Текст книги "Звуки музыки"

Автор книги: Мария фон Трапп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Глава IV
БАРБАРА

На следующий день было воскресенье, и перед нашим домом остановились две машины. Из них вышли Отто Альбрехт и Рекс Крофорд, его друг.

– Мы хотим познакомить вас с Генри Дринкером, – сказал Отто и пригласил нас сесть в машину. – Он большой любитель музыки, и раз в месяц у него дома большая компания поет музыку a cappella, как раз, как вы делаете. Я уверен, вы понравитесь друг другу. – И мы вышли.

В очень большой комнате было порядка ста двадцати людей, собравшихся вокруг высокого, по-мальчишески выглядевшего человека. Мы были далеко за его спиной и не слышали, что он говорил, да в этом и не было необходимости. Он просто излучал энтузиазм. Потом он поднял руку – на зал пала тишина, и он принялся дирижировать своими гостями в «Реквиеме» Иоганнеса Брамса. Нам дали ноты, и мы запели вместе с ними. Мистер Дринкер не был ни великим дирижером, ни обладателем выдающегося голоса, но никогда не беспокоился об этом. Он был самым искренним почитателем музыки, какого мы когда-либо видели. Когда кончилось особенно красивое место, он прервал музыку, опустил руки и сказал с заразительным пылом: – Как изумительно! Как замечательно! Ах, давайте опять это повторим?

И мы повторили это вновь. После часа такого интенсивного музыцирования каждый казался созревшим для ужина. Во время перерыва нас представили мистеру и миссис Дринкер. Отто рассказал им о нас. В конце вечера, когда большинство людей уже разошлись по домам, Отто спросил, не можем ли мы спеть что-нибудь для нашего хозяина. Мы с радостью сделали это, выбрав наш любимый хорал Баха «Wie schon leuchtet der Morgenstern» [15]15
  Как чудно светит утренняя звезда ( нем.).


[Закрыть]. С этим единственным номером, который мы спели, мы проложили дорожку прямо в сердца Дринкеров.

Рождество миновало тихо и мирно. Дороти и Рекс Крофорд, Мириам и Отто Альбрехт, наши соседи, миссис Хельбет, и некоторые из их друзей, включая Дринкеров, опустили перед нашей дверью корзины и пакеты, и бедные эмигранты из Австрии обнаружили себя перед шестью индейками и корзинами с тортами, фруктами и другой снедью, книжками и игрушками для маленьких детей, книгами и пластинками для взрослых. Когда Георг увидел мои слезы по поводу явной перспективы иметь электролампочки на елке, он обошел всю Филадельфию и в конце концов все-таки нашел настоящие свечи и подсвечники. Теперь последнее облачко исчезло, и это было самое замечательное Рождество, которое мы могли вспомнить. Вместе с Петером и Джоном мы должны были сказать нашим друзьям: у нас нет денег, но все, что у нас есть, мы отдаем вам, – это были наша музыка и наши молитвы. Мы пригласили их в Рождество на вечеринку помочь нам с многочисленными пирожными и тортами, и два с половиной часа пели для них – лучшее, что мы могли были дать.

На следующий день после Рождества я увидела, что пришло время нам с Барбарой подготовиться. Я попросила Руперта принести мне чемодан Барбары и высыпала его содержимое на свою широкую кровать – все драгоценные маленькие вещички: детские одежонки с крошечными складками, роскошно вышитые одеяла, изысканные маленькие шелковые платьица, разукрашенные парадные одеяния; каждая вещь – с крохотной вышитой монограммой и диадемой. Я как раз разложила их по всей комнате, когда появилась миссис Дринкер. Не без гордости я показала ей эти маленькие сокровища.

Ее глаза спокойно скользнули по моей выставке и, совершенно равнодушная, она сухо спросила:

– А кто собирается каждый день все это стирать и гладить?

Так далеко я еще не заглядывала. Когда миссис Дринкер обратила на это внимание, она немедленно приняла командование на себя. С глазами и мыслями генерала, она созерцала мое почти отчаянное положение: приближается битва, а боеприпасов, чтобы сражаться, нет.

