Текст книги "Новая игра"

Автор книги: Мария Семенова

Соавторы: Феликс Разумовский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Кстати, об экспериментах.

В уединении своей палатки Наливайко вытащил блокнот и принялся крестить бумагу твёрдым угловатым почерком. Итак, дано: гениальный Бом [148]148
  Дэвид Бом(1917–1992) – выдающийся англо-американский физик, выдвинувший теорию «голографической вселенной». Согласно этой теории, каждый пространственно-временной участок мира, подобно осколку голограммы, содержит в себе весь порядок Вселенной в его прошлом, настоящем и будущем. Поневоле вспоминается древнее изречение: «Человек, познай себя, и ты познаешь весь мир…»


[Закрыть]прав, и вселенная действительно являет собой исполинскую голограмму. То бишь всё по Гермесу Трисмегисту – что наверху, то и внизу. Очень хорошо, отлично. Теперь следствие: если Бом прав, то прав и Карл Прибрам, [149]149
  Карл Прибрам(р. 1919) – американский нейропсихолог, профессор Стенфордского университета, рассматривает мозг как голографическую структуру.


[Закрыть]утверждающий, что мозг человека – опять-таки голограмма, хранящая в себе всё устройство Вселенной. Но из этого вроде бы вытекает, что все человеки суть близнецы, до отвращения подобны, по крайней мере в сфере духовного. Однако это не так. А значит, люди не голограммы, но фракталы. Причём нелинейные. Подобные, но не идентичные. Каждый уникален. В мыслях, в поступках, во внешности, в желаниях. Единая голограмма, но в мириадах вариаций. Вселенский калейдоскоп с игрой сочетаний. А раз так, то с хорошей вероятностью можно предположить, что и весь наш мир – лишь одна из вариаций. То есть, по большому счёту, мир-то един, а вот частностей – бессчётное множество. Добрых, кровавых, злых, светлых, жестоких. И эти частности множатся каждый миг, смотря по нашим поступкам. И где-то Вторая мировая закончилась совсем не нашей победой. А где-то не сожгли Жанну д'Арк и не распяли Христа. И даже профессор Наливайко в каком-то из миров не уехал в Пещёрку, предпочтя размазать Ветрова [150]150
  Дарий Борисович Ветров, если кто не помнит, академик, бывший начальник Наливайко.


[Закрыть]по стенке сортира. И мир – на чуть-чуть, но сделался другим. Может, стал лучше, а может, хуже. И даже, может, не чуть-чуть, а как следует. «Оттого, что в кузнице не было гвоздя…»

Наливайко вздохнул, перестал жаждать крови и опять сосредоточился на фрагментарности миров. Которые, как люди, подобны, но совсем не идентичны. А раз так, становится понятно, откуда взялся лямбда-член в пятом дифференциальном уравнении системы нелокальности, которую они вывели вместе с Мак-Гирсом. Член этот – тензор вариативности, знак непостоянства, поправка на игру. А значит, вполне возможно перейти к конкретике и определиться хотя бы в первом приближении с рабочей частотой. Один вариант мира, допустим, вибрирует так, а другой – этак. И если каким-то образом повлиять на частоту…

Перед глазами Наливайко пульсировали звёзды, сталкивались галактики, рождались и умирали миры. Потом снаружи ударили в рельсу, созывая на обед. Василий Петрович неохотно прервался, но, вернувшись к реальности, сразу ощутил зов желудка, сунул блокнотик в карман и зашагал в сторону кухни.

Однако скоро выяснилось, что звон рельсы следовало понимать скорее как тревожный набат. Профессор едва не налетел на взволнованную Варенцову.

Это мягко сказано – взволнованную. На железной полковнице просто лица не было.

– Оксана Викторовна, что?.. – остановился Наливайко. – Кто умер? Кто? Ну, что случилось, говорите скорей!

