Текст книги "Звуки музыки"

Автор книги: Мария фон Трапп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Глава XVIII
TRAPP FAMILY AUSTRIAN RELIEF, INC

Когда Иосиф, молодой сын Иакова, попал в Египет, это было против его воли. Начало его жизни там было очень трудным. Но после множества тревог он снискал доверие людей и их правителя, и его изгнание обернулось триумфом. Он много раз удивлялся тому, зачем ему были даны новое имя и новая слава, пока однажды не узнал от путешественников, что на родине у него свирепствовал голод и люди умирали от голода. Тогда он понял, и с помощью своих новых соотечественников сумел использовать свою новую власть, чтобы помочь людям у себя на родине.

Нечто похожее произошло и с нами. Начало нашей жизни в нашем Египте было тяжелым. Мы тоже снискали доверие людей в новой стране. И когда мы создали себе новое имя и новую славу, наша ссылка тоже обернулась триумфом. Мы тоже удивлялись временами, что все это могло значить, пока тоже однажды не узнали, что на нашей прежней родине свирепствовал голод и люди умирали. Это было ответом, и было бы очень хорошо, сумей мы сейчас обратиться к нашему старому дому и, с помощью наших новых соотечественников, помочь старым.

Вот как произошло.

В январе 1947 года, за несколько дней до того, как нам было нужно снова уезжать на западное побережье, пришло письмо, адресованное певцам семьи Трапп. Оно было от главнокомандующего американской оккупационной армии в Австрии и лаконично описывало, как тяжело жилось людям в послевоенной Австрии. В письме содержалась просьба: не могли бы певцы семьи Трапп сделать что-нибудь для Австрии во время своих концертных туров?

Это был призыв, вызов. Письмо было вслух зачитано всей семье, после чего мы держали совет. Для этого нам нужно было зарегистрироваться. На следующий день мы отправились в нашу столицу, Монтпилиер, и основали «Trapp Family Austrian Relief, Inc.». Документ с печатью штата Вермонт свидетельствовал, что эта корпорация основана с целью «всеобщей помощи и поддержки бедным, перемещенным и несчастным лицам всех национальностей и верований в Соединенных Штатах и в любом другом месте» и что она была «организована не с целью получения прибыли, а исключительно в благотворительных целях». Первое собрание ассоциации прошло в офисе нашего мистера Уильяма Н. Териолта. На этом собрании были обсуждены и единодушно приняты уставные нормы корпорации и должным образом, единогласным голосованием, избран совет попечителей: президент Георг фон Трапп, вице-президент Мария фон Трапп, казначей преподобный Франц Вазнер, плюс два дополнительных служащих: секретарь Иоганна фон Трапп, клерк Вернер фон Трапп. Также было проголосовано, чтобы корпорация добыла зарегистрированную печать и резиновый штамп.

Теперь нам было разрешено собирать еду, одежду и деньги от побережья до побережья, причем пожертвования должны были быть удержаны из подоходного налога жертвователей. Это поразило нас. Нам говорили, что крупные фирмы, заводы, а также частные лица одно время именно по этой причине делали ужасно большие вклады в благотворительные дела. Мы видели, что денежные сборы приближаются к миллиону. Мы также напечатали листовки, которые намеревались распределять среди публики во время концертов. В них мы говорили, что наша родная страна, Австрия, которую знали и любили так много американцев, была в серьезнейшей опасности.

