Текст книги "Тайны Сикорских (СИ)"

Автор книги: Мария Троянская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Глава 35. Зимнее утро

Поздний зимний рассвет подкрадывался неслышно, осторожно, словно пугливый лесной звереныш. Маленький, слишком юный, чтобы отвоевать у тьмы кусочек дня пожирнее. Пока приходится довольствоваться крохами со стола изобилия, который устроила зима, отдав самое сочное, самое вкусное глубокой, урчащей черноте ночи.

Не думал Артем, что его жизненных сил хватит дотянуть до рассвета, еще раз увидеть, как отползает под натиском слабого зимнего светила щупальце тьмы.

Засмотрелся в окно. Залюбовался впервые припорошенной снегом землей. Как красиво, как вдохновляюще, как щемяще видеть робкие следы зимы. В этом году она сильно запаздывает.

Кресло манит, баюкает. Огонь в камине погас, уголья истлели.

Сонливость незаметно таки обняла, укачала. Сикорский уснул с мыслью, что последние его воспоминания будут о солнечных лучах, о робкой улыбке зимнего утра, а не о ночной мгле. Ему виделась та, что всю ночь не давала покоя мыслям, бередила душу. Прощание вышло скомканным, рваным. Но иного не дано. Артем привык стойко принимать удары, выносить урок из поражений, но ни принятие, ни смирение не спешили успокоить истерзанные нервы. И даже сон не сделал дыхание мерным, умиротворенным.

***

Робкий поцелуй, словно крылышком, черкнул по обросшей щетиной обычно гладко выбритой щеке. Мужчина потер ладонью шею. Чье-то дыхание щекотало, дразнило. И запах… знакомый, до боли знакомый заставил вынырнуть из объятий крепкого сна. Веки открыли ясные голубые глаза, в которых скользнуло звериное любопытство.

Артем резко поднялся.

– Как я соскучилась! Я так давно хотела с тобой поговорить, но было такое ощущение, что человеческая речь мне недоступна, движения неподвластны. Я находилась в бреду, в котором хочешь взмахнуть рукой, но вместо этого совершаешь целый ряд неконтролируемых поступков. Хочешь молвить слово – но речевой аппарат сломался, не слушается, издает только рычание и гуление, невнятное бормотание, – женщина всхлипнула, подавилась рыданием. Наклонилась к смотрящему с непередаваемым выражением лица мужчине, прошептала:

– Люблю…

Обняла, окутывая знакомым ароматом, до боли родным.

Губы вкусные, сочные, податливые. Это сон. Это не может быть правда. Здравый смысл заставил взять себя в руки, прояснить ситуацию.

Артем мягко взял женщину за плечи, отстранился.

– Ева, что произошло?

***

Волны бились с друг другом жестоко, безжалостно, кровожадно. Женщина оказалась в эпицентре баталии. И не было ей покоя. Квадратные волны сбивали с ног, наступая с четырех сторон света. Ветер сильный, порывистый, круто меняющий направление, создающий геометрически правильную зыбь на воде. Но математическая острота углов несет смертельную опасность для каждого, кто оказался в эпицентре событий.

То ли боги играют в шахматы, то ли природа импровизирует, но попавшему в массу воды с колоссальной энергией, ничего хорошего не светит. Течение вихрем подхватывает, пытается заглотить добычу, а волны нападают с самых неожиданных сторон.

Остров Ре считается столицей квадратных волн, заманивая туристов запечатлеть необычное явление, увековечить в изысканном кадре. Купаться в дни, когда новый порыв ветра нападает на водную гладь с перпендикулярной стороны в то время, когда предыдущая волна еще находится в движении, запрещено. Временами запрет налагается и на выход в море судов. Опасно. Захватывающе прекрасно, но опасно.

Катя, словно жук, барахталась, захлебываясь, пытаясь вынырнуть из пучины. Подводные вихри хватали за ноги, морские стены обрушивали толщу воды со всех сторон. Вот и последняя часть проклятия, которое приняла на себя вместо Ксении. И никто не успеет сгладить его силу, помочь, спасти.

Береговая охрана мечется, заметив жертву стихии, собирается поднять вертолет. Но все тщетно. Катер не способен совладать с буйством стихии, а воздушное судно не успеет.

Голову накрыло. Катя почувствовала, как опускается на дно.

***

– Ты спал так долго, любимый, – ластилась Ева к родному плечу. – Семь дней и семь ночей. Мы волновались.

