Текст книги "Звуки музыки"
Автор книги: Мария фон Трапп
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)
– Слушай. Это действительно шанс всей жизни. Только подумай, что можно сделать с такой подводной лодкой. Это просто потрясающе. Уверен, можно даже пересечь всю Атлантику без дозаправки! – Покусывая кончики усов, он достиг противоположного конца парка, твердо убежденный. – Безусловно, надо принять такое изумительное предложение.
Мы повернули обратно, и неожиданно он промолвил:
– Но что значит «со временем в Адриатическом море, а позже – в Средиземном»? Они должны быть достаточно уверены, что скоро отправятся туда. Это означает войну. Я не могу командовать подводной лодкой для нацистов, ведь так? Разумеется, нет. Об этом не может быть и речи.
Мы были на другом конце и опять повернули назад.
– Но, может быть, и не делать этого тоже неверно. В конце концов, они стоят сейчас во главе государства. Я военный моряк. Это единственное, что я знаю и что умею хорошо делать. Наверное, именно в этом воля Господа! – и он взмахнул письмом. – Все советуют мне подумать о будущем детей, которое подвергается серьезной опасности при нашем нынешнем образе жизни…
Мы опять повернули назад. Я знала, что ничего не должна была говорить. Это был один из тех случаев, когда человек остается наедине с собой – только он и Бог. Это один из тех решающих моментов, когда он должен сказать «да» или «нет», и лишь он один может принять решение. Про себя я молилась безмолвно и пылко: «Да свершится воля Твоя».
Наша скорость резко снизилась. Мы направлялись к выходу. Георг очнулся от глубокой задумчивости и сказал чуточку скорбно:
– Нет, я не могу этого сделать. Когда я присягал на нашем гордом старом флаге, я поклялся: «С императором за Бога и свою страну». Это было бы против Бога и против моей страны. – С этим решением мы отправились на станцию и домой.
Руперт встретил нас с поезда. Наш новоиспеченный доктор – за два дня до оккупации Руперт окончил медицинское училище.
– Посмотрите, что я здесь получил! – сказал он и протянул своему отцу письмо.
«Еще письмо!» – подумала я и закрыла глаза. Мне вспомнились слова доктора: «Абсолютно никаких волнений». Барбара выбрала неподходящий момент, в этом я была уверена. Это письмо тоже было запросом. Не согласится ли Руперт приехать в Вену и получить ответственную должность в одном из крупных госпиталей? Им были нужны врачи.
Разумеется, им были нужны врачи. За несколько последних месяцев они самым позорным образом подвергли гонениям, убили и пересажали по тюрьмам тысячи евреев, и теперь им не хватало докторов, юристов, дантистов. Никто не удивлялся, что теперь на их места приглашали молодых неопытных специалистов.
– Разумеется, я не могу согласиться, – сказал Руперт. – Вопрос только в том, как это выразить в достаточно вежливых выражениях. Они воспримут это как оскорбление. Мне пришлось бы одобрять все их махинации и темные делишки, которые я просто не могу принять как католик – и как человек. Я даже ни разу не использовал гитлеровского приветствия и хотел бы быть вне всего этого.
– Как же ты собираешься зарабатывать на жизнь? – строго, но в то же время гордо спросил его отец.
Молодое лицо приняло упрямое выражение.
– Как-нибудь. Стоит попытаться.
На том и порешили.
Неделя еще не кончилась, когда междугородний телефонный звонок из Мюнхена окончательно лишил нас покоя. Семья Трапп была выбрана в качестве представителей Восточной области (бывшая Австрия), чтобы петь на дне рождения Адольфа Гитлера («нашего любимого Фюрера»).
Значит, про нас вспомнили. Теперь мы должны были петь утром, днем и вечером и зарабатывать себе состояние.
Рабочий день Ганса окончился. Когда Розмари и Лорли уложили в постель, Георг собрал семью вместе. Он рассказал о предложениях, которые получили он и Руперт, о сильном искушении обоих и о блестящих возможностях, раскрывавшихся благодаря этому лестному приглашению нам как певцам: что семья думает обо всем этом?
После первых минут ошеломленной тишины зашумели голоса.
– Нам придется тогда говорить «Хайль Гитлер»?
– Мы должны будем петь со сцены новый гимн?
– А как же отец Вазнер? Ведь нацисты не любят священников?
– В школе нам не разрешали петь религиозные песни, где упоминалось имя Христа или Рождество. Поэтому вряд ли мы сможем исполнять что-либо из Баха.
