Текст книги "Я мисс, и мне плевать (СИ)"

Автор книги: Мария Секирина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Какое предназначение? – я вся напряглась, как натянутая тетива, в ожидании ответа.

– Доподлинно оно мне неизвестно. Я знаю лишь то, что наступит день, когда ты и другие валькирии соберетесь вместе и сойдетесь в битве с армией теней. Но прежде, чем ты будешь готова, я стану учить тебя.

С этими словами Перитас достал их под скамьи вытянутый сверток, который я не заметила, и вручил его мне.

– Открой.

От свалившихся на меня новостей сердце затопило волнением. Непослушными пальцами я развязала тесемки и, затаив дыхание, развернула ткань. Внутри обнаружился тот самый двуручный меч, который я приметила в оружейной, еще до того как начала путешествие. Сомкнув пальцы на рукояти, я вытянула его вперед, вновь ощутив приятную легкость. Джек подал голос, напомнив о своем присутствии.

– А у этого меча есть имя?

– Да. Звездный свет.

Взгляд скользил по гладкому серебряному клинку к вставленному в рукоять сапфиру. Я мысленно обратилась к мечу по имени и почувствовала, что оно действительно ему подходит. Сидя на той черной скамье, под защитой дубовых ветвей, рядом с последним живым родственником и верным другом, я чувствовала радостное возбуждение, перемешанное с волнением, и поняла, что впервые за долгое время счастлива.

Я не заметила, как вокруг уже стали сгущаться сумерки. Мы вернулись в дом и собирались, уже было, разойтись по своим комнатам, когда Джек  хлопнул себя по лбу, что-то вспомнив.

– Вы не рассказали, как Кодард выжил в зыбучих песках и как там оказался?

– Ох, – дедушка покивал, – да я выяснил и это. Боги, как выяснилось, похожи на людей. Любят поиграть, могут долго помнить обиды. Кодард рассказал, что попадать в смертельные западни по их милости было обычным делом. Маленькая месть на каждый день.

Неизвестная глава

Преисподняя. Так на картах путешественников по мирам было обозначено это место. Такое название прижилось по той просто причине, что не было известно более негостеприимного мира. В царстве застывшего обсидианового моря не было никакой жизни, лишь вздыбившиеся непроходимым лесом застывшие черные волны. Самым страшным, пожалуй, было то, что, попав туда однажды, выбраться было уже невозможно. По крайней мере, такой способ не был известен среди путешественников. В Преисподней не было ни обжигающего холода, ни плавящего жара, попавшие в плен этого мира, умирали мучительной смертью из-за отсутствия еды и воды.

Посреди волн, теряясь верхушкой в небе, росла огромная черная башня, видная издалека. В ее основании мог бы поместиться целый город, в то время как на вершине – лишь несколько человек. Сверху это строение, возведенное неведомыми силами, заканчивалось площадкой, огражденной со всех сторон кривыми обсидиановыми перилами, которые ощерились множеством острых зубцов. Все они были разными по размеру, а один даже достигал высоты человеческого роста.

Опершись спиной о заграждение,  на вершине сидела согбенная старуха. Ее иссохшую пергаментную кожу покрывали темные пятна, похожие на масляные разводы. Старуха дремала, смежив веки, и таким изможденным казался ее вид, что тот, кто мог бы видеть женщину в тот момент, решил, что она умерла.

Старуха редко становилась посмотреть на открывавший вид. Почти все время она проводила в подземельях, где вместе со своими помощницами проводила обряды, снова и снова пополняя раскинувшуюся у подножия армию теней. Поднималась женщина лишь тогда, когда чувствовала, что Бог зовет ее. Плотно сжав трясущиеся губы, превратившиеся в две тонкие тряпочки, она медленно переставляла слабые ноги, с трудом преодолевая каждую ступеньку.

