Текст книги "Звуки музыки"
Автор книги: Мария фон Трапп
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)
Глава IV
АВСТРИЙСКОЕ РОЖДЕСТВО
Приближалось Рождество. Мы провели длительное совещание за большим столом в детской, обсуждая, какие подарки мы должны приготовить отцу, баронессе Матильде и бабушке, которая жила недалеко от Вены. Я даже предложила, чтобы каждый ребенок приготовил бы подарки всем своим братьям и сестрам. Это привело нас в состояние бурной деятельности. Большой круглый стол покрылся листами бумаги, красками, шерстью для вязания, нитками и иголками. Комната мальчиков скорее напоминала мастерскую, в которой запах клея вытеснил запах белой мышки Вернера.
Хотя мы теперь активно работали, музыкальные занятия не были забыты. Мы разучивали рождественские гимны, каждый вечер новый, из тех, что я узнала, когда вместе с ребятами из Австрийского Молодежного Католического движения путешествовала по Альпам. Тогда мы останавливались в спрятанных среди гор долинах или на уединенных горных фермах и по вечерам, у костров, слушали песни, многие из которых пели еще наши деды и прадеды. Среди них были прекрасные рождественские песни. Я знала их достаточно много.
Однажды вечером баронессы не было дома. Она оставалось у своей сестры, которой нездоровилось. Мы решили провести генеральную репетицию наших новых песен. Мария, которая уже исполняла на своей скрипке простые мелодии, могла попытаться подыграть нам.
Мы спустились вниз и расположились на большом диване, который стоял напротив камина, и на нескольких удобных креслах. Правда, оказалось, что так мы находились слишком далеко друг от друга и не могли хорошо слышать себя. В общем, так или иначе, скоро мы снова все вместе сидели на толстом ковре. Гитара была у Агаты. Я успела показать ей несколько самых простых песен. Краснея от волнения, Мария подыгрывала нам, пока мы вместе пели три куплета. Вдруг кто-то распахнул дверь.
– Папа, папа! – закричали дети и устремились к высокой фигуре, стоявшей в дверях. Ну надо же! А мы сидели на полу! Я медленно поднялась, подобрала с пола гитару и положила ее на диван. Между тем барон перецеловал всех детей и, держа Мартину на руках, подошел ко мне.
– Мне очень жаль, капитан, – сказала я.
– Что жаль? – не понял он. Потом продолжил заговорщическим голосом, – а, понимаю, это должно было быть сюрпризом к Рождеству. Но не беспокойтесь – вам это удалось. Это действительно сюрприз! Дети, я не могу поверить в то, что слышал. Это звучало просто изумительно! Давайте продолжим! Нет, не зажигайте свет. Давайте прямо здесь. Идите сюда.
И он удобно устроился на полу, опершись спинкой о кресло и усадив маленьких девочек себе на колени.
– Вы разучили новую песню. Откуда она? Спойте ее снова.
– Новую песню? – как эхо отозвались дети. – Только одну?
– Что значит «только одну»? – не понял отец. Потом, словно спохватившись, он удивленно посмотрел на меня. – Вы чего-нибудь ждете, фрейлейн?
Я все еще стояла, не в силах поверить своим глазам.
– Н-нет, – промямлила я и опустилась на диван.
– О, нет, идите сюда к нам, прямо на ковер. Вы не считаете, что так гораздо уютнее?
Я никогда не сомневалась в этом. Я присоединилась к остальным, и мы снова запели. Это получился чудесный вечер. Снова и снова капитан прерывал нас возгласами:
– О, дети, дети, разве это не прекрасно?
Его восторг был совершенно искренним и очень заразительным. Он похвалил Марию и Агату за их игру, и, неожиданно для всех, взяв скрипку, стал мягко наигрывать мелодию одной из наших старых баллад. Тогда мы запели эту балладу и пропели все ее двадцать две строфы. Когда мы замолчали, гитара еще некоторое время продолжала играть, а скрипка мягко вторила ей. Никто не двигался. Неожиданно капитан остановился, будто очнувшись.
– Никогда не думал, что когда-нибудь снова смогу играть, – сказал он, глубоко вздохнув. Потом, подбросив дров в огонь, который уже начинал затухать, спросил:
– А теперь, дети, расскажите, что у вас нового? Как школа? Как ты, малышка? – он нежно положил голову Марии себе на плечо.
