Текст книги "РПЛ 2 (СИ)"
Автор книги: Мария Заболотская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)
-17-
Торок пожелал своим подельникам доброго пути сквозь зубы, его старуха, и вовсе не таясь, плюнула под ноги коню мастера Глааса, и повозки, груженые награбленным добром, тяжело тронулись по дороге, которая серой извивистой лентой виднелась в предрассветной мгле. Мы с Харлем шли пешком, с испугом косясь на наших спутников, еще не обвыкнувшись в их компании. Кто-то из разбойников ехал верхом, кто-то – правил повозками, но были и такие, кто шел рядом с нами, отмеряя дорогу широкими шагами. Вокруг них вертелись крупные безухие псы весьма злобного вида – должно быть, постоянные спутники разбойников. Многие из людей мастера Глааса сменили меховые накидки на обычные шерстяные плащи; мечи и прочее оружие были припрятаны, и теперь шайка походила на обычное кочевое племя, каких немало бродило по землям королевств. Разве что женщин, кроме меня, в нем не имелось, но и такое случалось, когда бедность гнала мужчин на заработки.
Наше с Харлем положение, боюсь, мало кто счел бы завидным – в рабство мы угодили с той самой минуты, как Глаас решил, что прихватит пленников с собой, и теперь нам предстояло выполнять всю работу, которая, по мнению разбойников, была нам по плечу. На привалах мы собирали ветки для костра и готовили похлебку, а затем чистили и мыли всю грязную посуду. Не успевала я присесть, как мне швыряли несколько рваных курток, которые нужно было заштопать, или же приказывали чинить истрепавшуюся обувь. Кормиться нам полагалось объедками – Глаас объявил, что не потратит на нас ни одной лишней краюхи хлеба, иначе ему нипочем не продать таких рабов с выгодой для себя. Но, несмотря на эти грозные заявления, после обеденного привала он сам бросил передо мной миску с почти нетронутым куском мяса якобы для того, чтобы я побыстрее ее вымыла. Главарю было не с руки явно выказывать доброе отношение к пленникам, но при всем том он испытывал жалость к нам, глупым детишкам, пустившимся на поиск приключений – именно так он думал обо мне и Харле. Поразмыслив, я решила, что не так уж сильно это отличается от тех времен, когда я бродяжничала с дядюшкой Абсаломом, и начала находить в старом Глаасе несомненное сходство с моим ворчливым родственником.
Всего разбойников в шайке Глааса было шестнадцать человек. Все они не первый год выходили на промысел в здешние края и потому успели хорошо притереться друг к другу. Мастера Глааса они уважали и подчинялись его воле беспрекословно, но даже его приказ не мог полностью оградить меня от их назойливого внимания – женщин на пустоши лихие люди видели не так уж часто. Те, кто помладше, не упускали случая в шутку натравить на меня пса, чтобы посмеяться потом над моим визгом и поглазеть на мои ноги, виднеющиеся из-под подобранных юбок, а разбойники в возрасте вполголоса бранились, мол, взвалили на себя обузу – прибыли с грош, а возни не оберешься. Повозки то и дело застревали на старой дороге, двигались мы медленно – уж точно не из-за нас с Харлем! – однако неприязнь на то и нужна, чтобы отвешивать кому-то зуботычины и пинки безо всяких разумных на то причин.
Чем дальше мы уходили от постоялого двора, тем мрачнее и суровее выглядели просторы Сольгерова поля: каменистые склоны, поросшие вереском и красноватым лишайником были открыты всем холодным ветрам. Только в низинах, походивших на ущелья, росли кривые сосны и колючие кусты, дающие укрытие от непогоды. На ходу я успевала собрать пригоршню-другую кислых ягод шиповника, от которых голод потом одолевал меня вдвое сильнее. Но Хорвеку еды и вовсе не доставалось, я все время помнила об этом и при любой возможности старалась уворовать для него какой-нибудь кусок. Бывшего демона выпустили из повозки лишь вечером, когда мастер Глаас выбрал место для ночлега. Хорвек безразлично уселся на землю, опершись спиной на грязное колесо, и замер, закрыв глаза – сейчас он напоминал дикое животное, страдающее от глубокой раны, но не знающее другого способа исцеления кроме покоя и неподвижности.