– Уберите весь этот глупый хлам и пойдемте со мной. Мы отправимся купить кое-какие нужные вещи, – я усиленно пыталась проглотить свои обиженные чувства, пока она столь же усердно старалась втолковать мне суть дела. Пока мы ездили по Джемэнтауну, она говорила:

– Ребенку не нужно все это. Трех распашонок, пары дюжин пеленок и пары резиновых ползунков вполне достаточно. Вам теперь нужно стать практичной – практичной, как вы не понимаете? Вы бедны, не забывайте. – Слова звучали тяжело, но ее глаза указывали на доброе сердце. Как мне везло, что у меня был такой твердый друг, который мог представить мне все, как оно было в те сложные дни. Конечно, я ожидала, что мы направимся в детский магазин, как я сделала бы это в Европе. Однако, нет! Это был один из тех больших ведомственных универмагов, в которых я всегда чувствовала себя совершенно потерянной.

Миссис Дринкер направилась прямо к детскому прилавку. Там мы купили несколько умеренно выглядевших трикотажных вещей, в которых я сперва даже не смогла узнать распашонки. Миссис Дринкер не обращала внимания на мое сдержанное, почти враждебное молчание по отношению к американской детской одежде. Она сделала все необходимые покупки, и очень скоро мы уже снова сидели в машине и ехали домой. Она выглядела очень довольной. Шла «Белая неделя», и цены на все были снижены.

– Вы довольны? – спросила она. – На всем вы сэкономили больше трех долларов!

– Да, миссис Дринкер, – ответила я кротко, но неубедительно.

Времени было не так уж много, чтобы теперь терять его, и я отправилась найти ту, кто, как я узнала при помощи моего словарика, называлась «midwife» [16]16
  Акушерка ( англ.).


[Закрыть], наподобие необходимой фрау Вогл. Я узнала, что во всей округе можно было найти лишь трех «midwifes», все три негритянки. В то время я еще слегка побаивалась цветных людей, которых мы никогда не видели в нашей стране, и они все еще казались нам немного легендарными.

Снова и снова миссис Дринкер говорила мне, что нужно иметь доктора, и что, чтобы родить ребенка, нужно отправляться в больницу. В конце концов, я согласилась сделать одну уступку – доктор. Но ложиться в больницу – это было смешно. Почему? Для чего? Я не была больна. В Европе вы отправлялись в больницу, только если были опасно больны, и многие там умирали, но дети рождались дома. Могли ли они в больнице позволить моему мужу сидеть рядом со мной? Могла ли моя семья быть в соседней комнате, поя и молясь?

Я пыталась объяснить, что ребенок должен родиться дома, принятый любящими руками, а не в больнице, окруженный выглядящими как привидения докторами и медсестрами в масках, в атмосфере стерильности и антисептиков. Вот почему я могла попросить доктора прийти к нам домой.

Но сначала нужно было найти доктора. Я пыталась многократно, но всякий раз, когда я упоминала слова «дома», они не хотели связываться.

Когда я была очень измучена и обескуражена, я нашла врача в нашем районе, молодого и немного взволнованного всей этой идеей, но который сказал, что мог бы прийти.

Я успокоила его.

– Вы не беспокойтесь. В этом нет ничего дурного. Я все об этом знаю. Это самая естественная вещь в мире. Вы просто будете сидеть в соседней комнате, и я позову вас, когда вы понадобитесь.

Его глаза расширились, он открыл рот чтобы что-то сказать, но в полном изумлении закрыл его снова.

Вот как все случилось. Когда я поняла, что пришло время, был вечер. Все было по-старому. Семья собралась в общей комнате, вслух читая молитвы. Потом они пели гимны. Затем снова молились. Двери были открыты, мне было их слышно. Георг был рядом со мной, его добрые, крепкие руки изредка похлопывали меня, когда он повторял:

– Скоро она будет здесь, наша Барбара, – и тогда мы оба улыбались. Доктор еще не приехал.

Потом, когда это уже должно было случиться:

– Быстро позвоните ему и скажите, чтобы поторопился!