– Уверен, у нас будет огромный успех в Германии с нашей программой, но сумеем ли мы сохранить верность нашим идеям и остаться антифашистами, если будем брать их деньги и принимать их похвалы?
Тишина.
– Мы не можем сделать этого.
– Это будет третий раз, когда мы скажем «нет» приглашению нацистов. Дети, – голос их отца звучал совсем не таким, каким его привыкли слышать каждый день, – дети, у нас есть выбор: хотим ли мы сохранить материальное благополучие, которое у нас пока есть: этот наш дом со старинной мебелью, наших друзей и все, что мы любим? – Тогда нам придется лишиться благополучия духовного: нашей веры и нашей чести. Мы не можем сохранить и то, и другое. Мы можем сделать достаточно денег, но я сильно сомневаюсь, что это сделает нас счастливыми. Я предпочел бы видеть вас бедными, но честными. Если мы выбираем это, мы должны уехать. Вы согласны?
Все ответили в один голос:
– Да, отец.
– Тогда, давайте быстро выбираться отсюда. Мы не можем сказать Гитлеру «нет» три раза – это слишком опасно.
На следующее утро мы с мужем были в архиепископском дворце.
– Ваше Преосвященство, – сказал Георг, – это тайна, и я прошу вас отнестись к ней соответствующим образом. Моя семья и я решили очень скоро втайне покинуть страну. Отец Вазнер стал словно один из нас. Он находится в таком же опасном положении, что и мы, с момента, как мы отклонили предложение петь для Гитлера, и он наш руководитель. Более того, как руководитель, он рискует больше. Разумней ему было бы тоже уехать. Нам нечего предложить ему. Ему придется разделить с нами нашу участь, какой бы она ни была. Мы едем – что бы ни случилось – но хотим просить вас отправить отца Вазнера вместе с нами, если вы сочтете это возможным, поскольку мы спрашивали его, и он согласился.
Архиеписком стал очень, очень серьезным. После длительной паузы он поднялся и произнес:
– Не будете ли вы любезны прийти завтра снова за ответом?
На следующее утро, когда нас провели в просторный аудиенц-зал архиепископского дворца, дверь отворилась и вошел Его Преосвященство в красной сутане.
– Ни с кем не говорил, и ни у кого не просил совета. Я лишь молился до рассвета. Говорю вам как ваш духовный отец: это воля Господа – то, что вы уезжаете и берете отца Вазнера с собой. – Он поднял глаза, взглянул через окно на купол собора и медленно добавил: – Может быть, однажды это будет высоко оценено в этой епархии.
Он дал нам свое благословение и удалился.
Георг опять собрал всю семью, малышек и всех, включая отца Вазнера, и сообщил, что сказал архиепископ «как наш духовный отец». Мы все чувствовали, что начинали новый период нашей жизни, контуры которого, казалось, набросал глава семьи, когда сказал:
– У нас есть сейчас драгоценная возможность на себе узнать, можно ли понимать буквально слова, которые мы слышали и читали так часто: «Ищи лучше царствие Божие и справедливости его: и все это даровано тебе будет».
Часть вторая
АМЕРИКА
Глава I
НА «АМЕРИКАНСКОМ ФЕРМЕРЕ»
Был сентябрь 1938 года.
– Вот вам «Американский фермер», – сообщил водитель автобуса, доставивший нас к лондонским докам, указывая на небольшое белое судно.
– Сколько пассажиров будет на борту? – спросил Георг стюарда.
– Семнадцать, сэр. Прекрасное число. Я служил и на больших судах, но предпочитаю это. Здесь знаешь всех своих пассажиров. Это словно одна большая семья.
– Как долго плыть до Нью-Йорка?
– Одиннадцать дней, сэр. У нас маленький корабль, только семь тысяч тонн. Но вам понравится путешествие, я уверен.
И оно нам понравилось, очень понравилось. С первого же дня мы почувствовали дружескую атмосферу на борту. Пассажиры были в основном американцы, возвращавшиеся домой. Наши каюты размещались рядом друг с другом, а в столовой был отведен большой круглый стол.
– Дети, я не могу поверить в это, – сказал Георг, когда мы все встретились за ужином. Он сказал за всех. Мы все не могли поверить, что действительно теперь были на пути в Америку.
