Текст книги "Звуки музыки"
Автор книги: Мария фон Трапп
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
Глава XIV
НОВЫЙ ДОМ
На следующий день рано утром мы уехали в Вермонт – домой. К северу от Ратленда пошел снег. Когда мы миновали Берлингтон и поднялись в горы, его стало намного больше. Достигнув Стоу, мы попали в настоящую снежную бурю.
Темный пол в общей комнате нашего дома был частично покрыт тонким слоем снега («как сахар на пирожном», – отметил Иоганнес), так как окна и двери не закрывались плотно.
– Это очень хорошо для уборки, – воскликнула Гедвига, беря метлу и демонстрируя, как удобно подметать пыль таким способом.
Мужчина, вместе со своей семьей живший на нижней ферме, которую мы тоже купили, остался там и теперь был нашим арендатором. Он помогал грузчикам, когда они появились с мебелью. Все, что нам нужно было сделать – поставить достаточное количество кроватей на первую ночь. Пока Георг спустился в маленький подвал, чтобы разжечь огонь в одноканальной воздушной печи, мы сновали в сарай и из него с частями кроватей, матрацами и подушками. Кровати были достаточно большими, дом – довольно маленьким. Иоганнес обнаружил заслонку в полу общей комнаты. Собрав все свое мужество, он дернул за цепь, которая открыла печь, и он уставился прямо в огонь. Когда он отпустил цепь, она громко звякнула. Какая очаровательная система отопления! Совсем не такая глупая и невидимая, как в городском доме. Вошла Мартина с зажженной керосиновой лампой. Мои восторженные восклицания о том, как уютно это было, словно в прежние дни, не могли разрушить каменного молчания мужа. Бедный Георг! Он не видел во всем этом ничего романтичного. Я знала, что он искренне беспокоился об этом запущенном домике, который и в самом деле не мог подойти нам иначе, как на уик-энд, «уик-энд летом, с пикниками на открытом воздухе, я имею в виду», – говорил он. Сараи покоробились, мальчиков нет, и денег не слишком много, а до того, как мы сумеем что-либо построить, пройдет не менее полугода, где и сколько концертов мы сумеем дать без мальчиков – никто не знал. Этим первым вечером у нас был легкий ужин, с бумажными чашками и тарелками, которые мы потом сожгли в печи, пока Иоганнес тянул за цепь. После ужина раздался стук в дверь, и вошел наш арендатор.
– Живица приближается, – сказал Теофил, мы начали делать надрезы.
Мы посмотрели друг на друга, и наконец Георг спросил:
– Что приближается?
Теофилу пришлось объяснять новичкам все о кленовом сиропе и о том, как он делается. В Европе мы никогда не слышали об этом.
На следующее утро началось самое прекрасное время, которое мы провели в Америке, включая недели в «За Стоу»: наш первый сахарный сезон. Теофил и его старшие сыновья ездили на упряжке с баком для собирания живицы. Наши девочки помогали собирать ее, а Георгу Теофил показал слегка замысловатый процесс варения. Мы с Георгом были в сахарном доме, и нам это нравилось.
Стояло начало весны в Вермонте, вокруг еще лежало много снега, и лошадям приходилось пробивать себе путь по грудь в снегу, когда они выходили на сахарную дорогу. Но к полудню солнце становилось теплее. Оно растапливало крышу сахарного завода, и маленькие ручейки бежали повсюду вокруг сахарных кустов. Некоторые открытые места склонов уже совсем освободились от снега, и ранние весенние цветы уже поднимали свои изящные головки. В лесах были слышны первые птицы. Весна витала в воздухе и наполняла его новой энергией и радостным ожиданием. Поддерживание огня этими большими, тяжелыми дровами и возня с бидонами, заполненными кленовым сиропом, к вечеру наполняла болью наши спины, когда мы брели домой, жутко усталые, но удовлетворенные. Кленовый сироп был денежным урожаем. Это были первые деньги, которые мы заработали на ферме. Потом Георг считал галлоны [27]27
Галлон – 4,5 л. ( ред.).