«Страна, которая дала миру Гайдна, Моцарта, Шуберта, Иоганна Штрауса, может погибнуть, если мы все вместе не поможем ей и не сделаем этого сейчас»; «все знают об условиях в крупных европейских странах, но вряд ли кто-нибудь знает о том, что происходит в Австрии, где люди почти лишились мужества и надежды». Мы говорили им, что «по всей Австрии население страдает от нехватки практически всего, а в Вене условия достигли пика страданий». Потом мы говорили: «Пусть социальная служащая сама расскажет о ее ежедневных попытках сотворить невозможное, – и цитировали подлинные письма, которые получали: „наши железнодорожные станции разрушены бомбами. Среди руин живут тысячи перемещенных людей, ожидая поездов, которые должны их забрать неизвестно куда, и каждый день прибывают сотни новых. Умершие и умирающие, тяжело больные лихорадкой и маленькие дети ютятся вместе среди разрушенных стен. У нас нет убежища для этих беднейших из бедных. Когда прибывают новые транспорты, мы обычно находим маленьких детей с пеленками, примерзшими к их истощенным телам, детей, одетых в газеты или старые тряпки, связанных вместе веревкой и кусками отломанной проволоки, и взрослых на всех стадиях голодания и истощения. Обычно эти люди находятся в товарном вагоне две недели или больше без всякой поддержки. Это абсолютно невозможно – описать состояние, в котором они прибывают. Нам нужна еда, одежда и материалы первой помощи для тысяч, но того, что у нас есть, едва ли достаточно для нескольких сотен“.

„Мы не можем получить игл. Приходится брать иглу напрокат за шиллинг в день, и горе, если сломаешь ее“.

Профессор Венского университета писал в письме к нам:

„Лично меня голод волнует не так сильно, но весьма затруднительно, что я не могу достать шнурков для ботинок, и приходится ходить без них“».

Дальше в листовке следовало: «Настоятельная необходимость помощи чувствуется и подчеркивается также командованием оккупационной американской армии. Совместно с местными австрийскими агентствами они недавно прислали нам более 5000 адресов наиболее нуждающихся людей».

Потом мы говорили, что основали нашу корпорацию и назвали ее «Trapp Family Austrian Relief, Inc.», чтобы наше имя могло стать гарантом того, что каждый цент, каждая вещь, достигнут места своего назначения: нуждающегося человека в Австрии. «У нас нет никаких накладных расходов. Мы делаем все своей семьей».

Затем мы предлагали пути помощи Австрии:

«1. Присылайте нам любую одежду или нескоропортящиеся продукты питания, без которых вы можете обойтись. Мы можем использовать все: шнурки, карандаши, иглы и нитки, шерстяные одеяла…

2. Помогайте пожертвованиями в адрес „Trapp Family Austrian Relief, Inc.“, Стоу, штат Вермонт. Ваше пожертвование, как вклад в благотворительность, не удерживается из подоходного налога.

3. Пишите нам и спрашивайте адреса нуждающихся семей и отдельных лиц, если вы предпочитаете заботиться о ком-то самостоятельно».

Листовка заканчивалась так:

«На днях мы прочитали слова Святого Амбросия, одного из величайших людей четвертого столетия, который сказал во время голода: „Если ты знаешь, что кто-то голоден или болен, и у тебя есть средство помочь ему, но ты не помогаешь, ты будешь нести ответственность за каждого умершего, и за каждого маленького ребенка, который будет покалечен или изуродован на всю жизнь“. Нам нужно также помнить и другие слова: „Пока вы будете делать это для Моих меньших братьев, вы будете делать это для Меня“».

Так, взяв с собой почтовую бумагу, сто тысяч листовок, резиновый штамп и лучшее из доброй воли, мы отбыли на западное побережье.

Мы никогда не делали ничего подобного раньше, но разве не было также в свое время с нашим музыкальным лагерем, выставкой ручных работ, концертами, или строительством нового дома? Эти огромные задачи свалились на нас, даже не предоставив достаточно времени, чтобы купить справочник и посмотреть «как».

Мы брались за все, что только приходило в голову. По прибытии в город, одни из нас отправлялись в местную газету, чтобы дать интервью о голодающей Австрии, пока остальные проделывали то же самое с местной радиостанцией. Обычно, с обеих сторон мы получали всеобъемлющее понимание и поддержку. Во время концертов раздавались листовки, а в антрактах я обращалась к публике. Я привыкла говорить:

– Если вы не хотите делать посылку, наш большой голубой автобус завтра утром будет перед отелем, – и почти всегда называла не тот отель, обычно тот, где мы были днем раньше, – но люди всегда находили место.

