Текст книги "Новая игра"

Автор книги: Мария Семенова

Соавторы: Феликс Разумовский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

– А по Моим наблюдениям, тема драконов напрямую связана с темой великанов, – поддержал Наливайко. – То есть где одни, там обязательно ищи и других. Между прочим, в течение всей обозримой истории то тут, то там находили исполинские черепа и кости… Магеллан своими собственными глазами видел племя великанов на Огненной Земле. Араб Ибн Фадлан, который про варягов и руссов писал, общался с человеком шести метров роста, сидевшим в плену у хазарского царя. А библейские Рефаимы? Исполины, жившие ещё при Сауле с Давидом? Тот же Голиаф… Я уже не говорю про Мулдашева с его открытиями в Тибете. Вот скажите мне, кто-нибудь задумывался над русским выражением «семь пядей во лбу»? Неплохой такой лобик шириной около метра…

– Хорошая мишень, – кивнул прислушавшийся Песцов.

– Косая сажень в плечах, – продолжал Наливайко. – Голова как котёл, ладонь как лопата. Святогор и Микула Селянинович, макушкой достававший до небес…

– Причём кто-то из них, Вася, явно сотворил твою породу, – с улыбкой заметил Фраерман. – Осталось дождаться дракона…

Он хотел сказать что-то ещё, но замолк, не договорив, и вдруг сделался очень серьёзен. Он увидел Приблуду. Тот курил, стоя возле удобств, и, не приближаясь к столу, смотрел на Матвея Иосифовича очень многозначительным взглядом. Как видно, имел разговор, для чужих ушей вовсе не предназначенный…

– Момент, – извинился Фраерман. Встал и направился к туалету. – Ну, здорово, конспиратор хренов… Лучше места-то не нашёл?

Очень уважительно сказал, с дружеской интонацией. То, что Приблуда убил целый день в обществе комаров и не жравши, внушало уважение. Правду Мгиви сказал, кремень, редкостная порода. С таким хоть в бой, хоть в разведку, хоть на дело, хоть в групповой побег… Хоть с песней на этап. Не подведёт.

– Какие дела, такое и место, – буркнул Кондрат. Нахмурился и перешёл к деталям. – Значит, пахан, так… Фрицы что-то надыбали и копают холм у излучины реки на север отсюда. А режим у них такой, что люди нормальные там в пахоте, словно черти. Руль вон ихний по окрасу чистый вор, а наяривает лопатой, как последняя шкварота. [57]57
  Шкварота– презрительное название касты «опущенных», выполняющих самую грязную и тяжёлую работу.


[Закрыть]Однако главная засада в том, что там ещё и узкоплёночные шныряют. То ли мимоза, то ли лямло, [58]58
  Мимоза– японцы, лямло– китайцы, корейцы.


[Закрыть]и, чует моё сердце, разборки с фрицами по полной у них ещё впереди… Оно нам надо? – Кондрат засопел, свёл брови и выдал, как записной пацифист: – Не надо, пахан! Ни в жилу, ни в кость, ни в масть, ни в пику, ни в тую…

Вот ведь до чего довела жизнь человека. Небось в молодости Кондрат частенько брался за нож, а бывало, что и за ступер – отточенный металлический прут. Оттого и заработал свой погремок, который многие теперь считали фамилией. [59]59
  Приблуда– финский нож (феня).


[Закрыть]

– Да, оно нам не надо, – кивнул Фраерман. – Лады, корешок, рахмат. Ну что, пойдём хавать. Пиво, водочка, свинина и раки. Ешь не хочу!

И он кивнул в сторону закопчённой бочки с плавающими в бульоне красными членистоногими. Это не считая хитиновой баррикады, аккуратно сложенной на брезенте.

– Пиво… – встрепенулся Кондрат и с чувством выполненного долга устремился к столу. – Привет честной компании! Налейте голодающему Поволжья…

Бьянка с Варенцовой между тем давно уже перестали думать о талиях – закусывали от души. Они не снисходили в своём разговоре до таких мелочей, как исполины, драконы, египетские Божества и Большой Взрыв. Их волновало действительно насущное: мода, здоровье, прекрасное, мужики, чувства, физиология, режимы, диеты. В этом плане суровая полковница и куртизанка обнаружили одна в другой родственные души.

– Ах, ты только представь… – качала головой Бьянка, и волнующие воспоминания туманили её взгляд. – Я была в короткой эпоксиде, [60]60
  Эпоксида– вид хитона.


[Закрыть]без мастодетона, [61]61
  Мастодетон– грудная повязка, предшественница бюстгальтера.


