Текст книги "В городе Сочи темные ночи (сборник)"

Автор книги: Мария Хмелик

СТИХОТВОРЕНИЕ АРТИСТА АНДРЕЯ СОКОЛОВА

 
Имена и фамилии… Белые лилии…
Лица, уснувшие в ноябре…
Листья парили, ими сорили
Дворники в фартуках, при метле…
Ошалевшие стаи галдят, улетая…
Кораблик белый молчит вдали…
Ночные капели, сны да метели…
Горечь мою утоли, утоли…
Пепел да книги, а в жизни – вериги,
Люди, не севшие на трамвай,
Рельсы да шпалы, кондуктор усталый,
Шепот дрожащий: «…не забывай…»
 

ПИСЬМО 17

Несколько дней назад посмотрела Ваш фильм и теперь очень хочется высказаться по этому поводу.

В своем интервью в "Киноафише" Андрей Соколов (с виду такой скромненький) говорил, что снимали с наболевшем, что такого искреннего фильма еще не было и он надеется, что те, кто так живут, задумаются и будут жить лучше. Все, наверное, правильно, и я не против фильма в целом, хотя выросла совсем в другой среде. Но не слишком ли много откровений?

По сути дела – это пропаганда секса, которая только вредит нашей морали.

Зачем нужно было показывать эти сношения? Н. Негода и А. Соколов очень мерзко и неправдоподобно изображали любовные наслаждения, к тому же, похоже, они не имеют ни малейшего представления об этих отношениях. Иначе не вели бы целый час столь длинный разговор в такие самые, самые моменты.

Вы этой сценой только испортили общее впечатление о фильме, и не только мне, а очень многим. Такое чувство, как будто я нечаянно оказалась в комнате, где это происходило, и стала свидетельницей чужих интимных отношений.

Кстати, получается, вы не понимаете, что значит интимные отношения, если столько глаз становятся свидетелями происходящего. И вообще, сцена эта, как с неба свалилась, и таким же путем исчезла. А чего вы не стали дальше показывать, что происходит после любовных мук (и поподробнее), раз уж решили всю жизнь нашу показывать.

Стыдно, что за рубежом видят такие моменты в наших фильмах. (Хоть у них это и в порядке вещей.) Хотя бы и потому, что плохо сыграно.

Понаставляли ловушек в фильмах, ходить из-за этого в кино не хочется. Или может глаза опускать!

Такие моменты нужны только ненормальным, которым в жизни чего-то не хватает, а не все зрителям.

И не капельки не чувствуется, что Сергей любит вашу Веру. И близко нет той "КРАСИВОЙ И ТРАГИЧНОЙ ЛЮБВИ", о которой пишут в рекламе фильма.

Разве это любовь? Одно кривляние!

До свидания!

Приписка свекрови:

После Вашего фильма я ходила недели две, и мне все хотелось с себя смыть хорошо в русской бане что-то гадкое и липкое. И еще, почему-то не стало хотеться вообще жить на свете, и солнце стало бледное, и звезды погасли.

Как так показывать такие фильмы (может, дело совсем не в сношениях). Неужели мы не от животного образа жизни идем, а наоборот, к животному (но никак не человеческому).

Я не верю!!! Хотя мне уже 48 и у меня трое детей и четверо внуков.

А артистка (Вера) вообще такое впечатление, что вышла из пещеры II века, и ничего не умеет, ни как спать с мужиками и ни хохотать правдоподобно.

О.З. – 24 года, трое детей, С.И. – 26 лет и С.С. – 30 лет, трое детей, Н.Е. – 1 ребенок, 21 год, ПЛ.И. – .54 года, С.Л.М. – 54 года, Д.Т.Т. – 29 лет

г. Евпатория

НА «РОЛЛС-РОЙСЕ» ПО НЬЮ-ЙОРКУ

Первый раз мы были в Нью-Йорке всего два дня. Поэтому я приехала домой с четкой убежденностью – мне этот город не понравился. Теплое отношение к городу рождается благодаря людям, живущим в нем, чьи жизни как-то пересекаются с твоей. В этот раз пересечения оказались какими-то невнятными, сам город – серым.