– Стой. Расскажи по порядку все, – мозг Артема работал лихорадочно в турборежиме. Он спит? Нет? Умер? Галлюцинирует?

– Я находилась в странном состоянии. Сложно что-то четко вспомнить, – увернулась от прямого ответа Ева. – Но теперь все позади. И ты очнулся. Мы не могли тебя добудиться.

– Кто снял проклятие? – спросил Артем.

– Да, проклятие снято, я свободна. Теперь мы можем…

– Я задал прямой ответ и хочу получить прямой вопрос! – Артем крепко схватил Еву за плечи, внимательно заглядывая ей в глаза. – Это важно.

– Да ну я не знаю… Разве это важно?

– Ева! – голос мужчины, словно серп, оборвал поросль лжи и уловок.

– Ладно-ладно, я правда не знаю.

– Что ты помнишь? Последнее?

– Ты приходил ко мне… – всхлипнула Ева. – Потом я пришла в себя и узнала, что ты в каком-то странном сне. Никто не мог тебя добудиться. Но вот видишь, я поцеловала тебя, и сила нашей любви…

– Кроме меня кто-то к тебе заходил?

– Н-нет… Не помню… Ты меня пугаешь. Разве ты не рад? – глаза Евы налились слезами.

– Я рад за тебя.

– Но Тема… я понимаю, что ты сердишься. Но ты же любишь меня… Я знаю. Если бы не любил – не забрал бы к себе, не нянчился столько времени. Почему ты во имя гордыни отказываешься от своего счастья? От нашего счастья? Будь к себе добр… – грустной мелодией текла речь прекрасной, словно нимфа, женщины. Артем болезненно сжал кулаки и отвернулся. Как он любил ее! Воспоминания заставили внутри все перевернуться. Ева умела быть привлекательной, искренней, страстной, хрупкой и сильной. Ее очарование манило, словно волшебная дудочка, а затем сбивало с ног нерадивого пленника.

– К тебе не заходила женщина перед тем, как ты пришла в себя? – прямо спросил Артем, пытаясь вырваться из плена Евиной харизмы.

– Нет, – слишком поспешно.

– Ева…

– Правда, не знаю… Ты простишь меня? – тихо и трогательно. Ева смотрела с надеждой.

– Сейчас я не могу об этом говорить, – Артем болезненно поежился. Живот призывно заурчал. Естественные потребности давали о себе знать.

Спустившись на кухню, мужчина накинулся на тарелку с бутербродами. Валентина издавала радостные возгласы, клокотала и даже разрыдалась, потчуя пришедшего в себя хозяина дома.

– Валюша, все очень вкусно, – непривычно фамильярно поблагодарил Артем, заглатывая, словно кашалот, очередной бутерброд.

– Такое счастье! И Ева пришла в себя. И Вы проснулись. А я-то страху натерпелась. Думала, Ева что с Вами сделала… – Валентина зажала испуганно рот. Лишняя болтовня не приветствовалась.

– То есть? Расскажи, что случилось в тот вечер, когда я уснул, – Артем поощрительно улыбнулся, и Валя, словно ждала приглашения, сначала несмело, затем, все набирая оборотов, затарахтела.

– Ева сбежала… Вы были у нее и, видимо, от усталости, не заметили, как она карточку пропускную стащила. Она на кухню прямо, а здесь я. Страху натерпелась. Ева же на зверя похожая, я и не узнала ее сразу. Чуть не бросилась на меня. Хорошо, что Катя… эм-м…Лена зашла попрощаться, – исправилась Валентина, не зная, в курсе ли настоящего имени служанки Артем Николаевич. – Смелая. Не побоялась – встала между мной и Евой и, когда та кинулась в мою сторону, схватила за руку. Говорила с ней, как с маленькой. А та притихла, слушала…

– Что… что она говорила? – Артем побледнел.

– Да всякое… ерунду… – отвела взгляд Валентина.

– Это важно, дословно нужно вспомнить.

– Эм-м… Да что-то про то, что Вы Еву любите, что она должна это помнить. Должна ценить Вас… Долго говорила. Ласково, словно с несмышленышем. Ева успокоилась. Ее схватили санитары и увели. А на следующий день уже чудо случилось – в сознание наша Евочка пришла. Счастье-то! – всхлипнула Валентина.

– Понятно. Спасибо, благодарю за завтрак! – Артем Николаевич приобнял разрыдавшуюся кухарку. Его взгляд просветлел и наполнился решимостью. Пазлы начинали складываться в картинку.