– У меня почти кружится голова, столько всего произошло за такой короткий срок, – сказала я. – Это как сон, только подумайте: шесть недель назад…
– Мы покинули дом…
– Чтобы подняться в горы в Южном Тироле, – сказал Вернер.
– Да, а чтобы не возбуждать ничьих подозрений, мы ушли из дома в наших обычных одеждах. И теперь, когда пассажиры здесь, на корабле, видят наши австрийские костюмы, они спрашивают, датчане мы или норвежцы, – засмеялась Гедвига.
– Потом наступили недели тревожного ожидания, – продолжил Руперт.
– Какого ожидания? – переспросила Лорли. Малышка слушала наш разговор, широко открыв глаза.
– Как же ты не помнишь, Лорли, – объяснила своей маленькой сестренке Агата, – когда мы были в горах в Сант-Георгене, как мы молились каждое утро: «Помоги нам, Господи, благополучно добраться до Америки». Понимаешь, такое путешествие очень дорогостоящее, а денег у нас не было. В Америке есть человек, который хочет, чтобы мы давали там концерты, и папа написал ему с просьбой ссудить нас деньгами на поездку и послать нам билеты на пароход. Вот чего мы ждали в Сант-Георгене.
– Прошла лишь неделя, как прибыли билеты, – отметил отец. – Мне кажется просто невероятным, что я получил разрешение отправиться в Италию. Помните, что мы чувствовали, когда прочитали в газете, что на следующий же день после нашего исчезновения граница была закрыта, и никто больше не смог покинуть страну?
– Да, – отозвался Руперт. – И как нам повезло, папа, что итальянское правительство не разрешило выплачивать твою пенсию офицера флота вне Италии. Таким образом, платежей набралось достаточно, чтобы оплатить наше пребывание в Сант-Георгене и билеты в Лондон.
– Не могу выразить, – добавила я, – как любезно было со стороны мистера Вагнера послать нам билеты.
Покинув побережье Англии, мы попали в бурную погоду. Число пассажиров в столовой резко поубавилось. Куда подевались все те веселые люди, оживленно болтающие на стольких разных языках, которые веселились здесь за ужином прошлым вечером? На следующее утро, во время завтрака, официанты с трудом выполняли свою работу. Мы с Георгом спустились вниз, но остальные места вокруг большого круглого стола, отведенного семье Трапп, остались пустыми. После завтрака я отправилась по каютам и обнаружила моих бедных детей во всех стадиях жажды смерти – вернейший признак морской болезни.
– Ты будешь следующей. Лучше тебе лечь, – сказал Георг и с тревогой посмотрел на меня. – Между прочим, как Барбара?
– О, вполне хорошо, – ответила я, покорно направляясь к своей каюте, которую делила с маленькими девочками. Отец пристроил их в шезлонг. Несмотря на все пророчества доктора, Барбара, казалось, не запомнила ни волнений последних месяцев, ни моей неспособности соблюдать диету и постельный режим. Она должна появиться на свет вскоре после Рождества и, похоже, решила придерживаться этого срока.
Вернувшись в каюту я, как мне и было сказано, легла в постель и стала ждать приступа морской болезни. Прошло много времени, однако ничего не случилось. Корабль швыряло как мячик. Он стонал и трещал, клонился из стороны в сторону, но мой желудок казался невозмутимым. Никто не шел, и скоро мне наскучило. И захотелось есть. Когда прозвучал гонг к ленчу, я вскочила и вскоре была за нашим большим столом в качестве единственного представителя семьи Трапп. Георг, другой уцелевший, ходил по каютам, где были дети.
Через три дня шторм утих, палуба наполнилась фигурами с зеленоватыми лицами и пустыми глазами, которые быстро приходили в себя под теплым солнышком. Море теперь было как зеркало.
Мне стало ясно, что нам нужно изучить английский, поскольку в Америке люди говорят на этом языке.
– Ну что ж. Если я должна выучить английский – вперед.
Когда муж заметил мое рвение, он сказал:
– Ты знаешь, как можешь выучить английский за двадцать четыре часа? Тебе придется каждый час выучивать одну двадцать четвертую.
Об этом я и думала, когда в первый ясный солнечный день вместе с остальными пассажирами вышла прогуляться по палубе, вооружившись карандашом и блокнотом и слегка прислушиваясь к разговорам вокруг. Обнаружив группу леди и джентльменов, говорящих по-английски, я приблизилась к ним и с самой вежливой интонацией голоса произнесла единственную фразу, которую знала:
– Please, vat is fat? [10]10
Простите, что это такое?
