Текст книги "В городе Сочи темные ночи (сборник)"

Автор книги: Мария Хмелик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Наконец она была одна. Лена попыталась почитать журнал, но вагон трясло, и буквы прыгали. За окном проносились редкие деревни, леса и бесконечные, занесенные снегом поля. На проводах сидели вороны.

Стучали колеса.

Лена опять вспомнила то время, когда родители возили ее летом на юг, к морю…

В первый раз она поняла вдруг, что это были самые счастливые дни ее жизни и они никогда больше не вернутся. Дальше будет только хуже. По ночам будут терзать одиночество и безысходность. Лицо от бессонницы покроется морщинами. Под глазами от слез набухнут мешки. И такая несчастная и некрасивая она никому не будет нужна.

После окончания института дни будут проходить в какой-нибудь унылой конторе, в окружении таких же неудачниц. В их компании она начнет выпивать вечерами после работы.

А дома – стареющая, всегда раздраженная мать. Тоже несчастная. И Лена будет тайно желать ее смерти, потому что тогда квартира будет ее. Собственная. В нее можно будет привести случайного знакомого или чужого мужа. И забыться… Пока он не посмотрит на часы и не начнет торопливо одеваться.

"Вот такая у тебя будет жизнь", – подумала Лена. Ей стало безумно себя жалко, но слез, чтоб заплакать, уже не было. Кончились.

Она подумала про город, в который неизвестно зачем согласилась ехать, про старика актера, которого никто, кроме Нины Павловны, не знал. "Любовник ее, наверное, – равнодушно поняла Лена. – Сама с ним боится встретиться – старая стала, а напомнить про себя хочется… Дура…"

Стучали колеса.

Поезд со скоростью сто километров в час вез Лену в город, где жил оптимист и шутник старший лейтенант милиции Кондаков, который в это время, наморщив лоб и измазав чернилами руки, разгадывал кроссворд в газете "Пионерская правда".

Кондаков не знал, ему и в голову не могло прийти, что со скоростью сто километров в час приближается к нему неудачница Лена, виновница его смерти…

Из вагонного коридора донеслись шум голосов, крики. Дверь в купе распахнулась, и бесцеремонно ввалились три цыганки в пестрых юбках и плюшевых пиджаках. Они блестели глазами, золотыми серьгами и зубами. Две молодые цыганки и одна старая с ребенком на руках.

– Дай погадаю, красавица! Ручку дай! – затараторила старая цыганка, схватила Лену за руку, повернула ладонью к себе.

Лена сжала кулак.

– Красавица ты, прямо молдаваночка! – не отпускала руку цыганка. – Все тебе скажу Как зовут, скажу… Неприятности были у тебя, переживала много из-за короля. Теперь все хорошо будет. Изменения в жизни… Покажи руку!

– Я счастлива, – сказала Лена, не разжимая кулак.

Молодые цыганки равнодушно рассматривали Лену. Ребенок на руках старухи сосал сушку и пальцы.

– Не будь жадной, дай для ребенка денег, – отпуская Лену велела цыганка.

Лена вытащила из кармана шубы мелочь. Потеряв к Лене интерес, молодые цыганки вышли из купе.

– Яблоко ребенку дай!

Лена взяла лежащее на столике у окна яблоко, протянула ребенку, но цыганка забрала его и засунула в карман между юбками.

В дверях появилась проводница, толстая и добродушная.

– Лия! Привет! – весело крикнула она. – Давно не видала тебя! Как живешь?

– Как живешь, спрашиваешь?! – выходя из купе, переспросила цыганка и закричала: – Ванду мою на пять лет осудили!.. К ней еду, в Вологодскую область!.. Ой, доченька моя, звездочка!..

Ребенок тоже заорал.

Прибежали молодые цыганки, экспрессивно заговорили по-цыгански, забрали ребенка и пошли в следующий вагон предсказывать судьбу.

Старая цыганка встала с проводницей у окна.

– Адвокат сказал: Ванда глупость сделала. Когда ее в милицию забирали, сунула менту десятку в карман. Если б не эта десятка, ее бы по амнистии отпустили, а так взятка получается… Судья строгая, в позапрошлом году Лудвига судила. Помнит меня. Грозит, что всю семью перевоспитает, работать будем, а не спекулировать рубашками возле ЦУМа…

Лена захлопнула дверь в свое купе.

17

Степаныч решительно нажал на кнопку звонка.