Сразу началась шумная болтовня. Когда дети рассказали все о себе, они, конечно, захотели узнать об охотничьей поездке отца. Девочки обнаружили, что карманы отца набиты кроличьими хвостами, которых так не хватало для мехового пальто медвежонку Тедди! Ах, как плохо, что уже было восемь часов, и уже пора ложиться спать!
На следующий день за обедом я спросила Марию:
– Где вы обычно вывешиваете рождественскую гирлянду?
– Что вывешиваем?
Я была ошеломлена.
– Разве вы не вывешиваете каждый год рождественскую гирлянду?
– Нет, никогда. А что это такое?
– Это большой венок, сплетенный из еловых веток, с четырьмя свечами, по числу воскресений в последнем предрождественском месяце. Обычно ее вывешивают в общей комнате. Она напоминает людям о приходе Рождества. Они зажигают свечи и поют рождественские песни.
– Ах, как замечательно! Может, и мы так сделаем в этом году? Папа, пожалуйста, купи нам большую рождественскую гирлянду.
– Нет, нет, не надо покупать. Мы сами можем легко ее сделать, – перебила я и пояснила капитану, что нам понадобятся две корзины еловых веток и, возможно, одно из колес от старого кабриолета, который я видела в гараже.
– Что еще?
– Катушка ниток, четыре восковых свечи и восемь ярдов шелковой ленты.
Капитан предложил съездить за этим в город. Все были озабочены тем, чтобы вовремя сделать рождественскую гирлянду. Садовника отправили за еловыми ветками, а мальчики побежали, чтобы помыть и принести в детскую колесо от кабриолета.
Потом мы принялись за работу. Дети брали ветки из корзины и подавали их мне, а я завивала их вокруг колеса, привязывая нитками. Возились мы долго, так как делали большую гирлянду. На одинаковом расстоянии друг от друга закрепили на колесе четыре шипа, чтобы прикрепить к ним свечи. Когда мы кончили и стали прибираться в детской, выметая мусор и приводя все в порядок, вернулся из города капитан. Свечи сразу были посажены на шипы, лента разрезана на четыре одинаковые части, которые мы привязали к гирлянде так, чтобы потом с их помощью подвесить гирлянду к потолку. Наша первая рождественская гирлянда была готова.
– Чем я могу помочь? – спросил капитан. Я замялась.
– Это надо бы подвесить к потолку в центре общей комнаты. Но поскольку общей комнаты в доме нет, то, может быть, мы повесим это в детской, прямо над этим столом?
Взяв молоток и гвозди, капитан взобрался на стол. Мы все вместе держали гирлянду, пока он прикреплял ее к потолку. Неожиданно он остановился, не донеся молоток до гвоздя и, посмотрев на меня, нахмурился.
– Что значит, в доме нет общей комнаты? Что вы имеете в виду?
– Но ее действительно нет, – ответила я.
– А большая гостиная, малая гостиная, библиотека, музыкальная комната?
– Нет, – настаивала я, – это не одно и тоже. Общая комната – это та, в которой живет вся семья. Отец, мать и все дети вместе работают, играют, читают и пишут в ней. Тогда это действительно общая комната.
Капитан закончил и слез со стола. Отступив на шаг, мы залюбовались замечательной большой гирляндой с четырьмя свечами. Она не только придавала комнате праздничный вид, но и принесла с собой приятный запах рождественской елки.
– Что же мы будем делать с ней дальше? – спросила Агата.
– Очень просто. В первое воскресенье предрождественского месяца вся семья соберется ночью под гирляндой, и ваш отец будет читать Евангелие. Потом он зажжет одну свечу, а мы все вместе будем петь рождественские песни. На следующей неделе мы зажжем две свечи, затем – три, а потом все четыре.
– Откуда вы все это знаете?
– О, этот очень древний обычай – лишь один из многих.
– Один из многих? У вас в запасе есть для нас еще?
– Может, кое-что и есть, – засмеялась я.
– Ну что ж, – сказал капитан, собирая остатки гвоздей и беря молоток. – После ужина давайте встретим ночь под рождественской гирляндой в нашей новой общей комнате.
