Текст книги "Новая игра"
Автор книги: Мария Семенова
Соавторы: Феликс Разумовский
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)
Колякин. «Достали!»
Солдат знает истину. Его жизнь полна тягот, поэтому пустое в ней не задерживается. Любая солдатская присказка – чистое золото. Особенно та, что велит держаться поближе к кухне и подальше от начальства. Увы, кухня порой бывает недосягаема. В отличие от, будь оно неладно, начальства.
– Хрен тебе, Колякин, а не вторую звезду, – как раз сейчас выговаривало оно майору. – Давай-ка в пахоту, а то как бы и твоя единственная раком скоро не встала. Всё свиньями занимаешься, а Нигматуллина беглого кто будет ловить? Рената этого Вильямовича?.. Бога ещё благодари, что негра добыл, а то бы уже ехал куда-нибудь в дружественную Коми… Кстати, как он там, негр-то? Лучше, говоришь? Ну ладно, давай работай иди. Всё, майор, свободен…
«Сволочь, – откозырял Колякин. – Как свинину центнерами уплетать, так „Андрей Лукич“. А чуть заминочка, так „свободен, майор“…»
И дался же им этот Нигматуллин? А если его там, в болотах, уже раки доели? Или этот… Эрми… Эрни… Эриманфский вепрь затоптал? И чего ему, начальству, вдруг негр?.. Который, строго говоря, не то чтобы очень уж лучше – лежит серый, как зола, и невнятно мычит, что сейчас придёт чёрный буйвол и всех к такой-то матери забодает. Пить надо меньше. Ну да ничего, оклемается с Богом. И вообще, не важно, что лежит, главное дело, что сидит. А вот гад Нигматуллин… Ведь не просто убёг, а ещё и прихватил его, Колякина, кровную золотую звезду. Заветную, подполковничью…
Мысли, кажется, начали устремляться по кругу. Следовало развеяться. Желательно – не откладывая. Доставить себе хоть маленькое удовольствие…
Майор вздохнул и хмуро посмотрел на старлея Балалайкина, скучавшего за соседним столом.
– Слышь, Вадик, – сказал он. – Остаёшься за старшего. Я – по агентурной части. Съезжу проверю оперативную информацию. Насчёт связей Нигматуллина… Как поняли меня, товарищ старший лейтенант?
Вообще-то, хотелось не Вадиком его величать, а со всего плеча заехать в рыло. Чтобы особисту не стучал. Но отводить таким способом душу – дело одноразовое. А жизнь, будем надеяться, впереди длинная. Ещё не вечер – успеется.
Хотя и не забудется…
– Есть, товарищ майор, – вскочил Балалайкин. – Есть оставаться за старшего. Не беспокойтесь, Андрей Лукич, будет порядок в танковых войсках.
«Интересно, почему у нас в танковых войсках всегда порядок? – надевая китель, подумал Колякин. – А чуть беспорядок, говорят „бардак на флоте“. Во внутренних-то войсках что?..»
Путь майора лежал из здания режимной части через плац к воротам вахты, ну а дальше, уже за пределами периметра, – к древним, ржавым, видевшим ещё застой «Жигулям».
– Привет, чудовище. – Колякин открыл дверцу, уселся, вставил ключ в замок зажигания и задал ещё один извечный российский вопрос: – Ну что, зелёная, сама пойдёшь?..
Застонал стартёр, пригасли лампочки на панели, и мотор откликнулся рёвом. Майор облегчённо вздохнул, дал ему прогреться и поехал – да ну, какое там проверять секретную информацию, зелёная «четвёрка», чем-то напоминавшая бесхвостого крокодила, привычно повезла хозяина в «Вечерний звон». Гласит же солдатская мудрость – подальше от начальства, поближе к кухне. А что за мудрость, если время от времени не воплощать её в жизнь?
«Ничего, жизнь наша как зебра, – утешал он себя по дороге. – За чёрной полосой всегда идёт белая. Ничто не тянется вечно, даже непруха. Будет и на нашей улице праздник. Обязательно будет…»
Однако, подрулив к родному заведению, Колякин с горечью понял, что зебру его удачи сожрал крокодил, а праздник на улице настанет ещё не скоро.