[Закрыть]в бидонах, по мере того, как их количество в подвале росло. Их было уже больше ста, и каждый должен был принести 3,6 доллара. Я была очень счастлива, потому что занятие в гуще сахара держало его вне дома, вид которого являлся для него источником постоянного раздражения, а работа приводила его во все лучшее и лучшее расположение духа.
Снова настала холодная погода, первый период тепла закончился. Ужасная пурга постоянно держала нас дома. Теофил сказал нам, что сахарных дел не будет несколько дней. Когда мы все вместе одновременно находились дома, не нужно было обладать большой наблюдательностью, чтобы увидеть главное: он слишком мал для нас. В Стоу жил один архитектор, Альфред, с которым мы советовались о состоянии построек перед тем, как купить ферму. Он уверил нас, что они были в достаточно хорошем состоянии, чтобы удовлетворить наши личные нужды. Этот архитектор был для нас находкой, так как более половины своей жизни прожил в Европе, главным образом в наших австрийских Альпах, свободно говорил на немецком языке, и очень хорошо знал ту часть страны, откуда мы были родом. Очень скоро наши семьи стали в самых дружеских отношениях.
В тот день, когда на улице особенно сильно бушевала пурга, мы позвонили Альфреду по телефону. Хотя электрического света у нас не было, телефон, которым мы так давно не пользовались, имелся. Это был привинченный к стенке аппарат. Чтобы говорить в микрофон, нужно было встать на цыпочки, но все же это был телефон. Я подняла трубку, и каково же было мое удивление, когда чей-то голос произнес:
– И как, подошли дедушке новые зубы?
У меня не было раньше никакого представления об общей телефонной линии, я не знала, что происходило, и с испугом выслушала грустную историю о том, что новые зубы совсем не годились, и дедушка терял их все время. Наконец, я соединилась с Альфредом и сообщила ему, что наш дом немного маловат, и не мог ли он что-нибудь сделать для нас?
– О, это можно легко переделать, – услышала я его бодрый, успокаивающий голос. – Просто поднимите крышу и сделайте еще один этаж. У вас будет достаточно комнат.
Далее, он посоветовал нам повидать мистера Сирза – лучшего плотника в деревне. Мы позвонили мистеру Сирзу, который обещал прийти к нам, как только кончится пурга. Это случилось на следующий день. Мы объяснили мистеру Сирзу свою потребность, рассказали о совете Альфреда и спросили, не можем ли мы начать прямо сейчас. Он выглядел несколько неуверенно, так как погода все еще была очень холодной, но, увидев наши молящие глаза, сдался, и в полдень этого дня мы уже начали вскрывать крышу.
Георг, Мария и Гедвига с головой погрузились в плотницкую работу, и скоро большая часть крыши была удалена, и вырисовались слабые контуры новой конструкции. На четвертый день опять разразилась снежная буря, заставившая мистера Сирза остаться дома. В полдень мы все сидели на кухне, расположенной в пристройке, и обедали, когда вдруг услышали ужасающий грохот. Мы вскочили и, открыв дверь в общую комнату, ступили в открытое пространство. Большая часть дома рухнула. Все обвалилось – вплоть до трубы камина – прямо на подвал. Несколько полуобвалившихся стен еще стояли, но крыша полностью рухнула. И словно это была именно та цель, которую пурга стремилась достигнуть, она почти стихла, покрыв предварительно все развалины тонким слоем нового снега. В этот момент зазвонил телефон. Я вышла под открытое небо. Телефон все еще висел на оставшейся части стены. Бодрый голос Альфреда интересовался, как обстояли дела.
– Я хотел сказать, не открывайте сразу слишком большой участок крыши, – предупредил он. – В ненастный день это может оказаться не слишком хорошо.
– Это больше не будет нас беспокоить, Альфред, – сказала я.
– Ах, – казалось, он заулыбался, – поздравляю! Вы уже так далеко продвинулись? Это очень быстро.