[Закрыть]в изящных, почти не существующих сандалиях из кожи антилопы. На голове у меня была диадема вот с такими, ей-богу не вру, бриллиантами. Хотя, по правде говоря, египетская сетка [62]62
  Египетские женщины нередко поверх одежды, по жаркому климату состоявшей из одной лишь облегающей сорочки, надевали сетку с нашитым на неё бисером. Иногда сетка надевалась прямо на голое тело.


[Закрыть]мне нравится куда больше. Она такая сексуальная. И тогда Хатшепсут…

– С вот такими бриллиантами? Ну, мать, ты даёшь. – Варенцова грозила ей пальцем и потягивала вино. – Насчет сетки не знаю, а чулки в крупную сетку этой твоей Хатшепсут точно пригодились бы. Особенно чёрные. Особенно если с мини, при декольте и на каблуках…

Оксана давно выучилась пить, практически не пьянея. Вот и теперь её сознание как бы раздвоилось. С одной стороны, ей было по-настоящему хорошо: выздоровевший Олег, тёплая атмосфера, милые люди… Ну и что, что плюющие на закон… Другая же половина сознания, как всегда практичная и трезвая, даже не шептала – орала в оба уха: «Да делай же что-нибудь, дура! Делай немедленно! Тебя, дезертиршу, с собаками будут искать! Всей псарней! Таких, как ты, система в свободный полёт не очень-то отпускает. Сцапают – пикнуть не успеешь! И бороться бессмысленно, на то она и система. А раз так, значит, нужно валить, причём не откладывая. Вот только куда? Ни денег, ни документов, ни связей, ни завалященького олигарха в друзьях. Вообще никого, кроме Краева с Тишкой…»

Она привычно поискала глазами кота. Тихон шастал себе где-то в кустах. Потом, видно, соскучился и вышел обратно к людям. Хвост у него был густо перемазан живицей, в зубах красовалась большая полёвка. Походка у Тихона была гордая, чуточку усталая. Он глядел триумфатором, явно ожидая аплодисментов.

– Ну, спасибо, хоть не гадюку… – В первый миг его появления Оксане померещилась мурра. – Плюнь немедленно! От них гепатит!

– А, это ты, самозванец, – обернулась Бьянка. – Добытчик! Что это у тебя там? А-а, мышка-норушка, которая с лисичкой-сестричкой? Ну, молодец…

– Почему самозванец? – вяло удивилась Баренцева. – А ну, гад хвостатый, плюнь немедленно, говорю!

«„Не продадите ли мне эту серёжку? – вдруг без предупреждения выдало подсознание. – Эти боттен, мешок или верёвку?“ Ага, к вопросу об олигархах, – мысленно кивнула Оксана. – Которые велят вписать нужное количество нулей и выбрать банк за границей. Не, ребята, не хочу я к вам, не хочу. А в Пещёрку, где умеют кому надо подложить Эриманфского вепря, кажется, уже не могу. Боты-чоботы… Бабушка… бабушка Ерофеевна…»

– А кто же, как не самозванец, – говорила между тем Бьянка. – У нас в камышах с таким засмеяли бы. Ну, разве что в эпоху Древнего Царства…

Похоже, водка плюс коньяк даже и для неё оказались не вполне Божьей росой.

– Слушай, мать, а не пойти ли нам с тобой на речку? – загорелась вдруг Варенцова. – Освежимся, воздухом подышим, а заодно и котика проверим, как он в плане камышей. Эй, живоглот! – окликнула она Тихона. – Пойдёшь?

– Конечно пойдёт, – решила за кота Бьянка. – А мы с тобой искупаемся на брудершафт… непременно нагишом… Интересно, здесь водятся водяные?

«Девочки, девочки, вы только мне как-нибудь без спасения на водах…» – проводил их заботливым взглядом Фраерман. И обратился к Приблуде:

– А что это, Кондатий, всё немцев не видно? До сих пор роют?

Мгиви, в очередной раз подносивший кружку ко рту, при этих словах вздрогнул, поперхнулся, однако всё же допил и с обновлённой яростью принялся жевать. Какой миссионер? Мгиви определённо пожирал кого-то из арийцев. Да не запечённого с пряностями, а живьём.