Глава 36. Спасение

Толща холодной воды поглотила женщину, проглотила, начала переваривать хрупкое тело, жевать, играться жертвой, словно кошка с мышкой, затягивая все глубже.

Катя чувствовала, как легкие сдавило, как панический ужас захватывает каждую клеточку, хочется биться, спасаться из последних сил. Но черные мушки перед глазами становились вестниками отключающегося сознания. Кислородное голодание сужало мир к размеру точки. Вот-вот сотрется грань между реальностью и бессознательным. Прощай, мир…

Огромная белоснежная… мощные лапы… крепкие зубы… холка под скрюченными от холода пальцами. Ускользающее сознание не дает сфокусироваться, осознать происходящее, рассмотреть. Безумная воля к жизни заставляет мертвой хваткой вцепиться в густую шерсть.

Катя, словно в бреду, цеплялась за ниточку существования, не отдавая себе отчет в происходящем. Шанс на спасение сводил с ума.

***

Володя взял на руки холодное мокрое тело. Катя находилась без сознания. Он убрал волосы с лица, притулился горячими губами к холодным синим губам, вдыхая в них жизнь. Разогревал, делал непрямой массаж сердца. Раз… Два… Три… Давай же!

Наконец Катя закашлялась, выплевывая скопившуюся жидкость, возвращаясь в сознание. От усталости и смертельного холода дрожала. Слезы котились из глаз.

Вова прижал ее к себе, скинул пальто, укутал, согревая. Водитель вертолета, на котором муж Катерины прилетел спасать свою любимую женщину, спешил, держа в руках охапку полотенец.

– Все будет хорошо… ты будешь жить…

– А где?.. – Катя хотела задать мучивший ее вопрос, но оборвала фразу на полуслове. Наверное, привиделось. Плод воображения, пораженного близкой смертью, кислородным голоданием. Это не могло быть на самом деле. Привидится же такое…

Володя что-то говорил, обнимал, пытался согреть, поделиться теплом. Но женщина в его объятиях смотрела мимо.

Призрак в последний раз пожал руку Катерине, подарив ощущение легкого дуновения ветерка в месте, где коснулась его невидимая ладонь. Он мягко улыбнулся, прощаясь.

***

Лучано смотрел на своего врага спокойно, с улыбкой.

– Чао, дорогой, – отсалютовал бокалом с алой жидкостью, похожей на вино.

Артем еле сдержался, чтобы не поморщиться, раздувая ноздри, улавливая и идентифицируя лишь ему заметные запахи, подтверждающие самые неприятные подозрения. Да, в бокале однозначно было не вино.

– Даже не пытайся, – бесстрастно пригрозил Артем, заметив, как его собеседник поглядывает в открытое, несмотря на декабрьскую стужу, окно.

– Non preoccuparti (Не бойся), дорогой, – с полуулыбкой покачал головой Лучано. – Я достойный противник. Сбегать, как последняя крыса, не собираюсь, будь спокоен.

– Ты знаешь, зачем я пришел, – Артем говорил бесстрастно. Роль палача была ему неугодной, но выбора не оставалось. Если не покарать виновного – это будет расценено, как слабость. Никто не поймет. Не простит. А сейчас нужна была стабильность и спокойствие всем кланам.

– Кара постигнет виновного, – хохотнул Лучано.

– Ты не считаешь себя виновным.

– Я имел шанс, данный не многим. Я не мог его упустить, – развел руками итальянец, ни капли не сожалея о попытке привести свой клан к власти.

– Лучано…

– Ты был мне достойным противником, Артем. И другом.

– Друзья так не поступают.

– О, поступают, ты и сам знаешь, – спокойно возразил Лучано, демонстрируя белоснежные зубы. – Когда интересы клана превыше всего. Но ты мой друг, я сделаю тебе последний подарок.

– Мне не нужны твои подарки.

– О нет… Этот нужен, – Лучано лукаво зыркнул на собеседника.

– Меклановые войны. Они не нужны никому. Ты бы не смог удержать власть.

– Время показало бы, – ни чуть не смутился Борджиа.

– Кто тронул членов моей семьи, представителей моего клана – должен поплатиться. Ты не выторгуешь жизнь.

– Я и не собирался, – спокойно возразил итальянец, пригубляя жидкость в бокале.

– Лучше скажи, за что ты так поступил с девчонкой? Она же пешка, никто.