– Почему бы тебе самому не приехать и не посмотреть, – сказала я и повесила трубку. Потом я позвонила мистеру Сирзу.
– Мистер Сирз, не можете ли вы сказать мне, что делают с рухнувшим домом?
– Я сейчас приеду, – быстро ответил его голос.
Час спустя архитектор с плотником стояли у могилы своих планов и пытались свалить все друг на друга. Что же теперь будет? Мой несчастный муж выглядел разбитым.
– Знаешь, Георг, – сказала я, – я даже рада этому. Тебе так не нравилась идея ставить новую заплату на старую тельняшку, как ты это называл. Тебе не нравилась основа, не нравилась вся идея в целом. Теперь мы построим новый дом и сделаем его точно таким, каким хотим.
– Построим новый дом – можно спросить, на какие деньги?
– Ха – деньги! Разве не сказал однажды кто-то, что нация стоит ровно столько, сколько проявляет воли к труду! Что хорошо для нации, то хорошо для семьи, и, если мерить таким критерием, мы стоим миллионы.
Архитектор и плотник согласились на том, что следующее, что теперь нужно было делать – снести то немногое, что еще оставалось от дома.
– А теперь, Альфред, сделай нам, пожалуйста, проект дома для австрийской фермы, и если мы будем работать все вместе, очень скоро у нас будет прекрасный дом.
Я изумилась, что всегда весело, бодро звучащий голос на этот раз произнес лишь «хорошо», которое прозвучало скорее как «х-о-р-о-ш-о», и затем:
– Сейчас идет война, и Министерство военной промышленности запретило строить новые здания. Нам нужно разузнать об обязательных постановлениях.
Пока продолжались сахарные работы, часть семьи работала с сахаром, в то время, как остальные учились работать ломами, добивая стены, отрывая доски. Под слоями обоев мы обнаружили газету 1832 года. Гвозди были самодельными, доски очень широкими, брусы срублены вручную. Мы старались сохранить столько еще хорошего старого материала, сколько было возможно, чтобы использовать его при строительстве нового дома. Альфред разузнал, что постановления, касавшиеся строительства во время войны, разрешали делать пристройки к уже имевшемуся дому, и это вполне подходило к нашему случаю, если бы кто-нибудь решился назвать оставшуюся пристройку домом. В ней была кухня с сараем для дров, расположенным позади, вниз по ступенькам, и две комнаты наверху. Одну из них занимал отец Вазнер, другую – мы с Георгом и Иоганнесом. Эти комнаты не отапливались. Когда снаружи бушевали снежные бури, на полу образовывались изящные маленькие пирамидки, так как крыша текла. Позже, когда погода стала теплее и начали моросить дожди, в каждой комнате нам понадобились зонтик и несколько ведер. Впрочем, это было после сахарного сезона, и ведер в нашем распоряжении оказалось предостаточно.
Нам пришлось сделать заявление, и Министерство военной промышленности отправило комиссию, чтобы исследовать необходимость проектируемой конструкции. Все, что нам нужно было сделать, – это все им показать. Во-первых, маленькую кухню, служившую также столовой и общей комнатой для двенадцати человек. Затем две оставшиеся спальни. Потом общая спальня для всех девочек, которая располагалась над конюшней, на сеновале. И наконец, приспособление под конюшней, которое служило единственной заменой ванны на милю вокруг, которая вместе с оставшейся частью дома рухнула в подвал. Джентльмены всем сердцем согласились с тем, что необходимость нового здания была настоятельной, и наше прошение было удовлетворено.
Когда сахарный сезон закончился, мы с гордостью насчитали 363 галлона. Так как развалины уже убрали, было необходимо перенести их в коровник. Агата сумела найти время в домашней работе, чтобы сделать прелестную гравюру на дереве для этикетки, гласившей: «Чистейший вермонтский кленовый сироп с фермы семьи Трапп». На нас произвело глубокое впечатление, когда мы читали это в первый раз.