Когда он прибыл, он выглядел взволнованным. Вместе с ним была медсестра – приятная молодая девушка. Они мыли руки, когда, совершенно неожиданно, мне пришлось очень сильно сжать руки Георга и показалось, что время остановилось. Потом я услышала смешной слабый писк. Доктор обернулся ко мне и что-то сказал – я не смогла разобрать что – затем понес что-то в своей правой руке через комнату. Все закончилось. В этот момент весь хор внизу запел: «Благодарим тебя, Господь наш!»

Доктор, в центре комнаты, обернулся вокруг.

– Что это? – он разинул рот от удивления.

И я увидела, что он держал: мою дорогую крошку – вниз головой!

У меня почти остановилось сердце. Я была уверена, что он должен был уронить ее.

– Осторожно – не уроните ее! – воскликнула я.

– Ее? Но… это же мальчик! – укоризненно сказал он.

Что? Должно быть, я неправильно поняла. Георг склонился надо мной.

– Барбара – мальчик, – улыбнулся он.

Сердце мое запело: «Благодарим тебя, Господь наш!»

Глава V
ЧТО ДАЛЬШЕ?

Новорожденный мальчуган при рождении весил десять фунтов две унции.

Когда ему было три дня отроду, мы снесли его в баптистскую церковь, где отец Вазнер в таинстве крещения принял его в христианскую паству. Ему дали имя Иоганнес-Георг. Это был первый большой праздник нашей семьи в Америке.

Начиная со своего десятого дня, он ужасно плакал, почти день и ночь, пока я в отчаянии не вызвала доктора. Он обнаружил, что с драгоценным малышом не было ничего плохого; просто он был голоден. Я чувствовала себя виноватой и пристыженной. Но как я ужаснулась, узнав, что должна давать ему апельсиновый сок – сырой апельсиновый сок и выжатые бананы – сырые бананы! С моим европейским воспитанием это означало почти смерть. Но Иоганнес был американским мальчиком и очень скоро расцвел на морковках, шпинате и соках, и больше плача не было слышно.

Следующие недели были замечательной переменой. Месяцами мы жили каждый день в новом отеле. Теперь мы вновь все были вместе. Младших девочек мы забрали из интерната в Нью-Йорке, и теперь все домашние были в сборе. Старшие девочки поочередно трудились на кухне и по дому, Мартина помогала мне с малышом. Симпатичная молодая медсестра Энни показала нам, как управляться с вещами в Америке. Например, пеленки. В Европе они квадратные. Вы складываете их треугольником и завязываете вокруг ребенка. В Америке пеленки продолговатые, и вы прикалываете их булавками. К этому и сырому апельсиновому соку я привыкала очень долго.

Почти каждый день мы были в чьей-то компании: Альбрехты, Крофорды, Дринкеры. Они брали нашу семью на концерты по пятницам: в институт Франклина, в музей Искусств, на прогулки через замечательный Фэйрмаунтский парк, на вечеринки в свой дом или дом друзей.

С помощью миссис Дринкер мы познакомились с Рэвенхиллской Академией, куда теперь ходили учиться младшие девочки. В отличие от школы в Бронксе, она находилась на самой окраине города, окруженная большими садами. Очень скоро Розмари и Лорли освоились и завели новых школьных подруг.

Теперь возникал вопрос: что делать дальше? Большая часть денег, которые мы заработали на концертах, ушла на оплату билетов на пароход, которые нам ссудил мистер Вагнер, на каждодневные расходы, на концерт в Городском Зале. Наш первый контракт был на сорок концертов, из которых мы дали лишь восемнадцать, но мистер Вагнер сказал, что мог легко заполнить остальные даты после Рождества, если они не будут отданы ребенку. С этим мы ничего не могли поделать. Так или иначе, контракт терял силу.

Мы прибыли в Америку по гостевой визе, которая истекала в марте. Друзья советовали нам обратиться за ее продлением, что мы и сделали после Рождества. Все уверяли нас, что такие продления были простой формальностью: они всегда разрешались. Но наша гостевая виза позволяла нам зарабатывать деньги, лишь давая концерты. Деньги, которые у нас оставались, могли поддерживать нас, если бы мы были очень экономны, возможно, до лета.