– Значит тебя таки волнует судьба Катерины? Тогда я прав – ты оценишь мой подарок.

– Зачем было пытаться ее убить?

– Ксюшин ребенок. Катя единственная, кто мог спасти его, нового лидера всех кланов. Я же обладаю даром предвидения, Тема, я знал, как тебя сместить, знал все твои слабые места. Сын Ксении должен стать могущественным правителем, усилить ваши с Женей позиции настолько, что Борджиа еще много столетий не смогут претендовать на первенство и власть. Но была лазейка… Если бы удалось уничтожить Катерину, как ты выразился, «девчонку», она бы не остановила Ксению, когда та собиралась покончить с собой, она бы не переубедила твою сестру оставить ребенка себе. Даже если бы Сикорская родила наследника тайно, этот вариант меня бы тоже устроил – я бы смог добраться к нему. Но и здесь Катя всунула свой нос – показала твоей сестре, что такое amore (любовь), – Лучано говорил, но в его голосе не чувствовалось и тени осуждения, скорее легкое уважение, граничащее с восхищением. Он умел отдавать должное качествам, заслуживающим внимания.

– И так, Сикорскому-Фельдману суждено родиться…

– И ты решил отомстить? Убить женщину? – Артем слушал внимательно, с долей спокойствия, но в голосе почувствовалось рычащее осуждение, таящее угрозу.

– Вот в этом то и подарок. Я скажу, кто сдал мне твою… – жгучие глаза Лучано заискрились лукавым блеском, – эм… служанку. Ева. Твоя невеста нашла меня и рассказала, как добраться к Латышевой.

Ноздри Сикорского раздувались, хотя он изо всех сил пытался сохранить выдержку. В этом всем были Борджиа. Под эгидой доброго поступка Лучано перечеркнул возможность наладить отношения с бывшей невестой навсегда. Ева старалась вернуть расположение Артема, особенно после того, как он не бросил ее проклятую. Как возился с ней, верил в нее, помогал, оберегал. Она оценила верность, надежность, умение любить искренне и глубоко. Раскаялась. Попыталась вернуть. Но ошиблась в выборе методов устранения препятствий. Ведь Ева узнала, что ее любимый удостоил чести простую потенциальную одаренную, провел с ней ночь.

Обезумевшая от ревности, съедаемая муками отчаяния и угрызениями совести, женщина решила устранить потенциальную соперницу, пусть даже она и не таит угрозу – замужняя, с ребенком, покинувшая дом Сикорских навсегда.

Ева знала, что ее избранник никогда не лишит покровительства Катерину после того, что она сделала для его семьи. А значит связующая нить между ними будет существовать всегда. Тогда умная, но жестокая в своей всепоглощающей любви отчаявшаяся женщина решилась связаться с врагом Сикорского – Лучано. И помогла заманить Катерину в ловушку.

Глава клана Борджиа знал текст проклятия, поэтому ничего не стоило подарить Латышевым путевки во Францию на остров Ре. Воссоединившаяся семья уехала без тени подозрений. Но у прекрасного берега Катю подстерегали квадратные волны. Стоило ей отправиться на прогулку на катере, третья часть проклятия, адресованного Ксении, обрушилась на нее.

– Ева любит тебя, Артем, – Лучано получал искреннее удовольствие от разговора, которым должна была увенчаться его недолгая жизнь. Словно лучи заходящего солнца его эго согревали крохи удовлетворения от того, что он не был жертвой, что он все еще имел влияние на всемогущего Сикорского, и беззастенчиво играл мускулами, топтался по больному, словно слон в посудной лавке.

– Тебя это не касается, – Артем решительно направился в сторону побледневшего итальянца.

– Стой. Есть еще кое-что… Катя. Это ведь она сняла проклятие с Евы. Она таки обрела силу. И… это был ее подарок тебе, – бледный Лучано, впервые попавший в липкий саван страха, увидев признаки пробуждающейся лютости Сикорского.

Артем замер.

– Зачем? Почему Катя это сделала?

– А ты как думаешь?

Лучано с тревогой наблюдал, пытаясь разобрать тени эмоций за непроницаемой маской, под которую спрятался Артем. Он еще не знал, что только что спас себе жизнь.

Глава 37. Карапуз

Старший брат – защитник для маленькой принцессы. А если их двое – то каменная стена, за которую прячут маленькую девочку от любых огорчений и опасностей, может становиться поистине громадной.