Столетия назад, когда при ней еще была кожа глубокого нефритового цвета, она сподвигла своего возлюбленного поднять мятеж против ложных богов. Но еще прежде к ней явился мужчина, прикрывавший лицо капюшоном. Бывший гласом Истинного бога, который на древнем языке назывался дерилидос, он помог ей увидеть истину и наградил даром. Дерилидос одаривал ее каждый раз, как она справлялась с возложенной на нее миссией. Она и, как позже выяснилось, еще несколько женщин, тоже ставших жрицами, долгое время рожали детей, исполняя Его замысел.

Дерилидос помог им сохранить жизнь, но не вечную молодость. Потому с каждым взрослеющим ребенком, они все больше состаривались. Когда их чрева истощили способность к деторождению, Истинный бог собрал их в Преисподней для исполнения новой миссии. Теперь они могли поднимать из небытия тени. Аризна не знала, что грядет, но чувствовала, что вскоре их судьба свершится, и вместе с этим придет избавительная смерть.

В Преисподней не было солнца, лишь тусклое небо, неизменно затянутое пеленой тумана. Оттого там не было дней и ночей, время будто вовсе остановило свой бег, в тот же день, когда остановилось обсидиановое море. Если бы там были дни, можно было бы сказать, что каждый день Аризна с другими жрицами вызывали к жизни тени в подземельях под подошвой башни. Обряды были трудоемкими и вынуждали подолгу стоять на старческих ногах, отчего те не переставая болели. Подниматься на вершину по зову дерилидоса, однако, было сложнее всего. Каждая кривая ступенька давалось с таким трудом, что через каждые несколько приходилось останавливаться на отдых. Изможденное тело вел вперед лишь дух, в котором еще горел огонек истиной веры, раздуваемый предвкушением скорой встречи с Ним.

Когда длинный путь привел ее на открытую площадку, женщина осела без сил и стала дожидаться визита. Ждать, как всегда, пришлось долго, и она начала клевать носом.

– Услышь меня, дитя – властно прозвучало в ее голове, разогнав дремоту.

– Я слушаю Вас, господин, – она торопливо преклонила колени, которые от этого пронзило резкой болью.

– Скоро явиться твоя кровь. Тебе нужно только привести их сюда.

– Слушаюсь, господин.

– Продолжайте призывать теней. Ступай.

Аризна склонилась так сильно и резво, что легонько ударилась лбом о гладкий черный камень пола. Сделав это, она как могла торопливо поднялась и стала спускаться обратно. Когда-то спуски давались ей легче, чем подъемы, и было удовольствием спускаться вниз после долгого пути наверх, но не теперь. Теперь ей приходилось держаться за стены, чтобы кубарем не свалиться вниз. В памяти все еще свежа была боль, которую она испытала, пересчитав головой большое количество ступенек.

В подземелье, как и во всей башни, горели факелы. Хоть у жриц все еще сохранилась способность видеть в темноте, факелы нужны были для теней, будучи важным условием их призыва. Внизу ее уже ждали три таких же ветхих и изможденных старухи, как и она сама. Стоило Аризне спуститься, они вопросительно подняли на нее глаза, слишком усталые, чтобы разговаривать.

– Приближается то, чего мы так ждали, сестры. Скоро прибудет наша кровь.

– Начнется ли война, которую мы ждем? – прошелестел  тихий голос.

– Это мне неизвестно.

Все четверо они уже давно испытывали невозможную усталость от долгой жизни, что дополнительно усугублялось старостью. Изредка разговаривая, они пришли к выводу, что армия теней нужна для войны с лжебогами. Когда же ложные боги будут побеждены, их миссия закончится, и они смогут обрести покой.

Но нужно было снова браться за дело, и жрицы встали в круг и затянули песнь своими тихими скрипучими голосами, призывая к жизни новую тень. Когда старухи призвали в армию четверых новобранцев, по башне прошелся гул. Жрицы встрепенулись и засеменили к выходу, к круглой гладкой каменной двери, от которой раздавался стук. Аризне понадобилась помощь всех соратниц, чтобы открыть ее.

Снаружи стояла молодая и прекрасная, как кровь с молоком, девушка и самодовольно ухмылялась. Парень, стоявший рядом с ней, хмурился и молчал.

– Пойдемте за мной, – проговорила Аризна и повела их наверх.