На следующее утро вместе с двумя девочками я стояла у автобуса, и – какое трогательное зрелище – люди стекались к нам со всех сторон, неся в руках свертки или груды одежды. В небольших сельских городках наш автобус потом догоняли пикапы и вываливали свое содержимое на наши сиденья.

В марте, когда мы были где-то на юго-западе, после концерта у автобуса остановилась одна леди, сняла с себя зимнее пальто и сказала:

– Оно у меня только одно, но в этом году уже мне не понадобится. Не будете ли вы добры послать его туда, учительнице? Я сама учительница.

В другом месте в отель пришла повидать меня одна мать с заплаканным лицом, ее руки мяли носовой платок. Несколько дней назад в результате случайности она потеряла единственную дочь. Услышав обращение на последнем вечернем концерте, она работала полночи, собирая вещи девочки. Она принесла их в пяти больших коробках вместе с фотографией.

– Посмотрите на нее, – сказала она, – и выберите мне в Австрии девочку ее возраста, которая будет писать мне.

Когда мы прибыли на границу Калифорнии, наш автобус был забит до краев. На границе нас остановили и попросили показать багаж. Подняв глаза к небу, мы молча указали на автобус: «Посмотрите на багаж!» Но закон есть закон, и чиновнику управления здравоохранения штата, или что там это было, пришлось потребовать, чтобы мы распотрошили свой склад. Ряды коробок. Через два часа сорок шесть больших коробок были снова упакованы, к восхищению персонала управления здравоохранения.

Это было в Калифорнии, в Вентуре. Наш призыв помочь Австрии был воспринят как никогда раньше. Весь город отозвался. Нас попросили вернуться через неделю. Различные организации устроили компании по сбору одежды, и когда мы вернулись, чтобы собрать пожертвования, наш автобус оказался мал. Мы забили все, вплоть до последнего сидения, до самой крыши, а самим пришлось стоять в проходе вплоть до Санта-Барбары. Очень добрый настоятель отцов-францисканцев помог нам всем, чем мог. В землях Старой Миссии вещи были упакованы в многочисленные деревянные ящики и отправлены кораблем.

Мы были просто потрясены той общей реакцией американцев на наш призыв. И это после многих лет постоянных кампаний по оказанию помощи. Начиная с поддержки финнов и греков, шла непрерывная цепочка призывов и кампаний, и на вершине всего этого – появились мы с нашей непрофессиональной благотворительной организацией, состоявшей из резинового штампа, листовки, печатного бланка и одной семьи, горевшей желанием помочь. И после каждого концерта повторялось чудо. После того, как мы говорили, что нам нужны пища и одежда для голодающей Австрии, что нам нужны деньги, чтобы послать их ее жителям, – люди бежали домой и приносили еду, одежду и даже деньги, и большой голубой автобус никогда не уезжал пустым.

Это получился самый длинный концертный тур, какой у нас когда-либо был. Мы покрыли почти тридцать тысяч миль и дали сто семь представлений. На западном побережье мы последовательно дали семнадцать концертов без перерыва. Каждый день мы покрывали большие расстояния. В течение часа каждое утро наш автобус заполнялся дарами для Австрии, которые несли горожане, бывшие на последнем вечернем концерте. Когда приходило время уезжать, Руди, нашему водителю в этом году, между прочим, самому австрийского происхождения, приходилось яростно гудеть сиреной.

– Сто пятнадцать миль сегодня! – кричал он.