– Тихон пропал, – выдохнула Варенцова. – Отожрал осетрины, залез спать на берёзу… Потом вдруг как соскочит, как мне под ноги бросится… да с таким криком… шасть в кусты – и всё, и как в воду… Сколько ни звала, не выходит. Никогда раньше такого не было… всегда откликался… Даже когда по кошкам… Тут же рыси кругом… Сожрут и не подавятся!!!

– Ещё как подавятся, – успокоил её Наливайко. – Он, по-моему, сам кого угодно сожрёт. Или убежит, не дурак ведь. Давайте, Оксана Викторовна, пообедаем и будем его искать. Главное, кричать погромче. У них же слух не в пример нашему. Супруга вот говорит, я когда домой еду, мой оболтус за три квартала звук двигателя узнаёт и встречать к двери выходит. И здесь, только позову, он тут как тут… Ну не читал он у меня книжек, где написано, что азиату хозяин не нужен! – И, делом иллюстрируя сказанное, профессор вполголоса позвал: – Шерхан!.. – Выдержал паузу, нахмурился и несколько повысил тон: – Шерхан! Ко мне! Шерхан! – Засопел, набычился, помедлил, покусал досадливо губу и рявкнул так, что Оксана присела от неожиданности: – Шерхан!! Ты где, поганец?

А в ответ – тишина, нарушаемая только цоканьем перепуганной белки…

– Чёрт, – посмотрели друг на друга Варенцова и Наливайко. Всё поняли без слов – и синхронно кинулись к Краеву. На то он и джокер, чтобы всю правду знать.

А Краев, надумав проветрить заклинившие мозги, смотрел на ноутбуке «Правдивую ложь». Смотрел, светло ностальгируя и в глубине души переживая – и какого лешего потянуло Шварценеггера в губернаторы? Нет бы поднатужиться и новый хит снять. Поиграть с экрана мускулатурой. Искренне и простовато хмыкнуть на радость фанатам: «Ill be back…»

Или, может, они там ради любимца нации всё же подрихтуют конституцию, да и выберут Железного Арни президентом? [151]151
  По современной конституции США президентом может стать только урождённый американец. Впрочем, в фильме «Разрушитель» («Demolition man») уже было высказано предположение, что «за великие заслуги» для Шварценеггера сделают исключение. Поживём – увидим…


[Закрыть]Краев не особенно удивился бы…

– Олег, Тихон пропал! – ворвалась в палатку Оксана. – Как сквозь землю провалился.

– И Шерхан исчез, – прогудел из-за её спины Наливайко. – Странное совпадение! Олег Петрович, выручайте! Покопались бы в этой вашей ноосфере, ну что вам стоит! Они звери всё-таки городские, а тут болота, змеи, хищники всякие, далеко ли до беды…

В его голосе было столько боли, заботы и любви, что Олег тотчас остановил фильм и, не задавая дурацких вопросов, разом превратился в джокера. Помолчал мгновение, полузакрыв глаза… потом вздрогнул, как от удара током, и тихо произнёс:

– Хреново дело… Шерхан в Пещёрке… В большой беде… Тихон идёт по следу, но ему трудно…

– Ну да, с килограммом осетрины в пузе, – заново начала жить Варенцова.

Наливайко же угрюмо спросил:

– В беде – это как?

– А вот так, – мрачно пояснил Краев. – Лежит связанный под брезентом в пикапе. Если не вмешаемся, его съедят. Да не звери, а люди… В общем, надо ноги в руки – и в Пещёрку, детали уточним по дороге. Давайте, время уходит!

– Есть, понял, бегу к Моте…

И профессор выломился из палатки, чуть не унеся с собой полог.

– А я переоденусь пока, – сказала Варенцова. Вытащила из-под спальника оранжевую коробочку – и на глазах у изумлённого Краева стала превращаться в гражданку Притуляк, родом из Астрахани.

