я сам до конца этого не понимаю. Впрочем, в конце концов я нашел способ объяснить ей, как все воспринимается парнем.
– Если ты действительно – то есть по-настоящему – хочешь упростить все, посмотри на «Спайс герлз». Из них интересны лишь две – Бэби и Джинджер.
Таким образом, как видите, я вернулся в те невинные далекие дни, когда мы думали, что в «Спайс герлз» всегда будет пять девиц и они всегда будут править миром.
Ханна тогда сбила нас с темы вопросом про Пош Спайс. Ты, наверное, ее представляешь, сказала она. Но она слишком худая, объяснил я. Ерунда, сказала Ханна, «слишком худая», с точки зрения мужчины, – это абсурд. Вот тут ты заблуждаешься, возразил я. Пош Спайс знаменита своей худобой, и любая девушка, чье основное качество – худоба, является слишком худой. Девушки никогда этому не верят.
Они думают, что, если не смогут спрятаться за телеграфным столбом, они слишком толстые. Разумеется, я не говорю, что мужчины никогда не считают женщину слишком толстой, но скажем иначе – если бы женщины узнали, что большинство мужчин думает о Розанне Барр, индустрия диетических продуктов рухнула бы на следующий же день.
И все же, когда разговор вернулся к Бэби и Джинджер, я объяснил, что на самом деле я говорил не о привлекательности. Меня не привлекают ни та, ни другая – я просто хотел сказать, что они символизируют крайности того, что мужчины видят в сексе. Бэби ассоциируется с представлением о нежном, ласковом, мягком сексе. А Джинджер заставляет думать, что секс вульгарен, груб, бесцеремонен, грязен. Есть любовь, а есть похоть. Можно заниматься любовью, а можно трахаться.
– Да, – продолжил я объяснять Ханне, – парни могут трахаться, не занимаясь любовью. Быстрым, ни к чему не обязывающим сексом на скорую руку ты увеличиваешь на единицу свой счет. – (Боже, как это по-детски звучит, подумал я, но меня уже повело, и искренность изгнала всякий стыд.) – И потому парней всегда соблазняет роман на одну ночь. Но это не означает, что они ожидают от подобного секса особой прелести. В общем-то, они знают, что он почти наверняка будет так себе. Они знают, что он бывает действительно хорош, когда тебе кто-то действительно нравится.
Ханна задумалась. Не скептически, а просто задумалась. Я решил, что, возможно, подтвердил ее худшие опасения насчет мужчин. Но хотя я не мог по-настоящему объяснить, почему мужчины созданы такими (если у вас есть Бог, может быть, вы пойдете и спросите его?), я, по крайней мере, попытался объяснить ей, как это ощущается.
– Вот почему, – продолжил я, – фантазии о проститутке всего лишь приятно возбуждают, если это фантазии. Ты притворяешься, что проделываешь это со своей девушкой, на которую тебе не наплевать. Две самые унизительные штуки, которые ты можешь проделать в постели с девушкой. – (В то время я назвал их Ханне, но когда попытался написать, то сразу понял, что не могу. Они показались чрезмерно вульгарными. Каковыми, конечно, и являются. Если вам нужна подсказка: одна из них очень хороша для цвета лица, а от другой больно, как… ну, как от нее самой.) – Обе они очень возбуждают, но только с той, кого ты уважаешь. Высшее наслаждение заключается в противоречии: делать что-то столь унизительное с той, которая знает, что на самом деле у тебя и в мыслях нет ничего оскорбительного.
Ханна фыркнула и сказала:
– Ну-ну, Роб, валяй.
Не думаю, что могу ее упрекнуть. То есть понимаю, конечно, понимаю, почему, услышав такие объяснения, женщины могут подумать «вот трепло!». Но я-то знаю, что это правда.