Мы остановились в ложбине рядом с небольшим озерцом, наполненным темной стоячей водой – разбойники называли его Гнилым Оком. Здесь были видны следы предыдущих стоянок – очаг, выложенный из камней, лежанки из сухой травы под защитой нескольких больших нависших камней. С трудом мы с Харлем собрали хвороста для костра, от которого нас тут же оттеснили, и Глаас приказал всем готовиться к ночной стоянке. Это означало, что повозки следовало расположить полукругом, защищающим людей и лошадей от непрошеных ночных гостей, начавших подавать голос из темных расселин. Но разбойники привыкли к такому соседству и весело переговаривались, не обращая никакого внимания на тоскливые стоны, звучавшие отовсюду.
Я видела, как задерживаются на мне взгляды – все чаще и чаще, и поняла, что это значит: в ночи, когда все спят вповалку, приказ Глааса было легко нарушить – стоило только тихонько зажать мне рот, да приставить к горлу нож, и никому не было бы дела до этой забавы, а жаловаться потом я могла сколько угодно – вряд ли главарь стал бы сурово наказывать своих людей за подобную шалость. Мысли эти легко читались на лицах ребят помоложе, да и остальные, казалось, начали коситься на меня с особым блеском в глазах, и я почувствовала, как от страха у меня заломило ноги.
Ни на что не надеясь, я придвинулась к старому разбойнику и жалобно спросила, не разрешит ли он мне спать в повозке, рядом с Хорвеком. Разумеется, эта просьба не понравилась мастеру Глаасу, хоть он не мог не понимать причину, по которой я решилась обратиться к нему. Его неприязнь к пленнику и к тем отношениям, которые он нам приписывал, была слишком велика для того, чтобы согласиться. Он нахмурился, и уже было открыл рот, чтобы гневно отказать, но при этом мы одновременно оглянулись на Хорвека, который все так же сидел в отдалении. Глаза бывшего демона были открыты, он пристально смотрел на Глааса, словно ожидая его ответа, и я готова была поклясться, что в тот миг, когда главарь хотел обругать меня, зрачки Хорвека загорелись красным – два крошечных кровавых огонька в ночи.
Глаас совершенно точно увидел то же, что и я, поскольку осекся, и, помолчав с минуту, нехотя произнес:
–Ладно, спи в повозке.
Я торопливо поблагодарила его, и вскоре уже забиралась в повозку вслед за Хорвеком. Харль, поразмыслив, последовал за мной, но забился в дальний угол, между каких-то пыльных мешков. Я же устроилась под рукой у бывшего демона, потяжелевшей от цепей, и прижалась к его боку. Когда шум снаружи начал утихать – уставшие разбойники улеглись спать вокруг костра, оставив пару дозорных – я тихонько подсунула Хорвеку сверток с объедками, которые успела собрать за день.
–Тебе нужно поесть,– шепнула я, и он, вздохнув, принял мой скудный дар.
За день мы не успели перемолвиться с ним и парой слов, и я внезапно поняла, что соскучилась по разговорам с Хорвеком. От усталости ныли ноги и слипались глаза, но я не удержалась от вопроса, вертевшегося у меня на языке с прошлой ночи.
–Скажи, ты помнишь что-то из жизни Ирну-северянина? О нем рассказывают страшные истории… Он убил немало людей на Юге, не жалел ни женщин, ни детей…
–Иногда я слышу во сне северные напевы, – неохотно отозвался демон. – Крики, кровь… да, этого было немало при жизни того, чье тело я занял. Но какое мне дело до этого? Ты ведь не раздумываешь, кто носил до тебя это тряпье – просто морщишь нос от его вони.