Ксения была хрупким цветочком, оберегаемым братьями, вечно занятым важными делами отцом и слегка деспотичной матерью. Но она чуть не увязла в сладком меде, в котором ее унаследованной силе характера и широте мышления, ее «сикорскости» было тесно. Девушка, словно пружина, находилась всегда в режиме заводской полусобранности, не имея ни возможности, ни необходимости выпрямиться в полную силу, попробовать себя на деле.

Она прожигала жизнь, толком не видя ее, за розовыми очками, ослепленная золотистой праздничной, ничего не стоящей на деле, мишурой «золотой молодежи», тускнея, теряя свой нерастраченный потенциал. В ее живом, подвижном характере раньше времени начала проявляться усталость от жизни, сплин, уныние и хандра. Ксения прятала их, тщательно маскируя звонким мелодичным смехом, броским макияжем, дорогими нарядами. Не женщина – картинка.

Но неясная тоска по настоящей, чего-то стоящей жизни волчьим воем пробирала до костей, стоило погаснуть последнему светильнику, погрузиться в мир полутонов.

Да, братья прятали свою любимую неженку от жестокого мира за высокой крепостной стеной, забывая, что в этой стене есть дверь, и сквозь нее рано или поздно прорвется свежий воздух. Так, Женя, близкий товарищ обоих Сикорских, без помех проходил в башню, где томилась Ксения.

Обаятельный шатен с потрясающими, наполненными жизнью глазами был тем свежим ветром, который взбудоражил впечатлительную Ксению, до зубовного скрежета накормленную пустозвонстом окружающих ее друзей, занятых растратой заработанных потом и кровью родителей капиталов.

Умный обходительный мужчина, более чем на десяток лет старше нее, выняньчивший малышку с пеленок, казался божеством.

Однажды, вернувшись из Таиланда, загоревшая, пахнущая морем и солнцем молодая женщина столкнулась с Евгением в дверях. Фельдман обнял ее приветственно, окутав ароматом мужского парфюма, обдав ощущением надежности и силы, и Ксения, словно овечка на заклание, поняла, что попала. Среди ее ничем не озабоченных по-настоящему одногодок Евгений был словно лев в стае муравьедов. Он любил Сикорскую, словно сестру. Но Ксения достигла того возраста, когда ее внутренняя женственность распустилась, но не была растрачена ни на йоту. Вся сила обаяния молодой женщины обрушилась на Сикорского. Он по-честному старался относиться к сестре друга по-братски, даже избегал ее. Но Ксюша была настойчива и упряма. И влюблена со всей пылкостью первого чувства.

Фельдман не планировал обжигать Сикорскую. Он был тем фонарем, к которому бабочки слетались на верную смерть, но он всегда предупреждал об этом, играл в открытую. И когда Ксения впервые поцеловала его, мужчина честно постарался выдержать дистанцию. Но празднества одаренных, дурманящие летние ночи, а затем окутывающие чарами заснеженные вечера сделали свое. Роман длился несколько месяцев, пока Евгений вдруг не очнулся, словно ему дали оплеуху.

Однажды утром сияющая, слегка зарумяненная Ксения принесла ему кофе в постель, предлагая разделить вместе завтрак, и Фельдман посмотрел на нее – хмуро, словно туча. Он вдруг подумал, что девушка выглядит искренне влюбленной, в ее взгляде читалось такое счастье, что от его света можно было ослепнуть. Евгений подумал, что она смотрит на него так, словно собирается любимому мужу рассказать о долгожданной беременности. Утро померкло. Захотелось поправить удушающий галстук, затягивающийся на шее. Мужчина даже сделал неосознанное движение рукой, чтобы поправить ворот рубашки, ослабить давление, но вспомнил, что сидит полностью обнаженный в номере гостиницы, укрытый лишь кусочком простыни.

Решение было резким и безапелляционным.

– Нам пора это прекратить, – резко, без подготовительных речей обрубил Фельдман. Такая честность и прямота – самое милосердное решение, на его взгляд. Она не дает возможности тешить себя иллюзиями, погружает человека сразу в стадию невыносимой боли. Но когда любишь и расстаешься, эта стадия неизбежна. Просто подготовительный этап был полностью кастрирован.

Фельдман не знал, что он пытается не Ксению освободить, а себя самого, что девушка давно заняла место в его сердце. Хотя вырванный ею уголок еще не был зафиксирован разумом, хотя Евгений был твердо уверен, что стыд за использование девчонки, которая росла у него на глазах, должен быть вытеснен, то, что он во сласти «сикорскоти» стало для него открытием, пришедшем не сразу.