А что дальше?

Это было то, о чем в эти дни мы говорили – Георг, отец Вазнер и я, – но поскольку мы не могли найти никакого решения, единственное, что мы могли сделать – идти в наш край: обратиться в Божие царство.

Каждое утро мы отправлялись в приходскую церковь, где отец Вазнер служил Священную Мессу.

Погода между декабрем и мартом может быть неприветливой. Дом был мал для нашей большой семьи и очень бедно меблирован. Несмотря на помощь друзей, у нас ничего не было в достатке. Просто мы были слишком большой семьей. Самое главное, что нам никогда не хватало еды. А если вы голодны, вы легко раздражаетесь, особенно если ближайшее будущее выглядит неопределенно. Поэтому, в данный момент обращаться в Божье царство, означало для нас принимать все это с улыбкой и искренней благодарностью, поскольку разве не было здесь много других, еще более бедных, чем мы?

Однажды в феврале в наш дом неожиданно приехал мистер Вагнер. Он привез с собой договор, опять на сорок дат. С тех пор, как ребенок был здесь, никаких затруднений больше не должно было быть, обещал он, и, счастливые, мы подписали свой второй американский контракт. Тур должен был начаться в сентябре. Одна огромная тревога спала с наших плеч. Начиная с сентября, мы могли быть спокойны – а до того? Ах, уверяли нас друзья, можно давать небольшие концерты, то здесь, то там, и если это будет всего лишь месяц, мы должны были прожить его.

Потом, однажды утром пришло письмо, все губившее. Служба иммиграции Соединенных Штатов извещала нас, что наше обращение за продлением временного пребывания отклонено, и мы должны покинуть Соединенные Штаты не позднее 4-го марта. Это был жестокий удар. Мы сожгли все мосты за собой и никогда не посмели бы снова вернуться домой, а теперь Америка не хотела позволить нам остаться здесь.

Что теперь?

Это было такое потрясение, что какое-то время никто не мог ни говорить, ни думать ни о чем. Каждый внутренне переживал свои личные разочарование и страх.

Одно было определенно: мы должны уехать. Оставалось не так много времени, чтобы достать билеты на такое количество людей на один корабль. В газете мы увидели, что 4-го марта из Нью-Йорка отплывает «Нормандия». Георг отправился во Французскую Линию и сумел приобрести двенадцать билетов третьего класса до Саутгемптона. После того, как билеты были куплены, денег осталось немного, да и что нам было делать в Саутгемптоне?

Потом нас озарило: год назад у нас было предложение от датского импресарио на ознакомительный тур по Скандинавии. Два концерта в Копенгагене, два в Осло, два в Стокгольме.

– Давайте свяжемся с этим менеджером – посмотрим, не сможет ли он принять нас сейчас.

Это нужно было сделать телеграммой, хотя это тоже было дорого. Потом потянулись полные страха дни ожидания. Что, если он не примет нас?

Мы начали разбираться со своим домашним хозяйством, раздавая обратно взятые взаймы одеяла, кровати, ложки и вилки. Крофорды любезно предложили сложить у них на чердаке вещи, которые мы не хотим дважды тащить через океан. Так мы стали делить свое имущество на «забираемое» и «оставляемое», как сказала Гедвига. Но обычная жизнерадостность была утеряна. Каждый предпочитал приниматься за свои обязанности молча.

Около двух тысяч лет назад нечто похожее произошло с группой людей, которые покинули свои родные земли, просто следуя за идеей, указанной звездой: три волхва. Когда каждый из них известил своих людей о том, что намеревался отправиться в длительное путешествие чтобы отыскать где бы то ни было новорожденного царя, их друзья в неодобрении качали головами: «Надеюсь, ты не пожалеешь об этом». Потом месяцами и неделями шли они за звездой, которая привела их в иудейскую землю, в самую столицу, Иерусалим, и потом – растаяла. И когда они думали, что достигли цели, они оказались в полных потемках. Никто ничего не знал о новорожденном царе, и в их ушах звучали слова: «Надеюсь, ты не пожалеешь об этом».