И сегодня, когда думаю об этом разговоре, понимаю, почему я не могу представить, что пересплю в Амстердаме с проституткой. Это была бы пикантная фантазия наяву, следовательно, это не фантазия, следовательно, она не забавная. И надо признать, помимо всего, что плата за секс – это окончательный признак неудачи. Вернемся назад, к аналогии с футболом: если бы нападающему пришлось заплатить вратарю пятьдесят фунтов, чтобы тот отвернулся, пока он бьет по воротам, заплатил бы он? Это бы не считалось голом или, если хотите, увеличением счета. Проститутка ложится с тобой не потому, что ты такой привлекательный, или интересный, или обаятельный, а просто потому, что ты ей платишь. А поскольку парни любят увеличивать свой счет в доказательство того, что они лучше других мальчишек на площадке, секс с проституткой не считается увеличением счета.
Но, с другой стороны, следует принять во внимание Кубок Клары Джордан-пяти-с-тремя-чет-вертями-футов-ростом. И это сразу наводит на две мысли. Одна практическая: какой смысл ввязываться в соревнование, если я собираюсь стоять в сторонке и наблюдать, как Тим захватит лидерство? Другая нравственная: кем я, блин, себя считаю, говоря, что не хочу спать с проституткой, а сам участвую в этой гонке?
Если бы Тим и я низвели секс до чистой механики, не стоило ли перевести все на деловую основу? Если моя цель – разделить чистый секс и его эмоциональные аспекты и переспать с кем-то в погоне за очками, то к кому же обратиться, как не к проститутке?
Неужели Тим в самом деле хочет это проделать? А если да, то хочу ли я?
9 мая, воскресенье
11 ч. 40 мин.
Мой организм знает, что вчера я здорово перебрал. И дает мне это понять. Но к счастью, в общем и целом, он даже воспринял мою мольбу о смягчении кары благодаря марихуане. Мы сопровождали нашу попойку таким количеством курева, что обезвоживание, пробудившее меня часов около пяти и заставившее выстрадать хмурое утро в Похмельном Чистилище, было убаюкано беспокойным сном, вызванным этим допингом. Так что в голове у меня наяривал лишь легкорукий тимпанист, а не весь ансамбль ударных инструментов.
Интересно, что ощущает Тим?
День начался вполне мирно. Мы поболтались по городу, и я вспомнил две прежних поездки в Амстердам.
Ну, может, «вспомнил» – это сильно сказано, поскольку ни одну не назовешь примечательной. Первая поездка была со школой, когда я учился в шестом классе, и тогда всякое исследование злачных мест заранее пресекалось совокупностью нескольких факторов – наличием мистера Бейли, нехваткой времени и тем странным очарованием, которое неизбежно чувствует любой подросток – в каком бы городе он ни оказался, как бы ни отличался этот город от дома, как бы ни погружали его в местное культурное наследие – при посещении «Макдоналдса».
Мой следующий визит в Амстердам состоялся четыре года назад, мы ездили туда с моей девушкой (между прочим, ее звали Луиза). В действительности, если говорить честно, она пробыла моей девушкой всего полтора дня тех выходных, потому что на второй день Луиза открыла для себя свойства гашиша. Во время посещения третьего притона ее рот – без разрешения мозга, самопроизвольно – вдруг решил сказать мне все, что она думает о моей матери. А заодно о моем музыкальном вкусе. И моем обыкновении пользоваться ее дорогим шампунем, когда я ночую у нее. Она обсудила еще пару тем, хотя уже не помню, каких именно. Но помню, как девушка у стойки регистрации в аэропорту Шипол сказала, что это первый случай в ее практике, когда пара просит два места не рядом.
Когда мы с Тимом попали в город, было около шести, и неадекватность нашего «обеда» в самолете дала о себе знать. Самолетную пищу нельзя было назвать пищей и в лучшие времена, но этот конкретный обед напомнил мне пикник, приготовленный прижимистой девочкой для своих страдающим отсутствием аппетита плюшевых мишек. Поэтому мы зашли в ресторан в одном из тесных и многолюдных проулков между Центральной Станцией и кварталом красных фонарей.