[Закрыть]– указывая на свои часы.
– A watch [11]11
Это часы ( англ.).
[Закрыть], – ответил джентльмен, с любопытством глядя на меня.
– Е Votsch, – старательно записала я. – And fat? – указывая на свое кольцо.
– Ring, – ответил он, улыбаясь.
Это было начало моего необыкновенного курса английского. Пассажиры увидели мое страстное желание одолеть насколько возможно их язык за короткий срок. Они поняли также, что мне это необходимо, и оказались определенно незаменимыми для этой цели.
Милая мисс Пауэлл, английская актриса и очень приятная леди, занялась моим произношением.
– Вы не должны говорить «vat», дорогая, – сказала она мне. – Говорите «Ноо-wat», – и она достала маленькое зеркальце, – «Ноо-wen, hoo-were».
Чрезвычайно терпеливо я повторяла перед зеркалом «Ноо-wat», чувствуя себя чистокровной англичанкой.
Один из той группы, американский доктор, был шутником. Он тоже провел со мной несколько индивидуальных занятий и, без предупреждения, научил меня массе всевозможных вульгарных слов и выражений. С серьезным выражением лица я записывала: «Если какой-то человек очень возбужден, и вы хотите утихомирить его, только скажите… Если вы хотите, чтобы кто-то вышел из комнаты, только скажите…» Я была глубоко признательна доктору Джонсону, особенно несколькими неделями позднее, когда возникла ситуация, в которой его советы оказались как нельзя более кстати.
Процесс нашей американизации проходил успешно. Наши друзья угостили нас настоящими американскими напитками: имбирным лимонадом, кока-колой, бодрящим пивом. Лимонад был изумителен, а от пива и кока-колы я решительно отказалась, едва попробовав.
– Это слишком по-американски, – возразила я.
От доктора Джонсона мы узнали об американских деньгах: пенни, никкелях, даймах, квартах и баксах.
Мы услышали первые в нашей жизни американские песни: «Мой старый дом в Кентукки» и «Старый негр Джо» в новой обработке отца Вазнера, и они нам очень понравились. В последний вечер была большая вечеринка, и я уже могла понимать многое из того, что говорилось вокруг, спасибо нашим новым друзьям: Виктории Пауэлл, доктору Джонсону, Мэри Хьюго, учительнице из Даласа, и приятному американскому консулу, который возвращался домой в Цинциннати из южных морей. Они сказали, что первое впечатление о человеке – очень важно, и мы будем сталкиваться с этим снова и снова. Это была наша первая встреча с американцами, и они показались нам добрыми, великодушными, отзывчивыми людьми.
Когда мы проснулись последним утром, мы проходили Нэнтакет и скоро должны были быть в Нью-Йорке. Все стояли у бортов, и вскоре, словно мираж, из тумана возникли огромные небоскребы Манхеттена.
Это – была – Америка!
Глава II
ПЕРВЫЕ ДЕСЯТЬ ЛЕТ – САМЫЕ ТРУДНЫЕ
Растерянные – совершенно растерянные – вот какими мы все были, когда три такси высадили нас на 7-й авеню, у 55-й улицы, перед отелем «Веллингтон» – нас и наши пятьдесят шесть мест багажа: все инструменты в футлярах, спинет, большой чемодан с концертными костюмами, наши личные вещи, причем одна из сумок была надписана «Барбара фон Трапп», в ней были маленькие вещи, которые носили наши малышки.
Стоя на тротуаре в ожидании пока выгрузят багаж, я медленно прочитала то, что гласили огромные светящиеся буквы: «А-П-Т-Е-К-А». Это был первый случай, когда я сама прочла слово. В Европе у нас не было аптек. Какое облегчение я почувствовала!
«Это хорошо, – думала я, – что я буду жить в отеле рядом с аптекой. Я никогда не потеряюсь в Нью-Йорке!»
Самые высокие здания в Вене насчитывают пять-шесть этажей. Когда лифт доставил нас на девятнадцатый этаж, мы просто не могли поверить в это, сразу бросились к окнам и с содроганием взглянули в глубокую пропасть, по дну которой медленно ползали маленькие машины и крошечные человечки. Это было первое, о чем мы написали домой: «И мы живем на девятнадцатом этаже!»
Любезный джентльмен из ведомства нашего концертного менеджера, который помог нам при прохождении службы иммиграции и устроил в отель, теперь откланялся с дружеским «увидимся завтра».