– Не, пахан, тьфу, Матвей Иосифович, – оторвался от миски Кондратий. – У них роет только руль, ну, я ж рассказывал, который в натуре вор. Изенбровка и фриц только с понтом ценные указания отдают. Совсем ушатали парня, еле до палатки дополз. А самим всего делов, что кобелину выгуливать. Бог даст, докандыбаются до ближайшего болота…

«Мало что фашисты, мало что ложкомойники, так ещё и мордуют правильных людей, – верно истолковал его слова Фраерман. – Ох, доиграются… В лесу медведь прокурор. К тому же очень может быть, что не перевелись и партизаны…»

Он в последний раз наполнил опустевшую кружку.

– Ну, братцы, чтобы всё было ёлочкой… – Выпил, испытующе посмотрел на Мгиви. – Ну и что будем делать, вождь? С немцами? По мне – давайте не будем. А если уж будем, то давайте…

– Что делать, что делать… Рыть, – отозвался Мгиви, и его глаза неоновыми огоньками блеснули в полутьме. – Я этот холм насквозь вижу. Мне шурфы и карты не нужны… Если навалиться бригадой, втроём-вчетвером, часа за два управимся. Рыть нужно в ложбине, под кривой сосной, точно на юго-востоке. Блиндаж там, в натуре. Там он, спинным мозгом чую… Где-то на глубине метра два…

– Слышали, мужчины? – улыбнулся Фраерман. – Требуются добровольцы в бригаду, утереть фрицам нос. Трое, а лучше четверо. – Почесал затылок, показал золотые зубы. – Нет, нет, Кондратий, ты сиди, от работы кони дохнут. А мы, – посмотрел он на Краева, Мгиви, Наливайко и Песцова, – после ужина, благословясь…

Коля Борода в его планах не фигурировал. По мнению Матвея Иосифовича, общение с трудными детьми было эквивалентно космическому полёту. Вот и пускай, словно космонавт, спокойно восстанавливает силы. Пригодятся небось…

Песцов. Люди и зверолюди

– Ну и что будем делать? – Фраерман глянул на часы, нахмурился и обвёл общество глазами. – Ох, не нравится мне всё это. Не люблю непоняток…

Было отчего встревожиться. Доктор Эльза Киндерманн с её учёным секретарём точно провалились сквозь землю. Не были на ужине, не появились к отбою, не отзывались даже сейчас, хотя время близилось к полуночи. Почём знать, может, холм сторожат? Залегли тандемом и бдят в четыре глаза, не моргая? Вот уж будет международное сотрудничество – век не отмоешься. И то если обойдётся без пулемёта…

Кстати, о пулемёте.

– А нам что, – отозвался Коля Борода. Зевнул и потянулся к старому, проверенному MG-42. [63]63
  MG-42 – один из лучших пулемётов Второй мировой войны, в различных модификациях выпускается по сию пору. Масса 11,5 кг, прицельная дальность 1000 м, боепитание – пулемётная лента на 20 или 250 патронов.


[Закрыть]– В крайнем случае посмотрим, что и как, прикинем хрен к носу. Информация лишней не бывает.

Как его ни отговаривали, сколько ни предлагали «Кристалла» за вредность, он пить не захотел, сразу встал в строй. Да ещё и прихватил самое, на свой взгляд, действенное орудие укрепления германо-русской дружбы.

– Определимся и закроем вопрос, – поддержал Песцов.

Прозвучало это немного двусмысленно. Почти как в нестареющем анекдоте о киллерах, поджидающих в парадной клиента. Клиент, известный своей пунктуальностью, очень сильно опаздывает, и один убивец говорит другому: «Слышь, Вась, я уже беспокоюсь, может, с ним что-то нехорошее произошло…»

Наливайко шёл замыкающим, дав Шерхану команду «рядом». В светлом небе висела серебряная луна, шелестел ветер, покачивал на болотах рдесты…

Жуткий вой раскатился над торфяниками, прозвучав гораздо страшней, чем в фильме о баскервильской собаке. Страшней уже потому, что кино, в котором нас так приятно и дозированно пугают, мы смотрим из безопасного кресла, вполне отдавая себе отчёт: на самом-то деле никто нас за бок не схватит, всё понарошку. А здесь – вот оно, не в иллюзорном зазеркалье экрана, а рядом, и не из синтезатора, а из реальной глотки, и оттого по животу сразу разбегаются ниточки льда.

Только компания, слушавшая этот вой, подобралась не очень-то робкая. Никто не кинулся прочь с воплями «мама». Глухо зарычал Шерхан, недобро усмехнулся Краев, Коля Борода потянул с плеча пулемёт…

– Ну ни хрена же себе! – ругнулся вполголоса Наливайко. – Это ещё что, блин горелый, такое?

