Текст книги "РПЛ 2 (СИ)"
Автор книги: Мария Заболотская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)
-19-
Глаас, слушая это, хмурился, изредка бросая косые взгляды на нас с Харлем – мы затихли, как два мелких зверька, загнанных в угол. Харль вцепился в мою руку и мне захотелось сказать ему: «Вот видишь, что такое милость разбойников? Как собак своих прирезали, так и тебя выпотрошат, едва только покажется, что из этого можно выгадать пользу!», но, конечно же, смолчала – из-за страха, что взбудораженные разбойники окончательно озвереют, стоит кому-то из нас издать звук. В тот миг мне начало казаться, что главарь и сам склоняется к тому, чтобы избавиться от груза, оказавшегося непосильным. Как бы ни уважали его власть остальные – страх мог заставить их взбунтоваться, а единожды пошатнувшаяся власть уже никогда не будет прочной.
Однако я ошибалась. Была ли то жадность, или же мастера Глааса одолевали куда более сложные чувства, но от его резкого окрика разбойники на время притихли.
–Молчать! Снова бабьи пересуды! – воскликнул Глаас, кривясь и сплевывая. – Если б я и выкинул эту девку в ближайшую канаву, так только потому, что от нее вы переняли куриный бабский ум, как заразу! С чего вы, сучьи дети, решили, что оборотни угомонятся, если оставить им Ирну? Сами придумали какую-то порчу, сами же в нее и поверили. Теперь еще и оборотней, вшивую дикую погань, разумом наделяете! Да, ума у них поболе, чем у волка или собаки, однако же не настолько, чтобы перебирать харчами. Сегодня мы отдадим им пленников, а завтра они вернутся. Кого мы им тогда скормим? Тебя, Соль? Или Кирру, от которого все равно никакого толку – одни разговоры о колдовстве и порче? Оголодавшее зверье просто-напросто хочет жрать, и никакой колдовской подоплеки здесь нет!
–Пусть так, – задиристо ответил Кирру, задетый за живое тем, что его назвали бесполезным. – Однако из-за оборотней мы остались без воды, лошади устали, да и мы сами все утро глотаем одну лишь пыль! Оставим им пленников – и они отстанут хотя бы на время.
–Так оставайся в следующий раз при своей жене, – рявкнул Глаас. – Будешь глотать помои, которые она состряпает на те нищенские деньги, что ты заработаешь в своем захолустье! Или ты не знал, что на пустошах людям приходится тяжко, а дорога иной раз опасна? Я смотрю, давно вам перья не щипали, и от везения этого вы стали нежными, точно ликандрийские щеголи! Забыли, сколько раз приходилось уносить ноги от слуг короля? В тех передрягах сложили головы и Райс Добряк, и Лийно – славные ребята! Но даже тогда я не слыхал столь позорного нытья!
–Так в слугах у короля ходят люди, а не нечисть, – буркнул кто-то.
–Нечисть! Ха! – Глаас нарочито презрительно ухмыльнулся. – Вшивое зверье, сбившееся в стаю, и оттого обнаглевшее! Днем эти твари забиваются в темные щели и нос боятся показать. Королевская стража солнца не боится, да еще и спустит шкуру полосками перед тем, как прикончить. Пораскиньте мозгами – что такого страшного в этих пустобрехах-оборотнях? Пусть мы останемся без воды на день, но к ночи выйдем к реке, если повернем на восток, а затем двинемся вдоль Ширека. Пусть попробуют отравить проточную воду!..
–Но путь вдоль Ширека вдвое длиннее, – неуверенно возразили ему.
–Зато у нас будет вдоволь воды, и мы сохраним все наше добро, – отрезал Глаас. – Не для того я торчал полгода на этих проклятых пустошах, чтобы смотреть, как у меня меж пальцев утекают деньги. А пленники – это деньги, и немалые. Разве для кого-то из вас они лишние настолько, чтобы швыряться монетами направо и налево? Мы продадим этих ребят, а выручку разделим между собой, и зимой, славно гуляя на праздники, я выпью за то, чтобы оборотни передохли с голоду. Пусть твари подавятся, я никому не отдам даром то, что пришло по воле богов в мои руки. Ни людям, ни нелюдям. И меня не испугать воем или падалью в колодце!