Арийцы. Новая игра

В брюхе «Гиганта» было холодно, шумно и оплывал лиловым светом менгир, закреплённый в особой раме из лучшего немецкого дуба. На поверхности его мерцали, перемигивались руны, и словно в ответ вспыхивати мандолы на стенах и знаки древней письменности Шаншунг Маар-инг, давно забытой в Тибете. Лица троих путешественников у сидевших на откидных скамьях, казались то кроваво-красными, то иссиня-чёрными, то мертвенно-бледными. Через линию фронта летела чета фон Кройц из Аненербе и тибетский Змеиный Лама. Все – в лётной амуниции, при парашютах и рюкзаках. Полузакрыв глаза, они настраивались на предстоявщее дело. Их не отвлекало даже свечение менгира.

Лама, с которым их недавно познакомили в «Ораниербурге» [152] 152
  Специальный учебно-тренировочный лагерь под Берлином, где обучались диверсанты.


[Закрыть] у Отто Скорцени, фон Кройцам очень, не нравился. Одно слово, змей. Да к тому же матёрый. Вон какой выставил энергетический барьер – сплошная тьма, не пробьёшься. Не подглядишь, что у него на уме.

Лама, со своей стороны, примерно то же мог бы сказать и о фон Кройцах. Надменные арийцы (воздвигли зеркальную сферу, почему-то полагая при этом, что сами имеют право рыться у него в мыслях. Злобные, коварные твари. Кобель и сука, готовые с рычанием вцепиться в глотку. Ухо с ними нужно одержать востро и спиной ни в коем случае не поворачиваться…

Блестящая сфера и клубок тьмы толкались и пихались в астрале, но в материальном мире ничего не происходило, пока вдруг лама не встрепенулся и голосом пророка не возвестил:

– Ха, я чую это, я чую. Вход в спиральный туннель уже близок. Агарти ждёт нас.

«Агарти. – Чета фон Кройц снисходителыш переглянулась. – Ну, пусть будет Агарти. Хотя на самом деле это Терминал, Портал, Врата… Переход на Новый уровень. Как говорится, Боги видят в реке мёд, обычные простецы – воду, а низкие духом сущности – кровь, кал, мочу, гной. Всё зависит от кармы. И внутренней силы. Не каждому дано родиться арийцем…»

Тем не менее руны запульсировали чаще, казалось, менгир оживал. Круги мандал пришли в движение, завертелись разноцветными волчками. Лама вытащил поющую чашу – огромную, с хороший таз, – и принялся водить по древней меди массивным деревянным стихом.

– Ом Мани Падме Хум, – затянул он гортанно. – Ом Мани…

Фон Кройцы ответили посмертным третьим заклинанием Парацельса, обращённым к Гномам, Эльфам и Ундинам, и крепко обхватили руками артефакт, висевший у штандартенфюрера на ремне. Это был завязанный священным узлом металлический ус дракона, убитого ещё во времена Мерлина Роландом Придорожным. Редкий, страшной силы раритет, делающий своего владельца непобедимым… Миг – и то ли амулет подействовал, то ли мантра сыграла свою роль, но менгир так и вспыхнул, мандалы ускорили вращение, и сквозь прямоугольные иллюминаторы «Гиганта» пробился призрачный волшебный свет.

Этот свет не имел никакого отношения к бренному и греховному материальному миру. Так могли светиться лишь пределы Агарти, вернее – преддверие Портала.

– Ом Мани Падме Хум! – ещё громче вывела поющая чаша, чета фон Кройц воззвала к саламандрам… и внезапно свет внутри «Гиганта» погас.

Всё погрузилось во тьму, словно кто-то невидимой рукой вывернул пробки. Впрочем, ненадолго. Свет появился вновь, но… Господи, что это?! На стенах вместо знаков тибетской мудрости загорелись строчки из Торы, а на поверхности камня возникли шестиконечные звёзды Давида. Где-то чуть слышно заиграла скрипка, мелодию подхватил кларнет, и послышалось – вот уж совсем некстати – то ли «Хава нагила», то ли «Семь сорок», сразу не разберёшь…

Впрочем, штандартенфюрер Эрик фон Кройц всё понял мгновенно.