Дверь открыл хмурый мужчина в майке и черных семейных трусах.

– Дайте точные сведения на все вопросы переписного теста! – бодро сказал Степаныч.

– Что?!

– В СССР проводится Всесоюзная перепись населения!

– Так приходил уже один… Счетчик… Ночью…

– Разрешите войти?

– Ну… – пропустил Степаныча мужчина.

Степаныч разделся, повесил полушубок на вешалку, снял шапку. Мужчина смотрел молча. В соседней комнате орал телевизор.

– Вы – папа Жанны?

– Так я уже отвечал…

– Разрешите представиться. – Степаныч доверчиво протянул руку: – Иванов Евгений Степанович!

Папа Жанны неуверенно пожал:

– Фролов… Виктор Сергеевич…

– А мама где? Хозяйка?

– Вечерняя смена у ней…

– Жаль… Я думал побеседовать с обоими… О дочери вашей.

– Что такое?!

– Ничего-ничего! Все в порядке, – Степаныч вынул из кармана бутылку шампанского. – Для мамы хотел цветов купить… Такой мороз – грузины с гвоздиками попрятались… Куда можно пройти?

– У нас беспорядок… Вы на кухню.

– Вы извините. Я так внезапно… – Степаныч прошел в кухню.

Папа Фролов быстренько выключил телевизор и проследовал за ним.

Степаныч сел на табурет, папа Фролов встал напротив.

– Садитесь, – сказал Степаныч. – Разговор долгий будет.

– Ты кто такой?! – не выдержал папа Фролов.

– Я – друг вашей Жанны.

– Так…

– Друг! Больше того! Я люблю вашу дочь!

– Ну!..

– Да!.. Виктор Сергеевич, я пришел просить у вас руку вашей девочки.

– Чего?

– Хочу на ней жениться… Коротко о себе. Бывший военный летчик. Вдовец. Демобилизован по состоянию здоровья, – честно, глядя в глаза, врал Степаныч. – Живу один в двухкомнатной квартире. Детей не имею. В данный момент работаю в искусстве. Кинорежиссером.

Помолчали.

Папа Фролов переваривал информацию. Чтобы облегчить ему это дело, Степаныч достал из внутреннего кармана пиджака четвертинку водки.

– Я люблю кино! – сообщил папа Фролов.

– Да?! – обрадовался Степаныч.

– "Весна на Заречной улице", "Кубанские казаки"…

Папа Фролов поставил на стол стаканы, достал из холодильника кусок сыра.

– Овчарка вернется – рычать будет, – сказал он. – Вчера завязать поклялся… Счетчик пришел ночью, я подумал, к Жанне… Столкнул с лестницы…

Степаныч торжественно поднял стакан:

– Давай, Витя, за твоих женщин! Чтоб здоровы были!

Чокнулись, выпили.

Папа Фролов помолчал, глядя в пустой стакан, наконец нарек:

– Наверное, лучше, если она с тобой". Чем с каким-нибудь… Хотя, в общем-то, все равно… Овчарку спросить надо. Она психануть может…

Он трепетно относился к своей жене. Она была женщиной строгих правил и яростно эти правила отстаивала. "Ты прямо как овчарка, на людей кидаешься", – однажды по-молодости брякнул папа Фролов и получил такую взбучку что подумал про себя: "А ведь действительно овчарка".

С тех пор так и пошло. Самое печальное было то, что жена и внешне становилась похожа на собаку Постоянная глухая озлобленность заострила черты ее лица, лишив привлекательности.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Здание театра было построено в псевдоклассическом стиле, с колоннами и портиками внутри и снаружи.

Лена открыла дверь служебного входа, в вестибюле не было ни души. На столике вахтера валялся, торча спицами в разные стороны, недовязанный носок из грубой шерсти.

Коробка с чайниками и сумка с вещами оттягивали Лене руки. Она бродила по полутемным театральным коридорам, стуча в запертые двери главного режиссера, директора, заведующего труппой и литературной частью театра.

Нигде никого не было.

Лена набрела на буфет. Там сидел и ел сосиски мужчина лет тридцати пяти. Он с интересом осмотрел Лену и улыбнулся.

– Как мне Стрельникова найти, не знаете?

– В совхоз уехал, со спектаклем.

– Так у него же юбилей.

– Он даже в дни юбилея не забывает о крестьянах…

– А когда вернется?

– Часов в шесть.

