Текст книги "Звуки музыки"
Автор книги: Мария фон Трапп
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
Возможно, это была самая крупная дань, которую когда-то платили Веруде, этой скромной жемчужине моря.
Глава IX
ОПЕРАЦИЯ, ЧЕРЕПАХА И МЕЖДУГОРОДНИЙ ТЕЛЕФОННЫЙ ЗВОНОК
Был прекрасный майский день, Розмари исполнилось уже два года. Шел праздник Вознесения, и вся семья пребывала в церкви. Розмари вместе со мной осталась дома, и я дала знать фрау Вогл, что настало время ей опять посетить нас, возможно, в течение нескольких следующих дней. И это случилось, случилось так скоро, что я едва успела сообщить фрау Вогл, что ей нужно поторопиться. Пока звонили колокола, маленькая Элеонора торопилась в этот мир.
Вечером, во время крещения, – ее назвали в честь ее крестной, тети Лорлейн – Георг сказал мне задумчиво:
– Не знаю, должен ли я был делать это с нашими уже родившимися девочками, но еще когда мы ждали первого ребенка, я хотел назвать дочку Барбара. Знаешь, почему-то Святая Варвара считается покровительницей военно-морского флота. Однако, первым родился мальчик, Руперт. Следующего ребенка, девочку, назвали в честь матери, ее сестру – в честь крестной и так далее. Кажется, Святая Варвара посылает мне девочку за девочкой, пока я не сдержу своего обещания.
– Почему же ты сразу не сказал мне об этом? – спросила я укоризненно.
Когда Элеоноре было чуть больше года, мы снова стали строить планы на лето, и опять отправились на Веруду. Эта веселая жизнь в купальных костюмах на этот раз завершилась для меня неожиданно.
Во время какой-то из наших прогулок, когда я лишь недавно вышла замуж, мы остановились переночевать у одного фермера, чьи дети оказались больны скарлатиной. К сожалению, он сказал нам об этом только на следующее утро, когда было уже слишком поздно. Конечно, спустя несколько недель Мартина и Иоганна проснулись однажды утром с сильным жаром и воспаленным горлом. Вместе с малышками я перебралась в гостевое крыло, где мы жили в полной изоляции. Когда они были уже вне опасности и впервые поднялись с постели, болезнь добралась до меня. Это не был тяжелый случай, но и спустя недели после того, как я вернулась в человеческое общество, я никак не могла отделаться от досадной боли в пояснице. Я обращалась к доктору, и он установил, что скарлатина поразила мои почки.
– Но не беспокойтесь, – сказал он, – только придерживайтесь строгой диеты: ни мяса, ни соли, ни яиц, ни молока, ни сала.
Я не знала, что это была моя программа на последующие двадцать лет. Временами я пыталась не беспокоиться, придерживаться строгой диеты и так далее, но в конце концов диета обычно отступает, и ты с нечистой совестью ешь то, что хочешь.
Во время отдыха на Веруде, я чувствовала очень неприятную боль при наших прогулках на лодках, особенно при неспокойной воде, когда мы промокали насквозь. Поэтому, я однажды отправилась к доктору. Он стал очень озабоченным и сообщил, что у меня камни в почках и необходима операция. При возвращении домой я отправилась в Вену.
Мария поехала вместе со мной. С тех давних пор, когда я была ее учительницей во время болезни, мы с ней особенно полюбили друг друга.
Первую неделю мы провели в Вене очень весело. Днем я была в частной клинике, где со мной проводились необходимые исследования, а вечером мы шли в оперу или театр. Мы веселились вволю, и я почти забыла для чего приехала, когда доктор сообщил мне, что исследования показали наличие камней в почках, и операция стала неизбежной. Это положило конец нашим беспутным походам в Государственную Оперу и Бургтеатр. Мария послала телеграмму своему отцу, и он прилетел в день операции. Она оказалась стоящей затраченного времени: было удалено девятнадцать крупных камней и такое же количество средних и мелких, так что шов пришлось держать открытым для дренажной трубки в течение нескольких недель.
Что я никогда не умела делать, так это долго хранить молчание и болеть, и уже после первых скучных дней поняла как невероятно трудно все время лежать без движения.
– Ты не мог бы подумать о каком-нибудь животном, которое я могла бы держать с собой в постели? – попросила я Георга.