Машин на парковке было раз, два и обчёлся. Да и те всё такие, что лучше бы их вовсе не видеть. Ведро на ведре. Ни «Лексуса» зама по строительству, ни «Мерса» местного финансового бога, ни сотого «Крюзера» Паши Долгоноса, ни «Мазды» Севы Тянитолкая…
А причина? Она была ясна, как Божий день. Конкуренты. Китайцы, мать их. Такая вот чёрная полоса с конкретно жёлтым отливом.
– Добрый день, Андрей Лукич. – Мэтр, одетый комиссаром госбезопасности, выскочил аж на порог. – Чем вас попотчевать? Нынче поросятина с грибами удалась на диво… Прямо во рту тает…
Колякин, которого начинала душить безнадёжная злоба на весь свет, посмотрел на него так, словно впервые увидел. Мэтр был мало того что никакой не чекист, а зэк, так ещё и «барабан», переведённый на расконвой за «стук и бряк». Угодливое ничтожество, от вида которого Колякину вдруг стало страшно.
– Перцовки, клюквенного сока, сала и лука, – приказал он и двинулся в кабинет, стилизованный под камеру-одиночку, чувствуя себя Наполеоном после Ватерлоо. – Живо давай у меня! – бросил он через плечо. – По зоне соскучился?
Возвращаться в зону мэтру не хотелось. Миг, и на белоснежной скатерти материализовался майорский заказ. Перцовка была огненно-жёлтой, клюквенный сок – алым, жеребейки сала играли розовыми прожилками, лук распадался влажно-хрустящими кольцами.
– Пошёл, обойдусь, – шуганул Колякин халдея в форме полковника, выругался сквозь зубы (звёзды, такую мать…), наполнил рюмку сам. – Лизоблюды поганые, стукачи… Всех вас на лесоповал… В шахту, в горячий цех!
Запил клюквенным соком, заел салом и луком… Мир в душе что-то не воцарялся. Колякин встал, шагнул к оконцу, выходившему в общий зал, отдёрнул занавесочку – и в который раз выругался. Было с чего. Практически пустые столы, скучающие вышибалы… Одно слово, мерзость запустения. Где приглушённые музыкой разговоры, бодрый звон посуды и пулемётное таканье кассы? Клиенты где? Важные россияне, приезжавшие сюда аж из Питера? Где?..
Известно где, у конкурентов. Сидят небось в «Золотом павлине», млеют от обилия позолоты… и едят. Не важно что, главное – палочками. Господи, ну что за народ! Никакого патриотизма. Никаких корней. Никакого уважения к истории…
«Вот именно, к истории. – Колякин сел, опять налил и выпил, как воду. – Ибо российская история есть тюрьма. Каторга, темница, узилище, острог, зона, кутузка, каталажка. А им что? Им хоть дерьмо, только бы – палочками…»
Преисполнившись внезапного отвращения, майор вышел из кабинета, покинул заведение и, забравшись в свою «четвёрку», зло и тоскливо задумался: куда теперь? Ему отчаянно хотелось на родную ферму. К полосатому выводку Карменситы. К розовым пятачкам, доверчиво тычущимся в ладони. В остальном мире из новой породы скоро будут делать бекон, но эти – головные производители, элита, ядро – увидят только ласку и добро и умрут своей смертью, это Колякин для себя уже решил.
Он даже улыбнулся, запуская двигатель, но потом представил рожу свинаря Сучкова и заново исполнился омерзения. «Нет уж, Господи, только не это. Одни стукачи кругом. Куда ни сунешься, всюду искариоты. На службе – иуды, в кабаке – иуды, даже на свиноферме и то иуды… Господи, святые угодники, что же это за жизнь? Да ещё гады китайские…»
Судьбе было угодно, чтобы именно в эту минуту по грейдеру, по ту сторону пустынной автостоянки неторопливо проехал пикап «Великая стена», украшенный рекламой «Золотого павлина».
«Хватит!!!» – накрыл Колякина девятый вал ярости. Зелёный «Жигуль», похожий на бесхвостого крокодила, буквально прыгнул с места и понёсся – нет, не на ферму. В Пещёрку.
Во времена, когда эталоном благополучия считалась «городская» квартирная жизнь, старинный городок успели поуродовать пятиэтажками. Это теперь оказалось, что жить надо в коттедже, а ещё лучше – в бревенчатой избе, но тогда квартира на пятом этаже без лифта представлялась (мы, правда, слова этого не знали) пентхаусом. В смысле, пределом мечтаний. В одном из таких «пентхаусов», последние лет двадцать кляня его на чём свет, Колякин и обитал.