Теперь ведра уже можно было вытереть и сложить до следующего года. Испаритель перевернули вверх дном, дымовую трубу внутри дома расконсервировали, сахарный завод закрыли после последней «вечеринки закрытия сахарного сезона» вместе с Теофилом и его семьей. В полдень этого же дня Теофил принес нам грустные новости, что он купил свою собственную ферму и собирался оставить нас, но рекомендовал передать место его брату. Мы были рады, что Теофил нашел место, которое ему нравилось, но было грустно расставаться с ним. Спустя несколько дней появился Овила с семьей из семерых детей, старшему из которых было одиннадцать.
Это произошло в воскресенье, в полдень, и вся семья отправилась вниз, на нижнюю ферму, помочь въехать новоприбывшим. Я сидела на воздухе, наслаждаясь солнцем. Я намеревалась пойти вниз чуть позже. Почувствовав прохладу, я поднялась по ступенькам, чтобы накинуть жакет. Проходя через кухню, я услышала шаги на лестнице. Я точно знала, что все наши ушли. Кто бы это мог быть? Он поднялся по ступенькам, и я не поверила глазам, когда вперевалку вошел ужасный большой скунс. Я достаточно слышала о скунсах, и это заставило меня осторожно отступить. Он медленно прошелся по кухне, но – о, ужас! – не вышел в широко открытую дверь, а обосновался под холодильником. Я побежала на ферму рассказать все остальным, и когда позже мы все вернулись домой, из-под холодильника торчал черно-белый хвост. Мы все ходили на цыпочках и говорили шепотом, чтобы не испугать опасного гостя.
Ему явно понравилось там, и несколько дней он появлялся и вновь уходил, так что в конце концов стал таким ручным, что пил из кружки молоко и искал еду в нашем ведре с кухонными отбросами. Однажды он вернулся вместе со своей семьей. Так как холодильник был недостаточно большим, они обосновались под домом. Но мы не могли вечно ходить на цыпочках и говорить шепотом, и однажды что-то упало на пол, который был крышей семьи скунсов. Тогда скунс-мать подала сигнал к обороне: «Огонь!», и мы единодушно ругали того, кто уронил эту вилку, или что там это было.
В Вермонт пришла настоящая весна. Растаял последний снег, и после нескольких дней теплого дождя и еще нескольких с жарким солнцем все вокруг изменилось в течение одной недели. Новый зеленый ковер укрыл все, зеленый всех оттенков – от нежного зеленовато-желтого цвета молодой листвы до более сильного зеленого цвета травы на склонах и темных пятен сосен и елей. Воздух был полон новых мелодий, которых мы никогда не слышали раньше. Каждый день приносил волнующие открытия. Все было новым для нас, новым и волнующим.
В пригороде весна приручена и хорошо ухожена, как и все в хорошо содержащемся пригороде. Но весна в сельской местности в ее первозданной красоте – это что-то захватывающее! Какое богатство, какая щедрость природы! Сколько всего: цветов, бутонов на деревьях, воды, неисчислимыми струйками стекающей с холмов и образующей ручейки, с веселым журчанием бегущие по долинам, солнечного света, падающего в печальные, темные ущелья с безоблачного неба. Вы чувствуете что-то от этого первоначального возбуждения и в себе самом. Ваша грудь вздымается, и сердце тоже. Вы полны новых планов, новой жизни, сердце хочет любить всех и вся с новым рвением. Наши жилища предоставляли нам массу возможностей жизни на открытом воздухе, и поэтому мы очень радовались первой весне на нашем холме. Каждое утро, когда мы видели солнце, поднимающимся над горой Элмор, заливающее наш холм ярким светом, в то время как нижние долины еще были покрыты плотным белым туманом, и каждым вечером, когда оно садилось за перевалом Небраска, наши сердца наполнялись ликованием и благодарностью, что мы купили это место, этот холм, этот вид.