После искреннего «спасибо» великодушным дарителям мы отъезжали и сразу погружались в ежедневный заведенный порядок. В бакалейно-гастрономических магазинах мы спрашивали пустые коробки. В зернохранилищах – пустые мешки. Мартина, Гедвига, Розмари и Лорли методично упаковывали в них вещи. Когда коробки и мешки были заполнены, их отдавали мужчинам. Георг и Вернер завязывали их двойной веревкой. Агата надписывала ярлыки. Иоганна и Мария печатали списки содержимого и письма, извещающие о посылках. Они обнаружили, что если зажать пишущую машинку между коленями под определенным углом, можно достаточно хорошо печатать в движущемся автобусе. Я тем временем читала. Письма сначала приходили дюжинами, но скоро стали сотнями. Когда готовых посылок накапливалось достаточно, так что Руди оказывался отгорожен ими, как стеной, и движение из конца в конец автобуса делалось невозможным, Руди уже привык останавливаться у ближайшей почты в маленьком сельском городишке, и в жизни почтмейстера наступал праздничный день: большой голубой автобус со словом «Заказной» спереди и «Певцы семьи Трапп» по бокам, останавливался, почти въехав ему в окно, из него выходили девушки в причудливых платьях, и посылки, коробки, мешки, сваливались в кучу у его стойки – это же прямо как Рождество! Девочки помогали взвешивать груз, а в конце просили тысячу трехцентовых марок и снова уходили. Последующие полчаса проходили в полной тишине, все облизывали марки, наклеивая их на конверты, – листовка посылалась по длинным спискам адресов. Затем пакование возобновлялось, и через два часа у другой почты сбрасывалась еще куча из двадцати-тридцати мешков. И так далее.

Чтение сотен писем было трудной задачей. Были письма от людей, которые видели лучшие времена и никогда в жизни не думали, что однажды им придется нищенствовать. Такие письма обычно бывали очень длинными и многословными. Поговорив обо всем под солнцем, в самом конце появлялось заключительное замечание, вроде этого:

«Моя старая жена и я сидим на полу нашей абсолютно пустой комнаты. Даже двери с дверными рамами и окна с окопными рамами у нас украли. Нам нечего есть, нечем обогреться, нечего носить. Искренне ваш».

Приходили исключительно трогательные письма с благодарностями, как, например, такое:

«Но самым драгоценным подарком был фунт кофе, который вы мне прислали. С его помощью я расплатился со своими долгами сапожнику, бакалейщику и в молочном магазине. Я заплатил за нашу комнату за полгода вперед. Я сумел выменять на него муки, варенья и немного масла. И еще чуть-чуть кофе я храню на случай, если кто-нибудь из нас заболеет. Как мне вас благодарить?»

Два католических армейских капеллана – в Вене и Зальцбурге – с самого начала великодушно предложили свою помощь. Нам было дано разрешение отправлять все прямо им. Они вручали посылки небольшому персоналу добровольцев, которые проверяли конкретные случаи и раздавали вещи. Таким образом было возможно избежать попадания вещей на черный рынок или в нежелательные руки.

По мере того, как наш тур продолжался, мы уставали все больше и больше, но мы узнали, что можно быть усталыми, но счастливыми, причем элемент счастья может перевесить усталость. Когда, по пути назад, мы остановились в Санта-Пауле местная семинария собрала в гимнастическом зале сотни пар обуви, груды сутан, костюмов, и так далее. Сверх всего этого, семинаристы помогли упаковать подарки и отправить их в семинарию в Зальцбурге. А в конце они устроили денежный сбор и даже оплатили почтовые расходы.

Коробки и мешки с едой и одеждой продолжали приходить в Стоу еще долго после того, как мы вернулись из концертной поездки. Их было больше, чем мы могли управиться каждый день, поэтому мы начали складывать их в одну из построек в лагере. Когда лагерь открылся этим летом, этот длинный барак был до потолка забит одеждой. Что нам было нужно, так это руки, добровольцы в помощь. И тогда из Рочестера, штат Нью-Йорк, однажды приехала одна леди и просто взяла все это на себя. Она набрала утром добровольцев, и доукомплектовала штат после обеда. Под умелым руководством миссис Харпер огромная работа по упаковыванию тридцати тысяч фунтов вещей была проделана за несколько недель.