Другие жрицы не захотели оставаться в стороне и поплелись тоже, желая узнать, как скоро разрешится их судьба. Они не говорили с Богом слишком долго и стали думать, что он забыл их. В конце концов, преодолев подъем, старушки высыпали на верхнюю площадку и расселись там же на камне, принявшись ждать. Парень же с девушкой остались стоять у входа, на этот раз дерилидос не заставил себя долго ждать.

– Вы пришли, дети мои, – казалось, он не сразу заметил присутствие старых женщин. – Дитя, я не велел приводить остальных.

Услышав такое, они поменялись в лицах, одна из них заговорила:

– Мы хотим знать, когда придет освобождение, – голос ее был тихим, как дуновение ветерка.

– Я дарую вам его.

Высокий человек, одетый сплошь в черное, подошел и коснулся лба каждой по очереди, приговаривая «ты свободна». Последней была Аризна, стоило пальцу коснуться ее лба, как вся сила, которая подпитывала ее жалкое существование последние годы, ушла. На площадке осталось трое живых и четыре иссохших мумии. Новоприбывшие склонили колени.

– Господин.

– Время пришло, вместо вас вернуться тени.

Глава девятнадцатая

На следующее утро я проснулась ни свет ни заря. Минувшая ночь принесла лишь беспокойные сны, призраки которых преследовали меня и наяву. Казалось бы, в свете новых необыкновенных событий, я должна была спать как младенец. Но всю ночь я сидела неподвижно на троне из мрамора и смотрела на танцующие пары, которые умирали от легкого кинжального поцелуя. Чтобы разогнать мрачные думы, я решила посидеть у пруда, надеясь, что Перитас придет туда и ответит на новые вопросы.

Не завтракая, я умылась и вышла наружу. День только занимался, и бледные рассветные лучи делали весь радостный прежде пейзаж унылым и грустным. Восход солнца я встретила под дубом наедине с плохим предчувствием, дедушка не заставил себя долго ждать.

– Доброе утро, Арьянэт, – он выглядел как всегда бодрым и свежим, но увидев мое печальное выражение лица, обеспокоился.

– Доброе утро, Перитас.

– Что-то случилось?

– Да, всю ночь меня терзало пророчество, которое мне дал увидеть Голос, которого ты называешь Бойким.

– Расскажи мне, – его серые глаза светились живым интересом, отчего я почувствовала острую потребность выговориться.

– В том видении был бал. Я возвышалась на троне, а у подножия танцевали люди, разодетые в невероятные костюмы. Они не шевелились, пока я не объявила бал открытым. Но когда я это сделала, – при воспоминании о том ужасе, который охватил меня, когда я не могла пошевелиться, слова давались с трудом. Пришлось взять себя в руки.

– Когда я это сделала, заиграла музыка, и пары закружились в танце, а я не могла больше пошевелиться, словно статуей стала. Все, что мне было доступно, смотреть на бал, – чтобы вновь не замолчать, я стала говорить быстро, желая успеть закончить прежде, чем страх вернется и сожмет мое сердце своей костлявой рукой. – Я увидела среди танцоров Лиссу и Хокена, это те самые люди, которые были со мной и Джеком в комнате с дверями. Они танцевали вместе с остальными, будто выжидая подходящий момент. А потом достали кинжалы и убили всех присутствующих. И меня.

На глаза навернулись слезы.

– Дедушка, объясни мне, почему они стали тенями?

Перитас выглядел так, будто хотел, чтобы этого вопроса не было, ведь тогда бы ему не пришлось на него отвечать. По его лицу было понятно, что это причинит мне боль, чего ему очень не хотелось бы делать. Но я упрямо ждала ответа, надеясь услышать, что все это дурная шутка, а Лисса просто отошла за кружкой чая и сейчас вернется.

– Арьянэт, я не знаю точной причины, почему так произошло, Терпеливый не рассказывал мне всего. Но твоя подруга, – он замолчал, заставляя себя произнести это слово, – суккуба. А твой бывший жених – ее брат.