– Черт! Дьявол! Преисподняя! – яростно вскричал он. – Цум тойфель! Они уже здесь!

В этот же миг раздался страшный треск. «Гигант» судорожно вздрогнул и, отчаянно ревя всеми шестью моторами, клюнул широким носом к земле. Верх и низ перестали существовать, пол рванулся у пассажиров из-под ног, их завертело, закружило, протащило по стенам и потолку и понесло к кормовому люку.

– Есть! Держу! – Напрягая все силы, Эрик фон Кройц схватился за рукоятку, выворачивая ногти, повернул, открывая замок. – Хильда, вперёд! Прыгай!

Выпустил в полёт визжащую жену, выпихнул ламу, прыгнул в страшную прямоугольную дыру сам… Ветер плёткой ударил по лицу, дыхание сразу сбилось, не слушая приказов сознания, захлопнулись от страха глаза… Вот где пригодились отточенные до автоматизма навыки, полученные у инструкторов Скорцени: а ну, так-растак, давай дёргай за кольцо. Да не перепутай, так-растак, парашют с гранатой…

Миг – и в бледном небе расцвели три белоснежных цветка, и ветер лениво понёс их на северо-восток. Герои Люфтваффе, тоже выскочившие из самолёта, с криками пикировали к земле. Их парашютам, во исполнение приказа рейхсфюрера, раскрыться было не суждено. Они уходили вниз, вниз, а вокруг разливался тот самый свет, призрачный, волшебный, обманный. Он столбом поднимался из строения на земле, напоминавшего средневековую крепость. На эту-то крепость, неизящно кувыркаясь, и валился многотонной тушей «Гигант»…

– Хильда, подтяни стропы, держись поближе ко мне! – заорал что было мочи фон Кройц. Увы, германские десантные парашюты были практически неуправляемы, а потому наши герои спускались на американских, фирмы «Ирвин», с рулевыми лямками. Крик Эрика прозвучал вовремя – внизу раздался взрыв, ярким сполохом блеснуло пламя…

И разом наступила полутьма обычной северной ночи. Волшебный свет потух без следа. Только полная луна в сером жемчуге неба, да шум рассекаемого воздуха, да быстро приближающаяся земля…

То есть не вполне земля – топкое болото. Простиравшееся во все стороны, сколько видел глаз. Чахлые сгорбленные деревца, мхи, целое море трав, мрачные торфяные разливы, в которых отражалась луна. И всё это – ближе, ближе, ближе…

Бултых!!!

Приземление ещё осложнялось тем, что парашюты были порядком таки перегружены. Десантники не смогли бросить святого. Лама успел прихватить заветный меч и чугунную, для увековечения в Агарти, голову Адольфа Гитлера. Эрик – его же ростовой портрет и серебряную, пуда в два, свастику, а в раздутом рюкзаке у Хильды покоились аж три дюжины экземпляров «Майн кампф».

И вот чавкнуло, чмокнуло, хрустнуло, качнулись рогозы и камыши… Приземлялись кто как умел. Хитрый Лама прогудел мантру, мгновенно потерял вес и даже не замочил ног. Хильда пустила в ход магический камень из скалы Ибрахима, [153] 153
  По преданию, во время строительства Каабы пророк Ибрахим (Авраам) стоял на плоском камне, который мог парить над землёй.


[Закрыть] и тот опустил её на кочку, словно дитя в колыбель. Эрик был единственным, кто оплошал. Промедлил с левитацией, впечатался во мхи и сразу погрузился по бёдра. Хорошо ещё, что парашют был не германским, на котором иначе чем на колени и локти не приземлишься…

– Держитесь, мой штандартенфюрер, держитесь. – Мигом оценив обстановку, Хильда погасила купол, отстегнула лямки подвесной системы и бросилась к застрявшему супругу. – Я иду.