Все это лишь основные факты. Можно продолжать и продолжать перечислять названия городов и имена людей, откликнувшихся на призыв: «Пожалуйста, помогите!» Полгода спустя большой барак в лагере снова был полон. Но мы оказались абсолютно без средств, а послать все эти запасы вещей за границу стоит денег. Что было делать?

В нашей домашней библиотеке у нас хранилась книга об Обществе Леопольдины в Австрии. Оно было основано в 1829 году и при его посредничестве австрийское духовенство и простые люди пожертвовали почти миллион долларов католическим миссионерским организациям в Америке. Это была идея. Мы написали короткое письмо, объясняя нашу отчаянную ситуацию: что у нас есть много тысяч фунтов вещей, а мы не можем отправить их из-за недостатка денег, и послали такое письмо каждому священнику в Америке. Вся семья непрерывно работала в течение двух недель, переписывая 40.500 экземпляров таких писем, заклеивая их в конверты и раскладывая по штатам. И снова свершилось чудо. Деньги потекли рекой, преимущественно в одно– и пятидолларовых чеках, и набралась ровно такая сумма, которая была нам необходима.

Однажды пришел большой конверт. Благотворительные общественные учреждения Австрии обратились к нам с пятью тысячами адресов наиболее лишенных и нуждающихся семей и спрашивали, не могли ли мы найти американские семьи, которые взяли бы по одному из таких адресов и время от времени посылали еду и пищу?

На нашем маленьком мимеографе мы изготовили маленькие формы. На первой странице был адрес нуждающейся семьи и, В трех предложениях, самая необходимая информация. На второй странице – предложения для четырех разных посылок: /1/ «Чтобы они остались живы»; /2/ «Чтобы они были чистыми и опрятными»; /3/ «Чтобы они были согреты»; /4/ «Чтобы они были счастливы». На третьей странице говорилось: «Оторвите эту страницу и пришлите в наш офис со своей подписью».

Таким образом мы могли проследить, было ли предложение «ах, дайте мне десять имен, я легко могу позаботиться о них» просто результатом душевного подъема после концерта, или человек действительно хотел принять на себя заботу о своем «приемном» брате. Тем временем, в старой стране положение стало чуть лучше. Витрины магазинов больше не пустовали. Но вот вопрос – что тяжелее: быть не в состоянии ничего купить потому, что магазины пусты, или быть не в состоянии ничего купить потому, что цены намного выше вашего бюджета? Вы можете лишь смотреть на то, чего не в состоянии приобрести, – это делает людей неспокойными, это всегда опасно. Сравнивая с тем, что было два года назад, условия в Австрии стали намного лучше. Но в сравнении с тем, что было до войны, – ситуация в Австрии была невыносимо тяжелой. Следовательно, наша маленькая ассоциация по оказанию помощи, которая Божьей милостью чуть больше, чем за два года послала уже около трехсот тысяч фунтов разной помощи, будет продолжать работать до тех пор, пока останется кто-нибудь, кому нужна поддержка и пока поношенная одежда, старые игрушки, консервы будут приходить к нам. Все, что теперь посылалось, служило двойной цели! Во-первых, это облегчало крайнюю материальную нужду; а во-вторых, это помогало поддержать надежду, без которой просто нельзя жить.

«Есть много таких, кто потерял веру в Бога, потому что раньше лишился веры в человека: И есть много таких, кто вновь обрел веру в Бога, потому что встретил хорошего человека, который извлек горечь из его сердца», – говорит кардинал Фолхабер.

Глава XIX
ПИСЬМО

Летом 1947 года всем нашим друзьям в Америке и Европе ушло следующее письмо:

Дорогие друзья,

В многочисленных письмах, ежедневно прибывающих, отовсюду, за которые мы благодарим вас от всего сердца, повторяется один и тот же тревожный вопрос: «Как могло оказаться возможным – даже будь он болен – то, что произошло?» И потому мы хотим рассказать вам, как это случилось.