В последний раз мы ели на борту парохода. Это было около восьми часов, и теперь все мы были голодны. Но больше мы не были на корабле, где просто садились за большой стол в столовой три раза в день. Безжалостный вопрос, который неизбежно должен был возникнуть теперь: сколько у нас денег? После того, как карманы всех двенадцати из нас были вывернуты, деньги сложены вместе, набралась невероятная сумма в четыре доллара. Этого должно было хватить на ужин и завтрак, а на следующий день мы могли попросить у мистера Вагнера, нашего менеджера, немного денег взаймы. Мы отправили мальчиков с двумя долларами вниз купить хлеб, масла и фруктов. Свежие фрукты были редкостью на борту корабля, но на берегу осень – самое время для того, чтобы купить фрукты дешево, и поэтому мы вдоволь наелись яблок, слив, груш и винограда.
Поскольку мы уже изрядно устали, скоро все отправились в постель. Выставив свою обувь за двери наших комнат, как делали во всех европейских гостиницах, мы удалились только для того, чтобы один за другим, по очереди быть разбуженными ночным дежурным, который сообщил, что наши туфли, конечно, не будут вычищены следующим утром, что они больше не должны тут стоять, и лучше бы мы забрали их к себе. Прекрасно.
На следующее утро я хотела привести в порядок шляпу мужа, перед тем как он появится в ней в офисе нашего менеджера. К великому своему изумлению я узнала в вестибюле, что для этого должна идти к сапожнику.
Георг и мальчики принесли поразительные новости, что их ботинки были начищены в парикмахерской!
Что за странная страна!
Теперь я отправилась разыскивать сапожника, чтобы привести в порядок шляпу. Я обошла квартал, другой и третий, не обращая внимания на номера улиц. Это было ни к чему. Если бы я заблудилась, я знала откуда пришла. А запомнить название гостиницы мне не пришло в голову. После недолгих поисков я нашла своего сапожника. Шляпа была приведена в порядок, но я обнаружила, что окончательно заблудилась. Ничего не помню. Я подошла к ближайшему полицейскому и очень вежливо сказала:
– Уважаемый мистер полицейский, где находится отель с аптекой?
В этот день я испытала нежное чувство благодарности к тому высокому нью-йоркскому полицейскому, потому что он любезно доставил меня обратно к самому «Веллингтону».
Затем мы отправились повидать мистера Вагнера. Приятный джентльмен снова пришел, чтобы быть нашим проводником. Мы впервые дошли до 6-й авеню, над которой в то время были проложены пути надземки, которую мы видели также впервые в жизни. Я до смерти перепугалась и изо всех сил вцепилась в руку Георга, когда понадобилось пересечь улицу с грохочущими над головой поездами.
– Быстрее всего на метро, – наш любезный проводник нырнул вниз по лестнице, которая вела под улицу. Это действительно было ужасающе. Какой шум! С одной стороны платформы мимо грохотали экспрессы, в то время как с другой подходили и уходили местные поезда. Воздух непрестанно дрожал, и я просто приросла к земле, не решаясь сделать ни шагу ни в одну сторону. Я была уверена, что умру здесь. Ни я, ни Барбара не могли больше выносить этого ни секунды. Потом я оказалась внутри поезда, который выплюнул нас через несколько станций. Когда мы снова достигли дневного света, я едва сдерживала слезы.
– Георг, – попросила я, – обещай мне, что мы никогда больше не будем этого делать.
Однако, прежде чем он успел что-либо сказать, у нашего проводника появилась еще одна хорошая идея.
– Это универмаг Мэйси – один из наших крупнейших магазинов, – возвестил он, сияя. – На восьмом этаже у них есть прекрасный отдел игрушек. Давайте заглянем туда. Детям это понравится.
И мы были в универмаге, и я впервые в жизни оказалась перед лестницей, которая двигалась сама по себе. Сперва я уставилась на нее, думая, что эта штука для рекламы. Но когда я увидела, что люди становятся на нее и на моих глазах движутся вверх, я испытала неловкое чувство, что была свидетелем колдовства. Однако, когда меня пригласили сделать этот смертельный шаг, я решительно отказалась. Между тем, за нами собралось много людей. Мы явно загородили движение.
– Вперед, не пугайся, – ободряюще шепнул Георг.