Когда после аэропорта въезжали в Нью-Йорк и долго ехали среди унылых кирпичных домов, то пока не увидели Манхэттен, мы испытывали глубокое разочарование.

И это все? Вот это называется город будущего?.. Ну да – машин много… Особенно бросаются в глаза брошенные посреди дороги старые автомобили, владельцы которых поленились отвезти их на свалку.

В общем, по сторонам я глядела вяло.

В аэропорту мы если не в такси, а в машину к подошедшему к нам китайской внешности мужчине в белой рубашке. Он солидно спросил, прямо как во Внукове: "Куда ехать?", и Вася, тронутый такой заботой, сразу отдал ему наш чемодан, адрес, где нас ждали, и под мое ворчание: "Чего мы с ним связались – надует!" – мы пошли за ним.

– А вдруг такси не будет, – ответил мне Вася.

У выхода такси было намного больше, чем желающих уехать. Длинная очередь желтых машин томилась у дверей.

– В два раза дороже сдерет, – продолжала я, когда мы уже тронулись с места.

Мне показалось, что, несмотря на то что вид у него китайский, дядя этот и по-русски понимал. Потому что он был немного напряжен, а в его спину я тоже высказывалась. Но это не помешало ему действительно взять с нас за проезд в два раза дороже, чем это стоило на самом деле.

Хотя это было не так унизительно, как случилось с одним моим приятелем: таксист-негр попросил его заплатить в начале пути, пока они еще не отъехали от аэропорта. Мой приятель за платил, не зная обычаев страны, а потом, когда приехали, негр сказал, что никаких денег он не получал, потому надо расплатиться по счетчику и еще не забыть про чаевые. А так как негр попался очень крупных размеров, то пришлось отдать деньги вторично.

Мы въехали на длинный знаменитый Бруклинский мост, на котором ковырялись рабочие с отбойными молотками, и увидели небоскребы. Невозможно представить, что эти коробки набиты людьми. Они, на мой взгляд, существуют автономно, как горы или облака.

Жили мы на 35-м этаже на Бродвее. Суеверные американцы не желают признавать наличие 13-го этажа. Потому в лифте сразу после 12-го идет 14-й этаж.

Мое сознание отказывается связывать небоскребы со средой обитания человека. Люди должны жить в трехэтажных (максимум) домах с остроконечной крышей. На 35-м этаже я чувствую себя немного странно, ну все равно что в самолете поселилась. Меня не умиляло, что в соседнем небоскребе, чуть ниже того, в котором жили мы, на крыше была оборудована детская площадка с горками и качелями. Скучно это, по-моему.

То, что привлекает в Нью-Йорке, вернее на Манхэттене, – это бьющая двадцать четыре часа в сутки жизнь. Если вдруг в 12 часов ночи приспичит пойти в магазин за сыром, можно спокойно отправляться. И метро работает круглосуточно, так что можно еще и район выбрать, где этот сыр купить. Почти со всех небоскребов раскрашивают ночное небо лучи лазера. Деревья украшены сотнями горящих лампочек, люди гуляют по улицам, и все это вместе создает ночное праздничное настроение, кажется, что вот сейчас и произойдет в твоей жизни счастливое событие. Ночью же мы радостно купили у экзотического сенегальца в длинных пестрых одеждах швейцарские часы с брильянтом на циферблате, и всего-то за 20 долларов. Самое интересное, что часы эти работают до сих пор. Вот только ремешок истрепался.

В Нью-Йорке у нас есть приятель Гриша. Он чуть старше нас. Уехал из Ленинграда, когда ему было 18 лет. Он перепробовал много работ, был в числе тех, кто организовал русское телевидение в Нью-Йорке. Дела у него шли не очень хорошо, и он подрабатывал в фирме, которая предоставляет напрокат лимузины.

– Поехали на "роллс-ройсе" на Брайтон-Бич, – предложил он.

Мы не стали спорить.

Утром у подъезда нас ждала очень длинная черная машина. Гриша любезно распахнул дверь. Внутри машины было так же роскошно, как и снаружи.

Друг напротив друга мы уселись на кожаные диваны, и шофер в униформе завел мотор.