–Как он умер? – не унималась я. – Это ты убил его?
–Мог бы я кого-то убить в ту пору, то выбрал бы тело получше, – с презрением хмыкнул Хорвек. – Покойника зарыли неглубоко – вот все, что я знаю. Кто-то прирезал его, напав со спины. В его памяти нет ничего такого, что стоило бы сберечь, да и что проку хранить чужие воспоминания? Мне бы порой хотелось избавиться и от большей части своих собственных. Не приноси мне больше еды, Йель. Что бы ты не воображала обо мне – я не смогу тебя защитить, и лучше тебе не злить старого разбойника.
–Но он разрешил мне ночевать здесь, когда ты посмотрел на него, – я прижалась покрепче к демону, чтобы согреться. – Почему твои глаза загорелись так страшно? Ты говорил, что стал обычным человеком…
–Я и сам так думал, – ответил Хорвек, вздрогнув. – Но иные чувства творят чудеса.
–Чувства?
–Ненависть, – ответил он задумчиво. – При мысли о том, что тебе навредят, я испытал сильнейшую ненависть, и на мгновение мне показалось, что я вновь изменил свою природу. Ты зря думаешь, что я знаю обо всем на свете. Оказывается о такой ненависти я до сих пор не знал ничего… Спи, Йель. Завтра будет такой же тяжелый день, как и сегодня. Твой маленький приятель уже давно похрапывает.
Харль и вправду крепко спал, свернувшись в клубок. Спали и разбойники – только двое дозорных устало тянули какую-то песню, время от времени прерываясь на негромкий разговор. В моей душе не было ни мира, ни покоя – только страх и тоска, оттого сон, в который я провалилась, был тяжким, удушливым, точно при лихорадке.
Проснуться мне довелось после полуночи от странных звуков: негромкое рычание перемежалось хрипом. Хорвек подергивался, и я вначале решила, что его одолевает очередной приступ, но затем поняла, что все куда хуже: цепью от кандалов он душил кого-то, пробравшегося к нам в повозку.
–Тише, тише, – я узнала задыхающийся голос Глааса. – Прикончишь меня, и твоей девчонке конец.
Хорвек, видимо, ослабил хватку, потому что главарь, все еще сипя и хватая воздух, продолжил:
–Всех тебе не перебить, из моей смерти тебе не выгадать пользы. Я пришел сюда тайно и лучше бы никому не знать, что сейчас здесь происходит. Отпусти меня и поговорим мирно.
–Что тебе нужно? – бывший демон подался назад, видимо, отпустив мастера Глааса.
–Хотел кое-что проверить, – ответил старый разбойник, все еще тяжело дыша, но уже с обычной своей грубоватой насмешливостью. Мои глаза привыкли к темноте и я увидела, что в руке у Глааса красновато светится головешка из костра. Он поднес к ней что-то темное, и в нос мне ударило зловоние: паленый волос смешался с запахом падали.
–Мертвечина! – промолвил Глаас с недобрым удовлетворением, свойственным человеку, чьи самые худшие догадки подтвердились. – Так я и знал! Ирну давно уж покойник, а ты – темная тварь, забравшая его тело…
Я, проснувшись окончательно, сообразила что главарь успел срезать с головы Хорвека прядь волос, за которой и явился сюда среди ночи тайком от своих людей.
–Что молчишь, бес? – спросил с вызовом Глаас. – Разве я не самым верным способом определил, что ты украл тело покойника Ирну? Об том я лишний раз не болтаю, но мой дед был в услужении у Белой Ведьмы Юга, и рассказал мне немало о том, как распознать колдовскую опасность в человеке. Не раз мне пригождались его советы, но вот одержимого демоном я встретил впервые. Видать, совсем поганью был Ирну, раз ему не выпало полежать спокойно в могиле.
