Текст книги "РПЛ 2 (СИ)"
Автор книги: Мария Заболотская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)
-16-
Эти слова заметно обрадовали злодеев, а вот старик-хозяин, напротив, в беспокойстве забормотал:
–До настоящей зимы еще луна успеет смениться! Куда вам торопиться, братцы? Никогда вы еще не уходили на зимовье раньше Волчьего дня!
–Эй, Торок, какие мы тебе братцы?! – посуровел мастер Глаас. – Говори-говори, да не заговаривайся! Мы – вольный люд из славного края, и к пустоши этой треклятой гвоздями не прибиты. Это тебе судьба истлеть под здешним камнем, под безбожные завывания ночных духов, а наши кости будут лежать в доброй освященной землице. Получаешь пару серебряных монет за то, что посылаешь нам вести о новых гостях – и радуйся им, да скажи спасибо, что до сих пор твой дом не превратился в головешки.
Из презрительной речи этой я поняла, что хозяин постоялого двора не раз отдавал своих постояльцев на поживу пришлым грабителям, за то получая скромную награду. Однако ровней его себе лихие люди не считали, и по гримасе, которая исказила сморщенное лицо Торока, было видно, что на душе у него давно копится обида на зазнавшихся подельников.
–Ладно-ладно, – забормотал он, улыбаясь одновременно заискивающе и недобро. – В братья я вам не гожусь, однако если по ваши души сюда придут люди короля, то я буду болтаться в петле рядом с вами, мастер Глаас, нравится вам это или нет.
–Люди короля! – воскликнул Глаас, хлопнув ладонью себя по колену. – И в былые времена никто из людей вашего короля не совался на Сольгерово поле, а следующей весной, помяни мое слово, Торок, я со своими людьми пойду в земли герцога Таммельнского и соберу там столько оброка, сколько выдержат наши повозки! Если переживешь эту зиму, то непременно узнаешь, как славно я пощипал перышки Его Светлости. В эти земли пришел упадок, а там, где вода замутилась – ловить рыбу проще всего.
–Так отчего же вы уходите так скоро, мастер Глаас? – не удержался старый Торок. – Сами говорите, что пустоши наши надежно прячут вас от королевских слуг и от воли герцога Таммельнского. Отчего бы вам не относиться с почтением к здешним камням, столько раз укрывавшим вас в плохие времена? Право слово, лежать под одним из них – ничуть не хуже, чем гнить где-то на тесном городском кладбище, а вой духов для покойника ничем не отличается от звона храмового колокола…
Нахальство старика заставило заворчать разбойников, вольготно расположившихся по лавкам, и в Торока полетело сразу несколько кружек. Я от страха зажмурилась и прижалась к Хорвеку, который словно окаменел – за все это время он не издал ни звука, с мрачным достоинством приняв происходящее как данность. С другой стороны к нему приник Харль, от страха сопящий с громким присвистом.
–Проклятый старик, научился от здешней нечисти предвещать смерть! – раздавались грубые выкрики. – Укоротить ему язык! А до того – пусть скажет, где припрятал горшок с монетами! Наверняка делился с нами не всем, что находил при своих постояльцах!
Старый Торок, поняв, что рассердил грабителей всерьез, согнулся в три погибели и приник к ногам главаря, визгливо прося прощения. Господин Глаас, выждав пару минут, приказал своим ребятам утихнуть.
–Если я до сих пор жив, Торок, – произнес он веско, – то только потому, что жадность никогда не застит мне глаза, в отличие от тебя. Ты так желаешь получить от меня до зимы хотя бы еще пару-тройку монет, что не чуешь беды, стоящей у порога.
–О какой беде вы толкуете, мастер Глаас? – заискивающе спросил Торок. – Духи нынче беснуются, и ночные плакальщицы воют громче обычного, но мало ли что взбредет в ум нечистой силе?..
–Нечистая сила не тревожится попусту, – ответил на это Глаас, помрачнев из-за какого-то воспоминания. – Ты видел, какая туча стояла сегодня днем над Урраским холмом, где Троепалая сосна? Это было колдовство – уж мне ли не догадаться… В наших местах еще свежа память о проделках королевы-ведьмы. Дед рассказывал мне, как она насылала страшные грозы на врага, и, провалиться мне на этом самом месте, сегодня кто-то вновь наколдовал такую грозу!