Речь эта пресекла недовольное ворчание. Главарь обратился к жадности своих людей, и она тут же отозвалась, заставив глаза разбойников заблестеть. Однако мне показалось, что Глаас не так уверен в своих словах, как хочет показать. Из подслушанных разговоров я поняла, что река не так уж близко, а уставшие лошади не смогут идти быстро. К воде ранее следующего полудня добраться при таких обстоятельствах не удалось бы – главарь намеренно солгал, и об этом знали. Погода выдалась ясная, солнечная, пить хотелось все сильнее.
После полудня ропот стал громче и мастер Глаас неохотно разрешил открыть бочку с той самой ядреной брагой. Она не слишком-то помогла, да и хмель оказался злым: вместо веселых разговоров слышалась только ругань. Я отказалась пить, чихнув от едкого запаха, и, сохранив ясный ум, видела все яснее: усталость, страх и пьяная одурь – плохое подспорье в пути. Любая пустячная стычка могла обернуться дракой, а любая драка стала бы началом бунта. И так как нас, пленников, защищала только воля Глааса – я боялась все сильнее.
–Ох, Хорвек, что же мы будем делать, если они решат оставить нас оборотням? – спросила я у бывшего демона, улучив минутку.
–Пока не оставили, – ответил он. – Жадность в этих людях сильнее страха, иначе они не подались бы в разбойники.
Глаас, судя по всему, считал так же, и лишь изредка грозно окликал по имени тех, кто начинал грызться между собой. Остановиться решили задолго до наступления темноты, пока не пришли оборотни.
–Упьетесь – вам крышка! – объявил Глаас, свирепо поглядывая на тех, кто подбирался к бочке с брагой. – Или вы думаете, что оборотни будут только визжать, пока вы спите мертвецким сном? Эта ночь будет ничем не легче предыдущей.
–Вон там, на горе! – разбойники зашумели, указывая на склон, залитый золотым предзакатным светом. – Снова она! Смотрите, она ждет!
И впрямь – среди камней стояла женщина в черном плаще. Ее длинные светлые волосы трепал ветер, лица было не разобрать, но я знала, что оно обезображено ожогами. Словно позволяя себя хорошо рассмотреть, она нарочито медленно отступила в тень и растворилась там бесследно. То было недвусмысленное обещание новой бессонной ночи – так оно и вышло. Разбойники досадовали от усталости и недосыпа, от тяжелой дороги, протяженность которой должна была увеличиться вдвое – но разговоры о том, что во всех этих бедах виноваты пленники, велись пока что вполголоса. Вновь горели всю ночь костры, вновь ржали лошади, а из-за воя в ушах звенело, словно от хорошей затрещины.
От недостатка воды у всех потрескались губы, а у Хорвека, которому не досталось ни капли, и вовсе вокруг рта запеклась кровь, но едва только солнце встало, как мы двинулись в путь. Теперь люди подталкивали повозки, вели лошадей под уздцы, тащили поклажу на себе. Бывший демон теперь шел пешком вместе с остальными, звеня цепями – Глаас припомнил о своем обещании отрубить ему голову, если вдруг покажется, что живой пленник стал в тягость.
–Падут лошади – запрягу всех в повозки и буду погонять кнутом! – гремел голос Глааса. – Ширек близко! Там напьемся вволю!
Дорога становилась все хуже и иногда мне казалось, что сейчас оборотни в человеческом обличье могут легко победить измученных, уставших разбойников. Но слуги колдуньи не появлялись, и по лицу Хорвека я видела, что он чует в этом какой-то хитрый замысел.
После полудня дорога начала уходить вниз, склоны зазеленели, и вдали, между ивами, мелькнула серебристая лента реки. Лошади заржали, почуяв воду. Раздался смех, на лицах появились улыбки, словно до сей поры все были готовы поверить в темную магию оборотней, которая заставит реку исчезнуть.
–Берега у Ширека болотисты, – задумчиво обратился к Глаасу Скиллум-Вороненок, не поддавшийся общей радости. – Это будет трудный путь. Оборотни загнали нас туда, где мы сами себя погубим. Все-таки лучше было бы избавиться от Ирну – зуб даю, это из-за него случился переполох.
–Наши повозки тяжелы – так не лучше ли заодно избавиться от повозок и идти вовсе налегке? – огрызнулся мастер Глаас. – Пленников я никому не подарю, так и знай!