С комком в горле я нерешительно поставила одну ногу, но лишь она коснулась этой движущейся вещи, я быстро отдернула ее обратно, словно меня ужалила змея. Добродушные, добросердечные американцы столпились вокруг меня, и посыпавшиеся со всех сторон советы привели меня в состояние еще большей растерянности и смущения.
Позади хихикали мои маленькие дочурки:
– Смотри, мама боится, – и мне захотелось никогда больше не ступать на этот континент.
– Закройте глаза, леди, и шагните.
Это был самый лучший совет. Я оказалась на лестнице. Как бы теперь с нее сойти? Это оказалось проще. Лестница сама выносит вас на пол, хотите вы того или нет. И это повторялось семь раз: «Закройте глаза и шагните». Семь раз? О, нет! С этого дня всегда, когда мне приходится пользоваться эскалатором, я закрываю глаза и делаю глубокий вдох.
Наконец мы покинули универмаг и расселись в офисе мистера Вагнера. Пожилой джентльмен с круглым, розовощеким, напоминающим яблоко лицом, выглядел словно симпатичный дедушка. Мы снова поблагодарили его за то, что он отправил нам билеты на «Американский фермер». Он охотно дал нам денег авансом. Концертное турне должно было начаться через неделю. Пока у него было восемнадцать дат из обещанных сорока. Его дикция была не такой ясной, как у Виктории Пауэлл, и я понимала его с трудом. Но все же поняла, когда он с улыбкой сказал на прощание успокаивающим тоном:
– Первые десять лет – самые трудные.
Моей главной заботой было: как держать втайне от всего мира присутствие Барбары. Дома у меня была Мими, швея из соседней деревни, маленькая ловкая женщина. Ей я доверила там свое тайное затруднение.
– О, это очень просто, мадам, – сразу сказала она. – Все, что вам нужно делать – следить за тем, чтобы сверху вы всегда были чуть-чуть полнее, чем снизу. Тогда вы просто будете казаться полной, вот и все.
– Но Мими, как же, в самом деле, я могу это сделать? – беспомощно спросила я.
– Позвольте мне это сделать для вас, – слегка загадочно ответила она и попросила меня прийти через неделю.
В назначенный день она подарила мне три размера дополнений к толщине верхней части моей фигуры. Номер три был просто огромен. Не в состоянии поверить, я переводила взгляд с этих вещей на столе на Мими, которая одобрительно кивала.
– Да, – сказала она. – Я имею в виду это. Вы будете надевать их в нужное время. Третий номер скроет даже двойню, и никто ничего не заподозрит.
Сейчас был сентябрь, и я носила второй номер. Со вздохом глубокого облегчения я увидела, что изобретение, похоже, действует. Мистер Вагнер не проявил ни малейших признаков изумления, обнаружив мою полноту.
Очень счастливые, с деньгами в карманах, мы распрощались. Нет, спасибо, проводник нам больше не нужен. Мы узнали, как просто ориентироваться в Нью-Йорке. За 5-й авеню следует 6-я и 7-я; и улицы не именуются по названиям цветов, птиц, деревьев или именам известных людей, как это делается в Европе, они просто нумеруются.
Мы уже отвыкли от действительно хорошего питания. Но на этот раз каждый смог заказать себе всего в достатке – кроме меня. Я всегда была голодна. Я изо всех сил старалась умерить свой аппетит, потому что взгляд в зеркало или витрину магазина показывал, что я понемногу прибавляю в размерах. Но в тот день я снова почувствовала зверский аппетит и пошла поискать какой-нибудь недорогой еды. В окне закусочной было написано: «Сэндвичи – пять центов». Размер сэндвича в Европе определяется степенью изящества. Желание более изящного сэндвича делает его меньше, чем достаточно. Помня об этом, я заказала десять штук. Мне пришлось подождать немного, потом любезная девушка пришла с огромным подносом, на котором было десять американских сэндвичей! К своему стыду должна сознаться, что съела только шесть.
На следующее утро мы долго не могли найти Розмари и Лорли. Их не было ни в одной из наших комнат, не было в коридоре – где же они могли быть? После получаса неистовых поисков, когда мы уже собирались звонить в полицию, к нам пришел один из посыльных и сообщил, что они катаются вверх-вниз на лифте.
– Да, мама, – глаза Лорли сверкали, – на двадцать седьмой этаж. Теперь я могу написать Сузи, что это в девять раз выше, чем живет она!