Какое искушение – хотеть никогда не умирать. И после того, как Бог испытал их веру и терпение, он пришел к ним на помощь. Им была указана дорога, звезда вновь появилась. «И, завидя звезду, радовались они великой безмерной радостью».

Это была история, о которой мы говорили первого марта. До отъезда оставалось лишь три дня, а ответ из Европы так и не приходил. Это был момент потемок, звезды не было видно. Тогда мы выбрали трех волхвов в качестве наших особых Святых-покровителей. Мы обещали им следовать примеру их веры и терпения. Не могли ли они попросить Бога, чтобы звезда появилась вновь?

И это случилось. На следующее утро пришла телеграмма: «ВСЕ ГОТОВО ДЛЯ ПЕРВОГО КОНЦЕРТА ДВЕНАДЦАТОГО МАЯ КОПЕНГАГЕН».

Наши новые верные друзья помогли нам закрыть дом и сесть на прямой поезд до Нью-Йорка. Дринкеры прислали за Георгом, ребенком и мной свою машину вместе с шофером.

В Нью-Йорке мы все собрались в доме Карлтона Смита, и оттуда отправились на пароход. Прощальные поцелуи и пожелания, потом – крики и махание рукой, «Нормандия» вышла в открытое море. Скоро небоскребы растаяли в золотистой дымке, мы были на пути в Европу.

«Нормандия»! Какой превосходный корабль, и какой замечательный экипаж! Хотя мы были всего лишь пассажирами третьего класса, Французская Линия пошла на исключение, чтобы сделать наше пребывание здесь настолько приятным, насколько это было возможно. Мы получили билет, с которым могли гулять по кораблю в любое время. Мы были приглашены есть в туристский класс, а для репетиций нам была выделена специальная гостиная на палубе первого класса, примыкающая к изумительному зимнему саду. Каюты третьего класса были намного роскошнее, чем наши места на «Американском фермере». Но приятнее всего было поведение экипажа. Стюарды и стюардессы, официанты и служащие были так вежливы, что на четыре коротких дня мы почти забыли, что были бедными эмигрантами с весьма неопределенным будущим. На борту «Нормандии» с нами обходились как со знаменитыми артистами. Люди знали о нашем концерте в Городском Зале и просили в последний вечер дать гала-представление вместе с флейтистом Рене Ле Роем. Позже нас бесплатно снабжали шампанским. Корабль сам по себе был прекрасной мечтой, и таких размеров, что если я хотела вместе с Иоганнесом подняться из своей каюты на верхнюю палубу подышать свежим воздухом, это занимало восемь минут. Я чувствовала нечто вроде вопрошения: когда этот город прибудет в Европу? Едва мы наконец запомнили, какой дорогой можно попасть в молельню, кино, бассейн, наступила уже пора готовиться к прибытию в Саутгемптон. Но эти четыре дня были не настолько коротки, чтобы не успеть вызвать чувство любви к кораблю и его экипажу, и когда, годы спустя, мы узнали о страшном бедствии, постигшем «Нормандию» в Нью-Йорке, мы испытали такое чувство, будто что-то ужасное случилось со старым близким другом.

Глава VI
ПОД ВЗГЛЯДОМ СТАТУИ СВОБОДЫ

С того мартовского дня, когда мы отплыли на «Нормандии», до дня в октябре, когда мы вновь ступили на американскую землю, мы усвоили один урок, самый важный из всех. В английской Библии это называется так: «Ве not solicitous», и в переводе на повседневный язык означает следующее: «Не беспокойся».

Мы отправились в путь с беспокойством.