Лена устало села на стул.

– А зачем он вам? – спросил мужчина.

– Да меня из Москвы прислали. С подарком от киноклуба.

– Интересно… А что за киноклуб?

– Ну киноклуб при кинотеатре… Стрельников у нас почетный член.

– И значит, вас прислали?

– Да. Больше ехать некому. Там одни пенсионеры.

– Зачем же вы туда ходите?

– Просто так.

– Есть хотите?

Лена кивнула.

– Сосиски будете? – Мужчина подошел к стойке буфета: – Галя!

Вышла буфетчица.

– Да я сама возьму, – сказала Лена.

– Ничего, не разорите… Вы у нас, можно сказать, почетный гость…

Лена сняла шубу, повесила на спинку стула.

– Значит, с подарком приехали… А как вас зовут?

– Лена.

– Олег… – Он поставил перед ней сосиски. – Что же никто не позвонил, не сообщил о вашем визите?

– Должна была звонить наша президентша Нина Павловна.

– Нина Павловна? – Олег усмехнулся. – Она теперь президент?

– Ну киноклуба президент…

– А что за подарок?

– A-а, маразм какой-то… – Лена пнула ногой коробку.

– Зачем же тогда дарить?.. Дарить надо ценные вещи, чтобы на века…

– Какие века в семьдесят пять лет?..

– Понятно… И где же вы собираетесь жить, Лена?

– Не знаю… Думала, Стрельников поможет как-нибудь… Теперь придется до шести ждать…

Олег вернулся к стойке буфета, взял стоящий там телефон, набрал номер.

– Надя? – сказал он в трубку. – Привет, это Олег Стрельников. Человека из Москвы поселить надо. На несколько дней… Ага… Сейчас придем… Вот, Лена. Все в порядке.

– Так вы, значит, сын Федора Федоровича? спросила Лена, когда, выйдя из театра, они сели в трамвай с обледенелыми стеклами.

– Значит, сын.

– Тоже в театре работаете?

– Нет. Я работаю рядом… А в театр прихожу обедать и крутить романы с артистками…

Город гордился своей единственной улицей с высотными домами, построенными несколько лет назад.

– А вот тут в детстве я с отцом клюкву собирал, – указал на них Олег. – Совершенно непонятно, как эти дома стоят… На болоте все…

В гостинице Лену поселили в одноместной комнате на восьмом этаже. Одно стекло было разбито, и окно заколочено фанерой.

Олег потрогал начинающую покрываться инеем фанеру. Телевизор был повернут к окну экраном, на нем лежала написанная от руки бумажка.

– "Пожалуйста, не включайте телевизор, он горит", – прочитал Олег. – И подпись: "Администрация".

Он набрал по телефону номер:

– Надя? Это Стрельников. Тут окно разбито!.. Ага… Ладно, ну давай, – он положил трубку. – Больше одноместных у нее нет… Вечером придет стекольщик. Потерпите?

Лена кивнула. Олег подошел к висящей на стене инструкции.

– "Если коридоры и лестничные клетки гостиницы задымлены или объяты пламенем, а покинуть номер нельзя, сохраняйте спокойствие! – прочитал он. – Закрытая, смоченная водой, хорошо уплотненная дверь надолго защитит вас от пожара. Подойдите к окну и взывайте о помощи…" Понятно? – Он обернулся к Лене.

Она сняла шапку, шубу и теперь ждала, когда он уйдет. Олег улыбнулся.

– Ну, Лена, не грустите и берегите подарок, – пожелал он на прощание.

2

Лена в нарядном платье, в туфлях на высоких каблуках стояла в коридоре у артистических уборных. С ней разговаривал Стрельников Федор Федорович, высокий седой старик с насмешливым взглядом.

– Вот раньше старые деревянные дома ломали, а теперь, наоборот, реставрируют, облик города восстанавливают. Специально из других мест привозят…

Он подвел Лену к окну.

– Видишь? Целую улицу сделали. А этот зеленый двухэтажный дом… видишь? Бывшее немецкое дворянское собрание. Потом ТЮЗ здесь был. Здесь, во дворе, я целовался с молоденькими артистками, – он подмигнул Лене. – Ну что, наш любимый киновед Нина Павловна на здоровье не жалуется?

– Нет вроде…

Мимо ходили артисты в разнообразных сценических костюмах и актрисы в вечерних платьях.