– Можете позвонить домой, в Москву, – Гриша протянул нам телефонную трубку. – А вот здесь телевизор, – он откинул дверцу вмонтированного в спинку шкафчика.

Негода дернула за ручку другого шкафчика, крепленного на двери.

– Бар, – светски сказал Гриша.

– Пусто там, – ответила ему Негода.

Езды до Брайтона было около часа. Я вспомнила свою одноклассницу – дочку учителя физкультуры. Она была рыжая, в веснушках и большая врунья. Захлебываясь от восторга, она однажды начала заливать, что у нее есть подруга – дочь министра, и этот министр катал их по Москве на "Чайке", а они пили лимонад и жевали жвачку. А тут даже лимонада не дали. Зачем нужны такие роскошные машины?

Добрались.

На главной улице этого замечательного места, как уже неоднократно упоминалось, грохочет железная дорога, расположенная на уровне примерно третьего этажа.

Что там действительно красиво, так это набережная вдоль берега океана. На набережной кафе и бары, в которых сидят наши бывшие советские пьяницы и рассуждают о преимуществах минского "Динамо" над "Спартаком" в матче, состоявшемся летом 1975 года.

В ресторане мы впервые увидели полусонных официантов, беседующих у входа на кухню и не обращающих на посетителей никакого внимания.

Наконец к нам пришлепала тетка с кружевной наколкой на голове.

– Что будете заказывать? – спросила она по-английски.

– А почему вы не говорите по-русски? – вежливо поинтересовался у нее Гриша.

Она взглянула на него тухлым взглядом поверх блокнота, в который собралась записывать наш заказ, и ответила вопросом на вопрос на безупречном английском языке:

– А разве мы в России?!

И в это время с кухни то-то закричал визгливо:

– Валь! Ну бл… ты где?!

– Да иду! – откликнулась официантка и пожаловалась: – Зае…ли, козлы!

Вечером нам позвонил американский прокатчик, который купил «Маленькую Веру» для Америки, и поздравил нас с тем, что на кинофестивале в Венеции мы получили приз ФИПРЕССИ. Это приз критиков, и считается очень престижным. Лично я никогда раньше до этот дня не слышала даже, что такие бывают.

Тем временем дочь пошла в первый класс. Без меня. Я путешествовала. Я немного боялась этого. Поток возмущенных писем от советских гражданок напрягал: а вдруг первая учительница окажется одной из этих. И кто знает, каким боком это отразится на ребенке. Но все обошлось. Учительнице хватило ума и такта никак не проявить своего отношения к фильму.

Лишь одну историю рассказала мне дочка. Во время перемены учительница взяла ее за руку и подвела к другой учительнице очень свирепого вида.

– А вот ее папа снял "Маленькую Веру", – сказала наша учительница.

Другая учительница улыбнулась.

И все.

"Какая хорошая школа расположена у нас во дворе, за помойкой", – обрадовалась я.

Когда дочери что-нибудь хотелось, а у нас не было денег это купить, Вася всегда говорил:

– Вот мама напишет сценарий, у нас будут деньги, вот тогда…

Потому она всегда с воодушевлением воспринимает мое сидение за столом с ручкой в руках. Раньше она даже старательно подсказывала темы, о чем надо написать. Придумывала названия.

Одно из них, наиболее удачное, как ей казалось, – "Сломанный телевизор". Захватывающе! Но с тех пор так и пошло: когда мама напишет "Сломанный телевизор", вот тогда и будет все замечательно в нашей жизни…

Вот я и пишу.

ПИСЬМО 18

…Поставлено хорошо, смотрится с интересом, захватывает настоящая действительность жизни нашей. До мелкой черточки правдиво. Особенно хорош «пейзаж» окружающей действительности – химия кругом, заводы, у нас также. Душит химия. И этот лязг вагонов поезда.

А где жилье у Сергея? Что за хибара, где он проживал? Грязные стены, железная кровать… и пр. Такое уже не найдешь сейчас. Не поняла, где он работал, учился. Что-то все в постели. Это понятно. Они сейчас с пеленок в постели: все жить торопятся с 12 лет. И спать, и жрать. Показали правильно. Молодцы.