Последние слова явно относились ко мне. Было ли это только попытка подразнить меня, или же он решил подвергнуть критике мое замечание относительно общей комнаты, я не поняла. Этот вопрос мучил меня все время, что я была здесь: семья собирается только во время принятия пищи. Дети и не предполагали, что можно собираться вместе по другим поводам. Мальчики почти все время были в своей комнате, старшие девочки – в своих, и баронесса Матильда снова и снова повторяла им, что им нечего делать в детской вместе со своими младшими сестрами. Когда, последнее время, старшие дети стали приходить к нам, вежливо стучась в дверь детской и вежливо спрашивая: «Можно нам войти?», мне хотелось ответить им: «Прекратите эти церемонии. Разве вы не одна семья?»
Однако, все это было не мое дело. Это был лишь один из множества неписанных законов, действовавших здесь. Я просто не могла понять, что может быть хорошего в этом, если держать детей, принадлежащих одной семье, разделенными на три группы, которые, разумеется, противостоят друг другу. Я пыталась выяснить это у баронессы Матильды. Она не смогла объяснить. Единственное, что я узнала из разговора с ней, что таков обычай большинства аристократических домов – приглашать воспитательницу для старших детей, няню – для младших, и, возможно, наставника для мальчиков.
Что до меня, меня не касалось общее положение дел в доме. Предмет моих забот, было сказано – детская, и мне совершенно нечего делать с Рупертом, Вернером, Агатой и Марией, за исключением школьных занятий с последней. И я буду поступать верно, если буду отсылать от себя старших детей, вместо того, чтобы учить их петь всех вместе. Зачем тут общая комната? Я чувствовала себя довольно неловко, когда думала о баронессе Матильде. Ни за что на свете не согласилась бы я обидеть ее, но иногда она меня просто раздражала. Разве, рассуждая таким образом, могла она додуматься до идеи о новой общей комнате, о том, чтобы дети были вместе? Но я утешала себя: ведь она всегда во всем спрашивала разрешения у капитана, говоря, что нужно делать только то, что ему было по нраву. Но детскую объявил нашей новой общей комнатой он, а не я.
После ужина все мы и баронесса Матильда, которая успела уже вернуться от своей сестры, собрались вместе в новой общей комнате. Капитан прочитал Евангелие. Мы все вместе сидели вокруг стола, На котором горела большая, толстая, красная свеча. Это был мой сюрприз детям. Я привезла ее с собой из Ноннберга.
– Это рождественская свеча, – объяснила я. – Это символ Христа, к которому мы обращаем наши взгляды. Ее нужно зажигать каждый вечер до самого Рождества – это старинный обычай, – сказала я, глядя на капитана.
Когда я услышала, что даже мягкий голос баронессы Матильды присоединился к нашему маленькому хору, все внутреннее напряжение покинуло меня, и я с наслаждением заслушалась прекрасным созвучием чистых детских голосов и скрипки, на которой играл капитан.
Санта Клаус не приходит к австрийским детям. Никто не спускается по трубе камина, чтобы наполнить подарками ваши чулки. В Австрии все проще. В первое воскресенье предрождественского месяца большие и маленькие дети пишут письмо Божественному Ребенку. Считается, что он спускается с Небес. В сочельник он сам, сопровождаемый ангелами, приносит с собой рождественскую елку и подарки под ней. Это письмо очень важно, потому что в нем вы выражаете свои самые сокровенные желания, которые в конце концов обязательно должны исполниться. Перед тем, как отправиться спать, вы кладете его на подоконник. А утром, едва проснувшись, бросаете туда свой первый взгляд, чтобы узнать, забрал ли адресат письмо. У хороших, послушных детей письма всегда исчезают в первую же ночь. Другим приходится ждать два-три дня и, если это случится с вами, вам надо хорошенько подумать. Во всяком случае, вы обязательно научитесь аккуратно вешать свою одежду на кресло на ночь.
После последней песни мы, все еще сидя за столом, начали писать наши рождественские письма. После недолгого раздумья, я написала:
«Дорогой Божественный Ребенок. Ты мог бы облегчить мою жизнь, если бы принес каждому ребенку в этом доме по паре хороших ботинок, Wetterfleck, и паре шерстяных рукавиц. Мне лично ничего не нужно, потому что я скоро отправлюсь обратно в Ноннберг».