Спуск был быстрым – жажда подгоняла нас лучше любых напутствий и угроз Глааса. После пыльных дорог пустошей прибрежная зелень казалась мне райскими угодьями, где гуляют сами боги. Дорога вилась между мирными зарослями старых ив, лишь самую малость пожелтевших в преддверии осени, и радостное возбуждение нарастало, притупляя бдительность. Оттого даже Глаас был захвачен врасплох, когда оказалось, что место на берегу занято. У реки остановился отдохнуть какой-то нарядный господин: на зеленой траве стоял узорчатый шатер, рядом паслось несколько прекрасных лошадей, а около костра суетились двое юных слуг, один другого миловиднее.
–Что за черт? – раздалось встревоженное бормотание. – Откуда здесь взяться богатею? Уж не новые ли это колдовские штучки? Никак это обман, видение!
Но от котелка шел сытный дух, слуги добродушнопереругивались, как это и полагалось им по должности, а из шатра показался их господин – веселый толстячок в яркой одежде, которая, несомненно, привела бы в полный восторг моего бедного дядюшку, имевшего склонность к обилию кружев и золоченых галунов.
–О, какая радость! – радушно вскричал он, увидев нас. – Я думал, что в этой глуши не встречу ни одной живой души! Что же вы стоите? Душевно рад! Клянусь всеми богами, что за чудесная случайность!..
Казалось, толстяк не замечает, как запылена одежда и лицау тех, кого он повстречал, и ему нет дела до того, что Хорвек, стоящий поодаль, закован в цепи, а некоторые из разбойников ранены. Он излучал столь явное благодушие, что даже Глаас усмехнулся, отвечая на сердечное приветствие – хотя в усмешке этой сквозила настороженность. Остальные разбойники – как ни пытались они придать своим лицам выражение простодушия – с хищным любопытством оглядывали дорогую сбрую на лошадях, на время позабыв и о голоде, и о жажде.
Что-то заставило меня оглянуться на Хорвека: привычное безразличие на его лице сменилось ненавистью. Он принюхивался, поводя головой по-звериному, а верхняя губа подрагивала, словно бывший демон беззвучно рычал. Но стоило ему только поймать мой взгляд, как злобная гримаса была согнана с лица заметным усилием. Мне нестерпимо хотелось спросить у Хорвека, какая опасность вызвала эти перемены, но Глаас громко приказал нам с Харлем приступать к работе: нарядный господин был столь любезен, что пригласил усталых путников разбить лагерь по соседству. За всей этой суетой мне удалось подслушать только пару слов из разговора, который мастер Глаас завел со странным новым знакомцем, и из него я поняла лишь то, что тот странствует в каких-то торговых нуждах.
–Богатый купец, – пробормотала я себе под нос, изнывая от желания расспросить Хорвека о том, что ему увиделось за румяной физиономией толстяка. Но, увы, за все это время у меня не вышло даже поднести ему воды – что уж говорить о разговоре! «Ох, отчего же моя голова не приспособлена разгадывать загадки? – сокрушалась я, изо всех сил пытаясь рассуждать так же разумно, как это умел делать демон. – Я попросту вижу, что дело нечисто, и толстяк этот – такой же торговец, как люди Глааса – мирные путники. Однако чего же ждать от этой встречи? Что замышляет этот хитрец с масляной рожей?».
За этими размышлениями я не заметила, как мастер Глаас подошел ко мне, и едва не опрокинула котелок с похлебкой, которую помешивала, когда он гаркнул:
–Эй, ты! Йелла! Господин Мобрин пригласил меня отобедать с ним. Будешь при мне. Иди к реке, умойся как следует!
Я, ничего не поняв, побежала к воде смывать с лица пыль пустошей, которая, казалось, въелась в мою кожу навсегда – даже сейчас я чувствовала во рту ее привкус. Зачем мастеру Глаасу понадобилось, чтобы я околачивалась рядом, пока он разделяет трапезу с толстым господином Мобрином? Старый разбойник был не из тех, кому нужно подавать чистые салфетки или чашу с водой для ополаскивания рук. Сказать по чести, даже с умытым лицом я не походила на служанку – скорее, на нищенку, невесть как прибившуюся к путникам и работающую за кусок хлеба.