Он сразу умчался и вскоре вернулся с тремя крошечными цыплятами. Я была взволнована и назвала их Каспар, Мельхиор и Балтазар, и во время долгих часов, когда посетители не допускались, у меня была очень приятная компания. Они удовлетворительно устроились у меня в тумбочке и были совершенно ручными. К несчастью, они не остались такими же пушистыми желтыми шариками, а выросли, и через неделю положение моих цыплят здесь стало весьма затруднительным. Я видела это по выражению лица сестры Агрозии, моей няни. Сестра Агрозия была святой монахиней с одним лишь недостатком: с детской наивностью она верила любому сказанному мной слову, как бы ни глупы были мои истории. Она побуждала меня каждый день делать свои рассказы все глупее, и все равно я еще не достигла предела ее легковерия.
Когда стало очевидно, что Каспара, Мельхиора и Балтазара придется убрать, Георг отправился в магазин ручных животных и вернулся оттуда сияющий.
– Посмотри что я тебе принес! – и он положил на мою кровать маленькую черепашку. В этот момент в комнату вошла сестра Агрозия.
– Ах! – воскликнула она, – что это такое? – она с любопытством уставилась на то, что, по всей видимости, никогда раньше не видела.
Я честно ответила:
– Это черепаха, сестра.
– Черепаха, что такое черепаха? – заинтересовалась она.
Это было плохо. Пытаясь придумать что-нибудь, я пустила в ход всю свою фантазию.
– Черепаха – это животное, которое питается пальчиками на ногах новорожденных малышей, – сказала я, глядя ей прямо в глаза.
«Этому она не может поверить», – подумала я про себя. Но я ошибалась.
– Ах, ах! – воскликнула сестра и с ужасом посмотрела на маленькое коричневое существо на моем одеяле. – Нам надо быть очень внимательными и все время держать дверь закрытой.
Мне выделили единственную свободную комнату во всем доме, которая оказалась по соседству с палатой для матерей.
Я с сожалением должна признать, что в этот момент не почувствовала и малой доли того стыда, который испытала на следующее утро, когда услышала от очевидцев, что они видели сестру Агрозию сидящей в кресле за моей дверью с палкой в руках, в то время как черепаха мирно спала в моей тумбочке.
На Пятидесятницу я еще была в постели.
– Сестра, я хотела бы завтра исповедаться, – сказала я.
Добрая Агрозия отправилась за священником в ближайшую приходскую церковь. Вскоре она вернулась, возбужденная и торжествующая.
– У них новый священник в приходе, и пастор обещал прислать его. Я с ним не говорила, но знаю, что он понравится вам. О, он просто замечателен! У него лицо как у ангела!
Должна признать, что на следующее утро мои мысли делились между исповедью и любопытством посмотреть на «отца с лицом ангела».
В семь часов дверь отворилась, и с первого же взгляда я увидела, что сестра была права. Новый священник выглядел словно ожившая статуя Святого Алоизиуса. Впрочем, мне надо было сосредоточиться на моих грехах. Святой отец взял кресло и присел возле моей постели. После этого он произнес на латыни благословение, а я исповедалась в своих грехах, включая шалость с бедной сестрой Агрозией. Когда я закончила, он поднял глаза и произнес лишь два слова:
– Nem ertem, – что означает «не понимаю».
Святой отец был венгром. Несколько секунд мы в отчаянии смотрели друг на друга, потом едва не расхохотались. Он стал задавать мне вопросы по-латыни: «Вы сделали то-то?» или «Вы поступили так-то?», на что я, желая ответить «да» или «нет», говорила «Habeo-Non Habeo», что, конечно, не совсем верно по-латыни, но допускаются в разговоре с представителем Бога.
Вскоре после этого муж забрал меня из этой дорогой частной клиники. Летние месяцы мы опять провели на Веруде, и в сентябре вернулись в Зальцбург, радуясь снова оказаться дома.
Мы едва успели войти в дом, как мужа позвали к телефону, междугородний звонок из Зелла. Расстояние было всего около шестидесяти миль, но это все равно был «междугородний», а мы были в Австрии, где междугородние телефонные звонки или телеграммы используются лишь в случае крайней необходимости.
Вот и теперь голос на том конце провода сообщил:
– Банк Ламмер и компания объявили себя неплатежеспособными.
Это был наш банк.