Все, что нам не хватало для полного счастья, – подходящего места для богослужения. Церкви не упоминались среди необходимых зданий, поэтому мы не могли и думать о том, чтобы построить ее сейчас. Но рядом со старой конюшней была самая новая из всех наших построек – курятник, незаселенный. После многочисленных оттираний и отмываний он выглядел довольно чисто, а стены мы покрыли широкими занавесками. Георг сделал алтарь, Мария – молельню. Вдоль стен мы поставили две скамейки, на пол постелили ковры, а потом обратились к нашему епископу за разрешением сохранить за собой Благословенную Евхаристию. Разрешение было дано, и с радостью и триумфом на нашем холме был отпразднован праздник тела Христова. Епископ любезно предоставил ризы и дароносицу для этого нашего начинания. Из Вашингтона приехали два наших друга-священника, чтобы помочь нам отпраздновать это великое событие. Впервые с момента сотворения мира Благословенный Символ был вознесен на этот холм. Когда отец Вазнер поднял дароносицу для Благословения, он показал Господу этот уголок Вермонта, и как в самые первые дни создания мира: «И увидел Бог, что это хорошо».
С этого момента дни стали проходить со Священной Мессой по утрам и Благословением по вечерам, и какие стоящие это были дни!
Когда растаял снег, мы первым делом начали расчищать все вокруг дома. Двадцать четыре большие катушки со старой, ржавой проволокой, детали от машин, бутылки из-под пива и виски, три сломанных тележки и оловянные банки были отправлены на городскую свалку. После того, как мы убрали множество столбов и проволоки старой ограды вокруг дома, он стал смотреться намного лучше, особенно когда распускались старые яблони. Только пристройка все еще выглядела как сломанный зуб. Из остатков старого дома мистер Сирз построил прелестный вместительный коттедж на краю лужайки, которая на протяжении всего лета очень хорошо служила и столовой и общей комнатой.
Уже давно мистер Сирз превратился из простого плотника в нашего всестороннего доверенного. Он знал абсолютно все – начиная с того, где купить то или это, и заканчивая тем, как сделать вино из ягод бузины или как собрать и высушить свежий папоротник, чтобы набить им подушку от ревматизма.
Во время нашего последнего года в Мерион, когда нам требовалось больше времени для репетиций, мы подыскивали работника на неполный рабочий день, который помогал бы нам на кухне, и нашли цветную служанку. Ее звали тетя Биа, и был у нее такой ласковый характер, что все мы очень ее полюбили. Когда мы уезжали из Мерион, тетя Биа плакала и говорила:
– Когда бы я вам ни понадобилась, только сообщите мне. Я приеду первым поездом.
Что касалось помощи, то нам и в самом деле была нужна тетя Биа. Она могла бы освободить от работы по дому целого человека. Но где ее поселить? Мистер Сирз, как всегда, дал ответ. Он переделал дровяной сарай позади кухни в три маленькие симпатичные комнатки. Нам была нужна еще одна вещь: кровать, и не такая широкая, как те, что мы уже купили.
– Почему бы вам не сходить на аукцион? – спрашивал мистер Сирз. Простое слово «аукцион» было сладким звуком для моих ушей, я выбрала ближайший и отправилась покупать кровать. У Георга была такая врожденная антипатия к покупке подержанных вещей, что он не захотел поехать со мной. Я легко сумела найти нужное место по большому количеству машин, рядами выстроившихся на дороге, – это было место, где были выставлены все машины для фермы, а аукционист стоял на разбрасывателе навоза и указывал указкой на разные вещи. Они как раз закончили с крупным рогатым скотом, когда я подъехала. Я с трудом сумела найти место с краю, когда аукционист заметил меня и сладко обратился ко мне через головы остальных.
– А вы, леди, что вы хотите? Я уверен, что у нас это есть.
Я смутилась, оказавшись в центре внимания.
– Кровать, – ответила я и покраснела.
Все его лицо было одним сплошным выражением сочувствия.
– Ах, кроватей у нас нет. Но у меня есть кое-что для вас леди – я предложу вам лошадь.
– Но мне не нужна лошадь, – в ужасе ответила я. – Мне нужна кровать!