–Мало ли какая непогода случается, мастер Глаас… – опасливо, но упрямо возразил старик. – В наших краях иной раз дождь сменяется солнцем по три раза на день…
–Твои кости еще крепки, хоть ты и кряхтишь, точно вот-вот помрешь, – еще более мрачно ответил Глаас. – Отправляйся завтра с утра к Лигарскому ущелью и посмотри на южный склон! Нынче там прошел дождь, но, пожалуй, такого дождя ты еще не видал. Все усеяно мертвым вороньем. И не говори мне, что это случайность. Столько падали с неба без колдовства нипочем не просыплется!
Его рассказ был подтвержден возгласами разбойников, в которых за напускной бравадой слышалась тревога: хоть они и привыкли к здешним диким краям, однако обострившееся чутье верно подсказало им, что нынешние страшные чудеса предвещают наступление темных времен.
–Таммельн – порченое проклятое место, – громко произнес кто-то из грабителей, и слова эти вызвали ропот одобрения. – Правитель города сошел с ума, а король, отдавший за него свою дочку, никак тоже разума лишился. Слабые господа – слабая власть!.. А там, где нет человеческих законов – устанавливаются нечистые порядки, и скоро границы между пустошами и людскими землями никто не различит…
–Вот и посмотрим, чем будут жить эти края после зимы, – сказал на это мастер Глаас. – Долгими зимними ночами чего только не случается… Повозки готовы? С рассветом отправляемся в путь, нас заждались жены!.. Торок, накрывай столы, что стоишь, как пень? Или не желаешь с нами попрощаться по-доброму?..
Хоть от страха я боялась глаза поднять на старого разбойника, однако не упустила ни одного слова из того, что он говорил. Услышав про мертвое воронье, я вздрогнула, и Хорвек легонько сжал мои ледяные пальцы – разбойникам не стоило знать, что сегодняшнее колдовство было делом моих рук, а наблюдательности и подозрительности у одного только мастера Глааса хватило бы на десяток людей попроще. Из его речей я уяснила, что в эти края грабители приходят издалека, чтобы пытать счастья на окраинах Лаэгрии. Пустошь надежно скрывала их от королевского гнева, а с наступлением холодов разбойники возвращались в родные дома, где, должно быть, местный люд и не подозревал, что живет бок-о-бок с душегубами. «Наверняка говорят всем, что подались на заработки, – невольно размышляла я, припоминая, что и в Олораке встречала парней, пропивающих всю зиму напролет монеты с чужеземной чеканкой. – Ох, хоть бы рассвет наступил поскорее, чтоб их и след простыл вместе с награбленным добром! Без денег нам придется туго, однако Хорвек и сам раздобыл их нечестным путем… Ворованное добро всегда проклято – переходит из рук в руки быстрее, чем ветер носит сухие листья!»
Однако следующие слова господина Глааса заставили мое сердце замереть:
–Этих ребят, пожалуй, прихватим с собой – продадим на рынке в Ликандрике, – сказал он, махнув рукой в нашу сторону. – Невелика прибыль, но и в пути от них убытка немного, к голоду они привычны – вон какие тощие!..
–П-п-родать? Нас? – проблеял Харль, от очередного потрясения обретший дар речи, в отличие от меня, напрочь его утратившей. – Да разве ж мы скот какой?
–В наших краях такие, как вы, ценятся меньше, чем скот, – добродушно ответил господин Глаас, не пожелавший присоединиться к общему застолью и оставшийся вести с нами беседу. – Я слыхал, что здесь у вас рабов нет, но в наших землях все устроено куда разумнее.
–Но мы подданные герцога Таммельнского! – вскричал бедный Харль, всплескивая руками. – И уродились свободными людьми!
–Оборванцы, карманы которых набиты золотом? – прищурился старый разбойник, которого явно забавляло то, как мы с Харлем переполошились. – Сдается мне, если вернуть вас вашему господину, то он тут же присудит каждому по петле. Откуда у таких, как вы, деньжата? Ну, что, может и вправду отвезти вас в Таммельн и поспрашивать, не ищет ли герцог пару-тройку запропавших подданных?
Издевательский вопрос этот пришелся не в бровь, а в глаз, и мастер Глаас расхохотался во все горло, увидев, как мы с Харлем испуганно переглянулись. Хорвека он по какой-то странной причине во внимание не принимал, точно в упор не видел.