Глава X
КАКИЕ МЫ ВЕЗУЧИЕ
Сколько раз уже случалось, что состоятельные люди в один прекрасный день лишаются своего богатства. Когда читаешь о таких случаях в романах или смотришь на сцене, они всегда кажутся драматическими. Весьма интересно испытать это на себе. Этот голос, возвестивший о банкротстве нашего банка, положил конец определенному периоду спокойной и счастливой главы нашей жизни: главы «Богатые».
Банк, в который были вложены наши деньги, принадлежал миссис Ламмер. Как раз примерно в это время Гитлер с нацистами по ту сторону границы начал создавать трудности для маленькой Австрии. Чтобы поставить ее на колени, всякая торговля с Австрией была запрещена, оборвав таким образом жизненно необходимый источник австрийских доходов. Это вызвало серьезный резонанс в финансовом мире, и миссис Лам-мер была не единственным банкиром, оказавшимся в затруднении. Муж знал и уважал ее как смелую и умную женщину. Когда он узнал о том, что ее банк испытывает серьезные трудности, он взял весь свой капитал, который был безопасно вложен в крупный английский банк, и пришел ей на помощь.
Теперь он осыпал себя упреками.
– Я не должен был никогда забирать деньги из Англии, – стонал он. – Никогда! О, бедные, бедные дети!
– Послушай, – сказала я наконец, – ведь ты сделал это не для себя. Ты хотел помочь тому, кто оказался в тяжелом положении. Что мы читаем в Евангелии? Неужели ты не помнишь, что за все, что мы сделаем из любви Господа нашего к ближнему, Бог наградит нас во сто крат в этой жизни и в придачу дарует нам вечную жизнь?
В конце концов, мы не были окончательно разорены. Но нужно было смотреть в лицо действительности. Большая часть денег была потеряна, но оставалось еще достаточно для того, чтобы оплачивать самые необходимые счета, если жить достаточно скромно. Кроме того, оставалось еще много всякой недвижимости, имеющей хорошую стоимость. Впрочем, ее нельзя было трогать; это было оставлено, чтобы обеспечить будущее детей. Нам пришлось ограничить свои потребности, отказаться от машины, уволить шесть из восьми слуг, оставив лишь дворецкого и кухарку, закрыть все большие комнаты на первом и втором этажах и уютно жить всем вместе на третьем этаже, где было легко обходиться без горничных. Мой бедный муж чувствовал себя нищим. Он был очень подавлен, и мне было его ужасно жалко, когда я видела, как он часами расхаживает из угла в угол комнаты, покусывая кончики усов и выглядя безнадежно грустным.
Когда его беспокойство достигало своего пика, я раздражала его. Так или иначе, я не могла разделить его крайнего отчаяния. С момента, когда мы узнали о потере денег, я находилась в состоянии странного ожидания. Я даже чувствовала какой-то подъем, пытаясь по возможности не смотреть на жизнь мрачно. Возможно, я слабо чувствовала – очень отдаленно, – что мы находились на пороге великого крещендо песни нашей жизни.
«Вознаграждение во сто крат» пришло почти незамедлительно в виде реакции детей: в их совершенном безразличии к тому, есть у нас машина или нет, готовности принять на себя новые обязанности и ответственность и не со страданием и покорностью, но с засученными рукавами.
Руперт, старший из них, был единственным, кого в это время не было дома. Он был в Инсбруке, в медицинской школе, и я отправилась навестить его и дополнить поток дурных новостей сообщением о том, что он не только лишается карманных денег, но и что теперь он сам должен будет прокладывать себе дорогу в университет. Домой я вернулась, полная энтузиазма.
– Как нам повезло, Георг, что мы лишились денег! Как бы мы могли иначе узнать, что у нас такие замечательные дети?
И я рассказала ему, что Руперт с улыбкой воспринял мое сообщение. Эта веселая мальчишеская улыбка получила продолжение – она озарила встревоженное лицо его отца. Когда я увидела реакцию Георга после стольких беспокойных дней и ночей, моя радость была полной. Но слишком большая радость не должна касаться лишь одного: это обижает другого. Поэтому я обнимала и сжимала в объятиях своего бедного мужа, пока он не вырвался, смеясь и задыхаясь.
– Что с тобой случилось? Ты ведешь себя так, словно получила миллион долларов.