Шофер – пьяница. Такое бывает. Брат – размазня. Ничего конкретного не сделал своими приездами. Где же комсомол? Правда, всем все до фонаря. Какова судьба всех. Наряд у Веры правильный.

И одно не понравилось. Не дали вы почувствовать, душой понять поведение героев, толкнув их в ваш секс.

Культура наша расхолаживает, разлагает молодежь и без того ленивую. Некрасиво было глядеть на этот непристойный эпизод. Они и так все знают, все умеют, а других пощадили бы. Зал притих, и стеснялись смотреть друг на друга. Не зарабатывайте дешевый авторитет. Работайте с чувством правды, а главное, с чувством такта. Это окупится, поверьте. Не надо такого. Вы их не воспитаете, а другие начнут, увидав подобное. Желаю успехов в труде.

C.Г.

Иркутская область, г. Ангарск

ПИСЬМО 19

Вот пишу письмо и думаю: дойдет оно до тебя или нет? Ладно, рискну маленько. Ты знаешь, я посмотрела фильм и поняла, что он жизненный. Это нас касается – молодежи. Чтоб не вели себя так. А кто-то думает, нельзя распространять этот фильм для молодежи. А вот, как ты думаешь, правильно, что мы пошли на этот фильм?

Мне этот фильм очень понравился, аж мне в конце плакать хотелось, но воздержалась. Хочу тебя спросить, сколько ты классов закончила? И куда пошла учиться?

А теперь, раз пишу тебе письмо, напишу о себе. Я закончила школу и работаю в аптеке фармацевтом. Очень мне нравится работать. А теперь я у тебя хочу спросить: тебе нравится сниматься в кино – и в каких?

А вообще я тебе напишу, что ты – молодец, т. е. сыграла свою героиню. Недаром этот фильм получил два международных приза: в Венеции и Монреале. Молодец.

Ты меня извини, что я так глупо написала, это просто познакомиться хотела. Ну вот и все, и еще раз извини.

Ц.М.

Приморский край, пос. Большой Камень

ПИСЬМО 20

…Мне 42 года, имею взрослых детей: сына – ему 19 лет, сейчас служит в армии, дочь – ей скоро исполнится 15 лет. То есть проблемы, поднятые в фильме, меня волнуют и как женщину, и как родителя, отвечающего за воспитание своих детей. Мне очень страшно за их судьбу, за становление их жизни, за нахождение своего места в жизненном потоке.

Стоит ли показывать такие фильмы? Я думаю, стоит и еще раз стоит. Фильм кричит о беде, это крик о помощи, крик пораженных, искалеченных душ…

Как все узнаваемо. И прежде всего родители, семейный уклад, квартира, обеды, ужины – все самое натуральное, почти все так живем. Можно позавидовать этому мужу, какая хорошая хозяйка его жена. Все надо успеть по дому сварить, приготовить, заготовить запасы на зиму, уметь накрыть на стол – весь дом держится на ней. И успеть работать на производстве. А переносить стойко выпивки мужа с его последующими "концертами". Ведь спирт, думаю он его где-то постоянно достает по дешевке или просто крадет с производства. Знать, что муж пьет, и не перечить ему ни в чем, все ему приготовить для закуски. Муж – глава семьи. Все зависимо от него. Она бросается любыми способами спасать его, потому что страшно остаться без этой "стены". Ведь он – основной добытчик денег, машина в руках – значит, можно тянуть дачу, сад, обзавестись хозяйством, иметь деньга, прибыль.

А дети? Что дети? Воспитываются сами по себе, лишь бы поесть что было, надеть, а остальное все само по себе. Вырастут, выучатся, будут жить, как мы. Вот и вырастают. Что сеем, то и жнем. Вырастают вроде с родителями, квартира, достаток, а одинокие, как сироты. И живут с двумя обличьями – одно для дома, другое для себя.