Наш последний концертный тур оказался очень длинным и напряженным. Георг, как обычно, сопровождал нас. Когда мы были на западном побережье, переезжая из Лос-Анджелеса в Сиэтл, я обратила внимание на то, каким бледным он выглядит, но он утверждал, что чувствует себя совершенно нормально, за исключением накапливающейся усталости.

– Но мы все устали, ты также, как и я, – сказал он.

В Сиэтле он начал кашлять. Я умоляла его лететь в Нью-Йорк, который уже удивительно помог ему однажды с бронхитом.

– Я не болен. Я хочу остаться с вами, – просил он.

Но кашель становился все хуже, и в Денвере, штат Колорадо, мы посадили его на самолет.

Не получая от него никаких известий в течение пяти дней, я забеспокоилась. К несчастью, именно в это время по всем Соединенным Штатам проходила забастовка телефонистов. Я не могла дозвониться до него. Поэтому я телеграфировала доктору и получила ответ: «Капитан фон Трапп быстро поправляется после пневмонии».

Когда я наконец дозвонилась до Георга, он сказал:

– Мне намного лучше, но здесь, в больнице, просто ужасно. Приезжай, и поедем домой. Я хочу домой.

Но у нас еще были концерты, и прошла еще неделя. Я получила два письма и сообщение доктора, все это звучало успокаивающе. Но беспокойство все еще не покидало меня, и в конце концов я пролетела последние полторы тысячи миль до Нью-Йорка.

Когда я вошла в больничную палату, Георг сел на кровати, широко раскрыл объятия и сказал только:

– Иди сюда!

Я долго обнимала его, прижав к себе, выигрывая время, чтобы взять себя в руки. Мое сердце почти остановилось от испуга из-за той потрясающей перемены, которая произошла с ним за две короткие недели. Впалые щеки, глубоко ввалившиеся глаза с тенями вокруг, посиневшие губы – его дорогое лицо было почти неузнаваемым, а сам он стал худой, как скелет. В голове у меня возникла ужасная мысль: может быть, не все было так просто, как казалось из писем.

Но Георг теперь был совершенно счастлив.

– Слава Богу, ты здесь! Теперь видишь, что должна как можно скорее забрать меня отсюда. Давай поедем прямо домой.

Идя навстречу его желанию, я взяла телефон на его ночном столике, позвонила лечащему врачу, и спросила, когда мне можно забрать Георга домой.

К моему изумлению, ответ был таким: «В любое время, завтра или послезавтра». Он попросил меня зайти этим вечером к нему в кабинет. Он хотел поговорить со мной.

Это снова успокоило меня. Конечно, не может быть так все плохо, если он разрешил такую длинную поездку, триста тридцать миль. Как только мы будем дома, на нашем холме, чистый воздух и весеннее солнце вместе с его любимыми блюдами и всей любовью и заботой, которые можно себе представить, должны будут скоро снова вернуть ему здоровый вид.

Мы провели счастливый день. Мне нужно было рассказать ему все подробности двух последних недель. Потом мы составили планы.

– Знаешь, у меня ничего не болит, со мной теперь все в порядке, просто я ужасно устал и ослабел.

Это были последние беззаботные часы жизни вместе. Но мы этого не знали. Или, может быть, все-таки как-то подозревали? Каждый раз, когда я стояла в дверях с последним веселым «до свидания», кому-нибудь из нас приходило в голову что-нибудь важное: «Мне как раз нужно тебе сказать». Георг был веселым и счастливым, и в самом деле не выглядел так ужасно плохо, лишь чуть-чуть нездорово, думала я, садясь в такси по пути к доктору, который, конечно, должен был дать мне рецепты для диеты, лекарств и так далее.

– Слава Богу, пневмония прошла, – сказала я доктору, усевшись напротив него в его консультационной. Он ответил как-то нерешительно.

– Да, но рентгеновский снимок показывает обширную затемненную область в легком, что указывает на наличие опухоли.

– Значит, тогда мы должны вылечить опухоль, – сказала я, уверенно и обнадеживающе глядя на доктора.