–Стало быть, угадал, – произнес он, отсмеявшись. – Ну и на кой ляд вам свобода, если там ждет разве что виселица? А у хорошего хозяина вы будете жить, как у богов за пазухой. Говорю я это не для красного словца. Дорога будет длинной, нелегкой, и следить за тем, чтобы вы не сбежали при первой же возможности – лишние хлопоты. Потому и объясняю: вам, бродягам, лучшей судьбы все равно не сыскать. Таких, как вы, в услужение никто в своем уме не возьмет, а даже если и возьмет – то только и будет искать возможность, чтобы прогнать восвояси, не заплатив, потому как за голодранцев заступиться некому. А если уж за вас какой-то господин заплатит из своего кошелька, то не позволит, чтоб трата эта оказалась пустой: всегда накормит и обогреет, хорошему работнику преждевременно протянуть никак ноги не годится…
–А если работники из нас не ахти? – с вызовом спросила я, несколько осмелев. – И все равно сбежим, как только представится случай?
–Тогда придется вас прирезать, да и выкинуть в ущелье, – добродушно ответил Глаас. – Разнесете весть, что старый Торок привечает разбойников, принесете убыток старику, а нам от того одно неудобство – негде и голову преклонить, когда погода совсем уж собачья. А возиться с вами – много чести. Со связанными руками-ногами своим ходом далеко не уйдете, придется в повозку пустить, да сторожа к вам приставить… Нет, вы того не стоите!
–Ох, Йель, помалкивай! – прошипел Харль, едва заслышав об ущелье, и трижды сплюнул за плечо. – Сударь разбойник, смилуйтесь! Мы никому ничего не расскажем! Сами видите, что мы такой же беззаконной породы, что и вы. Отчего же лишать нас свободы, чем мы от вас отличаемся? Быть может, мы и сами подались бы в разбойники… Славная работенка – всегда так думал, клянусь своим здоровьицем!..
–Разбойнику прежде всего нужно быть везучим и пользоваться покровительством высших сил, иначе недолго ему ходить под божьими небесами, – рассудительно ответил мастер Глаас. – А что у вас за везение, если сидите сейчас передо мной, как мокрые куры? У богов вы, ребятишки, в немилости, можете не сомневаться. Прикончить вас – и то будет милостью, доброй смертью вам все равно не помереть.
Возразить на это было нечего: везением в последнее время мы похвастаться не могли.
–Сударь, помилосердствуйте… – вновь заныл Харль.
–Я и так к вам добрее родного батюшки, – отвечал Глаас. – Вот что, скажи на милость, ты умеешь делать, сопляк?
–Я? – Харль вздернул нос. – Да никто не знает больше историй, чем я! От короля Одерика до феи Мараны – обо всех я знаю добрый десяток сказок, а если надо – могу и спеть…
–Ой, не в добрый час ты расхвастался, Харль, – пробормотала я, и пронзительный взгляд черных глаз господина Глааса тут же остановился на мне.
–А ты чем ценна, кроме того, что уродилась девкой? – спросил он, посмеиваясь, и я тут же решила, что мне нужно перещеголять Харля во что бы то ни стало, ибо вопрос главаря вновь заставил остальных разбойников разразиться хохотом, от которого у меня враз отнялись ноги.
–Я… я умею врачевать, – торопливо принялась перечислять я все свои неоспоримые достоинства. – Знаю травы, умею выводить вшей, чесотку и прочую заразу, да и зуб порченый выдерну, ежели мне перед тем поклянутся, что не свернут шею опосля этого дела, а то ведь от боли чего только в ум человеку не взбредет...
–Стало быть, пару медяков сверх обычной цены накинуть можно, – расхохотался мастер Глаас, и, наконец, соизволил обратить свое внимание на Хорвека, тут же потемнев лицом.
–Тебя я даже спрашивать не буду, – сказал он. – Вижу, что человек ты – хуже меня самого. Да еще и хворый. Тебя с собой не возьму. Эй, Торок! Осталось за подворьем место для еще одной могилы?
Хорвек, услышав это, только улыбнулся, и я поняла, что такой исход ему и вправду кажется добрым: бывший демон более всего опасался не смерти, а дожить до тех времен, как сознание его окончательно помутится.