– Полагаю, уважаемый профессор, это оборотень, – вежливо пояснил Мгиви. – У нас таких называют аниото – люди-леопарды. А вообще… ну и бардак же у вас. Даже на болотах…

– Оборотень, – вроде даже обрадовался Наливайко. Шерхан продолжал сдержанно рокотать, и профессор похлопал его по вздыбленной холке: – Ну всё, всё, малыш, успокойся…

И тотчас же позади, почти там, откуда они пришли, раздался чудовищный треск, будто что-то могучее и стремительное мчалось лесом, не разбирая дороги. Звук приближался, нарастал, казалось, вот-вот накроет… но не накрыл, начал стихать, удаляться куда-то к северо-востоку. Двигаясь, что интересно, по идеальной прямой.

– Может, кабан?.. – немного дрогнувшим голосом предположил Наливайко, чьё материалистическое мировоззрение с трудом принимало возможность оборотничества.

Мгиви фыркнул, а Коля Борода с некоторым трудом расцепил пальцы, сжавшие холодный металл.

«Так-то вот. У нас не то что без нагана – без пулемёта в люди не выйдешь…»

– Скорее уж носорог. – Песцов насторожился, вслушался, перехватил поудобней лопату… И в это время снова раздался вой. Страшный, душераздирающий, бьющий по натянутым нервам, словно кнутом. Теперь он звучал точно впереди. Ни дать ни взять – прямо с холма.

– Пишут кого-то, что ли, тупым пером? – удивился Фраерман, сплюнул, прищурил карий глаз и вытащил из кармана финку. – Надо глянуть, хорошо, ночь белая… А пока, братцы, смотрите в оба по сторонам.

Без дальнейших приключений они вышли к излучине, обогнули лесистую горку и… сразу поняли, что опоздали. В ложбинке под кривой сосной как будто поработал экскаватор. В глубине раскопа виднелись прорубленные гнилушки брёвен, а между ними зияла дыра. Вход в подземелье. Рупь за сто – в блиндаж. В тот самый, козырный.

– Леопард меня съешь… – простонал Мгиви. Схватил в зубы фонарь – и ужом ввинтился в дыру.

Его не было очень долго…

– Эй, Мгиви, где ты там!.. – нагнувшись над провалом, тревожно закричал Фраерман. – Кореш, отзовись!

«Эх, Мгиви, Мгиви… В России живём. А в России – воруют…»

Наконец африканец выбрался на свет. Мрачный, грязный, какой-то постаревший. В руках он держал трость с выжженной вдоль черенка надписью по-немецки: «Восточный фронт – задница мира». Действительно, лучше не скажешь. Двадцать лет жизни – как в песок. Двадцать лет этапов, пересылок, лагерей, режима, ШИЗО… И ради чего?

Мгиви глубоко вздохнул и крепко сжал кулаки.

– Ладно, – сказал он. – Пусть себе плывёт, железяка хренова. А вот в какую сторону, мы сейчас будем посмотреть…

И он сперва заходил, потом запрыгал на травяном пятачке, всё выше и яростней:

– Хум, хум, хум…

– Зря стараешься, Мгиви, – негромко проговорил Краев. – Ничего тут не видно. Сплошные магические замки. И завесы…

– Что? – Мгиви остановился, округлил глаза. – Как это не видно? Даже тебе? Ты у нас, блин, кто? Джокер? Или как?..

Краев улыбнулся и проговорил – совсем тихо и не очень понятно:

– Мгиви, а что, разве что-то случилось?

Африканец задумался. Его кулаки, от напряжения едва ли не сыпавшие электрическими зарядами, начали мало-помалу раскрываться.

Коля Борода между тем, не вникая в магическую заумь, взял фонарь, перевернул бейсболку и нырнул в тёмный провал. Минут через пятнадцать он вернулся. Его глаза горели от возбуждения, рука сжимала эсэсовский кинжал, да не простой, а «кинжал чести». [64]64
  Кинжал образца 1936 года, который вручался только «старой гвардии». Редкая вещь, цены немалой.


[Закрыть]На нетронутой временем цепочке перемежались мёртвые головы и древнегерманские руны, по ножнам бежали переплетающиеся свастики. Коля нашёл взглядом Мгиви, покачал головой и с укором сказал:

– Ну не знаю, какого рожна тебе надо… Там же клондайк, золотое дно! Да в таких кондициях, словно вчера положили!.. Вот что, давайте-ка заберём, сколько унести сможем, а завтра вернёмся и навалимся по полной программе…

– А до утра не долежит? – хмуро спросил Фраерман. Если Мгиви не доискался самого главного и помочь было никак нельзя, остальное, по мнению Матвея Иосифовича, могло спокойно зарастать лопухами.