– Леди, – его голос стал строгим, – я уже говорил вам, что кровати у нас нет. Но взгляните на эту лошадь, – он спустился со своего трона, ведя ко мне коричневую лошадь. Она была пугливой, костлявой и очень большой. – Это лошадь для вас, леди, – этот тон не терпел возражений. – Топси двенадцать лет, это именно то, что вам нужно. За всю жизнь вы не сделаете более выгодной покупки, – и он прошептал мне на ухо: – Вы можете купить ее всего за сорок долларов.
Я совершенно не разбиралась в лошадиных ценах, но сорок долларов даже для меня прозвучало как очень мало. Приняв мое колебание – я отчаянно думала о том, как ему объяснить, не задевая его чувств, что мне совершенно не нужна лошадь, – за согласие, его торжествующий голос зазвенел в воздухе:
– Одна коричневая лошадь продана – сорок долларов!
Просто чтобы прийти в себя, я купила несколько других вещей: несколько цепочек за двадцать пять центов, мешок соли за десять, мотки веревки за пять и два лома еще за десять центов. Медленно я подъехала к дому. Семья сидела за ужином.
– Ты купила кровать? – спросил меня Георг.
– Н-нет.
– Ты купила что-то другое – антикварную мебель?
– Да… то есть нет, – и слишком торопливо и многословно для данного случая я рассказала о купленных веревке, цепочках и соли.
У Георга это возбудило подозрения. Он отложил ложку и вилку, посмотрел прямо на меня и спросил:
– А что еще ты купила?
– Лошадь.
– Что?
– Лошадь, Топси. Лучшая лошадь на рынке, всего за сорок долларов. Двенадцати лет.
– А как же тетя Биа? Ты собираешься посадить ее на Топси, или как ее там зовут?
Все засмеялись, и я почувствовала себя лучше.
– Тетя Биа может спать на моей кровати, – пришла мне на помощь Мартина. – А я буду спать на раскладушке.
Через несколько дней мы встретили тетю Биа на станции в Ватербери.
Мы также оставили Топси и поставили ее в стойло рядом с Принцем и Леди. Я приняла на себя ответственность за конюшню и теперь с радостью заботилась о «своей» лошадке, давая ей двойную порцию овса, чистя ее каждое утро и каждый вечер чуть больше, чем Принца и Леди, нашу упряжку, и очень скоро Топси стала жирной, круглой и сильной.
В одно яркое летнее утро мы приступили к строительству нового дома. Альфред сделал замечательный проект швейцарского шале.
Прежде всего, нужно было вырыть подвал. Старый был слишком мал. И опять мистер Сирз посоветовал что делать. Нам нужен был скрепер и человек, который мог бы управлять им. Скрепер мы нашли на соседней ферме за десять долларов, человека тоже нашли: Клифф. Он помогал своему старому отцу на ферме, но свободное время у него было, и Клифф все знал о лошадях. Когда он увидел мой интерес, то показал, как их запрягать, объяснив назначение различных частей упряжи и поводьев. Через несколько дней он уже подстрекал меня раздобыть упряжь для Топси и второй скрепер. С этого момента Клифф работал со своей упряжкой, а я с Топси, которая оказалась веселой и жаждущей работы, стремилась работать одна за целую упряжку. Сначала все шло прекрасно. Скреперы входили в землю как в масло и склон перед домом быстро исчезал, пока не был скопан пахотный слой почвы. Потом пошел твердый подпочвенный пласт, и это был сложный слой. Скреперы лишь царапали его. Мистер Сирз глубоко вздохнул два-три раза, вытаскивая на следующий день кирки, и теперь нам всем пришлось работать кирками, пока не был счищен разрыхленный грунт. Это был медленный и изнурительный процесс. Летние деньки становились все жарче, нас часто прерывали сильные грозы. Бульдозеров нигде поблизости не было, и в течение восьми горячих недель Георг, отец Вазнер, девочки, мистер Сирз, Клифф и я углублялись все больше и больше, пока яма для подвала не была закончена.