–Ох, сударь! – я, позабыв о былом страхе, бросилась перед Глаасом на колени. – Не убивайте его! Прошу вас!..
Нужные слова не шли на ум, да и какими доводами можно было пронять старого разбойника? Хорвек и в самом деле выглядел совершенно больным. Я ничего не смыслила в работорговле, однако не сомневалась, что устроено это дело точно так же, как и продажа домашнего скота: больных животин на дальний торг не ведут, а режут где-то за двором. Харль дергал меня за руку, видимо, опасаясь, что мои просьбы разгневают мастера Глааса, отличавшегося, по-видимому, тяжелым характером, а я отчаянно повторяла раз за разом: «Не убивайте!..»
Однако главарь разбойников отчего-то лишь криво усмехался, слушая меня, и не выказывал ни гнева, ни милосердия.
–Девочка, – сказал он, ухватив меня крепкими пальцами за подбородок. – Там, далеко, у меня есть дом и семья. Дочки, похожие на тебя – такие же пустоголовые дурехи. Одни беды от девок в семье… Приданое, женихи… Другие в наших краях, узнав, что у жены родилась очередная девчонка, просто зовут знахарку и младенец после ее зелий не доживает до третьего дня своей жизни. Но я своих девчонок всегда любил не меньше, чем другие любят сыновей. Вот только в бабскую голову ума все равно не вложишь – ни добром, ни силой. Одна из моих дочек в минувшем году сбежала с каким-то мошенником, напевшим ей про богатый дом в далеких краях. Ох, как я был зол! Клялся, что удавлю мерзавку собственными руками, когда найду, хоть и знал, что рука не подымется. Но не успел – тот прохвост сам прикончил ее, когда она ему надоела, и отправился дальше. Даже могилы порядочной моей Вилле не досталось – таких бродяжек без роду, без племени бросают в общую яму где-то на окраине кладбища. Ну, скажи-ка, кем приходится тебе этот разукрашенный красавчик?
–Б-братом, – выдавила я неуверенно, и Глаас развел руками, словно получив подтверждение своих нелестных догадок.
–Если он тебе брат, то матушка ваша приживала вас от разных отцов, – тут он всхохотнул. – Этот мошенник заморочил тебе голову, поманил за собой, вот ты и сбежала из дому, да еще и недоросля этого с собой потащила. Хоть твои руки и исцарапаны – это не руки крестьянки. И у мальчишки руки нежные – меня не проведешь. Вы хорошо жили до того, как подались вслед за негодяем, захотев приключений. Что, понравился грабительский промысел? Золота в кошельке было много – значит, крови на его руках еще больше. Думала, поди, что с этим золотишком вы славно обустроитесь на новом месте? Да он подох бы, не дойдя даже до середины Сольгерова поля. А если бы не подох – продал бы тебя с братцем точно так же, как это сделаю я. Вот только у меня есть какая-никакая совесть и я найду для тебя хозяев получше, а не отдам в портовый бордель…
Ах, как мне хотелось сказать, что старый Глаас ошибается!.. Что за я просила за Хорвека вовсе не из-за того, что влюбившись, сбежала с ним из отчего дома!.. Но рассказать правду разбойнику никак не получилось бы, и я лишь промолвила, опустив голову:
–Он хороший человек!..
–Хорошие люди не таскают за собой девчонок, обряженных в мужское платье, – сурово отрезал мастер Глаас. – И у хороших людей не водится золото. Слишком честны они для того, чтобы разбогатеть! Что молчишь, северянин? Разве я не прав?
Хорвек пожал плечами, даже не подумав спорить. Он все так же сидел, привалившись к стене и безучастно глядя перед собой. Я не знала, верно ли угадываю его мысли, но мне казалось, что он разделяет мнение разбойника и считает, что лучшего будущего мне все равно не выпадет. Разбойники увезли бы меня далеко от колдуньи, и где-то в чужих краях я бы стала служанкой-рабыней в хорошем доме, получив кров и стол. Человеческая жизнь была для демона ничтожной по определению, и он наверняка не видел различий между рабством и свободой, когда речь шла о людях… да еще таких низкородных, как я. Однако какая-то мысль заставляла его губы едва заметно кривиться: Хорвек отгонял ее, но она возвращалась – к этому времени я достаточно хорошо изучила его, чтобы понимать: не таким уж хорошим кажется ему этот исход.