…Однажды на работе приходит сослуживица и рассказывает о том, что вынуждена была наблюдать за гаражами. Пошла б подвал, вышла и побоялась дальше двигаться, схоронилась. Собралось этакое "общество" из нескольких пар. Причем весь этот акт происходил на глазах всего "коллектива", никто никуда не уединялся, не стеснялся – все прямо как в первобытнообщинном строе. Мне кажется, что, когда в природе у собак бывают "собачьи свадьбы", и то кобели как-то стесняются друг друга. И все-таки я не могла поверить ее рассказу. В моем понятии такие вещи прямо не укладывались в сознании. Я понимаю страстное влечение людей друг к другу, желание, страсть – это радость, счастье, но и обыкновенный отдых в человеческих условиях. А здесь? Добивают меня дальше, приносят фотографии – порнографию. Вот увидела в первый раз в жизни – "открыла для себя Америку".

Надо отдать должное молодым артистам за исполнение ролей Веры и Сергея. Отчаянно и смело вынести судьбу своих героев на суд зрителей. Суметь даже на экране прожить такую жизнь и представить все в достоверном ключе смело, отчаянно смело… Сходятся две похожие друг на друга личности, как партнеры в физиологическом общении. Их ничто не роднит, кроме взаимного удовлетворения половых инстинктов. В этом сближении они находят взаимную радость, пока не надоели друг другу, познавая себя…

И вот на фоне этого партнерства зарождается любовь. В особенности ярко у Веры. Это новое для нее чувство заставляет ее глянуть на себя, на Сергея, на всю жизнь как бы со стороны.

Какая борьба идет в ней, какое сильное желание отстоять любимого. А Сергей, ну казалось, что его обязывает жениться на ней? Кто она, развратная девица. Поболтался и пристроился в жизни повыгодней, поудобнее. Но ведь не бросил, не оставил ее, вырвался из больницы, слабый сам защитник. В нем появилась жалость к Вере, страх за нее, за всех.

В заключение хочется думать, что, пройдя через все трудности, а их у ребят будет много, они сумеют быть счастливыми, даже с такими переломанными, искалеченными судьбами. В этом доме должны произойти перемены к лучшему. Не хочется верить в смерть главы семейства, все должно наладиться, переломиться в хорошую сторону. Ну а я еще раз схожу и еще внимательнее посмотрю этот фильм…

Я не потеряла чувства сопереживания людям, несмотря на то что моя судьба не проста. Вечная борьба за любовь" за семью, за мужа. Вечная стычка с какой-то несправедливостью. Счастье мне досталось трудное и такое недолгое – сейчас одиночество, которое скрашивается детьми. Да разве все расскажешь. Когда сам столкнешься с подлостью, изменой, трусостью, развратом, причем не молодежным, а в возрасте от 30 до 50 лет, бл…вом, простите. Но мне разъяснили в милиции, что это современное течение такое, которое в отличие от проституции ненаказуемо государством, со свободными женщинами, со Свободой – да пропади пропадом такая свобода!!! И в этой свободе "свободно" летает в погоне за птицей счастья твой муж – это страшно тяжело.

Как же я хочу пожелать всем людям на земле – СЧАСТЬЯ, ЛЮБВИ, МИРА, ДЕТЕЙ!

С уважением к вам!

С.Л.

Красноярский край, Канский район, с. Чечеул

СОЛНЕЧНАЯ ИТАЛИЯ

Вернувшись из Америки, мы поехали встречаться со зрителями в город Свердловск.

После Свердловска дома мы собирались на свадьбу артиста Саши Миронова, который играл у нас в "Маленькой Вере" Толика, а в фильме "В городе Сочи – темные ночи" милиционера Кондакова. За нами должен был заехать Андрей Соколов, и вместе с ним мы собирались в далеком Ясеневе искать квартиру Саши, где шумела свадьба.

Соколов задерживался.

Я уже нарядная, вся в ожидании праздника, поправляю букет для невесты, нетерпеливо смотрю в окно.

Соколова нет.

Зазвонил телефон, я сняла трубку.

– Рабочий день уже заканчивается, а вы до сих пор не забрали свои паспорта и билеты.

– Какие паспорта? Какие билеты?

– Это говорят из Совэкспортфильма. Вы что, не знаете, что завтра у вас вылет в город Рим.

– Куда?!

– Ну вы же включены в состав Советской недели кино в Италии.

Я подумала, что меня разыгрывают.

Все оказалось правдой. Нас забыли предупредить или не застали дома, а документы оформлялись списком, без нашего участия. Если бы Соколов не задержался, то мы с Васей не поехали бы в Италию.