– Может и не долежать, – сурово предрёк Борода. – В России живём! А нам гостиницу отбивать надо? Надо. Опять же резину на «Газели» нам Николай-угодник заменит? А детям харч?.. Тут же фарт, который выпадает раз в жизни. Какое до утра?!

Больше никто спорить не стал.

Мудрено ли, что по возвращении в лагерь даже у Песцова в голове осталась только одна мысль – спать. Он блаженно влез в сумрак палатки, вытянулся на спальнике, прислушался к сонному дыханию Бьянки… А вот как голова коснулась подушки – позже вспомнить не мог.

Он сразу, без перехода, провалился в некий странный мир. Говорят, это и есть астральное путешествие, не признающее ни расстояний, ни времени. Запахи, звуки, ощущения, цвета были абсолютно реальны. На небе висело оранжевое солнце, порывистый ветер закручивал пыль, под сапогами Песцова хрустели комья мёртвого праха – уныло-серые, выжженные, спёкшиеся. Давным-давно, ещё при Пятой Династии, репты сбросили сюда бомбу, которую современное человечество назвало бы «теллуриевой», – и вот столько веков миновало, а все равно сушь, пекло, смерть, пустыня без воды и без жизни. И – ни камня на камне в память о том, что когда-то здесь стоял город, похвалявшийся целым миллионом живущих…

– Хвала тебе, вождь! Ты велик! – Четверо раненых, ковылявших к походной лечебнице, оглянулись навстречу Песцову и замерли, вытянулись, хлопнули ладонями по ножнам мечей. – Воистину велик! Воистину победоносен!

Сказали не потому, что заметили полководца, – от сердца сказали.

– Хвала и вам, победившим, – тронул свой меч Песцов. Кивнул и, оставляя в пыли цепочку следов, угрюмо зашагал дальше.

Ну да, они победили, но какой ценой?.. По всей пустоши до горизонта, сколько видел глаз, друг на друге лежали убитые – асуры и репты. Сотни, тысячи, десятки и сотни тысяч. Тут же сновали Лекари, суетились Падальщики и бродили, утирая слёзы, вооружённые кинжалами Вдовы.

Лекари искали своих, в ком ещё теплилась жизнь, и перевязывали раны.

Падальщики ворошили груды вражеских тел, забирая добычу.

А Вдовы по праву, вручённому им войной, прерывали жизни раненых врагов…

Чернела, запекаясь, кровь, крошились от боли зубы, над полем уже собирались рои мух и кружило орущее вороньё. Жаркий, ощутимо плотный воздух густо напитался смрадами пота, дыма, крови и всего того, чему положено сохраняться у человека внутри. Истекая из разверстой плоти, соки жизни порождают запахи смерти.

Да уж, смерть нынче собрала богатый урожай…

«Мы всё-таки победили, – заставил себя собраться Песцов. Глубоко вздохнул и, подняв голову повыше, направился к своему шатру. – Жизнь продолжается. И уже без рептов… Как ни трудно в это поверить…»

У его шатра был расчищен просторный квадрат, оцепленный отборными воинами. Внутри прохаживались жрецы, стояли десятитысячные начальники, беседовали предводители дружественных асурам племён. Тут же, усиленно охраняемые, толпились пленные. Ренты всех мастей и достоинств. Им предстояло ещё до заката уйти из мира живых.

Пыль, вонь и ликующее возбуждение победителей переплетались с ожиданием смерти.

– Хвала тебе, вождь! – встретили Песцова единодушные крики. – Хвала тебе, вождь! Ты велик! С тобою победа!

От таких тысячных криков волнуется море, в горах сходят лавины, а земля содрогается и идёт трещинами, готовыми наконец-то принять семена жизни.

– И вам хвала, победители! – напрягая голос, отозвался Песцов. Поднялся по ступеням и уселся на ковре, подвернув усталые ноги. – Слава!

В душе постепенно просыпалась и росла гордость. Осознание собственного – что уж там – величия. Это ведь он, а не кто-нибудь другой собрал дружественные племена в единый Союз. Покончил с распрями и усобицей и – ох, дорогой ценой! – заманил рептов сюда, в пустыню, невыгодную им для сражения. В проклятое, обожжённое место, где законы Универсума отказывались работать и где всё решала лишь сталь – да ещё человеческая решимость и мужество пополам с бешеной ненавистью к поработителям. К угнетателям, растлителям, смертельным врагам всего живого на земле. К тем, чьё ненавистное имя в языке далёких потомков породит слово «рептилия» синонимом ему даже тысячелетия спустя будет «гадина»…

– Эй, асурская собака! Шакалий хвост сидеть не мешает? – прозвучал неожиданный голос. Язвительный и громкий, на пределе связок. – Не будь я связан, ты сразу поджал бы его! Ты – и вся твоя вонючая стая, все твои брехливые псы!