– А вон наш главный режиссер идет, – Стрельников улыбнулся лысеющему армянину, подвел к нему Лену: – Ашот Арамович, вот из Москвы человек приехал – представитель московских любителей кино. Зовут Лена.

Ашот Арамович пожал Лене руку:

– Вы пойдете после мебельной фабрики…

– Я думаю, лучше будет после приветствия райкома комсомола, – сказал стоявший невдалеке кудрявый человек с брюшком.

– Это наш директор, – сказал Стрельников.

– Зарамушкин.

Директор держат ее ладонь в своей и улыбался, заглядывая Лене в глаза. Казалось, он пытался намекнуть на что-то. Только Лене неинтересно было понимать на что.

– Ну я пойду сделаю себе умное лицо, чтоб с достойным видом принимать поздравления.

Стрельников ушел вместе с главным режиссером.

– Из Москвы приехали? – вкрадчиво спросил Зарамушкин.

– Да.

– Нравится вам у нас?.. Вы новый микрорайон видели? – Зарамушкин гордился: в новых домах он получил квартиру. – Там раньше болото было. Люди морошку собирали…

– И большевиков там расстреливали, – добавил, проходя мимо них, Олег Стрельников.

Юбилей Стрельникова начался с показа фрагментов из кинофильмов с его участием.

В первом Стрельников в милицейской форме с пистолетом в руке носился по темным улицам вслед за злодеем. Злодей му-жественно преодолевал возникающие на его пути препятствия. Стрельников делал то же самое…

В другом фрагменте Стрельников во фраке, с сигарой о зубах и хризантемой в петлице прижимал к себе декольтированную красотку, томно закатывающую глаза…

Потом зажглись огромные хрустальные люстры под потолком, на сцену дали свет.

Поприветствовав нарядно одетую публику, поблагодарив ее за аплодисменты, столь милые сердцу любого артиста, Стрельников начал неторопливо рассказывать:

– Родился я в 1914 году в Петербурге… Отец был офицером, Когда началась империалистическая война, он ушел на фронт… Честный, порядочный человек. Полковник Генерального штаба… После революции, во время Гражданской войны, его как белогвардейца расстреляли. Мы с мамой переехали в Оренбург к тетке, учительнице. Жили очень бедно. Мать служила прачкой. Там я школу кончал, там появились мои первые робкие способности актера в драматическом кружке. Все мне прочили большое будущее, я в это с удовольствием верил и поехал в Москву учиться на актера… Это уже шел тридцать третий год…

Он стоял на убранной цветами сцене, под цифрой "75", окрашенной золотой краской, увитой золотыми лаврами, и смотрел куда-то поверх голов.

– …Никуда меня не приняли из-за анкеты и из-за отца!.. Я не хотел возвращаться в Оренбург и поехал на Украину, в Запорожье, где устроился рабочим на заводе "Коммунар". После убийства товарища Кирова, меня арестовали. Обвинили по статье номер 58 – антисоветская агитация. Решением особого совещания, а на самом деле без суда, сослали на десять лет в лагеря. В Сибирь. Многое довелось мне там повидать. Никогда не забыть…

Зал напряженно слушал. Впервые Стрельников рассказывал свою биографию. От начала до конца. Почувствовал, что пора.

– Однажды послали нас на захоронение. За лагерем, на лесной просеке, был выкопан большой глубокий ров. Вокруг валялись мертвые голые тела. Вывозили туда умирающих от истощения людей, бросали, а они расползались, пытаясь спастись, но умирали от слабости и холода… Иногда мне снится это…

Лена стояла за кулисами от волнения в полуобморочном состоянии. Ее утешал молодой артист в костюме Кощея Бессмертного. Черное трико обтягивало его тощую фигуру.

Директор театра Зарамушкин, сопя, ставил один чайник на другой.

– Только садист мог придумать такой подарок, – сказал Кощей.

– Сейчас будет очень весело, – пообещала Лена.

– Все зажимы надо сбросить, – посоветовал Зарамушкин.

Кощей фыркнул, потом спросил:

– Зачем такие каблуки надела?

– Это мои парадные итальянские туфли! – обиделась Лена.