– Намного больше, – ответила я. – Я всего лишь поняла, что мы вовсе не были богатыми на самом деле, нам всего лишь случилось обладать достаточным количеством денег. Вот почему мы никогда не станем бедными. Я счастлива, потому что знаю, что мы не принадлежим к тем, кому будет трудно попасть в царствие Божие.
Однако, несмотря на весь мой энтузиазм, надо было что-то делать. Нам надо было зарабатывать на жизнь. Но как?
В те дни мы пожинали первые плоды нашей давней привычки читать Евангелие вместе с детьми. На любом перепутье, из любой беды то или иное его слово, казалось, могло подсказать выход. «Что бы ни попросил ты, – сказал наш Господь, – ты получишь это».
«Что бы ни попросил». Мы стали вдвоем просить наставить нас на верный путь, ответ ждал нас совсем рядом – в Ноннберге. Я отправилась туда, чтобы попросить помочь нам в нашей молитве в этой трудной ситуации.
– Почему бы вам не испросить разрешения у архиепископа на то, чтобы иметь собственную церковь, как делают во многих имениях? – спросила фрау Рафаэла. – Уверена, он отправил бы к вам священника, и вы могли бы сдавать комнаты в доме студентам Католического университета.
Как просто! Добрый старый архиепископ Игнатиус охотно дал разрешение. Одна из больших комнат на нижнем этаже, казалось, была специально сделана под домашнюю церковь, с глубоким оконным выступом в углу, как раз для алтаря. К тому же, скамейки там были расставлены также как в причудливой старинной монастырской церкви. Пастырь приходской церкви очень любезно помог нам с наиболее необходимыми церковными облачениями и другими принадлежностями. Мы присмотрели одного из профессоров богословского факультета для этого тихого места, где он вполне мог писать ученую книгу, над которой работал. Он стал нашим первым жильцом, по утрам проводил мессу и давал благословение по вечерам. Когда бы муж ни встречал меня на протяжении этих дней, он всегда торопливо говорил:
– Да, нам повезло, и я не желаю другого пути.
В самом деле – разве это не удача? Никогда прежде в семье мы не были так близки друг к другу, как теперь, никогда раньше с такой благодарностью Богу не замечали некоторых черт в характерах детей – ни ропота, ни упреков. И никогда прежде у нас в доме не было ни священника, ни церкви, ни святого причастия. Это была не просто удача, это было блаженство!
Не знаю, каким словом назвать это сейчас: было это забавно, смешно или трогательно – наблюдать реакцию наших богатых соседей? Одна из самых наихудших вещей, которая может случиться с состоятельным человеком, – подозрения, что ты можешь занять у него какую-то сумму. Предчувствуя эту серьезную опасность, он пытается предотвратить ее всеми средствами. Поэтому, когда муж встречал наших старых друзей, они начинали говорить о трудных временах и о том, что они не знают как свести концы с концами. Однажды Георг вернулся домой очень рассерженный.
– Знаешь, что случилось?
«Мы погибли!» – подумала я, глядя, как он расхаживает большими шагами взад и вперед, нервно покусывая кончики усов.
– Сначала я встретил Макса (один из самых богатых людей в округе). Совершенно неожиданно он стал объяснять мне, что даже если бы его родной брат попросил бы у него взаймы, он был бы вынужден отказать ему. «В такие времена, ты сам знаешь», – передразнил он мрачный голос Макса. – Спустя несколько минут, – продолжал Георг, – я повстречал баронессу К., и она сказала мне почти разочарованно: «На днях я встречала ваших детей и была удивлена тем, как весело и жизнерадостно они смотрят и как еще изящно одеты». «Еще» – мне это нравится! Скажи, – он резко остановился передо мной, – эти люди сошли с ума? И не говори больше, что я везучий!
– Скажу, – и я поцеловала его в самую середину сердитых губ. – Потому что тебе действительно очень повезло. Ни за какие деньги на свете ты не мог бы узнать, кто твои настоящие друзья, а теперь знаешь.
Он был вынужден засмеяться в ответ, а раз засмеявшись, ты уже не можешь больше сердиться.
Через год наш дом был полон людей, молодых преподавателей и студентов богословского факультета. Никогда раньше у нас не было так весело и так интересно по вечерам.