«Что мы будем есть, что мы будем пить, что нам надеть?» – это те самые темы человеческих волнений, которые выбрал наш Господь, когда сказал: «Не заботьтесь ни о своей жизни, что вы будете есть, ни о своем теле, что вы будете надевать». Дальше он объяснил, как бесполезно, если мы будем беспокоиться об этом, как это приведет нас в никуда: «Может ли кто-нибудь из вас, как бы ни заботился об этом, добавить хотя бы дюйм к своему росту? И если вы бессильны сделать даже такую простую вещь, зачем вам заботиться о своих нуждах?» И, сказав нам, как бессмысленно заботиться об этом, Он сказал нам, что делать. Мы должны были смотреть на лилии, как они растут. Наш Небесный Отец хорошо знает, что нам нужно. Следовательно, лишь ищите Царство Божие, и все эти вещи будут вам дарованы.

И эти полгода были выделены для того, чтобы научить нас этому уроку, который мы никогда не должны забывать в будущем.

Мы были там, группа из двенадцати человек и грудной ребенок, которые на последующие семь месяцев не имели дома и, за исключением шести концертов, которые могли обеспечить нам трехнедельное существование, не знали ответа на вопрос: что мы будем есть, что мы будем пить? Политический горизонт был закрыт тучами; взрыв войны казался близким. В Европе царила атмосфера подозрения и недоверия. Нам были неизвестны ни дух скандинавских стран, ни какой-либо из языков. В каждой стране разрешение оставаться тщательно ограничивалось временем, необходимым лишь для того, чтобы дать концерты. Европа как раз проснулась для того, чтобы видеть в «туристах» «членов пятой колонны».

Конечно, Богу легко было бы показать нам, что и здесь будет достаточно концертов, достаточно денег, продлений нашего пребывания, полезных людей, щедрых приглашений, новых друзей и новой любви. Но чтобы мы могли лучше усвоить этот ценный урок, Он оставил нас на некоторое время в потемках.

Таким образом, в Дании, Швеции и Норвегии мы провели время до конца мая. Когда наше продленное пребывание там почти закончилось, приглашение из Голландии с разрешением остаться там на двадцать восемь дней в загородном доме друзей. В июле мы рискнули нанести короткий визит в Австрию. Никто из наших, однако, не появился. Оказавшись снова в нашем старом доме, мы с ужасом узнали, что может один короткий год сделать с людьми, на оккупированной земле, как он озлобил некоторых и изменил остальных, исказил их манеру думать и жить. Мы познали потрясающую истину о том, что «дом» вовсе не обязательно является самым надежным местом на Земле. Должно быть место, где ты можешь чувствовать себя как дома, что для нас означало «свободными». Скоро мы встретили своих знакомых в Сант-Георгине, на южной границе, где я исполнила свое обещание – понесла маленького Иоганнеса на гору и зажгла большую свечку в церкви Пресвятой Богородицы. На август и сентябрь у нас были приглашения в Швецию. Не все они оказались четко отнесены к разряду успешных. Но каждый концерт влек за собой следующий, когда какой-нибудь взволнованный зритель приглашал нас на представление в свой родной город. К этому времени мы уже значительно продвинулись в нашем курсе «не беспокоиться». Это и в самом деле была пустая трата времени. Нам очень сильно понадобилось все применение и повторение этого нового искусства, когда в сентябре 1939 года началась Вторая мировая война. Все границы были закрыты, иностранцам сказали уже уезжать, назначенные концерты были отменены. Но теперь мы уже познали, что Небесный Отец знает, что нам нужно. Больше, чем раньше мы старались сосредоточиться на словах «Следовательно, прежде всего ищи Царствие Божие» в выполнении своих повседневных обязанностей, репетировании программы для предстоявшей поездки в Америку, не пренебрегая ни одной из мелких случайных работ в повседневной жизни и исключительно добросовестно стараясь не беспокоиться. И в самый момент перед тем, как истекало наше последнее разрешение остаться в Швеции, мистер Вагнер опять одолжил нам деньги в счет будущих концертов и послал билеты на пароход «Бергенсфьорд».

Когда 7 октября 1939 года мы наконец пришвартовались в Бруклине, Гедвига сказала с разочарованием в голосе:

– Несмотря на войну, этот рейс был не опасным и ничуть не волнующим. Не случилось ничего необычного.