Но гораздо важней для нас то, что поблизости у него был гараж. Да не ветхая железная будка, норовящая сползти в ближний овраг, а крепкое бетонное сооружение с мощными воротами, мудрёными запорами и даже с сигнализацией-ревуном. В городках вроде Пещёрки обычно непросто что-либо утаить, но… Ах, если бы важнейшие секреты Отечества охранялись хоть вполовину так, как хранил свои секреты Колякин!
Проскользнув в стальную «калитку», майор отключил ревун и, обойдя стоявший в гараже шестисотый «Мерседес», по сварной лесенке спустился в кессон. [157]157
Кессон– большой, открытый сверху металлический бак, врытый в дно гаража, в нём обычно хранятся овощи.
[Закрыть]Здесь он стащил опостылевшую форму, так и не украсившуюся новыми звёздами, и перво-наперво облачился в рубашку от Риччи. С виду неброская, она стоила две тысячи долларов. Материю для неё закупали в Египте, да не какую попало: распусти эту рубашку на нитки, получится расстояние от Питера до Гатчины. За рубашкой последовал коричневый костюм от Хьюго Босса, крокодиловые ковбойские сапоги, запястье украсила сверкающая «Омега», а грудь – массивная цепь…
Такая вот пародия на древнее переодевание во всё чистое перед последним отчаянным боем. «Омега» отсчитывала последние минуты нечестивого пребывания узкоглазых в Пещёрке. На то, что будет с ним самим, майору было полностью наплевать.
«Взорвать? Перестрелять? Отравить? Испепелить? – Он с весёлым прищуром рассматривал внушительный арсенал, занимавший вторую половину кессона. – Нет, нет, так нельзя. Могут пострадать невинные люди… Ага, а вот это, видит Бог, самое то…»
Взгляд Колякина остановился на специальном изделии «Ваниль» – чудовищной эффективности химической гранате для разгона демонстраций. При взрыве она давала устойчивое облако невыносимой вони, не оставлявшее равнодушным ничто живое в радиусе двухсот метров. Ещё Андрей Лукич прихватил «Поток» – лазерный фонарь для временного ослепления супостата. Вывел на волю богатырского коня – красавца «шестисотого», привычно запечатал гараж, нырнул в кожаные объятия салона и полетел на врага.
Мастер и Азиат. Ошибочка вышла
В номере Мастера густо пахло кофе, углями, курящимися благовониями и… увы, увы, застарелыми фекалиями. Как ни драили, как ни хлорировали сейф, миазмы до сих пор давали о себе знать. Оставалось быть философом – и смириться с тем, чего никак невозможно было исправить.
Ещё в номере пахло растворимым кофе, пряниками из местной пекарни и привозным сыром «Маасдам». Это обжора «племянничек», будь он неладен, устраивал себе на халяву второй завтрак.
Сам Мастер дешёвый «Якобе» на дух не переносил, а потому готовил себе настоящий кофе, сам, своими руками, потому что священнодействие нельзя передоверять никому. К тому же он не просто наслаждался любимым напитком, он ещё и гадал. Конечно, кофейная гуща – это вам не листья тысячелистника и не бронзовые цани, но если в кофе как бы случайно уронить «Маасдам»…
Мастер бережно обнял ладонью длинную деревянную ручку, вдохнул божественный аромат и снял турку с жаровни. Налил густой напиток в фарфоровую чашку, отдался приятному расслаблению, легко достиг неглубокого транса и, смакуя, принялся пить. «Каждый глоток – Вечность. Каждый глоток – Предел, порождающий бесконечные коловращения Ян и Инь…»
Наконец на дне осталась лишь гуща.
«О, Великая Пустота…» – Мастер углубил свой транс, пустил по кругу очищенную ци и, взяв чашку в левую, «иньскую» руку, закрутил текучую гущу определённое число раз. Строго по часовой стрелке, медитируя под особый приговор…
И вот чашка опрокинулась на блюдце, показывая донышко небесам. Мастер сделал резкий выдох, полузакрыл глаза и принялся терпеливо ждать. Мантра, привлекающая удачу, звучала в его душе, пока он не почувствовал – время пришло.