Город Рим мне очень понравился. Особенно рестораны. Была осень, а в Италии наступил сезон белых грибов. В ресторанах на самом видном месте возвышались горы великолепных боровиков с толстыми ножками, на которые налипли комки земли, и крепкими коричневыми шляпками. В июле на даче мы безуспешно лазили в надежде их найти под колючими елками. А тут их – навалом! Никогда не думала, что наш русский белый гриб – национальное итальянское блюдо. Мне казалось, что итальянцы едят исключительно пиццу с макаронами.

Но нет!

То, как и что едят в Италии, забыть трудно. Только вот кофе они пьют из чашечек чуть больше наперстка. Мне к этому трудно привыкнуть, потому что я выпиваю сразу полкофейника, а они думают, что их кофе очень крепкий.

Советская неделя кино в Италии проходила таким образом: членов делегации перевозили из одного ресторана в другой, иногда выдергивая кого-нибудь на несколько минут из-за столика, чтобы он пошел представил свой фильм итальянской публике перед началом сеанса в кинотеатре. Так как делегацию принимало Итальянское государство, то деньги, потраченные на нас, были, казалось, не считаны.

Поселились мы в старинной гостинице на площади перед зданием Итальянского парламента. Потому из окон нашей комнаты, заставленной антикварной мебелью, мы могли наблюдать, как толпа темпераментных итальянцев, стоя напротив парламента, выкрикивала, потрясая кулаками, непонятные нам угрозы. Вокруг ходили скучающие полицейские. Один раз я видела, как кто-то в костюме серого цвета вышел на балкон и что-то сказал народу.

Утро начиналось с того, что на автомобиле на площадь приезжал инвалид, пересаживался в инвалидное кресло, брал какой-то плакат, устанавливал его у себя на груди и сидел у входа целый день, на солнце! Несмотря на то что был октябрь, жара стояла под тридцать градусов. Вечером инвалид пересаживался обратно в автомобиль и отчаливал.

Артистка Негода не любит город Рим. Там в кафе, пока она рассматривала только что напечатанные фотографии, у нее украли сумку с паспортом, деньгами и билетом в Париж, Для артиста Соколова лучше Турции вообще страны нет. А мне очень нравятся Италия. Я бы приезжала бы в нее еще и еще, особенно зимой.

Рим напоминает мне мою квартиру в Москве. Такие же руины… Дома желтого, теплого цвета с обвалившейся штукатуркой скрывают внутри себя довольно роскошные апартаменты. Булыжные мостовые, которые портят туфли. Застревая между булыжниками, высокий каблук превращается в метелку.

Очень приятно гулять по ночам. И из-за того, что ночью тепло, кажется, что гуляешь не по городу, а по какому-то огромному дому. Площади с подсвеченными, белоснежными фонтанами – это залы, узкие улицы без тротуаров – коридоры. А одна длинная, изгибающаяся улочка с антикварными лавками застелена ковровой дорожкой по всей длине. В светильниках, вделанных в стены, мерцают свечки… И все это после сытного ужина с хорошим вином. Так приятно.

Время от времени, я не помню с какой очередностью, папа римский обращается к народу с площади перед собором Святого Петра. Перед этим всю площадь заставляют аккуратными рядами стульев. И вот несколько членов советской делегации пришли ночью на эту площадь накануне обращения папы. Взяли стулья, поставили их сбоку и стали любоваться грандиозным собором, подсвеченным прожекторами, запивая все это захваченной с собой из Москвы водкой.

Площадь перед собором Святого Петра огромная. А когда она безлюдна и темна, то чувствуешь себя действительно песчинкой в мироздании. За собором начинаются владения Ватикана – государства в государстве. А это уж совсем для меня таинственно.

Но как-то мысли о великом не приходили в голову а выпитая водка располагала к фривольности. И кажется, там в первый раз режиссер Говорухин рассказал анекдот, который пользовался успехом и потом неоднократно повторялся для гостеприимных итальянцев. Короче, он стал для меня как бы частью итальянского пейзажа, фольклора и моих воспоминаний об этой солнечной стране.