Краем глаза она заметила странное – Лама, вместо того чтобы торопиться на помощь, встал, скинул с плеч десантный рюкзак и принялся доставать из него чугунную голову фюрера, предназначенную для монумента в Агарти. Зачем, интересно?

– Эй, уважаемый Лама! – гневно вскрикнула Хильда. – Вы что, не видите, штандартенфюрер в беде?

Положение Эрика фон Кройца тем временем действительно осложнилось. Ветер надул его парашют и потащил арийца в болотную грязь.

– Вижу, милочка, вижу, – по-немецки отозвался Лама. Выговор у него был точно у коренного берлинца. – Ясно вижу, что мы вляпались в дерьмо. Пора, пока не поздно, смываться.

Достал наконец чугунную голову, нехорошо оскалился и самым святотатственным образом выбросил в болото.

Измена!..

– Катцендрейк! Швайн! – ощершась Хильда. – А ну, сволочь, стоять!

На миг она даже забыла о супруге.

– А не пошла бы ты, дамочка, куда подальше, – тоном берлинского уличного хулигана ответил тибетец и, резко повернувшись, зашагал туда, где только что исчез в торфяном фонтане «Гигант». Зашагал, унося древний меч, добытый с такими жертвами и трудом. Являющийся, как утверждали древние книги, пропуском в Портал…

– Хальт! – вскинула руку Хильда. – Стоять! Ты, грязный вероломный тибетский думкопф…

И Лама остановился. А потом закричал. Всё, что было при нём металлического, моментально пришло в движение. Тонко, словно под влиянием магнита, завибрировал стальной шлем, на прыжковой куртке бешеными змеями стали расползаться застёжки-молнии, сам собой раскрылся карманчик для ножа, зафиксированный блестящими кнопками. А главное, проснулся в ножнах меч. Проснулся и задрожал, словно сердечник соленоида. После чего стал проситься на свободу.

Миг, и, разорвав фиксирующие шнуры, он лёг в руку Хильды. Та что-то выкрикнула, повела клинком… С головы Ламы, разрывая крепления ремней, сорвался шлем, лопнула, словно взорвалась, фляга, докрасна раскалилась поясная пряжка с надписью «Люфтваффе»…

Видит Бог, дело кончилось бы плохо, но тут снова подал голос Эрик – ветер неумолимо погружал штандартенфюрера в русское болото. Надо было выбирать между его спасением и расправой над Ламой, и Хильда сделала выбор.

– Ладно, дерьма кусок, живи, ножны я заберу у тебя попозже… – грозно посулила она, сплюнула и бросилась вытаскивать мужа. – Эрик, держись, я иду!..

Полчаса спустя штандартенфюрер фон Кройц, мокрый, трясущийся и замёрзший, но живой, жадно курил и рассматривал припасённую карту. Всё оказалось не так уж и плохо. Они находились совсем недалеко от тайной базы, приготовленной, в общем-то, совсем для других целей, но, если надо, ею можно воспользоваться…

– Всё, пойдём отсюда. – Эрик выкинул окурок далеко в воду и стал заворачивать бесценный меч. – Похоже, надо начинать новую игру…

Свастика из чистейшего серебра отправилась в воду следом за окурком. Закрякали утки, успокоившиеся было после взрыва «Гиганта», поползли куда подальше ужи, а на поверхность, держа пучок душистых рдестов в зубастом рту, вынырнула ондатра. Выбралась на кочку и принялась завтракать, держа стебли лапками, словно руками.

– Новую игру… – эхом отозвалась Хильда. Сняла рюкзак и опустила в чёрный разлив все тридцать шесть экземпляров «Майн кампф».

Эрик последний раз сверился с картой, и двое арийцев пошли по болоту, как по сухой тропке. Мхи мягко проминались под резиной башмаков, но не рвались, спешили прочь удивлённые утки, на островках дрожали осины… Потом местность сделалась суше, разливы сменились торфяниками, и Эрик снова взялся за карту.