–Белая Ведьма Юга? – только и переспросил Хорвек.
–Да, она, – мастер Глаас негромко откашливался, растирая горло. – Слыхал о ней? Когда-то она сравнялась в силе с королями, да вот только недолго продлилось ее владычество, и магия не спасла ее от костра. Да что я с тобой говорю – вам, поганым бесам, положено лучше всех знать о Белой Ведьме. С вашим проклятым племенем она всегда водила дружбу. Что же делать с тобой, одержимый?..
Последние слова мастер Глаас произнес с неподдельной озабоченностью, и я поняла, что жадность в нем сейчас борется со страхом. Он мог убить Хорвека, объявив своим людям об истинной сущности того, кого они знали как Ирну-северянина. Но после этого пришлось бы прикончить и меня с Харлем – никто бы не поверил, что спутники дьявольского создания не тронуты бесовской или колдовской порчей. Вместо двух рабов и одного пленника, чья голова стоила полсотни золотых, старый разбойник получал трех покойников, которые представляли какую-либо ценность разве что в глазах голодной нечисти с пустошей. Даже голову Ирну не вышло бы прихватить с собой – слишком силен был ужас людей перед темным колдовством, которым, несомненно, был отмечен одержимый.
–Не в добрый час вы попались мне, – бормотал мастер Глаас. – Недаром духи накануне выли, как оглашенные… Ты ведь вскоре начнешь убивать – все одержимые убивают, словно взбесившись. Ну, говори, какой срок тебе отмерен? Не знаешь? Или не хочешь признаваться? Выдержат ли цепи?.. Но если я успею отдать тебя в руки палачу до того, как придет время безумия – никто не узнает, что ты не Ирну, мало кто умеет в наше время распознавать бесов…
Хорвек ничего не отвечал, спокойно ожидая, к какому же решению склонится старый разбойник. Тот кряхтел и ругался сквозь зубы, проклиная и людей, и демонов, и собственное невезение, но в итоге хлопнул себя руками по коленям и воскликнул:
–С нечистью Сольгерова поля который год уживаюсь, и с тобой, демон, совладаю. Ты, темная тварь, украл у меня голову Ирну, но я своей выгоды не упущу. Прирезать тебя я всегда успею, не так уж ты силен, раз позволил заковать себя. Ничего не меняется в нашем уговоре – я везу тебя в Ликандрик, и только попробуй выкинуть какой-нибудь фокус! Не жить тогда твоей девке!
–Я согласен, – ответил Хорвек все так же спокойно и мирно. – Мне все равно, куда и зачем ты меня везешь. Но с головы Йель не должен упасть даже волос, запомни это.
–Не в твоем положении грозить мне! – огрызнулся Глаас, однако в голове его послышались нотки неуверенности.
–Лучше тебе не проверять на деле, пусты ли мои угрозы или нет, – негромко ответил Хорвек, и, хоть глаза его на этот раз не загорелись красным огнем, Глаас невольно подался назад, натолкнувшись при этом спиной на какой-то мешок. Что-то упало, и шум привлек внимание дозорного – я услышала обрывки проклятий и недовольное кряхтение.
Мастер Глаас, разумеется, не желал, чтобы его застали рядом с пленниками, поэтому тоже выругался, завертевшись на месте. Но судьба решила выказать сегодня благоволение к старому разбойнику -да и к нам, его пленникам. Ночь прорезал многоголосый вой, переходящий в знакомый мне зловещий хохот: где-то неподалеку подавали голос псы-оборотни, вышедшие на ночную охоту.
–Это что еще за погань? – пробормотал Глаас, насторожившись. Должно быть, он обучился узнавать местную нечисть по песням, которые она заводила ночью, и этот мотив оказался ему незнаком.
Вой испугал лошадей, раздалось громкое ржание, топот – кони переступали с ноги на ногу, всхрапывали, били копытами по каменистой земле. Послышались недовольные возгласы разбуженных шумом разбойников, а еще спустя пару мгновений свою лепту в суматоху внесли и собаки, отзывавшиеся на вой далеких собратьев громким скулежом и рычанием.