"В школе разведчиков письменный экзамен.

Курсанту-отличнику попался вопрос: "Как составить в Центр донесение о том, что советская атомная лодка слила радиоактивные отходы у берегов дружественного африканского государства?"

Курсант пишет: "черножопый нее. т" – и получает пятерку с минусом.

"Потому что, – объясняет экзаменатор, – во-первых, страна – дружественная и слово "черножопый" надо писать с большой буквы, а во-вторых, "не е. т" – пишется раздельно"…"

Вот так сидели мы, сидели, до тех пор пока не заблестела фарами полицейская машина. Стражи порядка явно рулили в нашу сторону. Тогда актриса Елена Соловей – ангельской красоты женщина – взяла бутылки и засунула их себе под кофту.

Полицейские вышли из машины, посмотрели на нас.

– Рашен, рашен, – сказали мы им.

Они кивнули. Потом подъехала вторая машина. Вышел еще один полицейский. Мы полчаса смотрели на них. Некоторое время они потоптались, думая, к чему бы придраться, им явно не нравилась одиноко сидящая группа людей на огромной площади. Потом спохватились – мы сбили ряд стульев. Знаками они нас подняли, поставили стулья на место и уехали, а мы остались допивать водку стоя.

Когда шли обратно, наваленные в углу площади картонные коробки зашевелились и из-под одной из них на меня взглянули жгучие итальянские глаза ночевавшего там бродяги.

На следующий день в центре города я видела нарядно одетую девушку в полосатом шелковом костюме, в темных колготках и туфлях на шпильке. Она валялась в кустах и целовалась взасос со своим мужчиной. Вокруг ходили люди, ездили машины и с треском проносились мопеды, которые итальянцы называют «моториллами».

Режиссер Говорухин много рассказывал о замечательной, необыкновенной, ни в каком другом городе не найдете ничего подобного, площади Испании. Ночью он нас туда повел. В Риме Говорухин почему-то не думал о судьбах России и с ним было довольно весело.

Площадь Испании у гопает в цветах. На ней много ресторанов. Играет музыка, люди ноют и смеются. Мы спускаемся по длинной лестнице. Идти трудно, потому что на ступенях полно сидящих. Они целуются и выпивают, а одного синьора даже рвет.

Говорухин морщится:

– Блевать на площади Испании, как это пошло…

В конце нашего пребывания в Риме нас пригласил к себе на виллу режиссер Франко Дзефирелли. В наших кинотеатрах, кажется, шел только один его фильм «Ромео и Джульетта», а так он делает фильмы почти каждый год или ставит оперные спектакли.

В Риме среди мужчин, общавшихся с нами, было очень много гомосексуалистов.

– Они такие все милые, – сказала наша переводчица. – С ними так хорошо дружить.

Дружить, может, с ними и хорошо, но Дзефирелли так долго гладил Васю и говорил, что он очень симпатичный, что я начала нервничать.

Там же мы познакомились с юношей, который работал в съемочной группе у режиссера Бертолуччи, когда он снимал в Китае фильм "Последний император". Юноше очень Китай понравился. Узнав, что мы из Москвы, он сильно обрадовался:

– Да это же рядом с Китаем! Вы, наверное, часто там бываете?

Из нас в Китае не был никто.

И юноша никак не мог понять, почему же: из Москвы приехали, а в Китае никогда не были. Соседние ведь страны. Я тоже не понимаю, почему я не была в Китае?

Из Рима мы переехали во Флоренцию.

Знаменитая статуя Давида была в строительных лесах. Недалеко от площади, где возвышается Давид, есть небольшой фонтан, в котором стоит железный кабан с разинутой пастью. Кто попадет монетой в эту пасть, тот будет счастлив.

Я не попала.

На одном из приемов в нашу честь меня познакомили с флорентийским генералом карабинеров. Это был немолодой разбойного вида мужчина со шрамом через все лицо. Он посмотрел наш фильм.

– Надо же! Как похоже! – восклицал он. – У нас в Италии тоже, когда молодой человек уезжает от родителей в большой город, ему дают с собой всякие домашние заготовки, и он такой же нагруженный, как и брат Веры… И больницы у нас такие же отвратительные, как вы показали в фильме.