Вот теперь-то, в нескольких сотнях футов от сцены предполагаемой вечерней деятельности, я действительно начал беспокоиться. Все вчерашние аргументы насчет пользования услугами проституток я еще помнил. Периферийным умом. Но я знал и то, что надо мной витает боевой дух, время от времени издавая воинственные кличи. Прошло менее двадцати четырех часов с тех пор, как я сравнял счет в розыгрыше Кубка Клары Джордан-пяти-с-тремя-четвертями-футов-ростом. Неужели моя радость и решимость не отстать снова заставят меня изменить мнение? Если Тим это сделает, найдет проститутку с именем на А (надо сказать, совсем не трудная задача в этом городе), как я отреагирую? В первую очередь, увещевал я себя, нужно определить степень вероятности этого события. Насколько серьезно Тим настроен?
– Когда ты собираешься уйти в отрыв? – спросил я, уткнувшись в пиццу и стараясь вложить в вопрос предположение, что он вовсе не собирается этого делать.
– О, торопиться некуда, – проговорил Тим со всей серьезностью. – Вечер еще только начинается. Думаю, сначала нам нужно вкусить другие удовольствия.
Он отлынивает? Или просто выигрывает время? У меня было чувство, что ему в душу закрались сомнения, но Тим такой опытный лицемер! Через полчаса мы оказались в кафе за углом, принимая по третьему «Хайнекену» и по первой затяжке марихуаны. Мы наслаждались легкомысленной беседой, пока Тим не обнаружил, что затянулся последней дозой травки и окурок потух.
– Что будем делать? – спросил он.
Теперь в нем угадывалось желание избежать ночного Большого Решения. Впервые с начала розыгрыша Кубка Клары Джордан-пяти-с-тремя-четвертями-футов-ростом я ощутил себя на коне. Я не только сравнял счет, но и Тим засомневался в своем следующем ходе. Если никто из нас не переспит с проституткой (к чему, я был уверен, дело и шло), счет останется ничейным, но Тим потеряет лицо, это его идея. Мне нужно же использовать все возможности, и моральная поддержка вроде этой была бы очень кстати.
– Я думал, это ты мне скажешь, что мы теперь будем делать, – ответил я, не упустив возможности поддеть его. – Давай, Тим, все зависит от тебя. Это ты спланировал нашу задачу. Утратить достоинство и заплатить пятьдесят фунтов за удовольствие… – Я сделал эффектную паузу. – То есть если ты не передумал.
– Разумеется, нет. – Он быстро встал, словно демонстрируя готовность. От марихуаны его немного покачивало, но вскоре он обрел равновесие и направился к двери. – Пошли, самое время.
Еще лучше. Я не только вывел его из себя, но и укорил тем, что теперь он отказывался прекратить сомнительное предприятие и признать, что не может проделать это. Мы сориентировались и взяли курс на Ахтербургвал, самую оживленную улицу, где продавался интересующий Тима товар. Вскоре показались маленькие застекленные будочки с демонстрировавшими себя девицами. Впрочем, на боковой улице работали девушки попроще, да и заняты они были не слишком каждая третья или четвертая будка. Если Ахтербургвал считался «Фортнумом и Мэйсоном»[18]18
«Фортнум и Мэйсон» – шикарный лондонский универмаг.
[Закрыть], то это был Картфордский рынок. Женщины, достигшие пятидесяти, которые за тридцать лет практики так научились торговому делу, что втюхивали секс не хуже любого другого товара.
Девицы помладше, до тридцати (но все равно недостаточно привлекательные для Ахтербургвала), в белье, ярко светящемся в ультрафиолетовом освещении, как реклама слабительного. Во всем этом чувствовалось равнодушие, обыденность, показавшиеся мне отнюдь не возбуждающими.