– …Я много работал на свинцовых рудниках, – продолжал свое повествование Стрельников, – на лесозаготовках… К настоящему искусству я имел счастье приобщиться в конце срока, на строительстве гидроэлектростанции. Лагерное начальство решило организовать из профессиональных артистов-заключенных театр. Я дружил со многими из них, и они, заметив во мне дар актера, приняли меня в состав труппы… Говорили, я неплохо играл свои роли… Освободили меня в сорок пятом году. Матери уже не было в живых… – Стрельников помолчал, собираясь с мыслями. – …Первое время трудно было устроиться в театр. Сложно было жить тем, кто вышел из лагеря… Но мне повезло! Я устроился в Театр Юного зрителя в нашем городе! Это был мой первый «свободный» театр… Реабилитировали меня в пятьдесят пятом году… Потом звание дали заслуженного артиста республики. И я стал работать здесь, в областном театре. Уже тридцать пять лет на этой сцене! Но теперь я нового уже ничего не играю. Так, доигрываю старый репертуар…

Ну вот и все. Вроде так долго жил, а рассказ о жизни занял минут двадцать. Хотелось жить еще, еще, еще много лет, чтобы каждый лень приносил хоть немного радости.

Он выкладывался во время спектаклей полностью, хотя роли были не очень интересными. Он надеялся, что его будут помнить. Что нынешние дети будут рассказывать о нем своим детям. О том, какое яркое впечатление испытали они, посмотрев его на сцене.

И саднило, что так мало снимали его в кино.

Очень много было у Стрельникова нерастраченных или растраченных попусту сил. Надо было наверстать оставленное в лагерях. Будто бы те годы он взял сам у себя в долг, и всю оставшуюся жизнь он должен был работать в два раза больше – за себя тогдашнего и за нынешнего.

– Вы думаете, я по инерции задержался, занимаю чужое место! Чужую зарплату получаю! Давно пора уходить?!. И спасибо за то, что Союз театральных деятелей прибавил нам пенсию?!. Мы за все всегда спасибо говорим. "Спасибо Великому Сталину за наше счастливое детство!" Потом: "Спасибо партии и правительству за заботу о нас, о театре, о культуре кашей!" Потом опять спасибо за "звание" – недостоин, оправдаю. Дальше, спасибо за право на труд, за квартиру, спасибо за зарплату, за паек, за доверие, за жизнь… И наконец, за то, что разрешили похоронить! За место на кладбище! Но это уже дети скажут! Скажут обязательно, потому что настанет их черед говорить за все спасибо…

Никто не ожидал в юбилейный вечер такого потока негодования. С удовольствием видел Стрельников, как напрягаются лица у работников горкома, райкома, исполкома – у тех, кто должен был после его речи подниматься на сцену и поздравлять.

Когда Стрельников наконец закончил, все облегченно захлопали и чередой пошли поздравления. Шутливые сценки, поставленные артистами театра, перемежались выступлениями чиновников с цветами и бурными пожеланиями долгих лет здоровья от толстых теток-производственниц.

За кулисами появился Олег. Он уже успел выпить за здоровье отца и был очень весел. Увидев пирамиду из чайников, восхитился:

– Вот это да!

– Мебельная фабрика идет! – сообщил Кощей и захихикал.

– Умираю! – простонала Лена.

– Тихо! – сказал Зарамушкин, вспомнив вдруг, что он – директор.

– А надо было работать над собой! Тренироваться! – Олег решительно поднял чайники, поставил. – Вот! С первого раза!.. Даже не качнулись!

Он посмотрел, что происходит на сцене. Представители рабочих мебельной фабрики дарили Стрельникову деревянный макет здания театра. Это был четвертый такой макет, подаренный ими Стрельникову. Они дарили его и на пятидесятилетие, и на шестидесятилетие, и на семидесятилетие.

– Опять? – скривился Олег. – Я надеялся, гарнитур подарят!

– Тебе гробы понадобились? – спросил Кощей.

Мебель местная фабрика производила ужасную.

Олег вспомнил про Лену, положил руку на ее горячий лоб, другой пощупал пульс.

– Давай! – сказал он Кощею.

Тот принес чайники и передал их Лене.

"Чего я трясусь, – думала Лена. – Какое мне до них до всех дело. Через несколько дней я забуду про всех…" Но это не помогало. От страха немного тошнило.

– А теперь мы приглашаем на сцену гостя из Москвы!.. Московские киноклубы! – выкрикнула молодая актриса Валя, ведущая вечер.

Лена с улыбкой выплыла на сцену С той же улыбкой теледиктора, застывшей на лице, она сказала в микрофон, обращаясь в зал:

– Наши города разделяет тысяча километров!.. Наше восхищение вами не знает границ!.. О вашей работе в кино написана книга!.. Позвольте мне от имени кинозрителей вручить вам этот скромный подарок!