Фотографы и газетчики толпились на борту, выискивая сенсационные истории. Нас тоже сфотографировали: семья Трапп одна и семья Трапп с Кирстен Флегстэд, которая, так уж получилось, тоже была на борту. Потом мы увидели в толпе мистера Сноудена, нашего любезного прошлогоднего проводника. Он махал рукой и кричал:

– Добро пожаловать домой!

Потом настала наша очередь подойти к чиновнику Иммиграционной службы. На этот раз у Руперта была эмигрантская виза, тогда как у всех остальных только гостевые.

Я была так счастлива и благодарна после всех этих месяцев неопределенности снова найти себе пристанище, что когда подошел мой черед и чиновник Иммиграционной службы задал мне неизбежный вопрос: «Сколько времени вы намерены провести в Америке?» я не ответила так, как предполагала: «Шесть месяцев, сэр, как указано в моей визе», а просто выпалила:

– Ах, я так рада оказаться здесь – я хотела бы никогда больше не уезжать!

Все их отношение изменилось. Членов семьи Трапп оставили самыми последними и спрашивали, спрашивали и снова спрашивали. Но ничего из того, что мы говорили, не могло рассеять того опасного впечатления, которое произвела моя неблагоразумная вспышка: эти люди не хотели уезжать.

Все уже ушли. Мы остались единственными пассажирами на борту. Высокий полисмен прохаживался и смотрел за нами, и все, что мы могли делать в остаток дня – играть друг с другом в карты и любоваться замечательным Бруклином. Мы еще не поняли почему, но были лишены свободы действий, и Гедвига в конце концов получила необычное известие: завтра нас должны были забрать на Остров Слез.

Пришел большой катер, и наш полисмен забрал нас на остров с большим зданием тюрьмы, где тщательно исследовались сомнительные люди из зарубежных стран. Счастливчик Руперт отправился в отель «Веллингтон» и оттуда стал пытаться вызволить свою семью из тюремного заключения, потому что это было именно заключение. Когда огромная дверь закрылась за нами, – дверь, которая не имела ручки на внутренней стороне, – нас провели в зал, такой же большой, как главный зал ожидания на Центральном вокзале.

Был один из тех замечательных жарких октябрьских дней. Бабье лето. Но в традициях, бытовавших на Острове Слез, было то, что с 1 октября должно включаться центральное отопление. Окна, высоко расположенные и закрытые решетками, не открывались, и температура была около восьмидесяти градусов.

– Можно мне с малышами выйти на свежий воздух? – подошла я к надзирателю.

– Каждый день после обеда, на полчаса, – был ответ.

Мы все еще не понимали, почему оказались здесь. Несколько чиновников на корабле сказали нам, что наши бумаги не совсем в порядке, и лишь простая формальность, что нас забрали в это место. Мы не могли припомнить, чтобы делали что-то дурное. Это какое-то недоразумение, в полдень должен был прийти Руперт и забрать нас отсюда. Поэтому мы попытались расположиться на двух широких скамьях, повернутых друг к другу. При помощи чемоданов мы настлали пол в углу, и, поскольку делать больше было абсолютно нечего, стали петь. Репетиция никогда не помешает. Скоро люди собрались вокруг нас, и казалось, что их напряженные лица стали выглядеть менее обеспокоенно, после того как они в течение часа слушали нас. Потом мы разговорились. Здесь были испанцы, евреи, греки и большая группа китайцев. Мы узнали, что китайцы томились здесь уже восемь месяцев. Большинство людей находились здесь недели. Господи, – ведь наш первый концерт предполагался на пятнадцатое! Дама из Польши сказала:

– По крайней мере ни за что не надо платить. Все оплачивает государство. Если Америка не пускает вас на свою территорию, корабельная линия, по которой вы прибыли, обязана забрать вас обратно тем же классом, за свой собственный счет, в порт, откуда вы приплыли. Вам это не будет стоить ни цента.

Какое ужасное утешение! Это означало еще один рейс третьим классом на «Бергенсфьорд» до Осло!