–Неспокойной будет эта ночь, – мастер Глаас выглянул из повозки, выжидая случай, чтобы покинуть ее как можно незаметнее. – Что за твари решили сегодня к нам наведаться, а, проклятый? Не твои ли приятели?
–Вряд ли их можно так назвать, – ответил Хорвек, также внимательно прислушивавшийся.
–Отродье лживых бесов, – фыркнул старый разбойник, ничуть не поверивший своему пленнику. – Можешь не сомневаться, мои ребята подпалят шкуру твоим дружкам, а до того – славно продырявят ее. Тебе не уйти от меня, пока я не получу свое золото.
–Да, им вряд ли справиться с твоей шайкой, – спокойно согласился бывший демон. – Но, все же, прими один добрый совет от меня. Следи в оба за своей псарней. Те существа, что воют там, вдалеке – дальние родичи твоих собак, и имеют власть над любым из песьего племени.
–Эти псы не первый год с нами! – раздраженно бросил Глаас, выбираясь наружу. – Вернее любого человека!..
–Дело твое, – ответил Хорвек в обычной своей манере, то есть – с безразличием, и Глаас, еще раз выругавшись, громко приказал, теперь уже не таясь, чтобы мы тоже покинули повозку. Харль единственный изо всех продолжал крепко спать, и я вытащила его наружу, как тряпичную куклу, приговаривая: «Не бойся, не бойся, дружок!».
Вой, переполошивший и людей, и животных, приближался. Нас, пленников, оттеснили к почти затухшему костру, где нам не отсавалось ничего другого, как сесть на голую землю, сбившись в кучку. Люди Глааса, уже вооружившись, ждали атаки и по их умелым действиям было ясно, что это не первая подобная ночь в их жизни. Пустоши и впрямь были суровым местом, где выживали только те, кто знал толк не только в нападении, но и в защите. Я заметила, что Хорвек не отводит глаз от собак, беспокойно бегающих у повозок, и увидела, как он покрепче перехватывает цепь, словно готовясь вновь кого-то ею душить.
Но мастер Глаас тоже был человеком внимательным, и, несмотря на естественное недоверие к своему странному пленнику, умел ценить советы.
–Кирру, Сильтус! – крикнул он, деловито указывая рукой в сторону повозок. – Привяжите собак, да покрепче!
–Зачем же это, мастер Глаас? – недоуменно спросил кто-то из названных, невысокий и кривоногий разбойник, которого я успела невзлюбить за то, что он несколько раз за сегодня толкал меня в спину, якобы невзначай.
–Затем, что я так сказал! – гаркнул главарь, вглядывающийся в ночную тьму, которая исходила сатанинским оглушающим хохотом.
–Да разве ж помешают собаки, если кто попробует пробраться под повозками? – продолжал пререкаться кривоногий. – Никогда от них еще вреда не было!
–Кирру, сказано тебе – привяжи чертовых собак! – по-медвежьи зарычал Глаас, враз отбив у кривоногого всякую охоту спорить. Вместе со своим товарищем зловредный Кирру, чье имя я наказала себе запомнить, принялся ловить псов, шерсть на загривках у которых стояла дыбом.
–Что за существа воют там, мастер? – негромко спросил у Глааса молодой парень, которого прочие дразнили Солью из-за лица, усеянного мелкими светлыми оспинами.
–Не знаю, однако какие бы демоны не подослали эту погань – в ее шкуре все равно можно проделать дыру, железом, серебром или огнем! – Глаас ухмыльнулся, и метнул взгляд на Хорвека, словно проверяя, услышал ли пленник его слова.