О этих слов слезы хлынули из меня водопадом. Дедушка говорил что-то успокаивающее, но я его не слышала. В тот момент мне хотелось только зарыться в подушки и плакать. Недолго думая, я очертя голову побежала в свою комнату и повалилась на кровать.

«Да-да. Разгадаем загадку, выберемся отсюда и наревусь вдоволь», – услышала я свой собственный голос.

Тогда с браслетом «14» на руке я волевым усилием смогла отложить проявление эмоций на более поздний срок, чтобы обнажить способность анализировать происходящее. В то утро тоже нужно было сесть и разобраться, узнать причины и обдумать возможные последствия. Но весь мир сузился до подушки, которую я старательно поливала слезами.

Часть их была панихидой по погибшей, или, вернее сказать, не существовавшей дружбе с Мелисандрой, и по самой Мелисандре, которая для меня навсегда умерла, став Азалией. Другая часть соленого потока предназначалась моей разломавшейся способности доверять. Я наивно полагала, что Хокен, если и не друг, то хотя бы человек не злой. Но он пометил меня как собственность в своих эгоистических интересах, потом дал ложную клятву служить мне, и бросил.

ДЖЕК

Проснувшись, я первым делом постучал в дверь Арьянэт, но она не отозвалась. Тогда я пошел в гостиную, но деревянные кресла были пусты. Я заглянул на кухню, но там обнаружилась лишь кухонная утварь. Выйдя из дома, я полной грудью вздохнул цветочный аромат, разливавшейся кругом от нагретых теплым солнышком цветов. На скамейке под дубом сидел Перитас, который знал это место лучше меня и мог подсказать, где искать мою судьбу.

Мужчина сидел, бесцельно уставившись на золотившийся пруд, и не обратил на мой приход никакого внимания. Из-за этого я почувствовал неловкость и, не желая беспокоить хозяина дома, решил тихонечко ретироваться. Однако он поднял на меня полные грусти серые глаза, цветом сравнявшиеся с грозовым небом, когда оно готово вот-вот разразиться дождем.

– Джек, – в этом голосе не было не удивления не вопроса.

Он будто просто высказал очевидное. От такой интонации я почувствовал себя еще более неловко и замялся, не зная, что ответить.

– Присаживайся, Джек.

Я присел рядом с ним на скамейку и поджал под себя ноги, чувствуя себя крайне неуютно.

– Ты оборотень? – и вновь его голос прозвучал, как бы между прочим, скорее утверждение, нежели вопрос. Тем не менее, я ответил:

– Да.

– Расскажи, как ты встретил мою внучку. Мне интересно было бы узнать.

Эта просьба оказалась неожиданной, но я не видел никаких причин, чтобы не удовлетворить любопытство пожилого человека.

– Мне напророчили эту встречу.

Вслед за этим я рассказал, как вступил в возраст зрелости, и как оракул с красной кожей сказала искать синюю деву с желтыми глазами. Также я поведал Перитасу о том, как оказался на пристани в незнакомом враждебном месте, еще не зная, что нахожусь в другом мире. Рассказал, как бежал оттуда и снял Арьянэт с ветки дерева. Не упомянул я только то, что побег мне дался ценой жизни нескольких нелюдей. Хоть я и не жалел о содеянном, все же вспоминать об этом было неприятно. Вряд ли хозяину дома понравилась бы эта часть истории.

Слушая мой рассказ, Перитас понемногу отвлекался от тяжких дум, терзавших его разум, а под конец даже улыбнулся.

– Спасибо. Извини, что отвлек тебя. Ты, наверное, искал Арьянэт, – он вновь сделался печальным. – Она должна быть у себя в комнате.

Я поблагодарил хозяина дома и пошел обратно, постоянно срываясь на бег. Оттого, что она не открыла дверь, у меня появилось плохое предчувствие, которое только укрепилось из-за того, что на стук вновь никто не отозвался. Открыв дверь, я увидел, как ее хрупкая фигурка сотрясается от рыданий. Заливаясь слезами, она бормотала что-то и побивала перину кулаком. Страдания синей девы причиняли мне почти телесную боль, и я поспешил успокоить ее.