Мастер Глаас не собирался мне ничего объяснять, только поторапливал, беспокойно морща лоб.
–Пошли со мной, – приказал он с обычной грубоватостью. – Что бы ты не услыхала – помалкивай, и мотай на ус… Эй, бездельник! Харль! Следи за похлебкой, бесы тебя дери. Да не вздумай никуда отойти!..
Я волновалась все сильнее, понимая, что старый разбойник о чем-то недоговаривает, но стоило мне только открыть рот, как он сердито крикнул: «Помалкивай, я сказал! Или позабыла?». Мы направились к шатру господина Мобрина, рядом с которым хорошенькие мальчики-слуги уже накрыли стол. Изнеженный толстяк любил путешествовать с удобствами, и в дорогу захватил с собой набор изящной складной мебели. Сам он уже устроился за столом; один из слуг обмахивал его разноцветным опахалом, безуспешно пытаясь согнать излишнюю красноту с лица своего хозяина. Мастеру Глаасу был предложен стул, выглядевший хрупко, как гнездышко птички, свитое в зарослях тростника. Мое присутствие вызвало странную заминку.
–Сударь, неужто вы думаете, что мои люди недостаточно расторопны? – спросил господин Мобрин то ли обиженно, то ли сварливо, уставившись на меня немигающим жабьим взглядом.
–Как можно! – отозвался Глаас, усаживаясь за стол, слепивший глаза белоснежной скатертью. – Один из ваших мальчишек машет той штукой, и я подумал – до чего ж славная мысль в столь жаркий денек! Но не отбирать же мне у вас слуг для такого дела. Моя Йелла справится, если постарается как следует!
Я, окончательно опешив, принялась обмахивать старого разбойника салфеткой, на которую тот развязно указал. На лице господина Мобрина отразилась мимолетная, но явная досада – мастер Глаас порядочно спутал карты толстяку, притащив меня с собой, тем самым прямо показывая, что догадывается об игре, которая тут затевается. Но внешность рыхлого краснощекого Мобрина была обманчиво добродушной – я поняла это, когда увидела, как его глаза сощурились. «Бес с тобой, – говорил этот взгляд. – Раз ты не хочешь по хорошему – придется по плохому!».
–Ваше здоровье! – вслух сказал он, поднимая кубок с вином и растягивая губы в слащавой улыбке. – Вы правы, чем больше прислужников – тем удобнее господам!
Стол господину Мобрину накрыли отменный: обычно в дороге путешественники довольствуются едой попроще, но перед толстяком стояли сразу несколько дымящихся блюд, от запаха которых мой пустой живот подвело от голода. Однако Глаас позвал меня с собой явно не для того, чтобы накормить. И разбойник, и толстяк не смотрели в мою сторону, будто безмолвно условившись между собой, что меня здесь нет. Подчеркнуто грубовато отвечая на любезности Мобрина, старый разбойник с аппетитом обгрызал косточки перепелок, казалось, полностью сосредоточившись на этом нехитром, но приятном деле. Толстяк же, улыбаясь все чаще, болтал о какой-то ерунде, перескакивая с одного на другое так быстро, что я поняла: разговор этот ведется лишь для того, чтобы соблюсти видимость миролюбия – причем обе стороны это понимают.
–Так что же – далеко ли вы держите путь, сударь? – Мобрин задал этот вопрос небрежно, но чувствовалось: он уже подбирается к тому, что его интересует на самом деле.
–На Юг, в Ликандрик, – коротко ответил Глаас, не отводя пристального взгляда от круглого лоснящегося лица своего случайного сотрапезника.
–В Ликандрик? Но разве эта дорога не уводит вас в сторону? – невинно осведомился толстяк, которого резкость и немногословность Глааса, казалось, ничуть не смущали.
–Путь выдался не из легких, пришлось свернуть к реке, – разбойник отвечал так, словно держал в это время руку на рукояти меча.
–Ох, в наши времена чего только не встретишь в пути! – покачал головой Мобрин, состроив на лице дрянное подобие сочувствия. – Иные неприятности цепляются к путникам, как смола. Иди быстро или медленно, прямо или окольными путями – не отвяжутся. Что ж за дела у вас в Ликандрике? Желаете что-то купить или продать? Не сочтите за дерзость, но не похоже, чтобы те края вам были родными, равно как и эти.