– Так, чёртова русская Пещёрка вот здесь… Значит, нам сюда.

Сюда – это к излучине реки, на пологий склон лесистого холма. Там, в густейших зарослях кустов, и была устроена база – глубокое, хорошо укрытое подземелье. Вооружение, снаряжение, экипировка, еда. Разумеется, документы и связь. И могучий, надёжный, оснащённый коляской тёмно-серый «Цундапп».

– Итак, новая игра, – надевая форму бригаден-фюрера СС, принялся рассуждать Эрик. – Как тебе Швейцария и нейтралы?

– Слушай, а стоит ли? – посмотрела на него оценивающе Хильда. – Тут, говорят, водятся партизаны…

Она совсем не возражала против Швейцарии. В Германию возвращаться нельзя. За провал, за несбывшиеся мечты любимого фюрера небось по головке не погладят. А амбиции Сиверса? А погибший самолёт? А утраченные ножны от добытого в Африке меча? Нет, в фатерлянд им дорога была надолго заказана…

– Что нам партизаны… – Эрик поправил на поясе драконий ус. – Дорогая, я думаю, тебе пойдёт полевая форма штандартенфюрера…

Он вывел «Цундапп» из блиндажа и завёл двигатель. Надёжный, с зажиганием от магнето, тот ожил мгновенно. Густо ударил сизый выхлоп, ярко вспыхнула фара…

Если верить карте – а ей, вне всякого сомнения, верить было можно, – буквально в сотне метров пролегала заросшая грунтовка, по которой последний раз ездили ещё при царе. Туда можно будет выкатить мотоцикл на руках, а потом…

И в это время с миром что-то случилось. Небо взорвалось жутким, свистящим, стонущим рёвом, раскололось, истекая огнём, и начало падать наземь.

Это из-за леса, где были позиции русских, ударили знаменитые «Катюши».

Там, куда обрушивался их удар, переставали существовать целые полки, а случайно уцелевшие солдаты седели, оставались заиками, сходили с ума. Кто видел, тот подтвердит, а кто не видел, тому и представлять незачем. Всё равно ничего даже отдалённо подобного не сумеете вообразить.

Страшная огненная стена бушевала пока ещё далеко в стороне, но Хильда и Эрик разом лишились рассудка. Эрик вжался лицом в руль и крутанул газ, Хильда боком упала в коляску, «Цундапп» взревел – неслышимо за вселенским громом «Катюш» – и рванулся неведомо куда, сметая кусты…

Хотелось обернуться пылинкой, ничтожным муравьём, забиться в щёлку, заткнуть уши, зажмурить глаза… Где-то совсем рядом громыхало и ухало, обжигало огнём, вспарывало ночной перламутр железными красками смерти. Резко пахло дымом, землёй, гибелью, раскалённым металлом…

А потом всё кончилось. Так же внезапно, как и началось. Небо раздумало рушиться и стало возвращаться на место, и ветер залатал огненные трещины в тверди мутными полосами дыма.

Эрик поднял голову, выругался, не услышав собственного голоса, похлопал Хильду по плечу.

– Ты как?..

Та что-то прохрипела в ответ.

– Меч… – не сразу разобрал Эрик. А когда разобрал, похолодел. Меч остался в блиндаже, среди вещей, которыми они собирались навьючить мотоцикл. Эрик оглянулся. Горка, в склоне которой была устроена база, была ещё видна из низинки, куда они скатились вместе с «Цундаппом». Только узнать её теперь было непросто. Там догорали расщеплённые, переломанные деревья. А на месте блиндажа виднелся завал, напоминавший могильный курган. От него валил густой дым.