Стоило мне присесть на край кровати, как она кинулась мне на шею и стала обливать рубашку слезами. Я успел только положить ладонь ей на худенькие лопатки, когда грудь пронзило жгучей болью, и мне стоило больших усилий не оттолкнуть Арьянэт. Одеревеневшими руками я немного отодвинул ее от себя, что неожиданно прекратило ее рыдания. В первые мгновения она смотрела на меня недоверчиво, как загнанный в уголок зверек и только потом увидела, что прожгла мне одежду.

– О, ужас! Что я наделала? – ее крик сорвался шепотом.

Вопреки моим ожиданиям, боль не прекратилась, а только усилилась. Некстати вспомнилось, как в комнате с загадками слезы Арьянэт прожгли толстую плиту пола. Я не мог заставить себя опустить взгляд, но вида лица напротив было достаточно, чтобы понять, что дела обстоят плохо. На лбу выступила испарина. Я подошел к большому напольному зеркалу и, разорвав тунику, заставил себя посмотреть. К счастью, ядовитые дорожки прошли вскользь, оставив после себя кривые обожженные шрамы.

АРЬЯНЭТ

В моей комнате спать больше было нельзя, потому что приступ истерики сделал из кровати сыр. Но это было неважно, потому что я итак все время проводила, сидя у кровати Джека, который метался в лихорадке. Как объяснил Перитас, из-за сильных, окрашенные в темные тона эмоций, слезы стали ядовитыми. А когда появился оборотень, я еще не успела успокоиться, вот он и попал под раздачу.

Он уже несколько дней метался в агонии, не приходя в сознание. Я не смыкала глаз, все это время, дожидаясь, когда друг придет в себя. О том, что лихорадка может окончиться смертью, я старалась не думать. Просидев на страже четыре дня, я замечала, как вокруг его глаз обозначились синяки, становившиеся все более темными, как щеки, которые он по приезду почти сразу обрил, обросли густой щетиной и впали. Дедушка пытался уговорить меня поспать или хотя бы поесть, но все, чего ему удалось добиться, это поставить рядом со мной кувшин с водой, из которого я иногда делала маленькие глотки.

Когда Джек пришел в себя и открыл глаза, мне подумалось, что сон все-таки победил. Я пощипала себя за руку, но видение не исчезало.

– Воды, – его голос стал хриплым.

Напившись, он внимательно на меня посмотрел и слабой рукой погладил по щеке.

– Что с тобой случилось? Выглядишь ужасно, – сделав шаг из могилы, он смог слабо улыбнуться.

Я кинулась его обнимать и не выпускала так долго, как только могла. Заснула я, продолжая крепко сжимать его в объятиях.

Проснувшись, мы впервые за эти дни позавтракали. На подносах стояли миски с молочной рисовой кашей и фруктовым салатом, которые казались огромными после того, как удалось наесться несколькими ложками. А от одного глотка апельсинового сока, живот скрутило так, что я едва смогла разогнуться. Пришлось разбавить его водой и только потом продолжить пить.

Я кинула взгляд на рюкзак, покинуто стоявший в углу. Все вещи, что у меня были, перекочевали со мной в комнату к Джеку. Чтобы чем-то занять руки, я стала перебирать его содержимое. Мешочки с солью и монетами стали легче, стало меньше свечей, я насчитала всего три. Вертелок требовал чистки от частого использования, и только фляжка бесконечной воды осталась такой же, как прежде. На дне я обнаружила холщовый мешочек с метательными снежинками. Мне вспомнилось, как пыталась спасти голубоглазую первую, было поистине удачей то, что я попала со второго раза. Я обратилась к оборотню:

– Может, пометаем?

– Давай попробуем, – ему было любопытно испробовать новый вид оружия.

Оружие вообще вызывало у него любопытство, как таковое. Мне казалось, что это проистекает из того, что мой друг оборотень, а у животных есть когти и клыки. Потому к очередному ножу или кинжалу он относился не как к орудию убийства, а как к произведению искусства. Мишенью мы выбрали боковую от двери стену.