«О, Великий Предел!» – Мастер поднял чашку, прищёлкнул языком и стал рассматривать рисунки на её стенках. Для простеца это были всего лишь бессмысленные разводы, но для посвящённого – знаки Вечности, оставленные жижей по изволению Высших сил. Вот она, Истина, вот оно, Откровение. Умеющему видеть Вселенная всюду расставляет подсказки, [158]158
Кто-то называет их приметами и отмахивается от «пустых суеверий», другие говорят о сложной работе подсознания, пытающегося что-то нам сообщить.
[Закрыть]надо только верно их прочитать…
Мастер сделал это играючи. Да не один раз, а дважды. Пошевелил губами, нахмурил высокий лоб…
«Похоже, наступают тяжкие времена…»
Радоваться и впрямь было нечему, разве что ароматному теплу, угнездившемуся в желудке. Знаки, оставленные жижей, предвещали череду метаморфоз: инь грозила уступить место ян, лучшие друзья собрались превратиться в заклятых врагов, а злобные недруги – в спутников по жизни. Да и сама жизнь, того гляди, даст великую трещину и вывернется наизнанку, явив собой подобие смерти.
Что ж, будем философами.
Мастер поставил чашку, вздохнул и посмотрел на Азиата, за обе щеки уписывавшего «Маасдам».
– Ты, дорогой племянничек, заставляешь меня ждать, а я этого не люблю. Где собака?
Дорогой и вкусный сыр далеко не каждый день завозили в магазины райцентра. Племянничка следовало отвлечь, пока он в простоте душевной не сожрал последний кусок.
– Сейчас, Дядюшка, простите великодушно, – едва не подавился лжечукча. – Сейчас проверю… позвоню этому увальню Сунгу Лу… Сейчас, сейчас!
Торопливо вытер руки, нашарил мобильник и… от неожиданности чудом не выронил – «Самсунг» опередил вызов, разразившись трелью.
Азиат прижал его к уху, нахмурился и, не дослушав, рявкнул так, что в соседней комнатке подскочила охрана:
– А мне плевать! Ты мне шкурой отвечаешь! Да не кобелиной, своей! Всё, действуй давай, люди ждут. Очень уважаемые люди… – Прижал пальцем отбой, сделав движение, каким выдавливают глаза, и с негодованием пояснил: – Сунг Лу говорит, у него что-то с машиной, так что быстро не может. Какое безобразие, какая…
– Безобразие не у него, безобразие, племянничек, у тебя, – оборвал дядя. – Всё, сядь, не мешай думать.
Настроение испортилось окончательно. Кажется, обещанные гаданием перемены были прямо у порога. Мастер налил себе из турки ещё кофе, но остывший напиток уже не доставил ему даже чувственного удовольствия.
Сколько времени он торчит на краю света, в этой русской Пещёрке, а толку? Ни Терминала, ни Клинка Зарницы, ни мудрых и влиятельных друзей, которых он предполагал здесь обрести. Кругом только враги, прихлебатели и бескрайние северные болота. А скоро, если, конечно, гуща не врёт, будет вовсе беда…
И не следует прятать голову под крыло и надеяться, что гадание врёт. В окрестностях, говорят, уже видели свиту Чёрного Короля. Значит, и сам он где-то поблизости. Ох, вправду наступают скверные времена…
Мастеру поневоле вспомнилось, как славно и просто всё было когда-то. Знай основывай себе хуэйданы, [159]159
Хуэйданы– тайные патриотические общества в средневековом Китае. По сути, речь идёт о Триаде, начинавшейся, подобно итальянской мафии, с отрядов «народных мстителей», боровшихся против иноземных захватчиков. О членах такого общества, действовавшего на севере Китая, говорили, что они «выращивают Белый Лотос».
[Закрыть] «выращивай Белый Лотос», служи верой и правдой Коксингу… [160]160
Коксинг – отчаянный пират и головорез Чже-эн Ченьгун, возглавивший в конце XVII века борьбу с маньчжурами.