Громкое рычание и крик заставили всех повернуться – один из псов, которых Кирру тащил за ошейник, набросился на разбойника и принялся рвать его куртку, пытаясь добраться до горла. Руки у кривоногого были залиты кровью – он обронил нож, который успел выхватить, и теперь мог разве что загораживать шею да отталкивать взбесившегося пса. Происходящее стало неожиданностью для разбойников, привыкших доверять своим собакам едва ли не больше, чем друг другу. Первым пришел в себя мастер Глаас, лучше других понимавший, что за бешенство овладело псом. Подскочив к Кирру, лежавшему на земле, он одним сильным ударом меча перебил хребет псу, и тут же добил его, отрубив голову.
–Убивайте собак, – закричал он, повернувшись к своим людям. – Иначе собаки прикончат вас!
Страшная эта картина произвела впечатление не только на меня, люди встревожились и растерялись, не зная, повиноваться ли такому дикому приказу. Но псы, сбившись в стаю, глухо ворчали, светя алыми глазами, и разбойники поняли, что мастер Глаас знает о какой-то опасности, другим пока еще неведомой. Хоть собаки эти, повинуясь шутливым приказам своих хозяев, и изодрали мои юбки в лохмотья, а ноги до колен были покрыты кровоподтеками из-за их зубов, мне стало жаль неразумных животных, ответивших на зов крови. Я уткнулась в плечо Хорвека, чтобы не видеть расправы, прижимая к себе одной рукой дрожащего Харля, и подняла голову лишь когда кто-то из разбойников взволнованно закричал:
–Мастер! Я видел за повозками человека! Женщину!
–Это не человек, Альтир! – отозвался Глаас. – Поганые оборотни хотят добраться до нашего добра! Стреляйте в тварей, не жалейте! Здесь нет других людей, кроме нас!
Тут он, разгоряченный, яростный, повернулся к нам и крикнул:
–Стоит мне только увидеть, что ты сдвинулся с места, Ирну! Стоит мне только увидеть!.. Не отпускай свою девку ни на шаг! Если она тебе дорога – тебе ее и защищать этой ночью!
Я поняла, что у него вертелось на языке невысказанное обвинение – Глаас угадал, что оборотни пришли за нами, но не желал, чтобы об этом догадался кто-то еще. Хорвек, видимо, посчитав, что требования главаря разбойников вполне разумны, притянул меня к себе вместе с Харлем, и я замерла, вновь спрятав лицо у него на груди. Засвистели в воздухе стрелы, затрещал огонь, и даже с закрытыми глазами я видела его красноватые отблески. Хохот оборотней сменился рычанием, но, хоть Хорвек и говорил, что псы колдуньи глупы, у них достало ума понять, что стоянку бывалых разбойников, увешанных оружием с ног до головы, им приступом не взять.
Захлебнувшись яростным воем, перешедшим в злобный лай, псы отступили. За повозками уже тлели сухая трава и кустарник, подожженные горящими стрелами, и в красноватом мареве напоследок одна за другой мелькнули черные приземистые тени – числом то ли пять, то ли шесть.
–Проваливайте! Здесь будет погорячее, чем в вашей треклятой преисподней! – горланили разбойники, в запале пуская вслед им стрелы, но Глаас, сохранявший хладнокровие, приказал им остановиться.
–Ушли! – объявил он, довольно хлопнув в ладони, испачканные в собачьей крови. – Пусть знают, что вольный люд с пустошей не боится ни королевских слуг, ни бесовских порождений! Даже самые острые зубы можно выбить, а самую толстую шкуру – пустить на подстилку!
–Верно, ушли… – сказал кто-то из его людей, прислушиваясь к удаляющемуся вою. – Вот только псов наших жаль, попортила их бесовщина. Что ж это за твари такие? Раньше в этих местах их не было. Откуда явились? Оборотни, да еще и стая…
–Что толку гадать? – перебил его мастер Глаас, не желая, чтобы рассуждения эти навели кого-нибудь на иные дурные мысли. – Как пришли, так и убрались, несолоно хлебавши. Псов найдем других, натаскаем. Что там с Кирру? Сильно ли его порвали?.. Эй, Соль! Успокой лошадей, не то завтра эти клячи подохнут от усталости еще до полудня!