Лена начала медленно разворачиваться от микрофона в сторону Стрельникова. Держа в напряженных руках пирамиду из чайников, она приближалась к нему.

Стрельников встал с кресла, где сидя выслушивал многочисленные поздравления…

Лене не хватило шага.

Высокий каблук наступил на какое-то препятствие, нога подвернулась, чайники посыпались…

Прижав к груди уцелевший большой чайник, она чувствовала огромное облегчение. Под ногами валялись черепки.

Народ в зале веселился.

Лена радостно протянула Стрельникову последний чайник и искренне сказала:

– Желаю вам огромного, крепкого здоровья и счастья!

Он поцеловал Лену Поднял над головой чайник и провозгласил:

– Где посуда бьется, там весело живется!..

3

– То, что нужно человеку, никто не может ему дать. Он может найти это в себе самом, а ищет на стороне, – объяснял Жанне Степаныч.

Они сидели в шумном ресторанном зале вдвоем за столиком. Жанна пила шампанское, закусывала бутербродом с красной икрой.

По случаю посещения ресторана Степаныч переоделся, сменил свой пиджак в крупную клетку на костюм с голубым отливом, чтобы порадовать Жанну.

– Я вот фильм хочу снять о молодой девушке, – сказал Степаныч. – Жила она в большой квартире. Был у нее любимый. Родители еще нестарые. Институт… Отец разводил рыбок в аквариуме. Дорогое удовольствие… и вдруг все рухнуло! Любимый бросил. Родители развелись. Квартиру разменяли. Из института исключают – учится плохо. И вот в выходной день она пришла на новостройку, поднялась на последний этаж, для того чтоб спрыгнуть оттуда. А там стоял человек. Главный врач строящейся больницы. Он проверял, как сделали новый корпус. Ну вот, они полюбили друг друга… У этого врача в жизни, на работе, в семье тоже было трудное время… Они хотели счастья. Чтобы жить вместе, они решили улететь к морю, жить там… Купили билет…

– Кто в главных ролях будет? – спросила Жанна.

– Ищу исполнителей.

– А почему ты не пьешь?

– Нельзя. Я уже свое выпил… Надоело мне пить?.. У меня теперь только одна радость в жизни…

– Какая? – жуя спросила Жанна.

– На тебя смотреть.

Она улыбнулась.

Жанна, несмотря на молодость, рано поняла: надо воспитывать в себе практичность. Ну не всю же жизнь стоять на сквозняке и стучать ножом по чашкам!

Раньше, бывало, она мечтала. Шла ночью с работы от метро и мечтала, как догонит ее тот, кого она так хочет видеть, – курсант Володя – обнимет, прижмет к себе и скажет: "Любимая моя!"

Но вместо этого однажды поздним вечером ее догнал какой-то тип в шляпе. Одной рукой он крепко схватил Жанну за плечи, а другой больно сдавил груди. Жанна закричала, и он трусливо отпрянул, блеснув в темноте очками в золотой оправе, и ринулся в кусты.

Жанне было обидно и смешно. Почти со всеми ее мечтами случалось нечто подобное. Они сбывались, но в какой-то карикатурной форме.

Она мечтала, что появится молодой, высокий, красивый и сделает ее счастливой. Вместо этого появился Степаныч. Он был всем хорош, но возраст… Об этом Жанна старалась не думать. С ним интересно. Это правда. Наверное, надо выйти за него замуж, а там уж видно будет. Говорят, кинорежиссеры часто уезжают на съемки…

Степаныч полез во внутренний карман пиджака, вынул пестрый целлофановый пакетик, протянул Жанне:

– Вот я принес тебе…

Жанна с любопытством развернула пакетик и радостно обнаружила там несколько тонких браслетов, которые сразу же нацепила на руку.

– Серебряные! – сообщил ей Степаныч. – Нравятся?

Она кивнула.

– А почему у тебя машины нет?

– Будет, солнце мое!.. Все будет: машина, квартира кооперативная, дача, жена-красавица… Тебе хорошо со мной?

– Ага… Только завтра вставать рано. Долго сидеть не будем…

В другом конце зала столы были сдвинуты буквой П, там при большом скоплении гостей торжественно женили хулигана Губанищева.

– Горько!.. Горько!.. – орали гости.