Возбуждению первого воскресенья предрождественского месяца трудно было утихнуть по мере того как приближалось шестое декабря – один из самых важных дней для всех домов, где живут дети. В этот день Святой Николай спускается на землю, чтобы прийти в гости ко всем малышам.
Святой Николай был безгрешным епископом, жившим в четвертом столетии. Он был всегда настолько добр и благожелателен ко всем детям и молодым людям, что Бог разрешил ему каждый год, в день, когда отмечался его праздник, спускаться на землю к детям. Он приходит, облаченный в свои епископские одежды, с митрой на голове и епископским жезлом в руке. Правда, его сопровождает Крампус, уродливый маленький черный дьявол с длинным красным языком, рогами и длинным хвостом. Когда Святой Николай входит в дом, он находит всю семью в сборе, ожидающую его. Родители искренне приветствуют его. Тогда он задает детям вопросы из катехизиса, просит их повторить молитву или спеть песню. Он кажется всеведущим и знает о всех событиях прошедшего года в жизни детей, как видно из его слов. Послушным детям он дарит мешок, наполненный яблоками, орехами, сливами, инжиром и самыми вкусными конфетами. Плохие дети должны искренне обещать исправиться, иначе Крампус, который уже торжествующе мычит как корова и гремит своей тяжелой цепью, заберет их с собой. Но Святой Николай никогда не позволяет ему прикоснуться к детям. Он верит обещаниям детей и полным слез глазам; однако может случиться так, что вместо мешка со сладостями, вы получите прут. Его положат на самое видное место, откуда он должен будет наблюдать за поведением ребенка.
Наше волнение было сильно уже пятого декабря. Вскоре после наступления темноты мы собрались в холле, глядя через большое окно на подъездную аллею. Я крепко держала Мартину за руку, ее маленькая фигурка наполовину пряталась за подол моего платья. В тишине было слышно как бьется сердце Иоганны, а внешнее бесстрашие Гедвиги выглядело очень неубедительно.
Вдруг все увидели мерцающий свет свечи среди голых кустов. На подъездной аллее появилась высокая фигура с фонарем в одной руке и длинным жезлом в другой, сопровождаемая на некотором расстоянии маленьким черным человечком. Массивные двери широко распахнулись, и в них вошел Святой Николай, почтительно приветствуемый взрослыми и детьми. Длинная белая борода, спускавшаяся до низу, указывала на почтительный возраст. Никто не видел, как полчаса назад ее приклеивали к лицу терпеливого Ганса с помощью белка сырого яйца. Он сел и, дав подержать свой фонарь капитану, достал из-под своего широкого белого плаща сверток с большим золотым крестом на нем. Через белую оберточную бумагу можно было разобрать слово: «Энциклопедия». В этой волшебной книге были записаны все проступки, большие и малые, которые совершили дети этого дома. Казалось совершенно невероятным, что Святой Николай был прекрасно информирован о том, что: Вернер трижды прогулял уроки греческого языка; Гедвига ущипнула Мартину; Руперт тайно курил; Мария играла на скрипке намного больше, чем позволял доктор; Рези, повариха, сожгла однажды воскресный торт и выбросила его в помойку, никому ничего не сказав; садовник Пепи слишком любил поспать по утрам. Святой Николай хмурил брови и грозил пальцем грешникам, вызывая их одного за другим. Чувствуя себя неловко, они с жаром обещали исправиться. Святой Николай поднялся и взмахнул рукой в сторону дверей. Они распахнулись, и все увидели огромный мешок. Он был набит фруктами и конфетами для всех, кроме Рези, которая получила от Святого Николая большой прут. Она даже поцеловала при этом его руку. С последним предостережением и прощальным благословением святой покинул дом.
– Сколько еще дней до Рождества? – раздавался взволнованный вопрос каждым утром. Однажды, когда в ответ на него прозвучало «только семь», мы, как обычно, спустились по лестнице вниз и увидели, что дверь, ведущая в большую гостиную, обычно распахнутая настежь, закрыта. Новое волнение: это означало, что Священный Ребенок и его помощники-ангелы готовят комнату для встречи Рождества. С этого момента дети ходили мимо этой двери только на цыпочках и говорили почтительным шепотом.