С другого аукциона мы привезли домой трех прелестных маленьких поросят, так как тетя Биа объявила во всеуслышанье, как много хороших кухонных отбросов пропадает. Эти свинки быстро превратились во всеобщих любимиц. Их назвали Петуния, Виолетта и Сузи. Тетя Биа и Мартина в них души не чаяли, а те росли просто на глазах. Семья скунсов ушла, когда вокруг дома поднялась суета, но теперь у нас уже были две кошки, собака, а на нижней ферме – пятьдесят две головы крупного рогатого скота.
Сенокос был в полном разгаре, когда копание завершилось, и Овил был очень доволен, получив еще лошадей в помощь. Теперь Топси с большим понятием трудилась на широком лугу позади конюшни. Она медленно проходила длинное пространство до противоположной стороны, но в тот самый момент, когда мы поворачивали, она почти галопом неслась обратно, к конюшне, только для того, чтобы ее развернули вокруг и печально направили в другом направлении. Ах, что это за чувство – на граблях, окруженная изумительно пахнущим сеном, рядом с лоснящимся крупом «моей» лошади, держа в руках поводья, я была счастлива, как королева.
Между тем, семья Трапп совершенно пропала со страниц газет и журналов, и они начали удивляться, почему. В один замечательный летний день на Льюс Хилл поднялись два репортера – леди и джентльмен. Она писала статьи, он был репортером. Им был нужен рассказ о том, чем сейчас занята семья Трапп.
– Посмотрите сами, – сказала я. – У нас нет времени позировать, но вы можете снимать все, что увидите.
Поэтому они сфотографировали наше строительство, Мартину с поросятами, Агату с ее ульями, Марию в новом огороде, Гедвигу в ее прачечной на открытом воздухе, под яблонями, Иоганну на тракторе и меня с лошадьми. После того, как мы провели жаркий денек на сенокосе, а они терпеливо преследовали нас кругом и здесь, и там на покатом лугу, мы наконец все вместе отдохнули в тени и попили сидра.
Мистер Сирз взял еще двух помощников, кроме Георга, Марии и Гедвиги, и они работали над тем, что сами называли «формами». Для меня они выглядели как огромные деревянные стены. Затем эти формы опустили в яму под подвал и придавили.
Однажды мистер Сирз не пришел. Плохо себя чувствовал. Больше он уже никогда не вернулся. Из своей постели он еще давал нам советы, что делать дальше. Когда он умер, мы остановили всю работу. Мы оплакивали нашего первого и лучшего друга в Стоу, человека, который руководил всеми нашими начинаниями в сельской местности почти с отеческой любовью. Мы провожали его в последний путь в наших лучших костюмах и еще раз пели его любимую песню: «Колыбельную» Брамса.
Теперь продолжать стало трудно. Нам не хватало мистера Сирза во всем. Чтобы как-то возместить отсутствие мистера Сирза, Альфред приезжал теперь намного чаще, и однажды формы наконец были готовы.
Был сделан подъездной путь, и Альфред сказал:
– Теперь нам нужна цементная мешалка.
Мы взяли ее в аренду у одного человека в Ватербеи. Потом нам понадобились тачки. Заняли несколько штук в городе. Потом мы звонили насчет песка, гравия и цемента. Мы обнаружили, что нам нужен другой плотник, который знал бы в точности, что, когда и сколько нужно смешивать. Последнее было труднее всего, но в конце концов мы уговорили мистера Р. Сначала он приходил по вечерам, пока не закончил другую работу. Потом появлялся несколько раз в неделю, и, в конце концов, принял командование на себя. Пришли грузовики с гравием и песком, сто мешков с цементом были сложены в конюшне. Посреди всего этого стояла цементомешалка. В одно яркое солнечное августовское утро Клифф завел мотор, и мешалка начала вертеться. Мистер Р. дал нам рецепт: одна лопата цемента, две лопаты гравия, три песка и достаточно воды – он показал сколько это, достаточно. Потом крутите колесо, выливаете смесь в тачку и все начинается сначала. Одна цемента, две гравия, три песка. Я возилась с мешалкой, и почему-то во мне укрепилась мысль, что если положить больше цемента, стены подвала будут прочнее и лучше. Поэтому я потихоньку положила больше цемента. Когда бы теперь я ни посмотрела на трещины в стене подвала, я знаю, кто ответственен за них. Каждый приходивший был в рабочей одежде, с перепачканной лопатой, и говорил «две гравия, три песка», пока я заботилась о цементе.