– Нашли что-нибудь захватывающее, сэр? – спросил я, втирая еще чуток соли в открытые раны Тима.
Он презрительно скривил губы и решительно зашагал к бурлящему Ахтербургвалу. Когда мы добрались туда, наше притупившееся внимание на несколько секунд оживила красота канала, уютные мостики через каждые пятьдесят ярдов и серые каменные дома вдоль берегов. В Париже улицы заполнили бы романтические бистро, богемные кафе и музыканты, уныло играющие на саксофоне. В Амстердаме все заполняли секс-шоу, музеи конопли и проститутки.
Толпа фланирующей на узком тротуаре публики тихо потащила нас с собой, так что Тим смог оценить каждую девицу. В ассортименте был любой товар. Стройные блондинки с мягкой, покрытой пушком кожей и в белоснежных подвязках. Устрашающе татуированные воительницы в броне черных кожаных ошейников с серебристыми шипами.
Пухлые полногрудые брюнетки, нагло поддразнивающие проходящих парней. Белобрысые клоны Памелы Андерсон, столь же сексуально привлекательные, как рекламная тумба.
Мы добрались до самого конца Ахтербургвала. Несмотря на открывающиеся возможности, Тим не сделал ни одного предварительного захода. Вместо этого он перешел мостик и побрел назад по другой стороне. Я следовал за ним. Как только мы перешли мост, передо мной возникла компания возбужденных малолетних хулиганов. Они толпились у меня на пути, пытаясь определить, в каком из переулков они еще не похихикали. Когда я протолкался сквозь них, Тим стоял чуть поодаль у канала, перед одной из вышеупомянутых будочек. Приблизившись, я увидел, что там – китаянка. Фиолетовый свет придавал ее густо напудренной коже гротескный, неестественный вид, как у фарфоровой куклы из отдела косметики в универмаге «Селфридж».
Приблизившись к Тиму, я облокотился на перила и стал смотреть на канал. Он повернулся и скопировал мою позу.
– Заинтересовался?
На секунду он притворился, что не понял, а потом ответил:
– Кем? Ею? Нет, не очень.
– Ты знаешь, что получится, если спутаешься с этой китаянкой. Через двадцать минут мне придется взять другую.
Вот так. Все ясно. То, что Тим прибег к такой жалкой уловке, говорило о многом. Он, очевидно, не дважды, но трижды и четырежды думал над этой сделкой.
Его внимание привлек вспыхивающий знак напротив нас, на другом берегу канала: «Casa Rosso – лучшее живое шоу в городе, настоящий секс на сцене».
– Пошли туда, посидим немного, – сказал Тим. – Теперь, после предварительного осмотра товара, мне нужно какое-то время поразмыслить, чтобы сделать правильный выбор.
– Ага, понимаю: тактика проволочек.
– Ничего подобного. Просто в спешке нет мудрости. Ты знаешь, я не уклоняюсь от борьбы.
– Конечно, конечно. Никогда.
Спустя две минуты и семьдесят пять гульденов мы оказались в затемненном театре. Наполовину заполненный зал спускался к сцене, в нем было рядов тридцать. Пока мы решали, где сесть, мне вспомнилось кино и Джулия, и я усмехнулся. Но тут было существенное отличие от моего пятничного культпохода. Прежде всего – место, где занимались сексом.
За авансценой висел слегка поношенный красный занавес. Очевидно, мы вошли в перерыве между «актами». По проходу шел один из официантов с подносом пустых стаканов; Тим подозвал его и заказал нам пару пива. Для истинно голландского куражу[19]19
Голландский кураж (Dutch courage) по-английски означает «смелость во хмелю».