Тщательно пережевав пищу, Губанищев с невестой выпили шампанского, встали, обняли друг друга и застыли в поцелуе.

– Раз! Два! Три! – принялись считать гости хором.

Молодоженов и гостей фотографировал сын Степаныча Боря.

– …Двадцать четыре! Двадцать пять!.. – скандировали гости.

Невесте надоело целоваться, и она оттолкнула Губанищева.

Гости радостно затопали ногами и захлопали.

На сцене, в центре зала, музыканты настроили свои инструменты, и один из них сказал в микрофон:

– А сейчас для замечательной девушки Жанны мы исполним песню по просьбе ее друга Евгения!

Жанна засмеялась.

Заиграла музыка. "Ведь в городе Сочи темные ночи, темные, темные… И если что-то потерял ты ночью в Сочи, днем с огнем уже не сыщешь, между прочим!.." – весело запел певец-очкарик. Посетители ресторана, оставив пищу, радостно бросились танцевать.

А Степаныч любовался Жанной.

– У меня для тебя еще один сюрприз! – вспомнил он и достал из кармана железнодорожный билет.

– "Москва – Сочи", – прочитала Жанна. – Ой!.. Здорово!.. Море, пальмы… А вдруг меня не отпустят с работы?

– Ты согласна?! У меня брат в Центральных кассах работает. С большим трудом билет на поезд достал. Зима – всем на юг хочется…

Жанна улыбнулась. Степаныч взял ее руку, поцеловал пальцы. Жанна хотела вернуть билет.

– Не надо! – запротестовал Степаныч. – Оставь у себя, мне спокойней… Я так счастлив!.. Я никогда не был так счастлив! Какая ты красивая…

4

Лена и Олег курили в подъезде. Сквозь неплотно прикрытую дверь квартиры до них долетали возбужденные голоса праздновавших юбилей Стрельникова гостей.

– Сперва мы в театре жили Вхместе с другими артистами. Двенадцать лет в цокольном помещении, в маленькой комнате, – рассказывал Олег. – Там мама и обед готовила на примусе. Мы с сестрой по театру бегаем, слышим, отцу кричат: "Федька! Кончай репетировать! Иди скорей домой! Люба уснула, а у нее опять горит что-то!.." Потом отцу дали звание заслуженного артиста. На следующий день его в горком вызвали, говорят: "На набережной дом стоит четырехэтажный, готовый, пойди выбери себе квартиру". Отец выбрал, пришел домой, а там мы с сестрой, мать и большая кастрюля супа. Взяли мы кастрюлю к пошли в этот дом заселяться. Сначала нам здесь не понравилось – скучно. И мать по театру тосковала. Однажды пришла туда, тополь посадила…

А в квартире, в большой комнате, где стояло пианино, за сдвинутыми столами веселились гости.

Стрельников без пиджака, со съехавшим галстуком стоял, покачиваясь, с рюмкой в руке и кричал:

– Я хочу выпить за наших женщин с птичьими фамилиями! За Крылову! Соколову! Воробьеву! Воронову! И любимого бухгалтера – Птахову!

Все потянулись чокаться.

Около юбиляра сидела его жена Любовь Сергеевна, полная веселая бабулька, которая в прошлом работала буфетчицей, младшая дочь-стоматолог Варя с двухлетним мальчиком, рожденным от чужого мужа.

В подъезде Олег взял Лену за руку, погладил по волосам.

– Странное чувство, будто я тебя уже видел… Раньше, до того, как ты сюда приехала…

Лена насмешливо смотрела на него, не отнимая руки.

– И где же ты работаешь? – спросила она.

– Я врач.

– Ты врач?

– Я главврач!

– Ты?! – Лена захохотала.

Дверь квартиры открылась, и на лестничную площадку вышла жена Олега, мать двух его дочерей – пятилетней Наташи и пятнадцатилетней Ларисы. Олег отодвинулся от Лены и сказал:

– А вот и Соня! Моя жена!

Соня безразлично посмотрела на него, на Лену и тоже закурила.

– Правда, моя жена очень молодо выглядит? – спросил Олег.

– Хорошо сохранилась, – кивнула Лена.

– Нельзя так говорить, – сказала Соня. – Я не заспиртованная… Олег, пойди уложи Наташу спать… Она без тебя отказывается…

Олег ушел. Лена осталась с Соней. Соня молчала.

К ним вышел Зарамушкин.