–У вас зоркие глаза, – Глаас криво усмехнулся. – Да, мы с ребятами приторговываем кое-каким добром. Раздобыли немного товара в Лаэгрии и желаем продать на припортовом рынке – там платят хорошую цену…
–…И не спрашивают, откуда товар, – подхватил Мобрин, понимающе кивая. – Славное дельце. Вот только довезете ли вы свой груз до южных земель, раз уж путешествие началось не под счастливой звездой?
–Вольному человеку звезды не указ, и к опасностям мы привычны, – разбойник сощурился, ведь истинный смысл речи толстяка разгадал бы любой дурак. – Хотели бы мы иной жизни – не совались бы на Сольгерово поле. Воли чужой над собой я не терплю – ни людям, ни богам, ни кому-либо иному я не подчинюсь, вздумай кто меня принуждать!..
–Охотно верю, – согласился толстый хитрец, отвечая на сердитый прищур Глааса сладчайшими улыбками. – По вам издали видно, что вмешательства в свои дела вы не любите, делаете все по-своему, да и в ущерб себе дела не ведете… Я и сам торговец, мне ли не знать, что выгодная для двоих сделка избавляет от множества бед, в то время как ссоры и споры только порождают новые. Пусть вам не по сердцу принуждение, господин Глаас, но добрый совет вас, надеюсь, не обидит. Сдается мне, вас в пути задерживает излишек товара…
–Товар, как и деньги, лишним не бывает, – отрезал Глаас, но Мобрин продолжал:
–Разумеется! Но что если я перекуплю у вас кое-какую мелочь? Никто не желает расставаться со своим имуществом даром, но об этом и речь не идет. Сами посудите: что толку везти груз в Ликандрик, если деньги за него можно выручить здесь и сейчас, а затем с легкой душой вернуться на короткую дорогу, где ничто вас более не задержит?
–Что же за товар вас интересует, милейший? – с насмешкой осведомился разбойник, отхлебнув вина. – Меха? Ткани?.. Быть может, салатанская брага?..
–Рабы, – прямо ответил толстяк, сплетая свои пухлые пальцы, унизанные золотом. – Продайте мне рабов, которых вы хотите сбыть в Ликандрике, и к вам вернется удача, а к вашим людям – спокойствие.
И, произнеся это, он перевел взгляд своих узких черных глазок на меня, словно показывая, что время уверток и недомолвок прошло.
Я едва не выронила салфетку, которой обмахивала мастера Глааса, но разбойник кашлянул, свирепо зыркнув на меня.
–Что же случится, господин Мобрин, если я вам откажу? – спросил он, отодвинув в сторону столовые приборы.
–Откуда же мне знать? – развел руками толстяк. – Быть может, длинная дорога окажется такой же неспокойной, как и короткая. В низинах на дороге стоит вода, и тяжелые повозки увязнут в грязи, а лошади выбьются из сил. Ваши люди будут все громче говорить, что боги прогневались на вас, и искать причины подобной немилости. Готов побиться об заклад, кто-то уже говорил, что несчастья посыпались на ваши головы не просто так, – тут толстяк усмехнулся. – Давно ли при вас эти рабы? Не вышло ли так, что неприятности начались сразу после того, как вы ими обзавелись?
–Гм! – Глаас выглядел спокойным, но я видела по глазам, что разбойник взбешен угрозами, слышавшимися все более явно. – А не прекратятся ли эти неприятности, если я сейчас позволю своим людям разделить между собой ваше добро, сударь, перед тем повесив вас на вон той иве? Одной беспокойной ночью больше, одной меньше… Могли бы вы отнять силой то, что вам нужно – давно бы отняли. Не много ли вы на себя берете, господин Мобрин? Сдается мне, ваши слуги не из тех, что пригождаются днем – сейчас не их время, и защитить вас они не смогут…
Что-то заставило меня бросить взгляд на пестрый шатер – должно быть, какое-то движение или звук привлекли мое безотчетное внимание. Полог качнулся от ветра и я увидела бледные длинные пальцы, придержавшие его, а в полумраке блеснули хищные глаза. То была женщина – я успела заметить очертания ее гибкого тела, светлые длинные волосы, – и узнала мать оборотня Эйде; она прислушивалась к нашей беседе, спрятавшись от палящих лучей солнца под расшитым шелком – наверняка ожоги причиняли ей боль, усиливавшуюся при свете дня.