–Он не болен, – продолжила я свои бессмысленные объяснения, повернувшись к сердитому Глаасу. – Просто долго не ел, оттого ослабел. И он не убивал людей! Золото мы украли, но у таких же воров!..
–Помолчи! – старый разбойник устал от моего нытья, и прикрикнул на меня. – Все это не имеет никакого значения, если разобраться. Он слаб и брать его с собой я не собираюсь. Был бы силен – тем более не взял бы. Слишком опасный это человек, уж это-то я всегда верно чую. Думал дождаться рассвета, но зачем?.. Может, треклятые духи налижутся крови и немного притихнут – голова трещит от их вытья!.. Пошли, северянин. Умрешь не в петле, хорошей быстрой смертью!..
–Нет! – закричала я, цепляясь за сапоги Глааса, но тот поднялся, не обращая никакого внимания на мои вопли. Хорвек, опираясь на стену, тоже встал, так и не проронив ни слова.
Мои крики привлекли внимание разбойников, торопящихся набить брюхо перед дальней дорогой. Сценка эта показалась им довольно забавной – раздался смех, кто-то воскликнул: «Моя девчонка больше убивалась бы по кошельку, чем по мне!». Один из разбойников отчего-то задержал взгляд на Хорвеке, а затем, хлопнув себя по лбу, вскочил с места и спустя мгновение взволнованно что-то говорил главарю на незнакомом мне наречии. Тот внимательно слушал, поглаживая усы, а затем разразился довольным смехом.
–Говоришь, хороший человек? – сказал он, повернувшись ко мне. – А вот Скилум-Вороненок говорит, что за голову твоего приятеля в Ликандрике готовы заплатить пятьдесят золотых, если не больше. Да и в других портовых городах его помнят не по-доброму. Что, бродяга, славно ты там покуролесил? Теперь я знаю твое имя. Ты Ирну-северянин, одинокий грабитель, и я верно угадал – ты порешил немало людей. Мы идем за добычей на север, а ты, чужак, пришел пытать удачи на юг, но даже нашему брату разбойнику не стоит лить столько крови зазря. Твоя голова стоит в десять раз дороже, чем эти детишки. Эй, Скилум! Живого или мертвого Ирну просят власти?
–Да как получится, мастер Глаас, – отозвался Скилум из-за стола, за который успел вернуться. – Все знают, что живым такого человека взять не так уж легко, оттого сойдет и мертвый.
–Везти с собой мертвеца… – задумчиво молвил Глаас, знаком показывая Хорвеку, чтоб тот вновь сел у стены. – Дурной знак. Можно бросить твою голову в бочонок с солью, но здешняя нечисть обгрызет нам пятки, почуяв мертвечину. Ладно, черт с тобой, Ирну-северянин. Поживешь еще немного. Пусть с тобой возится ликандрийский палач.
По лицу Хорвека нельзя было сказать, огорчил ли его этот каприз судьбы или же обрадовал, а вот я не смогла сдержать радостного вскрика, и принялась благодарить мастера Глааса, едва ли не ударяясь лбом в пол.
–Неразумная твоя радость, – бросил разбойник, отпихивая меня ногой. – Там его колесуют, не иначе. Ирну сотворил много беспричинного зла. Я слышал о нем и всегда говорил, что таких людей нужно убивать, как бешеных собак. Не стоило тебе связываться с ним. С другой стороны – и то ладно: ты не сбежишь, бросив его, это на лбу у тебя написано. А мальчишка не решится сбежать без тебя, не так ли?.. Эй, малец! Перестань трястись словно студень! Если ты поумнее своей сестрицы, то должен понимать, что вам сегодня чертовски свезло…
Я поняла, что мимолетная симпатия разбойника ко мне может улетучиться, если я продолжу заступаться за Хорвека, который очевидно вызывал у мастера Глааса неприязнь. Но рассказать о том, что Ирну-северянин, так ненавидимый в родных краях разбойников, погиб в какой-то пьяной потасовке на улицах Таммельна (отчего-то в этом я была уверена) означало подписать смертный приговор всем нам. Бродягу, в тело которого вселился злой дух, непременно бы прикончили, как и тех, кто свел с ним знакомство – случайно или намеренно. Стоило разбойникам только заподозрить, что это из-за нашего колдовства пустошь усеяна дохлым вороньем – и наши тела вышвырнули бы в ближайшее ущелье: противоестественное человеческое колдовство было одинаково ненавистно и нелюдям, и людям.