Шепот в доме продолжался до глубокой ночи, когда все дети уже давно спали, а капитан, баронесса Матильда и я возились за заветной дверью, неслышно устанавливая рождественскую елку, открывая свертки с подарками, надписывая рождественские открытки, вставляя маленькие восковые свечи в подсвечники, которые надо было потом укрепить на зеленых еловых ветках. Постепенно комната принимала вид отдела игрушек большого магазина. Из свертков и пакетов самых разнообразных форм были извлечены все чудеса нашей современной игрушечкой промышленности: кукольный домик и кукольная кухня, маленькая детская коляска с прелестной крошкой в ней, всевозможные полотенца, салфетки, детские рожки, ванночки и так далее. Разные игры, книжки с картинками, электрическая железная дорога, духовое ружье, патефон с пластинками, еще книги, еще игры, новая гитара, коньки, лыжи – я никогда в жизни не видела такого количества замечательных вещей в одном месте. Я с трудом заставляла себя спокойно распаковывать и раскладывать игрушки, потому что мне очень хотелось попробовать поиграть в новые игры и заглянуть во многие книжки.
Было уже двадцать третье число, и все дети целый день распевали старинную рождественскую песню. Они вели себя необычайно послушно, не шумели, старались помогать взрослым, так как не сомневались, что дом и, особенно, детская, находится под неусыпным наблюдением ангелов, спустившихся с Небес и поселившихся в рождественской комнате. Только Руперт и Агата, казалось, знали чуть больше. Все остальные твердо верили, что за заветной дверью происходят священные события.
Последний вечер мы посвятили украшению елки. Она была не менее пятнадцати футов в высоту. Капитан, стоя на лестнице, наряжал верхушку, пока мы с баронессой Матильдой занимались ветвями пониже. Там были пирожные, печенье, пряники. Большие конфеты и шоколадки, разные фигурки и значки, сделанные из марципана, золоченые орехи, маленькие яблочки и мандарины – все это мы развесили на красных нитках по всей елке. Потом наступил черед ста двадцати восковых свечей и покрытых блестками мишурных нитей, сверкающие цепочки которых, свисая с ветвей, скоро обвились вокруг дерева. Напоследок капитан водрузил на самую верхушку большую сверкающую серебряную звезду. Потом, отступив назад, мы залюбовались самой прекрасной рождественской елкой, которую я видела в своей жизни. Расставленные возле Стен по периметру комнаты столы были уставлены подарками, накрытыми белыми покрывалами.
Наступил день зимнего солнцестояния, с самой длинной ночью в году. Всю ночь шел снег. Утром вместе со старшими детьми мы отправились в церковь. Она была полна людей, как в воскресенье. Все шли исповедоваться, поэтому чтобы попасть внутрь, пришлось подождать. Было еще очень рано и совершенно темно. В церкви не было электрического света, и, естественно, не топили. Люди поставили перед собой на церковные скамьи принесенные свечи и, держа над самым огнем руками в варежках книги с церковными гимнами и рождественскими песнями, с трудом читали слова старинной рождественской песни «Tauet Himmel den Gerechten» [2]2
Прими, Небо, праведника ( нем.).
[Закрыть]. Их пению мягко подыгрывал орган. В мерцающем свете свечей были ясно видны маленькие облачка теплого дыхания перед каждым ртом. Под церковными хорами, где находилась исповедальня, раздавалось шарканье многочисленных ног, похлопывание рук – слабые попытки согреться, когда на улице было холодно, и с крыши церкви свисали большие сосульки. Впрочем, рождественский мороз – дело обычное, так же как жара в пору сенокоса. Это вполне естественно, и никто об этом не задумывается.
Когда месса закончилась, мы подошли к алтарю. В небольшом еловом лесочке перед нашими глазами раскинулся весь город Вифлеем. Пастухи уже пасли на поле свое стадо. Мария и Иосиф были в своей пещере. Они стояли на коленях возле колыбели, которая еще была пуста. Вол, осел и овца были на пастбище, ангелы на небесах, казалось, затаили дыхание в священном ожидании появления Младенца. Человечество тысячи лет терпеливо ждало этого момента. Но оно не может ждать больше. Это самое главное чувство, которое вы приносите зимой из церкви после взгляда на все еще пустую колыбель: вы чувствуете, что не можете ждать больше.