– Но это не доброкачественная опухоль, – ответил он глухим голосом, не поднимая глаз. Я не поняла его и только изумилась. И вдруг, словно озарение, в голове у меня сверкнула ужасная мысль.

– Ради Бога, доктор, ведь это не рак?

Он молча опустил голову над сложенными руками, и в комнате повисла гнетущая тишина…

Нью-Йорк – очень большой город, в этом городе живет больше людей, чем во всей Австрии. Но мне этой зловещей ночью в нем было хуже, чем в пустыне. В пустыне, по крайней мере, мне было бы видно звездное небо, а в Нью-Йорке тот маленький кусочек неба, который еще можно разглядеть между небоскребами, задернут дымом. Охваченная отчаянием, я даже не подумала сесть в автобус или такси. Я просто механически два с половиной часа брела в сторону отеля. И не миновала по дороге ни одной церкви. Совершенно автоматически я сунула руку в карман и стала читать молитву по четкам. Опять эту древнюю молитву, которая родилась, чтобы обратить к небу великое множество человеческих страданий и душевных болей, которая была верным, хорошим другом в беде.

В своей комнате я буквально повисла на телефоне. Большинство друзей, на чью помощь я рассчитывала, уехали. Как я хотела дозвониться до детей или отца Вазнера! Но они были на пути домой, и у меня не было ни малейшей идеи на тот счет, в каком городе они остановились на эту ночь. Тем временем, было уже за полночь, но о сне не могло быть и речи.

Наконец, ночь прошла. В пять часов утра я нашла открытую церковь. В семь часов я взяла такси, чтобы еще раз съездить к доктору и узнать, что мы могли сделать. Я помнила слышанное, что недавно семидесятидвухлетний Томас Манн успешно перенес операцию, связанную с раком легкого.

– Как раз об этом мы и думали, – сказал доктор. – Здесь есть специалист в этой исключительно редкой и чрезвычайно сложной операции. Но опухоль находится в таком месте, где ее нельзя удалить.

– Да, но что же тогда мы можем сделать? – я задыхалась от слез.

– К сожалению, ничего.

– Но я не могу просто дать ему умереть, ничего не говоря!

Молчание.

И теперь мне было нужно идти в больницу забирать абсолютно ничего не подозревающего Георга, и не подавать вида, что доктор оставил ему жить всего около трех месяцев.

Он был так рад оказаться за стенами больницы, что не обратил внимания на мое лицо.

На следующий день мы поехали домой. Георг много говорил. Прерываемый сильным кашлем, снова и снова хотел он поговорить со мной о прежних временах. Потом вдруг замолчал и долго и пристально стал смотреть вдаль.

Неожиданно он сказал:

– Время от времени у меня в мозгу возникает такая картина. Я вижу вас всех на ферме, работающих и измученных работой, и когда пытаюсь найти себя, то вижу, что меня там нет.

Было ли это предчувствие?

Мы приехали в Ватербери, штат Вермонт, ближайшую железнодорожную станцию к Стоу. Когда поезд медленно подходил к платформе, я увидела смеющееся лицо Руперта, приветствующее нас через окно. Он был дома в коротком отпуске перед началом работы в больнице. Бедный мальчик еще ничего не знал. Но когда он помог Георгу спуститься с поезда по ступенькам, его радость уступила место настоящей тревоге.

Очутившись в своей спальне, Георг сел со вздохом глубокого удовлетворения:

– У нас самый лучший дом, который я могу себе представить. Здесь лучше всего.

Теперь он уже не мог делать достаточно, чтобы уверить меня, как хорошо он себя чувствует.

Пока он отдыхал после поездки, я все рассказала Руперту. В этот же день мы попросили приехать нашего хорошего друга, известного доктора из университета Берлингтона. Шокированный, доктор Р. выслушал диагноз нью-йоркских врачей. Потом он приехал повидать Георга.