– Что ни делается, всё к лучшему, – неожиданно спокойно проговорила Хильда. – По крайней мере, теперь он никуда от нас уже не денется. Мы ещё вернёмся. Время у нас есть…

Осторожно работая газом, они выволокли порыкивающий «Цундапп» на лесную дорогу, по которой последний раз ездили при царе…

– Как только доберёмся до наших, – отдышавшись, сказал Эрик фон Кройц, – сразу дадим знать Гансу. Пусть без промедления готовит на швейцарской границе окно…

Ганс – это Ганс Опопельбаум, подопытный из секретного проекта «Новая жизнь». Вора-медвежатника призвали в СС для открывания неподатливых еврейских сейфов, но вскоре поняли, что погорячились. Тогда перед неуправляемым Гансом встал вопрос: или восточный фронт, или алтарь науки. Главным жрецом при том алтаре был Эрик фон Кройц, а работа по созданию супергероя велась на базе германского эпоса о вервольфах, опытов Махараля [154] 154
  Махараль– Иехуда Лива Бен Бецалель, он же рабби Лев – авторитетный пражский раввин XVI века. Ему приписывается создание глиняного существа Голема.


[Закрыть] и секретных материалов НКВД, переданных в рейх во время советско-германской дружбы. Повезло Гансу Опопельбауму или нет, вопрос спорный, но в конце концов из всех добровольцев остался в живых только он. Теперь бывшего вора считали ценнейшим экземпляром, живым свидетельством триумфа германской научной мысли. Его навещал Гиммлер, с ним здоровался за руку фюрер… В общем, Гансу ничего не стоило организовать на границе не то что окно – хоть ворота. И он не подведёт, всё сделает. Просто потому, раз в три месяца ему необходима инъекция, а шприц держит в руках штандартенфюрер фон Кройц…

Но оказалось, что о швейцарской границе думать было пока ещё рано. Кто-то хочет в рай, да не пускают грехи. А вот фон Кройцев не пропустила дорога, русская лесная дорога, последний остаток старинного подъездного пути к Терминалу.

Едва проехали поворот, как под колёсами «Цундаппа» сработала мина. Взрыв был страшен. Тяжко содрогнулась земля, и к небу взлетели останки ни в чём не повинного мотоцикла. Добротная машина приняла на себя всю силу взрыва – Хильда и Эрик почти не пострадали. Они лежали на обочине дороги помятые и бездыханные, но живые, одежда на обоих висела тлеющими лохмотьями.

Скоро из леса не торопясь вышли партизаны. Один был матёрый бородатый мужик, одетый не по-летнему – в ватник и папаху. Второй был подросток в пиджачишке, фуражке с эмблемой ФЗУ и немецких, не по размеру, офицерских сапогах.

– Ты только глянь, товарищ Малофеев, – наклонился парень над Хильдой. – Ну до чего живучая немчура. Такую бабу из пушки не возьмёшь. Эх, надо было удвоить заряд…

Товарищ Малофеев перевернул Эрика, посмотрел в лицо и неожиданно помрачнел.

– Ты, Гриня, вот чего… Мину на сорок первой версте помнишь? Ну, где поворот на гестапо?

– Как же не помнить, очень даже, – шмыгнул курносым носом Гриня. – Я её пока пёр, чуть не помер. Вроде фашистки этой, здорова… А чо?

– А через плечо? Не горячо? – снова поставил его на место товарищ Малофеев. Вытащил кисет с горлодёром и принялся неспешно сворачивать исполинскую, не козью – слоновью ножку. – Давай-ка вали туда, проверь взрыватель. А я тут с фашистами сам погутарю. По-свойски…

– А, как всегда, – с уважением глянул на него Гриня. – Есть проверить взрыватель! Разрешите выполнять?

Сдвинул на затылок фуражку, лихо поправил ППШ и мигом, пыля подошвами, исчез. Как видно, ему было не впервой.

«Да нет, не как всегда, – так и не закурил Малофеевтут особый случай…» Достал фляжку, встряхнул и, наклонившись к лицу Эрика, принялся вливать тому в рот огненную жидкость.