[Закрыть] на будущее? Из колонок неслась жуткая европопса восьмидесятых. Бог знает, кто это был, но по сравнению с ними «Роксетт» – интеллектуальная музыка. Вскоре занавес раздвинули, и появились исполнители – слева на сцену вышел парень, справа – женщина. Обоим было немного за тридцать, средней привлекательности, в легко снимающейся одежде. Они начали с того, что посреди сцены встали на колени на побитой молью постели и стали целоваться и гладить друг другу плечи, напоминая не столько нетерпеливых любовников, сколько апатичных санитаров, пытающихся сделать друг другу массаж для улучшения кровообращения. После положенных сорока пяти секунд они все еще целовались, но массаж с его стороны переключился на ее грудь, а с ее – на его промежность. Очевидно, проблемы с кровообращением распространялись на все тело.
Мне уже стало скучно. Это зрелище демонстрировало эротичность человеческого тела столь же удачно, сколь Ричард Клейдерман – красоту классической музыки.
Все компоненты присутствуют, все на месте и делают то, что положено, но без всякого чувства, и нет ощущения, что все это происходит на самом деле. Конечно, глупое высказывание. Эти двое делали то, за что им платили, в надуманных интерьерах, на глазах у десятков совершенно незнакомых людей.
И вдруг меня осенило.
– Слушай, у меня идея, – шепнул я Тиму, а потом встал и пошел вперед.
– Эй, что ты затеял? – сказал он, но, поскольку я не обернулся, тоже встал и пошел за мной.
– Видишь? – шепнул я ему.
Лучшее, чем можно заняться на секс-шоу, понял я, – смотреть не на шоу, а на смотрящих. Их лица гораздо более эмоциональные и выразительные. Мы стали наблюдать за группой французских подростков, явно зачарованных, но отчаянно пытавшихся выглядеть скучающими. И респектабельной американской парой, сумевшей не чувствовать неловкости. И группой японских бизнесменов, чьи нижние челюсти отвисли под воздействием усилившейся гравитации. Не знаю, понял ли до конца мою мысль Тим, но я нашел это увлекательным.
Впрочем, через некоторое время участники шоу начали демонстрировать явное раздражение (вероятно, впервые кто-то из зрителей в Casa Rosso остался недоволен), и мы вышли на улицу.
Я гадал, как Тим собирается выполнить свою задачу?
Время шло к одиннадцати, и на Ахтербургвале значительно снизилась доля респектабельных пар среднего возраста и повысилась доля беспутных подвыпивших юнцов. Соответственно, звучало больше шуток по поводу девиц в витринах. Впрочем, на каждое неловкое словцо, брошенное в их сторону, опытные профессионалки отвечали стандартными грубостями. Как только незадачливый шутник получал ответ, он замолкал и в смущении брел дальше, а его приятели смеялись над ним, скрывая облегчение, что не их выставили дураками.
Пора было снова настроиться на волну блефующего Тима.
– Только посмотри на этих работящих дам! Они стараются оживить торговлю, но кругом одни праздношатающиеся. Они ухватятся за шанс иметь дело с настоящим клиентом вроде тебя.
Никакого ответа, хотя я отчетливо услышал скрип зубов.
– Они будут рады, что кто-то пришел с серьезным намерением, – продолжал я, – а не просто поглазеть на витрины.
Тим встал как вкопанный. На долю секунды я подумал, что слишком далеко зашел и он оскорбился. Но тут он подошел прямиком к одной из будок и что-то (я не расслышал что) сказал девушке.
Она задумалась, потом покачала головой. Он двинулся к следующей, и та, выслушав его, высунулась из будки и посмотрела на улицу. Боже – неужели он спрашивал о том, что я подумал?
Девушка указала на будку в десяти ярдах позади нас, туда, откуда мы пришли. Не глядя на меня, Тим подошел и заговорил с ее обитательницей, крашеной неулыбчивой блондинкой лет тридцати пяти.
– Отлично, все улажено, – сказал он, подходя ко мне с видом человека, получившего наконец ключи от взятой напрокат машины. – Аня. Сто гульденов. Это около тридцати фунтов, верно?
– За что? – ошарашенно спросил я.