[Закрыть]и пой со слезами на глазах:
Ладно, по большому счёту, не так уж плохо ему и сейчас. Он здоров, знатен, уважаем, богат. Имеет по миру множество «племянников», и далеко не все они такие бестолочи, как здешний. Ещё он может повернуть голову на триста шестьдесят градусов, ударить нападающего сзади ногой через собственное плечо… У него есть роскошные женщины и мудрость предков. Даже даосская «пилюля долголетия» ждёт своего часа в шкатулке…
Ну так что, спрашивается, он здесь позабыл?
На что ему все эти терминалы, статусы, бонусы, масти и прочий земной прах?
Может, плюнуть на них, как в своё время он плюнул на роль Корректора в этой глупой игре?
А с другой стороны, финал уже не за горами. И по всему получается, что лучше его дожидаться у запасного выхода, да с золотым ключиком в руке. Эх, похоже, поторопились они тогда с Каирским терминалом… Поторопились…
Из тёмного водоворота мыслей Мастера извлекла новая трель мобильника. Лжечукча сразу подскочил к окну и бодро позвал:
– Ура, Дядюшка! Ваше приказание исполнено, идёмте смотреть!
«Теперь начнётся. – Мастер поднялся, обречённо вздохнул и следом за племянничком вышел из номера. – Своего кобеля Белая Бритва мне не простит. Чего доброго, ещё стакнется с Чёрным Королём. Плевать, что дважды битым, но ещё до жути опасным… Этак можно до финала-то и не дожить. И золотой ключик не поможет. Вот они, перемены…»
На улице их уже ждали. Рядом с облепленным грязью пикапом стоял Сунг Лу и при нём – четверо гуайло. [162]162
Презрительное прозвище европейцев.
[Закрыть]На рожах недочеловеков читалось жадное и нетерпеливое ожидание.
– Счастья и удачи на тысячу лет… – не поднимая глаз, низко поклонился Сунг Лу. Обернулся к подчинённым и рявкнул: – Эй, а ну давай!
Гуайло схватили за углы грязный брезент и приподняли над кузовом, показывая добычу.
– Вот ваша собака, господин, – рассыпался дробным смехом Сунг Лу.
Мастер подошёл, небрежно глянул и… неожиданно почувствовал облегчение. Пёс в кузове действительно подходил под описание, коротко гласившее – «здоровенный», но больше с любимцем Белой Бритвы он ничего общего не имел. Вместо кобеля-дауфмана мастеру привезли среднеазиата. Бездарности. А впрочем, верно говорят эти русские гуайло: что ни делается, всё к лучшему. Теперь хоть о неминуемой разборке с тевтонами волноваться не надо.
А вот о предупреждении гущи, усмотревшей кругом одних прихлебателей и врагов, помнить необходимо…
– А ну иди сюда, недоумок, – тихо и люто поманил Мастер племянничка. И едва тот, начиная смутно тревожиться, подошёл, – врезал ему так, что за площадью отозвалось эхо. – Ты кого мне привёз, сын шакала? Я тебя спрашиваю – кого? Это не та собака, кретин! У немецкой овчарки длинная морда, стоячие уши и хвост до земли! Тупой ублюдок, сын кастрированного осла! Зачем мне это чучело корноухое? Куда его на бои, он саму идею тотализатора сожрёт на корню! Отпустить его, и вообще… хватит, больше никаких мне собак. Других дел невпроворот!
Вот так, и чтобы карма не отяготилась. И так-то на ней всего…
– Ясно, дядюшка, как скажете, больше никаких собак, – всхлипнул ему в спину Азиат, ощупал языком пошатнувшийся зуб… и, едва за Мастером закрылась дверь, сорвал зло на Сунге Лу. – Ты кого мне привёз, сын греха? Тупица! Из-за таких, как ты, расточается гармония мира! Слышал, что сказал Мастер? Всё, никаких больше собак!..
Сплюнул кровью, нехорошо выругался и как-то боком исчез…
– Значит, никаких собак, – тихо пообещал Сунг Лу. – Эва, гуайло, закрывайте!