– Ну всё, хорош прохлаждаться. Разлёгся тут. Не курорт!

– А? Что? – Фон Кройц вздрогнул, закашлялся, тяжело вздохнул и, разлепив ресницы, окончательно пришёл в себя. – Вы?.. Вы, уважаемый старший партнёр? Вы?

– А, признал, значит. Не забыл, – крякнул удовлетворённо Малофеев. – Стало быть, должон помнить, как мы с Ляксандрой-то свет Ярославичем тебя предупреждали. Ну тогда, после Чудского… Говорили мы тебе, чтобы больше не приходил, а? Говорили?.. А ты, пёс, опять за своё? Мало что сам припёрся, так ещё ведьму свою приволок… Ну, теперь не обижайся.

С этими словами Малофеев нагнулся и сорвал с пояса Эрика бесценный талисман. Всё, мол, поносил, хватит. Обойдёшься.

Спрятал драконий ус и принялся отпаивать Хильду.

– Давай, селёдка гамбургская, шевелись.

– А, это вы, уважаемый партнёр… – неуклюже зашевелилась она. – Прошу извинить… очень, очень приятно… Ах, сколько лет, сколько зим…

Бледные глаза арийки горели бессильной ненавистью. И вцепилась бы в глотку, да весовая категория не та.

– Сколько лет, сколько зим, – повторил Малофеев. Задумался, хмыкнул и вытащил из кармана две игральные кости. – А вот мы сейчас будем посмотреть – сколько!

Сдёрнул с головы папаху, положил в неё зары [155] 155
  Арабское название костей.


[Закрыть] с важным видом потряс и выбросил прямо перед собой, словно там находился невидимый стол. Кости и впрямь не долетели до земли, упали на незримую, звонко отозвавшуюся поверхность. Выпали две шестёрки.

– Ду шеш, [156] 156
  Профессионалы игры в кости предпочитают называть комбинации на тюркский манер. «Ду шеш» – две шестёрки.


[Закрыть] – надел папаху Малофеев, положил кости в карман и голосом судьи при оглашении приговора вынес вердикт. – В общем так! Чтоб ещё шестьдесят шесть ни слуху ни духу! Сунетесь – пожалеете. Будет не как сегодня, без шуток. Сдам в НКВД…

– Господи, уважаемый старший партнёр, но куда же мы теперь? – робко подал голос штандартенфюрер. – Без оружия, без припасов… Босые, раздетые…

– А куда хошь, – рассмеялся Малофеев и не без гордости, державным жестом, повёл рукой. – Валите, места много. Жратвы в летнем лесу навалом, не пропадёте… Правда, вот комар у нас знатный, ну да ничего, приспособитесь, вы же арии, сверхчеловеки. А теперь марш отсюда, – добавил он строго. – А то скоро Гриня вернётся. А у него язык как помела.

Когда фон Кройцы скрылись в кустах, он длинной очередью продырявил утреннее небо, разогнал на болоте ряску, бросил в воду колесо «Цундаппа» и, наконец-то раскурив слоновью ножку, принялся ждать. Ждал не долго. Вскоре из-за поворота появился запыхавшийся Гриня.

– Товарищ Малофеев, докладываю… Со взрывателем всё в порядке, стоит. Ой, а где захваченные фашисты? Что мы особисту-то скажем?..

Без интереса, буднично так спросил, заранее зная ответ.

– Как это где? Где положено, – усмехнулся бородач. – Попытка группового побега. Пресечённая. Успешно. Так в особом отделе и доложим, если что.

– Ага, так и доложим. – Гриня посмотрел на россыпь свежих гильз, на потревоженное болото и перевёл глаза на Малофеева. – Ох и лют же ты, Фрол Иваныч. Не даёшь спуска врагу.

– А то, – убрал флягу его старший товарищ. – Победу, Гриня, нужно ковать по гвоздику, это я как кузнец тебе говорю…