Из Флоренции нас повезли в маленький, не тронутый цивилизацией городок Сьена. Там мы побывали на его знаменитой трапециевидной площади, на которой устраиваются ежегодные скачки и наездники в средневековых костюмах, украшенных гербами, отстаивают каждый честь своего района.

А из Сьены – обратно в Рим.

На улицах Рима и Флоренции очень часто можно подобрать уроненную кем-то монету достоинством в 100 или 500 лир. На них ничего нельзя купить, и, я думаю, итальянцы просто ленятся нагибаться за ними. Эти монеты годятся для того, чтобы бросать их на счастье кабану в пасть или в речку, чтоб вернуться в эти места…

Я иду по тенистой набережной вдоль реки Тибр. Цель моя – остров. На острове есть площадь, и я хочу там побывать, пока мой муж встречается с корреспондентками из разных итальянских газет. Вопросы у них один оригинальней другого: с чего это Васе вдруг в голову пришло такой фильм снимать, и кто из режиссеров на него влияние оказывал, и кем мы с Васей друг другу приходимся – мужем и женой или братом и сестрой…

За последние годы я растеряла всех друзей. Их было немного, а сейчас и вовсе пусто. Слава богу, никто не умер! Некоторые уехали навсегда заграницу, и след их затерялся. А если не затерялся и вспыхивают слабые маяки – приветы, которые они шлют, то я чувствую, что это уже не те люди, с которыми я дружила, а их тени.

После успеха "Маленькой Веры" от меня шарахались. И так же вот отшатнулась та часть друзей, что никуда не уезжала. Как странно. Лично мне моя кратковременная слава не дала ничего. Единственно, я стала более ленивая, а окружающим, насколько я понимаю их, кажется, что я поднялась куда-то и увидела нечто, и потому стала другая. Но другой я стала позже…

Белый лист бумаги передо мной на столе. И я исписываю его словами. Потом перечитываю написанное. Буковки, буковки, принесите мне счастье! Отдельные удачные, на мой взгляд, предложения переношу в блокнот, может быть, пригодятся для диалогов в сценарии. Остальные рву и выбрасываю.

Однажды я подумала, а что, если этими листами-жалобами обклеить комнату? Оригинальные получились бы обои…

Ну вот, иду я по тенистой набережной, любуюсь архитектурой и слышу за собой торопливые шаги, а потом и окрик:

– Аморе мио!

Это явно ко мне, потому что вокруг никого больше нет.

Оборачиваюсь!

О Боже! Лучше бы я этого не делала. Там – молодой! Жгучий! Брюнет! С пламенным взором! Темных глаз!

Я вспомнила! Я его уже встречала однажды, когда мне было пять лет. Это принц. Его прислала мне моя кукла Золушка.

– Поцелуй меня! – требует он. – В губы!

Но вместо этого я начинаю рассказывать ему, что приехала из Москвы, а у нас в Москве не привыкли так, сразу…

Узнав, что я проделала такой длинный путь, чтобы встретиться с ним, он воспламеняется еще больше.

Как хорошо, что испанский и итальянский так похожи. Мы прекрасно понимаем друг друга! Не то что в следующий раз, когда мой принц нашел меня в Германии, в городе Штутгарте, и ему хотелось говорить со мной исключительно по-немецки. А так как в немецком я совсем ничего не улавливаю, ни одного знакомого звука, то общение наше было весьма кратковременно. Но сейчас…

За мостом стоит его моторилла. И он катает меня по древнему городу.

Вот место, где сожгли Джордано Бруно. В память об этом событии воздвигнута статуя посреди площади. Статуя самого Джордано, закутанного в черный плащ и сердито глядящего из-под капюшона. А вокруг пестрый итальянский рывок.

А мы дальше несемся по улицам Рима. Мелькают развалины, обломки древних стен… Чтобы не свалиться, я обнимаю его стройное тело и чувствую, как стучит его сердце. А улицы такие извилистые. Дома мелькают перед моими глазами и в конце концов превращаются в бесконечную грязно-оранжевую ленту. Подол моей красной юбки развевается сзади, как пламя рвущейся к звездам ракеты.