Никто из тех, кого мы встретили на корабле, не жил в Нью-Йорке. У нас не было ни знакомств, ни друзей, ни рекомендательных писем к кому-нибудь. Мы открывали Нью-Йорк сами. Мы узнали разницу между деловыми кварталами и жилой частью города. Мы обнаружили, что музеи и галереи можно посещать бесплатно. Мы открыли обширные возможности в аптеке, где по воскресеньям, когда все остальное закрыто, возможно купить все – от карандашей и канцелярских принадлежностей до грелок, будильников и ювелирных изделий всех видов и сортов. Мы научились сидеть за стойкой и заказывать себе с видом старожилов: «Виски со льдом», или «Два средне-подогретых».
Каждое утро мы проходили по 55-й улице на 5-ю авеню и дальше, к собору Святого Патрика. По размерам он – как один из крупнейших соборов Европы; но на углу 50-й улицы его заслоняли небоскребы. После мессы отца Вазнера мы возвращались обратно в отель.
Нам понадобилась прачечная. Как и все остальное, это был вопрос денег. Однажды утром мальчики, которые возвращались с мессы другой дорогой, с гордостью объявили нам, что нашли самую дешевую прачечную в городе, ее хозяин, китаец, берет всего шесть центов за фунт. Мы собрали все наше грязное белье для стирки. Пришел китаец, улыбался и кивал. Через два дня он пришел опять, и мы не могли поверить глазам. Должно быть, он кипятил все сразу в одном тазу, и поскольку один из наших голубых передников был покрыт непрочной краской, абсолютно все, каждая блузка, каждая белая рубашка, каждый носовой платок, стали такого же голубого цвета.
Мы не хотели брать маленьких девочек в концертное турне и присматривали недорогую школу-интернат. Мистер Вагнер помог нам. Мы нашли для них Академию урсулинок в Бронксе, всего за тридцать пять долларов в месяц за каждую. Когда мы оставили Розмари и Лорли в их новой школе, нам было их жалко. Они выросли в местности, покрытой деревьями и лугами, а здесь, в Бронксе, кругом был лишь асфальт, и не видно ни единой травинки. Однако, сестры были очень добрые и приятные, так что дети должны были выучить английский быстрее нас.
Нам действительно не потребовалось никакой организованной экскурсии по Нью-Йорку. Каждый наш выход из отеля сам собой превращался в осмотр достопримечательностей. К примеру, эти изумительные пожарные лестницы, обвивающие ступеньками дома снаружи. Трамваи и автобусы, совсем не такие, как у нас дома. Газетные киоски с ужасающе огромным количеством всевозможных газет и журналов. Как завороженные, глазели мы на людей, вскарабкивающихся на нечто, напоминающее трон, на симпатичных цветных мальчишек, с яростью натирающих их ботинки до тех пор, пока те не становились блестящими как зеркала – и все это прямо на улице! Почему остальные не останавливались, чтобы посмотреть на это? А что за люди вокруг! Здесь были негры, мужчины, женщины, дети. Ах, какие милые дети! Здесь китайцы – может быть, японцы, я не знаю. Большинство из них говорило по-английски, но мы слышали также итальянскую, немецкую, европейскую и греческую речь. И здесь был свой климат. Хотя стоял октябрь, было жарко и влажно, совсем не так как в Зальцбурге. И скорость. Это непередаваемое впечатление – в первый раз пройтись по Бродвею, когда движение в самом разгаре. Какой шум, какой свет, какая толчея! Или пересечь 5-ю авеню в районе полудня, или Уолл-стрит в пять часов. Все эти первые и ошеломляющие впечатления в Нью-Йорке многого стоят. Это было волнующе и захватывающе – это было удивительно и ужасающе – наши первые шаги на новом континенте: наше открытие Америки!
Пока остальные изучали город, обнаруживая такие места, как Публичная библиотека, Центральный парк, Радио-сити – Барбара и я предпочитали оставаться дома, в отеле. Мои мысли по-прежнему были сконцентрированы на изучении английского. Я читала все рекламные объявления в метро, на автобусах, на улицах, на эскалаторах. Я запоминала слово и с помощью маленького словарика начала читать экземпляр «Ридерз Дайджест». Я завидовала отцу Вазнеру, который уже читал без словаря. А успехи Руперта были просто возмутительны. Одна леди на корабле подарила ему толстую книжку, которая называлась «Унесенные ветром», и он уже прочел ее наполовину. Мне очень хотелось догнать их.