Песцов повёл глазами на пленных, выцелил кричавшего и увидел, что тот принадлежал к самой худшей разновидности рептов. К высшей из их каст. Он был плечистый, огромного роста, и на голом животе был начертан фиолетовый крест в белом круге – знак рептояров. Он ждал ответа.

Песцов знал, каким должен был быть идеальный ответ. Надо презрительно усмехнуться и брезгливо, даже не поворачивая головы, приказать: а ну-ка, вырвать этому язык! Да засунуть в глотку! Поглубже!..

И вся недолга.

Но не за горами выборы в Совет Старейшин, и как бы не начали вспоминать, что главный герой сражения, победоносный полководец на самом деле полукровка, отверженный, потомственный мутант. Значит, надо устроить, чтобы никому не пришло даже в голову заикнуться об этом. Ни жрецам-истребителям, ни десятитысячникам, ни доблестным вождям союзных племён. И Песцов поднялся на ноги.

– Развяжите его, – велел он спокойно. Расстегнул тяжёлый ремень и потянул через голову кольчугу. – Дайте ему меч. Увидим, кто в самом деле хвост подожмёт.

Он был по-настоящему спокоен. Им двигал не истеричный порыв и не ощущение собственного всесилия, цена которому грош. На самом деле Песцов всё рассчитал до мелочей. Во-первых, рептояры в здравом сознании в плен не сдаются. Значит, этот крикун в бою уже получил, и очень не слабо. Во-вторых, он связан магическим узлом, то есть руки его утратили гибкость и силу. Ну а в-третьих… Как называли Песцова враги в бытность его ратником Правого Крыла? Те, что умирали не сразу, а успевали ещё сказать словечко-другое?.. Шестируким Дьяволом. Видят Боги, было за что…

Репта между тем развязали, дали ему меч «на полторы руки» и медленно, не снимая с шеи колодки, подвели к Песцову. Тот уже стоял на площадке, обнажив свой клинок и оценивающе глядя на репта.

Тут надо сказать, что видеть захватчиков в истинных обличьях способны были только жрецы-истребители. Песцов, как все прочие смертные, видел лишь тело молодого асура, в которое вселился рептояр. Мощное, широкоплечее, сплетённое из бугристых мышц, способное и к бою, и к землепашеству, и ко всякому доброму труду…

«Ах же ты, гадина…» Почувствовав, что свирепеет, Песцов глубоко вздохнул и сделал знак, чтобы у репта сняли с шеи колодку.

– Мало тебе одного поражения? Ползи сюда, гнида…

Репт начал – а чего ещё ждать – с подлости. Дёрнулась нога, шаркнула подошва, и в глаза Песцову полетела жжёная земля. А следом, почти без задержки, – остриё увесистого меча, способное проходить сквозь кости черепа, как иголка сквозь натянутую холстину.

Только Песцов оказался настороже. Мгновенно обезопасил лицо, ушёл с линии атаки и, минуя вражий клинок, своим как следует пометил ренту левую руку. Крик, кровь… Поди теперь размахнись как следует тяжёлым длинным мечом!

– Это тебе, гнида, за отца, – страшно улыбнулся Песцов. Играючи отбил новый отчаянный выпад и – справа налево, оседая на ногах, опустил со свистом свой меч. – А это за мать…

Удар пришёлся не в шею, не на ключицу – рептояру досталось с потягом по левому плечу. Снова крик, кровь рекой и отрубленная рука, упавшая в истоптанный прах. Живучего репта не спешила покидать тяга к жизни, он ещё махал мечом – исступлённо и без толку. Песцов не спешил его добивать. Пусть помается, пусть как следует ощутит близость грядущей смерти.

За отца, съеденного живьём. За мать, вкопанную в землю. За молодую жену, насаженную на копьё вместе с так и не родившимся первенцем.