Толстяк Мобрин ничуть не встревожился из-за речи Глааса – напротив, глумливо захихикал и произнес:
–Не в обиду вам сказано, господин Глаас, но вы не из тех людей, что делают верные выводы из своих неприятностей. Впрочем, в том повинны предрассудки, которым подвержены почти все люди. Поверьте, существа ночи действуют не одной лишь грубой силой и умеют считать, соотнося потери и выгоду. Ввязываться в драку, не попробовав перед тем договориться – верный путь к лишним жертвам. Вы хотите сберечь своих людей? Ну а я желаю сберечь своих… слуг. Смотрите, что за славные мальчики, – он поманил к себе одного из прислужников и, сладко прищурившись, потрепал того по золотистым волосам. – Разве он не чудо?.. Как у вас повернулся язык сказать, что вы готовы пролить кровь этих прекрасных созданий…
Ласки Мобрина выглядели отталкивающе, но меня передернуло вовсе не из-за этих сладострастных ужимок, напоминающих одновременно и обращение с любимым щенком, и что-то куда более гадкое. Запоздало я сообразила, что светловолосые юные слуги неуловимо похожи на Эйде, смерть которого мне довелось увидеть слишком близко. Толстяк, причмокивая и вздыхая, гладил волосы юноши, а затем, словно вспомнив о чем-то более важном, резко оттолкнул слугу в сторону и повернулся к Глаасу. Снова мне вспомнились ухватки псарей, у которых любовь к своим питомцам всегда соседствовала с жестокостью, позволяющей без лишних размышлений топить лишний приплод или полосовать плетью псов за непокорность.
–Я говорил, что мы не желаем лишней крови, сударь, – произнес господин Мобрин неожиданно жестким и сухим тоном. – Но когда речь идет о мести – лишней крови не бывает. Раз уж вы настаиваете, я ради шутки допущу, что вы можете сейчас убить меня, убить моих маленьких прекрасных слуг – хоть это и совершеннейшая неправда, поверьте. Но после этого вам не уйти далеко. Следующая ночь станет для вас последней, ведь после первой же смерти никто не будет далее сомневаться, стоит ли эта игра свеч. У этих мальчиков есть братья и сестры – о, это очень злопамятная семья, не стоит вам знакомиться с ней ближе! Вас захотят уничтожить – и уничтожат любой ценой, не сомневайтесь. Вы упрямы и не желаете подчиняться чужим указаниям – но готовы ли вы платить за упрямство жизнью? Если вы готовы погубить себя, защищая невесть что – ваше право, но решитесь ли вы обречь на смерть своих людей? Даже если вы не признаетесь им, в чем дело, а попросту призовете сейчас – грабьте! – все равно их последующая гибель останется на вашей совести. Если утаите, что я предлагал купить рабов, и поведете свой отряд в болота, где половина его сгинет в топи, а остальные подхватят лихорадку – опять вина будет вашей и только вашей.
Толстяк знал, о чем говорит – мастер Глаас и в самом деле прежде всего был главарем своей шайки; власть его прочие разбойники признали добровольно и подчинялись не из одного лишь слепого страха. Уважение нельзя заслужить одной лишь жестокостью да громкими криками. Старый главарь много лет берег своих людей от гнева королевских слуг и от нечисти Сольгерова поля, и хоть забота эта на первый взгляд мало походила на отцовскую – намеренно подвергать опасности свой отряд он не мог, пусть от злобы его глаза налились кровью.
–Ладно же, – процедил он, резко поднявшись со своего места, и едва не сбив меня с ног при этом. – Я понял, как вы ведете дела, сударь.
–Поверьте, я куда честнее многих! – протестующе всплеснул руками Мобрин, также встав из-за стола, пыхтя и утирая лоб. – Я дам хорошую цену за ваших рабов. Сколько вы надеялись выручить за них в Ликандрике? Сто золотых?
–Только одна награда за голову Ирну-северянина – пятьдесят крон, – хмуро отвечал Глаас, не утративший деловой хватки даже при столь невыгодных для себя обстоятельствах.