Раньше здесь редко было столько смеха, оживленных дискуссий и интересных людей. Профессор Д., наш первый жилец, быстро стал нашим дорогим, добрым другом. Когда его книга была почти завершена, к нам пришел его издатель и потом остался на чашечку чая в библиотеке, где в камине горел огонь. Заканчивался мрачный, холодный ноябрьский день. И это был лишь первый визит из многих, многих, последовавших потом. Отто Мюллер, молодой издатель, считался в числе наших ближайших друзей, и вскоре все писатели, ученые и профессора, приходившие навестить его, поселились у нас. Какое богатство это внесло в нашу жизнь, особенно для подраставших детей! В такие вечера я не могла удержаться от пристального взгляда на мужа, который, боясь услышать страшное слово «везучий», успокаивающе клал мне руку на плечо и говорил:
– Я знаю, что ты хочешь сказать.
Все это время мы не переставали вместе петь и даже писать музыку, в основном для удовольствия гостей. Наша новая церковь стала мощным стимулом того, чтобы заниматься этим много серьезнее, чем когда-либо ранее.
В 1935 году, на Пасху, профессор Д. уехал в путешествие и попросил своего друга-священника провести мессу вместо него. После завтрака молодой священник, которого звали отец Вазнер, сказал:
– Вы очень хорошо пели сегодня утром, но… – и он в нескольких словах объяснил нам несколько важных вещей и тотчас, прямо за столом, заставил нас повторить песнопение, дирижируя со своего места. Никто из нас тогда не знал, какими везучими мы были.
Это было рождение
ПЕВЦОВ СЕМЬИ ТРАПП.
Глава XI
«БОЛЬШЕ НИКОГДА»
Будет интересно однажды проследить рисунок нашей жизни, когда она, подобно ковру, расстелется перед нами. На протяжении всей жизни мы видим лишь обратную сторону узора, и очень часто весь рисунок с причудливо переплетающимися нитями кажется не имеющим никакого смысла. Но однажды, мы все же поймем его.
Оглядываясь сквозь годы назад, мы вдруг замечаем, как красная нить проходит через весь причудливый рисунок нашей жизни: воля Божья.
После первого великого поста, когда мы всей семьей начали читать Евангелие и продолжали до тех пор, пока это не стало привычкой, с каждым днем становилось яснее, что это было послание Христа, спустившегося на землю, чтобы многому научить нас. Это сердце нашей религии – всех религий – следовать воле Господа.
И здесь мы нашли свою путеводную звезду, которая должна была провести нас через все бури к последнему пристанищу.
Когда отец Вазнер обнаружил, что наши домашние песнопения представляют серьезный интерес, он стал приходить все чаще и чаще, чтобы присоединиться к нам. Он оказался великолепным музыкантом. Виртуоз-органист, он также прекрасно играл и на рояле. Но особым очарованием обладала его способность делать музыку простой и доступной. Каким наслаждением было слушать его мягкий голос, когда он пел песни Шуберта, Брамса и Хуго Дольфа! По сей день мы не перестаем удивляться его обширным знаниям в области музыкальной теории и истории музыки. Он никогда не вел себя как великая личность, живущая в высоком, недоступном мире избранных. Он был просто полон музыки, и это проявилось при любом общении с ним.
Какое это было прекрасное лето! Отец Вазнер приходил каждый день, и наши вокальные занятия становились все серьезнее. Мы с энтузиазмом погрузились в прекрасный мир музыки. Песнопения и мессы Палестрины, Лассо, Виктории для церкви, за которые мы сами никогда бы не взялись, теперь разучивались под руководством опытного музыканта. Как оживала эта старинная музыка, как мы наслаждались древними мелодиями!
Эти месяцы все еще принадлежат к нашим самым драгоценным воспоминаниям. Это было время первой любви. Музыка била ключом из наших сердец просто для чистой, непорочной любви к ней. В это время мы пели просто потому, что были должны, и никто и ничто было не в состоянии остановить нас. Нам не нужна была аудитория. Мы даже не хотели этого. Это могло бы только мешать. Утром, во время службы, мы пели лишь для Бога, в его честь и славу. Вечером мы работали над мадригалами, балладами и прекрасными старинными народными песнями и пели их в свое удовольствие в нашем парке или на каком-нибудь из горных лугов, возвышающихся над долиной. Шесть часов пролетали совершенно незаметно. Мы были опьянены музыкой, опьянены этим удивительным чудом – песней.