Убить бы тебя ещё тысячу раз…

– Держи ещё, гад. – Песцов легко увернулся, поднырнул под меч и с бешеной силой, разворачиваясь всем телом, приласкал супостата по ноге – калёным лезвием под колено. Хрустнули кости, распались сухожилия… Жутко скалясь, репт на мгновение застыл, орошая землю кровью и удерживаясь, кажется, силой собственного крика. Потом судорожно выгнулся, дёрнул подбородком, как будто хотел опереться на клинок, и упал на спину. Вскрикнул, перевернулся на бок, утробно взревел и притих. Страшный, наполовину четвертованный. Плавающий в крови. Но ещё живой. Пока…

– Это тебе не девок портить, гад, – брезгливо сплюнул Песцов. И, вытащив священный нож – Клинок Последнего Вздоха, – принялся медленно рассекать рептояру горло. – Ну вот, ещё один грех с души…

Под руками билось липкое и горячее, а человеческие зрачки репта постепенно становились вертикальными, змеиными. Наконец Песцов довершил дело и с диким криком:

– Это тебе, дрянь, за всех наших асуров! – одним прыжком вскочил обратно на возвышение, торжествующе взмахнул ножом и мечом…

И вынырнул из сновидения.

– Песцов, ну что ты блажишь, – пробормотала Бьянка и судорожно зевнула. – И так башка как котёл, а ты ещё тут со своими асурами. – Что характерно, странные персонажи песцовского сна её ничуть не смутили. – Ох, ведь предупреждали меня – не пей со скифами, ох, не пей… [65]65
  По сообщениям современников, скифов отличало умение поглощать крепкие напитки в количествах поистине изумительных.


[Закрыть]

Скоро оказалось, что водка с коньяком и вином не ей одной отозвалась скорбью. На кухне было хоть и многолюдно, но не особенно радостно. Мгиви, Приблуда и мрачный Фраерман являли живую картину «после вчерашнего». Они дружно тянули из кружек крепкий чай, но Бьянка, вероятно, подтвердила бы, что Сократ над чашей с ядом цикуты выглядел гораздо бодрей. Наливайко, чуть менее зелёный, жевал бутерброд. Одному Краеву всё было, кажется, нипочём. Он сидел нога на ногу и весело принюхивался к запахам из котла, над которым колдовала Варенцова. Что до самой Оксаны, её предками, без сомнения, были те самые скифы.

– Здравствуйте, товарищи, – хрипло поприветствовал Песцов. Быстро взвесил разные линии поведения и решил подлизаться. – А вам, товарищ полковник, особый привет, пламенный, революционный… Кваса не осталось случаем холодненького? А то Федька, тьфу, Бьянка помирает, ухи просит… – Хрипатый голос из фильма дался ему без большого труда. Песцов кашлянул и добавил слезу: – Тётенька, а пивка случаем не осталось? На парочку раков?..

В глазах у него стояли искренняя тоска, мука, скорбь и тихая надежда. Та самая, что умирает последней.

– Если ухи просит, значит, ещё пока не помирает, – рассудила Оксана и наклонила над кружкой гигантский огнедышащий чайник. – Кашу будешь? С мясной подливкой?.. Ну, тогда постись, пока не проголодаешься. Потому что всё наше пиво там же, где раки, а раков, – она зачем-то оглянулась, – сегодня кто-то ночью сожрал. Ага, и не таращи мне глаза. Взял и сожрал. Даже панцири явно не все выплюнул.

Грешным делом Песцов перво-наперво поискал глазами профессорского Шерхана. Тот, по обыкновению, лежал под скамьёй, на которой расположился хозяин, вот только обожравшимся и благодушным среднеазиат вовсе не выглядел. Время от времени он косился в сторону немецких палаток – и весьма убедительно изображал раскаты далёкой грозы.

– А где Колян? – усаживаясь за стол, поинтересовался Песцов. – Где дети?

Эти последние тоже вполне могли пройтись по пиву и ракам.

– Ушли блиндаж потрошить, – хмуро ответил Фраерман. – Мы, кстати, сейчас допьём, сконцентрируемся и тоже пойдём. Потому что ноблесс оближ, [66]66
  Благородное происхождение обязывает (фр.).


[Закрыть]ведь так, Василий Петрович?

– Ещё как оближ, – важно подтвердил Наливайко, крякнул и с видом мученика, которому льют в горло свинец, дожевал бутерброд.

Песцов проследил взгляд Шерхана и поинтересовался:

– А что фашисты? Так и не появлялись?

Сон понемногу бледнел в памяти, он тщетно силился вспомнить, присутствовали ли там боевые псы, грозные ловцы змей, похожие на Шерхана. [67]67
  Среднеазиатские овчарки в местах своего естественного обитания славятся как искусные змееловы.