Все, кто прибегал за цементом, были замечательными помощниками. Все могло быть прекрасно, если бы не цементомешалка. Когда все выстроились в ряд: три тачки и трое мужчин с лопатами, неожиданно из мотора послышался заикающий шум, потом наступила тишина. Кто-то крикнул «Клифф!» Клифф пришел и попытался убедить эту темпераментную мешалку крутиться. Он разобрал ее, собрал снова, в конце концов в сердцах пнул каблуком и, совершенно неожиданно, без всякой видимой причины, она снова заработала. Так однажды отец Вазнер торжественно возложил в стену угловой камень вместе с латинской надписью на пергаменте и бутылкой святой воды.
Тем временем мы обменялись с мальчиками множеством писем, и великой была наша радость, когда они приехали домой в свой первый отпуск – два рядовых, очень красивые в своей форме. Они приехали как раз в то время, когда цемент уже поусох достаточно для того, чтобы формы можно было убрать, разобрать и снова использовать для чернового пола. С этим полом возилась вся семья, и наконец, он был завершен. На этом полу нового дома состоялась большая вечеринка с пением и народными танцами. Мы снова пели на четыре голоса. С этого времени мы поражались американской скорости строительства домов. Мгновенно поднялись стойки, был положен черновой пол второго этажа, и стойки поднялись на третий. Каркас крыши появился еще до того, как мальчикам пришлось снова уехать в свой лагерь Колорадо – они были зачислены в горные войска – поэтому они подали идею, как в конечном счете должен выглядеть дом. Было очень тяжело снова видеть, как они уезжают.
Нас охватила настоящая рабочая лихорадка. Мы либо стучали молотками, либо делали стены, либо настилали пол, либо возились с сеном, либо собирали ягоды с другой стороны холма, благо этим летом ягоды были в изобилии. Мы нашли старую кастрюлю из-под сахара, которую поставили под старыми яблонями рядом с домом и использовали для консервирования. Гости могли теперь выбирать: хотели ли они помочь нам со строительством, или с сеном, или с собиранием ягод, или с консервированием. Кроме того, в большом огороде нужно было собирать горох, бобы и первые яблоки – эти восхитительные, уже созревавшие «герцогини».
Совершенно неожиданно, казалось, пролетело время. По мере того, как приближался сентябрь, дни становились все короче. Нам приходилось опять выделять несколько часов в день для репетиций. Через несколько недель должны были начаться концерты, а крыша все еще не была покрыта досками, не говоря уже о кровельной дранке.
Однажды утром мистер Р. упомянул мельком, что люди в Стоу в тревоге. В школе текла крыша, и починить ее не было средств.
– Вы думаете, наш концерт мог бы принести достаточно?
Его лицо засияло.
– Полагаю, мог бы.
К этому времени мы уже знали, что настоящий вермонтец никогда не скажет просто «да» или «нет». Он скажет «почему бы нет?» или «мне так кажется», или «я полагаю, мог бы». Это нужно было делать быстро, так как крышу требовалось залатать до того, как школа начнет работать. Спустя несколько дней мы уже стояли на сцене и пели нашу новую программу – программу без мальчиков. Билеты на концерт были распроданы в первый же вечер поле того, как о нем было объявлено. Туристский сезон уже закончился, и были лишь горожане, да фермеры из округи. И тут произошло то, что навсегда осталось незабываемым для нас. После последнего аккорда один из зрителей, сидевших в первом ряду, вскочил и стал подниматься по ступенькам на сцену, а все остальные последовали за ним. Весь зал. Они подходили, искренне и чистосердечно пожимали нам руки, как будто говоря: «Теперь вы одни из нас. Добро пожаловать домой!»