В памятный день августа 1936 года мы в очередной раз все вместе сидели за завесой из сосен в нашем парке. Это было в субботу, далеко за полдень. Никто не работал, все одели выходную одежду. Вместе мы прочли молитву – ритуал, которым у нас начинался выходной день. В течении недели мы работали над хоралом Баха «Иисус – моя радость». Теперь мы пели те его части, которые успели запомнить, пробовали различные варианты исполнения хором. Потом снова и снова пели нашу последнюю любимицу, которой мы особенно гордились, потому что она была на английском: «Серебряный лебедь» Орландо Гиббонса.
Совершенно неожиданно нас прервали чьи-то аплодисменты. Немного смущенные, мы вышли из-за деревьев и столкнулись – как выразить наше изумление? – с личностью, которой мы уже давно восхищались издалека как Маршаллин в «Кавалере роз», или как Фиделио – никем иным, как самой великой Лоттой Лехман.
Она слышала, что мы сдавали наш дом предыдущим летом, и хотела договориться о его аренде. Совершенно случайно она услышала как мы поем, спрятавшись за соснами. Она сразу же доказала насколько действительно великой она была, ибо только великий человек способен по достоинству оценить достижения других. С восторгом, которым горели ее прекрасные глаза, она говорила о нашем искусстве, заставив нас покрыться краской смущения и вызвав желание поцеловать ее.
– О, дети, дети, – снова и снова восклицала она. – Вы не должны держать в себе свой драгоценный дар. Вы должны давать концерты. Вы должны поделиться этим с людьми. Вы должны выйти в мир, должны отправиться в Америку!
Ее неподдельный восторг просто ошеломил нас. Не то, чтобы мы поверили всему этому. Даже бедняк из сказки с трудом верит, когда ему говорят, что он принц.
– Никогда не забывайте, – продолжала наша знаменитая гостья, – ваши голоса – ваше богатство!
Но одна лишь мысль о том, чтобы оказаться на сцене, настолько испугала нас, что это богатство так или иначе спрятавшееся в наших голосах вовсе не показалось нам соблазнительным.
– Завтра будет фестиваль хорового пения. Вы должны принять участие в этом конкурсе. Вы просто обязаны! – горячо убеждала она.
Бледные от страха перед сценой, мы стояли на своем:
– Н-е-е-ет… н-н-н-никогда!
Муж был ошеломлен. Конечно, он любил нашу музыку, обожал наше пение; но увидеть свою семью на сцене – это было выше понимания офицера австрийского Императорского Военно-морского флота и барона.
– Мадам, об этом не может быть и речи, – решительно сказал он.
– Отнюдь, – возразила она с огоньками в глазах. В конце концов, хотите верьте, хотите нет, она нас убедила. Она сама позвонила в этот поздний час и включила нас в конкурс.
Когда Лотта Лехманн отбыла, с непрекращающимися изъявлениями восторга и пожеланиями удачи на завтрашний день, мы опомнились. Что мы натворили?!
Когда в полдень следующего дня были названы наши имена, мы спотыкались на сцене, цепляясь за свои и чужие ноги, попеременно краснея и бледнея, с комком в горле и диким страхом в сердцах. Зачем мы сказали «да»? Удивляясь, мы исполнили три наших номера, причем никто из нас теперь уже не может вспомнить, какие именно. Джентльмен, сидевший в зрительном зале, с трудом старался выглядеть слегка заинтересованным, но совершенно беспристрастным. Бедный Георг! Нашим единственным желанием, когда мы спустились со сцены, было немедленно исчезнуть, но мы были вынуждены не поддаваться ему, поскольку нужно было еще дождаться объявления призов. Словно в тумане видели мы, как жюри возвратилось после совещания. Тишина нависла над огромной толпой, и откуда-то издалека мы услышали:
– Первая премия присуждается семье Трапп из Зальцбурга.
Помню, я не сразу поняла значения этих слов, потому что бурно зааплодировала вместе с другими людьми. Потом нам пришлось еще раз подняться на сцену, чтобы получить приз и диплом, подписанный бургомистром Зальцбурга. Аплодисменты, пожатия рук, улыбки кругом, – но когда я поискала глазами мужа, его место было пусто. В отчаяньи он уехал. Успех или нет – все равно для него это был кошмар. Вид его семьи на сцене причинял ему боль, и лишь торжественное семейное решение никогда, никогда больше этого не делать, успокоило его растревоженную душу.