Как все в жизни неизбежно приходит к своему концу, так неумолимо проходят длинные часы до полудня перед Рождеством. Дети провели все утро, приводя в идеальный порядок свои комнаты, шкафы и ящики столов. К полудню, надев все самое лучшее, что у нас было, мы в последний раз собрались под рождественской гирляндой, на которой были зажжены все четыре свечи. Мы позвали всех слуг и снова все вместе спели старинный рождественский гимн. Когда мы закончили последний, третий куплет, все услышали серебристый звук маленького звонка. Это был он! Священный Ребенок пришел к нам в дом. Предводительствуемые главой семейства, за руки которого держались две самые маленькие девочки, мы спустились по винтовой лестнице вниз. Перешагнув через порог широко открытой двери, мы остановились полукругом, в немом изумлении взирая на рождественскую елку, чье торжественное великолепие доминировало над всем остальным в комнате. Капитан запел «Тихую ночь». После того, как мы пропели все три куплета, наступила полная тишина. В воздухе висел приятный запах еловых веток, воска и пряников. Комната была наполнена мягким золотым светом, какой бывает только от дрожащего пламени восковых свечей.
Капитан обошел всех, каждому желая «счастливого Рождества». Молчание было нарушено. Капитан отвел каждого на его место. Какое-то время были слышны лишь шуршание оберточной бумаги и удивленно-радостные вскрики и восклицания. Я возилась с Мартиной, когда капитан подошел ко мне, чтобы указать мне мое место. Там оказались несколько свертков, завернутых в тонкую белую бумагу и большая коробка, на которой было написано: «Фрейлейн Марии». Окруженная детьми, я распаковала ее и увидела восемь нар шерстяных рукавиц, восемь прекрасных легких плащей, и восемь пар добротных ботинок. Это было неожиданно и очень приятно. Я едва осмелилась бросить виноватый взгляд на баронессу Матильду. Но ведь сегодня было Рождество, и она только засмеялась, погрозив мне пальцем. Но на этом сюрпризы для меня не кончились. Когда я распаковала все остальные пакеты, на стол легли два замечательных новых платья и прелестная шляпка. Какой благодарный вздох за такое внимание вырвался у меня!
После обеда, который прошел очень рано, капитан попросил меня спеть что-нибудь рождественское. Я ждала этой просьбы. Мой подарок семье лежал под елкой. Я достала большую красную свечу, и мы все расположились на полу вокруг нее. После того, как мы спели наши новые песни, я взяла у Агаты ее новую гитару и впервые запела свою любимую рождественскую песню «Колыбельная Девы Марии».
Через несколько часов я уже преклонила колени на своем месте в древней церкви Ноннберга: я пришла на ночную мессу. Но теперь все было не так, как тогда, когда я приходила сюда, в свой дом. Мысли разбегались, и я никак не могла собрать их вместе. Огромная рождественская елка и счастливые лица детей продолжали занимать мое воображение. И было еще одно воспоминание, которое я не могла отогнать от себя, как ни старалась.
Когда я уже собиралась на ночную мессу, капитан вышел из своей комнаты и, взяв меня за руку, сказал:
– Я всегда страшился Рождества больше, чем любого другого дня. Но в этом году вы сделали этот день прекрасным для нас. Спасибо вам. – В его красивых глазах, впервые за то время, когда я узнала его, не было боли и тревоги. Напротив, они смотрели на меня тепло и доброжелательно. Это очень обрадовало меня, но воспоминание об этом теперь преследовало меня, отвлекая от молитвы.
Я страстно прошептала:
– Благодарю Тебя за то, что Ты послал меня туда. Прошу, помоги мне сделать их ближе к тебе.
В этот момент все поднялись, и молодой священник перед алтарем торжественным голосом произнес слова, которыми уже много лет сопровождается приход Рождества:
– Gloria in excelsis Deo et in terra pax hominibus bonae voluntatis [3]3
Слава всевышнему Богу, и мир на земле людям доброй воли ( лат.).
[Закрыть].