Влез в кабину, запустил мотор и взял курс на заведение стервы Тхе. Свою выгоду упускать он не собирался…
Тихон. Мстители
Колесница Зла кончила свой путь в каком-то саду. Всё в этом саду было надуманно и фальшиво. И водопад с подпиткой из водопроводного шланга, и никому не нужный мостик, и все эти камни, горки, пруды в пластмассовых ваннах. Знаток китайского искусства, вероятно, поморщился бы и произнёс слово «китч», но Тихон таких слов не знал. Ему просто здесь не понравилось, и его не утешили даже откормленные золотые рыбки, плававшие в поддельных прудах. Садик принадлежал ресторану «Золотой павлин», открытому Церковью Трясины Судьбы, и рыбкам доставались остатки еды с тарелок посетителей. А еда эта…
Над рестораном витал внятный Тихону запах мёртвых кошек.
И мёртвых собак.
Запах ужаса и страданий, не заглушаемый никакими пряностями.
Тихону всем существом, до последнего волоска на хвосте, захотелось развернуться и бежать, скорее бежать из этого страшного места. Он вновь почувствовал себя крохотным котёнком в окружении огромных безжалостных змей. Где вы, добрые и сильные руки, протянетесь ли на помощь?.. Унесёте ли туда, где тепло, покойно и безопасно?..
Пикап стоял возле двухэтажного строения на задах ресторана, судя по запаху – средоточия и гнездилища Смерти. Тихон припал к земле: ему показалось, что в кузове рылась двуногая мурра. А может, и сама Смерть. Все приехавшие на пикапе только что не ползали перед нею на брюхе.
Спрятавшись в шиповнике, Тихон видел, как живодёры схватили Шерхана и поволокли вниз по ступеням, в открытую для тока воздуха дверь. Водитель пересчитал деньги и спрятал их в нагрудный карман, туда, где у людей полагается быть сердцу. Тихон не был уверен, что у него оно там имелось. Рявкнул мотор, провернулись колёса, и пикап, даром что без тормозов, поспешно исчез. Смрад бензинового выхлопа смешался с ароматом цветущих роз и запахами ресторанной кухни.
Тихон вслушивался в эти последние со всё возрастающим ужасом. Так мореплаватель на далёком острове наблюдал бы за пиршеством людоедов.
Всё же кот справился с собой, внимательно осмотрелся – и направился в полуподвал, куда утащили Шерхана. Ступени привели его в плохо освещённый, безбожно захламлённый коридор. Вдоль ободранных стен громоздились какие-то корзины, колченогие столы, сломанный холодильник, покосившиеся стеллажи… Ещё в стенах виднелись двери – запертые, за ними царила тишина. Кроме одной, обитой оцинкованным железом. Из-за неё доносился топот, размеренные хлюпающие удары… едва различимый плачущий визг…
И отовсюду наплывал запах смерти, крови, боли, медленной и страшной агонии… Такой, что шерсть у Тихона стояла дыбом не только на загривке – уже на всём теле. Творившееся здесь было противно природе, противно справедливости, противно Высшему Замыслу.
Шерхан был здесь. За цинковой дверью.
Может, это ему там неторопливо перебивали все кости, чтобы мясо пропитывалось кровью и становилось особо сочным и нежным? Для блюда под названием «Страж расписных врат»?
Тихон уже примеривался лапой к двери, чтобы зацепить её когтями и попытаться открыть, как дома открывал форточку, но в это время внутри заиграл мобильник. Удары по живому прекратились, об пол брякнуло дерево, кто-то что-то сказал… И Тихон услышал, как к двери направились шаркающие шаги.
Кот мягко запрыгнул в проломленную корзину и перестал дышать.
Он успел вовремя. Дверь, похожая на крышку гроба, открылась, и в коридор вышел… Помните фильм «Кровавый спорт», молодого Ван Дамма и мускулистого Боло Янга, который играет его злодея-соперника? И кто это сказал, будто у Янга уникальное телосложение, ибо в целом китайцы тщедушны и малорослы?.. Персонаж, появившийся в коридоре, годился в императорские телохранители. Саженные плечи, двухметровый рост, пудовые кулачищи… А ещё – скуластое, отмеченное шрамами лицо и маленькие, налитые кровью глаза, излучавшие, как показалось Тихону, собственное багровое свечение. Да простится нам ещё одна киношная ассоциация, но если бы фильм «Терминатор» придумали китайцы, это наверняка был бы претендент на главную роль.
Тихон решился выползти из корзины, лишь когда тяжёлые шаги окончательно перестали сотрясать половицы. Осторожно приблизился к зловещей двери, зацепил когтем, потянул, вошёл, глянул и… едва пулей не вылетел назад в коридор.