Бежали долгие, тревожные минуты. Когда же, наконец, доктор Р. вышел из комнаты, я не поверила глазам, так как… он выглядел почти радостным.

– Вы слишком быстро отчаялись, – сказал он мне. – Я никак не могу разделить мнение моих нью-йоркских коллег. Я не верю, что это рак. Пневмония сильно измотала его, и теперь ему нужны покой и отдых.

Я едва не расплакалась от радости. Я бросилась в церковь, чтобы вознести пылкую молитву благодарения, а потом – к Георгу!

Итак – покой и отдых. Если бы только не было этого мучающего кашля, который снова и снова мешал ему спать.

Последнее время я не в состоянии была спать от горя и несчастья, теперь счастье заставляло меня бодрствовать. Этой ночью я думала о многих монастырях, в церквях и капеллах которых мы пели для уединенных монахинь и монахов во славу Господа. Они были самыми благодарными слушателями. И они не забывали нас. На Рождество, Пасху и праздничные дни приходили поздравительные открытки с уверениями о молитвах. Эти друзья были нужны нам сейчас! В коротком письме я рассказала им о «болезни капитана» и попросила о молитвах за него.

Прошло несколько дней. Георг был измучен и счастлив. Он не хотел много говорить. Больше всего ему нравилось, когда я садилась у его постели, брала его за руку и читала ему вслух. Иногда он засыпал во время таких чтений. Тогда при помощи левой руки я сотворяла молитву по четкам. Это было странно: Георг, который всегда так беспокоился о других и никогда не требовал заботы о себе, теперь ни на минуту не хотел позволить мне пропасть из поля его зрения. Даже ночью. Он боялся ночи. Когда судорожный кашель снова сотрясал его так, что он просыпался, он часто говорил: «Прочти вслух какую-нибудь молитву!» И я читала древнюю молитву, которую помнила еще из Ноннберга:

 
«О, Боже, Тебе слезы наши,
В имени Иисуса,
Кровью Иисуса,
Священным Иисуса сердцем
Ты чудесно поможешь нам.
Великий Боже,
Великий, всесильный Боже,
Великий, бессмертный Боже,
С нами милость Твоя!»
 

Снова и снова встревоженное сердце взывало к Пресвятой Мадонне: «Мария, целительница больных, утешительница страдающих, помолись за нас». Легкое пожатие руки указывало мне: достаточно, теперь снова недолгий сон.

По совету врача, в полдень Георг ненадолго садился в удобное кресло. Он очень хотел, чтобы скорей вернулись дети. Когда мы вновь вызвали доктора Р., он был очень удовлетворен. Поскольку ему нужно было на десять дней отлучиться в Чикаго, он дал нам номер телефона доктора В., на всякий случай, и когда приехал доктор В., он тоже весьма обнадеживающе отозвался о состоянии Георга.

Несмотря на уверенность обоих докторов, я не могла избавиться от тайного страха. Чтобы подготовить меня к тому, что должно было произойти, доктор в Нью-Йорке обратил мое внимание на то, что Георг должен был слабеть на глазах, под конец у него должна была появиться серьезная нехватка воздуха, и если сердце не откажет сразу, он будет медленно задыхаться. Эти слова все еще звучали в моих ушах, как мой собственный смертельный приговор.

Потом доктор В. сам неожиданно заболел и рекомендовал нас чрезвычайно одаренному терапевту из клиники Берлингтона, доктору Ф.

Снаружи завывал ветер и мокрый снег колотил в окно. Георг все чаще и чаще спрашивал о детях, которые еще были в концертном туре. Большой дом был так тих и одинок. Наконец, на холм вполз голубой автобус. Бедные дети, они считали, что папе было намного лучше. Счастливые, они ввалились все вместе в комнату больного и как же они были ошарашены! Ужас, появившийся в их глазах, заставил меня еще раз осознать произошедшую перемену. Мне захотелось спросить их: «Ну как, ведь папа уже выглядит намного лучше?», но вопрос остался непроизнесенным. Я молча выскользнула из комнаты.