Погасив свет в любящих глазах, проводя параллель с женщиной в положении, смотрящей на любимого мужчину, он, сам себе не отдавая отчет, оказался проницательным – Ксения действительно собиралась сказать, что ждет ребенка.

Своей жестокой резкостью Фельдман разбил сердце Сикорской. Находящаяся на грани отчаяния, она чуть не вышла в окно, раз и навсегда покончив с жизнью.

***

Май-месяц

– Я приехал, как только смог, Ксюша, – мягко взял ее за руку. Словно и не разгонял толпу врачей, грозясь всех уволить. Кто-то смелый сделал Евгению замечание о том, что без маски и халата заходить в родильное отделение нельзя, и чуть не поплатился за это. Еще не родился на свет человек, который смог бы что-то запретить главе одного из самых могущественных кланов одаренных. Фельдман еле сдержал себя.

– Я н-не… ай… мамочки-и-и… – Ксения скрутилась в родовых муках.

– Что? Болит? Я сейчас! Немедленно обезбаливающее! – Фельдман потерял весь свой лоск, рвал и метал, грозясь камня на камне не оставить от больницы, если с роженицей или ребенком что-то случится.

– Н-нет, все нормально. Боль… так и должно быть. Не надо ничего. Зачем ты приехал? – Ксения посмотрела затравленным взглядом.

– Ты избегала разговора со мной несколько месяцев. Ксюша…

– Так зачем ты приехал?.. – тихо спросила женщина, вся мокрая от пота, старающаяся выровнять дыхание, облегчить родовые мучения.

– Он и мой сын. Ты не давала мне шанса поговорить, Ксюш.

– О чем говорить? Ты мне все сказал. При чем давно… ай!

– Я… я понимаю, что сейчас не лучший момент для разговора. Мы поговорим обо всем по факту.

– Убирайся… ах…

– Давай я позову анастезиолога.

– Нет, я с-сама-а… все нормально. Как ты вообще сюда прошел? Карантин. Никого не пускают.

– Это сейчас не важно.

Ксения начинала злиться. Боль не давала возможности обуздать собственные эмоции. Хотелось облегчить мучения. Женщина старалась успокоить ребенка, который проходил муки рождения, всеми мыслями и чувствами поддержать его, помочь появиться на свет. Фельдман, разбивший ей сердце, отравлял и без того недостижимое спокойствие.

После короткого спора женщина сдалась. Она мучилась в отдельной палате. Врачи лишь приходили проверить датчики. Карантинные мероприятия не позволяли партнерские роды, поэтому Павел, числящийся отцом, оставил ее одну.

К мучениям Ксении добавились еще и укоры совести. Присутсвие Жени могло быть расценено как предательство с ее стороны. С другой стороны, он все-таки отец.

Гордость заставляла избегать встреч и разговоров с Фельдманом. Она не давала ему и шанса объясниться.

Поддержка Павла была все это время как нельзя кстати. Теплое чувство к нему обитало давно. Это была любовь. Не такая безумная и страстная, всепоглощающая, как к Жене, но робкая и нежная, построенная на уважении и доверии. Фиктивный брак все менее походил на фиктивный, а дружба на дружбу.

Ксения была не готова копаться в себе, поэтому просто сосредоточилась на родах, оставив пререкания на потом. Женя поддерживал, делал массаж, слегка облегчающий муки, говорил всякие глупости, и в то же время гонял врачей туда-сюда по малейшему поводу. От его самодовольной роскошности не осталось и следа. Взволнованный, непривычно внимательный, полностью во власти матери своего сына, предугадывающий ее малейшие прихоти, малейшие потребности.

Врачи, акушеры, санитары были безупречны и уже спустя пару часов краснолицый карапуз раздал свой первый боевой клич, более похожий на мяуканье котенка.

– Дайте, можно? – Фельдман взял замотанного в полотенца младенца, почти не дыша.

Сморщенный, словно старичок, синеватого оттенка малыш что-то угрожающе пискнул.

– Какой ты красавец, – нежное воркование высокого, слегка полноватого мужчины не вязалось с его внешностью. Ксения впервые видела, чтобы Женя так себя вел по отношению к кому-либо – трепетно, с искренней любовью. Из ее уставших глаз котились беззвучные слезы.

Павел стоял за стеклом – в палату не пускали. Он молча развернулся.