– А если эта европейская страна откажется принять вас, что тогда? – спросил Вернер.

– Ну, – весело ответила дама, – тогда вы должны остаться на корабле. Одна итальянская семья в одиннадцатый раз путешествует через океан между Гавром и Нью-Йорком. И им это не стоит ни цента.

Ничего себе, перспектива!

Пришла надзирательница, тучная женщина с грязными волосами и суровым взглядом, и вручила каждому из нас по клочку бумаги, на котором по-немецки было написано:

«Информация: Вас попросили прибыть на Остров Слез в связи с некоторыми сомнениями, касающимися Вашего паспорта. Вы будете направлены на специальное слушание вашего дела, как только это будет возможно, и сможете защищать его. Если вы не говорите по-английски, Вам будет предоставлен переводчик. Нет причин волноваться. С вами будут обходиться очень вежливо». Далее прописными буквами было написано: «НЕ ГОВОРИТЕ О ВАШИХ ЗАНЯТИЯХ С ДРУГИМИ ЗАКЛЮЧЕННЫМИ». И в конце было добавлено: «Пожалуйста, будьте терпеливы. Мы не хотим держать вас ни мгновения дольше, чем безусловно должны».

Наступило время обеда. Нас построили по два и повели через дверь, которая открывалась снаружи специальным ключом. Когда мы проходили мимо, тучная женщина хлопала каждого из нас по плечу, считая. Георгу это особенно не понравилось.

На длинных столах еда была подана в оловянных тарелках, все в одной тарелке.

После обеда нас опять, по двое, повели во двор. Он был огорожен высокой проволочной оградой, и мы увидели, что сквозь решетки совсем близко нас приветствует Статуя Свободы! Полчаса были очень короткими. Просвистел свисток, и нам пришлось уйти обратно внутрь.

Наконец появился Руперт, он выглядел не слишком весело.

– Мама заявила, что хочет остаться в этой стране. Это поставило всех под подозрение, и власти не хотят пропускать вас. Вот что говорит мистер Вагнер.

Скоро Руперту пришлось уйти. Час посещений окончился. Мы попросили его позвонить разным друзьям, чтобы они помогли нам выбраться.

Иоганнес начал ходить, когда мы были одни на «Бергенсфьорде», в тот злополучный день. Теперь он практиковался в ходьбе дни напролет. Ему не исполнилось еще и восьми месяцев, но он был очень силен. Долгие часы проходили в пении и игре с Иоганнесом. На ужин нас снова ввели в дверь, а потом нам пришлось взять весь свой багаж и подняться по ступенькам в большую общую спальню. Окна были маленькими щелями в верхней части стены, на внутренней стороне двери и здесь отсутствовала ручка. На всю ночь были оставлены яркие огни, делавшие сон весьма проблематичным, дверь часто открывалась и появлялась надзирательница, пересчитывавшая нас. Каждый раз Иоганнес просыпался и горько плакал.

На следующее утро мы поднялись в шесть часов. Газеты прослышали о семье Трапп на Острове Слез и послали репортеров и фотографов. Время от времени входил полисмен и называл имя, имя счастливчика, который должен был идти на рассмотрение своего дела. К полудню Руперт сообщил, что звонил мистеру Дринкеру, который обещал сделать все, что в его силах. Как быстро здесь привыкаешь ко всему: ходить парами, есть из оловянных тарелок, быть пересчитанным бессчетное количество раз днем и ночью, к окнам под самым потолком и дверям без ручек. Отец Вазнер мог проводить мессу каждое утро, но посещать ее было разрешено лишь нам, и больше никому.

Мистер Кинг, босс Острова Слез, пришел нанести нам визит. Он был особенно любезен и сообщил, что даже Тосканини был здесь недолго, и много других известных артистов, и мы не должны беспокоиться. В полдень пришла Элизабет, жена Карлтона Смита, с большой корзиной свежих фруктов и газет с нашей фотографией: семья Трапп играет на рекордерах в тюрьме. Хорошенькая реклама! Элизабет уверила нас, что наши друзья настойчиво пытаются вызволить нас.