Откуда-то разбойники притащили цепи, в которые заковали руки Хорвека, и мне показалось, что бывший демон удовлетворенно улыбнулся, рассматривая кандалы. Именно об этом он просил меня недавно, и по приказу Глааса с ним сделали то, на что я тогда не согласилась. Со стороны могло показаться, что Хорвек сошел с ума – так покорно и отрешенно он принимал происходящее, но я поняла: демона не интересует ни его собственная судьба, ни насмешки грабителей, ни что-либо иное. Я была единственным, ради чего он мог вызвать в себе подобие чувств – и в разговорах со мной его лицо оживало. Сейчас же он выглядел именно тем, кем являлся: вставшим из могилы покойником. Не имея возможности помочь мне, он не желал помогать и себе.
Харль, узнав, что наш приятель известен какими-то исключительными злодействами, старался держаться подальше от Хорвека, и с недоумением смотрел на меня, вернувшуюся под бок демону. Мастер Глаас, кликнув старого Торока, вышел на подворье – должно быть, чтобы посмотреть, готовы ли повозки и хватает ли лошадей. Его отсутствием стоило воспользоваться, и я зашептала на ухо Хорвеку:
–Ох, что же делать? Неужели ты не знаешь способа, чтобы спастись?
–Зачем? – безразлично ответил Хорвек вопросом на вопрос. – Старый разбойник прав: тебе сегодня повезло. Они направляются в Ликандрик, на Юг. С ними перейти пустоши куда проще, чем в одиночку. Кому как не им знать, чего здесь опасаться, и где лучше заночевать. Колдунья, быть может, окончательно потеряет твой след, а мои руки скованы. В большей безопасности ты не бывала уж много дней, Йель – так цени это.
–Ты что же – не слышал? Меня продадут в рабство! – прошипела я. – Чему здесь радоваться?
Бывший демон взглянул на меня как-то протяжно, с досадой, и я поняла, что правильно угадала тогда: лучшей участи в его глазах я не заслуживала. Точнее говоря, так говорил его разум, а остальное… его Хорвек не желал принимать во внимание.
–Вот, значит, что ты обо мне думаешь! – прошептала я, вспыхнув. – Ты считаешь, что венец всему, счастливейший из исходов моей судьбы – миска с едой и цепь! На что большее я смею рассчитывать, простолюдинка, глупая темная деревенщина?! И ради этого ты готов расстаться с жизнью? Тьфу! Неужто королей вашего бесовского племени учат довольствоваться столь малыми подачками судьбы? Ну уж нет, я желаю лучшего будущего и для себя, и для тебя! Слышишь, демон? Я убью для тебя ту ведьму, клянусь! Или погибну, пытаясь ее убить, ведь то зло, что она причинила тебе, прощать нельзя! Но уж точно не забьюсь в первый попавшийся угол, выбросив из головы прошлое.
Хорвек помедлил с ответом, а затем усмехнулся – совсем не так, как при виде цепей, и мне отчего-то стало легче дышать, словно смерть перестала мне подмигивать из-за его спины.
–Ладно, о убийца ведьм, я согласен, что ты заслуживаешь лучшего будущего, – промолвил он. – Но, согласись, судьба к тебе не так уж несправедлива. Ты не сходишь с выбранного пути и идешь на юг – чего же еще желать? До Ликандрика далеко, и твоя рабская участь успеет еще перемениться, к худу или к добру.
–То-то же, – проворчала я. – Впредь рассуждай обо мне с большим почтением, бесов сын. И о себе – тоже. Не желаю видеть на твоем лице это покойницкое выражение, – тут я перевела взгляд на Харля, затравленно зыркающего на нас из соседнего угла. – А ты, трусливый заяц, с чего побелел, точно привидение увидал? Тот разбойник обознался, Хорвек вовсе не треклятый Ирну-душегуб. Стал бы он с нами возиться, если бы всей его заботой было то, как раздобыть денег и прокутить побыстрее? Уж большего убытка, чем ты, во всем герцогстве не найти, не считая меня самой.