– Вот вы где! – обрадовался он, увидев Лену. – А я вас ищу! Знаете, в нескольких километрах от города место есть, куда интуристов возят. Малые Чумилы называется. Музей деревянного зодчества! Всего час езды на автобусе, и – музей! Под открытым небом!.. Со всего Севера собрали ценные постройки и туда привезли!.. У меня есть экскурсовод знакомый – Юля…

Соня вернулась в квартиру. Олег разговаривал по телефону:

– Юля! Работаешь завтра?.. Человек из Москвы приехал, достопримечательность хочу показать. Организуешь? Да… да… с семьей буду, с Соней.

– Не хочу я никуда ехать! – сказала Соня.

– Тут стоит, привет передает, – говорил Олег.

– Ты Наташу уложил?

Олег отрицательно покачал головой, Соня вздохнула и пошла сама укладывать дочь. Олег быстренько закончил разговор и вернулся на лестницу, где Зарамушкин беседовал с Леной.

– Я бы с удовольствием вас на машине покатал, но на зиму я ее под чехол во дворе ставлю. Засыпало по самую крышу не откопать…

– Берегись! – сказал Олег. – Его жена в командировке.

Зарамушкин в ярости обернулся к Олегу.

– Ой! Не надо так смотреть, товарищ директор! Страшный человек – одинокий мужчина!

Из квартиры раздался звон бьющейся посуда, и они пошли посмотреть на начинающийся скандал.

Скандалила молодая актриса Валя. Она уже довольно много выпила водки и, как часто бывает в таких случаях, принялась бороться за правду.

– Группировку собрал! Они ему в рот смотрят! – орала она, перекрикивая магнитофон, который включили в надежде на танцы. Валя стояла, опираясь руками о стол, покачиваясь. Под ногами у нее валялись осколки рюмок и стаканов.

– Валечка! Станцуй цыганочку! – просил Стрельников, а молодой артист, изображавший на юбилее Кощея, тянул Валю за руку уговаривая сесть и успокоиться.

– У него жена в меховом ателье работает! Начальство в дубленки одевает! У нее третья судимость скоро!..

Ашот Арамович, в адрес которого все это произносилось, печально смотрел на нее.

Остальные гости сочувствовали молодой актрисе, понимая, что жизнь у нее будет трудная.

– Он думает, раз он армянин, то про него никто ничего не скажет!.. Он думает, мы не знаем, почему его из Барнаула выгнали!..

Ашот Арамович вздохнул и вышел из-за стола. Несколько человек вместе с ним.

– Ну чего ты заводишься, – говорил ему Олег, пока Ашот Арамович торопливо одевался в прихожей. – Она же баба…

Ашот Арамович махнул рукой, сказал:

– Спасибо, приятный был вечер! – и ушел.

– Семья у нас такая дружная! – рассказывала Лене Любовь Сергеевна. – Нельзя хвастаться, правда?.. – Она отпила вина. – Сонечку я очень уважаю. Она врач хороший! Старше Олега… Двое детей у них… А у нее одна почка… А Олег, как главврачом стал, столько сделал! Добился реконструкции здания! Комиссии из Москвы звал, чтоб убедились – диспансер в аварийном состоянии!..

Пока жены не было поблизости, Олег пил одну рюмку водки за другой. Рядом ворчал Зарамушкин:

– Так, как ты, настоящие мужчины не поступают… Не делают так настоящие мужчины…

– Тихо! – сказал Олег. – Валька сейчас за тебя примется!.. Арамович-то убежал! Не вынес критики.

Старшая дочь Лариса забрала у него бутылку.

– Отдай немедленно! – возмутился Олег.

А Любовь Сергеевна продолжала перечислять достоинства сына. Она принесла альбом с фотографиями, Лена рассеянно его листала.

– Бедный, мотается по всей области с машиной, делает населению флюорографию. А недавно такое несчастье в больнице произошло: девочка умерла от туберкулезного менингита. Родители свозили ее в деревню, к дедушке с бабушкой, от них она и заразилась… Олега замучили. Весь облздрав трясло. А что Олег мог сделать? Ее привезли поздно. Он две недели черный ходил… Я так волнуюсь за него… Он ведь не железный… А папа у нас хозяйственный. Капусту квасит сам… у нас в чуланчике. Картошку чистит… Из Москвы со съемок едет – сумки с продуктами везет… Детям отдаем. Разве детям колбасы не дашь?