Воинственная суета сменилась иной: все нуждались в передышке и люди Глааса торопливо устраняли беспорядок – кто-то оттаскивал мертвых псов подальше, кто-то усмирял лошадей, другие притаптывали тлеющую от искр траву, чтобы огонь не добрался до повозок.
Из разрозненных ответов можно было понять, что Кирру получил серьезные раны, но кровью не истек. Еще несклько человек пострадали от укусов, хоть и не настолько серьезно. Мастер Глаас, выслушав жалобы, перемежаемые проклятиями, повернулся в нашу сторону, и крикнул:
–Ну, девка, ты хвалилась, что знаешь лекарское ремесло! Посмотри-ка, что там с руками Кирру! Ирну, забирай мальчишку в повозку. От вас все равно никакой пользы, так хоть глаза мозолить не будете…
Вскоре костер, в который подбросили дров, разгорелся пуще прежнего. На этот раз меня подпустили к огню ближе остальных – я осматривала раны разбойников, лихорадочно вспоминая все то, чему научил меня дядюшка Абсалом.Раны Кирру следовало зашить – чтобы понять это, не требовалось особых лекарских знаний. Робко сообщив об этом, я втянула голову в плечи, опасаясь подзатыльников, но, к моему удивлению, нашлись и игла, и чистые нитки. Разбойничье ремесло никогда не было делом спокойным, и, наверняка, им не раз приходилось штопать друг другу шкуры. Но вот в то, что этому делу обучена какая-то глупая девчонка, им не верилось: это без труда читалось на грубых лицах. Наверняка они считали, что я, рассказывая о своих умениях, просто набивала себе цену в глазах главаря, и поэтому, не таясь, посмеивались, глядя на то, как я нерешительно подступаюсь к ранам.
Однако уроки дяди не прошли для меня даром. Если я чего и боялась всерьез, так это того, что от боли Кирру в ярости так изобьет меня, что не поможет и заступничество мастера Глааса. Дядюшка не раз говаривал, что гнев пациента – худшая опасность, подстерегающая лекаря, потому лучшие из клиентов – те, что лежат в беспамятстве: ни с чем не спорят и рук не распускают.
–Не вздумай пнуть меня, слышишь? И даже плюнуть в меня не смей! – сурово предупредила я, глядя исподлобья на разбойника, морщившегося от боли. – Если твои раны не промыть, как следует, и не заштопать – можешь лишиться обеих рук! И, к слову, ты это заслужил – за то, что весь день лупил меня то по спине, то по уху!
–Если знаешь это дело, то начинай, а не болтай! – рявкнул Кирру, щурясь и вздрагивая от подступающей горячки. – Зашьешь справно, и я больше тебя пальцем не трону. Но если напортачишь – клянусь, что успею наподдать тебе пару раз до того, как расстанусь с руками. Эй, дайте мне фляжку, да такую, чтоб не на дне плескалось!..
Договор этот, хоть и был заключен на словах, немного успокоил меня. Вода, вскипяченная в котелке над костром, к тому времени уже остыла, и я занялась ранами, изо всех сил надеясь, что произвожу впечатление умелой знахарки. От усталости у меня в глазах все плыло, но Кирру, осушивший пару фляжек своих товарищей, остался доволен моей работой.
–И правда, – хрипло пробормотал он заплетающимся языком. – Девка шьет ровнее, чем ты, Сильтус. А ну-ка, дайте мне еще хлебнуть!..
До утра оставалось всего ничего, когда мне позволили уйти в повозку, и я, с трудом забравшись внутрь, повалилась рядом с Хорвеком. Он не спал, ожидая моего возвращения, но сказал лишь:
–Это только начало. Набирайся сил, они понадобятся.