–А мне сдается, что все верно было сказано, – опасливо ответил Харль, но придвинулся чуть-чуть поближе. – И с чего ты так веришь этому проходимцу – мне вовек не понять. Не с рождения же ты его знаешь!
«В какой-то мере – с рождения, – подумала я, вслух еще немного для порядка поругав упрямого Харля. – Хорвека-человека в этот мир привела я, и остался он здесь из-за меня. Кому еще я могу доверять более и о ком мне еще беспокоиться? Нет, я не брошу его – мастер Глаас оказался прав почти во всем». Усталость победила тревогу, и, несмотря на шумное застолье, я задремала на пару часов, привалившись к стене. Едва начало светать, как нас грубо подняли по приказанию мастера Глааса. Главарь разбойничьей шайки вновь проявил своеобразную заботу о нас с Харлем и по его приказу старый Торок нашел для нас кое-какую одежду.
–Глаза б мои не видели эдакого позора!.. – сплюнул Глаас, показывая на мои штаны. Видимо, в родных местах разбойников женщины жили в куда большей строгости нравов, и даже ради удобства в пути главарь не согласился бы терпеть рядом с собой девчонку в портках. Благоволение Глааса ко мне было сущей причудой и я боялась лишним словом или взглядом порушить установившиеся между нами отношения, оттого торопливо натянула старые юбки – шерстяную поверх полотняной, и повязала куцую голову платком. Харлю достался наряд поновее, однако не по размеру, и мешковатые штанины пришлось подвернуть едва ли не вдвое. Хорвеку, конечно же, никакой одежды с разбойничьего плеча не перепало – его безо всякой деликатности зашвырнули в одну из повозок, приказав помалкивать до самого Ликандрика.
–Ты сгодишься там и живым, и мертвым, – сказал при этом Глаас. – Если неприятностей в дороге от тебя будет не больше, чем от мертвого – поживешь еще немного. Но стоит только мне разок-другой подумать, что голову везти все-таки сподручнее, чем целого Ирну – тебе конец, так и знай. Говорить, что детишкам не поздоровится, если ты уйдешь из моих рук, смысла не вижу – хоть это чистая правда, головы им не сносить. Но я не верю, что тебе есть до них дело. А ты, девочка, запомни: сбежишь – тут же прикончу его, и смерть твоего приятеля легкой не будет. Не заслужил он легкой смерти, – тут он повернулся к Харлю. – Что до тебя, дружок… Девке что-то лишний раз объяснять – что по пню лесному кулаком стучать, никакого толку. А вот ты, быть может, и возьмешь в ум мои слова. Если кто из вас поможет Ирну сбежать – сестрицу твою отдам ребятам на забаву, не сомневайся. Тебе же отрежу уши вместе с носом и продам гильдии нищих – им всегда нужны калеки с длинными языками, чтоб умели выпрашивать милостыню на все лады. Сам сделаешь ноги – до утра не доживешь, ночью на пустошах лютует нечисть, которой ты на один зуб. Так что следи в оба – как увидишь, что девчонка надумала сговориться со своим хахалем о побеге, тут же говори мне, иначе пожалеешь. С нее что взять – головой думать не сможет, хоть плеткой отходи, хоть на цепь посади. Стало быть, придется тебе думать за вас двоих.
Приходилось признать: старый Глаас ловко разделил нас, и теперь я не могла доверять Харлю, в одночасье ставшему самым дотошным соглядатаем, трясущимся за свою шкуру. Хорвек же вновь впал в сонное оцепенение, немало удивляя разбойников, которые вспоминали, что раньше Ирну-северянин славился вспыльчивым лютым нравом, и скорее руки себе бы отгрыз, чем согласился носить кандалы.
В суматохе я успела припрятать немного объедков, оставшихся на столе. Ими мы с Харлем и позавтракали перед тем, как отправиться в дорогу. Если кто и заметил, как мы торопливо жуем на ходу, то не сказал ни слова, и я подумала, что с нами будут обращаться не так уж дурно. Сумку мою разбойники осмотрели, но, не найдя там ничего ценного, вернули обратно. Я как можно незаметнее проверила, не потерялся ли огарок ведьминской свечи и перевела дух: колдовская вещица осталась при мне. Чем она могла пригодиться – я не знала, однако отчего-то верила в ее ценность.