[Закрыть]

– He-а, не появлялись, – осторожно, опасаясь сглазить, порадовался Приблуда. – Даст Бог, и совсем не появятся. Болота у нас глубокие, простора хоть отбавляй…

– Зато водитель в лёжку лежит, – сказал Наливайко. – Совсем плох. То бредит, то ругается, какого-то штандартенфюрера зовёт.

Как бы в подтверждение его слов со стороны палаток раздался мучительный крик, заставивший Шерхана вскочить и поднять дыбом шерсть на хребте. Так, наверное, кричат вздёргиваемые на дыбу. Песцов сразу вспомнил вопли репта из своего сна. В потоке животного рёва постепенно вычленились слова, и не нужно было быть знатоком немецкого языка, чтобы распознать площадную брань.

– О, герр штандартенфюрер! – исходили вселенской тоской редко попадавшиеся цензурные вставки. – Раствор!.. Битте, битте!.. О, герр штандартенфюрер…

Фраерман не выдержал, покосился на Мгиви:

– Может, всё же сходишь посмотришь?..

Потомственный шаман поперхнулся остывшим чаем.

– Нет уж, только не это! Я с монстрами – никаких дел! Только кошмаров по ночам мне ещё не хватало…

– Э-э, ты на кого это тянешь-то, а? – неожиданно вмешался Приблуда. – Какой он тебе, на хрен, монстр? Он же в натуре вор! На себя посмотри, белый ты наш и пушистый…

– А ну-ка че! [68]68
  Сигнал пахана о прекращении споров.


[Закрыть]– вспомнил прошлое Фраерман. Вздохнул и требовательно посмотрел на Мгиви. – А в самом деле, почему это монстр? Объясни уж, кореш.

Непоняток Матвей Иосифович не любил. А на тяжкую похмельную голову и подавно.

– Ладно, братцы, я, пожалуй, пойду… – Песцов дипломатично поднялся. – Увидимся у блиндажа.

В палатке Бьянка жадно присосалась к запотевшему бидону с квасом, невнятно поблагодарила, повернулась на другой бок и приготовилась снова заснуть.

– А у нас на кухне ЧП, – мстительно сообщил ей Песцов. – Кто-то ночью сожрал всех оставшихся раков. Прикинь? Оксана говорит, тут не иначе лохнесское чудище постаралось.

Бьянка чуть повернула голову и открыла один глаз.

– Тоже мне, бином Ньютона, – сонно пробормотала она. – К следам бы хоть присмотрелись. Никакая это не Несси, это оборотень из Аненербе, паршивый германский ликантроп. Вчера, если помнишь, было полнолуние. А у них, как трансформируются, аппетит знаешь какой? Вот он раков и унюхал… Теперь вот орёт. Жрать меньше надо… Не удивлюсь, если совсем брюхо порвал, эти фашисты, они ведь ни фига толком сделать не могут, одна болтовня про немецкое качество…

Голос Бьянки затих, она свернулась калачиком и натянула на ухо спальник. Снилось ей, судя по улыбке, что-то очень приятное…

За столом на кухне в это время беседовали на сходную тему.

– Почему монстр? – мрачно переспросил Мгиви, глотнул чаю и далеко, со злостью сплюнул сквозь зубы. – Да потому, что монстр он и есть! Оборотень, зверочеловек, триумф немецкой практической диплотератологии. [69]69
  Диплотератология– существовавшая в древности наука по созданию смешанных существ, в основном чудовищ.


[Закрыть]И потом… я его что, пидором назвал? Не понимаю, что это тут некоторые окрысились? Может, он по масти и вор, но по сути своей – голимый оборотень… А я с ними никак, хватит мне наших людей-леопардов. Пообщаешься – потом ночами приходить будут. Самая гнусная порода. Ну, само собой, после чёрта и шквароты…

Кондрат смотрел на него исподлобья.

– Триумф, бля, вервольф, дипло… тера… тьфу! Больно ты, братуха, умный стал, надо бы у тебя проверить… хм… – Приблуда покосился на Фраермана и не договорил. – Короче, слабо по простому-то объяснить? Для тех, кто академиев не кончал…

Мгиви улыбнулся и подмигнул, гася возникшее было напряжение.

– Если по-простому, – проговорил он, – рулила этот твой смесь бульдога с носорогом. Гибрид, пальцем деланный. Генно-модифицированный продукт, понимаешь?

– А-а, – кивнул Приблуда. – Так бы сразу и говорил…

– А плодит этих гибридов, – продолжал Мгиви, – наука тератология. Причём уже очень давно, чёрт знает с каких времён. Так что в этом мире уже и не поймёшь, где нормальный человек, а где урод… Оттого, братуха, и живём вот так. По-уродски.