На лице толстяка отразилось замешательство, но, скорее всего, оно относилось не к ходу торга, а к названному имени, которое было, очевидно, ему незнакомо. Однако он тут же пожал покатыми пухлыми плечами и торопливо предложил полтораста крон за всех, тем самым сравняв нас с Харлем в цене с Ирну. Это было необычайно щедрым предложением, и Глаас недоверчиво ухмыльнулся, на мгновение позабыв о своем гневе.
–Готовьте деньги, сударь, – отрывисто произнес он. – Я передам вам товар из рук в руки, при свидетелях, чтобы мои люди знали, сколько я выручил за рабов и не болтали за моей спиной о каких-то тайных шашнях.
Объявив это, он резко повернулся и направился в сторону стоянки, где остальные уже доедали похлебку, кое-как сваренную Харлем. Я, чувствуя, как спину мне буравит злобный взгляд существа, скрывавшегося в шатре, едва переставляла ноги.
–Пошевеливайся, – прикрикнул на меня Глаас, казавшийся мне теперь враждебным и недобрым человеком, ничуть не похожим на дядюшку Абсалома. Но стоило мне поравняться с ним, как он, понизив голос, принялся быстро говорить, не поворачивая ко мне головы.
–Ты сама все слышала. Проклятый бес – или кто там засел в шкуре этого жирного ублюдка?.. – загнал меня в угол. Я не могу рисковать своими людьми, хотя охотно заколотил золото этой твари в глотку. Меня всегда предупреждали, что иметь дело с нелюдями нельзя, пусть даже я хожу по нечестной дорожке, которая нередко приводит к знакомству с темной силой... Даже если твари из преисподней щедро тебе платят – ты все равно не обрадуешься их деньгам, и ничем добрым эти сделки не оборачиваются. Боги до сего дня берегли меня от порчи, и я впервые сиживал за столом с нечистью. Но даже бесу из преисподней я не позволю вертеть собой, как ему вздумается. Напоследок я подложу ему свинью, не будь я Глаас из Янскерка. Слушай меня внимательно: я отдам тебе ключи от кандалов твоего одержимого дружка – освободи его. Пусть демоны грызут друг друга, а ты, Йелла, уходи, как только выдастся случай, и уводи с собой мальчишку. Зря вы связались с эдакой дрянью. Хотел бы я помочь вам – да не могу, и в том виноваты вы сами.
Я торопливо спрятала подсунутые мне ключи, хоть отчаяние подсказывало: старый разбойник, хоть и понимал больше прочих, однако все равно ошибался. Хорвек уже не был демоном, и кто бы не скрывался под личной Мобрина – противника этого нам не одолеть...
Как и предсказывал купец-самозванец, весть о том, что от пленников можно избавиться, да еще и со значительной выгодой, обрадовала остальных разбойников. По тому, как дружно они смеялись, потирали руки и поздравляли друг друга с внезапной прибылью, можно было судить, насколько силен был в них страх перед таинственным проклятием, приманившим оборотней. Только по лицу Глааса время от времени пробегала тень, остальные же, хоть и не могли не понимать, что сделка эта свершилась отнюдь не случайно, радовались от души: продать таких дрянных пленников, как мы, казалось им чрезвычайной удачей, пусть даже от покупателя за версту несло вонью преисподней.
Ничего не понимавший Харль метался между разбойниками, жалобно заглядывая им в глаза. Многие отводили взгляд – болтливый мальчишка пришелся по душе бродягам, ценившим долгие ночные россказни у костра. Я же, изобразив схожую растерянность, приникла к Хорвеку, неподвижно сидевшему около своей повозки-тюрьмы, и украдкой пыталась провернуть ключ, чтобы освободить его от оков – хоть и не знала, поможет ли это нам хоть сколько-нибудь.
–Этот толстый мерзавец послан сюда ведьмой, – шептала я Хорвеку, который внешне казался безучастным. – Он выкупил нас у разбойников! При нем псы-оборотни, только и ждут, чтобы перегрызть всем глотки! Да и сам он наверняка оборотень…
–Нет, – вдруг промолвил Хорвек, хотя до сей поры мне казалось, что он вовсе меня не слышит. – Он не оборотень.
–Ты знаешь его?
–Когда-то мы встречались, – коротко ответил бывший демон, как это с ним бывало, когда он не желал откровенничать.
–Сколько же у негодной ведьмы приспешников!.. – бормотала я, сопя от напряжения. – Целая армия, один другого гаже, и все по нашу душу…