Подобного не видели в Древнем Египте его предки, охотившиеся с фараонами на гусей. (А вот предки дауфмана Зигги, заметим в скобках, очень даже видели…) На вделанном в стену крюке, подвешенный за передние лапы, извивался окровавленный ньюфаундленд. Это, видимо, его охаживал китайский Терминатор тяжёлой бейсбольной битой, валявшейся теперь на полу. В углу виднелся большой эмалированный бак, полный – это на неискушённый взгляд – кроличьих тушек. Под баком натекла лужа крови, а рядом в пластмассовом тазу дожидались выделки шкурки. Рыжие, полосатые, трёхцветные… и отнюдь не с кроличьими хвостами.
«О, Мурка Праматерь…»
Связанный Шерхан лежал на полу. Невредимый. Пока ещё – невредимый. Он всё-таки оказался слишком крепок для доставшейся ему дозы отравы, в его груди понемногу начинал рокотать далёкий и очень страшный гром, глаза горели бессильной бешеной злобой. При виде Тихона в них полыхнула яростная надежда.
Понимая, что времени совсем мало, Тихон прыгнул прямо к морде Шерхана. И, пустив в ход всю силу, принялся раздирать туго стянувший челюсти скотч. Верёвки на лапах показались ему слишком толстыми, он мог и не успеть до тех пор, пока крышка оцинкованного гроба снова откроется и…
От его усилий, конечно, крепко досталось нежному, чувствительному собачьему носу, по морде алабая густо потекла кровь, но Шерхан даже не поморщился. Последние витки скотча он разорвал сам. Тут же дотянулся до передних лап, и Тихон с завистью проследил, как огромные клыки зацепили верёвку, челюсти сделали короткое движение – и Шерхан занялся уже задними лапами. И вот алабай, ещё пошатываясь от дитилина, поднялся, похожий на смерть.
Ньюф, подвешенный на крюке, беспомощно смотрел на них сверху вниз, по его морде катились крупные слёзы.
Шерхан, осенённый вдохновением, вскинулся на дыбы, легко дотянувшись оскаленной пастью до крюка и верёвки… Ах, читатель! Увы вам, если вы полагаете, будто авторы, любящие животных, ударились в неподобающие преувеличения. Лучше почитайте записки натуралистов, потрясённых разумностью и благородством, которые, особенно при крайних обстоятельствах, являют нам неразумные звери, от крыс до китов. Ещё и не такое узнаете…
А себе в оправдание заметим, что ньюфа Шерхан освободить не успел. За дверью послышались шаги. Одни легковесные, другие тяжёлые. Причём сразу чувствовалось, кто здесь командовал, а кто подчинялся. К двери подходила двуногая мурра. И с ней – Терминатор.
Тихон взвился в воздух, едва отворилась дверь. Траектория, рассчитанная на слух, оказалась точна – кот снайперски вцепился Мурре в лицо, сквозь веко достал когтем глаз… И, судя по чудовищному визгу, достал хорошо… Шерхан ринулся в бой чуть медлительней, но эта медлительность измерялась долей секунды. Его предков, в отличие от пращуров Зигги, учили до последнего терпеть людей со всеми их глупыми, а зачастую и жестокими выходками. Так вот, если уж такое терпение достигает предела… Дитилин ещё не до конца выгорел в крови четвероногого воина, однако восемьдесят килограммов мышц моментально снесли Терминатора с ног. Палач, привыкший уродовать беззащитное связанное зверьё, успел увидеть разинутую пасть и ощеренные зубы, невероятно белые и страшные в её чёрном провале. И на этом мир, в который он не принёс ничего доброго, кончился для него навсегда.
Мурра зажимала руками лицо и продолжала визжать, как циркульная пила, но, кажется, была пока не опасна. Шерхан снова оглянулся на несчастного ньюфа, Тихон же, торопясь на свободу, метнулся в коридор…
Путь наружу перекрывали двое двуногих, спускавших в подвал тележку с какими-то мешками. И один из них, видно что-то подозревая, уже тянулся к пожарному щиту, где висел багор – длинный, тяжёлый, с крюком, точно клык саблезубого тигра.
Это означало, что дорога к спасению оставалась только одна. Та, на которой пахло всего гаже и святотатственней. Через кухню.