У нас обоих это делать получалось неважнецки. Но каждый новый бросок получался немного лучше, чем предыдущий. Спустя примерно полсотни бросков, я вдруг забыла, как сжимать пальцы, любое движение казалось неправильным и каким-то противоестественным. Когда я метнула оружие в сотый, наверное, раз, рука болела от непривычного напряжения. А три первых пальца и вовсе сводило судорогой. Вырвав последнюю снежинку из стены, чтобы сложить ее обратно, я провела рукой по отметинам. Можно было легко различить, чья рука их оставила. Те, что принадлежали оборотню, были намного глубже тех, что смогла проделать я своей слабой нетренированной рукой.

Положив мешочек обратно, я достала из рюкзака фонарик, которым до сих пор так и не воспользовалась. Воодушевившись, я подожгла свечку и аккуратно вставила ее внутрь, из-за чего выяснилось, что она слишком длинная, и пришлось отломить от нее кусочек. Когда эти незначительные приготовления были закончены, я задернула плотные бархатные шторы. Джек молча наблюдал за моими действиями. Когда воцарилась темнота, на испещренной отметинами стене появилась картинка, складывавшаяся из прерывистых контуров. Я села рядом с фонариком и взялась за рычажок.

На первой картинке был очень натурально нарисован щенок с поникшими ушами и хвостиком. Щелчок, с которым поворачивался рычажок, и вот мы уже увидели маленького мальчика со слезами на глазах. Щелчок, и вот уже щенок уселся рядом с мальчиком. На следующей картинке щенок снова был один, но держал палку в зубах. На последней картинке мальчик уже держал щенка в руках. И хоть не было видно его улыбки, мальчик обнимал звереныша так, что было понятно – они оба больше не грустят.

Каждую картинку я задерживала ненадолго, чтобы можно было вникнуть в смысл, но просмотр все равно не занял много времени. Я сменила таблички, на другие и мы вновь обратились взглядом на стену. Второй была история о цветке. Первая картинка изображала раскрывшийся цветок, греющийся на солнышке и пчелку на нем. Щелчок, и вот уже мы увидели по пояс человека, который куда-то идет. Этот образ не был понятен с первого взгляда, потому пришлось помедлить, разбираясь, что же там нарисовано. Задержавшийся щелчок, и вот уже толстая подошва, закрывая собой солнце, занесена над беззащитным цветком. Спустя еще один поворот рычажка на стене полился дождь. Последняя картинка, не смотря на грусть всей истории, дарила надежду. На ней было видно, что под теплым солнышком появился росток нового цветка.

Я помедлила, любуясь ею. Но все же раздвинула шторы и потушила свечу.

– Здорово придумано! Но истории очень короткие, – сказал Джек и вытянул скрещенные ноги.

– Мне это напомнило кое-что, – мне было грустно, но это чувство было светлым. – Ситуацию, когда я попала в мир извергов. Я была одинока, но появился ты и скрасил мою жизнь.

Джек притворно надулся.

– Это что ж получается, я, по-твоему, песик?

– Ну, ты же можешь быть им.

– Могу, – он оскалился и зарычал. Выходило очень похоже на звук, который издают щенки, когда злятся.

Я не смогла удержаться от смеха. Но остановилась, когда оборотень посерьезнел.

– Если ты так расшифровала те картинки, то присмотрись и к другим. Может статься, что ты тот самый цветок, который раздавлен обстоятельствами.

Его слова придавали надежду, но и напомнили мне о том, чего я весь день старательно пыталась избегать. Видимо заметив мой грустный вид, Джек подсел ближе и обнял меня. Его объятия были самой надежной крепостью, в которой можно было спрятаться не только от проблем, но и от всего мира. Вернувшись мыслями к потрясениям последних дней, я поняла, что не чувствую ничего по поводу ухода Хокена и Азалии. Оборотень, находившийся несколько дней на пороге смерти, обнажил для меня то, что стало действительно важным. Для меня была важна его жизнь.